Красницкий Александр Иванович - Гроза Византии

о прибавить, но громкий крик перебил его.

Это Изок, долго всматривавшийся в Зою, вмешался и начал кричать, привлекая к себе общее внимание.

- Слушай ты, женщина! - гремел он. - Я знаю, я видел тебя и слышал, что в твоих жилах течет славянская кровь... Ведь, ты сама с Днепра, это говорили мне верные люди, ты должна знать полянского старейшину Улеба.

- Улеба! - воскликнула Зоя, и смертельная бледность выступила даже сквозь покрывавшие ее щеки румяна. - Что с ним?

- Он убит... убит по приказанию, вот, этого человека, который говорит с тобой, как друг... а его внуков, детей его сына Всеслава - они перед тобой - ведут на смерть, на муки, на позор... Радуйся, отступница, и да поразит тебя великий Перун своим громом!

Зоя совсем встала на носилках. Она с широко раскрытыми глазами слушала Изока. Теперь она вся бледная, с высоко вздымающейся грудью, соскочила с носилок и кинулась к юноше.

- Улеба! Ты сказал: Улеба, Всеслав? - повторяла она.

- Да... да... Я - Изок, а это - сестра моя, Ирина, мы - дети Всеслава.

- О, боги! Что же это... Никифор! Благородный Никифор!..

- Что прикажешь, несравненная!

- Умоляю тебя, отдай мне твоих пленников!

- Ты просишь меня об этом? Но, нет я не могу исполнить такого желания!

- Отчего?

- Этот варвар - преступник, он должен быть возвращен темнице Демонодоры, а эта девушка... ну, ты, конечно, поймешь меня, если я скажу, что отпустить ее мне мешает мое сердце.

- Ты их отдашь мне! Я этого требую!..

- Нет! Но прости, мне уже пора! Вперед!

По приказанию Никифора, гвардейцы со своими пленниками тронулись вперед.

- Но что же мне делать? - прошептала Зоя, - ведь, я так или иначе должна спасти их...

Марциан в ответ только пожал плечами, как бы желая дать понять, что в этом случае на его помощь нечего рассчитывать.

- Прости и прощай, несравненная Зоя, - произнес Никифор, - не гневайся на меня, что я не могу исполнить твоей просьбы.

После иронически-вежливого поклона он хотел идти вперед за солдатами, но выступивший вперед македонянин величавым жестом руки остановил его.

 

XXI. Перстень императора

- Постой, благородный Никифор, - заговорил он покойным, но, вместе с тем, и вежливым голосом, - остановись сам и прикажи остановиться твоим гвардейцам!

Никифор был изумлен этим дерзким, как ему казалось, обращением совершенно незнакомого ему человека.

- Кто ты, незнакомец? - воскликнул он. - Скажи мне сперва свое имя, чтобы я мог знать, с кем я имею дело!

- Сейчас ты это узнаешь: меня зовут Василий, а родина моя - Македония...

- А моя - Константинополь... Но довольно, дай мне дорогу, я должен спешить.

- Успеешь...

Тон голоса македонянина был очень самоуверен. Когда он услыхал спор Зои с Никифором, приметил волнение первой, он сразу же понял, что перед его глазами происходит что-то не совсем обыкновенное. Ему очень не понравился высокомерно вызывающий тон Никифора, о котором он и раньше слыхал много дурного. Он тотчас же принял сторону Зои и решил встать на ее защиту против этого видного, как он знал, вождя дворцовой партии зеленых. При этом ему захотелось испытать, так ли он, на самом деле, могущественен, как видно было по обращению с ним придворных, Марциана и даже самой Зои. Сверх всего этого, ему очень хотелось сделать угодное этой важной матроне, ставшей подругой дорогой ему Ингерины. Она могла ему оказать много услуг, хотя бы одной передачей вестей от Ингерины к нему и обратно.

Он решил действовать и смело преградил дорогу Никифору.

- Успеешь, - повторил он, спокойно глядя на него, - теперь я тебя прошу: исполни желание Зои!

Никифор даже покраснел от гнева. Он так и впился глазами в своего соперника и даже не видал тех знаков, которые ему делал Марциан.

Зоя тоже с удивлением смотрела на своего неожиданного защитника. Гвардейцы, заинтересовавшиеся этой сценой, остановились и также с удивлением ждали, чем все это кончится.

- Меня удивляет твоя настойчивость, - заговорил Никифор, - явился из какой-то Македонии, никому не известен, а смеет вступать еще в разговоры с гражданами великой Византии!.. Это - дерзость, которая заслуживает того, чтобы за нее поучили!.. Эй, ко мне!..

- Постой, - снова остановил его македонянин, - я вижу, ты очень горяч, но я приписываю твоей молодости и ничему другому... Добро на тебя не действует, и я буду разговаривать с тобой теперь иначе...

- Благородный Василий, молю тебя, - возразила Зоя, почувствовавшая, что Василий иметь полные основания говорить так с одним из предводителей императорских телохранителей. - Умоляю тебя, прикажи ему отдать мне этих людей.

- Не беспокойся, прекрасная Зоя, - отвечал Василий, - все будет, как ты желаешь.

- Никогда, - неистово закричал Никифор.

- Ты не отпустишь этих людей?

- Нет!

- Если даже я приказываю тебе именем императора порфирогенета?

Никифор на миг смутился.

- Чем ты можешь доказать это? - растерянно произнес он,

- Гляди!

Василий поднял в уровень с его глазами левую руку, на указательном пальце которой сверкал данный ему Михаилом именной перстень.

- Преклоняюсь пред волей несравненного и великолепного повелителя Византии, - и весь как-то съежившись, проговорил Никифор. - Эй, отпустите их!..

Это приказание было исполнено моментально.

- Ты довольна, прекрасная Зоя! - обратился к матроне, едва пришедший в себя от изумления, Василий.

- Я не знаю, как и благодарить тебя, благородный македонянин!

- Не надо благодарностей... но услуга за услугу. Когда останешься с глазу на глаз с великолепной Ингериной, передай ей...

- Понимаю, что Василий по прежнему люб...

- Тсс!.. Но кто отведет к тебе этих людей?

- Они пойдут сами домой... Дети Всеслава и внуки Улеба, обещаете ли вы без всякого сопротивления, не делая никаких попыток к бегству, последовать за мной в мой дом, где вы найдете прием, достойный вас прием?

- Обещаем! - в один голос отвечали Изок и Ирина.

- Тогда пойдемте!.. Следуйте за моими носилками... Василий, прошу тебя, проводи нас немного.

- Ты мне доставляешь одно только удовольствие этим твоим приказанием, Зоя, - поклонился Василий. - До свидания, Марциан... наши пути расходятся отсюда в разные стороны.

По знаку Зои, носильщики подняли ее и тронулись вперед. Изок и Ирина покорно последовали за матроной. Рядом с носилками пошел Василий.

Никифор проводил их злобным взглядом, Марциан же, как только носилки отошли подальше, разразился взрывом веселого смеха.

- Кто это? - скрежеща зубами, спросил у него Никифор.

- Я сам немного знаю... Известно только, что несравненная Ингерина раньше принадлежала ему, а потом он уступил ее нашему порфирогенету...

- Долой этого пьяницу! Я подниму на него всю гвардию... Но откуда у этого выскочки перстень императора?

- Он беседовал с ним с глазу на глаз...

- Вот как!... Но, чтобы то ни было, я должен ему отомстить!

- Будь осторожен!

- Все равно...

- Тогда, если ты только решился, у тебя есть очень верное средство для мести...

- Какое?

- Ты не догадываешься! А Склирена? Ведь, эта Зоя увела Изока, и, если суметь направить в нужную сторону ревнивое чувство женщины, можно горами ворочать.

- Ты прав! Склирена сломит и Зою...

- Это было бы хорошо. Не следует забывать, что Зоя принадлежит к "голубым"...

- Да, да! Пойдем же к Склирене...

- Нет, ты иди уже один... я в этом деле нисколько не заинтересован, да притом мне нужно зайти на ипподром...

Приятели расстались.

Почти в то же время и Василий расстался с Зоей.

- Еще раз благодарю тебя за услугу. Но, вот, еще просьба... ты знаешь Анастаса, эпарха, он главный начальник голубых, к которым принадлежу и я? - заговорила Зоя.

- Мне приходилось слышать о нем. Что же я должен сделать?

- Пойди к нему и расскажи о том, что я сделала... Никифор не простит мне, и я должна ждать неприятностей... Вардас болен; если бы он был здоров, я ничего не боялась бы... Исполнишь ты это?

- Я все сделаю для тебя, прекрасная Зоя, но теперь позволь мне тебя оставить... Ведь, этот Никифор не простит и мне, и я должен предупредить его...

- Иди, иди! И да благословит тебя Бог!

Василий, в самом деле, поспешил во дворец. Слова Зои о том, что Никифор не простит обиды, явились для него предостережением. Он понял, что в лице этого патриция он нажил себе смертельного врага, но эта предстоящая борьба нисколько не пугала македонянина: в ней он решил испытать свои силы... В случае победы он мог быть уверенным, что счастье обернулось к нему лицом.

В покои Михаила он был допущен немедленно.

Император был в состоянии полудремоты, когда вошел к нему македонянин. Парфирогенет сейчас же узнал его и даже обрадовался его появлению.

- А, это - ты! - закричал он, - с вестями, какими?

Василий начал было обычное приветствие.

- Не надо... скорее!.. что говорят?

- Весь народ восхваляет тебя и твою мудрость, несравненный!

- Знаю, все знаю - ты говоришь правду... А что о предстоящих ристалищах?..

- В Константинополе очень много мореходов, как я это теперь узнал, и народ на стороне голубых.. Раздражать его опасно!

- Знаю... Пусть зеленые держатся как можно скромнее!.. Но мною все довольны?

- Скучаю по тебе, великолепный, и все с восторгом встретят твое появление на ипподроме... Но я прошу у тебя одной милости...

- Уже? Как это скучно...

- Я прошу милости выслушать меня...

- А, говори!..

Василий поспешил рассказать, что произошло между Зоей и Никифором.

- Чтобы не раздражать голубых, я счел нужным для виду принять сторону Зои и приказал Никифору отдать ей этих пленных. Потом их можно будет снова взять, но, пока не кончились ристалища, голубые не должны иметь повода к возмущению народа.

- Так, так, ты поступил хорошо... Я хвалю тебя, - милостиво сказал Михаил. - Можешь оставить у себя мой перстень! Я вижу - он в хороших руках.

Сердце македонянина радостно забилось: счастье было в его руках!

 

XXII. За миг от признания

Зоя, Изок и Ирина всю дорогу не вымолвили ни одного слова. Только вступая уже под портик своих палат, матрона, обращаясь к юноше и девушке, произнесла:

- Добро пожалуйста! Вы оба входите сюда не как рабы, а как мои дорогие гости... Здесь, под этим кровом, вы находитесь пока в полной безопасности, а что будет потом, это мы увидим...

Эти слова удивили Изока и Ирину, как нельзя более. Что могло это значить? Ведь, еще так недавно они были жалкими рабами в руках грубых солдат, а теперь эта роскошно одетая, богатая, знатная матрона вдруг и в самом деле обращается с ними, как с дорогими гостями, не обращая даже внимание на то, что они были презираемыми в Византии варварами.

К их услугам явились рабы; как Ирине, так и Изоку было отведено по особому покою, им поданы были лучшие яства и пития...

Только сама хозяйка не выходила к ним.

Утолив первый голод, Изок снова почувствовал, что усталость последних дней берет свое. Оставшись один, он не мог преодолеть дремоты и быстро заснул крепким молодым сном, заставляющим забывать все на свете.

Ирина, напротив того, несмотря на все перенесенное волнение и усталость, и не думала спать. Теперь, очутившись одна сама с собой, она снова пережила все случившееся, и, чем больше она думала над событиями этого дня, тем все более и более разгоралась в ней ненависть ко всей Византии,и, вместе с тем, зарождалось желание отмщения тому грубому патрицию, которого она считала главной причиной своего плена и смерти старого деда.

Ни вмешательству знатной матроны, ни ее обращению с ними она не удивлялась. По своей наивной простоте она принимала все это, как должное. Она считала себя во всем безусловно правой и думала, что вместе с нею в ее правоте должен быть уверен весь мир, и всякий должен ей помочь, раз с ней случилась какая-нибудь беда.

Так прошел весь этот день, наступил другой, за ним третий, а Зоя все еще не показывалась к своим гостям. Изок и Ирина начинали скучать.

Зоя же с умыслом не выходила к молодым славянам. Она желала дать им время оглядеться, освоиться с своим положением и, вместе с тем, подыскивала способы не только к их освобождению, но и к тому, чтобы дать им обоим возможность вернуться в родную страну, на Днепре.

За это время ее несколько раз навестил вождь "голубых", эпарх Анастас, пользовавшейся, за болезнью Вардаса, расположением матроны. Он сообщил ей, что македонянин Василий быстро возвышается, что его положение фаворита императора становится все прочнее и прочнее уже по одному тому, что Михаил почти что не может обходиться без его совета.

О Никифоре ничего не было слышно. Зоя мало-помалу начинала успокаиваться.

Более покойная, она могла теперь явиться с сиротам, которым она дала приют в своем роскошном доме.

Изок и Ирина встретили ее появление громким криком радости. Наконец-то они увидели ту, которая была так добра к ним в это время. Ирина с восторгом протянула к ней руки, Изок благодарным взглядом смотрел на нее.

Зоя была растрогана этой встречею.

- Дети, вижу я, что вы благодарны мне, - говорила она с ними, прижимая к своему сердцу Ирину и протягивая руку Изоку, - вижу это и чувствую себя счастливой... видно, не совсем я покинута судьбой, пославшей мне вас... Счастливы ли вы?

- Благородная госпожа, - ответил за себя м за сестру Изок, - мы всем довольны здесь, в твоем доме, и, родись мы в Византии, счастливее нас не было бы в целом мире! Но подумай сама, можно ли быть счастливым вдали от родины, в позорном плену?..

- Ты прав, Изок, я понимаю тебя... Но что ты скажешь, если я нашла средства доставить вам и это счастье?..

- Неужели? О, благородная госпожа! Перун вознаградит тебя за эту доброту!.. А мы?.. Чем мы, бедные сироты, можем отплатить тебе за это?

- Вы вспомните обо мне, когда будете у себя... Поклонитесь величавому Днепру и передайте его приволью вздох моей груди... Знаете, на этих днях в Константинополе на ипподроме должно будет происходить ристалище. Когда весь народ и приближенные к императору будут на ипподроме, мои рабы выведут вас отсюда и проводят вас на трирему [31], которая и отвезет вас на родину.

- А сама ты?

- Я! Что вам до меня?..

- Но ты - такая же славянка, как и мы...

- Для меня все кончено... Я должна кончить мою жизнь здесь... Так, верно, суждено мне при рождении!.. Но не будем говорить об этом... Итак, вы видите, что все благоприятствует тому, чтобы вы, дети, вернулись на родину.

- Не знаем, как и благодарить тебя, добрая госпожа!

- Расскажите мне о своей жизни... о Днепре... о вашем отце...

Завязалась мирная беседа. Изок повел речь о всем, что делалось на родине. С нескрываемым восторгом рассказал он, как явились на Днепр норманские витязи Аскольд и Дир, как они помогли полянам освободиться от хазар и, наконец, стали сама править полянами, защищая их от набегов буйных соседей за очень умеренную дань. Больное место в этом рассказе Изока заняли и похождения его отца, Всеслава, ставшего одним из приближенных к Аскольду витязей.

- А о сестре своей не вспоминает ваш отец? - тихо спросила Зоя, перебивая рассказчика.

- Он часто мне говорил о ней...

Изок хотел еще что-то прибавить, но заменявшая дверь занавес в это время с шумом распахнулась. Зоя даже вскрикнула от неожиданности, но тотчас же успокоилась: в стремительно вошедшем мужчине она узнала эпарха Анастаса.

Он был бледен, тяжело дышал и, едва войдя в покой, тотчас же упал на сиденье.

- Зоя, Зоя! - прошептал он, - грозит беда!

- Что с тобой, Анастас? Какая беда? Кому?

- Прежде всего им, - указал он на Изока и Ирину, - а потом, может быть и тебе...

- Что же случилось?

- Михаил отдал приказ схватить их...

- Не может быть!

- Я знаю это из дворца... Пуст они бегут... Но поздно!.. Слышишь?..

У входа раздавался топот многих ног, бряцанье оружия.

- Именем императора! - послышался хорошо знакомый Зое насмешливый голос Никифора.

 

XXIII. Коварство

Напрасно Зоя была так спокойна относительно Склирены. Ближе, чем кому-либо другому, ей должен был бы быть известен мстительный характер подруги...

Склирена занимала в Константинополе такое же положение, как и Зоя. Она была вдова сенатора, но предпочитала свободу брачным узам, хотя в Византии того времени они были вовсе не тяжелы.

К Изоку она питала чисто животную страсть, а так как ее чувства были не разделены, и страсть осталась не удовлетворенною, то она разгорелась еще более и охватила все существо Склирены.

Когда Никифор рассказал ей о том, что Зоя отняла у него Изока ( об Ирине он нашел нужным умолчать), Склирена сразу почувствовала, как в ее сердце вспыхнула ненависть к подруге. Марциан был прав, когда сказал Никифору, что ревность женщины можно всегда направить по какой угодно дороге. Так и случилось с Склиреной. Она не желала знать, какие побуждения заставили Зою поступить так, и была уверена, что подруга завладела для самой себя предметом ее страсти.

Злоба ее прежде всего выразилась тем, что она изорвала в клочья драгоценную шаль, привезенную из далекой Индии, но это нисколько не облегчило ее.

- Что же делать! - воскликнула она, - я пойду и вырву ей глаза.

- И ничем не поможешь своему горю...

- Тогда как же поступить?

- Дай ей день или два успокоиться,а потом выпроси у порфирогенета приказ задержать и твою коварную подругу, и так интересующего тебя варвара...

- Никогда мне Михаил не даст указа о задержании Зои! Ведь, за нее эта проклятая Ингерина...

- Так ты и не говори императору о Зое...

- О ком же тогда?

- Пусть он прикажет схватить тех, кто будет найден в ее доме... Исполнение приказа я приму на себя, и ты понимаешь, что уже я сумею и твою вероломную подругу познакомить с тюрьмою Демонодоры...

План этот понравился Склирене. Они тотчас же начали вести интригу, но ей все не удавалось увидеться с Михаилом. Мешал этому Василий, действительно, занявший в течение этого недолгого времени место наперсника императора. Никифор Склирене указал на македонянина, как на врага, но влияние Склирены было слишком незначительно, чтобы повредить новому фавориту, успевшему в глазах Михаила затмить собою всех остальных приближенных.

Но женщина всегда добивается того, что ставит своей целью. Так было и в этом случае. Склирене удалось, в конце концов, добиться свидания с порфирогенетом и как раз в один из наиболее удобных для того моментов. Нерон Нового Рима находился в том состоянии, которое теперь называется похмельем. Он мог слышать слова, но смысл их не давался ему ясно. Это было самым удобным временем, чтобы выманить от него какое угодно повеление...

Склирена, войдя в императорский покой, прежде всего пала на колени пред императором и с мольбою протянула к нему руки. Тот сперва испугался, но разглядев пред собою женщину и притом умоляющую его, сейчас же принял напыщенный, важный вид.

- Ты - Склирена? Видишь, я знаю даже, как тебя зовут, я все знаю, - громко сказал он. - Что хочешь ты от меня?..

- Справедливости, великолепный, и кары для твоих врагов.

- Что, разве опять заговор? - не на шутку перепугался Михаил, - кто и где?

- Твои враги везде и всюду... Я не могу назвать тебе их имен, но могу указать место, где они собираются...

- Где же?

- Я не знаю, как зовут владельца дома, где собираются твои враги, но, если ты пошлешь со мной твоих телохранителей, я просто проведу их, и пусть они задержат тех, кого найдут в доме...

Михаил задумался...

- Мне кажется, что ты говоришь неправду, Склирена.

- Моя жизнь тебе порукой в том, что я говорю не ложь! Но, великолепный, если бы и задержали невиновных, то ты, ведь, сумеешь прочесть всю правду в их сердцах и отпустишь их, щедро одарив, а меня тогда прикажи казнить... Что в том, если и невиновные, ради блага Византии, проведут несколько часов среди твоих телохранителей, а если же это - виновные, то через это будет спасено государство.

- Ты права, Склирена, и я так и поступлю. Эй, позвать ко мне сюда Никифора!

Начальник телохранителей не замедлил явиться на зов.

- Вот, мы получили известие о новом заговоре, - сказал ему Михаил. - Ты сейчас же отправишься со Склиреной в тот дом, который она укажет, и схватишь...

Михаил остановился в затруднении, не зная, кого назвать.

- Кто там будет, - подсказала ему Склирена.

- Кто там будет, - как эхо, повторил порфирогенет.

Он хотел прибавить еще что-то, но Никифор, быстро выкликнув прощальное приветствие, скрылся за дверьми.

Вслед за ним из покоев Михаила скрылась и Склирена.

Оба они были очень довольны. Замысел их удался как нельзя лучше.

Едва они ушли, Михаил окончательно забыл об отданном им приказании. Склирена, Никифор и отряд телохранителей поспешили к палатам Зои.

Никифор видел, что какая-то мужская фигура вошла в дом. Сердце его радостно забилось, Ему почему-то показалось, что вошедший был македонянин Василий.

Но он ошибся, то был эпарх Анастас.

Склирена не вошла в дом. Спрятавшись за одним из его выступов, она с замиранием сердца ждала, чем кончится ее интрига.

Между тем, Никифор и телохранители распоряжались в доме Зои.

- Прости, несравненная, - говорил Никифор, обращаясь к матроне, - я прихожу сюда не по своей воле...

- Что тебе надобно?

- Прежде всего, вот, этого варвара и эту девушку... возьмите их!

- Прости, Никифор, - попробовал остановить его Анастас.

- Я исполняю волю императора, - пожал плечами тот, - и ты на моем месте поступил бы так же... Правда?

- Воля императора священна! - смущенно пробормотал Анастас.

- Очень рад, если ты соглашаешься с этим! Крепко ли вы их связали? А! Хорошо... Ну, теперь возьмите, вот, и эту пару!

И Никифор с злобным смехом указал на Зою и Анастаса.

- Как! Ты ошибаешься! - воскликнули те, отступая назад в удивлении, - нас не может касаться этот приказ.

- Не знаю... Я исполняю, что мне приказано! Что же вы стали? - крикнул он солдатам, - берите же их!..

Анастас схватился за меч; Никифор заметил это движение.

- Напрасно, - покачал он головой, - будь благоразумен, Анастас! Ведь, ты сам же сказал, что воля императора всегда священна.

- Но какая же наша вина?

- Не знаю...

- Не может быть, чтобы ты этого не знал...

- Вероятно, вам это скажут потом... Теперь же следуйте лучше за мной по доброй воле, иначе я и вас прикажу связать...

Тон, которым были сказаны эти слова, не допускал возражений. Зоя и Анастас поняли, что о сопротивлении не может быть и речи...

Дело было сделано быстро. Не прошло и часу, как Зоя, Анастас, Ирина и Изок - все вместе были заключены в мрачном подземелье...

Михаил же, увлекшись в этот вечер обычной оргией, так и не вспомнил о своем приказе.

Не в интересах Никифора или Склирены было напоминать ему об этом.

 

XXIV. На форуме

Наступил день, в который должны были происходить ристалища на ипподроме.

С первыми лучами солнца весь Константинополь, как один человек, поднялся на ноги. Из всех четырнадцати его округов народ спешил на форум, куда выходило самое большое число ворот для входа зрителей в ипподром. Вся жизнь столицы теперь сосредоточивалась здесь. В других местах город казался вымершим. Лавки были закрыты, рынки пусты. Во всем Константинополе, кроме форума, царила мертвая тишина.

Зато здесь был настоящий хаос звуков. Кричали, пели, свистели, и все это смешивалось в оглушительный гул, похожий на рев какого-то тысячеголового чудовища. Везде шел отчаянный спор о том, кто должен был победить в этот день.

Больше никакие вопросы не волновали толпы.

- Зеленые, зеленые, зеленые! - кричали во всю мочь сотни человек в разных концах форума.

- Голубые! - отвечали им тысячи.

- Мы за солнце, оно нас греет и взращивает жатву, без которой ни голубым, ни зеленым делать нечего...

- Долой красных! Что солнце, когда есть зимний снег, да здравствуют белые!..

- Да здравствует весна, да здравствует первая зелень!..

- Долой весну! Хлеб снимают осенью, да здравствуют голубые!

- Да здравствуют красные!..

- Держу заклад, что клячи красных растянутся на первой стадии... Я - за зеленых; у них не кони - ветер...

Такие крики разносились по всему форуму.

У красных и белых сторонников было немного. Они были теперь не в почете у византийцев. Они даже не играли и политической роли, тогда как борьба зеленых и голубых имела именно такое значение, как мы это знаем уже. Зеленые у простого народа никогда не были любимцами. Видя в голубых своих представителей, народ, в особенности чернь, поддерживали их, как олицетворение самого себя. Поэтому за голубых была заключена масса закладов и притом мелких, тогда как за зеленых всегда ставились крупные суммы.

В народе раздавались крики нетерпения. Казалось, что слишком долго не открывали ворот ипподрома. Все горели нетерпением. Только появление колесниц, направлявшихся к ипподрому, несколько успокоило толпу.

Первыми появились красные. Толпа встретила их хохотом, свистом, насмешками, хотя и кони красных, и возницы были превосходны.

Та же участь постигла и белых.

-Клячи, клячи, а колесницы - бочки водовозов! - гудела толпа при их появлении.

Однако, далее хохота, криков и свистков толпа не шла в выражении своей неприязни к мало значительным партиям.

Белые и красные проследовали на ипподром, не обращая на толпу ни малейшего внимания. Они так привыкли ко всему происходившему, что все эти сцены ничего не представили им нового.

Зеленые зато были встречены громкими криками одобрения. Хотя у них в толпе было не так много сторонников, как у голубых, все-таки они пользовались уважением. Колесницы зеленых гордо проследовали на ипподром, но, когда они скрылись, все на форуме стали оглядываться, как-будто ожидая еще кого-то...

- Где же голубые? Отчего их нет? 0 послышалось со всех сторон.

- Может быть, они уже на ипподроме?

- Когда же они успели попасть туда?..

- Видел ли их кто?

Оказалось, что голубых ни накануне, ни в этот день решительно никто в Константинополе не видал.

Толпа встревожилась.

- Где же они? Может быть, их не будет...

-Они должны быть! Если так, то они разорят половину Константинополя... Что будет тогда с нами?

Но как раз в это время отворили ворота на ипподром. Толпа забыла на время свои страхи и живой волной хлынула вперед, стараясь поскорее занять места.

В один миг ипподром весь был занят народом.

Толпа шумела, кричала, ревела, требуя начала ристалища, но его нельзя было начать, пока император не займет своего места.

Между тем, одна только его ложа оставалась пустою.

Вся знать Византии уже была на лицо.

Сенаторы, великий логофет, подчиненные ему логофеты, эпарх и префект, драгоманы, великий герцог, великий друкирий, со своими свитами каждый, заняли отдельные ложи. Среди них видны были куропалаты, протовестиары и протостаторы. Великий эпарх, окруженный варягами, и протоспафарий с телохранителями императора тесным кольцом окружили убранную золотом и серебром ложу, которую должен был занять сам порфирогенет.

Но, вот, со всех сторон понеслись громкие, восторженные клики.

Это византийский народ приветствовал своего повелителя...

Михаила несли на носилках. Он был одет с чисто восточной роскошью. Мантия из багряницы красивыми складками окружала его. Из-под нее видны были только пурпуровые полусапожки с перевязями. На голове порфирогенета красовалась корона в форме пирамиды, образуемой четырьмя золотыми дугами. Она вся была усыпана жемчугом и драгоценными камнями. На том месте, где дуги сходились, виден был золотой крест, от которого по нижнему ободку спускались сплошные нити жемчуга.

Рядом с порфирогенетом народ увидел женщину замечательной красоты. Она не была императрица, это видно было всем по отсутствию на ее голове короны. Тем не менее, все в Константинополе знали, кто она...

Эта была красавица Ингерина, новая подруга Михаила порфирогенета.

Рядом с носилками шел македонянин Василий. Он был один около императора и его подруги. Уже по одному этому всем стало ясно, что этот так недавно никому еще неизвестный человек теперь - новый временщик, новый вершитель судеб Византии и ее народа.

Михаил был в обычном для него состоянии похмелья и лениво поводил мутными глазами направо и налево, ожидая, когда толпа перестанет кричать и успокоится.

Но, вот, наконец, все стихло, и император подал знак к началу ристалищ.

Первыми выступили красные и белые, за ними из конюшен ипподрома показались колесницы зеленых...

Колесницы стали выравниваться...

Голубых не было...

 

XXV. Неудачное состязание

Толпа ожидала всего, но только не этого.

Где голубые? Что с ними случилось? Отчего они не вышли? С кем будут состязаться зеленые? Неужели с этими жалкими красными и белыми... Ведь, тогда пропадает весь интерес состязания...

На мгновение, однако, толпа занялась новым вопросом, что случилось с голубыми... Никто не мог объяснить этого, и теперь заговорило любопытство.

- Голубых, голубых! - ревела толпа.

Напрасно, в надежде отвлечь внимание бесновавшегося народа, пущены были колесницы трех партий - на них никто не обращал внимания. Теперь уже все зрители без различия партий требовали голубых, все хотели знать, что случилось.

Как раз в это время, когда напряжение достигло высшей степени, несколько византийцев, разукрашенных голубыми цветами, перескочили барьер, отделявший арену от места для зрителей, и знаками потребовали, чтобы толпа смолкла и дала им возможность говорить.

В этих людях все тотчас же узнали наиболее видных представителей партии голубых но все также были удивлены, что между ними не было их вождя Анастаса.

Разом все стихло. На ипподроме после оглушительного шума и рева наступила мертвая тишина.

- Народ константинопольский, - изо всех сил закричал один из голубых, - ты желаешь знать, почему мы не вышли на состязание? Так это?

- Так, так, говори! - как один человек, отвечала толпа.

- Я готов тебе сказать это, но только с позволения нашего великого императора.

Михаил и сам был заинтересован, почему голубые не явились на ристалище. Он повернул свою голову к говорившему и сделал утвердительный жест.

- О, солнце правды, олицетворенная мудрость империи! - воскликнул голубой, обращаясь к императору,а потом и к народу, - узнай ты и ты, народ византийский, что мы уклонились от состязания на этот раз потому, что нет между нами нашего вождя - эпарха Анастаса, который должен был руководить нами. Как мы могли явиться без него на борьбу с таким мощным соперником, как зеленые? Он знал все, что касалось нас, он подготовлял ристалище, и теперь его нет... Пусть же простит нам народ византийский, и те кто держал за нас заклады, беспрекословно отдадут их своим противникам, но пусть все знают, что уклонились мы от состязаний не по своей вине...Пусть всякий, кто несет из-за нас убытки, не жалуется на нас, мы нив чем не виноваты!

- Кто же виновен? Чья вина? - заревела толпа, - где Анастас? Где он?.. Он не умер, об его смерти ничего не было слышно... Говори же, где он?

Голубой на минуту смолк и взглянул в сторону Михаила.

Крики же становились все сильнее и сильнее, требования все настойчивее и настойчивее.

Наконец, говоривший сделал знак рукой.

Толпа поняла, что он готов сообщить причину, и снова замолкла.

-Народ византийский, - еще громче, чем прежде, закричал он, - вождь голубых Анастас по приказанию императора Михаила порфирогенета за неизвестную вину заключен в темницу Деменодоры; оттого мы и не можем принять борьбы с зелеными.

Как гром, поразила эта весть весь ипподром.

Так, вот, где причина,вот, почему не явились голубые - о, ёто все - происки зеленых, не надеявшихся на победу!.. Так, вот, кто разоряет стольких византийцев, державших против дворцовой партии... Измена! Предательство!

Несколько мгновений продолжалась тишина, но потом сразу поднялся такой гам и крик, что, вот-вот, казалось, развалятся стены ипподрома от одного только вызванного им сотрясения воздуха.

- Пьяница, внук Бальбы, долой его, вон его! Анастаса! Анастаса! Смерть зеленым!.. Перебить их всех!.. - неслось со всех сторон.

С народом, да еще на ипподроме, шутить не приходилось.

Этого не позволяли себе даже императоры, безусловно любимые византийцами, к порфирогенету же чернь была холодна: любовью народа, которому нелегко жилось при нем, он не пользовался.

- Как прав ты был, о, великий! - наклонился к Михаилу Василий, - когда приказывал не раздражать голубых.. Но около тебя не достойные слуги, осмеливающиеся не исполнять твоих приказаний.

- Я знал, все это знал, - лепетал растерявшийся порфирогенет. -Но кто этот ослушник?..

- Никифор... Он сам говорил, что бросил в тюрьму Анастаса по твоему приказанию.

- Я никогда этого не приказывал, я очень люблю Анастаса, сегодня я хотел держать за него заклад... Никифор поплатится за это. Прикажи... нет, ты слишком добр, я распоряжусь сам... Подойди сюда! - жестом позвал к себе император начальника варягов. - Я тебе приказываю сейчас же схватить Никифора, ты знаешь? Телохранителя моего, и чтобы сегодня же мне принесена была его голова... Только не забудь положить ее на золотое блюдо, я терпеть не могу ничего иного... Так, Василий, ты слышал, скажи им это...

- Мне кажется, великолепный, что ты хотел освободить прежде Анастаса и поручить мне уже это передать народу?

- Да, да! Я это приказал тебе... не говори про Никифора, скажи про Анастаса...

Пока происходил этот разговор, толпа приняла уже совсем другой характер. Крики и брань прекратились. Повсюду выламывали скамьи, готовясь к нападению.

Василий приказал телохранителям и варягам плотным кольцом окружить ложу Михаила, а сам, выступив вперед, протянул к толпе руки, давая этим знать, что он желает говорить.

Страсти не успели еще разгореться, жест македонянина был замечен и понят.

На ипподроме все смолкло.

- Народ византийский! Великий император поручил мне сказать тебе, - не менее громко, чем представитель голубых, заговорил Василий, - что враги и его, и твои помии его ведома сделали то, о чем ты услышал из уст почтенного патриция. Император всегда любил и любит Анастаса и голубых, он уже приказал наказать виновного и немедленно освободить невинного эпарха... По приказанию императора, голубые выйдут на борьбу с зелеными, в этом порукою слово великого Михаила порфирогенета. Доволен ли ты?

Толпа - что дитя. Ее впечатления сменяются с необыкновенной быстротой. Крики: "да здравствует император!" - были ответом на эту речь македонянина.

Буря была предотвращена...

Михаил не остался более на ипподроме. Он был испуган и дрожал за свою жизнь. Подтвердив еще раз свое приказание относительно Никифора, он приказал унести себя во дворец.

Василий тотчас же его именем отдал приказание об освобождении Анастаса и Зои. Он долго ждал возвращения посланного, но не дождался и сам пошел в тюрьму.

На ипподроме, между тем, продолжалось состязание колесниц.

Народ отвлекся, стал держать пари за состязавшихся и даже обратил свое внимание на красных и белых.

На этот раз они ему показались интересными.

Но его ждал еще сюрприз.

Лишь только голубые узнали, что отдан приказ об освобождении их вождя, они, не дожидаясь даже его, поспешили выйти на арену.

Крики восторга приветствовали их колесницы.

Зеленые не знали, что и делать. Теперь они очутились в положении голубых. Их вождь Никифор был схвачен на их глазах варягами по приказанию императора, и они немедленно узнали, какая участь его ждет...

Опечаленные, расстроенные, они провели бег так, что голубые без всякого труда завладели лавровым венком...

Пока происходил бег колесниц, веселый и всеведущий Марциан с уверенностью рассказывал, что происшедшее не обошлось без участия Василия Македонянина..

А тот, между тем, напрасно искал Анастаса и Зою в дворцовой тюрьме.

Их нигде не было...

 

XXVI. Бегство

Накануне ристалища Никифор, даже не предчувствовавший, какая участь его ждет, имел продолжительное свидание с Склиреной.

- Что нам делать теперь? - с тревогой спрашивала Склирена. - Ты знаешь ли, эта проклятая Ингерина уже несколько раз спрашивала меня о Зое!

- А Михаил - меня об Анастасе.

- Что же делать? Ведь, этот проклятый македонянин не задумается сказать, где они находятся и по чьей вине попади они в подземелье...

-Ты рассуждаешь верно... Будет очень жаль, если все наши хлопоты пропадут напрасно! Ведь, ты еще не утешена этим варваром, насколько я знаю?

- А ты - славянской девчонкой.

- Тоже! Потому-то я и говорю, что будет очень жаль, если все наши труды пропадут даром...

- Разве они не могут умереть там?

Никифор отрицательно покачал головой.

- Ты забыла, что за них македонянин... Умереть они могут, но их тела скрыть будет нельзя...

- Однако, ведь, нельзя же их и выпустить...

- Соглашаюсь с тобой!

- Стало быть, нам нет никакого исхода...

- Постой, я, кажется, напал на счастливую мысль. Но тут, Склирена, ты должна мне помочь.

- Я готова все сделать! Говори, что нужно?

- Тогда наклонись ко мне, и я на ухо скажу тебе, что я придумал...

Никифор шепотом передал Склирене свой план. Та, пока он говорил, все время одобрительно кивала головой, а когда он кончил говорить, вскочила и принялась громко хлопать в ладоши.

- Как хорошо придумано, Никифор, как хорошо! Мы спасены...

- Я думаю, если только тебе удастся сделать все, что я говорю...

- Но ты уверен, что их ждет судно?

- Да, я знаю это от тех, кто ходил нанимать мореходов.

- Все складывается в нашу пользу.

- Итак, ты будешь действовать?

- Да, завтра!

- Завтра, но только тебе не придется быть на ипподроме.

- Голова дороже ипподрома.

- Я думаю!..

Они расстались оба очень довольные друг другом.

Между тем, в подземелье, где были заключены узники, происходили другие сцены.

Анастас переносил тюрьму со стойкостью философа. Он все эти дни почти не вставал с кинутого для него пука соломы, мало говорил и к тяжелому положению относился довольно беззаботно. Зоя, напротив, совсем упала духом. Она не могла понять, откуда постиг ее удар, и плакала по целым дням. Ирина напрасно старалась утешить ее, слова не помогали, а, напротив, еще более увеличивали скорбь Зои. Однако, она нисколько не раскаивалась в том, что приняла участие в судьбе молодых славян; хотя она и видала, что это заключение было местью Никифора, но сам по себе Никифор казался ей таким незначительным, что о нем она даже думала без злобы.

Покойнее их всех троих был Изок. Эта тюрьма не была для него новой. Он был заключен теперь не один и надеялся, что какой-нибудь счастливый случай снова выведет его отсюда.

Так шли томительные дни.

- Сегодня ристалище, - вспомнил Анастас о дне, в который он должен был выступать со своими голубыми на ипподроме.

Ему никто не ответил. Ирину и Изока ристалище не интересовало, а Зое в эти минуты было не до того.

Она знала, что такое темница Демонодоры.

Очень-очень редко кто выходил оттуда живой. Императрица Феодора, устроив это мрачное здание, выказала большую сообразительность. Заключенный туда забывался всеми и на всегда...

Все это знала Зоя, и на сердце у нее становилось все тоскливее и тоскливее...

В это день тоска особенно одолела Зою, она не могла даже скрыть своих чувств и несколько раз начинала плакать...

Но вскоре этот день показался им всем самым счастливым в жизни - по крайней мере Зое и Анастасу.

Совсем не в урочное время дверь в подземелье отворилась, и вошел тюремщик.

- Благородная Зоя и ты, благородный Анастас, - обратился он к ним, - прошу вас следовать за мной.

- Куда?.. - спросили они в один голос.

- Вы сейчас это узнаете... Идите...

- Но вернемся ли мы сюда?..

- Не знаю этого... Спешите же, вас ждут!..

Он вывел их из подземелья в светлый тюремный коридор.

Там, к великому своему удивлению, Зоя и Анастас увидели ожидавшую их Склирену.

Молодая вдова с криком радости кинулась на шею Зои.

- Наконец-то я увидела тебя!.. Милая моя, дорогая Зоя!.. О, если бы ты знала, как мучилась я за вас!.. Этот негодяй Никифор...

- Постой, - отстранила ее Зоя, - скажи прежде, зачем ты пришла сюда?

- Спасти!

- От чего?-

- От смерти... Этот Никифор!.. За что он так озлоблен на вас?.. Но некогда говорить, иначе будет поздно... Сегодня ристалище... кто знает, что может случиться после?.. Бегите!..

- Бежать? Куда?..

- Подальше отсюда... я слышала, Зоя, у тебя нанят корабль; воспользуйся им... Я подкупила тюремщиков, и вы уйдете отсюда свободно... Кругом никого нет, все на ипподроме... спешите на корабль, и пусть он немедленно поднимает паруса и уходит в море...

- Я ничего не понимаю... Ты намекаешь, что нас после ристалища ждет казнь, за что?

- Разве пьяница знает за что! Он приказывает, его приказанья исполняют... Бегите, бегите сейчас! Я принесла вам простое платье...

- Мы верим тебе... Но мы возьмем с собой и тех славян, которые заключены с нами...

- Нет, нет, их нельзя брать... их не выпустит тюремщик на волю, и из-за них них он задержит и вас... Спешите же!..

- А наше имущество?..

- Я позабочусь о нем... или нет! Лучше ты, Зоя, и ты, Анастас, напишите сейчас македонянину Василию... он в большой силе... пусть он позаботится о том, что вы оставляете здесь... вот таблица, вот стиль... пиши же, Анастас, и идем!..

Тон ее был так убедителен и искренен, что ни Анастас, ни Зоя не заподозрили даже, что перед ними ложный друг.

Оба они быстро написали таблицы к Василию.

В них они объяснили, что бегут, спасая свою жизнь и вернутся тогда, когда Михаила пьяницы не будет на византийском престоле.

Вместе с этим они поручали все свое оставленное имущество ему на сохранение, и Зоя от себя, кроме того, просила позаботиться об Изоке и Ирине, которым в случае, если она не возвратится, отдавала все свое имущество...

Придуманная Никифором хитрость удалась.

Своим беспричинным бегством Анастас и Зоя снимали с него всякую ответственность.

Ристалище еще не начиналось, когда нанятая Зоей трирема под всеми парусами выходила в море, унося с собой двух беглецов.

 

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

 

ЧАСТЬ II. На берегах Днепра

I. Пророчество

Это было вскоре после смертных страданий и смерти Исуса Христа. Он умер, поведав всему миру кроткую братскую любовь, плату добром за зло, но благая весть об Его святом учении пока хранилась и распространялась в одном только еврейском народе и едва-едва, в виде неясных туманных слухов, достигала до более или менее отдаленных от Палестины народов древнего мира...