Маркевич Болеслав Михайлович - Марина из Алого Рога

какъ нѣк³й избранникъ провинц³альной юстиц³и, надѣвъ на себя посконную ризу, кощунствовалъ, пьяный, предъ пьянымъ мужичьемъ; завтра разсказывалось объ уб³йствѣ, совершенномъ 18-лѣтними мальчиками въ видѣ опыта, съ цѣлью пр³учить себя къ будущимъ уб³йствамъ! Благодушно выносила изъ камеръ присяжныхъ общественная совѣсть поразительныя оправдан³я; адвокатъ превращалъ защиту преступника въ апоѳеозъ преступлен³я... И ни одного дня безъ новой клеветы, безъ новаго скандала,- безъ новаго случая безсмысленнаго, необъяснимаго на первый взглядъ самоуб³йства. Юноши, женщины, дѣти лишали себя, не задумываясь, жизни, какъ бы въ мрачномъ сознан³и своей безполезности, своей безысходной душевной нищеты...

   - О, бѣдный край мой! восклицалъ съ отчаян³емъ Завалевск³й:- неужели отъ твоего аз³атскаго сна пробудила тебя нѣкогда дубинка Петра Алексѣевича только затѣмъ, чтобы ты разсползся теперь отъ умственной безтолочи, отъ духовнаго безсил³я!... За азбуку надо приниматься тебѣ, за настоящую, правильную, строгую азбуку!...

   У него давно былъ составленъ проектъ того образовательнаго заведен³я, о которомъ, какъ вѣдомо читателю, происходило у него сейчасъ объяснен³е съ господиномъ Самойленкой. Онъ съ новою горячностью принялся за это дѣло. Представленныя имъ предложен³я, разсмотрѣнныя вчернѣ, были заранѣе одобрены... Оставался денежный вопросъ, который и побудилъ его пр³ѣхать въ Алый-Рогъ...

   Но въ то самое время, когда онъ занимался своею работой, соображалъ, дополнялъ, совѣщался съ такъ-называемыми компетентными лицами, имъ овладѣло тяжелое и неодолимое разочарован³е. Недовѣр³е къ задуманному имъ заведен³ю, выраженное ему откровенно его управляющимъ, было только эхомъ его собственныхъ внутреннихъ сомнѣн³й... "Народная школа, разсуждалъ онъ, стоитъ въ непосредственномъ отношен³и къ общему уровню цивилизац³и въ странѣ и въ прямой зависимости отъ него. Соотвѣтственно каждому данному историческому моменту, культура и нравственный идеалъ народа отражаются въ этой школѣ "какъ солнце въ малой каплѣ водъ". Во всѣхъ странахъ, гдѣ образован³е не пустое слово,- народный учитель представляетъ собою крайнее звено той цѣпи, по которой, проходя чрезъ всѣ слои общества, спускается сверху внизъ, въ народныя массы, свѣтъ и тепло просвѣщен³я... Спрашивается: существуетъ-ли у насъ что-либо подобное такой цѣпи,- а, буде есть оно, что придется вбирать въ себя сверху и что передавать внизъ, въ глубь народную, этому приготовленному мною народному учителю, когда прицѣпится онъ своимъ звеномъ къ остальнымъ звеньямъ этой милой цѣпи? Какой это культуры, какого нравственнаго катихизиса поставленъ онъ будетъ младшимъ представителемъ?... Чѣмъ совершеннѣе, чѣмъ человѣчнѣе будетъ дано ему воспитан³е - тѣмъ изолированнѣе, тѣмъ осиротѣлѣе будетъ онъ стоять между этимъ, безсмысленнымъ верхомъ quasi-культуры и неосмысленнымъ низомъ... Кто же выдержитъ такое положен³е?... Нѣтъ, восклицалъ Завалевск³й, - тутъ мало того запаса духовныхъ силъ, съ какимъ выходитъ, напримѣръ, въ Герман³и такой учитель изъ своей семинар³и;- тутъ надо создавать мисс³онеровъ, бойцовъ на смерть противъ этой мертвечины, крестоносцевъ идеи, какихъ умѣютъ создавать ³езуиты-сектанты, нужны фанатики свѣта и любви, какъ были у насъ до сихъ поръ фанатики мрака и ненависти!... Но кто создастъ ихъ, этихъ новыхъ рыцарей духа, въ распрекрасной странѣ, гдѣ "образованность" состоитъ въ отрицан³и всякаго духа? Не я-ли самъ, спрашивалъ онъ себя съ горькою улыбкой, - буду этимъ пророкомъ, буду "глаголомъ жечь сердца людей"?

   Нѣтъ, онъ не обманывалъ себя,- онъ не годился, не могъ болѣе... Леденящая родная атмосфера сдѣлала свое дѣло: съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ, чувствовалъ онъ, изсякалъ въ его душѣ, in imo pectore, прежн³й живой источникъ энтуз³азма... А безъ энтуз³азма, говорилъ онъ себѣ,- выйдетъ все та же гниль и прахъ!... Хороши плоды отъ всѣхъ этихъ насажден³й: нашихъ умниковъ, признающихъ одну всемогущую богиню - пользу!... Нѣтъ, польза - не сила, не самобытный двигатель, никогда не была имъ, не будетъ! Она ничто, звукъ пустой, если за нею не стоитъ другое, высшее начало, котораго она только послушная раба... Лишь то, что само въ себѣ, an sich какъ говорятъ нѣмцы, заключаетъ жизнь; и питаетъ ее, что не чрезъ возбужден³е извнѣ и не въ виду чего-либо ему посторонняго, а въ самомъ себѣ находитъ причину, цѣль и удовлетворен³е,- то лишь одно плодотворно, то лишь одно творило и подвигало...

   Все это было справедливо, - но потому самому не могъ онъ никакъ выпутаться изъ фальшиваго круга, въ которомъ онъ находился: безъ того одухотворяющаго, въ себѣ самомъ сущаго начала жизни, которое, въ его убѣжден³и, отсутствовало во всемъ, что ни окружало его, въ обществѣ какъ въ учрежден³яхъ, то полезное, что могло бы быть имъ совершено, должно было оказаться столь же несостоятельнымъ, сколько и все остальное, совершенное доселѣ въ его отечествѣ; а между тѣмъ, - какого же пробужден³я духа жизни можно было ожидать отъ этой, какъ энергично выражался онъ, - "всеобщей мертвечины"?... Она могла лишь заразить и то живое, что прикасалось въ ней... Не подрѣзаны-ли были крылья у него самого? Не сознавалъ-ли онъ самъ, какъ все холоднѣе и безнадежнѣе заплескивала его самого эта мертвая волна?...

   Бесѣда его съ практическимъ ²осифомъ Козьмичемъ навела на него окончательное унын³е.

   И, уже не вѣруя въ него, думалъ онъ теперь объ этомъ задуманномъ имъ дѣлѣ, которое, все же, полагалъ онъ, надо, "для очистки совѣсти", привести будетъ въ концу, - и съ внутреннею улыбкою горечи и презрѣн³я въ собственной немощи, сравнивалъ себя съ нажившимся подрядчикомъ, "предоставляющимъ отъ своихъ избытковъ въ распоряжен³е начальства"!...

   Тихимъ, больнымъ смѣхомъ засмѣялся вдругъ Завалевск³й.

   - Что, хорошъ я къ тебѣ вернулся, пр³ятель? проговорилъ онъ полугромко, прикасаясь рукою въ пергаментному корешку лежавшаго на столѣ стариннаго Горац³я, по которому внезапно скользнуло блѣдное с³ян³е выплывшаго изъ-за липъ мѣсяца.- По-твоему, вѣдь это все тлѣнъ и суета? Перемелется - все мука будетъ; увѣнчаемся розами, среброчеканную чашу съ старымъ фалернскимъ въ руку - и nunc est bibendum,- и прочая. "Не такъ-ли, старый эгоистъ?... А вотъ, что бы онъ, твой прежн³й хозяинъ, сказалъ?...

   И Завалевск³й глубоко вздохнулъ.

   Мысли его приняли другое направлен³е... Онъ поднялся съ мѣста и уложилъ оба локтя на мраморный подоконникъ открытаго окна.

   - О чемъ жалѣть? жизнь прошла... какъ? не все-ль равно?!.. У кого проходитъ она хорошо?... Жизнь - вспоминалъ онъ франкфуртскаго собесѣдника своего Шопенгауэра, призракъ, - отрицан³е, - чего же ждать отъ нея! А тамъ - теперь уже близко - Нирвана, вѣчный покой и блаженство небыт³я, гдѣ...

  

   in deinem Nichte hoff Ich das All zu finden!

  

   Досказалъ онъ себѣ словами Фауста...

   Неожиданный ярк³й свѣтъ блеснулъ прямо въ глаза ему.- Онъ невольно отшатнулся...

   Свѣтъ билъ слѣва, изъ одного изъ оконъ одноэтажнаго врыла, примыкавшаго прямымъ угломъ въ главному здан³ю. На это, настежъ, какъ и у Завалевскаго, раскрытое окно кто-то только-что поставилъ лампу подъ бѣлымъ колпакомъ, и графу прежде всего кинулся въ глаза высоко и объемисто росш³й подъ тѣмъ окномъ кустъ Иванъ-чая; его густонасаженные красно-лиловые цвѣтки словно вспыхивали подъ падавшимъ на нихъ сверху отвѣсною струею огнемъ.

   А выше, въ самомъ окнѣ, виднѣлся женск³й обливъ съ распущенными волосами, въ чемъ-то распашномъ и бѣломъ...

   "Эта та опять, что по ней "Пушкинъ не развитъ"!... что она полуночничаетъ?" сказалъ себѣ съ досадою Завалевск³й, усаживаясь такъ, чтобъ она оттуда не могла замѣтить его.

   Она и не замѣтила; она была увѣрена, что онъ давно спитъ, и спитъ не въ кабинетѣ, а въ спальнѣ покойнаго графа, что выходила на главный фасадъ, по ту сторону дома.

   Ей не спалось: въ маленькой спальнѣ ея было душно, - луна только-что глянула ей въ стекла, какъ бы вызывая ее... Она надѣла пудермантель, зажгла лампу и открыла окно.

   И вотъ она стоитъ тутъ и всею высокоподымающеюся, полуобнаженною грудью своей вдыхаетъ въ себя воздухъ ночи... Завалевскому, за низкимъ свѣтомъ лампы, не видать ея явственно. Но онъ слышитъ,- она, кажется, запѣла?...

   Да, запѣла,- Что-то тихое и протяжное... и знакомое ему; кажется... Да, онъ помнитъ: въ саратовскомъ своемъ имѣн³и, въ степи, слышалъ онъ эту пѣсню:

  

   Ужь какъ шелъ туманъ на сине море,

   А злодѣй-тоска въ ретиво сердце;

   Не сойдетъ туманъ со синя моря,

   Ужь не выйдетъ грусть изъ сердца вонъ...

  

   Ни умѣньемъ, ни особою звучностью не отличалось ея пѣн³е. Свѣж³й, нѣсколько гортанный и довольно высок³й, - прямо русск³й голосъ... и все... И ничего личнаго, субъективнаго, въ томъ, что сказывала она имъ теперь; вспомнилась ей пѣсня потому развѣ, что тамъ, надъ Алымъ-Рогомъ, рѣдѣя, волновался туманъ предъ разсвѣтомъ, а никакъ - Завалевск³й это чуялъ, - не отъ "злодѣя-тоски въ ретивомъ сердцѣ"... И оттого, именно оттого такое нежданное, захватывающее впечатлѣн³е производила на него эта пѣсня. Безыскусно и вѣрно передавала ее дѣвушка, передавала ее такъ, какъ вышла она изъ устъ народа,- и никогда еще такъ глубоко и сильно, въ продолжен³е всей своей жизни, не чувствовалъ Завалевск³й, какъ эти народные звуки были родны, были близки его душѣ... Все, что заключалось въ нихъ, - и это смирен³е вѣковаго страдан³я, и неизсякаемая жажда лучшей доли, и ширь этой тоски, невѣдомая никакому иному народу въ м³рѣ, безпредѣльная какъ степь, какъ воздухъ этой степи, какъ вся эта убѣгающая въ незримую даль русская природа,- все это было его, какъ и его, общее, свое; онъ впиталъ все это въ себя съ молокомъ матери, онъ вѣдалъ съ юныхъ дней:

  

   "И помнилъ онъ отъ самой колыбели,

   Какъ, темныя свои качая ели,

   Вся стономъ стонетъ русская земля"... *).

   *) Майковъ, Двѣ судьбы.

  

   - Это стоны, припоминалъ онъ далѣе, жадно прислушиваясь въ то же время къ пѣснѣ,- стоны

  

   "Богатыря въ цѣпяхъ"...

  

   Голосъ оборвался внезапно, и лампа Марины исчезла вмѣстѣ съ нею съ окна.

   - Куда же это она? совсѣмъ уже громко воскликнулъ графъ, съ такимъ ощущен³емъ, будто въ немъ что-то оборвалось...

   Но вслѣдъ за тѣмъ донесся къ нему со двора лязгъ желѣзнаго блока и стукъ хлопнувшей двери. Онъ глянулъ въ окно...

   Марина, вся въ бѣлыхъ, колеблемыхъ вѣтромъ складкахъ. вся облитая свѣтомъ майской ночи, подвигалась по двору, по направлен³ю къ рѣкѣ...

   - Каро! вдругъ кликнула она и обернулась. Завалевск³й только отойти успѣлъ...

   - Каро! повторила она и свистнула пронзительнымъ, ямщичьимъ свистомъ, и на этотъ свистъ, жалобно визжа и скребя передними лапами по желѣзу откоса, показался на окнѣ ея комнаты большой бѣлый пудель, заметался, гавкнулъ - и неустрашимо, головою внизъ, хвостомъ вверхъ, ринулся къ ней изъ окна съ отчаянно-радостнымъ лаемъ...

   - Милый ты, милый, князь мой за-алатой бральянтовый! цыганскимъ говоромъ обращалась она къ своему Каро, прыгавшему вокругъ нея середь двора, и, поймавъ его за шею, наклонилась цѣловать его, наклонилась такъ низко, что бѣлая голова собаки вся исчезла въ темной волнѣ ея волосъ.

   Но вотъ она выпрямилась, нетерпѣливо встряхнула этою волною и, вскинувъ глаза свои на мѣсяцъ, запѣла опять. запѣла теперь во всемъ избыткѣ переполнявшаго ее молодаго. расходившагося веселья:

  

   Полоса-ль моя полосынька,

   Полоса-ль моя не паханая,

   Не пахана, не бороненая...

  

   Завалевск³й словно только ждалъ. - ждалъ именно этой пѣсни...

  

   Не пахана, не бороненая...

  

   повторилъ онъ, опускаясь снова въ кресло.

   Чѣмъ-то давно забытымъ, трепетно надежнымъ, молодымъ, какъ этотъ только-что смолкнувш³й дѣвич³й голосъ. пахнуло на нашего "идеалиста".

   - Ты правъ, "пламенный Квиритъ": nunc est pede libero pulsanda tellus! Перемелется - мука будетъ... И мой институтъ тоже! домолвилъ Завалевск³й, вставая и направляясь къ своему ложу.

   Онъ уже укладывался подъ одѣяло, какъ къ нему, вмѣстѣ съ ворвавшимся въ покой легкимъ порывомъ вѣтра, донеслись издали слова пѣсни:

  

   Въ темномъ лѣсѣ кто откликнется?

  

   заливалась Марина уже у самаго рѣчнаго берега.

   - Спасибо,- вотъ тебѣ откликъ! чуть школьнически не крикнулъ графъ, натянулъ одѣяло по самыя уши и заснулъ крѣпкимъ, давно ему невѣдомымъ сномъ.

  

  

   На другой день, часу въ девятомъ утра, хозяинъ и его гость пили чай на примыкавшемъ въ библ³отекѣ довольно широкомъ балконѣ, уставленномъ мраморными вазами съ цвѣтами, и съ котораго вели въ садъ нѣсколько широкихъ каменныхъ ступеней.

   Утро стояло великолѣпное. За чертою тѣни, падавшей отъ дома и защищавшей нашихъ пр³ятелей отъ уже горячихъ солнечныхъ лучей, начиналась ослѣпительная игра свѣта и несся оттуда весь тотъ немолчный, пѣвуч³й и жужжащ³й гамъ, звенѣла та безконечная гамма счастливыхъ звуковъ, что на очарованныхъ крылахъ приноситъ съ собою молодая весна.

   Пр³ятели были въ отличномъ расположен³и духа; оба они выспались отлично, проснулись бодрые и свѣж³е. Даже обычно усталое лицо Завалевскаго казалось помолодѣвшимъ.

   Предъ Пужбольскимъ на скатерти, между большой чашкой похолодѣвшаго чая и блюдомъ только-что взрѣзанной имъ ветчины, лежало нѣсколько книгъ, принадлежавшихъ, судя уже по однимъ переплетамъ ихъ, къ весьма почтенному по отдален³ю времени. Онъ читалъ громко ихъ заглав³я одно за другимъ - и помиралъ со смѣху.

   - Послушай, какая прелесть! L'histoire aetiopique d'Héliodorus......

   ...traitant les amours de Théagène et Charydée, докончилъ графъ, весело усмѣхнувшись тоже.- Да, это переводъ милаго стараго Amiot,- и прелестно!... Какъ я зачитывался имъ въ молодости! Этотъ старинный французск³й языкъ, живописный и наивный, не твоему нынѣшнему чета!

   Но Пужбольск³й, не слушая, провозглашалъ съ новымъ хохотомъ новое заглав³е:

   -Comédie du pape malade et tirant à sa fin, traduit du vulgaire arabic en bon rouman et intelligible (sic), par Thra-sibule Phénice. 1516... Ты читалъ это?

   - Не помню.

   - Съ наслажден³емъ прочту,- должно-быть восхитительно!... Это, очевидно, памфлетъ,- веселый можетъ-быть, какъ сказка Бокач³о, ou violent comme le fameux sonnet de Pétrarque contre Rome... Онъ еще разъ прочелъ годъ издан³я: mil cinq cent seize, положилъ книгу на столъ и, запуская пальцы въ свою огненную бороду, спросилъ:

   - Хотѣлъ бы ты жить въ это время, Завалевск³й?

   - Въ какое? разсѣянно спросилъ графъ. Онъ въ эту минуту думалъ о томъ, какими мѣрами могъ бы быть на вѣчныя времена огражденъ его институтъ, а главное - смыслъ его, отъ всякихъ случайностей.

   - Еи р³е³и сищно сеп³о? пояснилъ Пужбольск³й.

   - Да, время будто и хорошее,- на разстоян³и отъ него трехсотъ лѣтъ, примолвилъ лукаво Завалевск³й, зная, что его пр³ятель тотчасъ же какъ изъ пушки выстрѣлитъ.

   - Какъ, какъ! дѣйствительно такъ и вскинулся тотъ,- ты бы не хотѣлъ жить въ то время, когда искусство заняло - "занимало", поправился онъ,- такое важное мѣсто въ жизни, что папа Юл³й II, la Rovere, объявлялъ войну Флоренц³и за то, что она не хотѣла уступлять ему Микель-Анджело?

   - А Флоренц³я, какъ ты думаешь, очень довольна осталась, когда увидѣла себя вынужденною отослать Микель-Анджело твоему воинственному папѣ? поддразнивалъ его Завалевск³й.

   - Mais, par la barbe de Jupiter! запищалъ князь,- это совсѣмъ другой вопросъ, я говорю про искусство, которое въ то время...

   Но Завалевск³й его уже не слушалъ и снова погрузился въ соображен³я о своемъ институтѣ.

   А Пужбольск³й между тѣмъ засыпалъ о Львѣ X и о нюренбергскихъ художникахъ, о Цезарѣ Бордж³а и о Peter Fischer'ѣ, перескочилъ какимъ-то удивительнымъ, одному ему возможнымъ скачкомъ, отъ Луки Кранаха къ прекрасной Арсиноѣ, супругѣ Птоломея Филадельфа, которую родная сестра ея, Клеопатра, велѣла отравить изъ зависти къ ея красотѣ, причемъ расхвалилъ Клеопатру и выбранилъ врага ея, Горац³я, ce plat courtisan d'Auguste, который долженъ былъ однако согласиться, когда узналъ о ея мужественной смерти, что она "non debilis mulier", что будто бы по-русски могло бы быть переведено въ этомъ случаѣ: "не дюжинная женщина"... Все это, невѣдомо уже какъ, кончилось вопросомъ: какого мнѣн³я Завалевск³й о стихотворен³яхъ Anastasius Grühn'а? Завалевск³й не разслышалъ было...

   - Ну, да, Anastasius Grühn, нетерпѣливо повторилъ князь,- псевдонимъ графа Ауерсперга, un pair d'Autriche aujourd'hui... Въ прошломъ году я на Траунзее жилъ въ одномъ отелѣ съ однимъ фельдмаршалъ-лейтенантомъ, старикомъ; такъ тотъ даже плакалъ, говоря о немъ... Я и прочелъ. Dio mio, какая скука!

   - Къ чему же ты читалъ?

   - Нельзя,- надо!... Я все читаю, нужное и ненужное... Я всѣхъ ихъ одолѣвалъ, всѣхъ этихъ Гервеговъ, Платеновъ, Фреймегратовъ.

   - Вѣдь ты ничего въ поэз³и не смышлишь, Пужбольск³й? сказалъ ему на это графъ съ улыбкой.

   - Ну да, не смыслю! отгрызся онъ, - потому что не восхищаюсь, какъ ты, стихами, гдѣ семьдесятъ пять тысячъ существительныхъ и ни одного глагола, твоимъ знаменитымъ "шопотъ, робкое дыханье", или тамъ у Гете: о Lust, o Wonne, о Erd'.. o Son'...

   Онъ обрѣзалъ вдругъ, на полусловѣ, и уставился на подходившаго въ это время медленными шагами къ балкону пожилаго, сутулаго и прихрамывавшаго человѣка въ синемъ армякѣ и порванной, рыжей отъ времени, мѣховой шапкѣ, надвинутой на самыя брови.

   - Это вчерашн³й кузнецъ, сообщилъ князь Завалевскому, обернувшемуся въ ту же сторону. - Quel type! Настоящ³й Книппердолингъ!

   - Откуда у тебя все это берется! пожалъ плечомъ графъ.

   - А ты не помнишь Книпердолингъ - le Малюта Скуратовъ, l'exécuteur des hautes oeuvres de Jean de Leyde... Погляди на эту скверную харю! уже шопотомъ примолвилъ онъ.

   Дѣйствительно, лицо, обезображенное оспой, больш³е, далеко другъ отъ друга отстоявш³е, волчьи зубы, сѣрые недобрые глаза, глядѣвш³е угрюмо изъ - не подъ бровей, которыя были у него рѣдки, словно выжжены, - а изъ-подъ низко свисшей со лба на глаза кожи, рѣзкимъ краснымъ цвѣтомъ обозначавшей лин³и этихъ бровей, и - когда онъ, не торопясь, снялъ шапку предъ господами,- огромная голова вся въ бурыхъ вихрахъ:- такова была незавидная наружность кузнеца, поднявшагося теперь на третью ступеньку балкона и безъ словъ, словно чего-то ожидая, выглядывавшаго снизу на Завалевскаго.

   - Что тебѣ нужно, любезный? спросилъ графъ.

   - На счетъ вчерашняго, не тотчасъ же послѣдовалъ отвѣтъ.

   - То-есть, что это на счетъ вчерашняго?

   - Извѣстно,- шину наваривалъ. Шапка кузнеца заходила въ его рукахъ, и глаза исчезли подъ опустившеюся на нихъ кожей.

   - Развѣ ты не получилъ, что тебѣ слѣдуетъ?

   - Вѣдомо, что не получалъ, язвительно и уже совсѣмъ отворачиваясь отъ вопрошавшаго, отвѣчалъ онъ.

   - Постой, постой, любезный! вмѣшался князь.- Во-первыхъ, какъ тебя звать-величать?

   - Осипомъ, угрюмо отрѣзалъ кузнецъ.

   - Такъ позвольте же васъ, господинъ Осипъ,- не знаю по отчеству какъ,- позвольте спросить: не я-ли тебѣ вчера собственною рукой моею вручилъ два серебряные рубля въ видѣ двухъ желтенькихъ и притомъ новешенькихъ бумажекъ?

   Шапка еще злѣе замоталась между пальцами "Книппердолинга".

   - Такъ, можетъ, вы на чай дали... а развѣ шина два цѣлковыхъ стоитъ?

   - Именно, именно! запищалъ Пужбольск³й:- моей великой милостью твоей великой лѣности на чай далъ, потому ты меня тамъ изъ дрянной шины три часа продерживалъ! Да за сѣкиру взялъ ты съ меня, что захотѣлъ! А за работу тебѣ ни гроша не слѣдуетъ, потому при тебѣ говорилъ мнѣ кучеръ, что везъ насъ, что нанятъ ты управляющимъ погодно, на всѣ работы по эконом³и... такъ ты только обязанность свою справилъ.

   - Такъ мало-ль что станетъ кучеръ врать! сипло отрѣзалъ кузнецъ, придерживаясь рукой за перила и переступая съ хромой ноги на здоровую.

   - А если онъ вралъ, такъ что-жь ты тогда же ему не сказалъ, при мнѣ? а ты съ тѣмъ и ушелъ въ свою дыру, ничего не сказавши!...

   - Ты, любезный мой, говори толкомъ, началъ опять графъ,- ты какъ нанятъ на эконом³ю работать: погодно, или поштучно?

   - Погодно, отвѣчалъ тотъ не смущаясь,- будто все дѣло не разрѣшалось этимъ.

   Пужбольск³й чуть не захлебнулся отъ негодован³я.

   - Ты послушай, послушай, господинъ Осипъ, зашипѣлъ онъ,- ты мнѣ скажи: ты посты соблюдаешь?

   Изъ-подъ красной кожи выглянули опять недобрые глаза "Книппердолинга" и мрачно остановились на князѣ.

   - А то какъ же?... Хрестьянинъ тоже! отвѣчалъ онъ.

   - И ни разу, ни разу не случалось тебѣ оскоромляться?

   - Богъ миловалъ!...

   - Такъ какъ же это ты, какъ же, продолжалъ захлебываться Пужбольск³й,- посты блюдешъ, въ душеспасительность груздя и сыроѣшки вѣришь, а въ Божьи заповѣди не вѣришь!... Или, можетъ, ты и не знаешь, что говоритъ осьмая заповѣдь?

   - Перестань, пожалуйста, сказалъ ему по-французски Завалевск³й,- а ты, мой любезный, обратился онъ въ кузнецу,- коли имѣешь какую-нибудь претенз³ю, ступай въ управляющему; ты съ нимъ рядился...

   - Что мнѣ въ управляющему ходить! дерзко пробурчалъ Осипъ, спускаясь одною ногой со ступени,- сами князья-графы, знаете, почитай, что не годится бѣднаго человѣка обиждать...

   - Il est soûl, le gredin! сверкая глазами, вскочилъ съ мѣста своего Пужбольск³й.

   - А ты здѣсь на что? раздался въ то же время за нимъ басистый и повелительный голосъ,- голосъ господина Самойленки; главноуправляющ³й только-что вышелъ изъ библ³отеки и, ни съ кѣмъ не здороваясь, стоялъ посередь балкона, вложивъ руки въ карманы пальто, уставивъ въ упоръ круглые глаза свои въ лицо кузнеца,- и князь съ изумлен³емъ замѣтилъ, какъ подъ этимъ взглядомъ, чѣмъ-то смущеннымъ и трусливымъ смѣнялось наглое выражен³е, только-что изображавшееся на томъ лицѣ.

   - За своимъ дѣломъ приходилъ, почти робко проговорилъ "Книппердолингъ" и убралъ уже обѣ ноги свои со ступени.

   - А как³я это у тебя нынче "свои дѣла" завелись, что мнѣ они неизвѣстны? грозно крикнулъ ²осифъ Козьмичъ,- и кузнецъ, не отвѣчая и насунувъ обѣими руками шапку по самыя уши, спустился въ садъ и, ковыляя по дорожкѣ, исчезъ за ближайшимъ поворотомъ.

   - А побаивается же онъ васъ однако! съ одобрен³емъ и сочувств³емъ взглянулъ на ²осифа Козьмича князь.

   - Знаетъ песъ, что на него палка есть, самодовольно проговорилъ тотъ.- Кабы не я, сгнилъ бы онъ давно въ Сибири! примолвилъ онъ,- и жизни сталъ не радъ, что такъ неосторожно уронилъ эти слова...

   - Въ Сибири! воскликнулъ немедленно Пужбольск³й. - За что?...

   И онъ, и графъ обернулись на г. Самойленку съ такимъ вопрошающимъ, настоятельнымъ, показалось ему, выражен³емъ, что онъ увидѣлъ себя вынужденнымъ сказать болѣе, чѣмъ бы желалъ.

   - Жена у него была, неохотно, сквозь зубы, пропустилъ онъ наконецъ.

   - Ну?...

   - Ну... и забилъ онъ ее до смерти, мерзавецъ!...

   - И вы... вы это скрыли! съ ужасомъ проговорилъ князь.

   - Скрылъ!...- недружелюбно и надменно повелъ на него взоромъ управляющ³й.- А по-вашему какъ, спросилъ онъ его неожиданно,- Сибирь хуже была бы ему наказан³емъ?... Когда я ему дозволилъ изъ усадьбы, дворовый онъ былъ, въ ту его теперешнюю кузню переселиться, такъ онъ отъ радости мало не обезумѣлъ... а то слонялся какъ тѣнь какая, два года сряду ни одной ночи на томъ же мѣстѣ ночевать не могъ... Скрылъ! повторилъ ²осифъ Козьмичъи, словно не могъ онъ самъ совладать съ наступавшими на него со всѣхъ сторонъ воспоминан³ями,- можетъ быть, пробормоталъ онъ,- так³я обстоятельства были, что...

   Онъ не договорилъ и, отойдя на нѣсколько шаговъ отъ князя, наклонился къ кусту жасмина, подымавшемуся поверхъ балкона, очевидно рѣшившись не продолжать разговора.

   - Les mystères d'Udolphe, par Anna Radcliffe! съ напускною веселостью молвилъ Пужбольск³й, наклоняясь къ пр³ятелю:- на самомъ дѣлѣ его коробило...

   Графъ не отвѣчалъ ни единымъ словомъ.

  

  

   Кузнецъ тѣмъ временемъ, ковыляя и пошатываясь,- онъ былъ не совсѣмъ трезвъ, - пробирался изъ сада ко двору. Онъ былъ золъ и велъ идучи сердитую бесѣду самъ съ собою:

   - Въ кои вѣки... увидѣли!... И пожалѣлъ... Графами также прозываются!... Погодно, говоритъ... А что погодно? Все Лаврент³й проклятый! А тотъ... чтобъ его дьявола лысаго!...

   Онъ остановился, озираясь кругомъ подозрительными глазами, и, сжавъ кулакъ, потрясъ имъ по воздуху по направлен³ю дома.

   - Все взялъ... все!... Дьяволъ!... О-охъ!... Не достать... высоко... не подѣлаешь ничего!... Заповѣди, говорятъ, не знаешь... Точно,- въ грѣхѣ... весь... не вылѣзти...

   Онъ добрелъ такимъ образомъ до садовой калитки, отворилъ ее настежъ - и такъ и застрялъ въ проходѣ.

   На встрѣчу ему, направляясь къ той же калиткѣ, шла легкими и спѣшными шагами Марина. Она была одѣта тщательнѣе обыкновеннаго, въ лѣтнемъ кисейномъ платьѣ: свѣжая лента вплетена была въ косу, на ноги надѣты ботинки на высокихъ красныхъ каблучкахъ; довольно длинная, расшитая въ-прозолоть черная кофточка, накинутая на плечи, связывалась впереди узломъ толстаго снура съ длинными шелковыми кистями по концамъ...

   - Ишь ты! громко вскрикнулъ кузнецъ при видѣ ея. Она на ходу чуть не наткнулась на него.

   Онъ не двигался и продолжалъ глядѣть на нее пристально, съ какою-то странною смѣсью злости и невольнаго восхищен³я въ помаргивавшихъ глазахъ; на сухихъ губахъ складывалась неловкая, кислая улыбка...

   - Что же, вы меня пропустите? спросила она, съ видимою неохотой подымая на него глаза.

   Онъ отошелъ, не выдержавъ ихъ строгаго выражен³я; она прошла въ калитку.

   - Залетѣла ворона въ высок³я хоромы! словно вырвалось у него ей вслѣдъ.

   Она вся какъ полотно поблѣднѣла, обернулась и пошла прямо на него.

   - Что такое, что ты сказалъ? дрожащимъ отъ гнѣва голосомъ спросила она, забывая современное вы, съ которымъ почитала она необходимымъ обращаться къ кому бы то ни было изъ "меньшей брат³и".

   - А ничего, барышня, ничего, внезапно переходя въ плаксивость, затянулъ онъ дребезжащимъ голосомъ, - про себя это я, про болѣсть свою... Не пожалуете-ли вотъ, матушка, безпалому, мнѣ, мази какой въ облегчен³е?... Правая, то нога у меня отморожена, можетъ слышали?... Такъ маюсь съ нею, и моченьки моей нѣтъ...

   - Обратитесь къ фельдшеру, рѣзко отвѣтила она:- нѣтъ у меня мази для груб³яновъ!...

   Она ушла, невольно замедляя шаги; сердце высоко подымалось у ней въ груди... Она негодовала на необъяснимую, на ничѣмъ не вызванную ею дерзость этого человѣка, негодовала на себя за свою "негуманность": онъ, можетъ быть, дѣйствительно нуждался въ ея помощи, а она отказала такъ грубо, оскорбительно... Но нѣтъ, это вздоръ, онъ оскорбилъ ее, она слышала тѣ обидныя слова... и что хотѣлъ онъ сказать ими?... а мазь и прочее, это ложь, одинъ отводъ... И что она ему сдѣлала?... Это не въ первый разъ замѣчаетъ она нерасположен³е его къ ней... Онъ живетъ далеко и его почти никогда не видать въ усадьбѣ; съ тѣхъ поръ, какъ она воротилась изъ панс³она, изъ города, этому вотъ ужь трет³й годъ пошелъ, она видѣла его всего-на-все три, четыре раза... Но каждый разъ онъ, какъ вотъ теперь, старался видимо попадать ей на встрѣчу, и каждый разъ, встрѣчаясь, глядѣлъ на нее этими злыми глазами, улыбался этою скверною усмѣшкой... Его всѣ въ эконом³и боятся, бабы вѣдуномъ почитаютъ, а ²осифъ Козьмичъ зоветъ "дрянь-человѣкомъ" и гонитъ прочь, какъ только гдѣ завидитъ... Развѣ изъ злости къ нему, въ ²осифу Козьмичу, ненавидитъ его дочь этотъ человѣкъ?... Странное и обидное для нея чувство: она, что, кажется, никого и ничего на свѣтѣ не боится, и гордится сама предъ собою этою своею неустрашимостью, она... да, это она чувствуетъ... ей страшенъ почему-то этотъ хромой кузнецъ!... Она вотъ сейчасъ, когда онъ это ей сказалъ,- и что хотѣлъ онъ этимъ сказать?- она не побоялась, прямо пошла на него, медвѣдя не побоялась бы пойти сейчасъ. А все же,- да, она это чувствуетъ, - она ни за что бы не хотѣла еще разъ встрѣтиться съ нимъ!... Онъ ей страшенъ, да,- она его боится... боится словъ его, сквернаго взгляда...

   Такъ разсуждала Марина, подходя къ балкону, на которомъ, завидѣвъ ее издали, издали улыбался ей изъ-подъ рыжихъ усовъ князь Пужбольск³й, запустивъ обѣ руки въ свою широкую бороду, - что всегда служило признакомъ розоваго расположен³я его мыслей.

   А "Книппердолингъ", не двигаясь съ мѣста, долго слѣдилъ за ея бѣлѣвшимъ и исчезавшимъ въ извилинахъ аллей платьемъ... Отмороженная нога его затекла, и онъ, съ болѣзненною судорогой на обезображенномъ лицѣ, ухватившись рукой за заборъ, перекинулся на другую ногу, продолжительно охнулъ и, махнувъ какъ-то неестественно рукой, пошелъ своею дорогой.

   Появлен³е Марины, словно вѣтромъ тучи, мгновенно разсѣяло то натянутое положен³е, въ которомъ, послѣ переданнаго нами разговора, чувствовали себя всѣ три лица, находивш³яся въ эту минуту на балконѣ.

   - Птичка пѣвчая! съ доброю своею улыбкой и какъ бы про себя сказалъ графъ, подъ свѣжимъ впечатлѣн³емъ минувшей ночи.

   Она стояла внизу, не подымаясь на балконъ, и не слышала этихъ словъ, - но услышалъ ихъ ²осифъ Козьмичъ и широко и самодовольно осклабился.

   - Всю ночь поетъ, людямъ спать не даетъ! съ громкимъ смѣхомъ проговорилъ онъ, ласково взглянувъ на Марину: - его льстило, что она такъ красива и такъ къ лицу одѣлась, и что все это, видимо, производитъ впечатлѣн³е на людей, которые двѣ части свѣта, да, пожалуй, и еще какую третью, изъѣздили...

   - Что такое? Она сдвинула брови... Къ вамъ Верманъ пр³ѣхалъ, передала она ему, легкимъ движен³емъ головы отвѣчая на поклонъ графа и Пужбольскаго, какъ бы давая имъ чувствовать, что только потому и видятъ они ее здѣсь, что Верманъ пр³ѣхалъ...

   - А все то же, продолжалъ смѣяться ²осифъ Козьмичъ,- Что отъ голоска Марины Осиповны никому во дворцѣ спать не приходится...

   - А вы развѣ слышали? быстро промолвила она, мелькомъ взглянула на усмѣхавшееся лицо Завалевскаго и зарумянилась вся.

   - И не я одинъ, а вотъ и Владим³ръ Алексѣевичъ тоже. Вы слышали? обратился г. Самойленко къ графу.

   Тотъ утвердительно кивнулъ.

   - Ну, вотъ это ужь вы напрасно киваете, не правда ваша! воскликнула она, прикрывая замѣшательство свое смѣхомъ:- изъ "графской спальни" нельзя слышать, что на дворѣ дѣлается...

   - Я не въ спальнѣ спалъ, а въ кабинетѣ, сказалъ Завалевск³й.

   - Въ кабинетѣ! растерянно повторила Марина.- "Боже мой, неужели онъ меня видѣлъ?" съ ужасомъ подумала она.

   - Да что ты тамъ внизу стоишь, не двигаешься? молвилъ ²осифъ Козьмичъ.- Ступай сюда, займи дорогихъ гостей, - а я пойду... Ты говоришь, Верманъ пр³ѣхалъ... Нашъ здѣшн³й Ротшильдъ, объяснилъ онъ, обращаясь къ графу, - монополистъ! Всѣхъ здѣшнихъ помѣщиковъ въ крѣпостныхъ своихъ обратилъ: какую цѣну положитъ, такую и берутъ... Со мною вотъ съ однимъ, хвастливо примолвилъ онъ, - не совладать ему! Съ самаго декабря держусь, шерсть не уступаю,- сказалъ по девяти рублей за немытую, такъ и будетъ!.. Затѣмъ, должно быть, и пр³ѣхалъ!...

   Величественный главноуправляющ³й, неуклюже передвигая толстыми ногами своими, сошелъ внизъ, также неуклюже подхватилъ подъ тал³ю Марину, все еще недвижно стоявшую тамъ, приподнялъ ее сильною рукой на ближайшую ступеньку и удалился.

   - Не угодно-ли выпить съ нами чаю, Марина Осиповна? спросилъ Завалевск³й.

   - Чаю?... Я пила... Впрочемъ, я всегда готова пить чай, рѣшила она вдругъ и - какъ вскидываетъ разомъ крыльями испуганная птица и такъ-же разомъ опускается на вѣтку,- перепорхнула черезъ ступени и очутилась на балконѣ, предъ чайнымъ столомъ, въ креслѣ только-что покинутомъ Пужбольскимъ.

   - Не помню, представлялъ-ли я уже вамъ моего друга, князя...

   - Ну, конечно, перебила она, - мы еще вчера познакомились съ нимъ, когда... я вамъ ключъ отъ рѣдкихъ книгъ приносила... Что же вы стоите, господинъ... князь?...

   Пужбольск³й поклонился и, не садясь, глядѣлъ на нее во всѣ глаза.

   - Зачѣмъ вы такъ смотрите? досадливо сдвинула она опять брови.

   - Я на вашъ долманъ заглядѣлся, поспѣшилъ онъ извиниться.

   - Какой долманъ? Это? Она вскинула плечомъ.

   - Да,- очень красиво, я нахожу...

   - Это молдаванская кофточка; одинъ былъ тутъ грекъ табаководъ,- такъ онъ прислалъ мнѣ изъ Бухареста...

   - Это не молдавск³й, а венгерск³й покрой, тотчасъ же замѣтилъ всезнающ³й Пужбольск³й,- все тотъ же типъ длинной куртки, de la veste longue, долмана, который носятъ гонведы, гусары...

   - Гусары? засмѣялась Марина-и взглянула на Завалевскаго.

   - На венгерскомъ языкѣ гусъ-ара значитъ тысяча коп³й, mille lances, объяснилъ князь при семъ удобномъ случаѣ.

   - Ну, и прекрасно, перебила его дѣвушка,- а еще лучше, что оно вамъ нравится...

   - Да, очень! Женщины всегда должны были-бы носить что-нибудь волнующееся, накинутое на плечи. Это придаетъ какой-то легк³й и вмѣстѣ съ тѣмъ гордый видъ...

   - Я сама гордая! провозгласила неожиданно Марина.

   Пужбольск³й нѣсколько смѣшался, - онъ былъ вообще конфузливъ съ женщинами; ему показалось, что дѣвушка съ какимъ-то намѣрен³емъ сказала это... но вмѣстѣ съ тѣмъ красота ея производила на него такое неотразимое впечатлѣн³е...

   - Вы имѣете на это право, проговорилъ онъ не совсѣмъ увѣренно.

   - А почему вы думаете? быстро взглянула она на него.

   Онъ улыбнулся.

   - Еще древн³й поэтъ сказалъ, что гордость - естественное послѣдств³е красоты {Fastus inest pulchris, sequiturque superbia formam. Ovid.} и...

   - И пристала ей - какъ венгерская куртка, докончилъ засмѣявшись графъ.

   - Какой же это древн³й сказалъ? сдерживая улыбку, спросила Марина.

   - Овид³емъ звали его, отвѣчалъ Пужбольск³й.

   - Ахъ, это латинск³й? Она скорчила презрительную гримаску.- Только на такомъ пустомъ языкѣ и можно говорить так³я пошлости, какъ вы сейчасъ сказали!... А вы, значитъ, классикъ, классикъ! жалостливо глядя на князя, тянула Марина...

   - Неужели и вы тоже? вскинула она вдругъ свои больш³е искристые глаза на графа,- и вы?...

   Онъ улыбался - самымъ уголкомъ рта, замѣтила она,- и эта полузадумчивая, полунасмѣшливая улыбка несказанно нравилась ей...

   - Вы также занимаетесь этими лингвистическими окаменѣлостями? приставала она къ нему, уже болѣе для того, чтобъ онъ еще уголкомъ, уголкомъ...

   Пр³ятели переглянулись и чуть-чуть не покатились оба.

   Марина это замѣтила... и вдругъ оскорбилась:

   - Вамъ, можетъ-быть, проговорила она надменно и нѣсколько въ носъ,- вамъ совсѣмъ не желательно со мною разговаривать, а вы только такъ... снисходите?...

   "Боже мой, какъ ихъ всѣхъ бѣдныхъ исковеркали!" подумалъ Завалевск³й.- Подумайте, молвилъ онъ, межъ тѣмъ какъ Пужбольск³й, весь красный, принимался было разувѣрять ее,- подумайте, молодая особа,- и онъ строго глянулъ ей въ глаза своими спокойными глазами, имѣетъ-ли какое-нибудь здравое основан³е то, что вы сейчасъ сказали?

   Она растерялась неожиданно:

   - Вѣдь вы же аристократы, титулованные! чуть не со слезами проговорила она въ объяснен³е.

   Онъ засмѣялся.

   - Если это можетъ васъ нѣсколько утѣшить, то я скажу намъ, что дѣдъ мой, первый графъ Завалевск³й, былъ статсъ-секретарь и большой человѣкъ при Екатеринѣ; зато отецъ его, а мой прадѣдъ, былъ отъ сохи взятъ въ солдаты... Если-бы мы жили во времена монархической Франц³и, я бы въ королевскихъ каретахъ не имѣлъ права ѣздить...

   Марина открыла больш³е изумленные глаза: - она не поняла...

   Пужбольск³й торопливо, со всевозможными подробностями, поспѣшилъ объяснить ей, что значило "monter dans les carosses du roi", и сколько нужно было "quartiers de noblesse" для этого, и какъ все это происходило при версальскомъ дворѣ...

   - Вы точно тамъ жили, со всѣми этими уродами, замѣтила ему Марина.

   - Его-то повезли бы dans les carosses! все такъ же весело сказалъ графъ:- онъ отъ Рюрика въ прямомъ колѣнѣ летитъ внизъ. Древенъ!..

   - Древенъ! повторилъ князь и тотчасъ же вскипятился:

  

   - "И чѣмъ древнѣе ваши предки,

   Тѣмъ больше съѣли батоговъ!"