Марриет Фредерик - Приключения Джейкоба Фейтфула

   - Обещайте, - прервала его Мэри.

   - Да я...

   - Обещайте! - крикнула она, удерживая Домине за руку.

   - Хорошо, обещаю, раз ты этого требуешь, - ответил Домине. - А теперь покойной ночи.

   И он ушел. Я был очень рад, что мой старый наставник выказал такую твердость, и решил завтра же поговорить с Мэри и попросить ее не кокетничать больше с ним и не смеяться над бедным стариком. Мэри посмотрела на меня, точно ожидая улыбки одобрения, но я презрительно отвернулся от нее. Том младший тоже сидел молча и не обращал на нее внимания, а через четверть часа предложил отцу уйти. Они ушли. "Пир" окончился. Мэри была задумчива и молчалива, старый Степлтон докуривал трубку, я взял свечу и ушел спать.

   На следующий день погода изменилась, началась оттепель. Дня через три или четыре река вскрылась и настолько очистилась ото льда, что навигация могла начаться. Мы поспорили и поссорились с Мэри. Я сказал ей, что ее поведение мне не понравилось, она резко возражала мне. Уроки прекратились, и мы даже перестали разговаривать между собой. Никто из нас не делал первого шага к примирению, и ссора затягивалась. Мэри страдала больше меня, так как теперь тотчас же после завтрака я уходил и не возвращался до обеденного времени. Сначала Степлтон работал очень правильно, но недели через две он стал предоставлять мне дело, а сам уходил в трактир. Погода сделалась теплой, она так скоро изменилась, что большая часть деревьев оделась листьями, конские каштаны даже зацвели. Ялик постоянно работал, и каждый вечер я передавал старому Степлтону от четырех до шести шиллингов. Жизнь восхищала меня, и ее мне портила только ссора с Мэри. Старого Степлтона никогда не бывало по вечерам, и я томился скукой, так как не разговаривал с его дочерью. Однажды вечером, читая книгу, я решил сделать первый шаг к примирению, когда Мэри, сидевшая за иглой, спросила меня, что я читаю. Я ответил ей спокойно и серьезно.

   - Джейкоб, - продолжала она. - Я нахожу, что вы поступили дурно, обижая меня. Вы должны были сделать первый шаг.

   - Я нахожу, что был прав, - ответил я.

   - Да я не говорю, что вы были неправы, - продолжала молодая девушка. - Ну, что в том? Вы должны были уступить женщине, потому что так делает весь мир. Разве вы не всегда уступаете женщинам? Разве это не наше право?

   - Считаю, что когда женщина неправа, ей не надо уступать; во всяком случае, это зависит от того, насколько она неправа, а я нахожу, что вы показали недоброе сердце, Мэри.

   - Недоброе сердце? Как так, Джейкоб?

   - Вы разыграли относительно Домине комедию, забыв, что шутка для вас может для него быть смертью.

   - Неужели вы хотите сказать, что он умрет от любви? - со смехом спросила Мэри.

   - Надеюсь, нет, но вы сделали все, что могли, чтобы он был несчастен.

   - А почему вы знаете, что старый джентльмен мне не нравится, Джейкоб? Почему бы мне не полюбить его, такого ученого? Мне говорили, что старые мужья больше гордятся своими молодыми женами, чем молодые. Почему вы думаете, что я только шутила?

   - Потому что я знаю ваш характер, Мэри, и меня нельзя обмануть, - заметил я. - Если вы хотите оправдываться таким путем, нам лучше вовсе не говорить.

   - Боже, какой вы свирепый! - сказала она. - Ну, предположим, я была любезна со старым джентльменом. Но разве молодые обращали на меня внимание? Разве вы или ваш друг Том говорили со мной?

   - Нет, мы видели, что вы заняты, и молчали, так как оба ненавидим мешать другим.

   - Ага! Прекрасно, сэр, как угодно! Когда-нибудь я отплачу вам обоим; я заставлю поболеть ваши сердечки.

   - Предупрежден - вооружен, знаете поговорку, Мэри, - сказал я. - И я постараюсь предупредить также моих друзей. Вы приняли решение, и я не стану больше вмешиваться в ваши дела. Только для вас и вашего собственного счастья говорю вам: будьте осторожнее, Мэри, не то на вас обрушится несчастье.

   Мэри закрыла лицо руками и заплакала. Через несколько минут она подошла ко мне и сказала:

   - Вы правы, Джейкоб, я глупая и, может быть, нехорошая девушка, но простите меня; я постараюсь вести себя лучше, но, как говорит отец, это во мне человеческая природа, а с собой бороться трудно, Джейкоб.

   - Обещаете ли вы мне оставить в покое Домине?

   - Постараюсь, Джейкоб: может быть, я забуду это на минуту, но потом опомнюсь. Трудно быть серьезной, когда на душе весело. Подумайте, мне хочется всем нравиться, Джейкоб, и я считала большой победой вскружить голову такому старому человеку, полному латыни и учености. Но, поверьте мне, я постараюсь исправиться. Вот, Джейкоб, порукой в том моя рука.

   - Да, Мэри, я верю и в доказательство жму вашу руку.

   - Значит, все кончено? - сказала Мэри. - И мы снова друзья?

   - Да, Мэри.

   Между мной и Мэри завязался длинный, искренне-дружеский разговор, который не прерывался, пока не вернулся Степлтон.

   На следующее утро старик сказал мне:

   - Джейкоб, я достаточно поработал, и я так долго принадлежал к двум клубам, что буду получать от них пенсии. Поэтому, Джейкоб, я передаю тебе ялик, отдавай мне только треть заработка; все остальное оставляй себе.

   Я возражал, Степлтон настаивал, и я уступил. Впоследствии выяснилось, что капитан Тернбулл дал пенсию старому Степлтону, чтобы доставить мне возможность независимо работать и начать получать деньги еще до окончания срока моего учения. На следующий день после завтрака старый Степлтон пошел со мной к реке, и мы спустили лодку, с этого дня я стал работать на себя.

  

  

   Мне почти минуло восемнадцать лет, я был силен, хорошо сложен, полон мужества и безумно счастлив своей независимостью, о которой прежде так часто вздыхал. Она радовала меня, я кипел восторгом, но не мог думать о двух конторщиках м-ра Драммонда без мстительного чувства.

   - Вам лодку, сэр?

   - Нет, благодарю, мальчик. Мне нужен старый Степлтон. Он здесь?

   - Нет, сэр, но это его лодка.

   - Гм, а он не может перевезти меня?

   - Нет, сэр, но если угодно, я могу.

   - Хорошо же, только поскорей.

   Почтенный джентльмен, лет сорока пяти, вошел и мой ялик, и через несколько секунд мы уже пролетели под мостом.

   - Что случилось со старым Степлтоном?

   - Ничего, сэр; но он сильно постарел и передал мне ялик.

   - Вы его сын?

   - Нет, сэр, ученик.

   - Гм! Жаль, что глухого больше нет.

   - Если вам угодно, я могу быть таким же глухим, как он.

   - Гм!

   Он больше ничего не сказал, и я продолжал грести молча вниз по реке. Но вот он начал двигать руками то вверх, то вниз и шевелить губами, точно разговаривая. Мало-помалу эти движения усилились, и он стал произносить слова вслух. Наконец я услышал: "С этим убеждением, могу сказать, глубоким убеждением, мистер спикер, выражаю мои чувства в палате общин, полагая, что ни один из ее почтенных членов не произнесет решения, пока не взвесит всей важности представленных мною доводов". Тут он замолчал, точно вспомнив о моем присутствии, и посмотрел на меня. Но я был подготовлен, не улыбнулся и ничем не выразил, что обратил внимание на его слова. Я беспечно посматривал то на правый, то на левый берег реки и греб. Он снова заговорил со мной.

   - Вы давно на реке?

   - Родился на ней, сэр.

   - Нравится ли вам ваше занятие?

   - Очень, сэр. Главное: иметь постоянных клиентов.

   - А как вы заполучаете их?

   - Придерживая язык, слушаясь их и своего разума, сэр.

   - Хороший ответ, мальчик. Люди, у которых много дела, не могут терять времени, даже на реке. Я только что готовил речь для палаты общин.

   - Так я и предполагал, сэр, и мне кажется, река отличное место для этого; здесь никто не подслушает вас, кроме нанятого вами перевозчика, а его вы не должны считать за слушателя.

   - Правда. Глухой Степлтон не слышал ни слова, и поэтому особенно нравился мне.

   - Однако, сэр, если вы ничего не имеете против, скажу вам, что мне нравится слышать, но можете быть уверены, что я ни словом не обмолвлюсь о слышанном, если вы будете доверять мне.

   - Да? Хорошо; я опять попробую мой спич. Вы будете спикером, помните. Держите язык за зубами и не прерывайте меня.

   И джентльмен снова начал свою речь.

   - Эй, перевозчик, вы везете этого малого в Бедлам [Бедлам - название "сумасшедшего дома" в Лондоне, первоначально больницы имени Марии Вифлеемской.]? - крикнул пронзительный женский голос. Оратор замолчал.

   Я оглянулся: мимо нас проходил ялик с двумя женщинами. Они засмеялись. Я часто читал газеты и знал, что в парламенте, в случае перерывов, члены кричат: "К порядку, к порядку! " И я повторил эти слова. Джентльмен рассмеялся.

   Я высадил его подле Вестминстерского моста и получил с него тройную плату. На прощанье он сказал мне:

   - Помните, я опять найму вас; я всегда езжу по понедельникам. Как ваше имя?

   - Джейкоб, сэр.

   - Хорошо, до свидания.

   Этот джентльмен сделался моим постоянным нанимателем, и мы много разговаривали с ним; следует добавить, что я получал от него не только много денег, но и множество полезных сведений.

   Через несколько дней я, по обыкновению, был на реке, когда ко мне подошел Степлтон с трубкой в зубах и сказал:

   - Джейкоб, там опять пришел этот старый джентльмен. Не хочешь ли повидаться с твоим учителем? Я возьмусь за весла. Мне это будет полезно. Приятно работать, зная, что это не твоя обязанность. Такова человеческая природа.

   Я быстро пошел к дому. Проходя под открытым окном, я невольно услышал разговор, который происходил в комнате.

   - Красавица, - говорил Домине, - Omnia vincit amor [любовь побеждает все (лат.).], и вот я, старый Добс, пришел к тебе, я, имеющий власть над семьюдесятью мальчиками, я, любивший только науки, я, презиравший женское очарование, пришел сюда, именно я, Домине Добс! Любовь все побеждает, и я преклоняюсь перед божком Амуром и прошу твоей руки. Напрасно я боролся с собой, напрасно старался я изгнать тебя из моего сердца. Ты повсюду сопровождала меня. Я удивил достойную миссис Бетли, назвав ее Мэри. Даже мальчики заметили мою слабость. Разве они не кричали мне во время рекреаций [здесь: перемена в школе.]: "Мэри". Ответь же, о девушка! Я высказался, выскажись и ты.

   - Хорошо, сэр, - ответила Мэри. - Сэр, я считаю, что я молода и глупа, а вы человек преклонных лет и... и...

   - И глупый, хотела ты сказать?

   - Мне приятно, что это сказали вы, сэр; мне не хотелось бы дать такое название ученому человеку. Я считаю, сэр, что мне еще рано выходить замуж и что, может быть, вам жениться... поздно. Я считаю, сэр, что вы слишком умны, а я слишком невежественна. Может быть, вам, в вашем положении, неудобно жениться на мне, а мне выйти замуж, хотя я очень, очень благодарю вас.

   - Этим ответом ты доказала, что ты мудрее меня, - произнес Домине. - Но зачем ты, девушка, зародила во мне сладкие надежды? Ты только причинила мне страдание и заставила выпить полный кубок разочарования. Почему ты выказывала ко мне внимание, не чувствуя любви?

   - Но разве нельзя любить человека иначе, чем предполагаете вы? Разве я не могу любить вас за то, что вы так умны и так учены? Разве я не могу любить вас как отца?

   - Правда, правда, дитя. Виной всего - мое собственное безумие, и я с печалью обращу свои стопы обратно. Я был обманут, но только собой. Я попал в яму по слепоте и должен сам извлечь себя из рва. Благословляю тебя, девушка, пусть другой будет счастливее и никогда не почувствует в себе стрел разочарования...

   Я услышал, что Домине всхлипывает.

   - О, сэр, не принимайте этого так, - растроганным голосом, еле сдерживая слезы, сказала Мэри. - Я тоже страдаю. Я поступила дурно, хотя вы не упрекаете меня. Я очень безумная девушка. Пожалуйста, не печальтесь, сэр. С любовью всегда плохо. Я скажу вам секрет. Я люблю Джейкоба, а он не обращает на меня внимания, поэтому видите, сэр, не одни вы несчастны. - И Мэри тоже заплакала.

   - Бедняжка, - сказал Домине. - Действительно, Джейкоб достоин любви. И ты, в ранние годы жизни, узнала неразделенную любовь. Поистине, земля - долина слез. Береги свое сердечко, дитя. Джейкоб не для тебя.

   - Почему, сэр? - спросила Мэри.

   - Потому, дитя... Нет, я не могу сказать тебе; только не забывай моего предупреждения. Я с нежностью даю его тебе. Будь счастлива, Мэри, будь счастлива. Я больше не приду сюда.

   - Сэр, простите меня. Это будет для меня уроком.

   - Да, девушка, это будет предупреждением для нас обоих. Благослови тебя Бог.

   Я услышал, что Мэри поцеловала его, и вскоре шаги Домине застучали по лестнице. Не желая встречаться с ним, я завернул за угол и прошел к реке, обдумывая то, что случилось.

   Весна быстро наступала; стояла восхитительная погода. То и дело показывались целые флотилии прогулочных лодок. Члены клубов и другие любители в своих прихотливых костюмах оживляли картину, а гонки на призы превращали реку в площадь, полную движения. Я страстно желал, чтобы время моего учения окончилось и мне можно было принять участие в гонках.

   Одним из моих лучших нанимателей был молодой человек, актер, который, как и член парламента, повторял свои "роли" в лодке. Это был живой, шумный малый, полный юмора, совершенно не заботившийся о том, что подумают посторонние. Для всех пассажиров других лодок у него находились шутка или смешное словцо, и он поднимался и кричал, за это его часто считали сумасшедшим. Мы были с ним в очень хороших отношениях, и я больше всего любил, когда он нанимал меня: это служило началом веселья. При первой встрече с ним я счел его безумцем, потому что театральная фразеология была совершенно неизвестна мне.

   - Лодку, сэр? - спросил я, когда он подошел к плоту.

   - "Мои дела влекут меня домой! Иди, я за тобой! " - крикнул он, прыгая в ялик.

   Я отчалил.

   - Вниз, сэр?

   - Вниз, - ответил он, указывая пальцем по направлению течения, и, точно толкая во что-то, прибавил:

   Вниз, вниз, и в самый ад. О, я пошлю тебя туда...

   - Благодарю вас, сэр, но я лучше хотел бы остаться на земле.

   Мы прошли под мостом и теперь быстро неслись по реке. Актер снова начал декламировать, но вдруг остановился, заметив баржу угольщика; на ней гребли два гребца, черные, как трубочисты, а на корме виднелись три женщины. Баржа скоро поравнялась с нашим яликом.

   - Вот настоящий денди, - сказала одна из женщин в старой соломенной шляпе с очень грязными лентами, и она со смехом указала на актера.

   - Вы обо мне, красавица? Я вас не знаю. "В Эффесе пробыл я лишь два часа", - произнес актер.

   - Да это сумасшедший, - сказала ее подруга. - Закройте глотку, - прибавила она сердито.

   И фрейлины твои подобны все наядам. Морские девушки они, - декламировал артист, размахивая рукой.

   - Да я разобью ему голову веслом, если он не перестанет, - сказал один из гребцов.

   С галеры несся тонкий аромат, И видел я чудесную красотку, что повстречалась мне на улице тогда... - продолжал мой спутник.

   - Лжешь ты, желтолицый. Никогда я не шатаюсь по улицам без дела! - закричала женщина в шляпке. - Я замужняя. Джек, неужели ты не заставишь его замолчать?

   - Полно, Сэл, он славный молодой человек, - заметила ее подруга.

   - Ну, помолчите, сердечный, - прервал дальнейшую декламацию угольщик, - не то ваш язык не доведет вас до добра. Поверни-ка к ялику, Билл, и окунем его.

   - Друг мой, - сказал актер, обращаясь ко мне:

   Не дай сему нечистому творенью стать между мной И благородством духа.

   Хотя я не понял его слов, но отлично угадал, чего он хочет. Я приналег на весла, отвел ялик к берегу и опередил баржу. Увидев это, угольщики по совету женщин, которые стояли, размахивая шляпами, пустились за нами в погоню; мой спутник, по-видимому, струсил. Однако благодаря моим усилиям мы очень ушли вперед, и барка наконец перестала преследовать нас.

   - Клянусь двуликим Янусом [Янус - в древнеримской мифологии божество времени, всякого начала и конца, входов и выходов. Изображался с двумя лицами, обращенными в разные стороны.], - сказал актер, оборачиваясь, - странные бывают люди. А теперь, - прибавил он, обращаясь ко мне, - скажите, как ваше имя, сэр? Какое положение занимаете вы в обществе и откуда вы?

   Все, что произошло, показалось мне забавным, и я ответил:

   - Мое имя Джейкоб, я перевозчик и родился на реке.

   - Я вижу, что ты способный малый, но скажи мне, "понимаешь ли ты, что твой корабль несет уроженца пустынь Богемии? "

   - Вы высадитесь подле Вестминстера, сэр?

   - "Нет, я стремлюсь к приюту черных братьев. О, низок злата раб"... Однако, скажите, сколько вам надо заплатить? Довольно этого?

   - Да, сэр, благодарю.

   Ялик остановился подле пристани.

   - До свидания, Джейкоб, мы опять увидимся, - сказал актер и побежал по лестнице, шагая через три ступени.

   Впоследствии я узнал, что его фамилия была Тинфойл, что он был второстепенный актер и большею частью играл в театре Сенного Рынка. Когда мы познакомились с ним больше, он стал давать мне даровые билеты на спектакли.

  

  

   Раз утром Тинфойл пришел на пристань, и я ждал, что он по обыкновению отправится вниз по реке. Я подбежал к моему ялику и подвел его к плоту.

   - Нет, Джейкоб, нет. Сегодня твое судно не понесет Цезаря с его судьбой. У меня есть для вас приглашение.

   - Благодарю вас, сэр. Какая идет пьеса?

   - Не пьеса, нет; я надеюсь, это будет фарс, во всяком случае, пока все не окончится. Устраивается пикник на одном из маленьких островков близ Кью; будут только театральные. Если ялики опрокинутся, театр Сенного Рынка закроется, так как погибнут его лучшие актеры. Вот что, Джейкоб, нам нужны три ялика, и я предоставляю вам привести два остальные, понятно, с гребцами. Завтра ровно в девять часов утра вы должны быть подле Уайтхоллского спуска, и, полагаю, дамы заставят вас прождать не больше двух часов, ведь для них это не много.

   Тинфойл поговорил со мной о вознаграждении и ушел, а я стал раздумывать, кого бы пригласить с собой из моих собратьев-лодочников и не должен ли я предложить старому Степлтону сесть на второе весло в моем ялике, но вдруг услышал голос, которого никогда не мог забыть:

   Жизнь блестит, как солнца луч, Солнце всходит из-за туч.

   - Держи ниже, Том; хорошо, мошенник!

   Туча скоро пронесется,

   Луч сверкнет, и свет польется...

   - Гляди, вон и Джейкоб, Том! - закричал старый инвалид в ту минуту, когда баржа со спущенной мачтой показалась из-под пролета моста.

   - Да, вон он, отец, - ответил Том младший, стоявший на носу, держа в руке веревку.

   Я отчалил от берега и скоро был подле баржи. Рулем правил старый Бизли. Я вспрыгнул на палубу, держа в руке цепь от моего ялика, и, привязав его, подошел к старому Тому.

   - Так и должно было случиться, мой мальчик, - сказал он, пожимая мне руку. - Мы оба искали тебя. Ведь мы постоянно думаем о тебе, ты редко не бываешь у нас на уме и никогда не выходишь у нас из сердца. Ну, беги к Тому: ему хочется поздороваться с тобой, я вижу. Да помоги ему поставить мачту.

   Я пошел к Тому, поздоровался с ним и помог поднять мачту. Потом мы оба вернулись к старику и рассказали друг другу все интересное, что произошло со времени нашей последней встречи в доме старого Степлтона.

   - А как поживает Мэри? - спросил юный Том. - Красивая девушка, и я часто вспоминаю о ней. Но ты прав, она кокетка. Как она кружила голову бедному Домине.

   - Я поговорил с ней об этом, и она обещала быть благоразумнее, - ответил я, - но, повторяя выражение ее отца, скажу, что такова ее природа.

   - Эта Мэри - красивая баржа, - заметил старый Том, - а такими лодками всегда нелегко управлять. Но, знаешь, Джейкоб, о тебе осведомлялись также, - и дамы.

   - Неужели? - спросил я.

   - Да, и мне оказали честь: пригласили меня в гостиную. Ты угадываешь теперь?

   - Да, - сказал я и почувствовал, что мое лицо омрачилось. - Вы, вероятно, говорите о миссис Драммонд и Саре.

   - Вот именно.

   И Том старший рассказал мне, что м-с Драммонд послала за ним, очень много расспрашивала обо мне и попросила его передать, что они с дочерью сильно обрадовались, узнав, как мне хорошо живется, а также, что они надеются видеть меня у себя, когда я буду невдалеке от их дома. Потом м-с Драммонд ушла, и Том остался наедине с Сарой, которая попросила его сказать мне, что ее отец убедился в моей правоте, отпустил обоих конторщиков и очень горевал, узнав, как его обманули.

   - Тут, - сказал Том, - мисс Сара поручила мне передать от ее имени, что с тех пор как ты уехал от них, она все горюет, но надеется, что ты простишь ее отцу, забудешь все и рано или поздно вернешься к ним; поручила она также передать тебе ее сердечный привет и попросила меня, когда мы пойдем вверх по реке, опять зайти к ней: она хочет послать тебе со мной что-то. Видишь, Джейкоб, ты не забыт, и правда восторжествовала.

   - Да, - ответил я, - но слишком поздно, а потому не будем больше говорить об этом. Я вполне счастлив здесь.

   Переменив разговор, я сказал моим друзьям о пикнике, предполагавшемся на следующий день, и Том младший вызвался сесть на второе весло в моем ялике, так как, пока баржа стояла у пристани, у него не было работы. Старый Том согласился отпустить сына, и мы решили на следующий день на рассвете сойтись у моего плота.

   - Я чувствую, что мы повеселимся, Джейкоб, - сказал Том. - Это видно из твоих рассказов.

   В течение дня я отыскал два других ялика и вернулся к вечеру домой.

   Стояло славное утро, когда мы с Томом усердно мыли мой ялик. Надев чистое платье, мы отчалили вместе с двумя другими лодками и поплыли вниз по реке. На Уайтхоллской лестнице нас ждало двое мужчин с четырьмя мешками, несколькими корзинами, чугунной сковородой, маленьким котлом и с большим оловянным ведром с крышкой, наполненным кусками льда для охлаждения вин. Нам приказали сложить все эти вещи в один из яликов, два другие предназначались для общества.

   - Джейкоб, - сказал Том, - не будем кухней; я одет для гостиной.

   Мы только что поместили на место багаж, как появилось общество. М-р Тинфойл разыгрывал роль церемониймейстера.

   - Прекрасная Титания [Титания и упоминаемые далее Пек, Душистый Горошек, Горчичное Семечко, Пирам, Пигва - персонажи комедии В. Шекспира "Сон в летнюю ночь", репетировать которую собираются актеры.], - сказал он даме, которая отозвалась на его обращение, - позвольте мне провести вас к вашему трону.

   - Благодарим, добрый Пек, - отвечала она. - Ах, Боже мой, мы забыли или потеряли наш флакон с туалетным уксусом, но мы положительно не можем быть без него! И о чем думали наши фрейлины!

   - Душистый Горошек и Горчичное Семечко заслуживают порицания, - заметил Тинфойл. - Не сбегать ли мне за флаконом?

   - Да, - продолжала дама. - И вернитесь обратно раньше, чем Левиафан успеет проплыть милю.

   - В сорок минут я окружу поясом землю, - ответил актер, выскакивая из ялика.

   - Только не задохнетесь ли вы раньше возвращения, сэр? - сказал Том, вмешиваясь в разговор.

   Никто не обиделся на это замечание, напротив, послышался веселый смех. Раньше чем Тинфойл исчез из виду, пропавший было флакон упал из платка его обладательницы; поэтому гонца снова вернули, общество разместилось в двух яликах, и мы отчалили. Третий ялик с багажом и провизией шел позади. В нем поместились двое служащих при театре, которых Тинфойл называл Калибаном и Стефано.

   - Все ли здесь? - сказал маленький человек с дерзким видом и с носом пуговкой, взявший на себя роль плотника Пигвы из "Сна в летнюю ночь". - Вы, Ник Ботем, - продолжал он, обращаясь к своему соседу, - созданы для Пирама.

   Однако его товарища, по-видимому, не восхитила эта фраза. Это был тяжеловесный, белолицый человек в белых полотняных брюках, в белом жилете, в коричневом сюртуке и белой шляпе. Не знаю, рассердило ли его что-нибудь раньше, но, казалось, он был не в духе и тем не менее составлял мишень для острот большей части общества.

   - Я попросил бы вас, - ответил толстяк, настоящее имя которого было Уинтерботем, - помолчать, мистер Уэстерн; я не позволю говорить глупости.

   - О, мистер Уинтерботем, неужели вы так скоро посеете среди нас семена раздора? Посмотрите на картины природы; послушайте, как поют птички; взгляните, как весело светит солнце, как прекрасно блистает вода. Кто может сердиться в такое утро, - сказала Титания.

   - Я не сержусь, мисс, - ответил м-р Уинтерботем, - совсем не сержусь, только моя фамилия - Уинтерботем, а не Ботем. Я не согласен для удовольствия всякого надевать ослиную голову [В этой комедии Пек надевает на Пирама ослиную голову.], вот и все. Ботем [Ботем - английское слово, переводится как дно, основа, зад.] - дно, а плоским я быть не хочу; дно же всегда плоско.

   - Не всегда, сэр, - заметил Том.

   - Зачем вы вмешиваетесь в разговор, мистер лодочник, - сказал сердитый господин. - Занимайтесь вашей стихией, чаще окунайте весло в воду, а сами не окунайтесь в нашу беседу.

   - Хорошо, сэр, я больше не скажу ни слова, - заметил Том.

   - Со мной можете говорить, - со смехом сказала Титания, которую забавляли ответы Тома.

   - И со мной тоже, - прибавил Тинфойл.

   Уинтерботем совсем рассердился и потребовал, чтобы его сейчас же высадили на берег, но королева волшебниц велела ему сидеть смирно, и мы продолжали влачить м-ра Уинтерботема вверх по реке.

   - Нашему другу не по себе, - сказал Тинфойл, вынимая рожок, - но...

   Мелодии смягчают страшный гнев, От звуков тают каменные глыбы, - продекламировал он, - а потому посмотрим, не подействует ли музыка на его чувства.

   И Тинфойл заиграл какую-то арию. Уинтерботем стал еще мрачнее прежнего. Едва замолк английский рожок, как с другого ялика послышалось ответное пение флейты, м-р Уэстерн играл, как он называл, бас, просто пощелкивая пальцами. Звуки неслись над гладкой водой, возбуждая внимание многих, еще спавших после работ; судовщики прислушивались к ним. Все три ялика шли близко один от другого, и в промежутках между песнями участники пикника перебрасывались замечаниями, восхищаясь зеленью покатых берегов и прибрежных деревьев. Даже к м-ру Уинтерботему отчасти вернулось хорошее настроение, но тут же Уэстерн - по роли Пигва - испортил его, сказав:

   - Вы можете играть только роль Пирама, потому что у Пирама нежное лицо. Его нужно видеть в летний день: это красивый, благородный человек, поэтому вы должны играть Пирама.

   - Смотрите, чтобы я не сыграл чертовской музыки на вашей физиономии, Уэстерн, - ответил Уинтерботем.

   Тут Калибан из третьей лодки заиграл на скрипке и запел:

   Он сам, и сын, и маленький осленок Бежали рысью по дорожке той.

   Припев к этой песне был: "Иа, иа" - подражание ослиному крику.

   - Бог с вами, Ботем, Бог с вами; вот пояснение вашей натуры, - вскрикнул Пигва, посматривая на Уинтерботема.

   - Прекрасно, прекрасно, мистер Уэстерн: мне не хочется опрокинуть ялик, а потому пока что вы в безопасности. Но мы сведем счеты, предупреждаю вас.

   - Рабы мои, повинуйтесь! Я не хочу здесь ссор! Сомкни уста ты, Пигва, ты, Уинтерботем, удержи речь, и я, ваша королева, очарую слух ваш песней, - сказала Титания, помахивая ручкой.

   Скрипач замолчал, и голос красивой актрисы полетел над водой.

   Нечего говорить, что едва она замолкла, раздались восхищенные аплодисменты, и вполне по заслугам. Пели еще многие мужчины и дамы, а рожок и флейта играли в промежутках. Было очень весело.

   Мы скользили мимо разнообразных берегов реки. Наконец подплыли к островку, выбранному для пикника. Общество высадилось и стало хлопотливо отыскивать удобное место. Пигва быстро ускользнул от Уинтерботема, который остался подле воды.

   - Дженкинс, - сказал он человеку, прозванному Калибаном, - вы не забыли салата?

   - Нет, сэр, я сам привез его. Он лежит вверху в маленькой корзине.

   Уинтерботем, который, по-видимому, особенно любил салат, остался доволен этим ответом и медленно отошел от реки.

   - Ну, - сказал мне Том, отирая лоб, - как я рад, что вижу все это! Жаль, что отца нет с нами; надеюсь, молодря дама опять споет.

   - Вероятно, - ответил я, - ведь забава только что началась. - Но пойдем, поможем выгружать вещи и провизию.

   - Вот чудное местечко для репетиций. Зеленый лужок будет нашей сценой! - закричал Пигва, обращаясь к остальным участникам пикника.

   Его выбор одобрили; приготовления закипели. Корзины распаковали, и на свет появилось холодное мясо различного рода, цыплята, паштеты, всевозможные пироги, пирожки, сладости и так далее.

   - Это не бутафорский пир, - сказал Тинфойл. - Куры не деревянные, и вино не заменяется жидким пивом. Банкет, который Дон Жуан дал Командору - ничто перед нашим.

   - Все театральные банкеты - фарсы, - прибавил другой актер.

   На траве разложили скатерть, на ней расставили тарелки, положили ножи и вилки. Дамы хлопотали так же, как и мужчины; некоторые вытирали стаканы, некоторые насыпали соль в солонки. Титания приготовляла салат, и м-р Уинтерботем, ничего не делавший, подошел к ней.

   - Могу я просить у вас, как милости, не слишком мелко крошить салат? Он от этого теряет вкус.

   - Какой вы любитель травы! Чистый Навуходоносор [Навуходоносор II - вавилонский царь (605 - 562 до н. э.). При нем в Вавилоне были сооружены висячие сады.]! Но, если вам угодно, сэр, я послушаюсь вас.

   - Кто умеет жарить рыбу? - крикнул Тинфойл. - Здесь две камбалы и несколько угрей. Где Калибан?

   - Тут, сэр, - ответил Дженкинс, который стоял на коленях и раздувал костер, - я должен разогреть суп.

   - А где Стефано?

   - Замораживает вино, сэр.

   - Кто же может приготовить рыбу, спрашиваю я?

   - Я, сэр, - ответил Том, - но не без масла.

   - Ты получишь масло, о возмутитель стихий! - произнес Тинфойл.

   Через полчаса все было готово. Красивая Титания боялась сырости и оказала мне честь, усевшись на мою куртку. Остальные дамы тоже поместились вокруг скатерти; принесли и суп, а Пигва и Уинтерботем, по приказанию Титании, отправились за вином и другими напитками. Уинтерботем грозно посматривал на своего противника, Пигва не был вполне спокоен. Том только что снял сковороду с костра, и на ней еще прыгал жир. Пигва-Уэстерн, поставив свою ношу, собирался усесться. В эту минуту в голову Тома пришло желание подшутить, однако он не осмелился сам привести в исполнение свой план. Уинтерботем помещался перед Томом; Пигва стоял к ним спиной. Том посмотрел на Уинтерботема, украдкой указал ему на сковороду, а потом на Пигву. В одну минуту Уинтерботем уловил намек, схватил сковороду и толкнул Пигву; тот, желая смягчить ушиб от падения, поджал под себя руки. О ужас! - они попали на горячую сковороду, которую под него пододвинул его враг.

   - Ой, ой! - закричал Уэстерн, подпрыгивая в воздух. Сковорода так и прилипла к его рукам.

   Когда раздался вопль Пигвы, все перепугались, вообразив, что его укусила змея; произошла суматоха, но, заметив причину его воплей, все расхохотались, и даже его ожог не мог удержать их от смеха. Все это было слишком смешно. Хотя Уэстерну выразили сочувствие, но бедняк ничего не слушал. Он побежал к берегу реки лечить руки, а м-р Уинтерботем в глубине души наслаждался своей местью. Ведь никто, кроме Тома, не подозревал, что это было сделано умышленно. Удовольствие Пигвы пропало, остальные же не смущались. Ограничились только фразами: "бедный малый", или "жаль Уэстерна".

   Кушанья быстро уничтожались. Остаток съестного давали нам, и мы ели с аппетитом. М-р Уинтерботем приналег на салат. Вдруг он страшно побледнел... Ему сделалось нехорошо. Все решили, что это случилось от масла, которым был приправлен салат. Но и его несчастье не уменьшило веселья. Вино и грог помогли обоим пострадавшим, и к концу дня они пришли в хорошее настроение и опьянели.

   Но всему бывает конец. Наступило время возвращаться. Снова упаковали корзины и под присмотром Титании уложили посуду. Все общество уселось в ялики, Пигва поместился во втором, Уинтерботем остался в нашем. Едва мы отчалили, как заметили, что на берегу забыли ведро со льдом, в котором холодили винные бутылки. Мы вернулись и взяли его. М-р Уинтерботем, сильно выпивший, шумел, пугая Титанию и других дам. Он все признавался в любви королеве волшебниц, порывался броситься к ее ногам и раскачивал ялик, подвергая его опасности перевернуться. Наконец Том предложил ему сесть на ведро против красавицы, чтобы он мог все время без опасности говорить с ней. Уинтерботем согласился. Когда он опускался, Том снял крышку, и Уинтерботем погрузился в полурастаявший лед. Но у него в голове шумело, и он ничего не заметил. Толстяк продолжал болтать всякий вздор, но вот он почувствовал действие холода.

   - Право... право, ночь очень сыра... Выступила роса... Скамейка совсем мокрая, прекрасная Титания, - забормотал он.

   - Пустяки, воображение, мистер Ботем, - ответила Титания, восхищенная проделкой Тома. - Вы просто хотите отойти от меня; но, если вы пересядете на другое место, я никогда больше не буду разговаривать с вами.

   - Царица души моей, прекрасная Титания, приказывайте только, ваш раб хочет повиноваться!

   - А все-таки скамейка сыровата, - сказал Тинфойл, - позвольте, Уинтерботем, насыпать на нее немножко песку.

   Тинфойл вынул большой бумажный мешок с солью и рассыпал его по льду.

   Уинтерботем остался на прежнем месте, и когда мы подошли к Воксхоллскому мосту, он примерз ко льду, который отвердел благодаря соли. Бедняк жаловался на холод, дрожал, старался подняться с места, но не мог извлечь себя из ведра.

   Он ослабел, говорил все меньше и меньше, наконец совсем замолк и, когда мы подошли у Уайтхоллской пристани, крепко-накрепко примерз. Мы его освободили не без труда, но он не был в состоянии держаться на ногах, и его отправили домой в наемном экипаже.

   - Было жестоко так наказать его, мистер Тинфойл, - сказала Титания.

   - Да, пожалуй, - ответил он, подавая ей руку. Все разошлись. Так окончился пикник, который, по словам Тома, был самым смешным происшествием в его жизни.

  

  

   В первое воскресенье после пикника я решил навестить Тернбулла и, проводив в церковь Мэри, отправился пешком к его вилле. У ворот я спросил, дома ли он.

   - Да, сэр, - ответила старуха-привратница, особа общительная и всегда хорошо относившаяся ко мне. - И миссис тоже дома.

   Я прошел по аллее длиной в сотню ярдов, которая вела к подъезду, позвонил; мне отворил слуга, которого я еще не видал.

   - Где мистер Тернбулл? - спросил я.

   - Он у себя в комнате, сэр, - ответил слуга, - только скажите, как доложить о вас? Принимают не всех.

   Надо заметить, что я не был в куртке; я теперь зарабатывал достаточно денег, и потому одевался, как все на берегу. Очевидно, лакей принял меня за джентльмена. Я сказал свою фамилию; слуга ушел, вскоре вернулся и позвал меня с собой. Я был очень удивлен. Куда девался дворецкий, "м-р Мортимер", и два лакея в важных ливреях с длинными эполетами и кистями? Новый слуга был одет в простой коричневый сюртук со светло-синим воротником и брыжами. Однако я узнал все, что случилось, едва вошел в кабинет Тернбулла, который сам он настойчиво называл своей каютой. И это название казалось подходящим, так как в комнате были только две маленькие полки с книгами, а все остальное ее пространство наполняли его любимые гарпуны, черепа дельфинов, челюсти акул, обломки кораллов, шкуры медведей бурых и белых, несколько моделей судов, принадлежавших двоим Тернбуллам и служивших им во время гренландских экспедиций за китами. Это был полный музей вещей, которые капитан собрал во время своих странствий. В углах виднелись эскимосские одежды, украшения и орудия; шкуры редких зверей, например черных лисиц, устилали пол. Морской ящик, полный различных предметов, тоже служил убранством комнаты, к досаде м-с Тернбулл, которая не раз тщетно старалась заставить мужа выбросить все это. Единственной мебелью служили два дивана, большой стол посредине комнаты и три или четыре тяжелых стула. Украшение стен составляли лишь раскрашенные гравюры в рамках, изображавшие ловлю китов, а также два или три наброска, сделанные братом моего старого друга.

   Капитан Тернбулл сидел в утреннем халате; мне показалось, что он не совсем здоров или, во всяком случае, встревожен.

   - Благодарю тебя, Джейкоб, что ты пришел. Я хотел было побранить тебя за то, что ты не явился раньше, но теперь так рад тебя видеть, что не могу ворчать. Почему ты не был так давно?

   Я рассказал ему о перемене моего положения и прибавил, что чувствую себя очень счастливым.

   - Очень рад слышать это, Джейкоб; желаю тебе всегда быть довольным. Ну, садись на диван и поболтаем. Мне нужно рассказать тебе многое. Ты, вероятно, заметил перемены? А?

   - Да, сэр; я заметил, что мистера Мортимера не видно.

   - Вот именно. Мортимер или, вернее, Джон Снобе - мошенник; он сидит в Ньюгетской тюрьме и его судят; я намереваюсь отправить этого вора в путешествие... для здоровья, так как поймал его с поличным и не буду к нему сострадательнее, чем к акуле, попавшейся на крючок. Но это еще не все. Тут было настоящее возмущение с попыткой отнять у меня управление кораблем. Но я всех сковал и приказал наказать. Деньги, Джейкоб, часто великое проклятие, поверь мне.

   - Не многие разделяют ваше мнение, сэр, - заметил я со смехом.

   - Может быть. Потому что люди, имеющие их, довольствуются тем значением, которое они дают им; а не имеющие вечно вздыхают о них, точно это единственная вещь в мире, которую стоит иметь. Но я расскажу тебе все, что случилось с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз.

   Хотя капита