Коллинз Уилки - Черная ряса

 - спросил он. - Пообедайте с нами и посмотрите на них при вечернем освещении.

   - Мне очень жаль, но я должен просить у вас извинения: со вчерашнего дня произошло изменение в моих планах. Приходится уехать из Лондона.

   Ромейну очень не хотелось расставаться с ним.

   - Вы дадите мне знать, когда опять вернетесь в город?

   - Конечно!

   С этим коротким ответом он поспешно удалился.

   Ромейн минуту постоял в зале, прежде чем вернуться к жене.

   Прием, оказанный Стеллой Винтерфильду, нельзя было назвать нелюбезным, но он вовсе не поощрял к дальнейшему знакомству. Вследствие какого странного каприза она осталась равнодушна к столь приятному человеку? Не удивительно, что любезность Винтерфильда исчезла при холодном приеме, оказанном ему хозяйкой дома. Некоторым оправданием Стелле могло служить состояние ее слабого здоровья.

   Ромейн боялся огорчить ее, прямо спросив о причине такого холодного приема, оказанного Винтерфильду, но не мог избавиться от чувства, что это было не совсем приятно ему.

   Когда он вернулся к Стелле, она лежала на диване, повернувшись к стене. Она беззвучно плакала и боялась, что он заметит это.

   - Я не стану мешать тебе, - сказал он, направляясь в кабинет.

   Драгоценная книга, так любезно предоставленная Винтерфильдом в его распоряжение, лежала на столе, ожидая его.

   Отец Бенвель много потерял, не присутствуя при представлении Винтерфильда Стелле. Волнение их высказалось еще яснее, чем при неожиданной встрече в картинной галерее лорда Лоринга. Но если б он видел, как Ромейн читал в кабинете, а Стелла тайком плакала, лежа на диване, он, вероятно, в тот же день написал бы в Рим, что видел первые семена разлада между мужем и женой.

  

   Секретарю общества Иисуса в Рим

   В последних, наскоро набросанных строках я мог только сообщить вам о неожиданном возвращении мистрис Ромейн, в то время как Винтерфильд был в гостях у ее мужа. Если вы помните, я просил вас не придавать значения моему отсутствию в этом случае. Мое настоящее донесение послужит преподобным братьям удостоверением того, что я не выпустил из рук интересы, вверенные мне.

   Я сделал три визита, отделенные друг от друга известными промежутками. Первый - к Винтерфильду - о нем я вскользь упоминал в своем прошедшем письме, второй - к Ромейну и третий - к больной мистрис Эйрикорт. Всюду я получил важные результаты, вознаградившие меня.

   Сначала вернусь к Винтерфильду. Я застал его в гостинице, среди облака табачного дыма. С большим трудом мне удалось вывести его на разговор о посещения Тен-Акр-Лоджа, и я спросил, понравились ли ему картины Ромейна.

   - Я завидую ему, - это все, что он ответил.

   - А как вы находите мистрис Ромейн? - спросил я затем.

   Он положил трубку и внимательно посмотрел на меня. На моем лице - по крайней мере я льщу себя этой надеждой - нельзя было ничего прочесть. Он еще раз затянулся и начал играть с собакой.

   - Если отвечать на ваш вопрос, - вдруг заговорил он, - то придется признаться, что мистрис Ромейн не особенно любезно встретила меня.

   Он вдруг остановился. Я видел его насквозь, в его глазах отражалась вся его душа. Я заметил, что он сказал мне только часть, очень небольшую часть.

   - Можете ли вы объяснить подобный прием? - спросил я.

   Он коротко ответил:

   - Нет.

   - Может быть, я смогу объяснить его вам, - предложил я. - Сказал ли мистер Ромейн своей жене, что познакомился с вами через меня?

   Он снова устремил на меня испытующий взор.

   - Может быть, мистер Ромейн и сказал это жене, выйдя ей навстречу.

   - В таком случае, дело ясно, как божий день: мистрис Ромейн - строгая протестантка, а я католический священник.

   Он схватился с поспешностью, которая не обманула бы и ребенка, за это объяснение нелюбезного приема, оказанного ему мистрис Ромейн.

   Таким образом я избавил его от необходимости вдаваться в дальнейшие объяснения поведения мистрис Ромейн!

   - Благоразумный человек никогда серьезно не огорчается религиозными предрассудками женщины, - продолжал я самым любезным тоном. - Вы обязали мистера Ромейна, и он желает сойтись с вами поближе. Вы опять собираетесь в Тен-Акр-Лодж?

   Он снова коротко ответил:

   - Не думаю.

   Я сказал, что мне жаль это слышать.

   - Но, конечно, - прибавил я, - вы всегда можете видеть его у себя, когда приезжаете в Лондон.

   Он пустил клуб дыма и не ответил.

   Но я решил не отступать.

   - А может быть, вы окажете мне честь и отобедаете с ним запросто у меня?

   Как джентльмену, ему, конечно, пришлось ответить на этот вопрос.

   - Благодарю вас, но я бы не желал этого. Лучше поговорим о чем-нибудь другом.

   Мы заговорили о другом. Он был любезен, как всегда, но, видимо, не в духе.

   - Мне кажется, я уеду в Париж еще в этом месяце, - сказал он.

   - Надолго? - спросил я.

   - О, нет! Если заедете через неделю или дней через десять, опять найдете меня здесь.

   Когда я стал собираться, он сам заговорил о предмете, к которому не хотел возвращаться. Он сказал:

   - Я хочу просить вас оказать мне двоякое одолжение. Во-первых, не говорить мистеру Ромейну, что я еще в Лондоне, а во-вторых, не спрашивать никаких объяснений.

   Результат нашего свидания можно выразить несколькими словами. Я продвинулся на шаг к своему открытию. Голос, взгляд и поведение Винтерфильда подсказали мне, что он завидует человеку, женившемуся на мисс Эйрикорт. Говоря прямо, компрометирующие обстоятельства, сбившие с толку моего агента, сводятся к любовному приключению. Припомните, что я говорил вам о странном характере Ромейна, и представьте себе, если можете, каковы будут последствия такого открытия, когда мы будем в состоянии сообщить его владельцу аббатства Венж!

   Что касается настоящих отношений между мужем и женой, я могу вам сообщить только о том, чему был свидетелем, придя к Ромейну дня два спустя. Я хорошо сделал, что удержал Пенроза вблизи. Он нам понадобился.

   Приехав в Тен-Акр-Лодж, я застал Ромейна в кабинете, но не за работой. Он казался принужденным и в высшей степени расстроенным. До сих пор я не могу в точности определить причины его нервной болезни, я могу только предполагать, что после нашего свидания у него опять был припадок.

   Само собой разумеется, вежливость обязывала меня осведомиться о его жене. Она все еще продолжает ухаживать за матерью. Полагают, что мистрис Эйрикорт уже вне опасности. Но, всегда готовая советовать другим обратиться к доктору, эта дама уверена в крепости своего здоровья и отрицает всякую помощь лекарств. Доктор, который лечит ее, просит дочь уговорить ее продолжать назначенное ей лечение. Не предполагайте, что я стал бы надоедать вам этими обстоятельствами без уважительных причин. Нам придется вернуться к мистрис Эйрикорт и ее докторам.

   Не прошло и пяти минут с начала моего визита, как Ромейн спросил, не видел ли я Винтерфильда после того, как он был в Тен-Акр-Лодже?

   Я ответил ему, что видел, и остановился, ожидая следующего вопроса. Я не ошибся. Он спросил, уехал ли Винтерфильд из Лондона.

   Опытные медики утверждают, что есть случаи, когда опасная система кровопускания все еще оказывается полезной. Бывают другие случаи, в которых опасная система говорить правду, является настолько же спасительной. Я сказал Ромейну:

   - Я отвечу вам правду, если вы согласны, чтоб это осталось между нами? К своему сожалению, я должен сообщить вам, что мистер Винтерфильд не имеет намерения продолжать знакомство с вами. Он просил меня не говорить вам, что он еще в Лондоне.

   Досада и гнев ясно выразились на лице Ромейна.

   - Ничто из сказанного вами не проникнет за стены этой комнаты, - ответил он. - Указал ли Винтерфильд на какую-нибудь причину, заставляющую его отказаться от знакомства со мной?

   Я, еще раз вежливо высказав свое сожаление, сообщил правду:

   - Мистер Винтерфильд говорил, что мистрис Ромейн приняла его весьма нелюбезно.

   Он вскочил и раздражительно стал ходить взад и вперед по комнате, говоря про себя:

   - Это невыносимо!

   Правда сделала на этот раз свое дело. Я сделал вид, что не слышу его, и спросил:

   - Вы сказали мне что-нибудь?

   Он выразился мягче.

   - Это весьма неприятно теперь, я сейчас же должен отослать мистеру Винтерфильду редкую книгу, которую он одолжил мне. И это еще не все. В его библиотеке есть другие сочинения, чрезвычайно интересные для меня, но теперь мне невозможно воспользоваться ими. Кроме того, потеряв Пенроза, я надеялся найти в Винтерфильде друга, сочувствующего моим взглядам. В нем есть что-то необыкновенно приятное и привлекательное, а смелость и новизна его взглядов интересны для такого человека, как я. Для меня это была приятная перспектива, теперь же мне придется отказаться от своей надежды, и из-за чего? Из-за женского каприза!

   С нашей точки зрения такое расположение надо поддерживать. Я попытался сделать это, принимая вину на себя и извиняясь, что, быть может, совершенно против воли, я виноват в неприятности, которую он испытал.

   Он взглянул на меня в совершенном недоумении. Я задал ему тот же вопрос, что и Винтерфильду.

   - Говорили вы мистрис Ромейн, что познакомились с Винтерфильд ом через меня?..

   Он не дал мне закончить.

   - Да, я сказал это мистрис Ромейн, - перебил он меня. - Но что же из этого?

   - Извините меня, если я напомню вам, что мистрис Ромейн разделяет предубеждение, общее для всех протестантов, - сказал я. - Я боюсь, что знакомство с мистером Винтерфильдом не могло быть для нее приятным, ибо он друг католического священника.

   Он чуть было не рассердился на меня за то же самое объяснение, которое показалось столь естественным Винтерфильду.

   - Пустяки, - закричал он. - Моя жена слишком благовоспитанная женщина, чтобы выказать таким образом свои предубеждения. Вероятно, сама личность Винтерфильда внушила ей необъяснимую антипатию или...

   Он остановился и задумчиво повернулся к окну. Вероятно, в его душу закралось неопределенное подозрение, которое он только что заметил и еще был не в состоянии объяснить. Я, со своей стороны, постарался поддержать новое направление мыслей.

   - Какая же тут может быть еще причина? - спросил я.

   Он резко обернулся ко мне.

   - Я не знаю. А вы?

   Я решился вежливо заметить ему.

   - Дорогой сэр! Коли вы не можете найти другой причины, то как же мне знать ее? Вероятно, поводом послужила внезапная антипатия, как вы сами говорите. Это бывает между незнакомыми. Ведь мистрис Ромейн и мистер Винтерфильд не были знакомы прежде?

   Его глаза засверкали внезапным мрачным блеском. Новая мысль запала в его душу.

   - Они встретились, как незнакомые, - произнес он.

   Снова замолчал и отвернулся к окну. Я чувствовал, что, продолжая далее разговор на эту тему, рискую потерять его доверие, которое приобрел. Кроме того, я имел свои причины заговорить о Пенрозе. Случилось так, что я только что получил от него письмо, где он рассказывает о своем теперешнем месте и в постскриптуме просит передать поклон другу и патрону, у которого он занимался.

   Я дал Ромейну письмо. Он пробежал его и вдруг изменился в лице. Одно только имя Пенроза, казалось, рассеяло мрачные мысли и подозрения, овладевшие им перед тем.

   - Вы не знаете, как я скучаю о моем милом друге, - сказал он грустно.

   - Почему бы вам не написать ему? - предложил я. - Он был бы рад получить известие от вас.

   - Я не знаю, куда писать.

   - Разве я не послал вам его адрес с письмом?

   - Нет.

   - Позвольте в таком случае исправить мою забывчивость.

   Я написал адрес и ушел.

   Подходя к двери, я заметил на столике книги о католической религии, которые Пенроз оставил Ромейну. Одна из них была открыта и возле нее лежал карандаш. Я счел это добрым знаком, но не сказал ничего.

   При прощании Ромейн пожал мне руку.

   - Вы были очень добры, отец Бенвель, - сказал он, - я буду рад снова видеть вас.

   Не говорите об этом в кружках, это может повредить мне, но - знаете ли? - мне, право, стало жаль его. Он пожертвовал ради своей женитьбы всем, но женитьба принесла ему одно только разочарование. Она довела его до того, что он стал любезен со мной. Конечно, когда придет время, я отправлю Пенроза. Но предвидите ли вы так же, как я, что, по возвращении "милого друга" к своим прежним обязанностям, дело обращения пойдет более скорыми шагами, а ревность жены-протестантки еще более увеличит фальшивое положение, в которое она поставила Винтерфильда своим двусмысленным приемом! В ответ на это вы можете указать мне на более темную сторону проекта. У Ромейна может родиться наследник; и мать его, имея за собою общественное мнение, может, в случае какого-либо колебания, получить удостоверение в естественном праве мальчика наследовать отцу.

   Но потерпите, почтенные сотоварищи! Пока нам еще не угрожает подобное бедствие. И если бы даже такое событие случилось, то не забудьте, что Ромейн получил большое наследство. Венж имеет определенную стоимость. Если в акте, которым это владение возвратится в обладание церкви, взамен него будет предложена сумма, равная его стоимости, как вы думаете, решилась ли бы церковь отказать новообращенному в принятии от него чека? Вы знаете, что нет.., и я знаю это.

  

   На следующий день я пошел справиться о здоровье мистрис Эйрикорт. Известия были благоприятные. Через три дня я снова наведался. Известия были еще более благоприятные. Мне также сообщили, что мистрис Ромейн вернулась в Тен-Акр-Лодж.

   Многими из успехов своей жизни я обязан тем, что не спешу. Я и теперь не спешил. Иногда представляются удобные случаи - а их стоит подождать.

   Позвольте мне привести в подтверждение этого пример.

   Человек, любящий спешить, на моем месте заговорил бы о женитьбе Ромейна на мисс Эйрикорт в первое свидание с Винтерфильдом, чем возбудил бы его подозрение, заставил бы его остерегаться и сам не добился бы никаких существенных результатов. Я во всякое время могу открыть Ромейну, что жена его гостила у Винтерфильда в Девоншире, и, несмотря на это, встретила своего бывшего знакомого, будто видела его в первый раз. А между тем я даю Пенрозу возможность расширить брешь между мужем и женой.

   Я надеюсь, вам теперь ясно, что я воздерживаюсь от действия не вследствие нерадения или недостатка мужества.

   Теперь я могу продолжить.

   Через несколько дней я решил снова побывать у мистрис Эйрикорт. На этот раз, отдавая карточку, я велел спросить, не может ли больная принять меня. Признаться ли в своей слабости? Она знает все, что мне нужно знать, и между тем уже два раза провела меня. После этого унижения я уже не мог отступить - это черта моего воинственного характера как духовного лица.

   Меня пригласили войти.

   Две комнаты ради удобства помещения были соединены в одну. Горничная тихонько катала мистрис Эйрикорт в кресле на колесиках взад и вперед, в комнате находились еще двое джентльменов - гостей. Несмотря на румяна, небрежно накинутые кружева и широкую одежду, она представляла печальное зрелище. Телом она походила на мертвеца, но ум ее составлял совершенную противоположность с телом, он был так же жив и впечатлителен, как всегда.

   - Отец Бенвель! Очень рада видеть вас и весьма благодарна за вашу любезность. Я совершенно здорова, хотя доктор не хочет признавать этого. Не смешно ли, что меня катают, как ребенка. Я по природе своей человеческой должна двигаться. Доктор не позволяет мне выезжать, вот и катаюсь дома. Матильда - нянька, а я - дитя, которое на днях выучится ходить. Матильда, вы устали? Нет. Так прокатите меня еще раз. Спасибо. Движение, вечное движение - закон природы. О, доктор, нет, я не сама сделала это открытие. Какой-то знаменитый ученый упомянул об этом в лекции. Такого безобразного человека я никогда не видала... Теперь поверните, Матильда... Отец Бенвель, позвольте мне представить вас моим друзьям. Я знаю, теперь не в моде представлять, но я одна из немногих женщин, не признающих тирании моды. Я люблю, когда представляют. Сэр Джон Дрон - отец Бенвель. Отец Бенвель - доктор Уайбров. А, вы знаете доктора по его славе? Охарактеризовать вам его? Как человек - прелестный, по профессии - несносный. Извините мою бесцеремонность, доктор, это одно из последствий избытка здоровья... Пожалуйста, Матильда, поверните еще раз, да поскорей. О, как бы мне хотелось теперь попутешествовать по железной дороге...

   Но тут она уже не могла перевести дух. Она откинулась в своем кресле и молча обмахивалась веером.

   Я тем временем обратил внимание на двух посетителей. Сэр Джон Дрон, я был уверен, не смог бы помешать конфиденциальному разговору с мистрис Эйрикорт. Прекрасный помещик, с лысой головой, крепким сложением и неистощимым запасом молчания - одним словом, тип, часто встречающийся в английском обществе - вот вам верное описание сэра Джона. Но знаменитый доктор был человеком совершенно иного рода. Взглянув на него, я тотчас же почувствовал, что, пока он в комнате, придется ограничиться светской болтовней.

   Вы всегда узнавали из моей корреспонденции о моих ошибках. Я снова совершил ошибку: забыл, что часто случай играет немаловажную роль. Капризная фортуна после многих неудач снова была готова улыбнуться мне. Удача шла ко мне через ту женщину, которая уже дважды насмеялась надо мной. Какая награда за мои постоянные заботы о здоровье мистрис Эйрикорт! Она между тем перевела дух и продолжала:

   - Ах, господа, какие вы скучные, - обратилась она к нам. - Почему не занимаете бедную больную, которую засадили дома? Отдохните немного, Матильда, или вы тоже заболеете. Доктор! Это ваш последний визит ко мне?

   - Обещайтесь беречься, мистрис Эйрикорт, и я признаюсь, что профессиональные визиты закончены. Сегодня я у вас только в качестве знакомого.

   - Вы лучший из людей! Сделайте мне еще одно одолжение. Разгоните нашу скуку. Эти знаменитые доктора, сэр Джон, живут в романтической атмосфере. Кабинет доктора Уайброва все равно что ваша исповедальня, отец Бенвель. Они выслушивают исповеди о самых интересных прегрешениях и горестях. В чем состоял роман последней особы, пришедшей искать у вас медицинской помощи, доктор? Нам не надо имен и названий мест. Мы как добрые дети, нам хочется только послушать сказку.

   Доктор Уайбров взглянул на меня с улыбкой.

   - Невозможно убедить леди, что мы тоже в своем роде духовники. Первая обязанность доктора...

   - Конечно лечить людей, - перебила она со всею грацией, на которую была способна.

   Доктор ответил серьезно.

   - Нет, это второстепенная обязанность, первая же - уважать доверие наших пациентов. Впрочем, - продолжал он более легким тоном, - сегодня мне встретился пациент при обстоятельствах, о которых моя профессиональная честь не запрещает рассказывать. Только не знаю, мистрис Эйрикорт, приятно ли вам будет, если я подробно расскажу об этом происшествии. Место действия - сумасшедший дом.

   Мистрис Эйрикорт кокетливо вскрикнула и погрозила веером доктору.

   - Не надо ужасов! - воскликнула она. - Одна мысль о сумасшедшем доме наполняет меня ужасом. О, фи! фи! Я не хочу слушать вас.., не хочу смотреть на вас.., и положительно отказываюсь пугаться до смерти. Матильда, отодвиньте кресло в самый дальний угол комнаты. Отец Бенвель, мое живое воображение для меня подводный камень в жизни. Я положительно чувствую запах больницы. Матильда, подвезите меня к окну, чтобы благоухание цветов заглушило этот запах.

   Сэр Джон подал голос. Его речь целиком состояла из начатых предложений, заканчивавшихся улыбкой:

   - Честное слово.., доктор Уайбров? Такой опытный человек, как вы... Ужасы сумасшедшего дома.., в присутствии дамы со слабыми нервами... Нет, честное слово.., не могу... Что-нибудь смешное... Это лучше.., да... Но такой сюжет... О, не могу!

   Он встал, чтобы проститься. Доктор Уайбров ласково остановил его:

   - Я имею на это свои причины, сэр Джон, - сказал он, - но не стану беспокоить вас излишними объяснениями. Есть человек, которого я не знаю и которого мне надо разыскать. Вы много выезжаете, когда бываете в Лондоне. Позвольте вас спросить, не встречались ли вы когда-нибудь с неким мистером Винтерфильдом?

   Я всегда смотрел на самообладание как на одну из сильных сторон моего характера. В будущем я буду скромнее. Услышав это имя, я настолько поддался удивлению, что выдал себя доктору, дав понять, что могу ответить на его вопрос.

   Между тем сэр Джон задумался и объявил, что никогда не слышал фамилию Винтерфильд. Признавшись столь красноречивым способом в своем неведении, он скользнул в нишу у окна и погрузился в созерцание леди Эйрикорт, нюхавшей цветы.

   Доктор обратился ко мне.

   - Я не ошибся, отец Бенвель, предполагая, что со своим вопросом мне следовало обратится к вам?

   Я ответил, что джентльмен по имени Винтерфильд известен мне.

   Доктор тотчас же встал.

   - Не сможете ли вы посвятить мне несколько минут? - спросил он.

   Излишне прибавлять, что я был к услугам доктора.

   - Я живу близко, и экипаж ожидает меня, - продолжал он. - Если вы не прочь поехать со мной, то я сообщу вам нечто такое, что, как мне кажется, вам необходимо знать.

   Мы тотчас же простились. Мистрис Эйрикорт - частичка румян с носа которой осталась на цветах - одобряюще ударила меня веером и объявила доктору, что она прощает его, само собой разумеется, если он обещает "никогда больше не делать этого". Через пять минут мы были в кабинете доктора.

   Взглянув на часы, я понял, что мне не удастся закончить это письмо к сегодняшней почте. Поэтому посылаю его вам, как оно есть, с заверением, что окончание моего рассказа вы получите на следующий день.

  

   Доктор начал осторожно.

   - Винтерфильд не совсем обыкновенная фамилия, - сказал он. - Но нелишне будет удостовериться, если возможно, что тот ли это самый человек, которого я ищу, ваш Винтерфильд? Вы его знаете только по имени или знакомы с ним?

   Я, конечно, ответил, что знаком.

   Доктор продолжал:

   - Извините меня, если я предложу вам немного нескромный вопрос. Познакомившись с обстоятельствами, я уверен, что вы поймете и извините меня. Не известно ли вам - как бы это сказать? - не известно ли вам какое-нибудь романтическое приключение из прошлой жизни мистера Винтерфильда?

   На этот раз, чувствуя, что, по всей вероятности, я ступил на почву открытий, я старался сохранить все свое хладнокровие и спокойно ответил:

   - Нечто подобное случилось в прошлой жизни мистера Винтерфильда.

   Я остановился, будто из скромности и будто знал все в подробности.

   Доктор не выказал любопытства услышать дальше.

   - Я имел только намерение удостовериться, что говорю с человеком, который мне нужен. Теперь я вам сообщу, что не личный интерес побуждает меня отыскать мистера Винтерфильда, я действую от имени одного из своих старинных друзей. Мой друг содержит частный приют для умалишенных, это человек вполне честный, иначе я не был бы его другом. Вы понимаете, почему я обращаю ваше внимание на это?

   К содержателям частных приютов для умалишенных в Англии вообще относятся в настоящее время с недоверием. Я прекрасно понял мысль доктора.

   Он продолжал:

   - Вчера вечером мой друг явился ко мне и сообщил, что у него в доме есть замечательный больной, на которого, как он полагал, мне интересно будет взглянуть. Это мальчик-француз, умственные способности которого с детства не достигли полного развития. Сильный страх, испытанный им, когда ему было лет тринадцать, ухудшил его состояние. "При поступлении в мой приют, - рассказывал мой друг, - мальчик не был ни идиотом, ни помешанным, это был случай, говоря профессиональным языком, недостаточного умственного развития; иногда в мальчике появлялась инстинктивная склонность ко злу и краже, но он никогда не впадал в бешенство. Мальчик особо заинтересовал моего друга, ласковым обращением он приобрел доверие и любовь ребенка, здоровье которого настолько поправилось, что уже появилась надежда на улучшение его умственного состояния, как вдруг случилось несчастье, уничтожившее все надежды. Бедняжка заболел лихорадкой, которая перешла в тиф.

   Пока интересного для вас мало, но теперь, наконец, я сообщу вам замечательный факт.

   Когда наступил тот момент, в который у больных с горячкой начинается бред, этот мальчишка вдруг пришел в себя и умственно выздоровел.

   При этом изумительном сообщении я взглянул на него, сомневаясь, что он говорит серьезно. Доктор Уайбров понял меня.

   - И я подумал то же самое, услышав это, - сказал он. - Но мой друг не обиделся и не удивился. Пригласив меня к себе, чтобы я лично убедился в его сообщении, он напомнил мне подобный случай, приведенный в статье. "Физическая болезнь как умственный стимул", Cornhill Magasine за 1879 год. Статья не подписана именем автора, но название журнала, где она появилась, служит достаточной гарантией достоверности сообщения. Это подтверждение возможности подобного случая настолько возбудило мое любопытство, что я поехал в Сандворс к доктору, чтобы исследовать больного.

   - И пришли к удовлетворительным результатам?

   - Да, к вполне удовлетворительным. Когда я видел мальчика вчера вечером, он был в совершенно здравом уме, как мы с вами. Нов данном случае есть осложнение, о котором не упоминается в журнальной статье. Мальчик, по-видимому, совершенно забыл всю свою прошлую жизнь и помнил только события, произошедшие со времени начала болезни, принесшей с собою странное восстановление его умственных способностей.

   Для меня это было разочарованием. Я надеялся почерпнуть какие-нибудь сведения из сообщений мальчика.

   - Можно ли утверждать, что мальчик в здравом уме, если у него пропала память? - решился спросить я.

   - В данном случае нет необходимости вдаваться в рассмотрение этого вопроса, - ответил доктор. - Как я уже сказал вам, мальчик забыл только события своей прежней жизни, то есть все относящееся к тому времени, когда его умственные способности были расстроены. Теперь, когда появились проблески здравого смысла, он впервые свободно применяет свои умственные способности. В его новой памяти удержалось сознание всего произошедшего с начала болезни. Вы не можете себе представить, как заинтересовала меня эта душевная болезнь, и не найдете ничего удивительного в том, что завтра после обеда, окончив визиты, я отправлюсь в Сандворс. Вы, конечно, недоумеваете, с какой целью я сообщаю вам подробности, интересные только для медика.

   Не собирался ли он пригласить меня с собою в приют? Я отвечал кратко, высказав только, что эти подробности интересны для всякого, занимающегося изучением человеческой природы. Если бы он услышал, как бился у меня пульс в эту минуту, я думаю, он подумал бы, что и у меня начинается горячка.

   - Приготовьтесь выслушать еще более удивительную вещь, - продолжал он. - По какой-то непонятной случайности одна из проделок мальчика до его поступления в приют на попечение моего друга касается мистера Винтерфильда. Это единственное объяснение тому, каким образом мог очутиться зашитым в жилет мальчика конверт с бумагами на имя мистера Винтерфильда, но без обозначения адреса.

   Можете себе представить впечатление, произведенное на меня этими словами.

   - Теперь вы поймете, - продолжал доктор, - почему я задавал вам такие странные вопросы. Я и мой друг - мы оба сильно заняты и редко посещаем так называемое общество. Ни я, ни он никогда не слыхали имени Винтерфильда. Так как некоторые из моих пациентов люди, имеющие большие знакомства, то я решился расспрашивать всех, чтобы передать конверт тому, кому он принадлежит. Вы слышали, как мистрис Эйрикорт - а она могла бы помочь мне - отнеслась ко мне, когда я упомянул о доме сумасшедших, и видели, как я напугал сэра Джона. Я считаю за большое счастье для себя, что встретил вас. Не поедете ли вы со мною в приют? И не сделаете ли еще одолжение: не привезете ли вы мистера Винтерфильда?

   Последней просьбы я действительно не в состоянии был исполнить. Винтерфильд именно в то утро уехал из Лондона в Париж, и его адрес пока был неизвестен мне.

   - В таком случае вам придется действовать от имени вашего друга, - сказал доктор. - Время очень дорого. Не будете ли вы так любезны зайти ко мне завтра в пять часов?

   Я явился аккуратно в назначенное время. Мы вместе отправились в приют.

   Нет надобности утомлять вас описанием того, что я видел у постели мальчика. Это было бы повторением слышанного мною. Тиф был в самом разгаре, а в минуты облегчения мальчик умно расспрашивал о лекарствах, которые ему давали, и вполне понимал ответы. Он раздражался только тогда, когда его уговаривали вспомнить то, что было до болезни, и тогда отвечал по-французски: "У меня нет памяти".

   Но я могу сообщить вам известие, достойное вашего внимания. Конверт и заключающиеся в нем бумаги с надписью "Бернарду Винтерфильду" в моем распоряжении. Имя на конверте служит достаточным доказательством того, что пакет адресован именно к тому Винтерфильду, которого я знаю.

   Содержатель приюта сообщил мне обстоятельства, при которых эти бумаги были открыты.

   Когда мальчика привезли в приют, с ним приехали две дамы-француженки - его мать и сестра. Они сообщили, что знали о его болезни, и рассказали, как по временам мальчиком овладевало желание убежать из дому и как со времени своего последнего продолжительного странствования он старательно прячет свою жилетку.

   Видя себя в первую ночь по прибытии в приют в незнакомом месте, мальчик сильно волновался, и ему пришлось дать успокоительные капли. Когда он ложился спать, ему нарочно не говорили, чтоб он, по обыкновению, не прятал жилет под подушку.

   Когда успокоительное лекарство подействовало, дядька легко овладел спрятанным платьем. Содержатель приюта был обязан удостовериться, что у больного нет ничего, чем он мог бы повредить себя. При осмотре пакета оказалось, что печать сломана.

   - Я сам не распечатал бы пакета, - сказал наш хозяин, - но так как он не был заклеен, то я счел своею обязанностью просмотреть содержавшиеся в нем бумаги. Они касаются весьма важных частных дел мистера Винтерфильда, и бумаги уже давно следовало бы возвратить ему. Едва ли следует упоминать о том, что прочтенное мною я должен хранить в глубочайшей тайне. В жилет мальчика снова зашили пакет с несколькими листами белой бумаги, чтобы, проснувшись, он мог ощупать его. Настоящий же конверт и бумаги - вместе с изложением обстоятельств, при которых они были найдены, за моей подписью и подписью моего помощника - были положены в другой конверт и запечатаны моею собственною печатью. Я сделал все зависящее от меня, чтобы отыскать мистера Винтерфильда. Он, кажется, не лондонский житель. По крайней мере, я не смог узнать его адрес в адресном столе. Потом я известил о всем случившемся того джентльмена, которому сообщал о здоровье мальчика. Но и он не смог помочь мне. Второе письмо к дамам-француженкам имело такой же результат. Признаюсь, мне хотелось каким-либо честным образом отделаться от ответственности, лежавшей на мне.

   Все это доктор сообщал мне в присутствии мальчика, который лежал, слушая рассказ, как будто он относился к кому-нибудь другому. Я не мог воздержаться от бесполезного желания задать ему вопрос.

   Так как я сам не говорю по-французски, хотя и читаю на этом языке, то просил доктора Уайброва служить мне переводчиком.

   Мои вопросы не привели ни к чему. Мальчик не более меня знал об украденном пакете.

   Не было никакого повода подозревать, что он хотел обмануть нас. Когда я спросил его:

   - Может быть, ты украл его? - Он ответил совершенно спокойно:

   - Очень может быть, говорят, я был не в своем уме, сам этого не помню, но сумасшедшие делают странные вещи.

   Я снова попытался заставить его высказаться.

   - А может быть, ты взял его по ошибке?

   - Да.

   - Ты сломал печать и прочел бумаги?

   - Да.

   - И ты берег их, думая, что они могут пригодиться тебе или, может быть, тебе стало стыдно своего поступка, и ты имел намерение возвратить их, если представится случай.

   - Совершенно верно, сэр.

   Точно таких же результатов мы добились, когда старались разузнать, где он был и кто заботился о нем во время его последнего исчезновения из дому. Сообщение, что он был где-нибудь, составляло новость для него. С видимым интересом он просил нас рассказать ему, где он был и кого видел!

   Тем закончились наши попытки добиться какого-нибудь разъяснения. Мы приступили к разрешению последнего вопроса: как по возможности скорее передать бумаги в руки Винтерфильда?

   Упомянув прежде о его отъезде в Париж, я прямо сообщил, в каких отношениях нахожусь с ним теперь.

   - Мистер Винтерфильд пригласил меня к себе, когда он вернется в Лондон, - сказал я. - Вероятно, я первым из знакомых увижу его. Если вы, ввиду этого, доверите мне ваш запечатанный конверт, я дам вам в присутствии доктора Уайброва формальную расписку в его получении и, действуя как представитель и друг мистера Винтерфильда, прибавлю какое хотите письменное обещание. Может быть, вы желали бы иметь также удостоверение моей личности?

   Он отвечал вежливо:

   - Знакомый доктора Уайброва не нуждается ни в каких удостоверениях.

   - Извините, - настаивал я, - я только вчера имел честь познакомиться с доктором Уайбровом. Позвольте указать вам на лорда Лоринга, другом и духовником которого я уже давно состою.

   Благодаря этим сведениям, данным мною о самом себе, дело устроилось. Я написал необходимое удостоверение, и в настоящую минуту все бумаги лежат на столе передо мной.

   Помните вы, как в римском почтамте снимались и снова прикладывались печати в дни революции, когда мы были молодыми людьми? Благодаря знаниям, приобретенным мною тогда, необыкновенные события, некогда соединившие Винтерфильда с мисс Эйрикорт, наконец не составляют тайны для меня. Копии с бумаг находятся в моем обладании, а бумаги снова запечатаны печатью содержателя приюта. Я не пытаюсь искать себе оправдания. Вы знаете руководящее правило: "Цель оправдывает средство".

   Я не собираюсь пускать в ход добытые мною сведения преждевременно. Прежде всего, как я уже напоминал вам, крайне необходимо дать Пенрозу возможность завершить обращение Ромейна. Пока же предоставляю мои копии в распоряжение моих собратьев главного штаба.

  

   No 1. От Эммы Винтерфильд к Бернарду Винтерфильду

  

   Майдвелль Билдинг

   Бельгавен.

  

   "Как мне обращаться к вам? Дорогой Бернард или сэр? Все равно. Я намереваюсь сделать одно из немногих добрых дел своей жизни, и что за дело до фамильярности или формальности женщине, лежащей на смертном одре?

   Да, со мною опять случилось несчастье. Вы, вероятно, слышали, что я вскоре после того, как мы разъехались, упала в цирке и проломила себе голову?

   Операция и серебряная пластинка, вставленная вместо кости, поставили меня на ноги. В этот раз меня лягнула лошадь в стойле. Последствие - какое-то повреждение внутри. Может быть, я умру завтра, а может быть, проживу еще неделю. Как бы то ни было, доктор признался - мой час настал.

   Заметьте одно. В этом последнем случае не виновата презренная привычка, лишившая меня вашей любви и изгнавшая меня из вашего дома, привычка пить. Случилось так, что накануне этого дня я дала обет, следуя увещеваниям здешнего доброго пастора, мистера Фенника. Он заставил меня признаться во всем и теперь записывает, сидя у моей постели, мои показания. Помните вы, как я некогда ненавидела самое название пастора - когда вы, в шутку, предложили мне сочетаться гражданским браком, я повернула дело всерьез и поймала вас на слове? Мы, бедные наездники и акробаты, знали священников только как своих худших врагов, всегда пользующихся своим влиянием лишь для того, чтобы не пускать народ на наши представления и отнимать у нас хлеб. Если бы я встретилась с мистером Фенником в молодые годы, какой бы иной женщиной я могла стать!

   Но подобного рода сетования теперь бесполезны. Я действительно сожалею о том зле, которое причиняла вам, Бернард, и с сокрушенным сердцем прошу вас простить меня.

   Вы, по крайней мере, отдадите мне ту справедливость, что ваша пьяница-жена знала, что недостойна вас. Я отказалась от пенсии, которую вы мне предлагали.

   Я уважала ваше имя. Со времени нашей разлуки я, вернувшись к своей профессии, семь лет занималась ею под чужим именем и никогда не беспокоила вас. Одного только я не могла сделать - забыть вас. Вы увлеклись моей несчастной красотой, но я, со своей стороны, любила вас всем сердцем. Память о благородном по происхождению джентльмене, пожертвовавшем ради меня всем, не могла умереть в моей душе. Он был.., нет! Я не хочу возмущать доброго человека, пишущего эти строки, говоря, чем он был для меня. Да и кому есть дело до того, как я думаю о вас теперь!

   Если бы вы остались таким, как я вас оставила, или если б я не узнала, что вы влюбились в мисс Эйрикорт и готовы были жениться на ней, в надежде, что смерть избавила вас от меня, я бы жила и умерла, не сделав вам никакой неприятности, кроме первой и величайшей - той, что согласилась стать вашей женой.

   Но я сделала это открытие - все равно каким образом. В это время наш цирк был в Девоншире. Моя бешеная ревность доводила меня до сумасшествия. У меня был поклонник, годившийся мне в отцы. Я дала ему понять, что он может добиться моей благосклонности, если поможет мне отомстить женщине, готовой занять мое место. Он доставал деньги, чтобы следить за вами дома и за границей, и, чтобы окончательно обмануть вас, он поместил ложное объявление о моей смерти в газетах и сбил с толку ваших адвокатов, старавшихся достать доказательства моей смерти.

   Наконец он оказал мне самую большую услугу в это тяжелое для меня время: он взял меня в Брюссель. Я стояла у входа в английскую церковь, так что первым лицом, встретившим вас и ложную мистрис Винтерфильд по выходе от алтаря к брачному завтраку, была ваша законная жена со свидетельством о браке в руках.

   Признаюсь, к своему стыду: я торжествовала, что совершила это зло.