Коллинз Уилки - Черная ряса

вастаться, - сказала мистрис Эйрикорт, - но едва ли есть женщины снисходительнее меня. Мы не будем говорить, Стелла, о твоей жалкой свадьбе! Всего пять человек, вместе с вами и с Лорингами! Роскошный бал примирит тебя с обществом, а этого только и надо. Чай и кофе, любезный Ромейн, будут в вашем кабинете, оркестр Коота, ужин от Гентера, сады иллюминировать цветными фонариками, тирольские певцы между деревьями будут чередоваться с военной музыкой, и если есть в Лондоне африканцы или другие дикари, вероятно, найдется место в ваших очаровательных садах для их единоборства, плясок, а в заключение блестящий фейерверк.

   Внезапный припадок кашля остановил дальнейшее перечисление развлечений предполагаемого бала. Стелла заметила, что ее мать казалась необыкновенно изнуренной и сморщенной, несмотря на белила и пудру; это было обыкновенным результатом преданности мистрис Эйрикорт требованиям общества, но кашель был каким-то новым и свидетельствовал об истощении.

   - Я боюсь, мама, что вы слишком утомились, - произнесла Стелла. - Вы выезжаете слишком часто.

   - Ничего подобного, моя милая, я сильна, как лошадь. Прошлую ночь я ожидала карету на сквозном ветру после одного из прекраснейших концертов этого сезона, окончившегося восхитительной игровой французской пьеской. Вероятно, там я схватила легкую простуду. Мне только нужен стакан воды. Благодарю вас, Ромейн, у вас ужасно строгий и серьезный вид, наш бал развеселит вас. Вы не знаете, как улучшилось бы расположение вашего духа, если б вы сожгли эти ужасные книги. Дорогая Стелла, я завтра приеду сюда завтракать - вы так близко живете от города, привезу список лиц и мы определим день и количество приглашенных. О, Боже мой, как уже поздно, а у меня остается почти час езды до гулянья. Прощайте, мои голубки, прощайте!

   По пути к экипажу ее охватил новый припадок кашля. Но она все-таки старалась не придавать этому значение.

   - Я сильна, как лошадь, - повторила она, как только смогла заговорить, и, подобно молодой девушке, впорхнула в карету.

   - Твоя мать убивает себя, - сказал Ромейн.

   - Если б я могла уговорить ее погостить немного у нас, - намекнула Стелла, - тишина и спокойствие могли бы сотворить чудеса. Ты не будешь против этого, Луис?

   - Я на все согласен, моя дорогая, только чтобы не давать бал и не сжигать моих книг. Если твоя мать уступит в этих двух вещах, то весь мой дом в ее полном распоряжении.

   Он говорил весело и казался совсем здоровым, после того как освободился от тягостных воспоминаний, связанных с аббатством Венж.

   Остался ли в Йоркшире мучительный голос? Стелла боялась приступить к этой теме, зная, что это напомнит ему роковую дуэль. К ее удивлению Ромейн сам заговорил о семействе генерала.

   - Я писал Гайнду, - начал он. - Ты ничего не имеешь против того, чтобы он отобедал у нас сегодня?

   - Конечно, нет!

   - Мне хотелось бы послушать, не расскажет ли он мне чего-нибудь об этих француженках. Он взялся в твое отсутствие повидаться с ними...

   Он не мог заставить себя говорить дальше!

   Стелла быстро поняла, что он хотел сказать, и окончила за него фразу.

   - Да, - сказал он, - я желаю услышать, как поживает мальчик и есть ли надежда на его спасение. Ты не спрашивала, это наследственное помешательство? - спросил он и вздрогнул.

   Чувствуя, как важно скрыть правду, Стелла только ответила, что не решилась спросить, была ли в этом семействе предрасположенность к умопомешательству.

   - Я полагаю, - прибавила она, - ты не захочешь видеть этого мальчика, чтобы определить шансы на его выздоровление?

   - Ты полагаешь? - спросил он с внезапным гневом. - Ты могла бы знать это наверняка. Я леденею при одной мысли увидеть его. О, когда я забуду! Когда я забуду!

   - Кто первый заговорил о нем? Ты или я? - спросил он с новым раздражением после минутного молчания.

   - Это была моя вина, мой милый, - он так безвреден, так кроток, и у него такое милое лицо, что я думала, тебе будет приятно его видеть. Прости меня, мы никогда не будем более говорить о нем. Нужно ли мне переписать что-нибудь? Ведь я теперь твой секретарь, Луис?

   Затем она увела Ромейна в кабинет к его книгам. Когда приехал майор Гайнд, она постаралась первая увидеть его.

   - Говорите как можно меньше о вдове генерала и о его сыне, - шепнула она.

   Майор понял ее.

   - Не беспокойтесь, мистрис Ромейн, - произнес он, - я достаточно хорошо знаю вашего мужа и понимаю, что вы хотите сказать. Среди привезенных мною новостей есть приятные известия.

   Он не успел объясниться подробнее, как вошел Ромейн.

   Когда слуга удалился из комнаты после обеда, майор начал:

   - Я приятно удивлю вас: всякая ответственность касательно генерала снята с вас. Эти дамы возвращаются теперь во Францию.

   Стелла тотчас вспомнила одну грустную подробность ее посещения Камп-Гилла.

   - Мадам Марильяк говорила о своем брате, который не был согласен на ее брак, - сказала Стелла. - Простил ли он ее?

   - Именно это он и сделал, мистрис Ромейн. Очень естественно, что он был недоволен браком своей сестры с таким человеком, как генерал. На днях он в первый раз услышал, что она овдовела, и тотчас же поехал в Англию. Я простился с ним вчера, они вполне примирились перед его отъездом домой. Я думаю, вы будете рады, мистрис Ромейн, услышать, что горести несчастной вдовы кончились. Ее брат достаточно богат и может облегчить их положение, да притом он весьма добрый человек.

   - Видели вы его? - поспешно спросила Стелла.

   - Я был с ним в приюте.

   - И мальчик возвращается во Францию?

   - Нет. Мы приехали нечаянно и сами видели, как хорошо ему в приюте. Мальчик очень сильно привязался к содержателю - славному, веселому старичку, который учит его некоторым английским играм и дал ему пони для верховой езды. Бедняжка расплакался при мысли об отъезде, а мать плакала оттого, что должна оставить его, сцена была очень грустная. Вы знаете, какая это добрая мать. Мальчика оставили в приюте в надежде, что более здоровая и счастливая жизнь там может спасти его. Кстати, Ромейн, его дядя поручил мне поблагодарить вас.

   - Гайнд! Вы не назвали дяде мое имя?

   - Не пугайтесь. Он джентльмен, и, когда я сказал ему, что обязан хранить тайну, он только спросил: богаты ли вы? Я ответил, что у вас восемнадцать тысяч годового дохода.

   - Ну?

   - Ну, он устроил все с большим тактом. Он сказал: "Я не могу предлагать возвратить деньги такому богатому человеку, мы с благодарностью принимаем одолжение от нашего доброго неизвестного друга, но впредь я сам буду платить за моего племянника". Конечно, я мог только согласиться на это. Время от времени я и мать будем получать известия о том, как поживает мальчик. И, если вы хотите, Ромейн, теперь, когда семейство генерала оставило Англию, то содержатель дома будет посылать известия прямо вам.

   - Нет! - решительно возразил Ромейн, - пусть все остается так, как есть.

   - Хорошо. Я могу пересылать вам некоторые письма, которые буду получать из приюта. Не сыграете ли вы нам что-нибудь, мистрис Ромейн? Нет? В таком случае пойдемте в бильярдную, но так как я очень плохой игрок, то буду просить вас помочь мне победить такого искусного игрока, как ваш супруг.

   После полудня следующего дня горничная мистрис Эйрикорт пришла в Тен-Акр с запиской от своей госпожи.

   Она писала:

  

   "Дорогая Стелла!

   Матильда передаст тебе мое извинение. Я решительно ничего не понимаю, но положительно ослабла; хотя это чрезвычайно странно, но я не могу встать с постели, может быть, это оттого, что я вчера слишком утомилась. Опера после прогулки в саду, бал после оперы и этот мучительный кашель всю ночь после бала - целая серия разных разностей. Извинись за меня перед твоим милым, мрачным Ромейном и, если выйдешь сегодня из дому, заезжай поболтать со мною.

   Любящая тебя мать Эмилия Эйрикорт

   Р. S. Ты знаешь, какая трусиха Матильда, не верь ничему, что она скажет тебе обо мне".

  

   Стелла обернулась к горничной.

   - Мамаша очень больна? - спросила она.

   - Так больна, сударыня, что я просила и умоляла ее позволить мне послать за доктором. Вы знаете мою барыню, если б вы попробовали употребить ваше влияние...

   - Я прикажу сейчас же заложить карету и отвезу вас с собою.

   Прежде чем пойти одеваться, Стелла показала письмо мужу. Он выказал большое участие и не скрыл, что разделяет опасения своей жены.

   - Поезжай сейчас, - были его последние слова, - и, если я могу быть чем-нибудь полезен, присылай за мной.

   Стелла вернулась поздно вечером и привезла печальные новости.

   Доктор, осматривавший мать, сказал, что запущенный кашель и постоянное утомление сделали болезнь серьезной. Он не сообщил, была ли прямая опасность, необходимо ли Стелле оставаться на ночь при матери, через сутки он обещал дать более подробный отчет. Все-таки больная настояла, чтобы Стелла вернулась к мужу. Даже под влиянием снотворных лекарств мистрис Эйрикорт осталась верна себе.

   - Ты - трусиха, душа моя, и Матильда тоже трусиха, не могу я видеть вас обеих возле себя. Прощай!

   Стелла наклонилась к ней и поцеловала. Мать шепнула:

   - Помни, приглашения надо разослать за три недели до бала!

   На следующий вечер болезнь приняла такой угрожающий оборот, что доктор начал сомневаться в выздоровлении больной. Стелла оставалась день и ночь у постели матери с согласия своего мужа.

   Таким образом, менее чем через месяц после свадьбы, Ромейн опять на время остался одиноким.

   Болезнь мистрис Эйрикорт неожиданно затянулась. Бывали минуты, когда ее сильная воля сопротивлялась болезни.

   В таких случаях, Стелла возвращалась к мужу на несколько часов, но тотчас отправлялась назад к матери, как только шансы на жизнь и смерть становились равными. Единственной утехой Ромейна были книги и перо. В первый раз после своей женитьбы открыл он портфель, в который Пенроз собрал первые вступительные главы его исторического сочинения.

   Почти на каждой странице бросался ему в глаза знакомый почерк его секретаря и друга. Это было новым испытанием его решимости работать одному. Никогда еще отсутствие Пенроза не было столь ощутимым для него, как теперь. Ему недоставало знакомого лица, спокойного, приятного голоса, а более всего - сердечного сочувствия его труду. Стелла сделала все, что может сделать жена, чтобы заменить вакантное место, а в глазах любящего мужа это усилие придало еще более прелести любимому существу, открывшему ему новую жизнь. Но какая женщина может всецело отдаться усидчивому умственному труду наравне с мужчиной? Она может любить его, удивляться ему, служить ему, считать его выше всех других мужчин, но, за немногими исключениями, которые только подтверждают правило, - она мешает ему, когда входит в кабинет во время занятий. Не раз, сидя за работой, Ромейн с горечью закрывал книгу и ему приходила печальная мысль: "О если бы только Пенроз был здесь!" Даже другие друзья были не в состоянии заполнить одинокие вечерние часы. Лорд Лоринг был поглощен общественными и политическими обязанностями. А майор Гайнд - верный принципу как можно чаще удаляться от своей несносной жены и безобразных детей - опять уехал из Лондона.

   Однажды, когда мистрис Эйрикорт находилась еще между жизнью и смертью, Ромейну пришлось приостановить свой исторический труд за неимением одной книги, с которой ему необходимо было справиться. Он потерял заметки, написанные для него Пенрозом, и никак не мог вспомнить, где находилась эта книга: в Британском музее, в Берлинской или Парижской библиотеке. В таком непредвиденном случае посредством письма к своему бывшему секретарю он мог узнать нужные сведения. Но, не зная настоящего адреса Пенроза, который мог быть известен Лорингам, Ромейн решил обратиться к ним.

  

   По приезде в Лондон первым делом Ромейна было увидеться с женой и узнать о мистрис Эйрикорт. Известие было благоприятнее обыкновенного. Стелла шепнула, целуя мужа:

   - Надеюсь скоро вернуться к тебе!

   Оставив лошадей немного отдохнуть, Ромейн отправился пешком к лорду Лорингу. Переходя соседнюю улицу, он чуть было не наткнулся на кеб, в котором находился какой-то господин со своими вещами. Это был мистер Винтерфильд, ехавший в гостиницу Дервента.

   Леди Лоринг с готовностью просмотрела свою корзинку с карточками, так как это был единственный способ помочь Ромейну. Пенроз оставил свою карточку перед отъездом из Лондона, но на ней не было написано адреса. Лорд Лоринг сам не мог дать требуемых сведений и указать на лицо, которое могло бы быть полезным.

   - Отец Бенвель будет сегодня здесь, - сказал он. - Если вы напишете сейчас Пенрозу, он надпишет адрес. Удостоверились ли вы, прежде чем посылать письмо, что нужной вам книги нет в моей библиотеке?

   - Кажется, нет, но я напишу ее заглавие и оставлю здесь с моим письмом.

   В тот же вечер он получил вежливую записку от отца Бенвеля, уведомлявшего его, что письмо отправлено, а книги, которая ему нужна, нет в библиотеке лорда Лоринга.

   - Если встретится непредвиденное затруднение в получении этой книги, - прибавил патер, - то стоит только вам выразить свое желание, и я ее достану из библиотеки одного из моих друзей, живущих в деревне.

   С первой почтой пришел от Пенроза дружелюбный и признательный ответ; он сожалел, что не может лично помочь Ромейну, но он не имеет права - другими словами, ему строго запрещено отцом Бенвелем - оставлять возложенные на него обязанности. Что же касается книги, которая нужна, то ее, вероятно, можно отыскать в каталогах Британского музея. Сам же он видел ее в Национальной библиотеке в Париже.

   Это известие немедленно привело Ромейна опять в Лондон. Первый раз заехал он к отцу Бенвелю, патер был дома, ожидая его посещения, прием был образцом скромной вежливости.

   Прежде всего он спросил о здоровье бедной мистрис Эйрикорт с участием истинного друга.

   - Несколько дней назад я имел честь пить чай у мистрис Эйрикорт, - сказал он. - Ее разговор никогда не был восхитительнее, казалось, невозможно было совместить мысль о болезни с ее веселостью. И как искусно скрыла она совершение вашего брака! Позвольте принести вам мое смиренное поздравление и добрые пожелания.

   Ромейн счел излишним сообщать, что мистрис Эйрикорт сама узнала эту тайну только перед свадьбой.

   - Мы с женой хотели обвенчаться как можно тише, - отвечал он после обычной благодарности.

   - А мистрис Ромейн? - продолжал отец Бенвель. - Какое это тяжелое испытание для нее! Она, вероятно, ухаживает за матушкой?

   - Она безотлучно при ней. Я теперь почти один. Но я приехал попросить вас взглянуть на ответ, полученный мною от Пенроза. Это извинит меня за то, что я побеспокоил вас моим посещением.

   Отец Бенвель прочел письмо с чрезвычайным вниманием, и, несмотря на его обычное самообладание, его зоркие глаза просияли, когда он возвратил его.

   До сих пор прекрасно задуманный план патера - точно так же, как и искусные розыски Битрека, - не удавался. Ему не удавалось даже добиться от мистрис Эйрикорт известия о помолвке. Ее неукротимая болтовня сбила его на всех пунктах. Даже когда он бесцеремонно остался после отъезда других гостей, она встала с самым невозмутимым хладнокровием и простилась с ним.

   - Я была сегодня на обеде и двух вечерах, а в это время я обыкновенно подкрепляю себя немного сном, извините меня, прошу вас, и зайдите еще когда-нибудь!

   Когда он отправил в Рим роковое известие о браке, то вынужден был признаться, что узнал об этом и" газет. Он принял унижение и покорился поражению, но еще не был побежден: "Я рассчитывал на слабость Ромейна, и мисс Эйрикорт рассчитывала на нее. Мисс Эйрикорт победила. Пусть будет так; придет и моя очередь".

   Таким образом, он примирился со своим положением.

   И теперь, он это чувствовал, когда возвращал письмо Ромейну, пришла его очередь!

   - Вы едва ли сможете уехать в Париж за книгой при настоящем состоянии здоровья мистрис Эйрикорт, - сказал он.

   - Конечно, нет!

   - Может быть, вы кого-нибудь пошлете просмотреть каталог Британского музея?

   - Я бы уже сделал это, отец Бенвель, если б не любезный намек в вашем письме на вашего друга, живущего в деревне. Если б даже эта книга и была в библиотеке музея, я принужден был бы ходить в читальню делать выписки, мне было бы гораздо удобнее иметь ее дома для справок. Вы думаете, что ваш друг доверит ее мне?

   - Я в этом уверен. Мой друг - мистер Винтерфильд, владелец Бопарк-Гауза в северном Девоншире. Может быть, вы слышали о нем?

   - Нет, это имя для меня совершенно ново.

   - Так поедемте к нему сами, он теперь в Лондоне, и я вполне к вашим услугам.

   Не более как через полчаса Ромейн был представлен любезному джентльмену в цвете лет, который в то время, когда они вошли, курил и читал газету. Головка его длинной трубки лежала на полу с одной стороны, а красивая, рыжая с белым, испанская собака - с другой. Его гости не пробыли в комнате и двух минут, как он уже узнал причину, приведшую их к нему, и предложил отправить телеграмму.

   - Мой управляющий найдет книгу и пришлет ее вам сегодня же с пассажирским поездом, - сказал он. - Я напишу ему, чтобы он приложил печатный каталог библиотеки, на тот случай, если у меня найдутся другие книги, полезные вам.

   С этими словами он отправил телеграмму по назначению. Ромейн намеревался выразить ему свою признательность, но мистер Винтерфильд не хотел и слышать об этом.

   - Любезный сэр, - сказал он с улыбкой, осветившей все его лицо, - вы пишете обширное историческое сочинение, а я, неизвестный помещик, вполне счастлив тем, что могу оказать вам содействие. Откуда вы знаете, может быть, я жду лестного отзыва в предисловии? Я обязан вам, а не вы мне. Пожалуйста, считайте меня мальчиком, состоящим на побегушках у исторической музы. Вы курите?

   Даже табак не мог успокоить возбужденные и расшатавшиеся нервы Ромейна. Отец Бенвель весело взял сигару из ящика, стоявшего на столе.

   - Отец Бенвель обладает всеми общественными качествами, - продолжал мистер Винтерфильд. - Надо приказать подать кофе и самую большую сахарницу, какая только найдется в отеле. Я вполне понимаю, что ваши литературные труды расстроили ваши нервы, - сказал он Ромейну, приказав подать кофе. - Одно заглавие вашего сочинения приводит в ужас такого лентяя, как я. "Происхождение религий"! Какой обширный предмет! Как далеко назад должны мы заглянуть, чтобы отыскать первых людей, поклонявшихся божеству? Где те иероглифы, мистер Ромейн, которые доставят вам самые первые сведения? В неизвестных странах Африки или среди разрушенных городов Юкатана? Мое личное убеждение, как человека, не знакомого с предметом, что самой первой формой богопочитания было поклонение солнцу. Не сердитесь, отец Бенвель, я сознаюсь, что питаю некоторую симпатию к поклонению солнцу. На Востоке, в особенности, восход солнца - поистине величественнейшее из всех зрелищ, видимый символ благодетельного Божества, дающего жизнь, тепло и свет всем тварям мира, созданного Им.

   - Очень грандиозное, конечно, - заметил отец Бенвель, подслащивая свой кофе, - но не сравниться ему с благородным зрелищем в Риме, когда папа благословляет христиан с балкона собора Святого Петра.

   - Это чувство присуще исключительно вашему званию! - возразил мистер Винтерфильд. - Но при этом, конечно, кое-что зависит и от того, какой человек папа. Если бы мы жили во времена Александра Шестого, разве вы назвали бы это зрелище благородным?

   - Издали, конечно, - резко ответил отец Бенвель. - Ах, вы, еретики, знаете только дурную сторону этого несчастного первосвященника! Мы имеем, мистер Винтерфильд, причины предполагать, что он чувствовал втайне искренние угрызения совести.

   - Меня в этом могут убедить только очень веские доказательства.

   Это задело Ромейна за самую чувствительную струну.

   - Может быть, вы не верите в раскаяние? - спросил он.

   - Извините, - возразил мистер Винтерфильд, - я делаю различие только между ложным и истинным раскаянием. Не будем больше говорить об Александре Шестом, отец Бенвель. Если вам нужны пояснения, я представлю их, не оскорбляя никого. Истинное раскаяние зависит, по моему мнению, от того, насколько ясно человек сам сознает причины, руководившие им, а не так, как понимают его вообще. Скажем, например, что я совершил какое-нибудь очень важное преступление...

   Ромейн не мог удержаться, чтоб не перебить его:

   - Например, вы убили себе подобного, - подсказал он.

   - Очень хорошо. Если я сознаю, что действительно имел намерения убить его по каким-нибудь гнусным личным расчетам, и если я действительно способен чувствовать, что, конечно, не всегда бывает, всю тяжесть моего преступления, это, как я думаю, и есть истинное раскаяние. Хотя я и убийца, но во мне еще осталось некоторое нравственное достоинство. Но если я не имел намерения убить человека, и если его смерть была одинаковым несчастьем как для него, так и для меня, и если, как это часто бывает, все-таки терзают угрызения совести, настоящая причина которых заключается в моей личной неспособности ясно разобрать побудившие меня причины, прежде чем рассматривать результаты, тогда я невежественная жертва ложного раскаяния, и если я только смело спрошу себя, что ослепило меня относительно истинного положения вещей в данном случае, то найду, что зло произошло от не правильной оценки моей личности, а это есть не что иное, как скрытый эгоизм.

   - Я совершенно согласен с вами, - сказал отец Бенвель, - мне случалось говорить то же самое в исповедальне.

   Винтерфильд взглянул на свою собаку и переменил разговор.

   - Вы любите собак, мистер Ромейн? - спросил он. - Я вижу по глазам моей собаки, что вы понравились ей, и она, махая хвостом, просит, чтобы вы обратили на нее внимание.

   Ромейн несколько рассеянно погладил собаку.

   Его недавний друг неумышленно открыл ему новый взгляд на его мрачную жизнь. Утонченное приятное обращение Винтерфильда, его великодушная готовность отдать в распоряжение постороннего сокровища своей библиотеки произвели уже неотразимое воздействие на чувствительную натуру Ромейна. Это благоприятное впечатление значительно усилилось, когда Ромейн услышал положительное и смелое мнение о предмете, серьезно интересовавшем его.

   "Мне надо чаще видеться с этим человеком", - подумал Ромейн, гладя ласковую собаку.

   Отец Бенвель со своей привычной наблюдательностью следил за быстрыми переменами выражения на лице Ромейна и заметил пылкий взгляд, брошенный им на хозяина.

   Патер увидел в этом для себя подходящий случай и воспользовался им.

   - Вы долго останетесь в Тен-Акр-Лодже? - спросил он Ромейна.

   - Право, еще не знаю, пока у нас нет никаких планов.

   - Вы, кажется, получили эту виллу в наследство от вашей покойной тетушки, леди Беррик?

   - Да.

   Тон ответа был не особенно поощрителен. Ромейн не чувствовал охоты говорить о Тен-Акр-Лодже.

   Отец Бенвель настойчиво продолжал:

   - Мистрис Эйрикорт говорила мне, что у леди Беррик были прекрасные картины. Они все еще в Лодже?

   - Конечно. Я не мог бы жить в доме без картин.

   Отец Бенвель взглянул на Винтерфильда.

   - Кроме любви к собакам, у вас есть еще общий с мистером Ромейном интерес к живописи, - сказал он.

   Это замечание тотчас произвело желаемый результат. Ромейн с жаром пригласил Винтерфильда посмотреть на его картины.

   - Их немного там, - сказал он, - но на них действительно стоит посмотреть. Когда вы приедете?

   - Чем скорее, тем лучше, - любезно ответил Винтерфильд. - Можно завтра в полдень?

   - Когда вам угодно. Я во всякое время к вашим услугам.

   Кроме прочих талантов, отец Бенвель был шахматный игрок.

   Если бы в эту минуту ему пришлось выразить свои мысли словами, он бы сказал: "Шах королеве".

  

   На следующее утро Винтерфильд один приехал к Ромейну.

   Отец Бенвель, на которого, само собой разумеется, также простиралось приглашение посмотреть картины, извинился, прося позволения отложить свой визит до другого раза. С его точки зрения вторичная встреча между Ромейном и Винтерфильдом в отсутствие Стеллы не требовала его личного присутствия. Он знал от самого Ромейна, что Стелла постоянно была при матери и что муж ее был один.

   Отец Бенвель рассуждал так:

   - Мистрис Эйрикорт выздоровеет или умрет. Постоянно справляясь о ее здоровье, я во всяком случае буду знать, когда мистрис Ромейн вернется в Тен-Акр-Лодж. Когда Винтерфильд после этого события отправится еще раз к Ромейну, и я пойду посмотреть картины.

   Один из недостатков дальновидного ума - непомерная вера в собственный расчет, не допускающая никакого вмешательства случая. Раз или два отец Бенвель - по одному выражению - перехитрил: случай помешал ему. Последующие обстоятельства показали, что ему еще раз было суждено потерпеть поражение.

   Скромные по количеству и размеру картины, собранные покойной леди Беррик, были образцовыми произведениями современного искусства. За немногими исключениями, это были картины безукоризненных английских пейзажистов первой половины настоящего столетия. В доме не было картинной галереи. Картин было так немного, что их возможно было разместить, как того требовало освещение, в различных жилых комнатах виллы. Здесь были Тернер, Констебль, Коллинз, Денби, Калькотт, Линнель. Владелец Бопарк-Гауза переходил от одной картины к другой с наслаждением человека, вполне способного оценить истинную пейзажную живопись, доведенную до совершенства.

   - Лучше было бы, если б вы не приглашали меня к себе, - сказал он добродушным, веселым тоном Ромейну, - прощаясь сегодня, я не могу отказаться от надежды еще раз увидеть эти картины. Я буду приходить к вам, пока не надоем окончательно. Взгляните на этот морской ландшафт. Кому придет при виде его мысль о кисти и палитре его творца? Здесь верность природе и поэтическое чувство идут рука об руку. Эта картина положительно прелестна - я готов поцеловать ее!

   Они были в кабинете Ромейна, когда эта вспышка энтузиазма вырвалась у Винтерфильда. Случайно взгляд гостя упал на письменный стол. Несколько исписанных страниц, испещренных поправками, привлекли его внимание.

   - Это история, которую вы пишете? - спросил он. - Вы не из тех авторов, которые в уме производят все поправки - вы просматриваете и исправляете свое сочинение с пером в руках.

   Ромейн с удивлением взглянул на него.

   - Следовательно, мистер Винтерфильд, и вы иногда брались за перо, не только для того, чтобы писать письма.

   - Нет, я не заслуживаю вашего комплимента. Когда вы навестите меня в Девоншире, я покажу вам несколько рукописей и корректурных листов наших великих писателей, собранных покойным отцом. Мои сведения о силе умственной работы почерпнуты из рассматривания этих литературных сокровищ.

   Каково бы было удивление публики, если б она узнала, что каждый писатель, достойный своего имени, бывает самым строгим критиком собственной книги, прежде чем она попадет в руки профессиональных критиков! Человек, с увлечением писавший накануне, сегодня вершит беспощадный суд над своим собственным произведением. Как увлекательна должна быть наука, требующая такой двойной работы!

   Ромейн вспомнил - без горечи - о жене. Однажды Стелла спросила его, сколько времени он обыкновенно пишет страницу. Ответ удивил ее и заставил пожалеть о нем.

   - Зачем ты столько трудишься? - спросила она нежно, - ведь читателям было бы все равно, мой милый, если бы ты употреблял на это только половину времени.

   Чтобы переменить разговор, Ромейн повел своего гостя в другую комнату.

   - Там есть картина, относящаяся к новейшей школе живописи. Вы говорили о труде в науке, вот проявление его в искусстве.

   - Да, - сказал Винтерфильд, - но здесь трудом руководила критическая способность и чувство меры. Я стараюсь восхищаться и начинаю жалеть бедного артиста. Взгляните на это дерево без листьев посередине. Даже маленький сучок на каждой веточке старательно нарисован, а в результате получается расписанная фотография. Глядя на ландшафт, вы не видите в нем соединения отдельных частей, на дереве вы не будете рассматривать каждую веточку - в природе все одновременно производит на вас общее впечатление, того же самого вы требуете и от картины. Эта картина - торжество терпения и труда, она исполнена, как вышивание, все по маленьким отдельным частям, к каждой части приложено одинаковое механическое старание. Сознаю, что это с моей стороны неблагодарность к художнику, но я с чувством облегчения смотрю после этой картины на вашу рощицу.

   Говоря это, он подошел к окну, выходившему в сад перед домом. В ту же минуту из аллеи донесся шум колес. Открытая коляска появилась на повороте дороги.

   Винтерфильд подозвал Ромейна к окну.

   - К вам гость, - начал он и вдруг отодвинулся от окна, не сказав больше ни слова.

   Ромейн, посмотрев в окно, узнал жену.

   - Извините меня, если я на минуту оставлю вас, - сказал он, - это мистрис Ромейн.

   В это утро улучшение в здоровье мистрис Эйрикорт снова дало Стелле возможность, которой она так дорожила, провести часа два с мужем. Ромейн вышел ей навстречу и, торопясь, не заметил, что Винтерфильд, словно статуя, замер у окна.

   Стелла вышла из экипажа в ту минуту, когда ее муж выскочил на крыльцо. Она взошла на несколько ступенек, которые вели в залу, с таким трудом и так медленно, будто старая больная женщина. Легкий румянец на ее щеках сменился сероватой бледностью. Она увидела Винтерфильда.

   С минуту Ромейн смотрел на нее в молчаливом испуге. Обняв Стеллу за плечи, он провел ее в первую комнату, выходившую в залу.

   - Милая моя, ухаживая за матерью, ты совершенно изнурилась! - сказал он с нежностью в голосе, - если уж ты не хочешь заботиться о себе, то должна хотя бы подумать обо мне. Ради меня останься здесь и отдохни немного. В первый раз я буду тираном и не отпущу тебя.

   Она собралась с силами и попыталась улыбнуться, а когда ей это не удалось, постаралась скрыть неудачу, поцеловав его.

   - Да, это следствие усталости и боязни, - сказала она, - но мамаше действительно лучше, и если дело пойдет так, то спокойствие снова возвратит мне прежние силы.

   Она остановилась и, призвав на помощь все свое мужество, решилась наконец задать простой и ужасный для нее вопрос:

   - У тебя гость?

   - Ты видела его у окна? Прелестный человек! Я знаю, он тебе понравится. При других обстоятельствах я бы представил его тебе сейчас же, сегодня тебе не до гостей.

   Но она решила заставить Винтерфильда отказаться от очередного посещения их дома, поэтому настояла на этой встрече.

   - Мне вовсе не так дурно, как ты думаешь, Луис, - сказала она храбро. - Когда ты захочешь вернуться к своему новому знакомому, я тоже пойду с тобой. Я немного устала - вот и все.

   Ромейн озабоченно взглянул на нее.

   - Давай я принесу тебе рюмку вина, - предложил он.

   Она согласилась, чувствуя в том действительную необходимость. Когда он отошел от нее, чтобы дернуть за колокольчик, она задала ему очередной вопрос, не покидавший ее с той минуты, как она увидела Винтерфильда.

   - Как ты познакомился с этим джентльменом?

   - Через отца Бенвеля.

   Ответ не удивил ее - подозрение зародилось в ее душе со времени бала леди Лоринг. Будущее счастье Стеллы зависело от того, удастся ли ей помешать сближению между мужем и Винтерфильдом. Сознавая это, она решилась на встречу с Винтерфильдом.

   Но как ей встретиться с ним? Сделать вид, что они не знакомы? Пожалуй, это наилучший путь, чтобы выйти из ужасного положения. Выпив рюмку вина, она взяла Ромейна под руку, говоря:

   - Нельзя так долго оставлять твоего знакомого в одиночестве. Пойдем!

   Когда они проходили через залу, она подозрительно глянула на входную дверь. Не воспользовался ли Винтерфильд удобным случаем, чтобы уйти? В другое время она сообразила бы, что приличие заставляет его ожидать возвращения Ромейна. Но и Винтерфильд прекрасно понимал, что подобный поступок заставил бы Ромейна заподозрить его в каком-нибудь неблаговидном побуждении и неслучайном исчезновении при появлении жены'.

   Ромейн отворил дверь, и они вошли вместе.

   - Мистер Винтерфильд, позвольте представить вас жене, - сказал Ромейн.

   Хозяйка и гость поклонились друг другу и обменялись обычным приветствием, но усилие, которое оба делали над собой, было очевидным. Ромейн заметил, что жена его поклонилась необыкновенно церемонно, а непринужденность и находчивость Винтерфильда тоже исчезли. Может быть, он принадлежал к числу редких в наше время людей, которые теряются в присутствии женщин? А перемену в Стелле он приписал состоянию ее здоровья. Как в том, так и в другом случае такое объяснение было вероятно. Ромейн постарался вывести их из неловкого положения.

   - Картины так понравились мистеру Винтерфильду, что он намеревается еще раз приехать к нам посмотреть на них, - сказал он жене. - И одна из наиболее понравившихся именно твоя любимая картина.

   Она пыталась смотреть на Винтерфильда, но не могла - взгляд ее рассеянно скользил в пространстве.

   - Это - картина с морским видом, та, что висит в кабинете? - спросила она тихим голосом.

   - Да, - ответил он с формальной вежливостью, - мне кажется, что это одно из лучших произведений художника.

   Ромейн с нескрываемым удивлением взглянул на него. Куда исчезли оживленность и красноречие Винтерфильда в присутствии Стеллы! Она заметила, что происходящее неприятно повлияло на ее мужа - и поспешила вмешаться в разговор. Ей хотелось не только отвлечь внимание Ромейна от Винтерфильда, но и заставить мужа выйти из комнаты.

   - Луис, маленькая акварель того же художника находится у меня в спальне, - сказала она. - Может быть, мистеру Винтерфильду угодно видеть ее? Сейчас я прикажу принести ее.

   С тех пор как одной усердной служанке вздумалось вымыть одну из его гипсовых моделей, Ромейн никогда не позволял слугам касаться принадлежащих ему произведений искусства. На предложение жены он ответил так, как она того и ожидала.

   - Нет-нет, - возразил он. - Я сам принесу картину, - и, обращаясь к Винтерфильду, прибавил:

   - Приготовьтесь увидеть еще вещь, которую вам захочется поцеловать.

   Смеясь, он вышел из комнаты.

   В ту же минуту, как только дверь затворилась, Стелла подошла к Винтерфильду. Ее прекрасное лицо обезобразилось смесью бешенства и презрения. Она заговорила с ним гневным, прерывающимся шепотом.

   - Осталась ли в вас хоть капля уважения ко мне?

   Взор, который он обратил на нее, отвечая на этот вопрос, составлял полный контраст с ее лицом. Сострадание и горе были видны в его глазах, нежное терпение и уважение слышались в тоне его ответа:

   - Я более чем уважаю вас, Стелла...

   Она сердито прервала его.

   - Как вы смеете называть меня по имени?

   Он ответил с мягкостью, которая была бы способна тронуть сердце всякой женщины:

   - Вы до сих пор отказываетесь верить, что я никогда не обманывал вас? Время не смягчило ваше сердце?

   Она отвечала еще с большим презрением:

   - Избавьте меня от ваших уверений. Довольно я их наслышалась два года назад. Сделаете вы то, чего я от вас потребую?

   - Вы сами знаете, что сделаю.

   - Положите конец вашему знакомству с мужем. Положите конец ему сегодня же и навсегда! - говорила она страстно. - Могу я ожидать этого от вас?

   - Неужели вы думаете, что я переступил бы порог этого дома, если б знал, что он ваш муж.

   При этих словах в нем произошла странная перемена - он покраснел, и голос его зазвучал с негодованием. Но в следующее мгновение он снова смягчился, и его голубые глаза с грустью и любовью остановились на ней.

   - Вы можете ожидать большего, - сказал он. - Вы сделали ошибку.

   - Какую?

   - Когда мистер Ромейн представил меня вам, вы встретили меня, как незнакомого, и мне ничего не оставалось более, как последовать вашему примеру.

   - Я не хочу, чтобы вы были нашим знакомым... Ее резкие ответы не заставили его изменить тон. Он продолжал ласково и терпеливо, как прежде:

   - Вы забываете, что два года назад вы и ваша матушка были моими гостями в Бопарке...

   Стелла поняла, что он хотел сказать. В ту же минуту она вспомнила, что отец Бенвель недавно был в Бопарк-Гаузе.

   Знает ли он о ее пребывании там? Она всплеснула руками в неизъяснимом ударе.

   Винтерфильд ласково успокоил ее.

   - Не бойтесь, - сказал он. - Мало вероятно, чтобы мистер Ромейн когда-нибудь узнал, что вы бывали у меня. А если он узнает, и вы отречетесь от этого, то я сделаю то, чего не сделал бы ни для кого, - я тоже отрекусь от этого. Вы можете быть уверены, что все останется в тайне. Будьте счастливы и забудьте меня.

   В первый раз в ней как будто пробудилась нежность - она отвернулась и вздохнула. Хотя в душе она осознавала всю необходимость предостеречь его от отца Бенвеля, но не могла настолько справиться со своим голосом, чтобы спросить, как он познакомился с патером. На минуту она остановилась, чтобы овладеть собою. В эту минуту Ромейн вернулся с акварелью в руках.

   - Вот она, - произнес он. - На ней изображены несколько детей, собирающих цветы на опушке леса. Что вы думаете об этом рисунке?

   - То же, что думал о большой картине, - отвечал Винтерфильд. - На эти произведения я мог бы смотреть по целым часам.

   Он посмотрел на часы и прибавил:

   - Но время идет и сообщает мне, что моему визиту пора закончиться. Благодарю вас от всей души.

   Он поклонился Стелле.

   Ромейн подумал, что Винтерфильд мог бы воспользоваться английским свободным обращением и подать руку Стелле.

   - Когда же вы снова приедете посмотреть на картины?