Коллинз Уилки - Черная ряса

ь, - отвечал я, - а там посмотрим.

   Он начал рассказывать. Мне, конечно, нет надобности напоминать вам, как в своих планах возращения Венжа мы предполагали воспользоваться теми шансами на успех, которые представлялись нам в странном характере теперешнего владельца поместья. Передавая вам рассказ Пенроза, я сообщу об открытии, которое, осмеливаюсь думать, будет столь же приятно для вас, как было для меня.

   Он начал с того, что напомнил мне мои собственные слова о Ромейне:

   - Вы упомянули, что слышали от лорда Лоринга, будто Ромейн страдает от какого-то горя или угрызения совести, - сказал Пенроз. - Я знаю, как он страдает, отчего он страдает и с каким благородством покоряется своему горю. Мы сидели вместе за столом, просматривая его заметки и записки, как вдруг рукопись, которую он читал, выпала у него из рук. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он вскочил, закрыл уши руками, будто услышал что-то ужасное. Я побежал к двери, собираясь позвать на помощь. Он остановил меня и слабым, прерывающимся голосом запретил звать кого-либо и делать свидетелем его страданий.

   - Это уже не в первый раз, - произнес он, - и скоро пройдет. Если у вас нет сил оставаться со мной, я предлагаю уйти и вернуться, когда я приду в себя.

   Мне было так жаль его, что я почувствовал в себе силу остаться. Когда припадок миновал, Ромейн взял меня за руку и поблагодарил.

   - Ты отнесся ко мне, как друг, - сказал он, - и я буду относиться к тебе, как к другу. Все равно рано или поздно, - продолжил он, - мне придется открыться, и я намерен сделать это сейчас же.

   Он рассказал мне свою грустную историю. Умоляю вас, отец, не заставляйте меня повторять ее! Довольствуйтесь тем, что я вам скажу: она произвела на меня тяжелое впечатление. Утешением, единственной надеждой для него может быть наша религия. Я всем сердцем отдался делу обращения его и в глубине души чувствую, что мои старания увенчаются успехом!

   Вот в каком духе и тоне говорил Пенроз. Я не стал настаивать на том, чтобы он открыл мне тайну Ромейна. Она не имела значения для нас. Вы знаете, что преданность делу и энтузиазм Артура искупают его слабохарактерность. Я верю, что его старания увенчаются успехом.

   Перейду на минуту к другому предмету. Я уже сообщал вам, что у нас на пути встала женщина. У меня свой взгляд на то, какой методы надо держаться, чтобы устранить подобное препятствие, когда оно определится яснее. Я могу только уверить вас, что, пока это в моих силах, ни этой женщине, никакой другой не удастся завладеть Ромейном".

  

   Закончив этими словами свое донесение, отец Бенвель вернулся к размышлениям о справках, которые намеревался навести о прошлой жизни Стеллы.

   Он был убежден, что как ни осторожно он принялся бы за дело, будет неблагоразумно пытаться узнать что-либо от лорда Лоринга или его жены. Если он в свои годы вдруг выкажет интерес к молоденькой протестантке, видимо, избегавшей его, это всех удивит, а удивление может весьма естественно повести к подозрению.

   Но в доме лорда Лоринга была еще одна особа, к которой он мог обратиться, - экономка. Живя давно в доме и пользуясь доверием хозяйки, она могла служить источником справок о прекрасной подруге леди Лоринг и, как ревностная католичка, конечно, почувствовала бы себя польщенной вниманием домашнего духовного пастыря.

   Отец Бенвель подумал:

   - Приняться за экономку будет нелишне.

  

   Мисс Нотман, занимая должность экономки в доме леди Лоринг, вполне оправдывала свою рекомендацию: "знающей и почтенной особы, преданной всей душой интересам своих хозяев". Ее слабыми сторонами было ношение девичьей косы и заблуждение, что ее стан все еще строен. Главной мыслью ее крохотного разума была мысль о собственном достоинстве. Всякое посягательство в этом отношении на много дней расстраивало ее и вызывало жалобы, с которыми она обращалась к каждому, чьим вниманием ей удавалось завладеть.

   В пять часов следующего дня, после представления Ромейну, отец Бенвель сидел за кофе в комнате экономки, по-видимому, чувствуя себя так же свободно, будто знал мисс Нотман с первых дней ее детства. На столе лежало новое прибавление к маленькой библиотеке экономки: несколько благочестивых книг, свидетельствовавших о мерах, к которым он прибегнул с самого начала, чтобы стать в положение, которое занял теперь. Чувство собственного достоинства мисс Нотман было польщено вдвойне. У нее в гостях был священник, а на заглавном листке одной из книг красовался автограф почтенного джентльмена.

   - По вкусу ли вам кофе, отец?

   - Позвольте еще кусочек сахару.

   Мисс Нотман гордилась своею ручкой, оценивая ее как одну из достойных внимания подробностей своей особы. Она взяла щипчики с нежной грацией и положила сахар в чашку, чувствуя юношеское удовольствие, что может удовлетворить прихоти своего знатного гостя.

   - Как вы добры, отец, что оказываете мне такую честь, - сказала она тоном шестнадцатилетней девушки, хотя на самом деле ей было уже под шестьдесят.

   Отец Бенвель любил принимать различные нравственные личины. В этом случае он принял образ пастырской простоты.

   - В этот час, после обеда, я ленивый старик, - сказал он. - Я не отвлекаю вас от домашних обязанностей?

   - Я нахожу наслаждение в исполнении своих обязанностей, - отвечала мисс Нотман, - но сегодня они не были для меня так приятны, как всегда: я рада, что закончила все. Даже в моем скромном положении есть свои печали.

   Человек, знакомый с характером мисс Нотман, услышав эти слова, сразу переменил бы предмет разговора. Когда она начинала говорить о своем скромном положении, это значило, что она намекает на какую-нибудь обиду и готова со всеми подробностями рассказать о своем горе. Не зная об этой черте ее характера, отец Бенвель впал в роковую ошибку. С вежливым участием он спросил, в чем состояли ее печали.

   - О, сэр, вы не можете составить себе понятие о них! - сказала мисс Нотман скромно. - Но в то же время я сочла бы честью для себя узнать ваше мнение по этому поводу - мне так хотелось бы увериться, что вы не осуждаете моего образа действия. Видите ли, на мне лежит вся ответственность по устройству обедов.

   А эта обязанность очень тяжела для такой застенчивой особы, как я, особенно, когда к обеду ждут гостей, как сегодня.

   - Ждут много гостей, мисс Нотман?

   - О, нет! Напротив. Будет всего один мистер Ромейн.

   Отец Бенвель остановил чашку на полдороге ко рту. Он сразу совершенно справедливо заключил, что приглашение было сделано Ромейну и принято им после того, как он ушел из картинной галереи. Что целью приглашения было устроить встречу между Ромейном и Стеллой и обставить свидание так, чтобы они быстро смогли бы сблизиться, - было для него так же ясно, как будто ему признались в этом. Если бы он остался в галерее, он знал бы, какие средства были употреблены для того, чтобы побудить такого необщительного человека, как Ромейн, принять приглашение.

   "Я сам виноват, что теперь не знаю ничего!" - подумал он с горечью.

   - Что с вами? Или кофе нехорош? - с испугом спросила мисс Нотман.

   Он торопился узнать далее свою судьбу и отвечал:

   - О, нет! Это так, ничего. Прошу вас, продолжайте.

   Мисс Нотман стала рассказывать дальше:

   - Вот, видите ли, на этот раз леди Лоринг особенно заботилась об обеде. Она сказала: "Лорд Лоринг напомнил мне, что мистер Ромейн очень мало кушает, что ему трудно угодить". Я, конечно, призвала свою опытность на помощь и предложила именно такой обед, который годится для этого случая. Я должна отдать полную справедливость ее сиятельству. Она ничего не имела против самого обеда. Напротив, даже поздравила меня со способностью "быстро соображать", как она выразилась. Но когда мы начали обсуждать порядок блюд... - здесь мисс Нотман остановилась, не закончив фразу, и вздрогнула при тяжелом воспоминании о неприятности, поводом к которой послужил порядок блюд.

   Между тем отец Бенвель заметил свою ошибку. Он воспользовался слабостью мисс Нотман и в минуту молчания вставил свой вопрос.

   - Извините мое невежество, - сказал он, - мой скудный обед продолжается десять минут и состоит из одного блюда. Я не могу понять, какая может быть разница в мнениях, когда дело идет об обеде всего только для трех человек: лорд и леди Лоринг - два, мистер Ромейн - три. Я кажется, ошибся? Быть может, мисс Эйрикорт четвертая?

   - Конечно.

   - Прелестная особа, не правда ли, мисс Нотман? Я говорю как человек посторонний, но вы, без сомнения, лучше знаете мисс Эйрикорт.

   - Без сомнения, лучше, если я смею так выразиться. Она подруга миледи, и мы часто говорили о мисс Эйрикорт в продолжение моего долголетнего пребывания в этом доме. В подобных случаях ее сиятельство обращается со мной, как со скромным другом. Но когда дело дошло до порядка блюд, она заговорила совершенно иным тоном. Мы, конечно, были согласны насчет супа и рыбы, но относительно следующих блюд наши мнения, так сказать, немного разошлись. Ее сиятельство сказали: "Сначала телятина, а потом котлеты". Я осмелилась заметить, что лучше будет, если телятина, как белое мясо, не будет следовать за тюрбо - белой рыбой. "Ваше сиятельство, - сказала я, - темное мясо доставит приятное разнообразие для глаз, а затем белое мясо приятно напомнит о белой рыбе". Видите ли в чем дело, отец?

   - Я вижу, мисс Нотман, что вы мастерица в искусстве, которое недоступно моему пониманию. Мисс Эйрикорт присутствовала при вашем разговоре?

   - О, нет! Я бы не согласилась на ее присутствие. Я бы сказала, что она не на своем месте.

   - Да, да, понимаю. Мисс Эйрикорт единственная дочь?

   - У нее были две сестры, отец Бенвель. Одна из них в монастыре.

   - В самом деле?

   - А другая умерла.

   - Отец и мать, конечно, очень огорчены?

   - Извините меня... Без сомнения, мать огорчена. Отец умер уже давно.

   - Вот как! Мать прекрасная женщина? Мне кажется, я слышал это.

   Мисс Нотман отрицательно покачала головой.

   - Я не хотела бы несправедливо отзываться о ком-нибудь, - сказала она, - но, называя ее "прекрасной", вы, как мне кажется, подразумеваете семейные добродетели. Мистрис же Эйрикорт особа очень ветреная.

   В большинстве случаев ветреную особу легко вызвать на разговор, и такая особа не особенно ревностно хранит секреты. Отцу Бенвелю открывался путь для наведения необходимых справок.

   - Мистрис Эйрикорт живет в Лондоне? - спросил он.

   - О, нет! В это время года она обычно гостит у знакомых - переезжает из одного поместья в другое и думает только о том, как бы повеселиться. Нет в ней семейных добродетелей. Она уж, наверное, ничего не знает о порядке блюд! Я забыла сказать вам, что леди Лоринг приняла мое предложение относительно телятины. Так я дошла до конца своего меню, как французы называют это, но здесь ее сиятельство оказалась очень несговорчивой, однако, все равно! Я не стану останавливаться на этом, но спрошу вас, отец, в какой части обеда следует подавать яичницу с устрицами?

   Отец Бенвель воспользовался случаем узнать адрес мистрис Эйрикорт.

   - Ах, милая мисс Нотман, я не более мистрис Эйрикорт имею понятие о том, когда следует подавать яичницу с устрицами! Для такой женщины, как она, должно быть большим удовольствием наслаждаться без издержек красотами природы - в качестве желанной гостьи. Желал бы я знать, не живет ли она в каком-нибудь имении, где и я бывал.

   - Я, право, не знаю, где она теперь - в Англии, Шотландии или Ирландии, - отвечала мисс Нотман совершенно искренне, так что не оставалось сомнения в ее правдивости. - Посоветуйтесь с собственным вкусом, отец. Можно ли без содрогания смотреть на яичницу с устрицами, покушавши желе, крема, мороженого? Поверите ли? Ее сиятельство предложили подать яичницу вместе с сыром. Устрицы после сладкого! Я пока еще - не замужем.

   Отец Бенвель, прежде чем покориться своей участи, сделал последнее отчаянное усилие и задал еще один вопрос:

   - В этом вы, вероятно, сами виноваты, - прервал он ее с убедительнейшею улыбкой.

   Мисс Нотман улыбнулась:

   - Вы конфузите меня, - сказала она нежно.

   - Я высказываю свое глубокое убеждение, мисс Нотман. Когда смотришь со стороны, право, иной раз становится грустно, видя, сколько женщин, которые могли бы быть ангелами в домашней жизни, предпочитают одиночество. Я знаю, церковь, высоко ценит холостую жизнь. Но даже она допускает исключения. Искреннее уважение удерживает меня от указания на одно из подобных исключений, - здесь он поклонился мисс Нотман. - Другим исключением, мне кажется, должна быть молодая особа, о которой мы только что говорили. Не странно ли, что мисс Эйрикорт до сих пор еще не замужем?..

   Западня была искусно поставлена, отец Бенвель мог, наверное, рассчитывать, что мисс Нотман попадется в нее. Но ужасная экономка дошла до нее и вдруг оказалась неспособной сделать и шагу далее.

   - Я сама говорила то же самое леди Лоринг, - сказала она.

   Пульс отца Бенвеля забился скорее.

   - Да? - проговорил он самым нежным, ободряющим тоном.

   - Но ее сиятельство не захотели далее продолжать разговор. Они сказали: "Я имею свои причины не распространяться об этом и надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я сообщила их вам". Она говорила с доверием, лестным для моего благоразумия, и я это сознаю с благодарностью. Какая разница в тоне, когда речь дошла до яичницы! Я уже сказала, что я не замужем, но будь у меня муж и предложи я ему яичницу с устрицами после пудинга и пирожного, то не удивилась бы, если бы он заметил мне: "Душа моя, ты с ума сошла!" И вдруг, когда я осмелилась сказать, что место яичницы после дичи, ее сиятельство вышли из себя - я же оставалась хладнокровной - и тоном, не только раздраженным, но просто сердитым спросили меня: "Кто здесь хозяйка, мисс Нотман? Я приказываю, чтобы яичницу с устрицами подали вместе с сыром". Из уважения к самой себе я не отвечала. Как христианка я могу простить, но как обиженной дворянке, мне нелегко будет забыть.

   Мисс Нотман откинулась на спинку своего кресла с видом мученицы и как будто сожалела, что должна была рассказать о неприятности, постигшей ее. Отец Бенвель, встав, весьма удивил оскорбленную дворянку.

   - Неужели вы уже уходите, отец? - спросила она.

   - Время быстро летит в вашем обществе, любезная мисс Нотман. У меня есть дело.., я и так опоздал.

   Экономка грустно улыбнулась.

   - По крайней мере, скажите, что вы не осуждаете моего образа действий в этих тяжелых для меня обстоятельствах.

   Отец Бенвель взял ее руку.

   - Истинный христианин чувствует оскорбления только затем, чтобы прощать их, - заметил он своим отеческим и наставительным тоном. - Вы доказали мне, мисс Нотман, что вы христианка. Я не потерял вечер. Да благословит вас Господь!

   Он пожал ее руку и, озарив светом своей отеческой улыбки, со вздохом простился с ней. Мисс Нотман следила за ним взором, полным восхищения и благоговения.

   Отец Бенвель не лишился своего светлого расположения духа, когда скрылся с глаз экономки. Несмотря на все встречавшиеся препятствия, он сделал одно важное открытие. Несомненно, в прошлой жизни Стеллы случилось компрометирующее ее обстоятельство, и, конечно, в нем был замешан мужчина.

   "Я не совсем напрасно пожертвовал вечером", - подумал он, поднимаясь по лестнице из комнаты экономки в залу.

  

   Входя в залу, отец Бенвель услышал, что кто-то стучится в парадную дверь. Слуги, казалось, знали, кто стучится, - швейцар впустил лорда Лоринга.

   Отец Бенвель подошел к нему и поклонился. Его поклон выражал уважение к лорду Лорингу, но вместе с тем уважение и к самому себе.

   - Ваше сиятельство гуляли в парке? - спросил он.

   - Нет, ездил по делу, - отвечал лорд Лоринг, - и мне хочется поговорить с вами об этом деле. Если у вас есть несколько свободных минут, пойдемте в библиотеку...

   - Несколько дней назад, - начал лорд Лоринг, когда дверь затворилась за ними, - я, кажется, говорил вам, что друзья мои рассуждали со мной о довольно важном деле - об открытии моей картинной галереи для публики.

   - Да, я помню, - ответил отец Бенвель. - Ваше сиятельство решились на что-нибудь?

   - Да, я решился, как говорят, "не отставать от времени" и последовать примеру других обладателей картинных галерей. Не думайте, что я когда-нибудь сомневался в своей обязанности по силе возможности распространять образовательное влияние искусства. Единственной причиной моего колебания была боязнь, что может что-нибудь случиться с картинами. И теперь я хочу провести опыт, только при известных ограничениях.

   - Без сомнения, мудрое решение, - сказал отец Бенвель. - В таком городе, как Лондон, вряд ли было бы возможно открыть двери вашей галереи для каждого прохожего.

   - Я рад, что мы сходимся во взглядах, отец Бенвель. В первый раз галерея будет открыта в понедельник. Всякий прилично одетый человек, предъявив свою карточку в книжных магазинах на Бонд-стрит или Реджент-стрит, может получить бесплатный билет для осмотра галереи. Число билетов, конечно, ограниченное, а галерея будет открыта для публики только два раза в неделю. Вы будете в понедельник?

   - Конечно. Мои занятия в библиотеке, сами видите, ваше сиятельство, только что начались.

   - Мне очень хочется знать, какой успех будет иметь этот опыт, - сказал лорд Лоринг. - Загляните в галерею раза два в день и передайте мне ваши впечатления.

   Выразив свое согласие помочь опыту всеми зависящими от него средствами, отец Бенвель медлил и не уходил из библиотеки. Он втайне питал надежду, что в последнюю минуту его пригласят к обеду вместе с Ромейном. Лорд Лоринг взглянул на часы над камином: пора было одеваться к обеду.

   Патеру оставалось только одно: понять намек и удалиться.

   Пять минут спустя посыльный принес лорду Лорингу письмо, задевавшее интересы отца Бенвеля. Письмо было от Ромейна, он извинялся, что только за час до назначенного времени извещает о невозможности исполнить свое обещание.

  

   "Вчера, - писал он, - у меня опять был припадок, который вы называете галлюцинацией слуха. Чем более приближается час вашего обеда, тем сильнее я начинаю бояться, чтобы то же не повторилось со мной у вас. Пожалейте и простите меня".

  

   Даже добродушный лорд Лоринг, прочтя эти строки, не сразу пожалел его и простил.

   - Подобные капризы простительны женщине, - произнес он, - у мужчины же должно быть больше силы воли. Бедная Стелла! А что скажет жена?

   Он ходил взад и вперед по библиотеке, представляя себе негодование леди Лоринг и разочарование Стеллы. Но как помочь горю? Придется, приняв на себя последствия, сообщить неприятное известие.

   Он только собирался уйти из библиотеки, как явился посетитель. Это был не кто иной, как сам Ромейн.

   - Я опередил свою записку? - спросил он поспешно.

   Лорд Лоринг показал ему письмо.

   - Бросьте ее в огонь, - проговорил Ромейн, - и примите мое извинение в том, что я написал ее. Помните ли вы те счастливые дни, когда вы, бывало, называли меня человеком, подверженным минутным порывам. Эта записка была написана под минутным впечатлением, и вот теперь я являюсь сюда вопреки тому, что написал. Для объяснения моего странного поведения я должен просить вас припомнить все с самого начала. Помните вы день консилиума по поводу моей болезни? Пожалуйста, остановите меня, если я неверно охарактеризую лиц, принимавших участие в нем. Двое из них были доктора медицины, а третий просто врач, ваш друг. Насколько я помню, это он сообщил вам результат консилиума?

   - Совершенно верно.

   - Первый из двух докторов, - продолжал Ромейн, - приписывал мою болезнь исключительно нервному расстройству и думал, что ее можно вылечить лекарствами. Я говорю, как профан, но, мне кажется, в переводе на простой язык, смысл его слов был именно таков.

   - Да, такова была сущность его мнения, - ответил лорд Лоринг, - и сущность его рецептов, которые вы, кажется, разорвали в клочки?

   - Так всегда следует поступать с рецептами, в которые не веришь. Когда очередь дошла до второго доктора, он высказал мнение совершенно противоположное. Третий медицинский авторитет, в лице вашего друга, избрал себе середину и сделал заключение консилиума, сблизив взгляды обоих докторов и соединив два противоположных лечения в одно.

   Лорд Лоринг заметил, что Ромейн недостаточно почтительно отзывается о заключении консилиума. Но что заключение действительно было таково - этого он отрицать не мог.

   - Если я прав, - продолжал Ромейн, - то все остальное не имеет для меня значения. Как я еще тогда сказал вам, мне кажется, что только второй доктор один понял, в чем дело. Можете вы вкратце повторить мне, что он сказал?

   - Вы уверены, что это не расстроит вас?

   - Напротив, это укрепит во мне надежду.

   - Насколько я помню, - произнес лорд Лоринг, - доктор не отрицал влияния тела на душу. Он допускал, что состояние вашей нервной системы, может быть, было одной из причин.., я право не знаю, продолжать ли?

   - Моего сознания, что никогда не прощу себе случайного или не случайного убийства этого человека, - докончил Ромейн фразу, начатую другом. - Теперь, прошу вас, продолжайте.

   - По мнению доктора, - продолжал лорд Лоринг, - ваша галлюцинация есть следствие болезненного состояния вашей души в ту минуту, когда вы действительно слышали голос во время дуэли. Через нервную систему пережитое впечатление оказало огромное влияние на ваше физическое состояние. Нравственное потрясение и его влияние на вас поддерживаются теми взглядами на произошедшее, от которых вы никак не желаете отказаться. Вот, в общих чертах, что я помню из слов доктора.

   - А помните его ответ на вопрос о том, какое лекарство он думает прописать? Болезнь, причина которой коренится в душе, может быть исцелена только средствами, влияющими на нравственное состояние человека.

   - Да, я помню его слова, - сказал лорд Лоринг. - В пояснение своей мысли доктор прибавил: появление нового, всепоглощающего интереса в вашей жизни, радикальное изменение вашего образа мыслей, влияние на вас не известной вам прежде личности, встретившейся неожиданно, или совершенно новое место жительства могли бы чрезвычайно благотворно повлиять на вас.

   Глаза Ромейна засверкали.

   - Совершенно верно! - воскликнул он. - Я вполне ясно помню слова доктора: "Если мой взгляд верен, меня не удивит, когда мне сообщат, что выздоровление, которого мы все так желаем, началось при обстоятельствах самых незначительных: под влиянием чьего-нибудь голоса или чьего-нибудь взгляда". Мнение доктора вспомнилось мне только тогда, когда я уже написал свою глупую извинительную записку. Я не стану рассказывать вам последовавших за этим воспоминаний, чтобы скорее дойти до результата. В первый раз во мне блеснула надежда - слабая надежда, что нашлось одно из влияний, о которых говорил доктор, способное заставить замолчать голос, преследующий меня, это влияние - взгляд.

   Если бы Ромейн сказал это леди Лоринг, а не ее мужу, она тотчас бы поняла его. Лорд Лоринг же ждал дальнейшего объяснения.

   - Я еще вчера говорил вам, - продолжал Ромейн, - что все утро опасался услышать голос и пришел посмотреть на картины, надеясь немного развлечься. Все время, пока я был в галерее, я не боялся и не слыхал голоса. Но, по возвращении в гостиницу, он снова начал мучить меня, и я с горестью должен признаться, что мистер Пенроз видел мои страдания. Вы и я, мы оба приписывали перерыв перемене обстановки. Теперь я думаю, что мы оба ошибались. В чем состояла перемена? В вас и леди Лоринг я видел двух своих самых старинных друзей. Посещение вашей галереи только возобновило во мне впечатление сотен других подобных посещений. Чьему же влиянию я в самом деле обязан облегчением? Не старайтесь отделаться от моего вопроса, отвечая на него насмешкой над моей болезненной фантазией. Болезненная фантазия превращается в действительность для человека, подобного мне. Припомните слова доктора и вспомните новое лицо, которое я видел в вашем доме! Вспомните взгляд, впервые нашедший дорогу к моему сердцу!

   Лорд Лоринг еще раз взглянул на часы над камином. Стрелки указывали час обеда.

   - Мисс Эйрикорт? - шепотом спросил он.

   - Да, мисс Эйрикорт.

   Слуга отворил дверь в библиотеку, и Стелла сама вошла в комнату.

  

   Лорд Лоринг отправился одеваться.

   - Я вернусь через десять минут, - сказал он, оставляя Ромейна и Стеллу наедине.

   Она была одета, как всегда, просто. Белые кружева служили единственным украшением ее серебристо-серого платья. Ее великолепные волосы были уложены в полной красе, без всяких украшений. Даже золотая брошка, придерживаюшая ее кружевную пелеринку, была чрезвычайно проста. Сознание, что она предстает во всей своей красоте перед глазами мужчины со вкусом, вызвало в ней снова некоторую натянутость, которую Ромейн заметил в ту же минуту, как она подала ему руку. Они были одни, и она в первый раз видела его во фраке.

   Может быть, женщины не в состоянии верно оценить то, что красиво по форме и цвету, или, может быть, у них нет собственного мнения, когда заговорит мода, но, без сомнения, из тысячи женщин едва ли найдется одна, которой не нравится мрачный и некрасивый парадный костюм мужчины девятнадцатого века. Красивый мужчина, на их взгляд, становится более привлекательным и в пошлом черном фраке и белом галстуке - одежде, совпадающей по цвету с одеждой его слуги, прислуживающего ему за столом. Бросив украдкой взгляд на Ромейна, Стелла потеряла всякое доверие к себе и принялась перебирать фотографии, лежавшие на столе.

   Минутное молчание, последовавшее за поклоном, стало невыносимо для нее. Чтобы как-нибудь прервать его, она совершенно невольно высказала последнюю мысль, занимавшую ее, когда она вошла в комнату.

   - Мне кажется, что, входя сюда, я слышала свое имя, - сказала она. - Вы говорили обо мне с лордом Лорингом?

   Ромейн признался, что они говорили о ней.

   Стелла улыбнулась и перевернула лист альбома. Но были ли когда-нибудь картины способны обуздать женское любопытство?

   - Конечно, нельзя спросить, что вы говорили? - сорвалось у нее.

   Невозможно было отвечать ей правду, не входя в объяснения, которых Ромейн страшился. Он колебался.

   Продолжая смотреть альбом, она произнесла:

   - Понимаю! Говорили о моих недостатках. - Она остановилась и снова исподтишка взглянула на него. - Если вы укажете мне их, я постараюсь исправиться.

   Ромейн почувствовал, что оставалось только высказать правду, умолчав немногое.

   - Мы говорили о том, - сказал он, - как на впечатлительного человека может повлиять голос или взгляд...

   - О влиянии на меня? - спросила она.

   - Нет. О том влиянии, которое вы можете иметь на других.

   Она прекрасно знала, что он говорит о себе, но решилась доставить себе удовольствие заставить его признаться в этом.

   - Если я обладаю таким влиянием, - сказала она, - то, надеюсь, что это к лучшему?

   - Без сомнения, к лучшему.

   - Вы говорите с уверенностью, мистер Ромейн. С такой уверенностью, будто убедившись на опыте, а это вряд ли возможно.

   Он бы еще нашел возможность избежать прямого ответа, если бы она ограничилась одними словами, но, говоря, она смотрела на него.

   - Признаться ли вам, что вы правы? - сказал он. - Я говорил, что испытал это вчера на себе.

   Стелла снова сосредоточила свое внимание на фотографиях.

   - Это невероятно, - мягко заметила она и, помолчав, спросила:

   - Я сказала, что-нибудь такое?

   - Нет. Я почувствовал ваше влияние, когда вы взглянули на меня. Если бы не этот взгляд, я не пришел бы сегодня.

   Она вдруг захлопнула альбом и немного отодвинулась от Ромейна.

   - Надеюсь, - сказала она, - вы не столь плохого мнения обо мне, чтобы думать, что мне приятна лесть.

   Ромейн отвечал серьезно, и она тотчас успокоилась:

   - Я счел бы дерзостью льстить вам. Если бы вы знали настоящую причину моих колебаний принять приглашение леди Лоринг, если бы я мог признаться вам в тех надеждах, которые привели меня сюда, вы бы почувствовали, что я говорю правду. Я еще не смею сказать вам, что благодарен за такую безделицу, как взгляд, и подожду, пока время не докажет, что некоторые из моих странных фантазий справедливы.

   - Фантазии, касающиеся меня, мистер Ромейн?

   Не успел он ответить ей, как раздался звонок к обеду. Лорд и леди Лоринг вошли в комнату.

   Обед прошел удачно - за исключением яичницы - и старший слуга, прислуживавший за столом, получил любезное приглашение отдохнуть после трудов в комнате экономки. Подкрепив его рюмкой редкого ликера, мисс Нотман, все еще с прежней горечью чувствовавшая нанесенную ей обиду, решилась спросить, как понравился господам обед? Вообще отзывы оказались удовлетворительными. Что же касается разговора за столом, то слуга сообщил, что он часто прерывался и его главным образом вели лорд и леди Лоринг, а мистер Ромейн и мисс Эйрикорт мало способствовали оживлению вечера. Выслушав это сообщение без особенного интереса, экономка задала другой вопрос, которому, судя по тому, как он был произнесен, она приписывала некоторую важность. Она желала знать, как было принято появление яичницы с устрицами вместе с сыром. Оказалось, что мистер Ромейн и мисс Эйрикорт отказались от нее вовсе, милорд попробовал ее, а затем оставил на тарелке, и одна только миледи скушала свою долю кушанья, поданного не в свое время. Впечатление, произведенное этим, по-видимому, пустым обстоятельством на экономку, поразило слугу: мисс Нотман откинулась на спинку кресла и закрыла глаза с выражением несказанного блаженства. В эту ночь в Лондоне была одна совершенно счастливая женщина. То была.., мисс Нотман.

   Перейдем теперь из комнаты экономки в гостиную. Следует сообщить, что после обеда там из-за отсутствия общего разговора увлеклись музыкой.

   Леди Лоринг села за фортепьяно и, как и всегда, играла прекрасно. Ромейн и Стелла сидели на другом конце, слушая музыку. Лорд Лоринг ходил безостановочно взад и вперед, чего вообще не случалось с ним в послеобеденные часы. Когда он подошел к роялю, жена позвала его знаком.

   - Что это тебе вздумалось ходить? - спросила леди Лоринг шепотом, не переставая играть.

   - Мне что-то не по себе.

   - Переверни страницу. У тебя желудок расстроен?

   - Что с тобой, Аделаида? Что за вопрос?

   - Ну, хорошо! Что же с тобой?

   Лорд Лоринг посмотрел в сторону, где сидели Стелла и ее собеседник.

   - У них дело не так легко продвигается вперед, как я думал, - сказал он.

   - Еще бы! Когда ты тут ходишь взад и вперед, мешая им. Сядь сзади меня.

   - Что же мне делать?

   - Ведь я играю; слушай меня.

   - Душа моя, я не понимаю современной немецкой музыки.

   - В таком случае, возьми газету.

   Газета показалась ему более привлекательной. Лорд Лоринг последовал совету жены.

   Предоставленные совершенно самим себе, Ромейн и Стелла оправдали предположения леди Лоринг, что спокойствие ее мужа приведет к желаемому результату. Стелла первая решилась заговорить, скромно понизив голос:

   - Вы проводите вечера в одиночестве?

   - Нет, не совсем один. В обществе книг.

   - Вы больше всего любите это общество?

   - Уже много лет мы неразлучны. Если верить докторам, книги плохо заплатили мне за мою неизменную верность. Они расстроили мое здоровье и сделали меня, боюсь, весьма необщительным.

   Он, казалось, собирался сказать еще что-то, но подавил свой порыв.

   - Почему это мне вздумалось говорить о себе? - заметил он, улыбаясь. - Я не имею такой привычки. Может быть, это еще один результат вашего влияния на меня?

   Он задал этот вопрос с напускною веселостью.

   Стелла непринужденно ответила ему:

   - У меня и в самом деле возникает желание оказывать на вас какое-нибудь влияние, - сказала она серьезно и грустно.

   - Почему?

   - В таком случае я уговорила бы вас закрыть свои книги и найти себе живого товарища, который помог бы вам вернуть более радостное настроение.

   - Я уже сделал это, - сказал Ромейн, - у меня есть новый товарищ - мистер Пенроз.

   - Пенроз? - повторила она. - Это - друг - ведь так, кажется? - здешнего патера, которого зовут отцом Бенвелем?

   - Да.

   - Я не люблю отца Бенвеля.

   - Разве это причина, чтобы не любить Пенроза?

   - Да, - сказала она смело, - потому что он друг отца Бенвеля.

   - Право, вы ошиблись, мисс Эйрикорт. Мистер Пенроз только вчера принялся за свои обязанности секретаря, и я уже имел случай составить себе о нем высокое мнение. Многие после случая, произошедшего со мной, постарались бы найти себе другого секретаря, - прибавил он, говоря больше с самим собой, а не с ней.

   При последних словах Стелла взглянула на него с удивлением.

   - Вы рассердились на мистера Пенроза? - спросила она невинно. - Неужели вы можете быть резким с человеком, зависящим от вас?

   Ромейн улыбнулся.

   - Я хотел сказать не то, я подвержен припадкам, внезапным припадкам болезни. Мне досадно, что я встревожил мистера Пенроза подобным припадком, случившимся в его присутствии.

   Она подняла глаза на него и снова опустила их.

   - Вы не рассердитесь, если я признаюсь вам в одном поступке? - спросила она застенчиво.

   - Немыслимо, чтобы я мог рассердиться на вас.

   - Мистер Ромейн, мне кажется, и я видела то, что видел ваш секретарь. Я знаю ваши страдания и знаю, с каким терпением вы их переносите.

   - Вы видели? - воскликнул он.

   - Я видела вас, когда вы взошли с вашим другом на пароход, ехавший из Булони. Вы не заметили меня и, конечно, не подозревали, как мне было жаль вас. А потом, когда вы пошли один и остановились около машины, тогда.., но вы уверены, что не будете думать обо мне хуже, если я вам скажу, что я тогда сделала?

   - Нет, нет!

   - Ваше лицо испугало меня - описать его невозможно - и я пошла к вашему другу и решилась сказать ему, что он нужен вам. Это было сделано под впечатлением минуты - намерение мое было хорошее.

   - Я уверен в этом.

   При этих словах лицо его немного затуманилось и выдало мимолетное чувство недоверия. Не спросила ли она, побуждаемая любопытством, его спутника и не был ли он настолько слаб, что под убедительным влиянием ее красоты отвечал на ее расспросы?

   - Говорили ли вы с моим другом? - спросил он.

   - Я только сказала ему, чтобы он шел к вам, и, кажется, выразила опасение, что вы очень больны. По прибытии в Фолькстон началась суматоха - и даже если бы я хотела еще поговорить с ним, то не было бы возможности.

   Ромейну стало стыдно за свои подозрения.

   - Вы великодушны, - сказал он серьезно. - Между моими знакомыми не много нашлось бы таких, которые отнеслись бы ко мне так, как вы!

   - Не говорите этого, мистер Ромейн! Невозможно найти более внимательного друга, чем джентльмен, который заботился о вас во время переезда. Он теперь с вами в Лондоне?

   - Нет.

   - Очень жаль. Хотелось, чтобы при нас неотступно находился преданный друг.

   Она говорила серьезно. Ромейн со странной боязнью, старался не показать, как на него повлияло проявление ее симпатии. Он ответил легко:

   - Вы заходите почти так же далеко, как мой друг, углубившийся теперь в свою газету. Лорд Лоринг заявил мне, что я должен жениться. Я знаю, в нем говорит искреннее желание добра мне, но он не знает, как огорчает меня.

   - Чем он вас огорчает?

   - Он напоминает мне, что я всю свою жизнь должен прожить одиноким. Могу ли я предложить женщине разделить такое ужасное существование, как мое? Это было бы эгоистично и жестоко, мне пришлось бы поплатиться за то, что позволил своей жене принести такую жертву. Наступит время, когда она раскается, что вышла за меня.

   Стелла встала. Ее взгляд остановился на нем с выражением ласкового укора.

   - Мне кажется, что вы несправедливы к женщинам, - сказала она мягко. - Может быть, придет время, когда найдется женщина, которая заставит вас переменить мнение.

   Она подошла к роялю.

   - Ты устала играть, Аделаида? - спросила она ласково, положив руку на плечо леди Лоринг.

   - Не споешь ли ты нам, Стелла?

   Она отвернулась со вздохом.

   - Нет, не могу сегодня, - отвечала она.

   Ромейн поспешно простился. Он, казалось, был расстроен и спешил уйти. Лорд Лоринг проводил своего друга до двери.

   - Вы расстроены и устали, - сказал он, - вам жаль, что вы оставили свои книги и провели вечер с нами?

   Ромейн взглянул на него рассеянно и ответил:

   - Право, не знаю еще.

   Возвратясь, чтобы передать этот странный ответ жене и Стелле, лорд Лоринг нашел гостиную пустою. С нетерпением желая остаться наедине, дамы ушли наверх.

   - Ну? - спросила леди Лоринг, усевшись с подругой у огня. - Что он сказал?

   Стелла повторила только слова Ромейна, сказанные им перед тем, как она встала и ушла.

   - Что пр