Маркевич Болеслав Михайлович - Марина из Алого Рога

i>сила, а что состоящ³й при ней красивый и самоувѣренный супругъ изъ придворныхъ - такъ себѣ, ничего, въ родѣ подкладки жениной юбки. Въ силу такого соображен³я онъ исключительно на ней сосредоточилъ всю свою любезность; Солнцеву же давалъ только отвѣты, когда тотъ обращался къ нему съ какимъ-либо вопросомъ, отвѣчалъ милостиво, снисходительно и съ извѣстнымъ оттѣнкомъ насмѣшливости, вызываемой въ немъ этими вопросами Солнцева...

   - Вотъ и наши! замѣтивъ первый подходившихъ, провозгласилъ онъ, не трогаясь впрочемъ съ мѣста и даже съ намѣренною небрежностью развалясь на своемъ стулѣ.

   - Владим³ръ! воскликнула княгиня, поспѣшно вставая, и пошла съ обѣими протянутыми руками на встрѣчу графа, - не ожидалъ?...

   - Нѣтъ, признаюсь,- по крайней мѣрѣ такъ скоро, отвѣтилъ Завалевск³й.- Тѣмъ лучше! промолвилъ онъ учтиво, протягивая руку подбѣжавшему къ нему съ какою-то заискивающею улыбкою Солнцеву...- Въ чемъ вы сюда отъ станц³и желѣзной дороги добрались?...

   - А мы выслали туда напередъ изъ Москвы нашъ дормезъ... Nous tenions à vous faire une surpise, cher cousin...

   Онъ не успѣлъ кончить, какъ ²осифъ Козьмичъ, тяжело привставъ, двинулся впередъ и прервалъ его своимъ басомъ:

   - Позвольте, княгиня, представить вамъ дочь мою, Марину Осиповну!...

   Княгиня успѣла уже все замѣтить, все соообразить: и рѣдкую красоту Марины, и возбужденный видъ Пужбольскаго, готоваго видимо раскипятиться самымъ откровеннымъ образомъ, еслибы дѣвушкѣ не оказано было должное вниман³е, и безпокойно заморгавш³е глаза Завалевскаго при этомъ представлен³и ей Марины господиномъ Самойленкой...

   Лицо ея приняло то очаровательное выражен³е милоты и искренности, которымъ владѣла она до степени высшаго совершенства... Она протянула обѣ руки, почти насильно схватила ими опущенныя, холодныя руки дѣвушки и, заглядывая ей подъ рѣсницы своими загадочными египетскими глазами:

   - Полюбите насъ, проговорила она какимъ-то въ душу просящимся голосомъ,- я смѣю просить васъ объ этомъ, потому что васъ нельзя не полюбить съ перваго же раза!... И какъ бы въ объяснен³е этой необычной нѣжности перваго привѣта:

   - Безукоризненно, какъ древняя нимфа, хороша! слышнымъ шопотомъ, въ полоборота повернувъ голову къ пыхтѣвшему отъ самодовольства ²осифу Козьмичу, сообщила ему княгиня...

   - Alexandre! воскликнула она тутъ же, какъ-бы только-что увидавъ Пужбольскаго...- Нѣтъ, нѣтъ, не подходите ко мнѣ, я васъ знать не хочу! Вообрази, обратилась она къ графу,- онъ, по возвращен³и изъ Рима въ этомъ году цѣлую недѣлю прожилъ въ Петербургѣ, каждый день бывалъ у Anna Zawolski, съ которой мы живемъ на одной улицѣ... а мнѣ хоть-бы карточку забросилъ!...

   - На что вамъ, политической женщинѣ, такой безполезный тунеядецъ, какъ я? отшучивался Пужбольск³й.

   - И вмѣсто извинен³я, еще грубости говоритъ! продолжала жаловаться княгиня своимъ пѣвучимъ и ровнымъ голосомъ.

   - C'est un vieux-catholique mon cousin, неожиданно прыснулъ со смѣха Солнцевъ,- il ne reconnait pas votre infaillibilité, princesse!... {Онъ старокатоликъ, не признаетъ вашей непогрѣшимости, княгиня.}

   - Солнцевъ, вѣдь это не твое! засмѣялся въ свою очередь Пужбольск³й:- у кого ты это подслушалъ, говори, у кого?...

   - А вѣдь хорошо! Согласись, что хорошо! продолжалъ Солнцевъ заливаться смѣхомъ.

   Княгиня тихо повела взоромъ на мужа, потупилась и закусила нижнюю губу своими бѣлыми и ровными зубами...

   - Маринушка,- въ самовару! хозяйничалъ тѣмъ временемъ ²осифъ Козьмичъ:- княгиня никакъ не согласилась кушать чай, прежде чѣмъ вы вернетесь...

   Марина молча подошла въ чайному столу. Солнцева, Завалевск³й и г. Самойленко послѣдовали за нею...

   - Mon cher, d'où avez vous déterré cette splendide créature? {Откуда вы выкопали это великолѣпное создан³е?} воскликнулъ Солнцевъ, когда они съ Пужбольскимъ остались, по театральному выражен³ю, одни на авансценѣ.

   Пужбольск³й такъ и ощетинился.

   - Ты слышалъ, кто она... И совѣтую - не продолжать: предварилъ онъ рѣзко взвизгнувшимъ голосомъ всякую попытку Солнцева продолжать разговоръ на эту тему.

   - А ты что же... ревнуешь? оторопѣло ухмыльнулся тотъ.

   Глаза Пужбольскаго сверкнули... Онъ поднялъ ихъ на Солнцева,- разглядѣлъ при яркомъ свѣтѣ востра его свѣжее, гладко выбритое лицо, круглую ямочку на подбородкѣ, откладные воротнички à la Gambetta, и гвардейск³е, вверху приподнятые усы,- и безцеремонно расхохотался ему въ носъ.

   - Какъ въ тебѣ не ревновать,- ты такъ опасенъ! молвилъ онъ ему сквозь этотъ смѣхъ.- Пойдемъ чай пить!...

   Они усѣлись. Солнцевъ рядомъ съ ²осифомъ Козьмичемъ, насупротивъ жены и графа,- Пужбольск³й съ противоположной стороны, на углу стола, откуда ему удобно было видѣть Марину и слѣдить за каждымъ ея движен³емъ.

   Она, въ великой досадѣ ²осифа Козьмича, какъ воды въ ротъ набрала: поблѣднѣвш³я губы ея точно склеились, искристые глаза подернулись туманною пеленой; она какъ улитка будто вся ушла въ свою раковину. Она наливала чай, накладывала сахаръ, изготовляла сандвичи, какъ училъ ее дѣлать ихъ Пужбольск³й, и передавала, кругомъ безъ словъ, безъ улыбки, безучастная, казалось, во всѣмъ и во всему... А межъ тѣмъ и она все видѣла, все замѣчала... какъ острою булавкой кололо ее каждое слово, произносимое этою Диной, этою безсовѣстною женщиной, о которой говорилъ ей Александръ Ивановичъ,- ее раздражалъ каждый звукъ ея ласкающаго, сдержаннаго, свѣтскаго голоса. - Ты лжешь, я для тебя не "нимфа", а дикая, и ты меня не любишь, а презираешь,- и никого ты не любишь, ты и ею обманула, и до сихъ поръ обманываешь! взмывало у нея на сердцѣ горячими взрывами... И негодующ³я слова просились у нея на языкъ, и яркими пятнами выступала молодая кровь на матовомъ лицѣ,- и также мгновенно отливала она опять подъ наплывомъ инаго, мучительнаго и неотразимаго чувства... - Да, съ глубокою тоской говорила себѣ бѣдная Марина,- до этой Дины, что сидѣла тутъ, рядомъ съ нею, невозмутимая и стройная, въ какомъ-то удивительномъ дорожномъ платьѣ gris poussière à deux tons, покроя и ткани никогда не виданныхъ Мариною, въ лондонскомъ фетрѣ, обвитомъ какъ облакомъ прозрачно серебристою вуалью на темныхъ волосахъ, - до этой изящной Дины ей было такъ же далеко, какъ темной букашкѣ до пестрокрылой бабочки!... Эта женщина, что по лѣтамъ могла бы быть ей матерью,- въ ней была какая-то неуловимая и невыразимая словами прелесть, предъ которою, сознавала дѣвушка, блѣднѣла всякая молодость и всякая красота... И она чувствовала, она знала свою силу, эта женщина! Она улыбалась, роняла слова, медленно поводила полузажмуренными глазами, словно дарила, словно благодѣтельствовала имъ окружающихъ...

   Ну, и пусть, пусть они всѣ отъ этого съ ума сходятъ! Развѣ не видитъ Марина? Онъ, онъ весь поглощенъ ею... онъ молчитъ и глядитъ на нее!... онъ прислушивается въ какому-то вздору, что разсказываетъ ей ²осифъ Козьмичъ,- но вѣдь не его же онъ слушаетъ! Онъ ждетъ, когда заговоритъ она, ждетъ этого лукаваго и все такъ же, какъ прежде, должно быть, сладкаго ему голоса... Ну и пусть! Она неслыханно поступила съ нимъ, разбила всю его жизнь. Что за дѣло! Ему, видно, такую и нужно! Другой онъ уже не любилъ... не полюбитъ никогда!... Да и кого же послѣ этой женщины можетъ полюбить онъ? И могъ-ли бы онъ полюбить не такую женщину? Развѣ оба они не родились въ той же тлетворной средѣ?... Развѣ пойметъ онъ... развѣ существуютъ для него женщины внѣ этого особаго, презрѣннаго... и недоступнаго для Марины м³ра?...

   Что-то надрывающее, метущее и злое подымалось на душѣ дѣвушки, - что-то личное, захватывающее уже ее прямо за самыя сокровенныя струны... такого чувства она еще въ жизни не испытывала: и больно ей было, нестерпимо больно... Въ головѣ ея путалось... "Цапля проклятая"! какимъ-то неотступнымъ и нестерпимымъ звукомъ билъ ей въ ухо голосъ Тулумбаса,- и помнила она только одно: что, вотъ, еще часа не прошло, счастливѣе ея не было, не было существа на землѣ... а теперь, теперь эта безстыдная женщина...

   Она опустилась на стулъ - и исчезла за огромнымъ самоваромъ-приданымъ покойной г-жи Самойленковой, по случаю пр³ѣзда "санктъ-петербургскихъ гостей" вытребованнымъ ²осифомъ Козьмичемъ изъ кладовой, и который теперь, въ видѣ нѣкоего монумента, подымался надъ чайнымъ столомъ, усердно отражая пламень востра всею доброкачественностью своей красной мѣди.

   Не дождавшись отъ Марины ни единаго взгляда, Пужбольск³й съ досады принялся за Солнцева:

   - Что новаго въ Петербургѣ? спросилъ онъ его.

   Тотъ, повидимому, только и ждалъ этого вопроса. Его нѣсколько телячьи черты приняли тотчасъ же выражен³е глубокомысл³я, соединеннаго съ нѣкоторымъ ехидствомъ:

   - Réaction - en plein! театрально протянулъ онъ первое слово, и выпустилъ второе, какъ изъ револьвера, сопровождая это, для большей значительности, рѣзкимъ и короткимъ движен³емъ руки горизонтально по воздуху,- жестомъ Шнейдеръ въ Belle Hélène.

   - Вотъ какъ! И Пужбольск³й, пропустивъ обѣ руки въ свою огненную бороду, уставился въ лицо Солнцеву лукаво подмигивавшими глазами.- Это очень интересно, что ты разсказываешь... Изъ чего же ты заключаешь?...

   Говоря съ Солнцевымъ, Пужбольск³й стыдился своей собственной привычки вѣчно примѣшивать къ русской рѣчи французск³я фразы и рѣзалъ безъ примѣси по-русски, какъ ни тяжело это бывало ему иногда.

   - Il y a d'abord, объяснялъ, хмуря брови, Солнцевъ,- que nous allons honteusement à la remorque de la Prusse {Мы идемъ на уздечкѣ Прусс³и.}, и что намъ на дняхъ забрѣютъ всѣмъ лбы, pour faire plaisir à monsieur de Bismark...

   - Ты давно забритъ, и даже генералъ, засмѣялся Пужбольск³й,- ты долженъ быть радъ этой воинственности!

   - Je n'en suis plus! возразилъ тотъ.- Indépendance complète, mon cher,-chargé de cour! {Полная независимость,- я въ придворномъ зван³и.} объяснилъ онъ это свое независимое положен³е.

   - Жаль, Солнцевъ, жаль,- я все разсчитывалъ, что, въ случаѣ войны, ты меня въ адъютанты возьмешь. Мы бы съ тобою непремѣнно Лейпцигъ покорили!...

   - Mon cher, сказалъ Солнцевъ,- on n'a jamais voulu m'employr!... Не моя вина! и онъ презрительно повелъ глазами.

   - А про гимназ³и ты слышалъ? заговорилъ онъ опять, закладывая руки за жилетъ. Очень хорошо въ какой-то газетѣ про это было сказано: систематическая кретинизац³я несчастныхъ дѣтей... C'est bien èa. Une crétinieation systématique...

   - Не твоихъ, во всякомъ случаѣ, смѣялся Пужбольск³й,- у тебя ихъ нѣтъ! Или ты, можетъ быть, прячешь?...

   - О, фыркнулъ Солнцевъ,- еслибъ у меня были свои дѣти, я бы конечно въ матушкѣ-Росс³и ихъ не воспитывалъ!...

   - Куда же бы ты ихъ дѣвалъ?

   - Куда? и онъ съ сожалѣн³емъ взглянулъ на своего собесѣдника.- En Angleterre, mon cher! Я бы сдѣлалъ comme Tata Kargopolski: она своихъ двухъ старшихъ, Sanny et Djinny, посылаетъ въ Оксфордъ...

   - Въ Оксфордъ - чтобъ избавлять ихъ отъ ужасовъ латыни? воскликнулъ Gужбольск³й, такъ и приплясывая отъ удовольств³я, которое доставляла ему беcѣда съ просвѣщеннымъ кузеномъ.

   - Oui, mon cher, oui,- pour en faire des hommes pratiques! торжественно возгласилъ Солнцевъ,- потому... ты только подумай,- Что наша жизнь? Реализмъ!.. Вѣдь ты согласись: жизнь наша - реализмъ, tout ce qu'il y a de plus réalisme!.. И вдругъ нашихъ дѣтей, дѣтей нашего вѣка какимъ-то Виргил³ямъ будутъ учить!.. Mais c'est donc d'une absurdité réactionnaire au dessous de toute critique!.. {Вѣдь это ниже всякой критики, реакц³онный абсурдъ.} Вѣдь ты подумай,- мы, мы, развѣ этому насъ учили?.. И намъ уже не нужно было!.. Et songez donc que le siècle a encore marché depuis! {И подумай, что съ тѣхъ поръ вѣкъ еще впередъ ушелъ.}.

   Пужбольск³й какъ сидѣлъ, такъ и повалился въ спинку своего сидѣнья.

   - Воинъ, педагогъ и либералъ,- Солнцевъ, будь у меня власть, я бы тебя сейчасъ поставилъ во главѣ русскаго просвѣщен³я! крикнулъ онъ ему, чуть не задыхаясь отъ смѣха и посылая ему поцѣлуй рукою.

   - Eh bien, avec tout cela, mon cher, пресерьезно отвѣчалъ на это тотъ,- avec tout cela on n'a jamais voulu m'employer!.. Lorsque tant d'autres... промолвилъ онъ и, не докончивъ, еще разъ передернулъ плечами.

   Ни единое слово этого разговора не ускользнуло отъ княгини Солнцевой. Ея словно отяжелѣвш³я вѣки поднялись на графа съ выражен³емъ глубокаго страдан³я:

   "Ты видишь,- суди же: легко-ли мнѣ?" говорили эти глаза.

   Но не понялъ, или не хотѣлъ понять Здвалевск³й: его глаза остались нѣмы и безучастны.

   Дина тотчасъ же перевела свои на Марину.

   - Какъ хороши ваши мѣста! заговорила она.- Я ѣхала и все восхищалась... Лѣсовъ такихъ прелестныхъ я не видывала никогда... И югомъ уже вѣетъ у васъ.

   Марина не отвѣчала.

   - Вы остались довольны вашею прогулкой? начала опять княгиня. Легкая улыбка, блуждавшая на ея губахъ, имѣла такое выражен³е, что она обратилась въ дѣвушкѣ съ первымъ попавшимся вопросомъ не съ цѣлью получить отвѣтъ, а лишь для того, чтобъ имѣть новый случай взглянуть на нее, полюбоваться ея красотой.

   - Это ихъ надо спросить, кивнула Марина на графа и Пужбольскаго,- мнѣ не въ первый разъ!

   Ей было невыносимо.

   ²осифъ Козьмичъ покосился на нее - и даже покраснѣлъ слегка.

   - Нашъ Алый-Рогъ по живописности пресловутому Пслу не уступитъ, крякнулъ онъ, улыбаясь княгинѣ.

   - Пслу?... Пселъ?... повторила та, припоминая.- Ахъ, да, у Гоголя... въ Малоросс³и, Вечера на хуторѣ... Владим³ръ, помнишь,- чтен³я наши; въ Москвѣ... тому сто лѣтъ!

   Она замолкла вдругъ, словно подавленная нахлынувшими на нее воспоминан³ями. Тѣнь ея опустившихся длинныхъ рѣсницъ обозначилась черточкой на ярко освѣщенномъ лицѣ... Но, какъ бы превозмогая невольное смущен³е, она приподняла ихъ и съ новою улыбкой взглянула на дѣвушку:

   - Вы, я увѣрена, много читаете? сказала она.

   - Почему вы увѣрены? рѣзво отвѣтила на это Марина. Она уже теряла власть надъ собою.

   - Потому, объявила такъ же невозмутимо княгиня,- потому что вы здѣсь располагаете тѣмъ безцѣннымъ сокровищемъ, которое никакъ не дается намъ, горожанкамъ,- временемъ!

   - Я не свѣтская и время мое отдаю болѣе реальнымъ занят³ямъ! фыркнула на это Марина, употребляя нарочно выражен³е, отъ котораго, она знала, коробило и Пужбольскаго, и его, - и обводя кругомъ стола мгновенно сверкнувшимъ, вызывающимъ взглядомъ... Пропадай все! говорилъ этотъ лихорадочный взглядъ.

   У ²осифа Козьмича побагровѣла лысина; круглые зрачки его вытаращились какъ у совы... Пужбольск³й сжался весь, будто отъ мороза... Недоумѣвающими, тревожными глазами взглянулъ на дѣвушку графъ...

   Солнцевъ всѣхъ выручилъ:

   - Вы, я увѣренъ, читали, обратился онъ вдругъ въ Маринѣ,- очень интересный романъ есть по-русски, Тайна вечерняя называется...

   - "Тайна вечерняя!" тотчасъ же подхватилъ Пужбольск³й, обрадовавшись случаю отвлечь вниман³е отъ Марины.- Что это за романъ? Чей? Я понят³я не имѣю...

   - Attendez, attendez, я, кажется, ошибся... И Солнцевъ приложилъ себѣ палецъ во лбу.- Не Тайна вечерняя, иначе какъ-то... Да, вспомнилъ: Жертва вечерняя - voilà le titre!...

   - Заглав³я не схож³я, но все равно!... Кто же авторъ этой Тайны вечерней? съ хохотомъ допрашивалъ обожатель Марины.

   - Авторъ?... Ah, voilà! Je ne suis pas fameux pour les nome, moi! Да ты долженъ знать, ты все знаешь? Un nom comme Barbarine, Варварыгинъ... quelque chose de barbare enfin, расхохотался Солнцевъ своему остроум³ю. - Pita Koubenski dit que c'est le Paul de Kock,-non, je me trompe,- le Paul Féval russe.

   - Да въ чемъ содержан³е, сюжетъ романа?

   - Mon cher, какъ же это тебѣ разсказать? Pita en faisait un soir la lecture chez Nany Бахтеяровъ, - il lit très-bien, Pita, mais on riait trop. Il y avait là toutes les cocodetes, Titi et Zizi, Cocotte et. Boulotte, Sandrinette Ivine, Meringuette Троекуровъ, Vava Vronski, Tata Pronski...

   - Какъ интересно! своимъ тихимъ голосомъ и небрежно улыбаясь прервала его княгиня.

   - Vous ne les aimez pas, princesse, mais c'est égal, elles sont bien amusantee, ces jeunesses là! {Вы ихъ не любите, княгиня, все равно, онѣ очень забавны, эти молодыя особы.} возразилъ ей на это мужъ.- Elles rient du moius; et elles soupent, онѣ ужинаютъ, что я очень цѣню! промолвилъ Солнцевъ, устремивъ почему-то глаза на ²осифа Козьмича.

   - Я... я полагалъ, что вы не привыкли такъ ра-ано ужинать, заикнулся даже господинъ Самойленко, принявш³й слова Солнцева за упрекъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, я не для того говорю! замахалъ руками тотъ. Пужбольск³й такъ и покатывался.

   - Если вы не читали, я вамъ очень рекомендую этого писателя, il est très amusant, обратился снова Солнцевъ къ потупившейся и безмолвной Маринѣ, болѣе походившей теперь на мраморный обликъ, чѣмъ на живое существо;- у насъ вѣдь прескучно пишутъ вообще, по правдѣ сказать... все как³я-то размышлен³я и описан³я... Я не говорю - Тургеневъ, напримѣръ, mais en général... Это хорошо, la nature, et les études de moeurs, но я, признаюсь, j'aime le... le piquant moi! А это именно - il a cela, Варварыгинъ... Варварыгинъ, c'est bien le nom!... Pita Koubenski, un ami à moi, всѣ его творен³я читалъ, и очень хвалитъ. Boulotte Троекуровъ, она очень злая, надо вамъ сказать, она говоритъ, что... qu'il peint le salon au point de vue des filles de chambre qu'il a connues... Но за то il paraît qu'il connaît si bien le monde des turlurettes, qn'on jurerait qu'il a été garèon dans une table d'hôte à Paris {Что онъ рисуетъ гостиную съ точки зрѣн³я знакомыхъ ему горничныхъ, но за то, повидимому, такъ знаетъ м³ръ легкихъ женщинъ. словно служилъ гарсономъ въ парижскомъ табльдотѣ какомъ-нибудь...}, слегка понизивъ голосъ и подмигивая Пужбольскому, расхохотался Солнцевъ.

   - И ты за эти достоинства рекомендуешь читать его дѣвушкѣ! нежданно для цѣнителя "русскаго Подь-де-Кока", прошипѣлъ сквозь стиснутые зубы Пужбольс³й, перекидываясь въ нему черезъ столъ и такъ и вонзаясь ему въ лицо разсвирѣпѣвшими глазами.

   Солнцевъ въ первую минуту даже назадъ откинулся съ переполоха.

   - Mais, mon Dieu, я не зналъ, я думалъ... растерянно бормоталъ онъ.

   - Въ самомъ дѣлѣ, вы думали? съ неподражаемымъ оттѣнкомъ ирон³и протянула княгиня, едва замѣтно поворачивая голову въ сторону мужа.- Eh bien vous n'êtes pas heureux pour vôtre début! еще тише примолвила она и поднялась съ мѣста.- Костеръ вашъ гаснетъ, и сыро становится, улыбнулась она ²осифу Козьмичу и, взглянувъ на Пужбольскаго:- vous me donnerez le bras, Alexandre...

   - Домой пора, въ самомъ дѣлѣ! поспѣшно всталъ и Завалевск³й.

   Подавляющая, свинцовая тяжесть словно лежала у него на плечахъ все это время. Встать, перемѣнить мѣсто, пройтись - представлялось ему какимъ-то спасен³емъ. Къ чему она здѣсь? пронеслось въ. его мысли. Чего ей еще нужно? И когда же наконецъ отрѣшится онъ отъ того страннаго чувства! Онъ не свободенъ, онъ до сихъ поръ точно подчиненъ ей, онъ это чувствуетъ, и сбросить не можетъ! Какая темная сила служитъ ей и даетъ ей это обаян³е?... А эта бѣдная дѣвочка? что сдѣлалось съ нею вдругъ?

   Недавн³е образы мелькали предъ нимъ: рѣчная гладь, поросшая водяными лил³ями, тѣнь камышей, и эта дѣвочка съ распущенными волосами... ему слышался ея молодой, проницающ³й голосъ, въ перерывахъ соловьиной пѣсни... что сдѣлалось съ нею? думалъ онъ опять. Онъ безпокойно искалъ ее глазами.

   Но ея уже не было,- и Пужбольск³й, завоеванный княгинею Солнцевой въ ту самую минуту, когда онъ собирался подойти въ Маринѣ, одинъ успѣлъ замѣтить, въ великому своему горю, какъ, воспользовавшись общимъ движен³емъ, вскинулась она съ мѣста и исчезла за липами, и на мгновен³е въ погасающемъ пламени костра блеснули подъ низкими вѣтвями золотыя тесьмы на ея долманѣ.

   "Ее ужь не увидишь сегодня!" говорилъ себѣ тоскливо князь, ведя подъ руку къ дому молчаливую Дину и прибирая въ головѣ всяк³я проклятья по ея адресу...

   Нѣтъ, не увидишь!... Марина добѣжала до своей комнаты, кинулась къ окну, закрыла его на задвижки, спустила стору, заперла дверь на ключъ, и одна, въ темнотѣ, добравшись ощупью до кровати, опустилась на полъ, на подушку, на которой спалъ обыкновенно пр³ятель ея Каро, и, схватившись обѣими руками за голову, разрыдалась жгучими, бѣшеными слезами...

   Черезъ часъ времени послышались въ сосѣдней комнатѣ тяжелые и спѣшные шаги,- и въ дверь ея постучалась нетерпѣливая рука.

   - Марина! раздался голосъ ²осифа Козьмича.

   Она не отвѣчала.

   - Марина, спишь ты, что-ли? крикнулъ онъ снова, стуча замкомъ.

   - Чего вамъ?

   - Да ты никакъ съ ума сошла, матушка?

   - Сошла! отозвалась она злобно. - Оставьте меня въ покоѣ!

   - Мнѣ переговорить съ тобой нужно. Отвори, коли не спишь...

   - Не отворю. Оставьте меня, говорю вамъ! кричала уже она...

   Онъ зналъ, что съ нею не совладать въ часы упрямства.

   - Ты меня просто срамишь, Марина, заговорилъ онъ тише.- Княгиня такъ внимательна была въ тебѣ, а ты съ чего вдругъ вздумала "реальность" свою ей выказывать?... Княгиня и сейчасъ про тебя спрашивала, началъ онъ снова, не дождавшись отвѣта.- И всѣ тамъ безъ тебя осовѣлые как³е-то сидятъ, примолвилъ онъ уже почти ласково,- ты бы къ ужину пришла?...

   - Не пойду! отрѣзала Марина.

   ²осифъ Козьмичъ посопѣлъ, посопѣлъ за дверями...

   - Вѣдь это же капризъ одинъ твой, пробурчалъ онъ.

   - Ну, и капризъ!... Скучно имъ, пусть скучаютъ, я имъ не забавница!...

   - "Гордая!... Вся въ меня!" утѣшалъ себя господинъ Самойленко и, громко вздохнувъ,- впрочемъ уже болѣе для очистки совѣсти,- отошелъ отъ двери.

   ²осифъ Козьмичъ не лгалъ впрочемъ; вслѣдств³е-ли отсутств³я Марины, или, просто, устали всѣ, но собравшееся въ библ³отекѣ общество глядѣло дѣйствительно "осовѣлымъ". Сконфуженный женою Солнцевъ молчалъ какъ рыба; Пужбольск³й былъ золъ и мычалъ про себя как³е-то итальянск³е стихи; княгиня перекидывалась съ Завалевскимъ не интересными ни для одного изъ нихъ рѣчами о прусской политикѣ и о безпорядкахъ на русскихъ желѣзныхъ дорогахъ. Въ десять часовъ, послѣ ужина, за которымъ почти никто ничего не ѣлъ, всѣ отправились по своимъ комнатамъ.

  

  

   - Ахъ, якая-жь вы нехорошая сегодня, барышня! замѣтила прислуживавшая Маринѣ дѣвочка изъ крестьянокъ, вошедшая, по обыкновен³ю, будить ее въ семь часовъ утра и заставшая ее въ постели, съ закинутыми за голову руками, съ устремленными въ потолокъ мутными и покраснѣвшими отъ безсонной ночи глазами.

   Почти безсознательно схватила Марина стоявшее на туалетномъ ея столикѣ, подлѣ кровати, небольшое складное зеркало изъ несесера, наслѣдованнаго ею отъ покойной г-жи Самойленковой, взглянулась, покраснѣла и тутъ же кинула обратно зеркало на столъ... Ей стало вдругъ ужасно стыдно предъ собою и за мелкое чувство, толкнувшее ея руку въ зеркалу, и за ту дрянность женской натуры, о которой свидѣтельствовали ей и эти темные круги подъ ея глазами, и желтизна кожи, и сух³я, растрескавш³яся губы...

   Она быстро вскочила съ постели и принялась за свой туалетъ.

   "Какое мнѣ до всѣхъ ихъ дѣло!" съ внезапнымъ взрывомъ пробужденной гордости и какъ бы скидывая добровольно наваленную на себя ношу, проговорила она почти громко. "Жила я безъ нихъ, безъ нихъ и жить.буду!... Она не отыметъ у меня ни этого свѣтлаго солнышка... ни моей молодости",- и Марина съ судорожною нетерпѣливост³ю вспрыскивала холодною водой свои опухш³я кѣви, - "а она старая, да, старая, и Богъ знаетъ, что бы дала, чтобы молодой быть, какъ я... Ни тебя, милый, драгоцѣнный, брилл³антовый!... И Марина, въ туфляхъ на босыхъ ногахъ, въ юбкѣ и свѣжей сорочкѣ, спадывавшей къ локтямъ съ ея полныхъ смуглыхъ плечъ, схвативъ за передн³я лапы ворвавшагося въ ней въ эту минуту Каро, принялась, въ немалой потѣхѣ своей юной прислужницы, кружиться съ нимъ по комнатѣ въ напускномъ припадкѣ отчаянной веселости.

   Она одѣлась, надѣла свою большую соломенную шляпку и вышла изъ спальни.

   Въ гостиной она наткнулась на ²осифа Козьмича, допивавшаго,- очевидно въ ожидан³и ея,- свой пятый стаканъ чаю.

   - Ты куда? спросилъ онъ, пытливо вглядываясь ей въ лицо.

   - Куда? повторила она:- порхать!

   Ей самой показалось забавнымъ употребленное ею на смѣхъ выражен³е: она улыбнулась.

   - Умнѣе будешь вчерашняго? молвилъ ²осифъ Козьмичъ, разжимая сдвинутыя брови;- придешь въ завтраку?

   - Куда?

   - Ну, извѣстно,- къ намъ!

   Г. Самойленко кивнулъ по направлен³ю главнаго здан³я.

   - Нѣтъ, не приду!

   - Что же это значитъ? Вѣдь ты же все время ходила туда чай пить?

   - То было время... а теперь другое!...

   Голосъ ея дрогнулъ.

   ²осифъ Козьмичъ снова поглядѣлъ ей въ лицо.

   - Да ты говори путно, Марина: обидѣла тебя чѣмъ княгиня, что-ли?...

   - Кто же меня можетъ обидѣть? вскрикнула Марина, сверкнувъ широко раскрывшимися зрачками.

   - И я такъ думаю! одобрилъ ее "потомокъ гетмановъ",- такъ, значитъ, съ твоей стороны это больше ничего какъ... капризъ, да!... и... и неучтивость!... Вѣдь княгиня можетъ подумать, что ты... моя дочь... не хочешь, такъ-сказать...

   Страннымъ показалась ²осифу Козьмичу выражен³е глазъ Марины, когда онъ произнесъ эти слова: "моя дочь"... Онъ невольно смутился...

   - Не теперь же объясняться съ нею на счетъ этого! подумалъ онъ.

   - А я вамъ вотъ что скажу, поспѣшно промолвила она, какъ бы боясь, въ свою очередь, объяснен³я на счетъ этого,- княгиня ваша можетъ про меня думать все, что ей вздумается. Она меня также интересуетъ, какъ снѣгъ прошлогодн³й!...

   - Ну, это напрасно! наставительно молвилъ г. Самойленко:- очень могла бы ты, напротивъ, позаимствоваться отъ нея... на счетъ манеръ...

   Марина какъ-то особенно повела плечами:

   - А мнѣ на что онѣ? Или вы изъ меня также думаете титулованную сдѣлать?

   - А почему бы нѣтъ, почему нѣтъ, Марина? задвигался въ своемъ вольтерѣ ²осифъ Козьмичъ... Да что ты стоишь?... Присядь на минутку, успѣешь со своимъ порхан³емъ, поговоримъ-ка толкомъ!

   Онъ потянулся къ ней, словилъ ея руку и привлекъ къ креслу, насупротивъ себя... Марина опустилась въ него, недоумѣвая... Не подлилъ-ли онъ себѣ коньяку въ чай? подумала она. Но вмѣстѣ съ тѣмъ она съ какимъ-то ужасомъ чувствовала, что кровь приливаетъ въ ея голову, и сердце забилось учащеннымъ б³ен³емъ...

   ²осифъ Козьмичъ торопливо глотнулъ изъ своего стакана, кашлянулъ и, близко наклонясь къ дѣвушкѣ, заговорилъ съ какою-то торжественною таинственностью:

   - Я такъ полагаю, Марина Осиповна, что быть вамъ такожде княгиней совершенно отъ васъ зависитъ.

   Ея заалѣвшее лицо такъ же мгновенно поблѣднѣло.

   - Перестаньте глупости говорить! воскликнула она, порываясь съ мѣста.

   Г. Самойленко удержалъ ее за обѣ руки.

   - А ты перестань недотрогу-царевну предо мной разыгрывать! Сама лучше меня знаешь...

   - Что я знаю! крикнула Марина.

   - А то, что онъ въ тебя посюда врѣзался! ²осифъ Козьмичъ показалъ на свое горло.

   - Кто онъ?

   - Коли быть тебѣ княгиней,- значитъ, князю должно быть! И широкая грудь г. Самойленки заколыхалась отъ самодовольнаго смѣха...

   - Это что же вы - на счетъ Александра Ивановича прогуливаетесь? коротко поставила вопросъ дѣвушка.

   - Ну, какъ ты тамъ ни зови его, все равно... А только что меня, стараго воробья, не проведешь,- къ тому идетъ...

   - Александръ Иванычъ на такую гадость неспособенъ! негодующимъ тономъ проговорила Марина.

   ²осифъ Козьмичъ такъ и привскочилъ на своемъ мѣстѣ:

   - Гадость! Жениться на тебѣ - гадость?... Да ты, что же, и дѣйствительно съ реальностью своею съ ума спятила? Вѣдь это выходитъ такъ, что если человѣкъ руку-сердце предлагаетъ, такъ по-вашему значитъ,- онъ оскорбляетъ васъ?.. Смилуйтесь, Марина Осиповна, научите меня, стараго дурака, какъ это мнѣ понимать ваши современныя воззрѣн³я?...

   Она высокомѣрно улыбнулась:

   - Очень просто: во-первыхъ, онъ знаетъ, что я не люблю его, а во-вторыхъ, я ему не ровня.

   - Такъ-съ! проговорилъ г. Самойленко и съ торжествующею улыбкой повелъ на нее взглядомъ.- Во-первыхъ, любите вы его или не любите, того, я полагаю, вы и сами не знаете; человѣкъ онъ не старый, лѣтъ сорока не болѣе, ученый и опричь того развѣ, что голосомъ визжитъ маленько, да борода красная,- такъ вотъ, онъ же сказывалъ, въ Аз³и даже нарочно въ этотъ цвѣтъ красятъ,- опричь сего, и наружностью, можно сказать, представителенъ... Значитъ, любить его можно... Во-вторыхъ, кто кому не ровня - выходитъ еще вопросъ...

   Марина вопросительно взглянула на него:

   - Это еще какъ?...

   - А такъ это, какъ мнѣ хорошо извѣстно, князь этотъ разоренъ въ конецъ... А, при услов³яхъ нашего вѣка, съ тѣмъ приданымъ, какимъ я намѣренъ наградить тебя...

   - Никакого вашего приданаго мнѣ не нужно, пылко перебила его дѣвушка,- и вы никогда не поймете...

   - Чего я не пойму? обидѣлся г. Самойленко.

   - Долго разсказывать... Только объ одномъ прошу васъ: не обижать Александра Иваныча!... ему въ голову не можетъ пр³йти такой вздоръ, потому что это бы значило...

   - Ничего бы не значило, прервалъ ее ²осифъ Козьмичъ,- окромѣ того, что влюбленъ онъ по уши...

   - Во что ему влюбиться? даже топнула ногою она.

   - Такъ вѣдь ты же красива на рѣдкость, Марина, объяснилъ онъ, любовно оглядывая ее,- Что мудренаго, что человѣкъ врѣжется...

   - Въ физическую красоту! воскликнула она, и молодое лицо загорѣлось стыдливостью и гнѣвомъ по самые глаза.- Если бы такъ было, я бы его глубоко презирала! рѣшила дѣвушка... А затѣмъ прощайте!

   Она вскочила съ кресла и выпорхнула изъ комнаты.

   - Въ меня, вся въ меня нравомъ! сказалъ себѣ еще разъ господинъ Самойленко, проводивъ Марину долгимъ взглядомъ... А выражен³е у нея, глаза вылитые Машины глаза, только у той кротче у бѣдной были... Онъ вздохнулъ и, задумавшись, принялся машинально постукивать ложечкой по своему опорожненному стакану...

   - А что она теперь кобенится, сказалъ себѣ послѣ нѣкотораго времени ²осифъ Козьмичъ,- такъ это пустяки! Обойдется!... Главное съ ней - поделикатнѣе... А тотъ...- онъ засмѣялся,- тотъ съ крючка не сорвется... клюнулъ, повидимому, солидно!...

   "Потомокъ гетмановъ" широко еще разъ улыбнулся, всталъ, самодовольно крякнулъ, вздѣлъ свою отставную гусарскую фуражку,- онъ не зналъ другаго головнаго убора, и, вооружившись длиннымъ манежнымъ бичомъ, отправился на конный дворъ, на проводку своихъ арабчиковъ.

  

  

   Марина почти бѣгомъ пробѣжала садъ, - ее ужасно въ эту минуту пугала мысль, что она можетъ встрѣтиться съ Пужбольскимъ,- и вышла въ поле.

   Длиннымъ лоскутомъ тянулся межъ садомъ и ближнею рощей свѣжевспаханный подъ коноплю клинъ. Взвороченные пласты чернозема маслянистыми пятнами отливали на солнцѣ, и лакомые до червей грачи весело попрыгивали по комьямъ и стокамъ взрѣзанныхъ полосъ. Вдали на синемъ фонѣ неба отчетливо рисовался очеркъ понурой крестьянской лошадки, съ плетущеюся за нею бороной и мальчикомъ безъ шапки, со звонкимъ крикомъ взмахивающимъ длинными возжами... что-то похожее на зависть промелькнуло въ душѣ Марины:

   "Идетъ себѣ, не думаетъ ни о чемъ, лишь бы отборонить ему поскорѣй свою полоску, да бѣжать затѣмъ съ робятками въ бабки играть! Счастливецъ!"...

   Но вотъ дубовый лѣсовъ съ давно знакомыми ей утоптанными тропинками, съ его молодою, узорчатою тѣнью... Нѣтъ, дальше, въ настоящ³й лѣсъ, въ боръ темный, гдѣ-бъ сплошнѣе и мрачнѣй падали длинныя древесныя тѣни, гдѣ-бъ человѣкомъ не пахло, какъ говорилъ вчера Александръ Иванычъ... а "пахло бы смолой и земляникой", съ печальною улыбкой договаривала себѣ Марина, вспоминая стихотворен³е. которое онъ, онъ читалъ ей на-дняхъ своимъ чуднымъ, захватывающимъ голосомъ...

   И шла она спѣшно, не оглядывалась, выбирая тропинки поуже, продираясь сквозь дромъ и валежникъ, не зная, куда идетъ она, и повинуясь лишь безотчетной жаждѣ уйти куда-нибудь подальше, подальше отъ людей...

   Но и итти ужь словно некуда... Зашла она въ оврагу, въ глушь поросшую цѣпкою жимолостью, можжухой, да папоротникомъ, высокимъ и густымъ. Продора нѣтъ сквозь эти злые сучья, иглы и листву, - а гдѣ-то тамъ, на днѣ обрыва, шумитъ вода какимъ-то недобрымъ плескомъ...

   Остановилась, оглянулась Марина... Никогда еще не бывала она здѣсь,- да и едва-ли заходила когда-либо сюда нога человѣческая.

   - Не найти меня! проговорила она громко со страннымъ чувствомъ какой-то ѣдкой сладости... "Пустыня, Лив³йская степь", проносилось у нея въ головѣ...

   Она опустилась наземь, въ мягкую мураву, у коряваго корня старой сосны, оперлась спиной о широк³й стволъ и, полузакрывъ глаза, задумалась, глубоко задумалась.

   Два минувш³е дня стояли предъ ея мысленными очами... Они исчезли, они не вернутся, эти дни,- она говорила себѣ это теперь безъ слезъ, безъ злобы, безъ вчерашняго безум³я,- она это еще болѣе чувствовала, чѣмъ доказывала себѣ разсудкомъ, чувствовала внутреннимъ, неотразимымъ чутьемъ... "Какое дѣло ей до нихъ всѣхъ: жила она безъ нихъ, безъ нихъ и проживетъ!" утѣшала она себя только-что. Нѣтъ, это не такъ, это неправда! что-то порвалось, что-то надломилось въ ней... Уѣзжай сейчасъ эта женщина,- все равно, ей уже не связать порвавшейся нити! Она уже не найдетъ въ себѣ того, что вчера въ лодкѣ... она неспособна болѣе на то ребяческое, глупое самообольщен³е... Ей теперь совершенно ясно, ей очевидно, какая непроходимая пропасть отдѣляетъ ее отъ него... И она уже не призираетъ то, что вѣчно должно стоять стѣною между ними, - она признаетъ это... и безнадежно клонитъ голову, какъ спаленный солнцемъ цвѣтовъ...

   Она припоминала свое прошлое дѣтство... И въ странному, въ печальному заключен³ю приводили ее эти воспоминан³я отъ первыхъ дней и до сихъ поръ, до этой встрѣчи ея съ нимъ, она еще никого, никого не любила! Воспитывала ее сначала мать, покойница Марѳа Ѳадѣевна Самойленкова, рожденная Богучарова... Мы обязаны познакомить съ нею читателя.

   Сирота съ порядочнымъ состоян³емъ, Марѳа Ѳадѣевна до двадцать девятой весны своей росла въ домѣ двоюроднаго дяди, князя Серебрянаго-Телепнева, отставнаго генерала Александроксвихъ временъ, ушедшаго когда-то отъ преслѣдован³й Аракчеева въ глушь родовыхъ своихъ сѣверскихъ лѣсовъ, и который, облѣнившись затѣмъ на широкомъ привольи барской жизни, предпочелъ остаться въ деревнѣ и въ ту пору, когда съ новымъ царствован³емъ палъ временщикъ, его гонитель,- а съ нимъ превратилась и его немилость. Къ этому дядѣ, недалекому человѣку и отчаянному борзятниву, но который с³ялъ въ ея глазахъ ослѣпительной звѣздой въ своемъ тройномъ качествѣ: представителя одного изъ древнѣйшихъ родовъ Росс³и, опальника и героя двѣнадцатаго года, - въ семьѣ его экзальтированная и сантиментальная дѣвица Богучарова питала идолопоклонническое обожан³е. Она почитала это призрѣвшее ее семейство своими благодѣтелями и покровителями,- хотя, въ сущности, выходило, что благодѣтельствовала едва-ли не она, такъ какъ всѣ доходы съ ея имѣн³я, состоявшаго въ управлен³и князя-дяди, поступали безотчетно въ его карманъ, а преданной Марѳѣ выдавалось за с³е по два платья въ годъ,- шерстяному въ Рождеству и кисейному въ Пасхѣ, - что принималось ею каждый разъ все съ тѣмъ же взвизгиван³емъ неожиданной радости и съ тѣми же ручьями благодарныхъ слезъ... Кузины ея, княжны, повыходивш³я гораздо ранѣе ея замужъ за богатыхъ окрестныхъ помѣщиковъ, нещадно потѣшались ей въ глаза надъ ея сантиментальностью, преданностью и страстью въ брату ихъ Анатолю, котораго она боготворила съ ранняго дѣтства. Этотъ Анатоль, единственный сынъ, гордость и вѣчная рана своего родителя, переплачившаго за него кучи денегъ, служилъ въ лейбъ-гусарахъ и жегъ, какъ говорятъ французы, свѣчу съ обоихъ концовъ... Въ этой всю ее поглощавшей, мучительной и безнадежной любви въ безпутному кузену прошла вся молодость Марѳы Ѳадѣевны. Господинъ Самойленко, по выходѣ изъ полка, въ коемъ онъ служилъ казначеемъ, поселивш³йся въ сосѣднемъ съ ея имѣн³емъ довольно большомъ, но разоренномъ селѣ, доставшемся ему отъ отца, тотчасъ же уразумѣлъ съ врожденною въ немъ практичностью, какая во всѣхъ отношен³яхъ подходящая парт³я представлялась ему въ лицѣ дѣвицы Богучаровой, и, не теряя золотаго времени,- ей въ ту пору уже минуло 24 года,- приступилъ къ осадѣ ея сердца... Но это сердце, въ которомъ царственно владычествовалъ безподобный Анатоль, этотъ блистательный петербургск³й Vortänzer, "водивш³й", какъ выражался съ горделивою улыбкой старый князь, "балы въ Аничковскомъ",- могло-ли это сердце откликнуться на притязан³е слонообразнаго даже и въ молодости, лысоватого и сиповатаго армейскаго штабъ ротмистра въ отставкѣ, котораго съ первой же минуты его появлен³я въ домѣ ихъ отца окрестили мовешкою все тѣ же княжны-провинц³алки?... Пять лѣтъ добивался ²осифъ Козьмичъ - и добился руки Марѳы Ѳадѣевны лишь тогда, когда со смертью стараго князя настало для нея настоящее сиротство, а самъ Анатоль, прискававш³й на похороны отца, сжалившись надъ ея положен³емъ, потребовалъ отъ нея, какъ жертвы, какъ доказательства чувства въ нему, Анатолю, чтобъ она теперь пристроилась наконецъ какъ всѣ люди... Съ какими внутренними терзан³ями, съ какою улыбкой покорности и смирен³я на мертвенно блѣдномъ лицѣ обѣщала ем