Доде Альфонс - Сафо

укахъ этой женщины: быть можетъ, она станетъ читать ихъ тому, другому... Быть можетъ (кто поручится?) подъ вл³ян³емъ злобы воспользуется ими когда-нибудь, чтобы смутить его покой, его счастье...

   Дѣйствительное-ли? Выдуманное-ли? Или это былъ лишь предлогъ? Какъ бы то ни было, а это опасен³е о письмахъ заставило его рѣшиться на неосторожный шагъ - на посѣщен³е Шавиля, отъ котораго онъ послѣднее время упорно отказывался. Но кому поручить столь интимное и деликатное дѣло? Въ одно февральское утро онъ выѣхалъ съ десятичасовымъ поѣздомъ, совершенно покойный умомъ и сердцемъ, съ единственною боязнью найти домъ запертымъ и женщину уже исчезнувшей вслѣдъ за своимъ бандитомъ.

   Но съ поворота дороги его успокоили отворенныя ставни и занавѣски на окнахъ домика; припоминая волнен³е, съ которымъ онъ смотрѣлъ, какъ за нимъ бѣжалъ маленьк³й огонекъ, онъ смѣялся надъ самимъ собою и надъ хрупкостью своихъ впечатлѣн³й. Разумѣется, онъ уже не тотъ человѣкъ, который проходилъ тамъ, и, конечно, не найдетъ уже и той женщины. А межъ тѣмъ съ той поры прошло всего два мѣсяца! Лѣса, вдоль которыхъ мчался поѣздъ, еще не одѣлись въ новую листву, а стояли все так³е же голые, и ржавые какъ и въ день ихъ разрыва, когда плачъ разносился по лѣсу.

   Онъ одинъ вышелъ на станц³и, и дрожа отъ холоднаго тумана, пошелъ по узенькой тропинкѣ, обмерзшей и скользкой, прошелъ подъ аркой желѣзной дороги, не встрѣтилъ никого до "Pavè Les Gardes", на поворотѣ которой увидѣлъ мужчину и ребенка, везшаго въ сопровожден³и станц³оннаго служащаго, тачку нагруженную чемоданами.

   Ребенокъ, закутанный въ шарфъ съ надвинутой на уши фуражкой, сдержалъ восклицан³е, проходя мимо него. "Да это Жозефъ!" подумалъ Жанъ, изумленный и опечаленный неблагодарностью малютки; и, обернувшись, онъ встрѣтилъ взглядъ человѣка, державшаго ребенка за руку. Умное, тонкое лицо, поблѣднѣвшее отъ долгаго заточен³я, готовое платье, купленное наканунѣ, бѣлокурая бородка, не успѣвшая отрости со времени выхода изъ тюрьмы... Да это Фламанъ, чортъ побери! Жозефъ - его сынъ?..

   Онъ мигомъ припомнилъ и понялъ все, начиная съ письма, хранившагося въ ящичкѣ, въ которомъ красавецъ-граверъ поручалъ любовницѣ своего ребенка, жившаго въ деревнѣ, вплоть до таинственнаго прибыт³я малютки, и смущенное лицо Эттэма, когда Жанъ заговорилъ объ этомъ пр³емышѣ, и взгляды, которыми обмѣнивались Фанни и Олимп³я; ибо всѣ они были въ заговорѣ, съ цѣлью заставить его кормить сына этого преступника. Ахъ какъ онъ глупъ, и какъ они должно быть, смѣялись надъ нимъ!.. Онъ почувствовалъ отвращен³е при мысли объ этомъ постыдномъ прошломъ и желан³е бѣжать отсюда, какъ можно дальше; но его смущали разныя вещи, которыя ему хотѣлось узнать. Мужчина съ ребенкомъ уѣхалъ; почему же не уѣхала Фанни? А затѣмъ письма... Ему нужны письма, онъ ничего не долженъ оставлять въ этомъ злополучномъ и грязномъ мѣстѣ!

   - Сударыня... Баринъ пр³ѣхалъ!..

   - Какой баринъ? - наивно спросилъ женск³й голосъ изъ глубины комнаты,

   - Я!..

   Раздался крикъ, прыжокъ, затѣмъ: Подожди, я сейчасъ встану... иду!..

   Еще въ постели, несмотря на то, что больше двѣнадцати часовъ! Жанъ не сомнѣвался относительно причины; онъ зналъ, послѣ чего люди просыпаются усталыми и разбитыми! И, пока онъ ожидалъ ее въ столовой, полной знакомыхъ предметовъ, и звуковъ, со свистками отходящаго поѣзда, съ дрожащимъ блеян³емь козы въ сосѣднемъ саду, съ разбросанными приборами на столѣ, все переносило его къ нѣкогда пережитымъ имъ утреннимъ часамъ, къ своему легкому завтраку передъ отъѣздомъ.

   Фанни вошла и бросилась къ нему. Затѣмъ остановилась, почувствовавъ его холодность, и оба стояли изумленные, колеблющ³еся, какъ люди встрѣчающ³еся послѣ разорванной близости, по разныя стороны сломаннаго моста, а между собою видятъ огромное пространство катящихся и все пожирающихъ волнъ.

   - Здравствуй...- сказала она тихо, не двигаясь. Она нашла его измѣнившимся, поблѣднѣвшимъ.

   Онъ удивлялся тому, что видитъ ее молодою, лишь немного пополнѣвшею, ниже ростомъ чѣмъ онъ ее себѣ представлялъ, но озаренною тѣмъ особымъ с³ян³емъ, тѣмъ блескомъ кожи и глазъ, тою нѣжностью, которую всегда оставляли въ ней ночи, отданныя страстнымъ ласкамъ. Итакъ та, воспоминан³я о которой не давало ему покоя, осталась въ лѣсу, въ глубинѣ рва, засыпаннаго сухими листьями.

   - Въ деревнѣ, однако, встаютъ поздно...- сказалъ онъ съ оттѣнкомъ ирон³и.

   Она извинилась, сослалась на мигрень и, подобно ему, говорила въ безличныхъ выражен³яхъ, не смѣя обратиться къ нему ни на "ты", ни на "вы"; затѣмъ въ отвѣтъ на нѣмой вопросъ, относивш³йся къ остаткамъ завтрака, сказала: "Это мальчикъ... онъ завтракалъ сегодня утромъ передъ отъѣздомъ"...

   - Передъ отъѣздомъ?.. куда-же?

   Губы его выражали полное равнодуш³е, но блескъ глазъ выдавалъ его. Фанни отвѣтила.

   - Отецъ на свободѣ... Онъ пришелъ и взялъ его...

   - Онъ вышелъ изъ Мазасской тюрьмы, не такъ ли?

   Она вздрогнула, не хотѣла лгать.

   - Ну, да... Я ему обѣщала, и исполнила свое обѣщан³е... Сколько разъ у меня являлось желан³е оказать тебѣ все, но я не осмѣливалась, боялась, что ты отошлешь назадъ несчастнаго малютку...- И застѣнчиво прибавила:- Ты такъ ревновалъ тогда...

   Онъ презрительно расхохотался. Ревновалъ! Онъ! Къ этому каторжнику!.. Полно, пожалуйста!.. И, чувствуя, какъ его охватываетъ гнѣвъ, онъ оборвалъ разговоръ и съ живостью сказалъ зачѣмъ пр³ѣхалъ. Его письма!.. Почему не передала она ихъ дядѣ Сезэру? Это избавило бы обоихъ отъ мучительнаго свидан³я.

   - Правда,- сказала она по-прежнему съ кротостью;- но я ихъ тебѣ сейчасъ отдамъ, они здѣсь...

   Онъ пошелъ за нею въ спальню, увидѣлъ неубранную, лишь наскоро прикрытую постель, съ двумя подушками, вдохнулъ запахъ папиросъ вмѣстѣ съ ароматомъ духовъ, которые узналъ, равно какъ и маленьк³й перламутррвый ящичекъ, стоявш³й на столѣ. Одна и та же мысль пришла въ голову обоимъ: "Онъ не тяжелъ, сказала она, открывая ящикъ... жечь было бы нечего..."

   Онъ молчалъ, взволнованный, съ пересохшимъ горломъ, не желая приблизиться къ этой неубранной постели, близъ которой она въ послѣдн³й разъ, перелистывала письма, наклонивъ голову, съ крѣпкой, бѣлой шеей, подъ каскадомъ поднятыхъ волнистыхъ волосъ, и въ широкомъ шерстяномъ пеньюарѣ, свободно охватывавшемъ ея пополнѣвш³й, мягк³й станъ.

   - Вотъ они!.. Всѣ тутъ!

   Взявъ пакетъ и положивъ его въ карманъ, такъ какъ опасен³я его измѣнились, Жанъ спросилъ:- Итакъ онъ увозитъ ребенка... Куда же они ѣдутъ?

   - Въ Морванъ, на родину, чтобы жить тамъ, скрываясь, и работать надъ гравюрой, которую онъ пошлетъ въ Парижъ подъ вымышленнымъ именемъ.

   - А ты? Развѣ ты думаешь остаться здѣсь?..

   Она отвела глаза, чтобы не встрѣтиться съ его взглядомъ, бормоча, что это было бы черезчуръ печально. Поэтому она думаетъ... быть можетъ она поѣдетъ въ небольшое путешеств³е...

   - Въ Морванъ, конечно?.. Въ семью!..- И, давая волю своей ревнивой ярости, онъ прибавилъ:- Признавайся тотчасъ, что ты поѣдешь за твоимъ воромъ, что вы будете жить вмѣстѣ... Ты давно уже къ этому стремишься... Пора! Вернись въ твой хлѣвъ!.. Доступная женщина и фальшивый монетчикъ, это идетъ другъ къ другу! Я былъ слишкомъ добръ, желая вытащить тебя изъ этой грязи!

   Она хранила спокойств³е, а изъ подъ опущенныхъ рѣсницъ сверкалъ огонекъ побѣды. И чѣмъ болѣе онъ хлесталъ ее свирѣпой и оскорбительной ирон³ей, тѣмъ болѣе она казалась гордой, тѣмъ болѣе дрожали концы ея губъ. Теперь онъ говорилъ о своемъ счастьѣ, о своей молодой, честной любви, о любви единственной. Ахъ, сердце честной женщины - сладк³й пр³ютъ!.. Затѣмъ вдругъ, понизя голосъ, словно стыдясь, спросилъ:

   - Я только что встрѣтилъ твоего Фламана; онъ ночевалъ у тебя?

   - Да, вчера было поздно, шелъ снѣгъ... Ему постлали на диванѣ.

   - Ты лжешь! Онъ спалъ здѣсь... Стоитъ только взглянуть на постель и на тебя!

   - Ну такъ что-жъ? - она приблизила къ нему лицо, и въ ея сѣрыхъ большихъ глазахъ сверкнуло пламя распутства.- Развѣ я знала, что ты придешь?.. И, лишившись тебя, что мнѣ было до всего остального? Я была печальна, одинока, все было мнѣ противно...

   - И вдругъ каторжный!.. Послѣ того, какъ ты жила съ честнымъ человѣкомъ... Это показалось тебѣ пр³ятнымъ, да?.. Воображаю, какими ласками вы осыпали другъ друта?.. Ахъ, какая грязь!.. Вотъ тебѣ!..

   Она видѣла готовящ³йся ударъ, но не пыталась защищаться и получила его прямо въ лицо; затѣмъ съ глухимъ рычаньемъ боли и торжества, бросилась къ нему и охватила его обѣими руками:- Дружокъ! Дружокъ!.. Ты меня все еще любишь!..- И оба покатились на постель.

   Къ вечеру его разбудилъ грохотъ проходившаго мимо скораго поѣзда; открывъ глаза, онъ нѣсколько минутъ не могъ придти въ себя, лежа одиноко на широкой постели, гдѣ его члены, словно утомленные чрезмѣрнымъ переходомъ, казалось лежали рядомъ, не будучи связаны другъ съ другомъ. За день выпало много снѣга. Въ тишинѣ безлюдной мѣстности слышно было какъ онъ таялъ и струился по стѣнамъ, вдоль стеколъ, капалъ съ желоба крыши и время отъ времени забрызгивалъ грязью и водою горѣвш³й въ каминѣ коксъ.

   Гдѣ онъ? Что дѣлаетъ онъ здѣсь? Мало-по-малу благодаря фонарю свѣтившему изъ садика, онъ увидѣлъ всю комнату и портретъ Фанни, висѣвш³й противъ него; къ нему вернулось воспоминан³е о его паден³и, ничуть его однако не изумившее. Какъ только онъ вошелъ сюда, при первомъ взглядѣ на эту кровать, онъ почувствовалъ, что онъ побѣжденъ снова, что онъ погибъ; эти простыни влекли его словно въ пропасть, и онъ подумалъ: "Если я паду, то на этотъ разъ уже безвозвратно, навсегда". Такъ и случилось. Съ грустнымъ сознан³емъ своей низости, онъ все же испытывалъ нѣкоторое утѣшен³е при мысли, что онъ уже не поднимется изъ этой грязи, ощущалъ жалкое чувство раненаго, который, истекая кровью, кое какъ дотащился до кучи навозу, чтобы умереть на ней, и уставъ отъ страдан³й и борьбы, блаженно погружается въ мягкую, жидкую теплоту.

   То, что ему теперь предстояло, было ужасно, но просто. Вернуться къ Иренѣ послѣ этой измѣны и рискнуть устроить жизнь по примѣру Де-Поттера?.. Какъ низко онъ ни палъ, до этого, однако, онъ еще не дошелъ!.. Онъ собирался написать Бушеро, великому физ³ологу, первому изучившему и описавшему болѣзни воли и разсказать ему этотъ ужасный случай, всю истор³ю своей жизни, начиная съ первой встрѣчи съ этой женщиной, когда она положила свою руку на его руку, и до того дня, когда онъ считалъ себя же спасеннымъ, преисполненнымъ счастья и опьянен³я, а она снова захватила его чарами прошлаго - этого ужаснаго прошлаго, гдѣ любовь занимала такъ мало мѣста, а были только подлая привычка и порокъ, вошедш³й въ плоть и кровь...

   Дверь отворилась. Фанни тихонько шла по комнатѣ, чтобы не разбудить его. Чуть приподнявъ вѣки, онъ глядѣлъ на нее, легкую и сильную, помолодѣвшую, грѣвшую у огня ноги, намокш³я въ снѣгу; время отъ времени она оборачивалась къ нему съ тою улыбкою, которою улыбалась утромъ, во время ихъ ссоры. Она подошла, взяла съ привычнаго мѣста пачку мэрилэндскаго табаку, свернула папироску и хотѣла отойти, но онъ ее удержалъ.

   - Ты развѣ не спишь?

   - Нѣтъ... Сядь сюда... Поговоримъ.

   Она присѣла на край кровати, нѣсколько удивленная его серьезнымъ тономъ.

   - Фанни!.. Мы уѣдемъ отсюда...

   Сначала она подумала, что онъ шутитъ, желая испытать ее. Но подробности, которыя онъ привелъ, тотчасъ разубѣдили ее. Въ Арикѣ былъ свободный постъ; онъ выхлопочетъ его для себя. Это дѣло всего двухъ недѣль, срокъ, въ который едва успѣешь уложиться.

   - А твоя женитьба?

   - Ни слова о ней!.. То, что я сдѣлалъ, непоправимо... Я вижу, что все кончено, что я не могу разстаться съ тобою.

   - Бѣдный мальчикъ! - сказала она съ грустною и нѣсколько презрительною нѣжностью. Потомъ, затянувшись два-три раза, спросила:

   - А далеко та страна, о которой ты говоришь?

   - Арика?.. Очень далеко, въ Перу...- и тихо прибавилъ:- Фламанъ не сможетъ поѣхать туда за тобою...

   Она сидѣла задумчивая, замкнутая и таинственная, окруженная облаками табачнаго дыма. Онъ продолжалъ держать ее за руку, гладилъ ее по обнаженному плечу, и, убаюкиваемый каплями воды, падавшими съ крыши маленькаго домика, закрылъ глаза, тихо погружаясь въ тину...

  

   Нервно настроенный, нетерпѣливый, мысленно уже уѣхавш³й, какъ всяк³й, кто готовится къ отъѣзду, Госсенъ жилъ уже два дня въ Марселѣ, гдѣ Фанни должна была присоединиться къ нему и сѣсть вмѣстѣ съ нимъ на пароходъ. Все было готово, билеты были куплены - двѣ каюты перваго класса для вице-консула Арики, ѣдущаго со своею невѣстой; и вотъ онъ расхаживаетъ взадъ и впередъ по выцвѣтшему полу комнаты въ гостиницѣ, лихорадочно ожидая свою любовницу и минуту отплыт³я.

   Приходится сидѣть и волноваться взаперти, такъ какъ онъ не рѣшается выйти. Улица страшитъ его, какъ преступника, какъ дезертира,- Марсельская улица, шумная, кишащая народомъ гдѣ на каждомъ поворотѣ ему кажется, что вотъ-вотъ появится старикъ Бушеро, положитъ ему на плечо руку, схватитъ и поведетъ его назадъ.

   Онъ запирается и даже обѣдаетъ въ комнатѣ, не сходя къ общему столу, читаетъ, ничего не видя, бросается на кровать и пробуетъ сократить часы ожидан³я разглядыван³емъ "Кораблекрушен³я Лаперуза" и "Смерти капитана Кука", висящихъ на стѣнѣ и засиженныхъ мухами; цѣлыми часами простаиваетъ онъ, облокотясь на балконѣ изъ гнилого дерева, защищенный желтою шторой, на которой столько заплатъ, сколько на парусѣ рыбацкой лодки.

   Его гостиница - "Гостиница Молодого Анахарсиса", назван³е которой, случайно попавшееся ему въ справочной книгѣ, соблазнило его, когда онъ уславливался о свидан³и съ Фанни; это старый трактиръ, отнюдь не роскошный и даже не очень опрятный, но выходящ³й въ гавань, прямо на море. Подъ его окнами попугаи, кокаду, птицы привезенныя изъ колон³й, сладко и безъ конца поющ³я - цѣлая выставка на открытомъ воздухѣ, цѣлый птичникъ, клѣтки котораго, поставленныя другъ на друга, привѣтствуютъ занимающ³йся день звуками, свойственными лишь дѣвственному лѣсу; но звуки эти, по мѣрѣ того какъ надвигается день, заглушаются шумомъ работъ въ гавани, прерываемыхъ колоколомъ Notre-Dame-de-la Garde.

   Въ воздухѣ стоитъ непрерывный гулъ ругательствъ на разныхъ языкахъ, раздаются крики лодочниковъ, носильщиковъ, продавцовъ раковинъ, удары молота въ докахъ, скрипъ крановъ, звучный грохотъ повозокъ на мостовой, звонъ колоколовъ, плескъ откачиваемой изъ трюмовъ воды, шипѣн³е выпускаемыхъ паровъ, и всѣ эти звуки еще отражаются и усиливаются сосѣдствомъ гладкой морской поверхности, надъ которой время отъ времени разносится хриплый ревъ, дыхан³е морского чудовища - большого трансатлантическаго парохода, отплывающаго въ открытое море.

   Запахи также возбуждаютъ воспоминан³е о далекихъ странахъ, о набережныхъ, еще ярче залитыхъ солнцемъ, еще болѣе жаркихъ, чѣмъ эта; сандалъ, кампешевое дерево, выгружаемое здѣсь, лимоны, апельсины, фисташки, бобы, острый запахъ которыхъ поднимается вмѣстѣ съ вихремъ экзотической пыли въ воздухъ, насыщенный вкусомъ соленой воды, горѣлой травы и жирнаго чада, несущагося изъ кухмистерскихъ.

   Къ вечеру звуки утихаютъ, запахи разсѣиваются въ воздухѣ и исчезаютъ: Жанъ, успокоенный наступающей темнотою, поднявъ штору, смотритъ на уснувш³й черный портъ, надъ которымъ перекрещиваются мачты, реи, бушприты, а тишина прерывается лишь плескомъ веселъ и далекимъ лаемъ собаки на берегу; въ открытомъ морѣ маякъ Планье бросаетъ поперемѣнно длинную полосу свѣта, то бѣлую, то красную; она разрѣзываетъ мракъ, и, словно въ трепетѣ молн³и, заставляетъ выступать контуры острововъ, форта и скалъ. Этотъ свѣтящ³йся взглядъ, направляющ³й тысячи жизней на горизонтѣ, снова приглашаетъ и манитъ его въ путь, зоветъ его воемъ вѣтра, зыбью волнъ въ морѣ и хриплымъ крикомъ парохода, пыхтящимъ гдѣ-то на рейдѣ.

   Надо ждать еще двадцать четыре часа; Фанни должна пр³ѣхать лишь въ воскресенье. Эти три дня, которыми онъ опередилъ ее, онъ долженъ былъ провести у родныхъ, предполагая все это время отдать любимымъ людямъ, которыхъ онъ не увидитъ, быть можетъ, много лѣтъ, которыхъ, быть можетъ, при возвращен³и не застанетъ уже въ живыхъ; но едва пр³ѣхалъ онъ въ Кастеле, едва отецъ узналъ, что женитьба его разстроилась и догадался о причинѣ, между ними произошло бурное объяснен³е.

   Что же мы такое, что такое наши самыя нѣжныя, самыя задушевныя чувства, если гнѣвъ, разразившись между двумя людьми одной крови и одной плоти, вырываетъ и уноситъ любовь, чувство съ такими глубокими и крѣпкими корнями, уноситъ, со слѣпою яростью китайскаго урагана, о которомъ самые суровые моряки не рѣшаются вспоминать и только говорятъ, блѣднѣя: "Не надо объ этомъ говорить"...

   Онъ никогда не будетъ говорить объ этомъ, но зато и никогда не забудетъ этой ужасной сцены на террасѣ Кастеле, гдѣ протекло его счастливое дѣтство, въ виду великолѣпнаго, спокойнаго горизонта, сосенъ, миртовыхъ деревьевъ, кипарисовъ, недвижно и съ трепетомъ сомкнувшихся вокругъ отцовскаго проклят³я. Вѣчно будетъ онъ видѣть высокаго старика, съ судорожно подергивающимся лицомъ, наступающаго на него, со взглядомъ полнымъ ненависти, изрекающаго слова, которымъ нѣтъ прощен³я, выгоняющаго его изъ дому, лишающаго его своего благословен³я: "Уходи, уѣзжай съ твоею негодяйкой; ты умеръ для насъ навсегда"!.. А маленьк³я сестрицы кричали, плакали валялись на ступеняхъ крыльца, прося прощен³я за старшаго брата; Дивонна была лишь смертельно блѣдна; она не бросила въ его сторону ни одного взгляда, не простилась съ нимъ, межъ тѣмъ какъ наверху, за окномъ, кроткое и тревожное лицо больной спрашивало, изъ-за чего поднялся весь этотъ шумъ и почему Жанъ такъ быстро уѣзжаетъ, даже не поцѣловавъ ее.

   Мысль о томъ, что онъ не простился съ матерью, заставила его вернуться съ полдороги къ Авиньону; оставивъ Сезэра съ повозкой внизу, онъ пошелъ по тропинкѣ и проникъ въ Кастеле черезъ виноградникъ, какъ воръ. Ночь была темная; его шаги скрадывались сухими виноградными листьями, но онъ заблудился, отыскивая въ потемкахъ домъ, ставш³й уже для него чужимъ. Входная дверь была заперта, въ окнахъ было темно. Позвонить? Позвать? Онъ не посмѣлъ, побоялся отца. Два или три раза обошелъ онъ вокругъ дома, надѣясь найти гдѣ-нибудь не запертый ставень. Но фонарь Дивонны, какъ видно, прошелъ повсюду, по обычаю каждаго вечера; бросивъ долг³й взглядъ на комнату матери, мысленно простясь отъ всего сердца со своимъ дѣтскимъ домомъ, который тоже оттолкнулъ его, онъ убѣжалъ, упрекая себя, и мучась угрызен³ями совѣсти.

   Обычно передъ долгой разлукой, передъ переѣздами, полными всякихъ опасностей и случайностей, въ видѣ моря и бурь, родные и друзья растягиваютъ прощанье до послѣдней минуты, когда отъѣзжающ³й садится на пароходъ; послѣдн³й день проводятъ вмѣстѣ, посѣщаютъ пароходъ и каюту отъѣзжающаго, чтобы лучше представить себѣ весь его путь. Нѣсколько разъ въ день Жанъ видитъ изъ гостиницы эти дружеск³е проводы, порою многолюдные и шумные; но особенно умиляетъ его одно семейство, живущее этажомъ выше. Старикъ и старуха, деревенск³е жители, живые, онъ въ суконномъ сюртукѣ, она въ платьѣ изъ желтаго полотна, пр³ѣхали проводить сына: они не разстаются съ нимъ до самаго отплыт³я парохода; сидя у окна, въ бездѣльѣ ожиданья, всѣ трое держатъ другъ друга за руки, тѣсно прижавшись одинъ къ другому. Они не говорятъ, а только сидятъ обнявшись.

   Жанъ, глядя на нихъ, думаетъ, какимъ веселымъ могъ бы быть его отъѣздъ!.. Отецъ, маленьк³я сестренки, а рядомъ съ нимъ, опираясь на него легкой трепещущей рукой, та, чей живой умъ и жаждущая приключен³й душа уносились вслѣдъ каждому судну, уходящему въ открытое море... Безплодныя сожалѣн³я! Преступлен³е совершено, чудеса поставлена на карту, остается только уѣхать и забыть...

   Какъ долго, какою пыткою тянулись для него часы послѣдней ночи! Онъ ворочался на постели, ждалъ разсвѣта, слѣдя за тѣмъ, какъ мракъ окна окрашивался сѣрымъ, постепенно бѣлѣвшимъ свѣтомъ зари, на фонѣ которой горѣла еще красная искра маяка, потускнѣвшая, когда встало солнце.

   Только тогда онъ заснулъ, но былъ разбуженъ лучемъ ворвавшимся въ комнату, вмѣстѣ съ крикомъ продавца птицъ и звономъ безчисленныхъ воскресныхъ колоколовъ Марселя, разносившимся по широкимъ набережнымъ, у которыхъ словно отдыхали суда съ флагами на мачтахъ...

   Уже десять часовъ! А скорый поѣздъ изъ Парижа приходитъ въ двѣнадцать! Онъ быстро одѣвается, чтобы идти встрѣчать любовницу; они позавтракаютъ на берегу моря, затѣмъ снесутъ вещи на пароходъ, а въ пять часовъ - сигналъ къ отплыт³ю.

   Чудесный день: по глубокому небу бѣлыми пятнами проносятся чайки; темно-синее море; на горизонтѣ мелькаютъ, отражаясь въ водѣ паруса, клубы дыма, словно естественная пѣснь этихъ солнечныхъ береговъ съ такимъ прозрачнымъ воздухомъ и водою; подъ окнами гостинницъ звучатъ арфы, раздается божественно-легкая итальянская мелод³я, каждый звукъ которой глубоко волнуетъ душу. Это болѣе чѣмъ музыка, это окрыленное выражен³е блеска и радости юга, полноты жизни и любви, поднятыхъ до слезъ. И воспоминан³е объ Иренѣ, трепещущее и рыдающее, слышится въ чудной мелод³и. Какъ это далеко!.. Какая чудная, утраченная страна, какое безконечное сожалѣн³е о разбитомъ, о непоправимомъ!..

   Мимо!

   Выходя изъ гостинницы Жанъ встрѣчаетъ на порогѣ мальчика: Письмо для г. консула... Его подали сегодня утромъ, но г. консулъ изволилъ спать. Знатные путешественники рѣдко останавливаются въ гостинницѣ "Молодого Анахарсиса"; поэтому марсельцы особенно рады подчеркивать титулъ своего постояльца... Кто можетъ писать ему'? Никто не знаетъ его адреса, кромѣ Фанни... И, взглянувъ пристальнѣе на конвертъ, онъ содрогается отъ страха; онъ понялъ!

   "Нѣтъ! я не ѣду; это было бы такое большое безум³е, на которое у меня не хватаетъ силъ. Для подобныхъ переворотовъ, мой бѣдный другъ, нужна молодость, которой у меня нѣтъ, или ослѣплен³е безумной страсти, которой не хватаетъ намъ обоимъ. Пять лѣтъ тому назадъ, въ наши лучш³е дни, одного знака съ твоей стороны было бы достаточно для того, чтобы я послѣдовала за тобою хоть на край свѣта, ибо ты не можешь отрицать того, что я тебя страстно любила. Я отдала тебѣ все, что имѣла; а когда намъ надо было разстаться, я страдала такъ, какъ не страдала никогда, ни ради одного человѣка! Но подобная любовь, уноситъ много силъ... Чувствовать, что ты молодъ, красивъ, вѣчно дрожать, бояться за свое счастье... теперь я уже больше не могу, ты заставилъ меня жить черезчуръ напряженно, заставилъ слишкомъ много страдать: я - конченный человѣкъ.

   "При этихъ обстоятельствахъ перспектива далекаго путешеств³я и коренной перемѣны жизни страшитъ меня. Я не такъ не люблю двигаться, и какъ ты знаешь никогда не ѣздила дальше Сенъ-Жермэна! Къ тому же, женщины слишкомъ скоро старѣютъ на югѣ, и тебѣ еще не будетъ тридцати лѣтъ, какъ я уже буду желтой и старой, какъ мадамъ Пиларъ; тогда ты озлобишься на меня за принесенную тобою жертву, и несчастная Фанни должна будетъ расплачиваться за все и за всѣхъ. Послушай, есть страна на востокѣ,- я читала о ней въ одной изъ книжекъ "Вокругъ Свѣта" - гдѣ, если женщина обманетъ мужа, то ее зашиваютъ вмѣстѣ съ кошкой въ свѣжую звѣриную шкуру, и бросаютъ на морскомъ берегу этотъ комъ, прыгающ³й и ревущ³й подъ жгучимъ солнцемъ. Женщина вопитъ, кошка царапается, обѣ пожираютъ другъ друга, межъ тѣмъ какъ шкура съеживается, тѣсно охватывая эту ужасную борьбу плѣнныхъ, до послѣдняго хрипа, до ихъ послѣдняго содроган³я. Нѣчто въ родѣ этой пытки ожидало бы насъ, если бы мы поѣхали вмѣстѣ"...

   Онъ остановился на минуту, раздавленный уничтоженный. Покуда хваталъ глазъ, сверкала синева моря "Addio!" пѣли арфы, съ которыми сливался горяч³й, страстный голосъ... "Addio!" И пустота его разбитой жизни, въ осколкахъ и въ слезахъ, вдругъ встала передъ нимъ, словно опустошенное поле съ убранною жатвой, на которую уже нѣтъ больше надеждъ, какъ нѣтъ надеждъ и на эту женщину, ускользнувшую отъ него...

   "Я должна была сказать тебѣ это раньше, но не осмѣлилась, видя тебя такимъ радостнымъ, рѣшившимся. Твое возбужден³е сообщалось и мнѣ; тутъ было и женское тщеслав³е, естественная гордость тѣмъ, что я завоевала тебя вновь послѣ разрыва. Только въ глубинѣ души я чувствовала, что это было не то, что то кончилось, сломалось. И неудивительно, послѣ такихъ потрясен³й!.. Не воображай, что я принимаю это рѣшен³е изъ-за несчастнаго Фламана. Для него, какъ и для тебя, какъ и для всѣхъ - кончено, сердце мое умерло; но остался ребенокъ, безъ котораго я не могу жить и который снова приводить меня къ отцу, къ несчастному человѣку, погубившему себя изъ любви ко мнѣ и вышедшему изъ тюрьмы такимъ же любящимъ и нѣжнымъ, какъ при нашей первой встрѣчѣ. Представь себѣ, что когда мы увидѣлись, онъ всю ночь проплакалъ на моемъ плечѣ; изъ этого ты можешь видѣть, что тебѣ нечего было горячиться...

   "Я сказала тебѣ, дорогой мой, что я слишкомъ любила, что я надломлена. Теперь мнѣ нужно, чтобы меня любили, чтобы меня ласкали, чтобы восхищались мною и успокаивали меня. Этотъ человѣкъ будетъ всегда стоять передо мною на колѣняхъ; онъ никогда не замѣтитъ на моемъ лицѣ морщинъ, ни сѣдины въ моихъ волосахъ; и если онъ на мнѣ женится, какъ намѣревается, то это я оказываю ему милость. Сравни же... И главное, не дѣлай глупостей. Я приняла всѣ предосторожности, чтобы ты не могъ отыскать меня. Изъ окна маленькаго кафе на станц³и, откуда я пишу, я вижу сквозь деревья домикъ, гдѣ у насъ съ тобою были так³я хорош³я и так³я ужасныя минуты и вижу записку, приклеенную на дверь и приглашающую новыхъ жильцовъ... Вотъ ты и свободенъ, ты никогда не услышишь больше моего имени... Прости; послѣдн³й поцѣлуй, въ шею.. мой любимый..."