Красницкий Александр Иванович - Гроза Византии

ии названного Великим, так как именно со времени его царствования христианская религия сделалась господствующей в Римской империи...

Диоклетиан, утомленный в борьбе с христианством и введением новых реформ в империи, в 305 году Рождества Христова сложил с себя титул императора и, удалившись от престола на родину, стал заниматься садоводством, предоставив управление империей своим цезарям Лицинию и Констанцию Хлору, между которыми вскоре возникли раздоры, выдвинувшие на театр исторических событий Константина, сына Констанция Хлора.

Междоусобная война соправителей окончилась решительным поражением легионов Лициния легионами Константина, наследовавшего титул цезаря после смерти своего отца и провозглашенного легионерами императором.

Легионы Константина, доставившие ему императорский титул, состояли из христиан, которые, помня хорошее отношение к ним его отца и благочестивой матери Елены, ставшей уже христианкою, были преданы своему императору, несмотря даже, на то, что он был язычником. Кроме этого, они воодушевлены были данными им Константином знаменами с изображением креста, вместо римского орла.

Такая замена символом христианского спасения греческого орла произошла по следующему случаю.

Константин перед сражением со своим соперником Максенцием увидел во сне сияющие на небе крест с надписью, которую можно перевести по-русски словами: "сим знамением победишь". Под впечатлением этого сна он тотчас же приказал обложить золотом копье с крестообразной перекладиной и привесить к ней пурпурную ткань с изображением на ней своего портрета с сыновьями и это знамя, увенчанное крестом, вручил своим легионам, а вместе с ним и щиты, также с изображением креста. Легионы, считая себя под покровительством креста, с религиозным воодушевлением бросились на неприятеля и, разбив его, доставили Константину единодержавие в империи.

Константин, получивший в истории титул Великого, при самом вступлении на престол прекратил преследование христиан и дал полную свободу развитию их религии, но в то же время он не стеснял и язычество. Христианская религия, благодаря этому, быстро стала распространяться во всех слоях империи, а над могилами мучеников стали строиться христианские храмы, и богослужение, совершаемое до того времени в криптах катакомб подземного Рима, перешло в открытые храмы и совершалось совершенно открыто.

Но это предпочтение "религии рабов" перед древнеримской породило неудовольствие при дворе императора, а новый его строй и изменение государственной жизни, вместе с разделением империи на префектуры, оказались очень не по сердцу высшим сословиям. Образовались партии недовольных к большому прискорбию императора. И он сам, не чувствуя безопасно в Риме, задумал расстаться с ним и основать новую столицу.

Долго Константин отыскивал место для основания новой столицы, и, наконец, внимание его остановилось на дорийской колонии Византии, подчиненной Риму при обращении Греции, Македонии и Фракии в римской провинции и разрушенной как было упомянуто выше, в конце второго века римлянами, за попытку к освобождению.

Константин, облюбовав Византию и объявив, что здесь будет новая столица Великой империи, согласно древне-римскому обычаю, сам провел плугом ее границы, и, вот, на рубеже Европы и Азии возникла столица Восточной империи в 330 году и была названа ее основателем "Новым Римом", а народом - Константинополем.

Новая столица, благодаря прекрасному климату, выгодному своему местоположению и дарованным привилегиям, вскоре затмила своим великолепием гордый старый Рим и вскоре стала столицей не только могущественнейшего государства, но и колыбелью православия и затем центром восточной империи...

Мы остановились так долго на характеристике Рима именно с той целью, чтобы показать нашим читателям, как возрос Новый Рим - Константинополь, явившийся в нравственном отношении осколком старого.

А теперь, покончив с этим старым, мы перейдем к новому.

 

VI. Новый Рим

Константин Великий, восстановив в достойном новой столицы блеске Византию, все еще оставался в Риме.

Важный шаг - признание христианства государственной религией, был уже совершен им, но сам Константин все еще не проникся великими истинами нового учения и в душе, если он и не оставался язычником, то сохранил все-таки все, что было отличительной чертой римлян в период упадка.

Он был коварен, жесток, свиреп. Кровопролитие не останавливало его. Он легко отдавался первому порыву и под влиянием его совершал преступления, которые были немыслимы, если бы он проникся истинами христианства до глубины души.

К таким преступлениям должно быть отнесено убийство Константином своего сына - юноши Криспа.

Этот юноша был рожден императором от первой его жены Минервины и, как первенец, являлся наследником престола. Крисп, воспитанный под наблюдением философа Лактанция, оказался чрезвычайно способным полководцем, а по личным качествам - человеком чрезвычайно симпатичным. Признанный в 17 лет цезарем, он управлял Галлией, освободил ее от германцев, отразил в междоусобной борьбе своего отца с Лицинием неприятельский флот и всем этим успел приобрести себе уважение войск, любовь народа и почесть при дворе.

Но, кроме этого, на свое несчастие он возбудил тем же самым в своем отце завистливое чувство к себе.

Это чувство обратилось в ненависть, и, когда мачеха Криспа, Фауста, оговорила юношу перед своим супругом и его отцом в попытке соблазнить ее, Константин, не слушая никаких оправданий своего первенца, приказал его казнить.

Однако, народ, солдаты, придворные все были за Криспа, все требовали его оправдания, и испуганный Константин не посмел противиться народной воле. Он сделал вид, что милует сына, и ограничился только ссылкой его в Истрию, где вскоре несчастный юноша был по приказанию отца убит...

Но в этой смерти сказалась воля судьбы.

Весть об убийстве Криспа вызвала в Риме такое негодование - тем более, что Фауста была изобличена в это время во лжи матерью императора - Еленой, - что пребывание Константина в вечном городе стало не безопасным. Народ прямо оскорблял его на улицах, и, скрепя сердце, Константин покинул Рим, объявив, что он переносит столицу империи в Византию.

С этих именно пор началось не прекращавшееся уже вплоть до разорения Византии сперва крестоносцами, а потом турками, великолепие этого города, затмившего собою Рим.

В течение девяти столетий копились здесь лучшие произведения искусства, особенно ваяния. В Византию было перенесено из Рима древнейшее изваяние волчицы, своей тенью показывавшей часы. Тут была колоссальная статуя Юноны, конная статуя Беллерофонта, громадная статуя Геркулеса, захваченная римлянами в Таренте, необыкновенная по своей красоте статуя Августы-Елены, святой матери основателя Византии императора Константина. Каждый из императоров стремился украшать свою столицу статуями и бюстами, и своими, и своих предшественников, и выдающихся людей своего царствования.

Самый город, который таким образом являлся сокровищницей богатства всего мира, вполне соответствовал своему назначению. Еще только наметив здесь место новой столицы, Константин Великий сам копьем начертил на земле направление ее стен, и эти стены, как свидетельствуют историки, были в семь раз больше стен прежней Византии. Заботясь о блеске новой столицы, первый христианский император построил множество богатых зданий, собрал массу памятников и драгоценностей из всех мест своей империи. Главная городская площадь, как и в Риме, носила название форума. Она была великолепно разукрашена портиками, триумфальными арками, из которых есть сохранившиеся и до нашего времени [8]. Ипподром [9], для излюбленных в то время сперва римлянами, а потом и византийцами, конских состязаний, был возобновлен и окружен роскошнейшими по своей архитектуре и убранству зданиями, украшен древними статуями, свезенными на него отовсюду. Наконец, устроен был колоссальный водоем, известный под названием "тысяча и одной колонны". Выстроено было множество церквей, отличавшихся сказочным, доступным только восточной фантазии великолепием.

Возводя новую столицу, Константин Великий назвал ее Новым Римом, но современники и потомство, признавая обновленный новый город созданием исключительно этого императора, назвали его городом Константина - Константинополем,а название "Новый Рим" сохранилось в надписи на одной из колонн ипподрома. Но, вместе с тем, за новой столицей осталось и прежнее название - Византия.

Чтобы привлечь в Византию возможно более населения Константин давал жителям массу льгот и преимуществ, причем члены городского совета возводились даже в сенаторское достоинство. Следовавшие за Константином императоры действовали в том же направлении.

Византия, т.е., Константинополь, несмотря на разрушавшие его несколько раз землетрясения, опустошительные пожары, набеги варваров, быстро разросся. Он состоял из 14 округов, из которых 12 лежало внутри городской стены. За нею расположен был также лагерь семитысячного отряда Готов - телохранителей царствовавшего императора, который собственно и составлял 13 округов [10]. В 14-ом тоже загородном округе находился Влахернский дворец.

Стена Константина в 411 году была разрушена землетрясением и вновь восстановлена Феодосием II, ввиду ожидавшегося нападения гуннов. Эта стена через 14 лет тоже была разрушена землетрясением и только в 477 г. выстроена почти сохранившаяся и поныне двойная Феодосиева стена [11]. Это являлось настоятельной необходимостью, потому что Константинополь и его богатства отовсюду, как магнит, привлекали к себе варваров [12].

Но особенно замечателен был большой императорский дворец, выстроенный Константином Велиеим между ипподромом и роскошными садами уступами, спускавшимися к самому Босфору. Особенного великолепия он достиг при Феодосии, выстроившем в садах дворца пять различных церквей.

Дворец этот поражал даже варваров красотою своей архитектуры. Колонны из фригийского мрамора поддерживали полукруглые портики, везде было золото, серебро, мрамор, порфир, живопись, мозаика, пурпур. В садах, кроме естественных деревьев, было установлено отлитое из бронзы дерево, с искусственными птицами, заводившимися во всякое время и, таким образом, певшими по первому приказу императора. У входа во дворец поставлены были прекрасно вылитые из золота львы, которые ворочали головами и издавали рычанье. В разных местах дворцового парка были фонтаны, бассейны которых по краям были выложены серебряными плитами.

Как и в древнем Риме, самой роскошной частью дворца был триклиний.

Что такое был вообще Константинополь, лучше всего видно из описания путешественника того времени Вениамина Тудельского, который говорит:

"Здесь,в этой царице городов, собраны богатства всей греческой (византийской) империи. Башни Константинополя полны доверху запасами золота, шелка, пурпура. Ежедневно уплачивает этот город своему правительству 20,000 золотых монет [13], собранных с лавок, харчевен, рынков, где торгуют купцы их Египта, с Руси, от Венгров, из Рима, Испании, Африки и всего мира".

Это свидетельство очевидца относительно доходов, указывает, что Константинополю было из чего украшаться и год от году становиться все более и более великолепным.

Ясно, что это великолепие поглощало массу средств. Но куда же было их девать, как не на украшение столицы? Государственные доходы превышали расходы, а все правители как Рима сперва, так и Византии потом, никогда не давали себе труда заботиться ни о народном благосостоянии, ни о скреплении государства в его границах. Они стремились только создавать сии престолы да, добившись власти, жить в свое удовольствие, не думая ни о чем другом.

Провинции страдали. За их счет шло украшение столиц, на их столицы защищались от врагов, а провинции первые выдерживали нападения варваров.

Мы уже видели, как украсился за счет целой империи один только Константинополь.

В нем одно здание нового Капитолия стоило сумасшедших денег. Кроме Капитолия, было два театра, восемь публичных бань, пятьдесят два портика, четыре громадных зала для заседаний сената, четырнадцать церквей, четырнадцать дворцов и четыре тысячи частных домов, принадлежавших исключительно местным богачам...

Бедность ютилась, где попало...

 

VII. Святая София

Ранее мы говорили о великолепии византийских зданий...

Рим в свое время тоже замечателен был своими постройками. Римские театры и, вообще, публичные постройки поражали своей грандиозностью. Об этим и теперь нам говорят развалины Колизея, воздвигнутого при Веспасиане евреями-рабами, которых привел из Иерусалима после его разрушения Тит.

Не меньшей славой пользовался и пользуется сохранившийся до сих пор мавзолей Адриана. Затем обращали на себя внимание водопроводы, публичные бани, триумфальные арки и, наконец, храмы богов.

Христианская Византия также много посвятила труда украшению храма Единого Бога. Церкви Константинополя поражали своей величественной архитектурой и великолепием своей отделки внутри.

Но со времени Юстиниана гордостью Константинополя, или Византии, стал построенный этим императором храм святой Софии, в память усмирения бунта,в который этот государь едва не лишился престола.

Задумав соорудить храм, Юстиниан обратился к знаменитейшим зодчим своего времени - Анфимию из Траллеса и Исидору из Милета.

Он желал, чтобы воздвигаемый памятник стал для него великим памятником, и потому не щадил для постройки никаких издержек. Под руководством Анфимия и Исидора на постройках ежедневно заняты были до 10,000 человек каменщиков, плотников и других работников.

По мысли Юстиниана, храм святой Софии должен был превзойти все когда-либо существовавшие храмы своей величиной и роскошью. Золото, серебро, слоновая кость, дорогие породы камней были употребляемы для постройки и украшения в несметном количестве. Со всех концов империи свозились колонны и глыбы редких мраморов, шедшие на убранство храма. Результатом этого было то, что невиданное и неслыханное великолепие поразило даже народную фантазию, и в Византии сложились легенды, что в постройке зодчим помогали сами небесные силы.

На том месте, где задумал Юстиниан постройку, был уже храм, построенный Константином, во имя божественной мудрости - святой Софии. Тот же храм, над которым так оскорбительно для христиан место святого Креста уже четыре столетия занимает магометанская луна, построен на том же месте, как и первый, но гораздо позже. Первый был мал для многочисленного христианского народонаселения, и Констанций, сын Константина, увеличил его. В 404 г., в царствование Аркадия, он был сожжен во время смятения. Император Феодосий вновь отстроил собор. Впоследствии еще раз он сгорел,и только император Юстиниан выстроил новый каменный храм св. Софии в несравненно больших размерах и с большим великолепием. Этот-то храм и сохранился до наших времен. Чтобы выполнить свой замысел, император приказал всем губернаторам отыскивать мраморы, колонны и скульптурные украшения для нового храма. Последний пожар, уничтоживший остатки прежнего храма, был в январе 532 года, а 23-го февраля того же года был заложен первый камень нового. Новый храм строился около семи лет, и в декабре 538 года праздновали его окончание, но семнадцать лет спустя восточная часть главного купола обрушилась от землетрясения и пала на драгоценный алтарь и амвон. Это несчастие нисколько не уменьшило рвения Юстиниана: он возобновил церковь с большею прочностью и великолепием, и 24-го декабря 568 года, перед днем Рождества Христова, праздновали ее освещение. Под руководством двух главных архитекторов - Анфимия Траллесского и Исидора Милетского, ста других архитекторов управляли работами, и каждый из них имел под своим начальством по сто каменщиков. Пять тысяч работников трудились на правой стороне храма и столько же на левой. По византийским преданиям, Ангел начертал план этой церкви императору во время сна. Император ободрял работников деньгами и своим присутствием и, вместо того, чтобы по восточному обычаю отдыхать после обеда, он обвязав голову платком и с палкою в руке, ходил осматривать работы в самой простой полотняной одежде. Все сословия внесли денежную дань на построение его. Мрамор всех цветов - белый, розовый, зеленый и голубой, гранит Египта и порфиры, а также драгоценные колонны, извлеченные из разных древних языческих храмов: восемь порфировых колонн нижнего этажа знаменитого храма Солнца в Бальбеке, другие восемь из храма Дианы в Эфесе - украшали его. Замечательно, что материалы, вошедшие в состав здания, взяты из храмов, принадлежащих почти всем религиям языческим, так что оно опиралось на колонны храмов Изиды и Озириса, Солнца и Луны (в Гелиополисе), Минервы Афинской и Аполона Делосского. Вообще, во всем здании преобладает форма святилища храма Соломонова. Чтобы легче понять устройство собора св. Софии, надо вообразить пространный четырехугольник, к которому с четырех его сторон примыкают четыре меньших квадрата и тем образом внутри главные части здания и форму креста. По углам среднего большого квадрата выстроены четыре массивных столба ( пильеры ) вершины которых соединены между собою полукруглыми арками, и поверх всей этой аркады возвышается огромный купол, имеющий 35 метров в диаметре. Купол, по видимому, упирается на арки только четырьмя точками, а остальная часть его поддерживается пандативами (треугольники в пересечении арок), которые начинаются на острых углах пильеров и идут вверх, так незаметно округляясь, что кажутся простыми легкими жилками, а точки опоры этого гигантского свода ускользают от глаз наблюдателя, и купол кажется висящим в воздухе. Верхняя точка свода возвышалась на 61 метр над полом церкви; длина церкви внутри стен 81 метр, а ширина 60 метров. К восточной и западной части здания состоит из девяти куполов, возвышающихся один над другим. Остальная часть была покрыта мраморными плитами, а сами купола - свинцовыми листами. Полукупола и ниши поддерживаются как четырьмя главными пильерами, так еще другими четырьмя меньшими, и под каждой нишей - по две порфировые колонны с капителями и базисами из белого мрамора. С севера и юга главного квадрата, под арками, между каждыми двумя большими пильерами, помещаются по четыре колонны из прекраснейшего гранита, поддерживающие хоры или галереи для женщин, которые у древних христиан стояли во время богослужения отдельно. На 24-х других колоннах из египетского гранита примыкают к хорам боковые галереи, освещенные окнами в три яруса: в нижнем и среднем по семи окон, а в верхнем пять. Главный купол освещен 4-мя окнами. Над 40 колоннами нижнего этажа расположены в верхних галереях 60 других и выше входных дверей еще семь, так что всего 107 колонн. Этому числу на Востоке приписывали таинственное значение. Все колонны верхнего этажа мраморные или гранитные, превосходно полированные и гладкие, но карнизы и архивольты поверх этих колонн совершенно фантастические. Они украшены бесчисленным множеством листьев и полосок в виде галунов, перемешанных и переплетенных между собою. Главный купол, для соединения полного развития его размеров с легкостью стиля, сложен из глиняных горшков, которые до сих пор удивляют своею крепостью; они сделаны из легкой глины, найденной на острове Родосе, и так легки, что вес 12-ти горшков равен весу одного обыкновенного кирпича. Стены сложены из кирпича и все покрыты мраморными плитами, а пильеры - из больших известковых камней, сцепленных между собою железными связями, и гладко оштукатурены известковым раствором на масле под мрамор различных цветов.

Карниз над основанием купола сделан из белого мрамора: простота господствует в его профиле. Везде на стенах блистали прежде изображения Богоматери, апостолов, евангелистов и греческих крестов, с надписью: "Сим знамением победиши!" В купол сделано изображение Отца Предвечного и четырех херувимов. Все это было исполнено из мозаики и цветного стекла, смешанного с серебром и золотом. В четырех пандативах помещены мозаичные изображения херувимов в колоссальном размере. Перед входом в храм был атриум, четырехугольный открытый двор, обнесенный портиком и вымощенный плитами, посреди которого был сделан бассейн. Одна только передняя галерея партекса, или паперти, была без украшений. В следующей внутренней галерее, у входных дверей, был представлен мозаичной работы архангел Михаил с огромным поднятым мечем. Все живописные изображения были нарисованы красками по золотому полю. В восточной полукруглой части был помещен престол, патриаршее место и другие места для соборного сидения. Эта часть была отделена невысоким иконостасом из кедрового дерева, украшенным 12-ю серебряными колоннами, на котором помещены образа Спасителя, Божией Матери, апостолов и другие. Главные богатства были заключены в алтаре: золото, серебро и драгоценные камни блистали там на каждом шагу и особенно в украшении престола. Император желал, чтобы он был сделан из вещества, которое было бы драгоценнее золота, а потому верхнюю доску его сплавили из золота и серебра с мелкими драгоценными камнями и алмазами. Неудивительно, чтоб, по преданию, император при виде своего творения, взойдя в него, с восторгом сказал: "Хвала Господу, удостоившему меня кончить этот храм! О, Соломон! я превзошел тебя!" У нас в России храм этот служил образцом для знаменитой древней церкви, построенной в Киеве, также во имя святой Софии, Ярославом, и для Софийского собора в Новгороде. Константинопольский храм, почитавшийся чудом средних веков, в настоящее время лишен почти всех своих украшений: огромные ковры скрывают его прекрасный мраморный пол. Все мозаичные изображения на стенах каждые два года безжалостно закрашиваются, и самые части мозаики разобраны и проданы иностранцам. Вся живопись, знаменитый образец нашей церковной, характер которой в XI и XII веках проник не только в Россию, но и в Италию, и Францию, также забелена. В боковых нишах, около бывшего алтаря, помещены две вазы для омовения поклонников лжепророка. На месте изображения Предвечного Бога, в главном куполе, написаны стихи из корана. Высокие минареты, пристроенные к церкви турецкими султанами, придали смешанный, неопределенный характер зданию. Кроме того, наружность обезображена тяжелыми контрфорсами; христианский крест на вершине главного купола заменен, по приказанию султана Амурата III, луной. Замечательно, что многие мозаичные изображения, несмотря на старания турок, скоро освобождаются из-под окраски и остаются незабеленными. Так, например, сохранился образ святой Богородицы в в алтаре.

Такова святая София в Константинополе в прежнем своем виде.

 

VIII. Здание на песке.

Вот каков был Новый Рим по своему великолепию.

В этом, в своей внешности, он превзошел даже древний Рим и стал, действительно, столицею мира, но во внутренней, так сказать, духовной своей стороне он мало чем уступал своему первообразу.

Мы уже видели, чем был Рим при начале своего падения, но это был Рим языческий, боровшийся всеми своими нравственными силами с новым мировоззрением и павший в этой борьбе. Константинополь, заняв место Рима, перенес к себе на новое место и все характерные его особенности.

Это был тот же Рим, но - увы! - христианский...

Впрочем, и в отношении порочности Новый Рим несомненно превзошел старый...

Население города, собравшееся с разных сторон мира, разнородное, разнохарактерное, не связанное племенными узами или общими интересами, соединяло в себе все пороки европейского, еще не успевшего вполне освободиться от языческих веяний, человечества с дурными качествами азиатского мира. В нем тесно было переплетено друг с другом стремление к роскоши с кровожадностью, чувственность с ложным благочестием, спесь с низкопоклонством. Страсть к зрелищам, волнующим кровь, разжигающим фантазию, вызывающим постоянные возбуждения, переходила с арены и ипподрома в жизнь и народа, и высших слоев общества, и в политику, и даже в то, что, казалось бы, должно было быть для всех неприкосновенным - в религию. Сразу породилось множество сект, главари которых искажали серьезность христианского вероучения и увлекали за собой не установившихся еще в правилах веры людей, что также не оставалось без пагубного влияния на строй общественной жизни. Шли бесконечные и в то же время совершенно бесполезные, ничего не выявившие религиозные споры, сами императоры принимали в них иногда чересчур горячее участие, так как они считали себя главами не только государства, но, по примеру Константина Великого, и церкви.

Другого рода смуты вызывались то честолюбивыми полководцами, добивавшимися для себя - и очень часто не без удачи - императорской короны, (в Византии так же, как и в Риме не было установлено прочного порядка престолонаследия), то различными временщиками, куртизанками, фаворитами и фаворитками, то, наконец, самими императрицами, дарившими в огромном большинстве не своим супругам, первым, кто им успел понравиться, свою любовь, а, вместе с тем, и императорскую корону.

Бывали случаи, что, по милости императриц, на византийский престол вступали простые дворцовые слуги. Так, известен факт, что предшественник Юстина - простого солдата, был дворцовый служитель Анастасий, понравившийся императрице Арианне тем, что у него один глаз был голубой, а другой черный. Чтобы сделать его своим мужем и императором, Арианна воспользовалась обмороком своего императора Зенона, своего законного мужа, отравившего, чтобы сделаться императором, своего сына. Она объявила Зенона умершим и приказала немедленно похоронить его. Несчастный был зарыт в могилу живым. Императорские гвардейцы слышали из могилы надрывающие душу крики, но не решились подать помощь заживо погребенному, и он задохся под землей. Жена императора Юстина, о котором сказано выше, Лупицина Евфимия была рабой, а жена племянника Юстина Циранда, вошедшего на византийский престол под именем Юстиниана, Феодора, была дочерью циркового дрессировщика медведей, затем сама цирковой актрисой, окруженной неревнивыми поклонниками, и в след за этим византиской императрицей, разделявшей с мужем власть над жизнью и смертью своих подданных.

Впрочем, как Юстин, так и Юстиниан, славяне по происхождению, были одними из лучших императоров Византии. Лупицина Евфимия была простая, но добрая женщина, а Феодора сумела держать себя в качестве императрицы с редким тактом, чего нельзя сказать о ней, как о женщине и супруге.

Вообще, история рисует нам византийские нравы в самых неприглядных красках. Это - целый ряд кровавых казней, измен, насильственных захватов власти, отрав, пыток, страшной мести и так далее. Женщины, даже императрицы совершенно равнодушно переходили от одного мужчины к другому. Дети составляли заговоры против родителей, родители против детей, дворцовые евнухи захватывали власть в свои руки, полководцы уважались не за храбрость, не за способности, а за искусство интриговать. Сегодняшний император завтра мог пасть под ударами наемных убийц, а сегодняшний приговоренный им к смертной казни в это же завтра сам начинал царствовать. И среди этого - бесконечные богословские споры, торжественные процессии и так далее.

Понятно, что при таком порядке вещей императоры должны были волей-неволей заискивать у черни и потакать для этого самым грубым ее инстинктам. Еще с Константина Великого, по примеру римских императоров, и в Константинополе черни раздавался хлеб, вино, оливковое масло и деньги. В таком положении большинству не зачем было что-нибудь делать - чернь могла жить без занятий, так как дневное пропитание у нее было обеспечено. Раз это было так, сытый народ не знал, куда девать свободное время, и так же, как в Риме требовал зрелищ. Императоры не решались отказывать ему в этом, тем более, что императорская гвардия Константинополя была тем же, чем преторианцы последнего времени Рима. Она сама выбирала себе вождей и ставила их на престол, не спрашиваясь даже воли народа. Император, вступая таким образом во власть, не знал, на кого ему опираться - на народ или на гвардию. Угодить же тому и другому удавалось редко. Если император не угождал гвардии, она свергала его, если он не угождал народу - начинались мятежи. Эти мятежи были злом для Византии. Они сопровождались страшными и чаще всего беспричинными кровопролитиями, грабежами, пожарами. Победа той или другой партии ипподрома очень часто влекла за собой народный мятеж. Одно из таких возмущений было при Юстиниане. Причина его была пустяшная. Борьба голубых и зеленых во времена ристалищ вызвала спор. Спор перешел в город, праздный народ поднял оружие и осадить императорский дворец. Знаменитый полководец Велизарий, собрав горсть оставшихся верными солдат, кинулся на бунтовщиков, произвел в их рядах смущение, заставил отступить в цирк. В один миг ворота были заперты, и 30,000 человек очутились в ловушке...

Немногие вышли из нее...

Таково было положение народа и императоров в Константинополе, где сосредоточена была вся жизнь восточной римской империи. Ясно из всего сказанного, что, только что возникнув при Константине, разделившись с Римом при Галерии, она тотчас же начала клониться к упадку, как клонится и всегда близко к падению всякое здание, построенное на песке.

Византия, как вся страна, как все государство, как вся восточная империя и олицетворявший ее Константинополь, была именно таким зданием...

 

IX. Под пышной декорацией

Несмотря на свое великолепие, Византия представляется воображению, как организм, снедаемый страшными недугами.

Это были недуги нравственные. Лихоимство, низкопоклонство, интриганство, неправосудие, пьянство - все это существовало в византийской империи.

В одной обличительной проповеди сохранилась такая характеристика Царьграда.

"Наш град - блудница, вертеп разбойников, жилище убийц, наша столица - град плачущих и стонущих. Почему же это? Потому что справедливость покинула ее, и она возненавидела правосудие. Потому что в него ушли ростовщики и льстецы. Потому что в нем царят лож, интрига, высокомерие, насилие. Наш город - источник зла для всей страны, из него повсюду распространяется зараза. Правящие нами творят беззакония, торгуют правосудием, любят дары, за все требуют воздаяния. Сборщики податей отнимают у нас последние крохи. Исчезли стыд и целомудрие их заменили страсть к наживе и всякие вожделения. Господствуют наглость, суетные заботы, как бы приумножить свое имущество, как бы поесть и попить. Женщины зарятся на мужчин, мужчины - на женщин".

Пьянство не представляло, по всей вероятности, очень распространенного порока. В южных странах, в Италии и Греции, где растет виноград и народ имеет возможность пить вино ежедневно, почти никогда не видишь пьяных на улицах. По всей вероятности, так было и в Византии, где по большей части пили вино с водой.

Но пьяницы все-таки встречались.

В одном византийском памфлете говорится: "Не входи в мои виноградники, Иаков, не срезай у меня лозы, не выжимай у меня винограда, ибо ты, как сухая губка, вбираешь в себя вино всеми частями. Ты пьешь целую ночь и, хвастаясь, говоришь: я не примешал к вину воды, как делают трактирщики, ни горячей, ни холодной; я пью его не смешанным".

В другом памфлете об осмеиваемом лице сказано, что он изучил все столичные трактиры и, поднеся кубок ко рту, пьет, не переводя дыхания, как животное.

Трактиры были в Константинополе, но посещать их считалось неприличным для людей порядочного общества, и самое ремесло трактирщика считалось позорным. Молодежь кутила, но задавала пиры у себя дома. Об одном важном сановнике, любившем пожуировать, историк Никита Хониат рассказывает: "Не имея себе соперников в обжорстве и превосходя всех в питье вина, он умел подпевать под лиру, играл на арфе и плясал кордакс (комическую пляску с непристойными телодвижениями), быстро перебирая ногами Жадно наливаясь вином и часто насасываясь им,как губка, он не потоплял, однако-же, своего ума в вине, не шатался, как пьяные, не склонял головы на сторону,как бывает от хмеля, но говорил умно и становился еще одушевленнее в разговоре. Он любил устраивать пиршества и этим приобрел любовь всех лиц,жаловавших веселый разгул. Приезжая к подобным господам, он пил так много, что им долго приходилось отрезвляться и освежать голову. Другие же пили с ним наравне. Это были, которые вливали в свое брюхо по целым бочкам, пили из кувшинов, вместо стаканов. Этот сановник мог не только пить, но и есть необыкновенно много. Особенно любил он зеленые бобы, и, вот, когда он однажды был на войне и стоял лагерем на берегу реки, завидел он на другом берегу полосу бобов. Тотчас же раздевшись до нага и переплыв на другую сторону, он поел большую часть их, но и тем не удовлетворился. Связав остатки в пучки и положив на спину, он перетащил их через реку и, расположившись на полу в палатке, с наслаждением поедал бобы, как-будто долгое время ничего не ел".

Нечего и говорить, что жестокость также была в тогдашних нравах. Делались такие зверства, от которых волосы становятся дыбом. Пытки и членовредительные наказания указывают на большую жестокость, но это, по крайней мере, делалось по суду. На суде можно было оправдаться, можно было надеяться, что судьи будут действовать по закону и справедливости. Гораздо хуже был административный произвол. Лиц, заподозренных в заговоре, обыкновенно не судили, а "убирали". Этим пользовались, когда кто-нибудь казался неудобным. Временщики, как уже сказано выше, играли большую роль в Византии. Они пользовались неограниченным доверием царя и распоряжались его именем совершенно самовластно. Против таких лиц не было управы: они отравляли, конфисковали имущество, ссылали; нельзя было жаловаться на них в суд. Впрочем, если хотели стоять на почве закона, то подбирали подходящих судей, взводили на совершенно невиновных какое угодно обвинение и, считая его доказанным, действовали уже на основании такой то статьи свода законов. Вот примеры жестокости нравов, господствовавших в Византии.

Один император придумал для своего дяди, имевшего титул деспота, особого рода место заключения. Была крепость, выстроенная на скале; жители ее выламывали камень из этой скалы и таким образом, образовывались глубокие ямы, куда стекала дождевая вода. Вычерпав воду из одной такой ямы, туда спустили по лестнице "деспота" и одного мальчика из его прислуги. Затем закрыли яму и, по словам византийского историка, "держали страдальца в тесноте и невообразимо несчастном положении. Нечего говорить уже о других неудобствах, о мраке и об удушливом воздухе; а скажу лишь об одном, более важном, что приводит меня в содрогание при одной мысли. Место, где сидели заключенные, было очень тесно; следовательно, по необходимости должны были находиться рядом горшок для известного употребления и хлеб. Можно себе представить, что должно было быть на душе у заключенных, во время еды при таком отвратительнейшем запахе! Но этого еще мало; горшок, поднимаемый вечером сторожами на веревке, часто опрокидывался деспоту на голову, потому ли что сторожа издевались над ним или по нечаянности".

Некоего Феодосия, показавшегося неудобным полководцу Велизарию, поместили в совершенно темное подземелье. Тут его привязали к яслям очень короткой веревкой, продетой за шею, так что он должен был стоять все время в согнутом положении и разогнуться не мог; не мог он ни сесть, ни лечь. На ясли клали ему пищу, которую он ел, как животное. В таком удручающем положении провел он четыре месяца, наконец, сошел с ума и был освобожден. Сейчас же после этого он умер.

Едва ли в каком-нибудь государстве взяточничество было так распространено, как в Византии.

Это была страшная язва, разъедавшая все византийское общество и в значительной степени способствовавшая падению восточно-римской империи. Случаи, когда судьи брали взятки с ответчиков в гражданском процессе, принадлежали к самым обыкновенным. Бывало, что судья возьмет взятку с обеих сторон - и с истца, и с ответчика. Тогда он, надув обоих, оставлял дело нерешенным. Молодые чиновники начинали обыкновенно службу со сборщика податей где-нибудь в провинции, и тут-то они проходили особую школу. Податная система была очень сложна, потому что было много всяких податей, налогов и сборов. Поземельная подать взыскивалась в разных размерах, смотря по тому, какой землей владел платильщик. Земля же делилась, говорит П.Безобразов, как и у нас в московском государстве, на три категории: хорошую, дурную и среднюю. Затем было множество дополнительных сборов, присчитывавшихся к ней. Эти прибавки появлялись, когда императоры считали нужным увеличить государственные доходы. Наконец, монетная система бала довольно путаная. Подать высчитывалась на полновесные золотые монеты. Между тем, императоры постоянно чеканили монеты, в которых лигатуры было более против положенного количества. Эти монеты подданные обязаны были принимать за полновесные, но государство не принимало их по номинальной цене. Например, крестьянину следует уплатить номизму (золотую монету в 4 рубля). Он дает сборщику податей монету, которая в ходу, но в которой нет узаконенного веса. Сборщик ее принимает, но высчитывает, сколько ему надо еще доплатить, чтобы его монета имела номинальную ценность. Вот, этой путаницей пользовались молодые чиновники и, под видом податей, вымогали с народа гораздо больше денег, чем следовало платить. Излишек поступал, конечно, в их пользу, и таким путем составлялось не одно состояние. На вымогательства сборщиков податей общество смотрело до нельзя снисходительно, хотя по закону за это взимался громадный штраф. Однажды губернатор одной провинции собирался привлечь к суду или наказать собственною властью своего подчиненного, позволившего себе незаконные поборы при взимании податей. Провинившийся чиновник нашел сильного покровителя в лице важного сановника и знаменитого философа Пселла, который написал по этому поводу губернатору письмо приблизительно следующего содержания: "я уже просил тебя об этом молодом человеке и опять прошу: помогай ему при сборе податей и относись к нему благосклонно. Он не может довольствоваться законным сбором, потому что ему же нужно вернуть свои затраты. Ты, конечно, не позволяй ему поступать противозаконно, но не замечай того, что он делает, так чтобы тебе, глядя, не видеть и не слышать. Таким образом ты можешь в одно и тоже время избежать упрека в незаконных действиях и быть милостивым к сборщикам податей". Это письмо - драгоценнейший перл византийской литературы. У бедного сборщика были большие расходы, прежде чем он поступил на место, другими словами, он дал кому-нибудь приличную взятку: это - достаточная причина, чтобы обирать народ. Что же делать губернатору? Не смотреть, как его чиновники берут взятки и затыкать уши, если до него дойдет подобный слух. Тогда он и перед начальством будет чист (знать, мол, не знаю, ведать не ведаю) и с подчиненными будет жить в ладу. Вот мораль, достойная великого философа.

Другой отличительной чертой византийского общества было низкопоклонство и лакейство. По римской традиции, императора боготворили: его называли не только державным и великим, но также божественнейшим и священным. Самые важные сановники падали пред ним ниц и лобызали его пурпурные туфли и колени. В торжественных случаях царю произносили панегирики, необыкновенно напыщенные и необыкновенно лживые. Царствует, например, император самый непопулярный, распутный, и вот среди всеобщих стонов, среди всеобщего недовольства его развратом и тяжестью податей, во дворце раздаются слова оратора: "ты, царь, защитник бедных. Ты поощряешь добрых, караешь злых. Указами твоими ты ввел в государстве правосудие и справедливость, ты не позволяешь сборщикам податей брать незаконных поборов или судьям судить не по закону. Будь жив Гезиод, он вынужден был бы изменить свой порядок: он должен был бы сказать, что сначала был медный век, потом серебряный, а теперь наступил золотой".

 

X. Еще о недугах Нового Рима

Итак, под пышной декорацией скрывалась такая распущенность, что Рим, действовавший в этом отношении с грубой откровенностью, должен был уступить пальму первенства своему приемнику.

Суеверия, волшебство, гадания, симпатические средства - все это было очень распространено в Византии и не только в народе, но и среди образованного класса.

Думали, например, что существует особое существо в женском образе, так называемая Гило, отвратительная старуха, с огненными глазами, железными руками, с головы до пяток покрытая шерстью, похожею на верблюжью. Гило обладает свойством проходить через запертые двери. Она зла, и главное ее занятие заключается в том, что она убивает новорожденных младенцев. Она отравляет также воду источников, из которых пьет скот, и таким образом губит животных. Чтобы избавиться от нее, надо знать двенадцать имен, которые она носит. В тот дом, где знают эти имена, Гило не входит, но бежит за 5000 миль. Наблюдения над значительною смертностью малолетних подали, вероятно, повод к этому суеверию, так как, по некоторым сказаниям, Гило умела обращаться в духа, вселялась в младенцев и высасывали из них материнское молоко. Вера в Гило была так распространена, что однажды нескольких женщин привлекли к суду и обвинили в том, они оборачиваясь в духов и, проникая незаметно через запертые двери, убивали грудных детей. Обвинители были убеждены, что эти женщины умеют принимать вид Гило. К счастью, их судил просвещенный судья и оправдал обвиняемых, считая немыслимым превращения в призраки. Но дело на этом не кончилось. Император Константин Копроним (741 - 775 г.) усомнился в правильность такого решения. Он призвал к себе судью. Несмотря на пытки, судья стоял на своем, и только тогда царь решился утвердить его приговор. Волшебство и разные магические средства были в большом ходу. До наших времен дошел трактат, где собраны рецепты подобных средств. Порошок, приготовлявшийся из асфоделя, корня проскурняка, чечевицы, белого мака и лука, назывался противоголодом и обладал таким свойством, что, поев его, можно было много дней ничего не есть. Средство некоей Зинарии, состоявшее из ромашки, белого перца, меда, смирны, шафрана, обладало тем свойством, что стоило только поесть его, как сейчас же забывалось все дурное и вспоминалось только хорошее. Чтобы иметь детей, мужчина должен был намазаться заячьей кровью или гусиным жиром. Женщины, не желавшие иметь детей, носили пуп лягушки, завернутый в тряпочку. Было средство, изобличающее воров. Надо было вырезать у головастиков языки, засушить их и смешать с хлебом, затем предложить этот состав подозреваемому лицу. Если это был, действительно вор, он приходил в экстаз и публично сознавался в воровстве.

Разгадать будущее, найти способ предсказывать - это одна из тех неразрешимых загадок, которой человечество занималось больше всего.

В Византии практиковались всякие способы гадания, из которых многие перешли в наследство от древней Греции. Вырезали, например, кости животных и гадали по костям. В христианской стране, конечно, не могло быть речи о жертвенных животных и о жертвах богам, откуда произошел этот обычай; но делались вещи еще более дикие. Жители города Пергама, осажденные однажды сарацинами, схватили беременную женщину, собиравшуюся родить, вырезали из ее чрева младенца и бросили последнего в сосуд с кипятком. Чего они хотели достигнуть этим зверством, неизвестно, но, очевидно, они надеялись получить что-то хорошее за свою жестокость. Были люди, специально занимавшиеся предсказыванием будущего и бравшие за это деньги. Они гадали, главным образом, тремя способами: по особого рода книгам, по звездам и по снам. Существовали сибиллины книги, заключавшие загадочные и очень туманные изречения о византийских императорах. Эти загадки старались объяснять и применять их в разных случаях. Вот, например, в сибиллиной книге было сказано: пятидесятая цифра возьмет перевес над сороковой. Когда против императора Михаила VII восстал Некифор Вотаниат, последнему на этом основании предсказали, что он победит и будет царем. Действительно, цифра 50 обозначалась у греков буквой Н, а 40 буквой М. По изречению, Н должно было одолеть М, то есть Никифор - Михаила. Снотолкование было своего рода наукой. Сны рассматривались, как особого рода откровения, как впечатление, получаемые душою в то время, как она в течение сна разлучается с телом. Не стоит распространяться об этом, потому что у нас самих до сих пор в большом ходу сонники, и Византия не представляла в этом отношении ничего оригинального. Астрология - наука столь же древняя, как мир, уступившая свое место астрономии и исчезнувшая с лица земли. Недостаточное знакомство с небесными явлениями привело людей к убеждению, что есть какая-то связь между движением светил и человеческими действиями. По положению звезд можно было сказать, удастся ли то или другое предприятие. Когда византийские императоры колебались в своих решениях, они призывали астрологов, и те объявляли, какой их ждет исход.

У древних греков и римлян существовало гадание, сохранившееся до настоящего времени. Раскрывали Гомера или Виргилия, читали первый попавшийся стих и считали его изречением оракула. В христианские времена священное писание заменило классических авторов. Закрыв глаза, развертывали библию или сочинение какого-нибудь отца церкви и попавшуюся случайно строчку считали ответом на вопрос, обращенный к судьбе. Способ этот практиковался в древней Руси, как нам известно из поучения Владимира Мономаха. Суеверные девицы до сих пор с закрытыми глазами раскрывают первую попавшуюся книгу и читают наудачу: "что мне выйдет". В связи с этим находится практиковавшийся в Византии обычай испытания судьбы двумя свитками. В чем он заключался, видно из следующего. Император Алексей Комнен желал выступить в поход против половцев, но приближенные к нему лица находили это неблагоразумным. Чтобы не подвергать себя упрекам и снять с себя ответственность, император, не возражая против общего голоса, обратился к высшей воле и объявил, что он отдает решение вопроса на волю божию. Сопровождаемый военными чинами и многочисленным духовенством император отправился вечером в храм святой Софии. В присутствии патриарха, он написал два жребия на двух хартиях, то есть, на одной было написано, что следует идти в поход против половцев, на другой - не следует. По приказанию императора, патриарх положил оба жребия на престол великой церкви, где они и оставались во время всенощного бдения. По окончании богослужения, уже утром патриарх снова вошел в алтарь и вынес одну из хартий, которая была при всех распечатана и громогласно прочитана. Вышел жребий, решающий поход на половцев, и против этого никто уже не возражал. Таким образом неоднократно решались важнейшие государственные вопросы.

Точно так же избирались игумены монастырей. Выбирали трех кандидатов, записывали их имена на хартии, клали на престол, затем брали одну их хартий и считали избранным того, чье имя было вынуто.

У нас, на Руси, этот способ также был в ходу при избрании новгородского епископа.

В Византии происходили постоянно очень таинственные и сверх естественные явления, о которых сообщают летописцы. Вот, например, в субботу первой недели поста, царь Андроник Палеолог (XIV века) отправился в церковь и присутствовал при всенощном бдении, начинавшемся в то время поздно вечером. К нему прибегают люди и сообщают, что случилось нечто необыкновенное: они слышали громкое ржание, между тем как ни во дворце, ни по соседству нет ни одной лошади. Все смутились, и в то время, как рассуждали об этом таинственном явлении, раздалось опять громкое ржание. Царь приказал исследовать это дело, и оказалось, что ржет лошадь, нарисованная на одной из стен дворца. Первый министр очень обрадовался этому и объявил царю, что ржание предвещает победу против турок. Но царь с ним не согласился. По его словам эта самая нарисованная лошадь ржала в царствование его отца, и тогда случилось большое бедствие. Действительно, на другой же день стоявшая на площади колонна со статуей Византа, основателя Византии, начала шататься и шаталась несколько дней. Это уже, очевидно, было не к добру. Тогда царь с первым министром достали книги, где записаны были разные оракулы, занялись астрологическими выкладками и, на основании всего этого, пришли к убеждению, что надо ждать нашествия неприятеля и смут в государстве.

Царь Михаил Палеолог отправился в Солун и прожив здесь год, умер, как э