Красницкий Александр Иванович - Гроза Византии

жу тебе вот что: любила ли или не любишь ли ты кого?

Личико Ирины вспыхнуло ярким пламенем. Всего еще за несколько мгновений до этого она смело бы ответила на этот вопрос отрицанием, но теперь она смутилась и ничего сказать не могла...

- Хорошо,ты не отвечай, - заметив смущение, сказал Василий. - Но, вот, что:если бы язычник предлагал тебе свою любовь, и ты бы сама полюбила его, решила бы ты стать его женой?

- Да, если бы он принял святое крещение.

- А если нет...

- Я бы умерла, но отказалась он него...

- Слышишь, князь?.. Спасибо тебе за эти ответы! Теперь я скажу, что речь, действительно, шла о тебе. Вот, этот человек, он - вождь храброго славянского народа, хочет взять тебя своей женой; правда - это, Аскольд?

- Да, - глухо подтвердил киевский князь.

- Я слышал твой ответ. Этот человек, Ирина, - язычник; что ты ответишь ему?

- Пусть он станет христианином, и я буду ему верной подругой на всю жизнь.

- Слышишь, князь! Теперь, Ирина, удались в свой покой... Изок, поди с ней... или нет, предложи молодому витязю, - Македонянин указал на Дира, - пройтись по императорскому саду, мы же здесь поговорим с его братом.

Изок поспешил повиноваться Василию, и Дир, со своей стороны, не нашел предлога к отказу. Он понимал, что между этим византийцем и его названным братом должен произойти серьезный разговор.

Они ушли. Василий и Аскольд остались одни.

- Ты все слышал, князь? Ведь, не наложницей, а женой своей хочешь взять ты эту девушку? - заговорил первым Василий.

- Да, женой! - воскликнул Аскольд, - вы сами отняли у меня Зою и должны мне теперь отдать ее назад... да, должны...

- Но ты слышал, что она сама тебе здесь сказала?

- Слышал!

- Она - христианка и может стать только женой христианина...

- Что же из того?

- Как что? В этом все... Я не могу тебя понять, - уж не слеп ли ты? Бог столько раз показывал тебе Себя в явных чудесах, и ты до сих пор еще не решаешься обратиться к Нему...

- Я уже сказал, что я уверовал в Него!

- Этого мало!

- Что же еще?

- Крестись!

Аскольд ничего не ответил и только поник своей могучей головой...

 

VIII. Патриаршее вразумение

Тотчас же весь этот разговор стал известным Вардасу и патриарху. И тот, и другой вполне сошлись во мнении с Висилием, что таким путем само Небо хочет подчинить Византии столь страшного врага, как славяне.

- Сильны путы любви, - хитро улыбаясь, сказал Вардас, - посредством этой женщины мы всех славян будем держать в полной покорности...

- Да, судьбы Божьи неисповедимы, - согласился Фотий, - но я вижу еще дальше... Всем вам известно, что образовалось два славянских государства: одно - на севере, на озере, которое по-славянски называется Ильмень, другое - на Днепре. Северные варяго-россы грубы, свирепы, нрав их неукротим, и борьба с ними была бы очень трудна. Теперь и они для нас безопасны. Если между Византией и киевскими варягами установится прочная связь, то нам нечего бояться северных. Киевские варяго-россы станут первым оплотом Византии и никогда они не допустят своих ильменских соплеменников до нас.

- Ты прав, блаженный! - воскликнул Василий, - но тогда что же - отдать в жены девочку этому варвару?

- Если он только примет крещение по обрядам нашей веры...

- Он примет!

- Тем лучше для него...

- Но эта... Ирина, ты говоришь? Какова она? Будет ли она предана интересам Византии? - спросил Македонянина Вардас.

- Насколько я знаю ее, она скромна, честна, она воспиталась здесь, и город Константина стал ей родиной. Как все славянки, она несколько упряма, но это только может вести к нашей выгоде.

- Тогда ты действуй в этом направлении, но прежде всего я хочу видеть обоих вождей варваров, - сказал Фотий, - я тогда увижу, насколько их сердца приготовлены для принятия света истины.

А те сердца, о которых говорил патриарх, по крайней мере сердце Аскольда, только и жаждали, чтобы поскорее этот свет озарил их...

Они так наволновались за это время, что, не веруя еще на словах, уже веровали в глубине своей души. Они часто бывали в христианских храмах, и всегда богослужение производило на них сильное впечатление. И Аскольду, и Диру всегда казалось, что в облаках фимиама над бескровным жертвенником всегда витает Бог христиан, Бог - перед которым ничто и Один, и Тор, и Перун славянский...

Свидание с патриархом, подготовленное вскоре Василием, застигло их чуть ли не врасплох.

Когда они введены были к Фотию, то патриарх был окружен такой пышностью и великолепием, что простодушные норманны пали пред ним ниц.

- Встаньте, - сказал им Фотий, - поклоняйтесь Единому Богу, я же - недостойный и смиренный служитель Его здесь на земле!.. Призвал я вас, чтобы говорить с вами. Слышал я уже от многих теперь, что смягчились сердца ваши, и желаете вы познать истинную веру в Бога живого... Отвечайте, правда ли это?

- Правда, - твердо ответил Аскольд.

- Да, правда... - не так твердо, но все-таки подтвердил его слова Дир.

- Вы радуете меня, и на небесах радость... Проследите, как Небо вело вас к истине: ты, витязь, - обратился патриарх к Аскольду, - потерял свою невесту, ты был в горе, тоске и отчаянии, но Небо в громе, молнии, вихре и буре сперва показало вам свою силу, разметав вас по морским волнам, а потом и оказало тебе милость, приведя тебя к той, которая кажется тебе как бы вставшей из мертвых твоей невестой... Правду ли я говорю вам, отвечайте?

Оба князя ответили утвердительно.

Я рад этому, продолжал патриарх, - но если вы познаете истину, то должны забыть все ваше прошлое, вы должны вновь родиться и стать другими людьми. Вы должны возлюбить другого, как самого себя, забыть про битвы, про войны и быть готовыми лучше самим умереть, чем пролить кровь брата вашего...

Голос Фотия звучал необыкновенной торжественностью.

Тон его то был настолько мягок, что проникал прямо в душу, то вдруг становился строгим и даже грозным, заставляя варяжских князей вздрагивать всем своим телом.

Они слушали патриарха, как в забытье, тот же все говорил и говорил, наставляя их в правилах новой веры...

Вдруг его вопрос вывел князей из их томительного полузабытья.

- Отвечайте! Готовы ли креститься вы? - громко и строго спросил патриарх.

- Готовы! - в один голос отвечали князья.

- И не отступите от этого решения?

- Нет!

- Тогда примите мое благословение, и вы будете скоро причислены к Христову стаду, заблудшими овцами которого вы были доселе...

Он встал с своего трона и преподал благословение благоговейно склонившимся перед ним киевским князьям.

 

IX. Озаренные светом истины

В становище варягов узнали, что задумали их князья, но там почти без выхода был Андрей юродивый. Он, не умолкая, твердил о свершившемся чуде остаткам княжеской дружины и сумел вселить в сердца суеверных людей такое почтение к Невидимому Богу византийцев, что они не только не роптали на то, что князья их готовились переменить свою веру, но даже одобряли их, рассчитывая, что тогда Бог христиан будет им таким же защитником, как и византийцам.

- Пусть князья меняют веру, - толковали в становище, - все равно они не нашему Перуну молились.

- Как так?

- Да так, они своего Одина к нам принесли.

- То то Один и помог им?

- А Бог христиан, может быть, и поможет...

Итак, и с этой стороны намерение Аскольда и Дира принять христианство не встречало никаких препятствий.

Да они и не особенно заботились об этом.

Оба князя были увлечены важным шагом в своей жизни. Дир к принятию христианства относился с таким же пылом, как и Аскольд. Он сочувствовал Аскольду в его новой любви и уже ради того, чтобы его названный брат был счастлив, готов был сделать, что угодно.

Князья готовились к принятию христианства под руководством особо назначенных для того Фотием священников. Мягкие их души готовы давно уже были к восприятию нового вероучения, и они охотно внимали всему, что говорили им наставники. Да, впрочем, многое из этого и Аскольд, и Дир слышали уже ранее, еще в то время, когда они ходили вместе с викингами на франков и саксов; там тоже говорили об этом невидимом, но всесильном Божестве; они припомнили, как ради этого Божества их непобедимый Рурик отказался от мести своему заклятому врагу [43].

Они, конечно, совершенно незнакомы были с догматами христианства и плохо понимали, зачем их вероучители настаивали на том или другом, заставляли их запоминать форму, независимо от скрывавшегося за ней смысла. Они и не знали, что именно форма повела к разлучению запада с востоком...

Но, как бы то ни было, приготовления к совершению св. таинства быстро шли вперед, и Аскольд с Диром день ото дня становились тверже в устоях христианства.

В промежутках занятий Аскольд несколько раз видел, правда, на самое короткое время Ирину и, чем ближе он вглядывался в нее, тем все более и более поражался ее сходством с несчастной Зоей.

Теперь он и сам думал, что это сама судьба влекла его к стенам Византии,и, постигая это, он все более и более убеждался, что в этом видно ничто иное, как перст Божий.

"Если бы мы взяли город и сожгли его, я никогда не увидал бы Ирины", - размышлял Аскольд, - "эта же буря остановила нас, и, вот, я знаю ее вижу и жду, наконец, счастья"...

Когда Фотию сообщили, что князья достаточно подготовились к принятию св. крещения, он назначил день для совершения св. таинства.

Сам император был восприемником у новокрещаемых.

Михаил, конечно, не явился лично, его заместителями были одни из самых высших придворных...

Итак, Аскольд и Дир стали христианами. От этой новой победы, от которой теперь ждали очень и очень многого, возликовал весь Константинополь.

В императорском дворце дан был даже пир. Дир присутствовал на нем с такой же непринужденностью, как и на пирах в самом Киеве, но Аскольд дождаться не мог, когда ему удастся переговорить с Василием.

Наконец, этот случай подошел.

- Вот, Василий, я и брат мой стали христианами, - сказал он ему.

- Я могу только радоваться за вас.

- Но ты помнишь, что мы говорили с тобой?

- О чем?

- Об Ирине.

- Как же! Помню! Ты можешь взять ее своей женой.

- Но пойдет ли она?

- А об этом ты спроси у ней сам.

Сердце Аскольда так и забилось от внезапного волнения.

Он даже растерялся...

- Где же я увижу ее?..

- Погоди немного...

Василий вышел.

Киевский князь в великом смущении ждал, что будет Должна была так или иначе решиться его судьба. Мгновения тянулись для него несказанно долго. Ему казалось, что он слышит биение своего собственного сердца...

Наконец, он услыхал легкие шаги Ирины.

- Ты... наконец!.. - прошептал он. - Знаешь ли, я - христианин!

- Знаю, княже, и радуюсь за тебя.

- А за себя? - наклонясь к ней, тихо спросил Аскольд.

- И за себя также, - вся зардевшись, отвечала молодая девушка.

Князь привлек ее к себе, - она не сопротивлялась.

 

X. Византийские цепи

Снова Аскольд переживал счастливое время любви...

Это было уже не то бурно чувство, полное неисчислимых мук, только мимолетных проблесков счастья, которое переживал он в Киеве, нет, это была кроткая, все умиротворяющая, все смягчающая любовь, тихая, покойная, постоянная...

Аскольд чувствовал, что он не только что любит, но и любим... Ирина, по присущей славянкам скромности, не выказывала ему прямо своих чувств, но из ее взглядов, из тона голоса Аскольд видел, что чувства его разделены, что его сердцу отвечает другое сердце, и другая жизнь полна только им одним...

А, между тем, если бы он не был так поглощен своей любовью, то, наверно, заметил бы, как это заметил и Дир, что их пребывание в столице Византии обратилось в какой-то плен...

Правда, оба князя и их приближенные были на свободе, но, увы, это была свобода птицы в клетке. В клетке птичка порхает, находит себе корм, но выйти за ее пределы для нее невозможно...

Также было с киевскими князьями.

Пока они были в Константинополе, ни одного раза не удалось им побывать между своими. Не однажды собирались они в свое становище, но Василий Македонянин под разными предлогами отговаривал их или, лучше сказать, удерживал.

И князья оставались.

А, между тем, остатки дружины уже пришли в себя, опомнились от перенесенного потрясения, число их несколько увеличилось собравшимися с разных сторон товарищами, случайно спасшимися от гибели.

Вместе с этим, пришедшие в себя после погрома варяги почувствовали свою силу.

Почувствовали и заволновались...

- Чего это наших князей держат? - кричали в становище.

- В гости позвали, а назад не отпускают!.. - Мы без князей все равно, что без головы - не знаем, уходить нам или здесь оставаться.

- Здесь - так, пожалуй, с голоду вспухнешь!

- Так пойдем на Днепр - там хлеба вволю.

- Как пойдем? А князья-то?

- А чего они там сидят?

- Да, может, их не пускают?

- Тогда пойдем и вызволим! Вернемся без князей - нам позор во веки веков будет!

- Вызволим, вызволим!

- И в Византии позабавимся, душеньку отведем!..

Раздалось бряцание оружия, крики становились все громче и громче, струги приводились в порядок.

В Константинополе испугались снова не на шутку.

Все сведения из становища доходили туда немедленно, и, как ни мало было варягов, нападение их могло наделать множество бед, даже в том случае, если бы сами обитатели Константинополя истребили всех этих полудикарей.

- Чего вы медлите? - говорил Фотий, - мы добились своего: эти вожди славянского рода приняли крещение, ну, и пусть идут обратно к себе! Отдайте старшему в жены эту девочку, вразумив ее предварительно в том, что она должна заставить весь народ креститься... Отпустите скорее их.

- А Изок?

- Что он?

- Он не желает принимать Христовой веры...

- И те варяги, которые в становище, тоже продолжают веровать своему Перуну, - что же из этого? Ну, удержите этого юношу заложником...

Совет патриарха, особенно ввиду происходившего в варяжском становище, был принят, как спасительный.

Василию Македонянину пришлось вести новые переговоры с киевскими князьями.

Он повел дело, как всегда, весьма тонко, заботясь только о выгодах своего отечества, но обставляя это так, что эти своекорыстные заботы всегда казались чрезвычайно выгодными для противной договаривающейся стороны.

Князья мои дорогие, - говорил он Аскольду и Диру, когда первый, по его мнению, был достаточно уже истомлен неопределенностью своих отношений к страстно любимой им Ирине, - князья дорогие, - вот,познали вы теперь веру Христову, что вы думаете делать теперь?

- В Киев бы! - с тоскою ответил Дир.

- Я бы то же думал! Вы теперь счастливцы - христиане, зачем же оставлять народ ваш во мраке невежества... Вы должны поделиться с ним своим счастьем... и его просветить великим светом христианского учения!

- Отпустите нас, и мы пойдем, -снова заговорил Дир.

- Я без Ирины не пойду! - мрачно вымолвил Аскольд.

- Без Ирины! Кто тебе сказал, князь? Но, прежде чем говорить об Ирине, мы поговорим о деле. Ты сам видел величие Византии, сам дивился ему, видел, что не только земные, но и небесные силы защищают ее. Так, вот, думаешь ли ты бороться с ней и теперь, сам став христианином? Неужели ты решишься идти на этот город, как враг, вести с собой полчища варваров, чтобы разорить этот город и воспользоваться жалкими богатствами, которых и без того у тебя много? Я думаю - нет! А если другие варвары осмелятся пойти с такими же целями или просто граду св. Константина понадобятся воины храбрые, готовые защитить ее, разве ты не дашь нам своих? Этим ты прославишь только свое имя... А если твои соплеменники с Ильменя вздумают пойти на нас войной, ты не преградишь им путь, не ляжешь сам на поле брани, спасая св. город. Скажи, готов исполнить ты это?

- Исполню! - глухо ответил Аскольд.

- Все?

- Да!

- И за народ ты свой ручаешься?

- И за народ!

- Тогда мы напишем все это на хартии и заключим на веки ненарушимый договор. Согласен?..

- А что я получу за это? - спросил Аскольд.

Василий несколько мгновений поглядел на него, потом ответил только одно слово:

- Ирину!

 

XI. Домой

Никогда еще такого выгодного договора, как на этот раз, не заключали византийские правители. Без всякой затраты с своей стороны они ограждали себя, приобретали союзника и какого еще! - который готов был ценою своего собственного существования защищать целость пределов государства, ровно для него не значащего государства, которое всегда само могло стать его добычей.

Никто из правителей Византии не сомневался даже, что со стороны славян этот договор свято будет соблюден.

Сами не признававшие никаких принципов чести, византийцы в честность других верили свято.

Лишь только договор был заключен, Аскольда и Дира немедленно отпустили в становище их дружины. Теперь их бояться было нечего, напротив того, они могли принести еще пользу, успокоив своим появлением волновавшихся варягов.

Князья поспели как раз.

Терпение варягов истощилось, и они уже решили нагрянуть на Константинополь, чтобы "вызволить" своих князей.

Их появление встречено было громкими криками радости.

- Князья, князья! Слава Перуну! - слышались со всех сторон.

- А мы уж тебя выручать хотели идти!

- Разнесли бы мы это гнездо!..

- Говорят, ты крестился?

- Что же? На то твоя воля! Их Бог и нам через тебя помогать станет. Уж покажем мы им с Его помощью себя!.. Он-то нас бурей, а ты Его попросишь, как опять придем сюда, чтобы Он их огнем!

- Важно будет!

Аскольд и Дир обрадовали эти проявления преданности. Они поняли, что связь между ними и их дружиной не прервалась даже и теперь. Направляясь сюда, они не знали, как и объяснить дружине свой переход в христианство, но это, ввиду настроения дружины, облегчалось само собой.

Дав стихнуть восторгам, Аскольд первый заговорил со своей дружиной.

- Товарищи и друзья! - громко заговорил он, - действительно, и я, и брат мой - теперь христиане; отчего бы и вам не познать это учение вместе с нами? В этом учении истина...

- Нет, нет! - раздались крики, - вы - князья, ваша воля, а мы стоим за Перуна, за веселого Леля. Они с нашими отцами были, пусть и с нами останутся... Не хотим других!..

Аскольд понял, что он не о том повел речь. Не была еще достаточно подготовлена почва среди этих людей к восприятию истин христианского учения.

- Я только предложил, а каждый волен поступать, как желает, - сказал князь, - но, вот, что я приказываю вам: собирайтесь вы все немедленно: мы скоро, очень скоро, через несколько дней пойдем все домой, в наш родимый Киев.

- В Киев, в Киев, домой, домой! - раздалось вокруг князей, и голоса звучали не менее радостно, чем прежде.

- Пора, княже, - выступил один из старейших дружинников, пора, - заждались, я чай, нас дома...

Туда, поди, и вести уже о нашей беде дошли! Да что беда! Не люди нас победили, ведь... тут нам и домой не стыдно вернуться... только бы поскорее, княже!

- Верю тебе, старик, заскучал ты! - проговорил князь, - тогда собирайтесь в путь-дорогу.

- А вы, князья?

- С вами же! Только вернемся мы не надолго в этот город - не все дела покончены...

- Твое дело... а что... нельзя нам туда?.. Там, говорят, поживиться есть чем...

- И думать не смейте об этом!.. - вне себя закричал Аскольд, - мало вам беды, так еще понадобилось!.. А если осмелитесь только, не считайте меня и князем, уйду от вас, и Дир со мной!.. идите домой одни, как хотите, князей своих бросив...

- Зачем же? Из послушания твоего мы не выйдем, что приказываешь - все по-твоему будет! Иди с миром в твою Византию, возвращайся только скорее да веди нас домой...

Князья поспешили вернуться обратно.

Прошло еще несколько дней, и варяги оставили берега, где постигло их несчастие.

Византийские правители, чтобы задобрить на будущее этих нагнавших на них такой ужас воинов, всех их щедро одарили.

Никто не возвращался с пустыми руками, хотя не с такой по количеству добычей предполагали вернуться варяги, идя в поход.

Только князь их Аскольд вез добычу, которая более всего была ему по сердцу - жену молодую...

С грустью он поглядывал на возвращавшихся. Из ушедших с ним скандинавов не было почти что никого...

Ни Руара, ни Ингваря, ни Ингелота...

Никто не веселил возвращавшихся песнью: не было между ними и скальда Зигфрида.

Все они погибли во время ужасной бури.

Не было и Изока...

Византийцы задержали его, как заложника, и, на все просьбы князей отпустить его с ними, отвечали упорным отказом...

Не знали, не предвидели они, что этим своим упорством в будущем они накликают на себя новую грозу, да не такую еще, как пришлось пережить при Аскольде и Дире...

Грозу страшную, упорную, оставившую на вратах Константинополя неизгладимый след, а во всемирной народов истории никогда не исчезающую память...

 

XII. На Днепре снова

Остатки флотилии только что еще подходили к устью Днепра, а на берегах его было уже известно, что князья возвращаются...

И возвращаются не с долгожданной и желанной победой, а разбитые, уничтоженные, с сотнями, вместо ушедших в поход тысяч.

Плач и стон стояли на Днепре... Не было селенья, где бы не оплакивали ушедших и не возвратившихся.

Князей, впрочем, никто не обвинял. Всем было известно, при каких обстоятельствах потерпели они ужасное поражение.

- Что князья? Они, поди, и сами не рады...

- Чего радоваться-то?.. Им других куда жалко!..

- Другие что? А князья, ведь, все...

- Да, конечно, все... Они - головы... Каково им, чай, было смотреть, как их дружина гибнет ни за что, ни про что...

- Плакали, поди!..

О том, что князья переменили веру, никто не говорил, Все считали это их личным, только их одних и касающимся делом.

Больше всего встречавших занимало известие, что князь Аскольд везет с собой на Днепр и княгиню молодую...

- Ишь, нашел время жениться! - упрекали князя.

- Да коли по сердцу пришлась...

- А все ж не время...

Вдруг пронеслось известие, что молодая княгиня - никто иная, как дочь оставшегося за князя в Киеве Всеслава.

- Вот оно что! - заговорили на Днепре, - вот, это так!

- Еще бы не так - своя!

- Своего корня, своего рода и племени...

- Ну, коли так, то сделал он хорошо, оженясь на ней; чего ей в чужих землях было пропадать, пусть у своих покняжествует!..

Плач и стоны не прекращались: слишком уже многие не вернулись...

Слышал обо всем этом и Всеслав.

Слышал и думал глубокую думу.

"Вихрем там их разметало... Христианский Бог, говорят, против них пошел... Отчего это Он ни за франков, ни за скоттов, ни даже за славян самих никогда не заступался, а тут вдруг? Нет, что ни говори, а с Руриком и с Олегом ничего подобного никогда бы не случилось... А тут - князья!.. пировать да к бабам ластиться - на это их станет, а воевать да врагов бить - нет их... Шутка ли - и дружина погибла, и струги потеряли, и сами с пустыми руками возвращаются! Где и когда, и у кого это видано, слыхано?.. Дружину потерять - в ратном деле мало ли что бывает, сегодня счастье за одних, завтра за других - так-то в честном бою, а тут без всякого боя... Подойти, стать и потерять все... Тоже с викингами ходили, а бури заметить и остеречься от нее не могли... Бури!.. Когда ее каждый норманн носом чуять должен! А потом вдруг, накось, свою веру бросили и в чужую ударились. Кто говорит, может, эта вера хорошая - да и вернее всего, что хорошая, коли их Бог и Сам помогает, и бури насылает, а все же на отцовскую ее менять не приходится! И как менять-то! Потихоньку, одним!.. Уж, если князь признал, что чужая вера лучше своей, так объявил бы об этом своему народу, пошел бы с ним, завоевал ее, да вместе с народом и принял бы, а не так, тайно!"

Всеслав был глубоко возмущен таким поступком князей.

Одно еще только пока примиряло его с ними - это то, что они должны были возвратить ему детей...

Он знал, что князь Аскольд женился на его дочери христианке.

"Уж, если дочь эту мне неведомую везет, так, значит, и Изок с ними", - говорил себе Всеслав, и морщины распрямлялись на его челе.

Киевский народ весь высыпал на берег Днепра встречать возвращавшегося князя.

Оба берега были затоплены народом.

Все ждали возвращения дружин с нетерпением, вполне понятным.

Вот, наконец, забелелись и паруса стругов.

Как их мало!

Столько уходило и столько вернулось!..

Вот и княжеский струг подходит к пристани.

Всеслав ждет князей, он волнуется.

На палубе княжеского струга, рядом с Аскольдом, он видит женщину в богатой византийской одежде, вылитую Зою.

"Это - твоя дочь", - шепчет Всеславу какой-то неведомый голос.

Дочь, а где же сын?

Напрасно отыскивает Всеслав сына, его нигде не было видно...

"Верно, Изок на другом каком судне", - успокоился витязь.

Князь, ведя под руку свою молодую княгиню, вышел на пристань; с обоих берегов Днепра загремело долго не умолкавшее приветствие.

- Ирина, - говорит Аскольд, указывая княгине на Всеслава, - вот, отец твой!

С криком радости бросилась на грудь отцу молодая женщина, целует его, ласкает, и старый варяг сам не чувствует, как по щекам его потекли непрошенные слезы умиления.

Так радостна встреча.

- Где же Изок? - спросил Всеслав.

- Он остался в Византии, - поспешил ответить ему Дир.

- Зачем?

- Заложником!..

Нахмурился, потемнел весь Всеслав, но ни слова не сказал более...

И князья ничего не сказали.

В палатах князей, когда Аскольд рассказывал ему все происшедшее, он тоже упорно молчал, но когда тот кончил говорить, Всеслав поднял голову и как-то особенно спросил:

- Князь, а что же твоя клятва?

 

XIII. Замыслы Всеслава

Что мог ответить Всеславу на этот решительный вопрос Аскольд?

Византия осталась неприкосновенною, Изок не был возвращен отцу - клятва - страшная клятва осталась совершенно неисполненной...

Он только поник головой в ответ...

"Нет, не князья это, не князья", - подумал Всеслав, но ничего не сказал.

Аскольд, заметивший, что его любимец не думает возбуждать неприятного для него разговора, продолжал дальше свой рассказ.

Он очень подробно описал слушателям богатство и великолепие Константинополя и даже неосторожно поведал об его полнейшей беззащитности от внешних врагов.

- Когда же ты поднимешь новый поход, княже? - выслушав его, спросил Всеслав.

- Больше никогда! - горячо воскликнул князь Аскольд>

- Как никогда?

- Так! Вечный мир будет теперь между Киевом и Византией.

- Вечный? - с изумлением переспросил князя его любимец.

- Да!

- Почему?

- Я заключил договор об этом.

- Не спросив народа?!

- Я - князь, и мне спрашивать не у кого! - гордо ответил Аскольд.

- Тогда расскажи мне, в чем твой договор с византийцами.

На это предложение Всеслава Аскольд согласился очень охотно.

Он не замедлил подробно передать содержание своего договора, но он был отуманен своей любовью, Всеслав же вполне владел рассудком и сразу понял, что такое представляет собою подобный договор.

- Да что же ты это наделал, княже? - воскликнул он.

- Как что, я тебя не понимаю?

- Киев по этому договору стал верным рабом Византии, и сам ничего не выиграл... Что ты получил, взамен того, что дал сам?

- Твою дочь Ирину!

- Что моя дочь! Она мне и люба, и дорога, да родина моя для меня гораздо дороже дочери! И ты будешь держаться этого договора?..

- Как же иначе?.. Я поклялся в этом...

- Ты был ослеплен!

- Не тебе меня учить... Еще раз я говорю тебе, что я - князь...

Всеслав только тяжело вздохнул в ответ на это, но ничего не сказал.

" Не князья, не князья", - еще раз подумал он.

На этом разговор прекратился.

Когда Всеслав оставил князей и ушел к себе, много-много дум бродило в его голове.

Он приглядывался к Ирине.

Да, она, эта женщина, несомненно - его дочь. В ней узнавал он черты свои и своей матери. Она походила, как вылитая, на Зою, но он не знал ее. Его сердце в отношении Ирины молчало. Она была ему, как чужая. Да она, это видно, вся предана князю Аскольду... Что она ему, в самом деле? Она вернулась, а Изок там, томится в плену, нового похода не будет. Это очевидно. Ведь и договор, позорный для славянства договор, заключен. Нет и надежды на то, чтобы, помимо князя, поднять поход. Из скандинавов в Киеве никого не осталось, а славяне за князей. Они не послушаются его, Всеслава, не пойдут за ним, как шли за своими князьями.

Стало быть, нечего и думать о походе...

Кто же тогда выручит из византийского плена Изока.

И тяжело стало на душе Всеслава.

Припомнилось ему прошлое и прежде всего вспомнился Ильмень...

Там, ведь, княжит славный Рурик, этот сокол, пред которым все окрест и трепещет, и в восторге преклоняется.

Там Рюрик и Олег, этот храбрец из храбрецов скандинавских, не останавливавшийся ни перед чем, ни перед какой бы ни было опасностью. Он бы уже не предал своей земли, не испугался бы обыкновенной бури...

Вот, у кого просить защиты... вот, кто поможет освободить Изока. Но, ведь, прежде Византии он должен будет придти сюда. Тогда, нет сомнения, и Аскольд, и Дир погибнут.

Что же!

Погибнут, ведь, только в ту пору двое они, а не весь народ приднепровский. Договор заключен ими, не будет их, и Киев будет свободен от договора... и Изок будет освобожден. Другое дело, если бы он вернулся, ну, что ж тогда?.. тогда еще можно было бы и примириться, как ни тяжело, с положением дел, а теперь, теперь - нет...

До утра продумал Всеслав и, чем дальше он думал, тем все более и более укреплялся в своих мыслях.

Весь следующий день проходил он мрачнее осенней темной ночи.

На возвратившуюся дочь он не обращал никакого внимания, как-будто ее никогда не существовало для него.

Ирина только и могла, что мельком видеть этого сурового, мрачного человека, которого все вокруг называли ее отцом.

Она боялась его.

На расспросы княгини, что такое с Всеславом Аскольд отвечал только одно:

- Об Изоке скучает! Он думал, что мы возвратим ему твоего брата.

Но Аскольду и самому становилось жалко своего любимца; они столько лет провели вместе, что сжились невольно, и теперь князь понимал, что никто иной, как он, виновник тайных страданий своего любимца.

А Всеслав, между тем, надумал все...

- Княже, долго мы жили с тобой, вместе хлеб-соль водили, - явился он к нему, - но теперь прости: не слуга я тебе больше.

- Как! Что? - встревожился Аскольд.

- Так, ухожу я, прости!

- Куда же ты идешь?

- На все четыре стороны, - уклончиво ответил Всеслав.

 

XIV. На Ильмене

В Киев редко приходили вести с великого озера славянского.

Но если бы они приходили чаще, то Аскольд и Дир узнали бы о той тяжелой борьбе, которую пришлось выдержать с ильменскими славянами их бывшему другу Рурику, ставшему Новгородским князем [44].

И эта борьба кончилась всецело в пользу единой власти, олицетворенной для разрозненных и враждовавших племен единым князем.

Рурик, наконец, стал княжить на Ильмени совершенно спокойно.

Около этого времени появился на Ильмене пришелец из земель приднепровских.

Его тотчас же узнали и приняли в княжеских хоромах на Руриковом городище. Многим он был еще памятен там.

Сам князь тотчас же поспешил принять его к себе.

Да и как было не принять старого товарища - ведь, это был Всеслав, разделявший с Руриком опасности не одного похода.

Но кто более всех обрадован был появлением Всеслава, так это - Олег.

Ведь, Всеслав недаром явился.

Он принес долгожданную весточку о тех, кого Олег в глубине своей могучей души считал изменниками общему делу.

Никак он не мог забыть того, что объявили они русскому князю, которым они были посланы покорить под его власть земли приднепровские, после того, как уже осели там.

"Ты будешь конунгом на севере, а мы - на юге", - уведомляли ярлы Рурика. - "Друг другу мы не помешаем, если же понадобится тебе наша помощь - можешь на нее рассчитывать; готовы мы вступить с тобой в союз, изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности, и ярлы мы свободные, ни от кого независимые".

Независимые? Разве он, Олег, зависим от кого-нибудь, кроме уз дружбы? А он все-таки не изменил узам дружбы.

Тогда еще он предлагал Рурику пойти и наказать виновных, но тот не пустил его.

- Нет, мой брат, нам и здесь слишком много своего дела. А Киев, рано или поздно, от нас не уйдет - все равно наш будет, как и вся земля славянская. Ярлы нам же еще услугу делают - к Киеву дорогу прокладывают. Нам после них легче будет пройти, потому что они - такие же варяги, как и мы. Поэтому и оставим их в покое до поры до времени, пусть они там забавляются, что они новое княжество на юге основали, все равно их княжество к нам перейдет. Да и сами ярлы наши, Аскольд и Дир, совсем не люди ратные. Они к тихой, мирной жизни склонны. Это ты и знай!

- Ты прав, мой Рурик, затаю я до поры до времени думы мои, но потом, знай ты, буду просить у тебя позволения разделаться с изменниками по-своему, - ответил, однако, Олег.

-Придет время, пойдешь и ты на юг.

Увы! Во все времена, пока княжил на Ильмене Рурик, для Олега было столько дела, что и подумать о новых завоеваниях некогда было, но, вот, теперь пришел с Днепра старый товарищ, который нечто невероятное рассказал об Аскольде и Дире...

Олег верить отказывался, чтобы скандинавские ярлы могли так перемениться, но Всеслав приводил подтверждения, и не верить ему было нельзя...

Более всего возмутился Олег тем, что Аскольд не сдержал своей клятвы и не обратил в развалины Византию; при рассказе же о тех богатствах, которые скоплены были в Константинополе, глаза норманнов загорались блестящим огоньком...

- Клянусь Одином, -воскликнул он, - лишь только управится с делами Рурик, мы пойдем, Всеслав, на Днепр, и беда тогда изменникам.

Он несколько раз пытался заговорить с Руриком о Киеве, но тот на все доводы отвечал только одно:

- Не время еще!

Рурик полагал, что норманны еще недостаточно укрепились на Ильмене, чтобы начинать новые походы с целью завоеваний.

Всеславу приходилось ждать...

Но, вот, Ильмень постигло горе:

Умер тот, кто объединил и укрепил его - Рурик.

Только тогда народ славянский понял, кого он потерял.

Но не смертным бороться со смертью.

Рурик был погребен, и его наследником стал его четырехлетний сын Игорь, а так как он был мал, то, вместо него, править ильменцами стал Олег. Теперь он был свободен...

Он мог бы сразу пойти на Днепр, но некоторые недовольные правлением Рурика роды приильменские попробовали возмутиться.

Пришлось их усмирить...

Когда же и это дело было покончено, Олег не долго засиделся в Новгороде; собрав грозную рать, он вместе с Всеславом тронулся на ничего не подозревавших киевских князей.

 

XV. Смерть Аскольда и Дира

В самом деле, никто в Киеве не подозревал той грозы, которая надвигалась на него с севера.

Аскольд и Дир - христиане, уже не проводили своего времени в бесконечных пирах и охотах. Нет, они всеми силами старались ввести в своей стране ту веру, которую исповедовали сами.

Однако, нельзя сказать, чтобы им это удавалось.

Князья не желали действовать силой. Они своим примером, своей жизнью хотели увлечь за собой свой народ, но пример действовал далеко не успешно. Народ оставался равнодушным к верованиям князей и по прежнему продолжал поклоняться истуканам.

Однако, князья не теряли надежды на успех. Они строили христианские храмы, учили народ, но народ их любил за их кротость, доброту, ласку, однако, не хотел следовать за ними в деле веры.

Так шло время.

Однажды князьям пришли сказать, что у берега Днепра остановилась пришедшая с севера ладья с купцами, и эти гости, которые говорили по-славянски, желали бы, чтобы Аскольд и Дир спустились к ним, посмотрели их товары и приняли дары.

Такие посещения не были редкостью в Киеве.

Благодаря его князьям, все чаще и чаще прибывали в столицу южного славянского союза заезжие гости. Они торговали на славу. Товары их, порой малоценные, с большей выгодой обменивались на товары приднепровские. Гости и киевляне были довольны, а последние были даже рады прибытию купцов.

Заходили в Киев гости и с севера - с Ильменя...

К ним всегда выходили князья, подробно расспрашивали их о том, что происходит на великом озере славянском. Приблизительно они знали все, что происходило там...

Видя, что Рурик ничего не предпринимает против них, Аскольд и Дир успокоились. Они уверились, что северный владыка вполне примирился с мыслью о разделе славянских земель и вовсе не желает идти на них войной, как они предполагали в первое время.

Но вдруг гости с севера исчезли и исчезли как-то сразу. Об Ильмене не стало ни слуху, ни духу, и князья обрадовались, когда узнали о прибытии ладьи оттуда...

Не подозревая ничего дурного для себя, Аскольд и Дир, в сопровождении всего только нескольких слуг, поспешили на зов.

Ладья была, как ладья - обыкновенная купеческая, ничего в ней подозрительного не было, одно только казалось странным, что она стала в некотором отдалении от пристани, в месте глухом и безлюдном.

Казалось, тут купцам нечего было бы делать.

Однако, князья не обратили на это внимания и подошли к самой ладье.

А, между тем, если бы только могли князья знать, что таит в себе эта ладья и еще несколько стоявших в отдалении стругов, они не оставили бы так покойно свои палаты...

Несмотря на свой невинный вид, эта ладья таила в себе гибель Аскольда и Дира...

Долгие годы полнейшей безопасности сделали когда-то безумно храбрых ярлов до нельзя беспечными, лишили их прежней наблюдательности...

Они и не заметили в своей беспечности, что ладья несет на себе живой товар...

Их притупившийся слух не расслышал тихого бряцанья железа, раздававшегося так тихо где-то внутри ладьи.

Оба они сгорали нетерпением узнать, что делается на Ильмене, как живет их старый друг и соратник Рурик.

Но если князья были беспечны, их приближенные, сопровождавшие их в очень, правда, небольшом количестве, вдруг прониклись чувством инстинктивного страха.

- Ох, князья, - шептали то Аскольду, то Диру их спутники, - необыкновенная эта ладья.

- Как необыкновенная? Что такое?

- Таких ладей у заезжих гостей не бывает!

- Варяжская эта ладья, - будто в поход какой собралась...

- И добра на ней не видно...

- Гости приезжали, так ладьи-то у них до верху всяким добром нагружены, а тут только донышко прикрыто...

Но князья только посмеивались над страхом своих спутников.

- Что вы? - удивлялись они, - мало ли гостей приходило, и ничего не бывало, а тут перепугались!

- За вас, князья, страшно.

- За нас не страшитесь, мы никому зла не делаем, и нам его также никто не будет делать...

Они подошли к самой ладье...

- Ой, князья, вернитесь, чует сердце неладное.

Аскольд и Дир продолжали смеяться...

Непонятное ослепление овладело ими...

Они хотели уже позвать купцов, которых было не видно, как вдруг перед ними во весь рост поднялся какой-то человек, у которого из-под купеческой одежды видна была кольчуга.

Аскольд и Дир взглянули и ужаснулись: перед ними стоял Олег новгородский.

- Вы князьями себя зовете? - загремел он. - Нет, вы - не князья и не княжеского роду, а, вот, вам князь, сын Рурика.

И он высоко поднял над головой малютку-мальчика...

Это было знаком, на который из лодки выскочили несколько вооруженных воинов и с оружием в руках кинулись на киевских князей.

Берег Днепра огласился воинственным кличем...

Стоявшие в отдалении струги быстро приблизились на веслах к одинокой ладье.

Засвистали стрелы, забряцали мечи, вооруженные люди один за другим выскакивали на берег...

Несчастные не успели опомниться от неожиданности и были убиты.

А коварный победитель в тот же день вступил в Киев и объявил его присоединенным к владениям князя Рурика.

Киевляне и не думали сопротивляться...

Правда, они любили своих князей; но иной связи между Аскольдом и Диром не было, кроме обычных столований да пиров...

Между тем, личность Олега новгородского явилась сразу для них обаятельной...

В Киеве как-будто ничего не произошло, ничего не переменилось...

Олег утвердился в днепровской столице и правил городом от имени Игоря...

Договор киевлян с Византией был разрушен...

Над Византией собиралась новая гроза.

 

XVI. Послесловие

Наш рассказ кончен.

Что сказать в заключение его?

Очень, очень немногое...

Аскольдом и Диром началась закончившаяся только при Владимире борьба славянства с Византией.

Мы в настоящем втором из предложенных романе, поставили себе задачей обрисовать начало этой борьбы, которой все-таки, в конце-концов, наша матушка Россия обязана одним из незабываемых устоев своего величия - православием.

Пусть читатель судит, как удалось нам выполнить эту задачу...

Здесь же мы должны сказать несколько слов о судьбе наших героев.

После того, как Аскольд и Дир были убиты, север и юг славянства были связаны, наконец, неразрывной цепью, и эта связь не прервалась и поныне.

Тела несчастных были погребены на горе, где в Несторово время находился Ольгин двор. Прах Дира покоился за церковью св. Ирины, над могилою Аскольда стояла церковь св. Николая. Киевские жители и поляне указывают это место на крутом берегу Днепра, известно даже и доныне под общим названием Аскольдовой могилы.

О судьбе Ирины автор ничего не сообщает здесь, так как предполагает, что благосклонный читатель еще встретится с нею...

Олег оправдал надежды Всеслава.

Этот славный могучий северный богатырь-завоеватель, для которого не было "в мире лучше дел воны", был настоящей грозой Византии, которую от него не спасли никакие чудеса.

Щит его, после победы над Византией, по свидетельству истории, красовался на воротах Константинополя, и Византия всегда дрожала при одном толь