Маркевич Болеслав Михайлович - Марина из Алого Рога

януты ремни ея сѣдла... Онъ тотчасъ-же и отсталъ, то-есть далъ имъ проѣхать, а самъ повернулъ назадъ въ князю Пужбольскому, который, вслѣдств³е полученной имъ при Черной ранѣ въ ногу, ѣздилъ верхомъ съ трудомъ и предпочиталъ для прогулокъ кабр³олетъ, въ которомъ и катилъ трухъ-трухъ вслѣдъ за прочими, безпрестанно останавливаясь и взвизгивая отъ радости, когда натыкался взглядомъ на какой-нибудь благообразный бѣлый грибъ или щегольской березовикъ:- къ грибамъ онъ питалъ настоящую страсть... А Завалевск³й, оставшись одинъ съ Мариной, только головой закачалъ... Она тотчасъ же догадалась...

   - Вы недовольны мною? съ тревогой въ глазахъ обернулась она въ нему.

   - Нехорошо, проговорилъ онъ, - онъ васъ любитъ.... Искренно, настойчиво примолвилъ онъ, замѣтивъ, что она собирается возражать ему...

   Губы ея раскрылись еще разъ, она хотѣла что-то сказать,- но, безъ словъ, повернула внезапно лошадь и поскакала въ отставшимъ. У Пужбольскаго глаза засверкали: онъ безъ особаго волнен³я не могъ смотрѣть на нее въ этой амазонкѣ, стройно охватывавшей ея роскошные члены, подъ этою осѣненною фазановымъ перомъ шляпой, надвинутой на смѣлое молодое чело, и прибиралъ изъ неисчерпаемаго запаса извѣстныхъ ему царицъ и героинь древняго и новаго м³ра, съ которою могла бы быть достойно сравнена эта очаровательница. А она, не глядя на него и не смущаясь его присутств³емъ. прямо обратилась къ ²осифу Козьмичу:

   - Извините меня,- я сейчасъ была очень груба съ вами!..

   - Ну, матушка, не въ первый и не въ послѣдн³й разъ! Свои люди - сочтемся! засмѣялся онъ, очень польщенный тѣмъ. что она такое покаян³е принесла публично, предъ княземъ.

   Марина улыбнулась ему и поскакала назадъ...

   А тѣмъ не менѣе она очень обрадовалась, когда самъ ²осифъ Козьмичъ, въ одинъ какой-то особенно тих³й и ясный день, предложилъ, вмѣсто обычной послѣобѣденной прогулки верхомъ,- катанье на лодкѣ по Алому-Рогу... Она знала, что онъ не поѣдетъ самъ,- онъ воды не долюбливаетъ, да и гдѣ-же ему, такому облому, умѣститься въ небольшомъ и довольно узенькомъ суденышкѣ, гдѣ она съ графомъ и Александромъ Ивановичемъ, да гребецъ четвертый, едва найдутъ мѣсто? Она будетъ одна съ друзьями!.. Друзья, въ свою очередь, изъявили полное соглас³е на предложен³е ²осифа Козьмича.

   На селѣ давно отзвонили къ вечернѣ, и Тулумбасъ, кухонный мужикъ, наряженный ²осифомъ Козьмичемъ въ красную кумачную рубаху и поярковую шляпу съ лентами по случаю назначен³я его гребцомъ, начиналъ уже сильно поклевывать носомъ, сидя со спущенными на воду ногами на прачешномъ плоту, къ которому причалена была, ожидавшая нашихъ пр³ятелей, лодка,- когда Марина, въ соломенной шляпѣ на головѣ, опоясанная широкимъ алымъ кушакомъ и со своимъ долманомъ, накинутымъ на плечи, показалась на отлогомъ скатѣ аллеи, спускавшейся отъ дворца къ берегу. Съ веселымъ лаемъ несся впереди большой бѣлый пудель ея, Каро...

   - Что, никого еще нѣтъ? крикнула она сверху Тулумбасу.

   - Нѣтути! испуганно грохнулъ онъ какъ изъ трубы, съпросонья чуть не свалившись въ воду...

   - До сихъ поръ сидятъ; несносный акцизный, уѣхать не можетъ! проговорила она съ досадою:- и что это они съ нимъ церемонятся!.. Но вотъ, кажется, идутъ они... Да, и несносный акцизный съ ними, и ²осифъ Козьмичъ,- они только-что изъ-за стола, должно быть...

   Марина бѣгомъ сбѣжала съ дорожки, прыгнула въ лодку и усѣлась къ рулю.

   - Каро, ici!..

   Послушная собака улеглась въ ногахъ ея.

   - Вотъ мы какими фонами сегодня! весело заговорила она съ Тулумбасомъ, указывая на коверъ, которымъ господинъ Самойленко велѣлъ устлать суденушко.

   - И зацѣпъ ишь новый приказали сварить,- можетъ гдѣ повылазать захотите, глупо улыбаясь отвѣчалъ гребецъ.

   - Повылазать! Ахъ вы, Тулумбасъ, Тулумбасъ! съ хохотомъ повторила она... Она всему-бы разсмѣялась, - такъ хорошо было у нея на душѣ!..

   Мужское общество подошло къ берегу.

   - Да идите же скорѣй! звала она, кивая небрежно головой въ отвѣтъ на поклонъ акцизнаго чиновника, который былъ еще довольно молодой человѣкъ, щеголялъ "образованностью" и, вслѣдств³е вѣроятно сего, носилъ преогромнѣйш³е, курчавые, какъ у барана, волосы, на которыхъ весьма неизящно торчала его форменная фуражка.

   "Неужели же его съ нами повезутъ!" думала съ испугомъ Марина; акцизный ей былъ противенъ: онъ былъ страстно влюбленъ въ нее,- и она это знала.

   Но акцизный пр³ѣзжалъ "съ первымъ визитомъ" къ новоприбывшему помѣщику и не почиталъ "согласнымъ съ прилич³ями свѣта" протягивать этотъ визитъ. Онъ тутъ, же раскланялся и, кинувъ на Марину пламенный прощальный взглядъ, въприпрыжку отправился вверхъ по аллеѣ.

   - Садись, Пужбольск³й, говорилъ графъ, бывш³й, повидимому, въ очень хорошемъ настроен³и духа, между тѣмъ какъ господинъ Самойленко, не доходя до плота, кричалъ издали Маринѣ:

   - Подымайтесь выше, до самой Карапековой пасѣки. чтобы не ранѣе сумерекъ назадъ быть!... Мы васъ тутъ съ огнями встрѣтимъ!...

   Тулумбасъ поплевалъ себѣ въ обѣ руки и взялся за весла. Пр³ятели усѣлись; суденушко отвалило...

   - Спросите князя, изъ-за чего изволятъ они гнѣваться, моргнулъ Завалевск³й Маринѣ, глядѣвшей недоумѣвая на Пужбольскаго, который до сей минуты, противъ обыкновен³я, не произнесъ ни единаго слова и, отвернувшись отъ нихъ, глядѣлъ куда-то въ лѣсъ.

   - Что притуманилась, зоренька ясная, пала на землю росой? тотчасъ-же и защебетала она, улыбаясь ему своими пышными устами.

   Онъ словно почувствовалъ эту улыбку и быстро обернулся на нее, усмѣхаясь самъ...

   - А это, изволите видѣть, пояснялъ тѣмъ временемъ графъ,- Ольга Ѳедоровна, экономка, разобидѣла ихъ с³ятельство. Они сегодня утромъ сами изволили набрать въ обѣду березовыхъ грибовъ и принесли ей,- за обѣдомъ же подали будто бы не березовики, а подосинники,- такъ вотъ...

   - Ну да, ну да! запищалъ мгновенно Пужбольск³й,- это она намѣренно, avec arrière pensée, это она со мной не въ первый разъ дѣлаетъ! C'est pour sauver sa fichue âme, что она подмѣниваетъ мнѣ грибы... Она, видите,- и онъ, пододвинувшись ближе въ Маринѣ, замахалъ руками по воздуху въ пылу объяснен³я,- она, видите, почитаетъ, что березовикъ душеспасительнѣе, чѣмъ осинникъ,- такъ она ихъ сушитъ себѣ къ посту, а намъ...

   Марина такъ расхохоталась, что выпустила руль изъ рукъ...

   - Правѣ, барышня, правѣ держитесь, въ очеретъ вскочимъ! отчаянно заревѣлъ съ носа Тулумбасъ.

   Она живо схватилась, налегла, и лодка, описывая широкую дугу, въѣхала въ самую средину течен³я...

   Смѣхъ смолкъ разомъ у всѣхъ троихъ... Будто въ какое-то очарованное царство попали они...

   Все с³яло, пѣло, благоухало вокругъ... Густыми и стройными рядами, словно уставленное шпалерами войско, слѣва и справа подымались со дна рѣки тонк³е стебли высокаго тростника, тихо помахивая блѣдно-лиловыми, новорожденными перьями. Шильникъ и душистый аиръ несли вверхъ свои острыя иглы и смѣлые, какъ лезвее шпаги, языки. Темными пятнами разстилались подъ ними безчисленныя семьи кудрявыхъ хвощей, и сочные кусты зори длинными мысками забирались въ воду,- далеко кругомъ несся въ воздухѣ ея проницающ³й запахъ... На свѣтлой рѣчной глади глянцовитыми блюдами лежали круглые листы купавовъ и бѣло-бархатныя маковки, задѣтыя весломъ Тулумбаса, исчезали въ струяхъ и выплывали вновь, на мигъ раскрывъ подъ ихъ тяжестью свою какъ золото ярко-желтую сердцевинку... Нескончаемыми извилинами бѣжалъ Алый-Рогъ; то близко сходились высок³е берега, и, спутывая свои вѣтви, низко опускали ихъ съ обѣихъ сторонъ надъ водою дряхлые дубы и изнеможенныя ольхи,- то расходились они въ широк³й плесъ, съ полого-скатывавшимися до него холмами...И цѣлый м³ръ растен³й и цвѣтовъ роился на тѣхъ холмахъ, надъ тою водною пустыней... Изъ молодой зелени трифолья и пырея выглядывали темно-алыя чашечки дикаго геран³я, и милые колокольчики голубаго погремка, и бѣлая медуница, и лиловый змѣинецъ, и сонъ и дрема, красивый и ярк³й какъ пурпуръ... Благородные цвѣты пѣвника - первообразъ геральдической лил³и - раскидывали водометомъ свои син³е, желтые, перловые лепестки... Изъ камышей, встревоженные плескомъ веселъ, подымались стрекочущими стаями черные дрозды, краснобровыя и красноглазыя курочки; очеретянки, син³я какъ яхонтъ, перелетали съ робкимъ свистомъ съ берега на берегъ; кофейно-сѣрыя горленки, съ чернымъ ожерельицемъ кругомъ нѣжной шеи, воркуя неслись парами въ прозрачномъ воздухѣ... И высоко, поверхъ этого пустыннаго, счастливаго м³ра, свѣтлое майское небо съ бѣгущими по немъ бѣлыми, дымчатыми облавами... Да, это, дѣйствительно, было очарован³е!...

   Первый рѣшился заговорить Пужбольск³й. - Одного недостаетъ только - встрѣтить намъ вотъ за тѣмъ заворотомъ спящаго Лоэнгрина, влекомаго своимъ лебедемъ!... Вотъ за что можно любить кару-патр³ю! съ внезапнымъ взрывомъ восторга воскликнулъ онъ:- это за так³е невѣдомые уголки, гдѣ еще и человѣкомъ не пахнетъ! Вѣдь это настоящая рамка для легенды, для волшебной сказки!...

   - А вотъ къ церковищу подъѣдемъ, сказала Марина,- тамъ говоритъ народъ...

   - Ну, это я напередъ скажу вамъ, что, живо прервалъ онъ ее,- провалилась "скрозь" землю церковь, а на томъ мѣстѣ вода выступила, и подъ водою колокола слышны... Въ Росс³и повсемѣстно наткнетесь вы на этотъ сказъ... Нѣтъ, тутъ русалки должны быть непремѣнно!... Вѣдь есть здѣсь русалки, не правда-ли - есть? приставалъ къ дѣвушкѣ Пужбольск³й.

   - Спросите Тулумбаса! засмѣялась она въ отвѣтъ.

   - Что же вы мнѣ про русалокъ разскажете, господинъ Тулумбасъ? тотчасъ же и обратился къ нему князь.

   - А то-жь как³я русалки будутъ? спросилъ тотъ, приподнимая весла и откидывая головой на затылокъ свою поярковую шляпу.

   - Майки, мавки! пояснилъ ему графъ, припоминая мѣстное наименован³е....

   - А, то вы про мабки! И Тулубмасъ расхохотался во весь ротъ.- А брешутъ что-съ про нихъ бабы... Такъ буду я ихъ слухать! презрительно дернулъ онъ плечомъ.

   - Тоже прогрессистъ! съ негодован³емъ проговорилъ князь, поворачивая ему спину.

   - Пужбольск³й,- тѣшась его разгнѣваннымъ видомъ, поддразнивалъ его графъ:- а вѣдь повѣрье про русалокъ, и самое даже слово...

   - Русло, русло, вотъ прямой корень, c'est incontestable! не далъ ему кончить Пужбольск³й, - но я знаю, что ты хочешь сказать, - c'est même assez ingénieux du reste de le faire dériver de là,- будто миѳъ о русалкахъ и самое имя - не что иное, какъ проникшее къ намъ изъ Итал³и и искаженное предан³е о святой Розал³и, и главное доказательство лежитъ будто въ томъ, что у насъ "русальный день" совпадаетъ съ днемъ, когда на Западѣ чествоваютъ эту святую...

   - Это та, перебила, въ свою очередь, Марина,- которая одѣвалась въ собственные свои волосы?

   - Та самая.

   - И которую какой-то левъ схоронилъ?

   - Нѣтъ, нѣтъ, вы смѣшали! Эта Розал³я, la patronne de Palerme, nne sainte immaculée... Но та, про которую вы говорите, знаменитая Мар³я Египетская, la magna peccatrix de l'épilogue de Faus!...

   - И ты спуталъ, замѣтилъ ему графъ, - въ эпилогѣ Фауста ихъ двѣ: одна Maria Aegyptiaca, а другая - Magna peccatrix, великая грѣшница, подъ которою разумѣется Мар³я Магдалина... И как³е божественные стихи влагаетъ имъ въ уста Гете!...

   Глаза его мгновенно оживились, что-то умиленное и сладостное промелькнуло въ нихъ, показалось Маринѣ.

   - А чѣмъ же знаменита эта Мар³я Египетская? робко, стыдясь, что она этого не знаетъ, спросила она.

   Завалевск³й взглянулъ на нее, тихо улыбнулся, опустилъ голову и заговорилъ съ какою-то необычною ему, безсознательною торжественностью:

   - Славилась она красотою своею и нечестною жизнью по всему востоку; покланялись ей какъ царицѣ; ѣздила она по средиземнымъ волнамъ, какъ нѣкогда Клеопатра, въ золотой триремѣ, подъ пурпуровыми парусами; сводила съ ума и разоряла всю молодежь Сир³и и Египта... И вотъ однажды узнаетъ она, что въ ²ерусалимѣ готовится неслыханное торжество, неслыханный праздникъ. Въ храмѣ надъ гробомъ Господнимъ воздвигается отысканный царемъ Константиномъ, царицей Еленой честный крестъ Христа Спасителя... Несмѣтными толпами, изо всѣхъ окружныхъ странъ, стремится народъ поклониться тому кресту... И она, красавица, и она за народомъ... И три раза пыталась она войти во храмъ, и три раза невидимая и непреоборимая сила отталкивала ее назадъ!... Съ той минуты никто уже не видалъ ее въ этомъ м³рѣ; какъ была она, въ пышной и нескромной одеждѣ своей, такъ и ушла съ порога недоступнаго ей храма - въ пустыню, въ Лив³йскую степь... Сорокъ лѣтъ прожила она тамъ одна. Жит³е ея говоритъ, что подъ конецъ жизни она сдѣлалась вся прозрачная, насквозь тѣла ея было видно... Умирая, она начертала имя свое на пескѣ пустыни. По этой надписи узналъ ея бренные останки святой отшельникъ Зосима, про ходивш³й по степи со львомъ, который повсюду сопутствовалъ ему... Онъ совершилъ надъ нею отпѣван³е,- а левъ вырылъ когтями для нея могилу и зарылъ подъ пескомъ...

   Жадно слушала Марина; какимъ-то благоговѣйнымъ трепетомъ отзывалось въ чуткой душѣ отъ этой суровой поэз³и первыхъ христ³анскихъ вѣковъ...

   Она отвернулась; она почувствовала, какъ подъ рѣсницами ея задрожали нежданныя слезы...

   - Счастливыя, какъ онѣ вѣрили! словно вырвалось у нея съ самаго дна души.- А теперь - что осталось? медленно, про себя, домолвила она...

   Пр³ятели невольно переглянулись... Оба они повторили внутренно восклицан³е дѣвушки: "а теперь - что осталось?"...

   - Ишь закуковала! раздался въ эту минуту дурацк³й смѣхъ Тулумбаса.

   - Кукушка! какъ-то насильственно встрепенулась Марина... А погодите! никакъ соловей заурчалъ... пробуетъ...

   - Къ вечеру дѣло, во всю глотку зачнетъ заразъ! счелъ нужнымъ пояснить гребецъ, снова приподымая свои весла.

   Пужбольск³й со злостью взглянулъ на него: онъ возненавидѣлъ Тулумбаса за его презрѣн³е въ майкамъ.

   - А я вотъ совсѣмъ и забыла! воскликнула вдругъ Марина,- у насъ есть здѣсь своя, аларожская сказка!...

   - Какая, какая? взвизгнулъ тотчасъ же Пужбольск³й.

   - Отчего кукушка такъ жалобно кукуетъ, не знаете?

   - Не знаемъ.

   - Такъ вотъ я вамъ разскажу. Отъ одной старушки здѣшней,- покойница она теперь,- слышала я эту сказку. Когда это было, покрыто мракомъ неизвѣстности,- начала Марина съ напускною насмѣшливостью, исчезавшею по мѣрѣ того, какъ подвигался впередъ ея разсказъ,- а только знаю, что ранѣе было это даже тѣхъ гетмановъ, отъ которыхъ ведутъ родъ свой знаменитые Самойленки... И было тутъ, надъ самымъ Алымъ-Рогомъ, большое село, а въ томъ селѣ, какъ водится, и парней вдосталь, и дѣвчатъ не мало... И вотъ въ одинъ жарк³й воскресный день собрались тѣ дѣвчата купаться. Пришли въ рѣкѣ, вотъ на тотъ, можетъ, самый бережокъ, гдѣ, видите, желтаго пѣвника такъ много въ очеретѣ; пришли, скинули кофты да платки съ головы и сѣли на травку-муравку, ждутъ, пока остынутъ... Сѣли и - бесѣду мудрую промежъ себя повели. А бесѣда мудрая въ томъ состояла, что какая дѣвчина какого парня любитъ, да какой парень изъ себя пригожѣе, и тому подобная чепуха... Только сидитъ одна, молчитъ, ничего не говоритъ... А была это сиротинка одна, Фросей звали, ни отца, ни матери, бѣдная, только изъ себя - заглядѣнье дѣвушка!..

   - Какъ ты! чуть не вырвалось у Пужбольскаго, пожиравшаго глазами разсказчицу.

   - Видная, бѣлолицая, а глаза син³е, что сокол³й перелетъ,- цвѣтокъ есть здѣсь такой, пояснила Марина.- Сидитъ, губъ не раскрываетъ... А тѣ къ ней пристали: а у тебя, Фросиня, чи есть, чи нѣту милъ-сердечный другъ, да кто онъ, да гдѣ, да смазливъ-ли; да богатъ-ли? - Гдѣ мнѣ бѣдной, говоритъ она на это,- хорошаго да богатаго! мнѣ, говоритъ,- ужъ - такъ и тотъ мужъ!...

   - Отъ-то глупая! отозвался на это съ носа увлеченный разсказомъ Тулумбасъ.

   - Многоуважаемый гражданинъ, вскинулся на него немедля князь Пужбольск³й,- вы бы больше занимались внутреннею рефлекс³ею, чѣмъ внѣшнимъ выражен³емъ вашего м³ровоззрѣн³я!

   - Не такая глупая, какъ вы думаете, Тулумбасъ, расхохотавшись утѣшала его Марина.- Не успѣла сказать это Фрося, какъ подруги ея, сколько ни было ихъ тутъ, вдругъ всѣ въ голосъ въ одинъ: ахъ, ужъ, ужъ! и давай Богъ ноги... Глядитъ она, озирается... А на ея платкѣ, что положила она на траву, клубкомъ свернувшись, лежитъ большущ³й черный ужъ!.. Ахнула и она!.. А онъ съ платка оземь хвостомъ ударился, перевернулся въ распрекраснаго молодца-красавца, стоитъ предъ ней, золота шапочка на кудряхъ волнистыхъ, полымемъ глаза горятъ, изъ устъ рѣчи медовыя льются...

   - Въ тонѣ, молодая особа, хорошо, вѣрно! одобрялъ ее Завалевск³й, покачивая своею кудрявою, сѣдою головой и чувствуя опять внутри себя приливъ чего-то, давно имъ не испытаннаго, молодаго, счастливаго.

   А лицо Марины подъ золотистою кожей разгоралось все замѣтнѣе: отъ свѣжаго воздуха, отъ движен³я руки на рулѣ. отъ этого одобрен³я, быть можетъ.

   - И льются медовыя рѣчи? подгонялъ тѣмъ временемъ разсказъ князь Пужбольск³й.

   - И говоритъ онъ ей: право-ли слово твое, что за ужа готова ты замужъ пойти? Она и сказать что не знаетъ, глядитъ только на него да думаетъ: отколѣ взялся красавецъ да умница такой? А онъ будто отгадавши: я не ужъ простой, говоритъ, а царь вольнаго воднаго царства, и царство мое тутъ близехонько, въ омутѣ глубокомъ, на пескѣ золотомъ. И увидалъ онъ по глазамъ у нея, что согласна она идти за него... Ухватилъ онъ ее сильною рукой, и погрузились они оба въ то его глубокое водное царство.

   - Церковище! прервалъ ее снова глухой, сдержанный возгласъ Тулумбаса.

   Изъ камышей лодка выѣзжала въ довольно пространный, округлый и со всѣхъ сторонъ обнесенный сосною и березою виръ. Видъ окрестности внезапно измѣнился, какою-то зловѣщею, стальною синевою отливало теперь отъ водной глади подъ падавшею на нее сплошною тѣнью лѣса; лишь въ одномъ мѣстѣ, по самой серединѣ плеса, прорывалась сквозь чащу и бѣжала къ противоположному берегу, трепеща и горя въ струяхъ, длинная и узкая полоса солнечнаго свѣта. Вѣяло сумракомъ, тайною и тяжелымъ смолистымъ запахомъ.

  

   Questo tristo ruscel..

   Al piè delie maligne piagge... *)

   *) Этотъ печальный ручей у ногъ лукавыхъ прибреж³й. ²nferno, canto VII.

  

   проговорилъ Пужбольск³й, вспоминая описан³е Стикса въ Дантовомъ Адѣ и натягивая свой пискливый дискантъ на д³аконск³й басъ.

   Тулумбасъ глянулъ на него тупо встревоженными глазами и - неожиданно перекрестился...

   - А знаете, сказала Марина,- здѣсь такъ глубоко, что до дна, сколько разъ ни мѣрили, не могли дойти,- и отъ самаго берега обрывомъ идетъ...

   - Это вѣрно, подтвердилъ графъ, - въ дѣтствѣ моемъ, помню, покойный дядя самъ...

   - И въ жисть нельзя! прошепталъ. гребецъ и налегъ на весла: ему, видимо, хотѣлось скорѣе выбраться изъ этого мѣста.

   - Погодите, погодите, просвѣщенный гражданинъ! остановилъ его князь: спѣшить намъ некуда, и на холодкѣ даже очень пр³ятно здѣсь... А вы намъ скажите, почему нельзя здѣсь дна измѣрять?

   Тулумбасъ только глазами на него повелъ...

   - Зачуровано? спросилъ его усмѣхаясь Завалевск³й.

   Гребецъ, не отвѣчая и уткнувъ себѣ обѣ ручки веселъ въ животъ, дѣлалъ Маринѣ как³е-то странные знаки головою...

   - Что? спросила она, наконецъ замѣтивъ.

   - На той березѣ, бачите, барышня? пробормоталъ онъ.

   Она взглянула по направлен³ю его руки.

   На низко опустившейся березовой вѣтви, у самой воды, висѣлъ свитый, на подоб³е связи ржанаго снопа, пукъ еще свѣжей, длинной трави.

   - Завивъ! Она улыбнулась. - Въ это у насъ во всей здѣшней сторонѣ вѣрятъ, объяснила она Пужбольскому,- кто на кого злость имѣетъ, или боленъ, завьетъ вотъ и повѣситъ. Лихорадка у кого-нибудь, кивнула она на березу,- кто сниметъ или притронется, тому и перейдетъ она, а больной выздоровѣетъ.

   - Не на лихоманку! закачалъ головою Тулумбасъ, - у вира у самого!...

   Въ голосѣ его дрожала нота суевѣрнаго страха, которая окончательно помирила съ нимъ Пужбольскаго.

   - А не на лихоманку, такъ на что же ты думаешь, пр³ятель? чуть не нѣжно допрашивалъ онъ его теперь.

   Но отвѣта онъ не дождался: Тулумбасъ молчалъ и упорно отворачивалъ отъ него свои больш³е и красивые, какъ у вола, и какъ у вола глупые глаза.

   А Марина между тѣмъ, выпустивъ руль и откинувъ голову за корму, молчаливо и сосредоточенно глядѣла въ воду, будто до этого недосягаемаго дна хотѣлось добѣжать ей лучомъ своего свѣтящагося взгляда...

   - А понравилось Фросѣ въ водномъ царствѣ? спросилъ ее смѣясь Пужбольск³й.

   Она, не оборачиваясь и глядя въ воду попрежнему, заговорила опять:

   - И не вѣрила своему счаст³ю Фрося... Онъ такой добрый былъ, умный... не видала она такихъ людей... да и нѣтъ такихъ нигдѣ... нигдѣ... какъ этотъ... какъ тотъ царь вольнаго воднаго царства... И законовъ тамъ нѣтъ тѣхъ... что на землѣ! Вольно было ей любить его!... И только бы на него глядѣть ей да слушать его рѣчи... И не умирать никогда, а все бы глядѣть на него, да слушать!...

   Она говорила какъ во снѣ, какимъ-то трепетнымъ, полнымъ непонятнаго волнен³я голосомъ. Пужбольск³й даже испугался.

   - Марина Осиповна! потянулся опъ въ ней съ своего мѣста.

   Она внезапно обернулась, слабо вскрикнула - и тутъ разсмѣялась.

   - Лента моя, лента!...

   Прищурившись отъ легкой боли, - лента, вплетенная въ конецъ ея косы, зацѣпилась за желѣзный стержень, на которомъ сидѣлъ руль,- она дернула головою впередъ... и, мгновенно разсыпавшись, великолѣпные темно-русые волосы, словно тяжелая шелковая мант³я, скатились по плечамъ ея до самыхъ колѣнъ...

   - Dio santissimo! въ неудержимомъ восторгѣ вскрикнулъ Пужбольск³й.

   Сидѣвш³й ближе въ ней графъ закинулъ руку достать ленту, но изъ этого ничего не вышло, и онъ, заглянувъ за корму, увидѣлъ алую ткань, однимъ концомъ своимъ печально плескавшуюся въ водѣ, а другимъ приставшую въ дегтю, которымъ осмолено было суденушко...

   - Была - и нѣтъ ея! весело сказалъ онъ полусмущенной, полусмѣющейся Маринѣ, - миръ ея праху! И да не будетъ ей преемницы in saecula saeculoram! всплеснулъ ладонями князь. Оставайтесь отнынѣ навсегда святою Розал³ей Алаго-Рога!

   - Ну ужь святою не быть мнѣ никогда! отвѣчала она, подбирая обѣими руками волосы свои съ колѣнъ и закидывая ихъ за плечи красивымъ, безсознательно, но строго художественнымъ движен³емъ этихъ рукъ и головы, отъ чего окончательно закружилась голова у Пужбольскаго.- Развѣ въ русалки пойду.

   - И полюбите водянаго? съ какою-то забавною, ревнивою тревогой въ голосѣ воскликнулъ онъ.

   Не опуская еще рукъ отъ волосъ, быстро обернулась она на него - и такъ и освѣтила его горѣвшими какимъ-то страннымъ пламенемъ глазами.

   - А не могу я полюбить - кого мнѣ хочется? пылко выговорила она:- запрещено развѣ мнѣ?

   Растерянный Пужбольск³й не нашелъ отвѣта... Языкъ у него не ворочался... Онъ только во всѣ глаза глядѣлъ на нее - и чувствовалъ, что кровь какъ молотомъ стучала ему въ виски.

   Какъ въ тотъ первый день, когда неожиданно предстала предъ нимъ Марина, будто отъ чьего-то невидимаго прикосновен³я, дрогнули артистическ³я струны въ душѣ Завалевскаго. Чѣмъ-то безмѣрно привлекающимъ показалась ему эта молодая, роскошная жизнь, требующая любви и счаст³я.

   - Нѣтъ, молодая особа, отвѣчалъ онъ за Пужбольскаго,- нѣтъ; счастливъ будетъ тотъ, кого вы полюбите!

   Руки ея упади на колѣни, и она мгновенно поблѣднѣла;- только глаза ея теперь зас³яли какъ двѣ неотразимыя звѣзды, встрѣтившись съ глазами Завалевскаго.

   - Счастливъ? Да? Онъ будетъ счастливъ, вы думаете?... Голосъ ея дрожалъ.

   - Не сомнѣваюсь, улыбнулся онъ ей съ какою-то отеческою нѣжностью.

   - Как³я это все глупости! вдругъ, нежданно, покатилась она со-смѣху... что-то невыразимо радостное слышалось въ томъ смѣхѣ...- А все Александръ Иванычъ, все онъ!... Вѣдь выдумалъ, что я водянаго полюблю!... Ну, да, да, полюблю, замужъ за него пойду, - и какую свадьбу мы съ нимъ сыграемъ!... Всѣхъ окуней, лещей, налимовъ на балъ пригласимъ, на кухню стряпать раковъ посадимъ, ляги будутъ у насъ на скрыпкѣ играть.

   - Ляга - лягушка? такъ и встрепенулся Пужбольск³й.

   - Ну да, продолжала она хохотать,- здѣсь другаго слова нѣтъ.

   - Самый корень, прямо отъ санскрита, молвилъ онъ, преисполненный филологическаго удовольств³я,- лягатъ, leg - нога по-англ³йски... А что же сказка, mademoiselle Marina,- Что съ вашею Фросей сдѣлалось?

   - А Фрося, заговорила все такъ же весело она, - жаль мнѣ вамъ въ этомъ признаться,- а большою дурой оказалась Фрося!... Семь лѣтъ жила она съ нимъ въ томъ омутѣ глубокомъ, въ палатахъ хрустальныхъ, и семь лѣтъ какъ одинъ день прошли, и конца бы не было счаст³ю ея! Родились у нея за то время дѣвочка, да мальчикъ... какъ вдругъ, ни съ того, ни съ сего, затосковала она, - по землѣ соскучилась. захотѣлось село свое родное повидать, подругъ тѣхъ своихъ тараторовъ!... Очень нужно! пожала плечами Марина...

   - А онъ ее отпустилъ?

   - А вы бы не отпустили? и Марина глянула на Пужбольскаго быстрымъ, лукавымъ, почти кокетливымъ взглядомъ,- бѣдному князю даже въ голову не приходило, что она способна такъ глядѣть:- вы бы отказали женщинѣ, которую вы любите, когда она тоскуетъ, и плачетъ, и умоляетъ васъ?

   - Вамъ бы я ни въ чемъ отказать не могъ! едва слышно проговорилъ онъ.

   Но Марина не разслышала, или не хотѣла слышать - и продолжала спѣша:

   - Отпустилъ онъ ее и съ дѣтьми на три дня срокомъ, взявъ съ нея слово, что ни она, ни дѣти - ни словомъ, ни намекомъ не скажутъ, ни кто мужъ ея, ни какъ живетъ она... Обѣщала она, страшными клятвами обѣщалась... Мужъ провожалъ ее до гребли... Черезъ три дня, наставлялъ онъ ее,- приходи на это же мѣсто и три раза "куконъ" скажи: я за вами сейчасъ выплыву!...

   - Ну, и не выдержалъ женск³й язычекъ, выдала она тайну? съ ребяческимъ любопытствомъ допрашивалъ Пужбольск³й.

   - И совсѣмъ не она,- не правда ваша! передразнила его Марина.- Отъ нея самой ничего не узнали подруги... А за дѣтей ея принялись, просьбами да улащиван³ями... Мальчикъ хоть и моложе былъ сестры, да поумнѣе, на всѣ эти спросы отвѣчалъ однимъ словомъ: не знаю!... А дѣвочка не выдержала - разсказала все... Только и нужно было того злымъ завистницамъ тараторкамъ, - побѣжали онѣ къ мужьямъ, братьямъ, и передали имъ все...

   - А тѣ, прервалъ, угадывая конецъ, Пужбольск³й,- а тѣ сейчасъ на греблю, завѣтное слово сказали, ужъ изъ-подъ гребла вылѣзъ...

   - И убили они его до смерти тѣ злюки! молвила печально дѣвушка.- Только предъ самымъ издыхан³емъ успѣлъ онъ сказать Фросѣ: благодарю тебя, жена моя милая, что черезъ тебя и дочь нашу смерть я принимаю! Такъ лети же ты теперь за то кукушкой сѣрою, и завѣтное то слово мое "куконъ" повторяй, тоскуя, онъ весны и до Петрова дня, а съ того дня пусть бьетъ тебя и гонитъ каждая большая и малая птица!... А ты, предательница - дочь моя, быть тебѣ крапивницею, и пусть та трава-огневица, гдѣ быть тебѣ всегдашнему житью, вѣчно тебѣ очи, чтобы вѣчно плакала ты, вспоминаючи отцовскую смерть!... Сыну же моему вѣрному, что приказа отцовскаго не позабылъ,- завѣщаю быть тою пташкой любезною, что живетъ и поетъ въ садахъ и рощахъ тѣнистыхъ - счастливымъ людямъ на радость, печальнымъ въ утѣшен³е...

   И не успѣла договорить Марина, какъ надъ рѣкою, въ порѣдѣвшемъ лѣсу, послышалось нѣжное, робкое пленьканье зачинающаго соловья... Какъ бы отвѣчая на вызовъ, на другомъ берегу въ очеретѣ зарокоталъ, ударилъ другой,- и за ними пѣвчею волной полились въ перекличку соловьиные розсыпъ и свистъ изо всѣхъ концовъ уходившей въ вечернюю синь окрестности.

   - Воистину людямъ на радость, тихо повторилъ Завалевск³й, задумчиво благодарными глазами глядя на Марину.

   - Несчастнымъ въ утѣшен³е, еще тише вздохнулъ Пужбольск³й, свѣсилъ руку за бортъ лодки и, плеща ею въ водѣ, забормоталъ:

  

   Si je vous le disais pourtant que je vous aime,

   Qui sait, brune aux yeux bleus, ce que vous en diriez!... *)

   *) Alfred de Musset. A. Ninon.

  

   Слаще того звенѣвшаго рокота и трелей пѣло счаст³е на сердцѣ у Марины. Безмолвная, съ недвижно лежавшею на кормѣ рукою, глядѣла она неотступнымъ и увлаженнымъ взоромъ въ медленно блѣднѣвшее небо. Сознан³е дѣйствительности исчезло въ ней. Сонъ-ли это, волшебная-ли блаженная жизнь, она не понимала... До боли сладостно лилась ей въ уши соловьиная пѣснь... и чувствовала она только, что плыветъ она куда-то по очарованнымъ волнамъ, и что "счастливъ будетъ тотъ, кого полюбитъ она", и что въ вольномъ водномъ царствѣ любви и счаст³ю нѣтъ конца!

   И вдругъ вся застыла, вся оцѣпенѣла Марина... Раздирающ³й, нечеловѣческ³й крикъ словно остр³емъ ножа пронизалъ воздухъ... Пужбольск³й привскочилъ какъ ужаленный... Весло выскользнуло изъ задрожавшей руки Тулумбаса,- онъ полѣзъ всѣмъ плечомъ за бортъ ловить его... Суденышко страшно накренило... Графъ едва успѣлъ удержать равновѣс³е, перекинувшись на другую сторону и ухвативъ за обѣ руки растерянно закачавшуюся дѣвушку.

   Изъ ближняго, тревожно зашелестѣвшаго камыша выскользнуло нѣчто нескладное, сѣроватое и длинноногое, и, вспахнувъ тяжело крылами, взмыло вверхъ, почти надъ самыми головами путниковъ...

   - Ишь ты цапля проклятая, чтобъ тя розорвало! гнѣвно вскрикнулъ гребецъ, таща изъ воды пойманное весло...

   И, какъ бы въ исполнен³е его заклятья, надъ бѣднымъ пернатымъ, виновникомъ этого переполоха, зачернѣли внезапно въ воздухѣ невѣдомо откуда взвивш³яся и грозно опускавш³яся теперь крылья... Новый пронзительный крикъ огласилъ поднебесную высь,- и цапля съ ударившимъ въ нее грудью ястребомъ полетѣли внизъ, исчезая за лѣсными вершинами...

   - Вы испугались? заговорилъ Завалевск³й, заботливо заглядывая въ лицо Марины и не выпуская руки ея изъ своей.

   - Какой вздоръ! засмѣялась она, и стыдъ какой, цапли испугаться!... Но я задумалась... и меня всполошилъ этотъ нежданный крикъ...

   Это была правда,- но отчего же и теперь, когда все объяснилось, когда ей такъ хорошо было чувствовать свою руку въ дружески пожимавшей ее рукѣ Завалевскаго,- что-то щемило въ ней и рѣзало ее по сердцу?.. Что значила эта неумолкающая тревога... и еще послѣ тѣхъ, только-что пережитыхъ ею, блаженныхъ мгновен³й?..

   - Можетъ назадъ прикажете? спрашивалъ тѣмъ временемъ князя Тулумбасъ: онъ глядѣлъ угрюмѣе прежняго и подозрительно оглядывалъ снова близко подступавш³е съ обѣихъ сторонъ къ лодкѣ густые ряды очерета, будто ожидая отъ нихъ новаго непр³ятнаго сюрприза...

   - Мнѣ все равно, отвѣчалъ Пужбольск³й, стараясь не глядѣть на Марину: онъ начиналъ ревновать ее къ Завалевскому.

   - Слухайте! встрепенулся вдругъ Тулумбасъ,- никакъ насъ кличутъ!..

   Дѣйствительно, съ праваго берега доносилось до нихъ отдаленное и протяжное а-у, но за высокимъ камышомъ никого видѣть было нельзя.

   - Попробуй откликнуться, сказалъ князь.

   - Ау! заревѣлъ въ свою очередь Тулумбасъ,- и безмолвный до этой минуты Каро, выскочивъ изъ-подъ скамьи, принялся вторить ему отчаяннымъ воемъ.

   Испуганные соловьи смолкли въ лѣсу... Въ наставшей затѣмъ тишинѣ послышалось глухое шлепанье конскихъ копытъ по болотистой почвѣ берега,- и невидимый всадникъ крикнулъ издалека:

   - Баринъ (въ Аломъ-Рогу иначе не называли ²осифа Козьмича) домой просятъ... Гости пр³ѣхали!..

   - Как³е гости? взвизгнулъ Пужбольск³й, весь съежившись отъ досады.

   - Не могу знать! отвѣчалъ надрываясь далек³й голосъ,- не здѣшн³е!..

   Пр³ятели переглянулись... Завалевск³й безсознательнымъ движен³емъ насунулъ себѣ шляпу на самые глаза... У Марины внезапно похолодѣли руки...

   - Пора впрочемъ,- поздно, промолвила она, насильно улыбаясь, и положила руль направо.

   Тулумбасъ заработалъ веслами... Лодка быстро поплыла внизъ по течен³ю...

   У всѣхъ у нихъ точно языкъ отнялся... Только Пужбольск³й съ наморщеннымъ лбомъ и раздувавшимися ноздрями продолжалъ бормотать про себя - и такъ, что со стороны можно было подумать, что онъ бранится:

  

   Si je vous le disais pourtant... que je vous aime...

  

   Суденушко выѣзжало на открытое мѣсто...

   - Влѣво, влѣво, ближе держите! крикнула вдругъ Марина гребцу,- тутъ къ берегу пристать можно...

   И, прежде чѣмъ пр³ятели успѣли догадаться о ея намѣрен³и, она неожиданнымъ прыжкомъ прыгнула съ мѣста на отлог³й берегъ, мимо котораго скользила лодка, и, низко наклонясь всѣмъ тѣломъ, принялась чего-то искать въ росистой травѣ, слабо зеленѣвшей въ мерцан³и потухавшаго дня... Друзья оторопѣло слѣдили за ея движен³ями...

   - Вотъ и я! заговорила она, такъ же быстро возвращаясь и усаживаясь опять въ лодку.- Извольте каждый вдѣть себѣ въ петличку! И она подала имъ по цвѣточку своеобразной формы, со вздутыми какъ мѣшечки, красными по бокамъ и желтыми по середкѣ лепестками, похожему видомъ на какую-то лилипутскую обувь...- Хотѣла поднести вамъ кукушкины слезы, да не нашла, все равно, примите кукушкинъ башмачокъ!..

   - Это, примолвилъ Пужбольск³й, задрожавшею рукой принимая отъ нея цвѣтовъ и взглядываясь въ него, - это cyrpopedium, Кипридина ножка. Les anciens, засмѣялся онъ,- étaient pins aimables que les modernes, даже для цвѣтовъ...

   - А мнѣ свое больше нравится, живо возразила дѣвушка,- и дается это вамъ именно въ память кукушки... въ память сегодняшней прогулки!.. можетъ-быть, никогда ужь болѣе не случится...

   Голосъ ея вздрогнулъ помимо воли. Въ горлѣ сперлось... она почувствовала - скажи она еще слово, и она разрыдается какъ капризный ребенокъ...

   Ни князь, ни Завалевск³й не нашли слова въ отвѣтъ... Обоимъ имъ было необъяснимо тяжко...

   И лодка съ замолкнувшими спутниками продолжала быстро спускаться по течен³ю... Все ближе и ближе надвигались кругомъ вечерн³я тѣни, пронзительнѣй жужжалъ въ камышахъ безконечный м³ръ насѣкомыхъ, и проницающимъ до одурѣн³я запахомъ благоухали предъ ночью аиръ и болотная зоря...

   Неожиданнымъ взрывомъ пламени сверкнуло вдругъ съ праваго берега, и горячимъ потокомъ отлило въ прозрачной рѣчной глади... Словно дрогнулъ очеретъ подъ волною внезапнаго свѣта... Надъ нимъ, будто дрожащ³я руки какихъ-то встревоженныхъ призраковъ, задвигались огромныя вѣтви ольхъ и дубовъ... Слышалось близкое трещан³е огня; изъ черныхъ клубовъ дыма сверкающими брызгами неслись тысячи искръ, потухая высоко надъ землей,- и шире, и ярче заливало окрестность пламенемъ и свѣтомъ...

   - Ишь, костеръ якой дюжой наклали! выразилъ одобрен³е свое Тулумбасъ, забывая всѣ свои страхи и весело забирая весломъ въ прачешному плоту, служившему пристанью.

   - Доѣхали? проговорилъ графъ, какъ бы съпросонья, и съ какимъ-то, невыразимо обрадовавшимъ Марину, оттѣнкомъ сожалѣн³я въ голосѣ.

   - Финалъ! буркнулъ Пужбольск³й: онъ со злостью думалъ, что это въ самомъ дѣлѣ, и чортъ знаетъ для чего, кончено, и что вотъ теперь все вверхъ дномъ пойдетъ...

   Они еще пристать не успѣли, какъ конторск³й прикащикъ, ожидавш³й ихъ на плоту, по приказан³ю г. Самойленки, доложилъ, что ²осифъ Козьмичъ просятъ всѣхъ въ липовую рощу, въ костру, гдѣ они "и съ гостями" ожидаютъ ихъ...

   - Кто же гости? нерѣшительно, какъ бы боясь ожидаемаго отвѣта, спросилъ графъ, выходя изъ лодки вслѣдъ за Мариною и Пужбольскимъ.

   - Князь Солнцевъ и княгиня, изъ Санктъ-Петербурга, ваше с³ятельство! объяснилъ съ торжественностью прикащикъ, достойный ученикъ величественнаго "потомка гетмановъ".

   Завалевск³й поникъ головою и побрелъ впередъ, не говоря ни слова.

   - Permettez moi de voue offrir mon bras, mademoiselle! провозгласилъ громко Пужбольск³й, раздувая ноздри и предлагая Маринѣ подогнутую калачикомъ правую свою руку.

   - Какъ же я это такъ, съ моими волосами?... возразила она, - но тутъ же съ негодован³емъ подумала: а какое мнѣ дѣло до этой княгини изъ Петербурга... - Все равно, пойдемте! рѣшила она.

   Пужбольск³й невольнымъ страстнымъ движен³емъ прижалъ къ боку руку Марины и повлекъ ее въ липовой рощѣ.

   А у бѣдной дѣвушки билось сердце какъ у пойманной птички. - Что это со мною дѣлается? тоскливо допрашивала она себя... Она себя не узнавала...

  

  

   Подъ высокими, раскидистыми липами съ ихъ фантастически поблѣднѣвшею зеленью отъ свѣта ярко пылавшаго насупротивъ костра, за столомъ, уставленнымъ всякими тарелками, банками и бутылками,- сидѣли "гости", князь и княгиня Солнцевы, и рядомъ съ ними ²осифъ Козьмичъ, надменный, любезный - и счастливый, какъ никогда еще въ жизни, быть можетъ, не бывалъ. Онъ уже цѣлый часъ провелъ въ обществѣ настоящей, столичной княгини и самодовольно сознавалъ, что не ударилъ предъ ней лицомъ въ грязь и даже успѣлъ внушить ей - или онъ очень ошибается,- высокое мнѣн³е о себѣ, и что это несомнѣнно явствуетъ изъ той видимой аттенц³и, какую она ему оказываетъ... Со свойственною ему проницательност³ю онъ съ перваго же раза смекнулъ, что эта тонкая, гибкая, тихо и сладко, будто ручей, воркующая женщина - <