Марриет Фредерик - Приключения Джейкоба Фейтфула

лия написала мне обо всем, и я попросил ее постараться открыть чулан и унести жестянку. Сделать это было легко, потому что ключ от другого чулана превосходно пришелся к замку. Я также убедил ее бежать со мною, немедленно обвенчаться и увезти документы. Вы знаете, как плохо удался наш план. Я чувствую, что в жестянке хранится завещание дяди Джеймса, потому что со времени пропажи бумаг Генри страшно волнуется и от тревоги превратился в тень. Он надеется только, что лодочники открыли ящик, предполагая найти в нем деньги, и, разочарованные, уничтожили бумаги, чтобы избежать ареста. В таком случае исполнилось бы его желание. Теперь, сэр, я дал вам по чести полный отчет и предоставляю все остальное на вашу волю.

   - Я решаю скоро, - ответил м-р Тернбулл, - я открою ящик, выну из него акты, которые спрятаны в нем, и помещу их список в "Таймсе" и в других газетах. Если там скрывается завещание вашего дяди, о нем будет также объявлено, и после огласки ваш дядя Генри, конечно, не решится сказать ни слова.

   Призвали слесаря; открыли ящик. В нем лежал документ на покупку дядей должности, другие бумаги, а также завещание Джеймса Уорнклиффа, эсквайра.

   - Я думаю, - заметил Тернбулл, - что на всякий случай недурно прочитать это завещание при свидетелях. Заметьте, оно засвидетельствовано Генри Уорнклиффом и еще двумя лицами.

   Молодой Уорнклифф прочел завещание. Все было завещано Уильяму и Сесилии с тем, чтобы они обвенчались. В противном случае дядя назначал каждому из них по 20 000 фунтов Остальная часть состояния должна была перейти к первому мальчику, родившемуся от брака племянника или племянницы. Брату он оставил сумму в 10 000 фунтов. По окончании чтения м-р Тернбулл пожал руку Уорнклиффу и поздравил его.

   - Я глубоко благодарен вам, сэр, - сказал Уильям, - но еще больше я обязан этому разумному Фейтфулу. Вы не должны оставаться лодочником, Фейтфул, - прибавил он, пожимая мне руку.

   Я ничего не ответил, потому что Тернбулл устремил на меня глаза. Я заметил только, что счастлив за него и мисс Сесилию.

   - Теперь, - продолжал Тернбулл, - пойдите к вашему дяде и объявите ему ваши условия, предложив позволить вам немедленно обвенчаться с мисс Сесилией; со своей стороны обещайте никогда больше не говорить об этом деле. Между тем я сохраню бумаги, и завещание не выйдет из моих рук, пока не будет предъявлено в суд.

   Уильям одобрил этот план, и мы расстались. Чтобы закончить мой рассказ, скажу читателю теперь же, что Генри, применяясь к обстоятельствам, пришлось сделать вид, будто он обрадовался находке завещания, перестать говорить о пропаже шкатулки и вложить руку Сесилии в руку Уильяма. Через месяц они обвенчались.

   На следующий день в полдень я был подле дома м-ра Драммонда. Я постучался, отворивший слуга не узнал меня.

   - Что вам угодно? - спросил он.

   - Я хотел бы видеть миссис или мисс Драммонд, моя фамилия Фейтфул.

   Он предложил мне остаться в холле, прибавив: "Вытрите башмаки". Не скажу, чтобы это было мне приятно. В гостиной я застал одну Сару.

   - Джейкоб, я так рада видеть вас, но мне жаль, что вас заставили ждать внизу. Однако, если люди, которые могут занимать в свете другое место, делаются лодочниками, не мы виноваты. Слуги судят только по внешности.

   Мне стало на минуту досадно, но скоро это чувство прошло. Я сел подле Сары, и мы стали разговаривать.

   - Я хотела подарить вам кошелек собственной работы, чтобы вы в него прятали ваши заработки, - со смехом сказала она. Потом подняла пальчик и насмешливо крикнула: - Лодку, сэр, лодку! Ну, Джейкоб, в сущности, все-таки важнее всего независимость, и вы не должны сердиться, что я смеюсь над вами.

   - Мне все равно, Сара, - ответил я (однако сказал неправду), - в моем положении нет ничего позорного.

   - Ничего, конечно; вам не хватает только честолюбия. Ну, довольно об этом.

   В комнату вошла м-с Драммонд и пригласила меня прийти к ним обедать в среду.

   - О, мама, в среду Джейкобу нельзя быть у нас: в этот день у нас гости.

   - Правда, правда, я забыла, - проговорила м-с Драммонд. - Но в четверг мы будем одни. Придете ли вы в четверг, Джейкоб?

   Я колебался, понимая, что меня не приглашают в среду из-за того, что я лодочник, хотя прежде я обедал у них всегда, кто бы ни был приглашен.

   - Да, Джейкоб, - сказала Сара, подходя ко мне, - пожалуйста, придите в четверг, потому что, хотя к нам в среду приглашены знатные люди, общество в этот день будет для меня менее приятно, чем ваше.

   Последний комплимент Сары заставил меня решиться принять приглашение. Когда пришел м-р Драммонд, я передал ему чек Тернбулла, и он был очень ласков со мной, но говорил мало. На прощанье Сара со смехом сказала, что из-за визита к ним я потерял несколько выгодных нанимателей, посоветовала мне поскорее вернуться на реку и постараться наверстать потерянное.

   - Как-нибудь на днях мы с мамой отправимся кататься по реке, только ради вас, - заметила она.

   Я засмеялся и ушел, но был ужасно обижен. Сарказм Сары уязвил меня, однако об руку с насмешкой я видел в ней столько доброты, что не мог на нее сердиться. В четверг я обедал в семье Драммонд, и они были одни и обращались со мной ласково и внимательно, но все-таки в наших разговорах чувствовалась маленькая принужденность. После обеда м-р Драммонд говорил мало. Он больше не предлагал мне поступить к нему, не спрашивал, как идет мое дело. В общем, я чувствовал себя неловко, с удовольствием ушел от них, и мне не хотелось снова вернуться в их дом. Надо заметить, что теперь м-р Драммонд занимал гораздо более важное общественное положение, нежели в то время, когда мы впервые встретились с ним. Он имел связи со многими большими заграничными фирмами и быстро богател.

   Читатель, не желая утомлять вас неинтересными подробностями, я пропущу приблизительно два года, раньше чем снова возьмусь за рассказ. Я скажу только вкратце о том, что произошло за это время. Домине продолжал свою деятельность, сморкался и действовал розгой с таким же успехом, как и прежде. Почти каждое воскресенье я навещал его и выслушивал советы моего доброго наставника. М-р Тернбулл был по-прежнему ласков и внимателен, но его здоровье заметно ухудшилось. Он не мог оправиться от последствий купанья подо льдом. Семью Драммонд я видел редко. Я никогда не бывал у них без приглашений, которые мне приносил Том. Сара сделалась красавицей, богатство Драммонда помогло его семье войти в избранное общество. Расстояние между нами еще увеличилось. Степлтон все курил трубку и разглагольствовал о "человеческой природе". Мэри стала прелестна, но кокетничала хуже прежнего, бедный Том совсем потерял голову и постоянно бывал с нею; она же то улыбалась ему, то смеялась над ним и отталкивала его, совершенно перестала слушаться меня и, казалось, умышленно делала все, что мне не нравилось. Тем не менее мы были довольно дружны.

   Дела старого Тома шли хорошо; он по целым дням колотил и заклепывал кили всевозможных лодок, скрашивая работу песнями. Я часто бывал у него, слушая его песни и рассказы.

   Моя жизнь текла незаметно. Я снова обратился к своим книгам, читал во время долгих летних вечеров, пока Мэри прогуливалась с Томом младшим и другими поклонниками. Тернбулл давал мне книги. Но, хотя мой ум расширился, я не стал счастливее. Напротив, я все больше и больше чувствовал, что поступил безумно, обеспечив свою независимость; я сознавал, что умственно стою выше своего положения в свете; что те, с кем я живу, неподходящие для меня товарищи, что ради безумной гордости я оттолкнул возможность возвыситься. М-р Драммонд не возобновлял своих предложений, а м-р Тернбулл, думавший, что я держусь прежнего мнения, и в то же время страдая от ревматизма, заботился теперь больше о себе, чем о других, и тоже перестал уговаривать меня бросить ялик Я был слишком горд, чтобы сказать кому-нибудь о моих желаниях, и продолжал работать на реке, почти не интересуясь заработком. Единственное счастье давали мне страницы истории или цветы поэзии. Чтение - как змея, в теле которой, как говорят, кроется противоядие от отравы ее зубов, - расширяя мой ум, сделалось для меня источником недовольства, однако оно отвлекало мою мысль от настоящего. Итак, пропустите, читатель, два года и дополните картину вашим воображением. Я же снова начну мой рассказ.

  

  

   Я сидел в моем ялике с книгой в руках. Том подошел ко мне и сказал:

   - Ты помнишь, Джейкоб, что завтра кончается время моего учения? Я проработал семь лет и с восходом солнца освобожусь. Сколько остается служить тебе?

   - Приблизительно год и три месяца, Том. Вам лодку, сэр?

   - Да, и поскорее, я тороплюсь, - ответил подошедший наниматель. - Прилив или отлив?

   - Отлив начнется скоро, сэр, но теперь вода спокойна. Том, посмотри, не можешь ли ты отыскать Степлтона.

   - Ну, Бог с ним, Джейкоб: я отправлюсь с тобой. Вот что, Джонс, товарищ, скажи старой "человеческой природе", чтобы он присмотрел за моим яликом, - продолжал Том, обращаясь к знакомому нам яличнику.

   - Я думал, что ты хотел повидаться с ней, - заметил я Тому, когда мы отчалили.

   - Бог с Мэри, - ответил он.

   - Что такое там опять?

   - Мы двое безумцев. Она слишком капризна: она мне слишком нравится и поступает слишком дурно, я слишком увлечен ею. Значит, ты видишь, Джейкоб, что между нами слишком много "слишком". Впрочем, двое могут сделаться одним, Джейкоб, и тогда "слишком" потеряет силу.

   - "Сделаться одним" при помощи пастора? Только где пастор?

   - Я похожу на проповедника, - ответил Том, который греб на носу. - Ты хороший клерк, а я позади тебя, как священник позади причетника.

   - Недурно сказано, - заметил джентльмен, совершение забытый нами во время разговора.

   - Яличник был бы дурным проповедником, сэр, - ответил Том.

   - Почему это?

   - Потому что он всю жизнь смотрит в одну сторону, а направляется в другую.

   - Очень, очень хорошо. Редко услышишь такие ответы в ялике. Возьмите это, - сказал джентльмен, бросив Тому полкроны.

   - Благодарю, сэр, желаю, чтобы, когда мы встретимся снова, у вас было не больше разума, чем теперь.

   - Что вы хотите сказать?

   - Я желаю, чтобы у вас не было достаточно разума, чтобы беречь деньги.

   - Я думаю, вы находите, что этого добра у меня мало?

   - Какого добра, сэр? Ума или денег?

   - Ума, мой милый.

   - Нет, сэр, я думаю, что у вас есть и то и другое. Вы только что щедро заплатили за остроумие, а вряд ли вы сделали бы это, если бы у вас не было лишних денег.

   - Но я говорил о своем собственном уме.

   - Ни у одного человека нет своего ума: если он заимствует его - этот ум не принадлежит ему; если он скрывается в его голове, он получил его от своей матери; значит, опять таки это не его собственный ум.

   Подле пристани Лондонского моста джентльмен вышел и заплатил мне деньги.

   - До свидания, мой милый, - сказал он Тому. Нас позвал смуглый, плотный, низкорослый молодой человек, который еще с лестницы кричал:

   - Эй вы, лодочники, хотите хорошо заработать? - На наш утвердительный ответ он продолжал: - Переправьте меня в Грейвзенд, если не боитесь соленой воды.

   - Это не близко, - ответил Том, - и в соленой воде нам нужно заработать на соль к похлебке.

   - Заработаете, и в придачу заработаете еще по стакану грога.

   Мы сговорились отвезти его за две гинеи, снесли вниз его багаж, уложили вещи в ялик и пошли с отливом. Наш наниматель оказался очень болтлив, и мы скоро узнали, что он был помощником корабельного мастера на сорокаорудийном фрегате "Имморталите" [Имморталите - бессмертие (фр.). В те времена корабли английского флота носили, как правило, французские имена.], который должен был отойти на следующее утро. Вот показался фрегат, синий вымпел которого гордо развевался. Дул сильный ветер; поднимались большие волны, и в наш ялик хлестала вода. Благодаря тяжелому ящику нанимателя он так сильно погрузился, что мы боялись утонуть. Когда мы подошли к судну, к ящику привязали веревку, и матросы стали вытягивать его из! ялика, корабельный катер подошел близко, и, не знаю, случайно или умышленно лоцман, который управлял им, натолкнулся на нас; ялик треснул, и нам грозила опасность быть раздавленными между катером и боком фрегата. Однако моряки в катере оттолкнулись веслами и подхватили нас, но наш ялик затонул и поплыл к корке фрегата.

   Попав на корабль, мы попросили одного из офицеров послать шлюпку за нашим яликом. Он отослал нас к старшему лейтенанту.

   Я попросил у него шлюпку, которая спасла бы наш ялик. Он отказал, предложив нам самим достать его, и, не обращая больше на нас внимания, стал раздавать приказания матросам.

   Тут мы обратились к помощнику, которого доставили на палубу, но и он отказался помочь нам, говоря, что сам боится начальства, так как отправился на берег без спросу.

   Тогда Том снова подошел к старшему лейтенанту и сказал ему:

   - Ужасно потерять ялик и возможность зарабатывать хлеб, сэр.

   Теперь все матросы были размещены по местам, и у лейтенанта было больше времени обратить на нас внимание. Он взглянул на нас серьезно и пошел к борту, чтобы посмотреть, виден ли еще наш ялик.

   - Том, - сказал я, - смотри, подле нас шлюпка; спустим ее и сами отправимся за яликом.

   - Погоди одно мгновение, - ответил Том, - посмотрим, может быть, они помогут нам, во всяком случае, раньше всего получим наши деньги. Видишь, вот опять лейтенант.

   - Я явился, сэр, - сказал помощник мастера, прикладываясь к козырьку и вытягиваясь в струнку перед старшим лейтенантом.

   - Вы опоздали, сэр, - возразил офицер, - а теперь из-за вас я должен послать шлюпку за яликом этих малых.

   - Смею доложить, они сильные молодые люди, - заметил тот. - Из них выйдут великолепные матросы, а за яликом не стоит посылать.

   Этот намек не пропал.

   - Кто вы? - спросил нас старший лейтенант.

   - Яличники, сэр.

   Мы рассказали ему, что ялик не наш, что мы ученики и можем доказать это. На нашу просьбу послать за яликом он ответил:

   - Я не могу употреблять королевских шлюпок для такого дела.

   - Тогда мы сами отправимся за ним, - сказал я, и мы пошли к носу.

   - Стой, не так быстро. Куда вы идете?

   - Хотим спасти наш ялик.

   - Без моего позволения?

   - Мы не принадлежим к фрегату, сэр.

   - Нет, но полагаю, скоро будете принадлежать, потому что у вас нет удостоверения, что вы ученики.

   - Мы можем послать за бумагами и завтра утром получить их.

   - Может быть, но не ждите, чтобы я верил всему, что мне говорят. И скажите: долго ли вам осталось быть учеником? - спросил он, обращаясь к Тому.

   - До завтра, сэр.

   - До завтра. Тогда я задержу вас до завтра, а потом завербую в матросы

   - Но меня вы должны отпустить, сэр, - ответил я, зная, что я могу освободить и себя и Тома, только отправившись к Драммонду за помощью.

   - Полно, глупости; вы должны оба оставаться в одной лодке! Дело в том, что вы мне очень понравились, и мне тяжело расстаться с вами.

   - Ужасно потерять наш хлеб таким образом, - сказал я.

   - Мы найдем для вас хлеб, и довольно твердый, - со смехом ответил лейтенант, - твердый, как кремень.

   - Значит, мы просим у вас хлеба, а вы дадите нам камень, - возразил ему Том, - это противно Священному Писанию.

   - Верно, но все писания на свете не помогут наполнить фрегат матросами. И в конце концов, что за беда годик-другой послужить королю и набить карманы призовыми деньгами? Что, если вы сделаетесь волонтерами?

   - Позвольте нам на полчасика отправиться на берег, чтобы обдумать все, - попросил я.

   - Нет, вас отговорят; но я даю вам время до утра, и тогда один-то у меня останется.

   - Очень благодарен за себя, - ответил Том. Старший лейтенант улыбнулся и ушел.

   - Ну, Джейкоб, мы попались, - сказал Том, - поверь мне.

   - Да, - ответил я, - если только нам не удастся отправить письма твоему отцу или Драммонду, который, я уверен, помог бы нам. Но малый, давший совет лейтенанту, сказал, что фрегат отойдет завтра.

   - Вот он, поговорим с ним.

   Но помощник отказался ответить, когда именно отойдет фрегат, отказался даже заплатить нам две гинеи, под предлогом, что он обещал эти деньги яличникам, а теперь мы сделались матросами военного судна, и, следовательно, яличники исчезли.

   - Я думаю, нам нет спасения, Джейкоб, - сказал Том. - Но лично мне все равно. Мне хотелось посмотреть свет, и, может быть, теперь это будет так же хорошо, как и в другое время. Но за тебя я страдаю, Джейкоб.

   - Все вышло по моей вине, - ответил я.

   Вскоре старший лейтенант прислал нам вкусный обед и по стакану грога; и то и другое мы уничтожили между двумя пушками. У нас было немного денег, мы купили у матросов несколько листов бумаги; я написал м-ру Драммонду и м-ру Тернбуллу, а также Мэри и старому Тому, прося их выслать нам платье в известный пункт, в том случае, если нас не отпустят. Том также написал своей старой матери и в утешение ей обещался ничего не пить. Поручив отослать наши письма, мы пошли, легли под палубой и скоро крепко заснули.

   Мы остались на фрегате, потому что первый лейтенант не отпустил нас.

   Через два дня утром мы бросили якорь в Доунсе, и там я получил письма от м-ра Драммонда и Тернбулла, в которых говорилось, что они немедленно начнут хлопоты в адмиралтействе для освобождения нас. Тому передали письмо от матери и отца. В Доунсе же на наш фрегат явился капитан Маклин, человек решительный, твердый, никогда не изменявший своих приказаний, которые давал, употребляя в них слова "мне нравится". "Мне нравится, чтобы меня слушались", - говаривал он, например.

   Когда уже в море капитан раскрыл данный ему запечатанный приказ, мы узнали, что нам предписано два месяца крейсировать между Канарскими островами и Мадейрой, чтобы поймать каперские суда, которые захватили многие из наших купеческих шхун, хотя и охранявшихся конвоем, а потом отправиться в Галифакс к адмиралу, чтобы сменить фрегат, долгое время пробывший на этой стоянке.

   Том скоро сделался любимцем капитана Маклина, которому понравилась его живость и быстрое исполнение всех приказаний; он даже спускал ему многое, что не прошло бы даром другим. Долго крейсировали мы, но все бесплодно, хотя Том, я и другие матросы то и дело взбирались на верх главной мачты, осматривая горизонт. Близ Канарских островов мы бороздили море, двигаясь на север, юг, восток и запад, словом, в том направлении, как это нравилось капитану.

   Наконец однажды мы заметили чужой парус и спустили два катера; мы с Томом оказались в числе преследователей каперского судна. Во время преследования оно отстреливалось, и одно из его ядер пробило катер, в котором был я, и снесло две доски его дна. Осколок снаряда ранил меня и двоих матросов. Катер, полный боевых припасов, опрокинулся, и один бедный раненый малый остался под ним и не поднялся на поверхность. Остальные выплыли, схватились за опрокинувшийся катер и были спасены. Осколок ядра вонзил громадную щепку в мою левую руку. Тем не менее я держался долго, но наконец потерял сознание и пошел ко дну. Том, бывший в катере, который шел нам на помощь, увидел, что я тону, бросился за мной, нырнул, вынес меня на поверхность и спас; спасли и остальных. Когда я пришел в себя, офицер, не спрашивая у меня позволения, схватил щепку и вырвал ее из моей руки.

   На нашем фрегате меня уложили в трюме; врач сначала покачал головой, но сказал, что руку еще можно спасти. Капер ускользнул. Я скоро отправился, и мне дали место писца.

   Так мы пришли в Галифакс. Адмирал был на Бермудских островах, а фрегат, который мы должны были сменить, отправился к Гондурасу. Мы прошли из Галифакса к Бермудским островам. К тому времени моя рука вполне зажила, но меня все еще держали переписчиком. Наконец, через три недели пришел фрегат из Гондураса, и мы, прокрейсировав четыре месяца в Бостонском заливе, отправились к Галифаксу. С тех пор как мы покинули Англию прошло около года, и все это время мы не получали писем. Поэтому читатель может себе представить, с каким нетерпением смотрел я на почтовые мешки, когда их впервые переправили с берега.

   - Фейтфул, - сказал мне казначей, - вам два письма.

   Я поблагодарил его и побежал к своей конторке, чтобы прочитать их. Первое было от адвоката, и вот что в нем стояло.

   "Сэр, спешим известить вас о смерти вашего друга мистера Александра Тернбулла. По завещанию вы делаетесь его единственным наследником, получаете сумму в 30 000 фунтов; остальное временно назначается его жене. За исключением 5000, оставленных миссис Тернбулл, суммы, завещанные другим, достигают только цифры 800 фунтов. После смерти миссис Тернбулл все переходит к вам. Поздравляю вас. Вместе с мистером Драммондом мы подали просьбу в адмиралтейство, прося освободить вас от службы во флоте. Просьба была уважена, и с этой же почтой отправлен приказ отпустить вас. Если вы пожелаете остаться клиентом нашей фирмы, мы будем очень счастливы. Искренне и глубоко уважающий вас Джон Флетчер".

   Второе письмо было от мистера Драммонда. Можете себе представить, как я был счастлив. Остальные изумлялись. Старший лейтенант провел меня к капитану, и я скоро получил позволение покинуть флот. Едва от меня отошел лейтенант, как я увидел Тома, державшего в руках письмо от Мэри Степлтон, с припиской от своей матери.

   - Джейкоб, - сказал он, - у меня есть удивительные известия. Мэри пишет, что мистер Тернбулл умер, оставив ее отцу 200 фунтов, и что ей говорили, будто он завещал тебе целое состояние.

   Я передал ему письмо Флетчера и рассказал остальное.

   - Я счастлив за тебя, Джейкоб, так счастлив, - сказал Том, узнав о моей отставке. - Но что станется со мной? - прибавил он и провел обратной стороной руки по глазам, стирая слезы.

   - Ты скоро тоже освободишься. Том, - заметил я, - если только мне удастся устроить дело при помощи денег и хлопот.

   - Если тебе не удастся, то я сделаю это сам, Джейкоб. Я не хочу оставаться здесь без тебя.

   - Не поступай неблагоразумно, Том. Я убежден, что я куплю твое освобождение, когда вернусь в Англию. Пока это не будет сделано, ничто иное не пойдет мне в голову.

   - Тогда торопись, Джейкоб, потому что долго оставаться здесь я не в состоянии.

   Вскоре я взошел на палубу фрегата "Астреа", который понес меня в Англию.

  

  

   По возвращении я прежде всего побывал у старого Тома и сообщил ему о сыне. Когда я приехал к его домику, он чинил чью-то лодку и разговаривал со своей старухой. Не видя меня, они вспоминали о Томе и печалились о нем, между прочим высказывая, что, пока с ним Джейкоб, им нечего бояться за сына.

   - Да, - заметила старуха, - но, говорят, Джейкоба скоро отпустят; что же будет тогда с Томом?

   - Уж и не ведаю, - проговорил старик. - У Джейкоба было сердце хорошее, но кто знает, что случится теперь, когда он разбогател: ведь богатство портит человека. Впрочем увидим. Если он окажется непорядочным, я совсем перестану верить в людей. Ах, как мне хотелось бы, чтобы он был с нами.

   - Тогда ваше желание исполнено, добрый друг! - крикнул я, подбегая к Тому и хватая его за руку.

   Старый Том так изумился, что отступил, потянул меня за собою, потерял равновесие, и мы оба упали. Старуха испугалась, вскочила было со скамейки старой лодки и опять быстро опустилась в нее; лодка не вынесла такого давления и перевернулась. Я первый вскочил и бросился на помощь м-с Бизли, засыпанной пылью и кусками сухого вара.

   - О Боже мой, - закричала старуха, - я, кажется, вывихнула себе ногу. Боже, мистер Джейкоб, как вы напугали меня!

   - Да, - сказал старый Том, - твое появление всех нас перевернуло, не исключая и старой лодки. Несмотря на твою новую оснастку (он говорил о приобретенном мною костюме джентльмена), ты по-прежнему Джейкоб Фейтфул.

   - Надеюсь, - ответил я, и мы немедленно приступили к обсуждению планов освобождения Тома. После этого я ушел к моему старому другу Домине, предварительно узнав, что он здоров, также как Степлтон и Мэри.

   По дороге я зашел к Степлтону и застал Мэри очень оживленно разговаривающей с красивым молодым человеком в форме сержанта 93-го полка. Похорошевшая Мэри не сразу узнала меня, а узнав, покраснела до корней волос и поздоровалась довольно принужденно. Сержант, казалось, хотел остаться, но когда я взял ее за руку, сказав, что мне хочется передать несколько слов от человека, которого она, вероятно, не забыла, он поклонился и отправился вниз. Кажется, довольно суровым тоном я сказал ей:

   - Не знаю, Мэри, может быть, теперь я не должен передавать вам слов моего друга. Как недостойно играть чувствами человека, писать ему, уверять в расположении и постоянстве, а между тем обнадеживать и другого.

   Мэри опустила голову.

   - Если я поступила дурно, мистер Фейтфул, - сказала она, помолчав, - я все-таки не сделала Тому зла; я писала то, что чувствую.

   - Так зачем же вы поступаете дурно с другим? - спросил я.

   - Я ничего ему не обещала; только почему Том не возвращается, чтобы смотреть за мной? Мне скучно одной, и, кто знает, каким вернется Том? Ведь разлука уничтожает любовь в мужчинах.

   Мэри положила руки на стол и спрятала в них лицо.

   - Я пришел сюда не для того, чтобы порицать вас и наблюдать за вами, Мэри, - сказал я, - но знайте: если на свете есть молодой человек, достойный любви, то это именно Том. Он стремится вырваться с фрегата, и я постараюсь своими силами освободить его. Теперь судите сами, принесет ли вам его возвращение счастье или нет.

   Мэри подняла лицо, залитое слезами.

   - Значит, он скоро вернется? Право, мистер Фейтфул, его возвращение принесет мне счастье, только, пожалуйста, не говорите ему о том, как глупо я вела себя, молю вас... Зачем делать его несчастным? Больше этого не повторится. Обещаете, Джейкоб, да?

   - Мэри, я не хочу быть причиной ссор, только дайте мне слово сдержать ваше обещание.

   Слово было дано; я ушел от нее, повидался со Степлтоном и после короткого разговора с ним направился к Домине.

   Я застал его в классе. Он сидел за высокой кафедрой, учителя не было; его воспитанники шумели до того, что могли бы пробудить человека, впавшего в транс... Я сразу увидел, что Добс унесся за облака. Долго призывал я его, но он продолжал делать какие-то вычисления... Вдруг очнулся. Радость его трудно описать. Пересыпая цветистую речь латинскими восклицаниями, он обнимал и целовал меня и, наконец, обратился к воспитанникам со словами:

   - Мальчики, "Nune est ludendum" [теперь время погулять (лат.).]. Я отпускаю вас; положите книги и идите с миром.

   Понятно, воспитанники не заставили его повторить это приказание.

   Домине повел меня в свое святилище, но я попросил его прежде всего дать мне поесть; тут произошла моя встреча с м-с Бетли. Я рассказал Домине все, что случилось во время моей службы на фрегате, и, вспомнив о Томе и Мэри, он заметил, что эта девушка не доведет Тома до добра. Переговорив обо всем, вспомнив прошлое, я спросил его о здоровье семьи Драммонда.

   - Значит, ты еще не видал их, Джейкоб? - ответил он вопросом на вопрос.

   - Нет еще, - сказал я, - но завтра утром побываю у них. Теперь же мне необходима ехать в Лондон.

   - Тебе незачем возвращаться туда, Джейкоб. Твой собственный дом близко отсюда.

   - Мой собственный дом?

   - Да. По завещанию мистера Тернбулла его жена наследовала хорошие средства, но по причинам, которых он не желал объяснять, дом и вся мебель оставлены тебе.

   - А где же миссис Тернбулл?

   - Она в Бате. Мистер Драммонд, который действо. вал от твоего имени, позволил ей взять все, что она пожелала; но она увезла немного, кое-какие безделушки, которые скорее загромождали, чем украшали гостиную. Дом вполне готов принять тебя, и ты можешь сегодня же вечером переселиться в него.

   - Но почему же мистер Тернбулл не оставил его своей вдове?

   - Вполне точно не знаю, однако думаю, что он хотел переселить ее подальше. Он оставил ей пять тысяч.

   Я направился к моему новому дому.

  

  

   В доме все было в порядке. А у меня в голове теснились воспоминания, бурные чувства волновали сердце, и я говорил себе, что не заслужил благодеяний капитана.

   На следующее же утро я был подле дома м-ра Драммонда. На этот раз меня немедленно провели в гостиную. Там я увидел Сару. Она вскочила со стула и, подходя ко мне, сильно вспыхнула. Мы молчаливо пожали друг другу руки. Никому не хотелось нарушить тишину. Наконец я пробормотал:

   - Мисс Драммонд.

   - Мистер Джейкоб, - сказала она, потом прервала себя словами: - Как все это глупо! Мне следовало поздравить вас. Право, мистер Фейтфул, никто не может больше радоваться за вас, чем я.

   - Мисс Драммонд, - продолжал я, - когда я был бездомным сиротой, воспитанником приюта и яличником, вы называли меня просто Джейкобом. Если перемена моего положения заставляет вас говорить со мной церемонно, если мы в будущем станем так далеки друг от друга, я скажу, что мне снова хочется сделаться Джейкобом Фейтфулом, яличником.

   Этот разговор был прерван появлением м-ра Драммонда, который подошел ко мне с протянутой рукой.

   - Мой дорогой Джейкоб, - сказал он самым сердечным тоном, - я в восторге, что вижу тебя снова и могу поздравить с твоим счастьем. Но у тебя есть безотлагательное дело: нужно заявить о завещании и устроить все дела. Пойдем со мной, все бумаги внизу, и я свободен целое утро. Если у Джейкоба нет других приглашений, мы вернемся к обеду, Сара.

   - Я свободен, - сказал я, - и с восторгом воспользуюсь вашей добротой. До свидания, мисс Драммонд.

   - Аu revoir [до свидания (фр.).], мистер Фейтфул, - ответила Сара и с насмешливой улыбочкой церемонно поклонилась мне.

   М-р Драммонд относился ко мне, как отец, и мои глаза в это утро туманились от слез. Дело наследства сильно подвинулось благодаря свиданию с поверенным м-ра Тернбулла. Однако когда мы покончили с этим вопросом, было так поздно, что я не мог успеть переодеться. Когда я вернулся в гостиную, м-с Драммонд встретила меня, по обыкновению, ласково. После обеда я рассказал Драммондам обо всех моих приключениях, сознаваясь также, что оттолкнув тогда добрые предложения моих покровителей, раскаивался в этом впоследствии.

   - Джейкоб, - сказал мне Драммонд, сидя за чайным столом. - Я знал, что ты работаешь на реке ради получения шиллингов, будучи наследником многих тысяч; ведь я не только подписал как свидетель завещание капитана, но и читал его. Однако я находил, что тебе лучше всего получить такой урок, которого ты никогда не забудешь. В жизни нет независимости, независимы только дикари, а все мы, люди цивилизованные, зависим друг от друга.

   Я охотно согласился с ним.

   На следующий день я окончательно переехал в дом, оставленный мне Тернбуллом, и прежде всего приказал купить лодку. Я так привык быть на воде, что не мог обходиться без нее. Половину времени я проводил на реке, другую в доме Драммонда, возвращаясь в виллу поздно вечером. Так прошли два месяца, во время которых я видался с Домине, со Степлтоном и его дочерью и со старым Томом. Я употреблял все силы, чтобы добыть для Тома освобождение, и наконец с удовольствием сказал его старикам, что бумагу с отставкой понесет в Америку первый же почтовый пароход. В доме Драммонда меня принимали как члена семьи и позволяли по целым часам оставаться наедине с Сарой. Хотя я еще не решался открыть ей моих чувств, казалось, о них было известно и родителям Сары, и ей самой.

   Через два дня после того, как я сообщил старой чете Бизли счастливое известие, я сидел и завтракал, садовник и его жена (я не нанял новых слуг) прислуживали мне. Вдруг, к моему удивлению, я увидел Тома младшего, который вошел в комнату с веселым смехом и протянул мне руку.

   - Том! - вскрикнул я. - Как ты вернулся?

   - Конечно, по воде, Джейкоб.

   - Но как ты мог получить отставку?

   - Дело в том, Джейкоб, что я сам освободил себя.

   - Как! Неужели ты дезертировал?

   - Вот именно. У меня было три причины для этого. Во-первых, я не мог оставаться без тебя, во-вторых, моя мать написала, что за Мэри следует присмотреть, ft-третьих, меня назначили к наказанию.

   - Ведь ты знаешь, - заметил я, - что твое освобождение получено... Но сядь и расскажи мне все.

   - Да, благодарю тебя, Джейкоб, меня освобождают, - сказал он, - тем лучше, потому что теперь они меня не будут искать. Все хорошо, что хорошо кончается. После того как ты отправился домой, я не был, что называется, в наилучшем расположении духа, и тот мошенник, который заманил нас, принялся нестерпимо злить меня. Раз он назвал меня лживым обманщиком; тут я забыл, что служу на военном фрегате, и ответил, что обманщик он, что ему еще следует заплатить мне две гинеи за проезд по реке. Он пожаловался на меня, и капитан Маклин, который, как ты знаешь, не любит подобных глупостей, выслушав обе стороны, сказал, что помощник вел себя недостойно и что поэтому он должен покинуть фрегат, но что мое обращение со старшими нарушает дисциплину и что поэтому он должен сурово наказать меня. Ты также знаешь, Джейкоб, что Маклин всегда держит данное слово; поэтому, поняв в чем дело, я переплыл на берег, добрался до Мирамики без всяких происшествий, за исключением схватки с сержантом морской полиции, которого я оставил замертво милях в трех от города. В Мирамике я попал на палубу парохода с лесом, и вот я здесь.

   - Мне все-таки жаль, что ты дезертировал, - ответил я, - может выйти беда.

   - Нечего бояться; все на реке знают, что меня отпустили, и я в безопасности. С Мэри я тоже повидался, в этом отношении все в порядке. Я заведу себе другой ялик и буду стоять выше моста, а поселюсь с моими стариками.

   - Но согласится ли Мэри жить там? Дом твоих родителей стоит так уединенно; ей это не понравится.

   - Мэри Степлтон достаточно капризничала, - ответил Том. - Мэри Бизли будет исполнять желания своего мужа.

   - Увидим, Том, - произнес я.

   Начался другой разговор; я предложил Тому денег на покупку лодки и, наконец, убедил его взять необходимую сумму не взаймы, как он хотел, а в подарок.

   Теперь жизнь текла для меня по-новому; круг моих знакомств расширился. Однажды, к моему удивлению, катаясь в лодке, я увидел в том саду, подле стены которого я пережил такие захватывающие минуты, господина и даму. Я немедленно узнал их: это были Уильям и Сесилия. Завязался разговор, во время которого они сказали мне о своем счастье, о том, что их дядя умер, а я сообщил о моей странной судьбе. Я пригласил их в свою виллу, они, в свою очередь, познакомили меня с леди Ауберн. Это-то и доставило мне много новых знакомых. Обо мне рассказывали разные невероятные истории, говорилось, будто я получил изысканное воспитание, но, чувствуя страстное влечение к жизни на реке, избрал для себя профессию яличника. Лично мне было безразлично, что бы обо мне ни говорили. Люди, которые казались мне самыми дорогими (семья Драммонд), не стыдились меня.

  

  

   Я знал, что всем обязан Домине, и часто обдумывал, как бы сделать его жизнь спокойнее, и однажды завел с ним об этом речь. Но он решительно ответил:

   - Я вижу, Джейкоб, мой сын, чего ты желаешь, но этого не должно быть. Для человека привычка - все; привычка для него не только необходимость, но и роскошь; а я привык к своей жизни. Мое дело составляет тягостную задачу, но жить без него я не могу. То, что было моей жизнью в течение всех этих лет, должно оставаться неизменным. Я похож на старую лошадь, которая так долго вертела мельничный жернов, что разучилась ходить по прямой линии (Буль-буль), и если Всевышний допустит, я умру в упряжке. Но все же я благодарю тебя, Джейкоб, благодарю от всей души.

   Выслушав его отказ, я решил зайти к отцу Тома, так как, к моему удивлению, Том младший давно не был у меня. Я застал старую чету в доме; стояла прекрасная погода, но старик не работал, и даже его жена не плела сетей.

   - Где Том? - спросил я после первых приветствий.

   - Ах, Боже мой, - вскрикнула старуха, закрывая глаза передником. - Эта дурная, негодная девушка!

   - Да, Джейкоб, - перебил ее старый Том, вытягивая свои деревянные ноги и кладя руки на колени. - Тома забрали в солдаты.

   Я вскрикнул.

   - Да, да, - продолжал он, - и что еще хуже, его полк идет в Индию, значит, благодаря лихорадке в мозгу и желтой индийской лихорадке, он скоро сделается пищей крабов. Я вижу, - прибавил старик, отирая слезы указательным пальцем, - как его кости белеют под крепостным палисадом... Я знаю это место. О Джейкоб, прости меня, не можешь ли ты помочь нам?

   - Постараюсь, если возможно, но расскажите мне, как это случилось.

   И он рассказал, что Мэри Степлтон сперва хорошо приняла Тома, соглашалась выйти за него замуж и жить со стариками. Но она не могла бросить прежних привычек и продолжала кокетничать и с ним, и с сержантом-вербовщиком. Наконец, Том вышел из себя и потребовал честного объяснения, спросил, за кого она выйдет замуж: за сержанта или за него, напомнив ей о ее письмах и обещаниях. Она рассердилась и объявила Тому, что он может уходить и что она не желает видеть его. Том не сдержался, наговорил ей резкостей, и они расстались. Но это глубоко поразило его. На следующий день он пришел просить прощения, но она снова отослала его, сказав, что через неделю обвенчается с сержантом. Том совсем потерял голову и пошел в трактир, где часто бывал сержант, в надежде вызвать его на ссору и отплатить ему; но сержанта там не оказалось, и Том, чтобы заглушить печаль, стал пить стакан за стаканом. Когда Сержант вошел в таверну, в голове у Тома было совсем неясно. Увидев налившееся лицо соперника, сержант угадал положение вещей, сел за другой столик и, точно рассерженный, ударил по нему кулаком. Том подошел к солдату и заговорил с ним о Мэри, вызывая его на драку, но сержант стал хитро уверять, будто она прогнала и его также, прибавив, что он не будет драться за нее, так как она не хочет выйти замуж ни за того, ни за другого. Это немного успокоило Тома; оба уселись за один стол и, как пораженные общим несчастьем люди, стали вместе пить. Сержант все поил Тома, давая клятву вернуться в полк и навсегда расстаться с Мэри; в то же время он советовал Тому поступить в солдаты. Ему, наконец, удалось завербовать бедного малого и дать ему при свидетелях шиллинг. Этого только и нужно было сержанту. На следующий день Тома взяли под стражу в "депо", а солдат продолжал ухаживать за молодой девушкой.

   - Не поможете ли вы нам, Джейкоб? - твердила старуха.

   Я узнал от стариков название полка и место, где помещалось так называемое "депо", и, сопровождаемый благословеньями несчастной четы, быстро ушел.

   В тот же день я отправился к Мэри Степлтон, застал ее в слезах и