Доде Альфонс - Сафо

среди вырубленнаго лѣса, деревья, лежавш³я на землѣ, среди щепокъ, свѣж³е обломки коры и связки хворосту, ямы для обжиган³я угля... Немного дальше виднѣлся прудъ, надъ которымъ поднимался бѣлый туманъ, а на берегу стоялъ маленьк³й покинутый домикъ, съ разбитыми окнами, съ развалившейся крышей - больница бѣдныхъ Гошкорновъ. Дальше лѣсъ поднимался къ Велизи, высокому холму, покрытому ржавыми кустарниками и унылымъ, густымъ лѣсомъ... Вдругъ онъ остановился:

   - Не отдохнуть ли намъ здѣсь?

   Они сѣли на длинный стволъ дерева, сваленнаго на землю, вѣтви котораго можно было сосчитать по числу ранъ, оставленныхъ топоромъ.. Мѣстечко было тихое, съ блѣднымъ отсвѣтомъ солнечныхъ лучей; гдѣ-то пахло невидимыми ф³алками.

   - Какъ хорошо...- сказала она, разнѣженная, облокотясь на его плечо и отыскивая мѣстечко, чтобы поцѣловать его въ шею. Онъ немного отодвинулся и взялъ ее за руку. Тогда, видя внезапно измѣнившееся выражен³е его лица, она испугалась:

   - Что такое? Что-нибудь случилось?

   - Плох³я вѣсти, мой бѣдный другъ... Эдуэнъ, помнишь тотъ, который поѣхалъ вмѣсто меня...- Онъ говорилъ съ трудомъ, хриплымъ голосомъ, звукъ котораго изумилъ его самого, но который дѣлался крѣпче къ концу подготовленной заранѣе рѣчи.- Эдуэнъ заболѣлъ, пр³ѣхавъ на мѣсто, и начальство посылаетъ Жана замѣнить его...- Онъ нашелъ, что легче солгать, чѣмъ повѣдать жестокую правду. Она дослушала его до конца, не прерывая, съ лицомъ, покрывшимся смертельною блѣдностью, съ остановившимся взглядомъ.

   - Когда же ты уѣзжаешь? - спросила она, отнимая руку.

   - Сегодня вечеромъ... въ ночь...- И фальшивымъ, жалобнымъ тономъ онъ прибавилъ:- Я разсчитываю провести сутки въ Кастеле, затѣмъ сѣсть на пароходъ въ Марселѣ...

   - Довольно! Не лги! - крикнула она въ порывѣ бѣшенства, вскочивъ на ноги;- Не лги, ты же знаешь... Дѣло въ томъ, что ты женишься... Давно уже надъ этимъ старается твоя семья... Они такъ боятся, что я удержу тебя, что я помѣшаю тебѣ ѣхать на поиски тифа или желтой лихорадки... Наконецъ, они довольны... Барышня, надо надѣяться, въ твоемъ вкусѣ... И когда подумаешь, что я сама завязывала тебѣ галстухъ, въ четвергъ!.. Боже! до чего я была глупа!

   Она смѣялась ужаснымъ, болѣзненнымъ смѣхомъ, кривившимъ ея ротъ и показывавшимъ отсутств³е одного зуба, которое онъ еще не видѣлъ, выпавшаго, очевидно, недавно, одного изъ ея чудесныхъ перламутровыхъ зубовъ, которыми она такъ гордилась; и этотъ выпавш³й зубъ, и это лицо землистаго цвѣта, измученное, искаженное, причиняли Госсэну невыразимыя страдан³я.

   - Послушай,- сказалъ онъ, схвативъ ее и усаживая рядомъ съ собою.

   - Ну, да, правда, я женюсь... Мой отецъ, ты знаешь, давно этого требовалъ; но что значитъ это для тебя, разъ я все равно долженъ уѣхать?..

   Она вырвалась, желая сохранить свой гнѣвъ:

   - И чтобы объявить мнѣ объ этомъ ты заставилъ меня пройти цѣлую версту по лѣсу... Ты сказалъ себѣ: "По крайней мѣрѣ не будетъ слышно ея криковъ"... Нѣтъ, видишь... ни крика, ни слезъ! Во первыхъ, довольно съ меня этакого негодяя, какъ ты!.. Можешь идти, куда хочешь, не я буду тебя удерживать... Бѣги же, пожалуйста, на острова съ твоею женою, съ твоей крошкой, какъ говорятъ въ твоей семьѣ!.. Хороша, должно быть, эта крошка!.. Базобразна, обезьяна или вѣчно беременна!.. Ты вѣдь такой же простофиля, какъ и тѣ, которые тебѣ ее выбрали!..

   Она уже не владѣла собою, выкрикивая ругательства, оскорблен³я, до тѣхъ поръ, пока, наконецъ могла прошептать только: "Подлецъ... лгунъ... подлецъ..." прямо въ лицо и съ вызывающимъ видомъ, какъ показываютъ кулакъ.

   Настала очередь Жана выслушать все, не говоря ни слова, не дѣлая никакихъ попытокъ остановить ее. Онъ предпочиталъ видѣть ее такою низменною, кричащею, ругающеюся, истою дочерью дяди Леграна; такъ разлука будетъ менѣе жестока... Сознала ли и она это? Вдругъ она умолкла, упала головою и грудью впередъ на колѣни любовника, съ рыдан³ями, сотрясавшими ее всю и перемежавшимися жалобами:

   - Прости, пощади... Я люблю тебя, люблю тебя одного... У меня никого больше нѣтъ... Любовь моя, жизнь моя, не дѣлай этого!.. Не покидай меня!.. Что со мною будетъ?

   Его охватила жалость... Вотъ чего онъ больше всего боялся... Онъ заражался ея слезами и откидывалъ назадъ голову, что бы онѣ не катились по его лицу, стараясь успокоить ее глупыми словами и повторяя все тотъ же аргументъ:

   - Но вѣдь я все равно долженъ уѣхать...

   Она вскочила съ воплемъ, въ которомъ прорвалась ея надежда:

   - Ахъ, ты никуда не уѣхалъ бы! Я сказала бы тебѣ: подожди, я буду тебя любить еще... Неужели ты думаешь, что такую любовь, какою я люблю тебя, можно найти два раза въ жизни?.. Ты такъ молодъ... Мнѣ же не долго жить... Скоро я уже не буду въ силахъ любить тебя, и тогда мы легко разойдемся.

   Онъ хотѣлъ встать, онъ имѣлъ это мужество, и сказать ей, что все, что она дѣлаетъ, безполезно; но цѣпляясь за него, тащась на колѣняхъ по грязи, наполнявшей лощину, она принуждала его снова сѣсть и, стоя передъ нимъ, дыхан³емъ губъ, сладострастными взглядами и дѣтскими ласками, глядя на его лицо, которое онъ отклонялъ, запуская руки въ его волосы, пыталась зажечь остывш³й пепелъ ихъ любви, напоминала ему шопотомъ о прошлыхъ наслажден³яхъ, о пробужден³яхъ безъ силъ, о страстныхъ объят³яхъ въ воскресные дни... Но все это было ничто, въ сравнен³и съ тѣмъ, что она обѣщала ему въ будущемъ; она знаетъ друг³е поцѣлуи, друг³я опьянен³я, она придумаетъ ихъ для него...

   И пока она шептала ему эти слова, которыя мужчины слышатъ лишь у дверей притоновъ, крупныя слезы ручьями текли по ея лицу, съ выражен³емъ смертельнаго ужаса; она билась, кричала не своимъ голосомъ: О, пусть этого не будетъ... Скажи, что это неправда, что ты не хочешь меня покинуть...- И снова рыдан³я, крики о помощи, стоны, будто онъ стоялъ передъ нею съ ножомъ въ рукѣ...

   Палачъ не былъ храбрѣе своей жертвы. Ея гнѣва онъ больше не боялся, также какъ и ея ласкъ но онъ былъ беззащитенъ противъ ея отчаян³я, противъ этихъ криковъ, оглашавшихъ лѣсъ и замиравшихъ надъ мертвой зараженною лихорадкою водою, за которую заходило печальное, красное солнце... Онъ ожидалъ, что будетъ страдать, но не могъ представить себѣ такой остроты страдан³я, и нужно было все ослѣплен³е новой любви, чтобы удержаться, не поднять ее съ земли и не сказать ей: "Я остаюся, молчи, я остаюсь..."

   Сколько времени промучились они такимъ образомъ?.. Солнце превратилось уже въ узкую полоску на западѣ; прудъ принималъ оттѣнки грифеля, и можно было подумать, что его нездоровыя испарен³я охватываютъ и пустырь, и лѣсъ, и холмы. Изъ окутывающей ихъ тѣни выступало только блѣдное лицо, поднятое къ нему, открытый ротъ, звучавш³й безконечною жалобой. Нѣсколько позже, когда настала ночь, крики умолкли. Теперь полился потокъ слезъ, цѣлый ливень, смѣнивш³й собою грохотъ бури, и время отъ времени вздохъ глубок³й и глухой, словно предъ чѣмъ то ужаснымъ, что она отъ себя отгоняла, но что неотступно преслѣдовало ее.

   Затѣмъ вдругъ все стихло. Кончено! Звѣрь умеръ... Поднимается холодный вѣтеръ, колеблетъ вѣтви, напоминая о позднемъ времени.

   - Пойдемъ, встань.

   Онъ тихонько поднимаетъ ее, чувствуетъ ея покорность, ея дѣтское послушан³е, только тѣло ея судорожно вздрагиваетъ отъ глубокихъ вздоховъ. Кажется, будто она хранитъ страхъ и уважен³е къ мужчинѣ, выказавшему такую твердость. Она идетъ рядомъ съ нимъ, его шагомъ, но робко не давая ему руки; и, видя ихъ идущими такъ мрачно и пошатываясь по тропинкѣ, находя дорогу лишь по желтымъ отблескамъ земли, можно былъ принять ихъ за чету крестьянъ, усталыхъ, возвращающихся послѣ долгой и утомительной работы.

   На опушкѣ виденъ свѣтъ, раскрытая въ домѣ Гошкорна освѣщаетъ четк³е силуэты двухъ людей. Это вы, Госсэнъ? - раздается голосъ Эттэма, подходящаго вмѣстѣ со сторожемъ. Они начали уже безпокоиться, видя, что Жанъ и Фанни не возвращаются и слыша стоны, раздававш³еся по лѣсу. Гошкорнъ. хотѣлъ уже взять ружье и отправиться на поиски...

   - Добрый вечеръ, сударь; добрый вечеръ сударыня... А малютка-то ужъ какъ довольна своею шалью!.. Пришлось уложить ее въ ней спать...

   Ихъ послѣднее общее дѣло, участ³е, проявленное недавно; ихъ руки въ послѣдн³й разъ обвились вокругъ этого маленькаго умирающаго тѣльца.

   - Прощайте, прощайте, дядя Гошкорнъ!

   И всѣ трое спѣшатъ къ дому; Эттэма не перестаетъ распрашивать о вопляхъ, раздававшихся въ лѣсу.

   - Они то усиливались, то ослабѣвали; можно было подумать, что душатъ какое нибудь животное... Но неужели вы ничего не слышали?

   Ни тотъ, ни другая не отвѣчаютъ.

   На углу "Pavè des gardes" Жанъ колебался.

   - Останься пообѣдать,- тихо говоритъ она ему умоляющимъ голосомъ. Твой поѣздъ ушелъ... Ты можешь поѣхать съ девятичасовымъ?

   Онъ идетъ домой вмѣстѣ съ нею. Чего бояться? Подобную сцену нельзя повторить два раза, и онъ смѣло можетъ доставить ей это маленькое утѣшен³е.

   Въ столовой тепло, лампа свѣтитъ ярко, и, заслыша ихъ шаги по дорогѣ, служанка подаетъ супъ.

   - Вотъ и вы, наконецъ!..- говоритъ Олимп³я, сидя за столомъ и подвязывая салфетку. Она снимаетъ крышку съ суповой миски и вдругъ останавливается, вскрикнувъ:- Боже мой, дорогая; что случилось?..

   Осунувшая, постарѣвшая лѣтъ на десять, съ красными распухшими вѣками, въ платьѣ выпачканномъ грязью, съ растрепанными волосами, словно растерзанная уличная женщина, ускользнувшая отъ погони полиц³и - вотъ какова Фанни! Она вздыхаетъ; ея воспаленные глаза щурятся отъ свѣта; мало-по-малу тепло маленькаго домика и веселый накрытый столъ возбуждаютъ въ ней воспоминан³я о счастливыхъ дняхъ и снова вызываетъ слезы, сквозь которыя можно разобрать:

   - Онъ бросаетъ меня... Онъ женится!

   Эттэма, его жена, крестьянка подающая обѣдъ, всѣ взглядываютъ другъ на друта, затѣмъ на Госсэна.- Тѣмъ не менѣе, будемъ ѣсть,- говоритъ толстякъ, гнѣвъ котораго если и не виденъ, то чувствуется; и стукъ проворныхъ ложекъ сливается съ журчаньемъ воды въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ Фанни умывается. Когда она возвращается, съ синеватымъ налетомъ пудры на лицѣ, въ бѣломъ шерстяномъ пеньюарѣ, супруги Эттема тоскливо смотрятъ на нее, ожидая снова какого-нибудь взрыва, и удивлены тѣмъ, что она, не говоря ни слова, съ жадностью набрасывается на кушанье, словно спасенный отъ кораблекрушен³я, и заглушаетъ свое горе всѣмъ, что находитъ подъ рукою - хлѣбомъ, капустой, крылышкомъ цесарки, яблоками. Она ѣстъ, ѣстъ безъ конца.

   Бесѣда идетъ принужденно, затѣмъ болѣе свободно, и такъ какъ съ супругами Эттема можно говорить только о чемъ нибудь очень плоскомъ и матер³альномъ, о томъ напримѣръ, какъ перекладывать молочные блинчики вареньемъ, и на чемъ лучше спать, на конскомъ волосѣ или на пуху, то безъ особыхъ затруднен³й доходятъ до кофе; супруги Эттэма, сдабриваютъ его леденцами, которые они сосутъ медленно, положа руки на столъ.

   Пр³ятно видѣть довѣрчивый и спокойный взглядъ, которымъ обмѣниваются эти тяжеловѣсные товарищи по столу и ложу. У нихъ нѣтъ желан³я броситъ другъ друга. Жанъ улавливаетъ этотъ взглядъ, и въ уютной столовой, полной воспоминан³й, привычекъ, связанныхъ съ каждымъ ея уголкомъ, его охватываетъ какая-то усталость, оцѣпенѣн³е. Фани, наблюдающая за нимъ, тихонько пододвинула къ нему свой стулъ, прильнула къ нему, взяла его подъ-руку.

   - Слушай,- говоритъ онъ вдругъ.- Девять часовъ... Живо, прощай... Я тебѣ напишу.

   Онъ уже на дворѣ, перешелъ дорогу, ищетъ въ потьмахъ калитку; чьи то руки обвиваютъ его:- Поцѣлуй же меня хоть еще разъ...

   Онъ охваченъ ея распахнутымъ пеньюаромъ, надѣтымъ прямо на нагое тѣло; онъ потрясенъ этимъ ароматомъ, этою теплотою женскаго тѣла, этимъ прощальнымъ поцѣлуемъ, отъ котораго у него остается на губахъ ощущен³е лихорадки и слезъ; а она шепчетъ, чувствуя его слабѣющимъ:- Еще одну ночь, только одну...

   Сигнальный гудокъ со стороны желѣзнодорожнаго пути... Это поѣздъ!..

   Откуда явилась у него сила высвободиться и добѣжать до станц³и, огни которой свѣтятся сквозь обнаженныя вѣтви деревьевъ? Онъ самъ изумляется этому, тяжело дыша и сидя въ уголкѣ вагона, поглядывая изъ окна на освѣщенныя окна домика, на бѣлую фигуру у забора...- Прощай, прощай!..- Этотъ крикъ успокоилъ безмолвный ужасъ, охвативш³й его на поворотѣ, когда онъ увидѣлъ любовницу, стоящую на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ не разъ представлялъ ее себѣ мертвою.

   Высунувъ голову, онъ видѣлъ, какъ уменьшался и словно бѣжалъ среди неровностей земли ихъ маленьк³й домикъ, свѣтъ котораго казался теперь маленькой, одинокой звѣздочкой. Вдругъ онъ ощутилъ радость, огромное облегчен³е. Какъ легко дышется, какъ прекрасна Медонская долина и ея огромные черные холмы, среди которыхъ выдѣляется сверкающ³й треугольникъ безчисленныхъ огней, правильными нитями тянущихся къ Сенѣ. Ирена ждетъ его тамъ, и онъ летитъ къ ней со всею быстротою поѣзда, со всѣмъ пыломъ влюбленнаго, со всѣмъ порывомъ къ честной и молодой жизни!..

   Парижъ!.. Онъ взялъ извозчика и велѣлъ отвезти себя на Вандомскую площадь. Но при свѣтѣ газа увидѣлъ, что одежда его и башмаки покрыты густою грязью, словно все его прошлое цѣпко и тяжело держится за него. "Ахъ, нѣтъ; не сегодня". И онъ входитъ въ свою старую гостиницу на улицѣ Жакобъ, гдѣ дядя Фена нанялъ ему комнату, рядомъ со своею.

  

   На другой день дядя Сезэръ, взявш³й на себя щекотливое поручен³е поѣхать въ Шавиль за книгами и вещами племянника и закрѣпить разрывъ переселен³емъ, вернулся поздно, когда Гоосэну стали уже приходить въ голову всевозможныя безумныя и мрачныя мысли. Наконецъ, ломовая телѣга, неповоротливая, какъ похоронная колесница и нагруженная завязанными ящиками и огромнымъ чемоданомъ обогнулъ улицу Жакобъ и дядя вошелъ съ таинственнымъ и растроганнымъ видомъ:

   - Я долго провозился, чтобы забрать все сразу и не ѣхать туда снова...- Онъ указалъ на ящики, которые двое слугъ вносили въ комнату:- Здѣсь бѣлье и одежда, тамъ бумаги и книги... Не хватаетъ только писемъ; она умоляла меня оставить ихъ ей, чтобы перечитывать ихъ и имѣть что-нибудь отъ тебя... Я подумалъ, что въ этомъ нѣтъ никакой опасности... Она такая добрая...

   Онъ долго отдувался, сидя на чемоданѣ и отирая лобъ желтоватымъ шелковымъ платкомъ, величиною въ салфетку. Жанъ не смѣлъ спросить о подробностяхъ, о томъ, въ какомъ состоян³и онъ ее засталъ; тотъ не разсказывалъ, боясь его опечалить. И они наполнили это тягостное молчан³е, замѣчан³ями о погодѣ, рѣзко измѣнившейся съ вечера, и повернувшей къ холоду, о жалобномъ видѣ этого уголка близъ Парижа, пустыннаго и оголеннаго, съ торчавшими заводскими трубами и огромными чугунными баками и резервуарами для рыночныхъ торговцевъ. Затѣмъ Жанъ спросилъ:

   - Она ничего не просила передать мнѣ, дядя?

   - Нѣтъ... Ты можешь быть спокоенъ... Она не будетъ надоѣдать тебѣ, она отнеслась къ своей участи съ большимъ достоинствомъ и рѣшимостью...

   Почему Жанъ въ этихъ немногихъ словахъ увидѣлъ какъ бы порицан³е, упрекъ его въ излишней суровости?

   - Какая, однако, мука! - продолжалъ дядя.- Я охотнѣе примирился бы съ когтями Морна, нежели съ отчаян³емъ этой несчастной...

   - Она много плакала?

   - Ахъ, другъ мой... И съ такою добротою, съ такою душою, что я самъ зарыдалъ передъ нею, не имѣя силы...- Онъ тряхнулъ головою, какъ старая коза, словно прогоняя волнен³е:- Что же дѣлать? Она не виновата... Но и ты не могъ прожить съ нею всю жизнь... Все устроилось очень прилично, ты оставилъ ей деньги, обстановку... А теперь, да здравствуетъ любовь! Постарайся подарить насъ скорѣе твоею свадьбой... Для меня, по крайней мѣрѣ, дѣло это очень важное... Надо, чтобы тутъ помогъ и консулъ... Я же гожусь только для ликвидац³и незаконныхъ браковъ...- И внезапно охваченный приступомъ грусти, прислонясь лбомъ къ стеклу и поглядывая на низкое небо, съ котораго дождь лилъ на крышу, онъ сказалъ:

   - Жизнь становится ужасно печальной... Въ мое время люди и расходились веселѣе!

   Дядя Фена уѣхалъ, купивъ свой элеваторъ, и Жанъ, лишенный его подвижного и болтливаго добродуш³я, долженъ былъ провести цѣлую недѣлю одинъ, съ ощущен³емъ пустоты и одиночества, со всею мрачною растерянностью вдовства. Въ подобныхъ случаяхъ, не говоря уже о любовной тоскѣ, человѣкъ ищетъ себѣ подобнаго, чувствуетъ его отсутств³е; жизнь вдвоемъ, общность стола и ложа, создаютъ такую ткань невидимыхъ и тонкихъ узъ, прочность которой обнаруживается лишь при боли разрыва. Вл³ян³е взаимнаго общен³я и привычки такъ чудесно, что два существа, живущ³е вмѣстѣ, доходятъ до того, что начинаютъ даже по внѣшности походить другъ на друга.

   Пять лѣтъ жизни съ Сафо не могли еще измѣнить его до такой степени; но тѣло его, хранило слѣды оковъ. Нѣсколько разъ, выходя изъ канцеляр³и, онъ невольно направлялся въ сторону Шавиля, а по утрамъ ему случалось оглядываться и искать на подушкѣ, рядомъ съ собою, волну тяжелыхъ, черныхъ волосъ не сдерживаемыхъ гребнемъ и разсыпавшихся по подушкѣ, которые онъ привыкъ цѣловать при пробужден³и...

   Особенно длинными казались ему вечера, въ этой комнатѣ отеля, напоминавшей ему первое время ихъ связи, присутств³е любовницы первыхъ дней, молчаливой и деликатной, маленькая визитная карточка которой за зеркаломъ благоухала альковомъ и тайной: Фанни Легранъ... Тогда онъ уходилъ бродить, старался утомить себя, оглушить свѣтомъ и шумомъ какого-нибудь маленькаго театра, вплоть до той минуты, когда старикъ Бушеро разрѣшилъ ему проводить у невѣсты, что бывало три вечера въ недѣлю.

   Наконецъ-то они объяснились. Ирена любитъ его, дядя согласенъ; свадьба назначена на первыя числа апрѣля, по окончан³и курса Бушеро. Три зимнихъ мѣсяца на то, чтобы видѣться, привыкнуть и желать друга другу, пройти весь очаровательный искусъ любви, начиная съ перваго взгляда, соединяющаго души и съ перваго волнующаго признан³я.

   Въ тотъ вечеръ, когда состоялась помолвка, вернувшись домой и не имѣя ни малѣйшаго желан³я спать, Жанъ захотѣлъ привести въ порядокъ свою комнату и придать ей рабоч³й видъ, въ силу естественнаго инстинкта, влекущаго насъ къ тому, чтобы установить связь между нашею жизнью и нашими мыслями. Онъ прибралъ свой столъ и свои книги, еще не развязанныя, и набросанныя на днѣ наспѣхъ сколоченнаго ящика, гдѣ своды законовъ лежали между стопкой носовыхъ платковъ и садовой фуфайкой. Вдругъ изъ полураскрытаго словаря торговаго права, который онъ всего чаще перелистывалъ, выпало письмо безъ конверта, написанное рукою его любовницы.

   Фанни вручила письмо обычному справочнику Жана, не довѣряя кратковременному умилен³ю Сезэра, и думая, что такимъ образомъ письмо дойдетъ вѣрнѣе. Сначала онъ не хотѣлъ его читать, но уступилъ первымъ словамъ, кроткимъ и разсудительнымъ, волнен³е которыхъ чувствовалось лишь въ дрожан³и пера и въ неровныхъ строчкахъ. Она просила его только объ одномъ, объ одной милости - навѣщать ее хоть изрѣдка. Она ничего не будетъ говорить, ни въ чемъ не будетъ его упрекать, ни въ женитьбѣ, ни въ разлукѣ, которую она считаетъ окончательной и безповоротной. Лишь бы видѣть его иногда!..

   "Подумай; какой это для меня неожиданный и тяжк³й ударъ... Я словно пережила смерть или пожаръ, не знаю за что приняться. Я плачу, жду, гляжу на мѣсто моего прежняго счастья. Только ты и можешь примирить меня съ моимъ новымъ положен³емъ... Это милосерд³е; навѣщай меня хоть изрѣдка, чтобы я не чувствовала себя такой одинокой. Я боюсь самой себя...

   Эти жалобы, этотъ молящ³й крикъ пронизывали все письмо и повторялись вновь въ тѣхъ же словахъ: "Приди, приди..." Онъ могъ вообразить, что находится снова въ лѣсу, на полянѣ, что Фанни лежитъ у его ногъ и онъ видитъ ея жалкое лицо, окутанное лиловатымъ отблескомъ вечера, поднятое къ нему, измученное и мокрое отъ слезъ, и ея темный раскрытый ротъ. оглашающ³й воплями лѣсъ. Эта картина, а не счастливое опьянен³е, вынесенное имъ изъ дома Бушеро, преслѣдовала его всю ночь, смущая его сонъ. Онъ видѣлъ постарѣвшее, измятое лицо, несмотря на всѣ усил³я поставить между нимъ и собою юное личико съ нѣжными чертами, съ цвѣтомъ лица напоминавшимъ нѣжную гвоздику, которое любовное признан³е окрашивало розоватымъ отсвѣтомъ.

   Письмо было написано недѣлю тому назадъ; семь дней несчастная ждала отвѣта или посѣщен³я, ждала поддержки въ своей покорности. Но почему не написала она съ тѣхъ поръ вторично? Быть можетъ она больна? И его охватилъ прежн³й страхъ. Онъ подумалъ, что Эттэма могъ бы дать о ней свѣдѣн³я, и, увѣренный въ неизмѣнности его привычекъ, пошелъ поджидать его у двери Артиллер³йскаго Комитета.

   Пробило десять часовъ на башнѣ св. Ѳомы Аквинскаго, когда толстякъ вышелъ изъ за угла маленькой площади, съ поднятымъ воротникомъ и съ трубкою въ зубахъ, которую держалъ обѣими руками, чтобы согрѣть пальцы. Жанъ издали увидѣлъ его и его охватила цѣлая волна воспоминан³й; но Эттэма встрѣтилъ его крайне сухо.

   - Вотъ и вы, наконецъ!.. Не знаю сколько разъ проклинали мы васъ на этой недѣлѣ!.. А мы-то поселились за городомъ чтобы наслаждаться покоемъ!..

   Стоя у двери и докуривая трубку, онъ разсказалъ ему, что въ предыдущее воскресенье они пригласили Фанни къ себѣ обѣдать, вмѣстѣ съ мальчикомъ, чтобы немного отвлечь ее отъ ея печальныхъ мыслей. Въ самомъ дѣлѣ, они пообѣдали довольно весело; за дессертомъ она даже пѣла немного; въ десять часовъ разстались, и они готовились ложиться, какъ вдругъ раздался стукъ въ ставни и испуганный голосъ маленькаго Жозефа, кричавшаго:

   - Бѣгите скорѣе, мама хочетъ отравиться!..

   Эттэма бросился изъ дому, и прибѣжалъ какъ разъ во время, чтобы вырвать у нея изъ рукъ пузырекъ съ оп³емъ. Пришлось бороться съ нею, схвативъ ее поперекъ тѣла, держать ее и защищаться отъ ударовъ, которыми она осыпала его лицо. Во время борьбы пузырекъ разбился, оп³й разлился, и кончилось тѣмъ, что ядомъ были запятнаны и пропитаны только ихъ платья.

   - Но вы понимаете, что подобныя сцены, подобныя драмы, словно выхваченныя изъ газетной хроники, для такихъ мирныхъ людей... Теперь кончено! Я отказался отъ квартиры; въ началѣ мѣсяца мы переѣзжаемъ.

   Онъ положилъ трубку въ футляръ и, мирно простившись, исчезъ подъ низкими сводами дворика, оставивъ Госсэна одного, потрясеннаго тѣмъ, что онъ услышалъ. Онъ представлялъ себѣ всю сцену въ той комнатѣ, которая была прежде ихъ спальней, испугъ мальчика, звавшаго на помощь, грубую борьбу съ толстякомъ, и почти ощущалъ вкусъ оп³я, снотворную горечь разлитаго яда. Страхъ не покидалъ его весь день, усиленный мыслью о ея одиночествѣ. Эттэма уѣдутъ и кто тогда удержитъ ея руку при новой попыткѣ?..

   Вскорѣ пришло письмо, которое нѣсколько успокоило его. Фанни благодарила его за то, что онъ не такъ жестокъ, какъ хотѣлъ казаться, и что онъ интересуется еще несчастной покинутой: "Тебѣ разсказали, не правда ли?.. Я хотѣла умереть... потому что почувствовала себя слишкомъ одинокой!.. Я пыталась, но не смогла: меня остановили, быть можетъ у меня самой задрожала рука... боязнь страдан³й уродства... Ахъ, откуда взяла маленькая Дорэ, столько мужества?.. Послѣ перваго стыда моей неудачи, я испытала огромную радость, думая, что смогу писать тебѣ, любить тебя хоть издали, видѣть тебя; ибо я не теряю надежды, что ты придешь какъ-нибудь, какъ приходятъ къ несчастному другу въ домъ, гдѣ царятъ скорбь и страдан³е изъ жалости, изъ одной только жалости"...

   Съ тѣхъ поръ, каждые два-три дня изъ Шавиля приходило письмо, неровное, то длинное, то короткое - дневникъ печали, которое онъ не имѣлъ мужества отослать обратно, и которое расширяло рану, въ его сердцѣ, вызывая жалость безъ любви, не къ любовницѣ, а просто къ человѣческому существу страдающему изъ-за него.

   Насталъ день отъѣздъ ея сосѣдей, свидѣтелей ея прошлаго счастья, увозившихъ съ собою столько воспоминан³й... Теперь хранителями этихъ воспоминан³й оставались только мебель, стѣны маленькаго домика, да служанка, несчастное дикое существо, такъ же мало интересовавшееся окружающимъ, какъ иволга, зябнувшая отъ холодовъ и сидѣвшая, грустно взъерошивъ перышки, въ углу клѣтки.

   Однажды, когда блѣдный лучъ проникъ въ окно она встала веселая съ убѣжден³емъ, что онъ придетъ сегодня!.. Почему? Такъ, просто, подумалось... Тотчасъ принялась она убирать домъ, а сама нарядилась въ праздничное платье и причесалась, какъ онъ любилъ; затѣмъ до вечера, до послѣдняго луча свѣта ждала поѣзда, сидя у окна столовой, прислушиваясь, не прозвучатъ ли его шаги на "Pavè des Gardes"... Можно же было дойти до такого безум³я!

   Иногда она писала всего одну строчку: "Идетъ дождь, темно... Я сижу одна и плачу о тебѣ..." Или ограничивалась тѣмъ, что клала въ конвертъ цвѣтокъ, весь сморщенный дождемъ и изморозью, послѣдн³й цвѣтокъ ихъ садика. Краснорѣчивѣе всѣхъ жалобъ былъ этотъ цвѣтокъ, сорванный изъ подъ снѣга и говоривш³й о зимѣ, объ одиночествѣ, о заброшенности; онъ видѣлъ въ концѣ аллеи между клумбами женскую юбку, всю промокшую и двигавшуюся взадъ и впередъ въ одинокой прогулкѣ.

   Эта жалость, сжимавшая ему сердце, заставляла его жить вмѣстѣ съ Фанни, несмотря на разрывъ. Онъ думалъ о ней и ежечасно представлялъ ее себѣ; но, по старому недостатку памяти, хотя не прошло еще пяти-шести недѣль съ минуты ихъ разлуки и онъ еще ясно помнилъ всѣ мельчайш³я подробности ихъ обстановки - даже клѣтку Балю противъ деревянной кукушки, выигранной имъ на деревенскомъ праздникѣ, и вѣтви орѣшника, бившей при малѣйшемъ вѣтрѣ о стекла ихъ уборной - сама Фанни представлялась ему какъ-то неясно. Онъ видѣлъ ее, словно окутанную туманомъ, съ одною лишь подробностью ея лица, рѣзко подчеркнутою и мучительною - съ перекошеннымъ ртомъ и жалкою улыбкою, обнажавшею мѣсто выпавшаго зуба.

   Когда она состарится, что будетъ съ несчастнымъ создан³емъ, съ которымъ онъ такъ долго не разставался? Когда кончатся оставленныя имъ деньги, куда она пойдетъ, на какое опустится дно? Вдругъ въ его памяти встала та несчастная женщина, которую онъ встрѣтилъ однажды вечеромъ въ англ³йской тавернѣ и которая умирала отъ жажды надъ ломтемъ копченной лососины. Въ такую женщину превратится и та, чью страстную и вѣрную любовь онъ принималъ столько времени... Эта мысль приводила его въ отчаян³е... А между тѣмъ, что дѣлать? Если онъ имѣлъ несчаст³е встрѣтить эту женщину и жить съ нею нѣкоторое время, неужели онъ изъ-за этого осужденъ на то, чтобы не разставаться съ нею всю жизнь и принести ей въ жертву все свое счастье? Почему онъ, а не кто либо другой? Развѣ это справедливо?

   Запрещая себѣ видѣться съ нею, онъ однако же писалъ ей; и его письма, намѣренно положительныя и сух³я, подъ мудрыми и успокоительными совѣтами выдавали его волнен³е. Онъ предлагалъ ей взять изъ школы Жозефа и заниматься съ нимъ, чтобы разсѣяться; но Фанни отказалась. Къ чему ставить ребенка лицомъ къ лицу съ ея горемъ, съ ея отчаян³емъ? Достаточно уже было воскресенья, когда мальчикъ скитался со стула на стулъ, изъ столовой въ садъ, угадывая, что въ домѣ произошло несчастье и не смѣя спросить о "папѣ Жанѣ", съ тѣхъ поръ какъ ему съ рыдан³ями заявили, что онъ уѣхалъ и больше не вернется.

   - Значитъ, всѣ мои папаши уѣзжаютъ!

   Эти слова ребенка, помѣщеныя въ полномъ горечи письмѣ, тяжело легли на душу Госсэна. Вскорѣ мысль о томъ, что Фанни продолжаетъ жить въ Шавилѣ, стала настолько угнетать его, что онъ посовѣтовалъ ей переѣхать въ Парижъ, чтобы хоть кое съ кѣмъ видѣться. Имѣя печальный опытъ съ мужчинами и разрывами, Фанни въ этомъ положен³и увидѣла лишь эгоистическую надежду избавиться отъ нея навсегда, и она высказала ему это чистосердечно въ письмѣ:

   "Помнишь, что я тебѣ говорила?.. Что я останусь твоею женою, несмотря ни на что, твоей любящей и вѣрной женою. Нашъ маленьк³й домикъ напоминаетъ мнѣ объ этомъ, и я ни за что въ м³рѣ не хочу его покинуть... Что буду я дѣлать въ Парижѣ? Я съ отвращен³емъ думаю о моемъ прошломъ, которое отдаляетъ тебя отъ меня; подумай, чему ты насъ подвергаешь... Ты, повидимому, очень увѣренъ въ себѣ? Въ такомъ случаѣ, пр³ѣзжай, злой человѣкъ... Пр³ѣзжай, одинъ разъ, одинъ только разъ!"...

   Онъ не поѣхалъ; но однажды въ воскресенье днемъ, сидя въ своей комнатѣ за работой, онъ услыхалъ, какъ въ дверь его дважды постучали. Онъ вздрогнулъ, узнавъ ея стукъ. Боясь встрѣтить внизу отказъ, она однимъ духомъ, взбѣжала наверхъ никого не спрашивая. Онъ подошелъ, заглушая звукъ шаговъ въ мягкомъ коврѣ и чувствуя сквозь дверь ея дыхан³е:

   - Жанъ, ты дома?..

   Ахъ, этотъ покорный, разбитый голосъ!.. Еще разъ, не громко: "Жанъ!.." Затѣмъ жалобный вздохъ, шелестъ письма, ласковое слово и прощальный поцѣлуй, обращенный къ двери.

   Когда она сошла съ лѣстницы, медленно, словно ожидая, что ее вернутъ, Жанъ поднялъ и распечаталъ письмо. Утромъ хоронили маленькую Гошкорнъ въ пр³ютѣ для больныхъ дѣтей. Она пришла вмѣстѣ съ ея отцомъ и нѣсколькими лицами изъ Шавиля, и не могла отказать себѣ въ томъ, чтобы зайти къ нему, увидѣть его или хоть оставить ему эти написанныя заранѣе строки: "...Я вѣдь тебѣ говорила!.. Если бы я жила въ Парижѣ, я бы только и дѣлала, что поднималась и спускалась по твоей лѣстницѣ... До свидан³я, другъ: я возвращаюсь въ нашъ домикъ"...

   Когда онъ читалъ, съ глазами полными слезъ, онъ припоминалъ ту же сцену на улицѣ Аркадъ, горечь любовника, котораго она не приняла, просунутое подъ дверь письмо и безсердечный хохотъ Фанни. Значитъ, она любила его сильнѣе, чѣмъ онъ Ирену! Или же мужчина, болѣе чѣмъ женщина вовлеченный въ жизненную и дѣловую борьбу, не можетъ отдаваться любви такъ исключительно, какъ она, забывая и дѣлаясь равнодушнымъ ко всему, что не есть его страсть, всепоглощающая и единственная?

   Эти муки, эта острая жалость, которою онъ терзался, утихали только вблизи Ирены. Лишь здѣсь тоска выпускала его изъ своихъ когтей и таяла подъ кроткимъ голубымъ лучомъ ея взгляда. У него оставалась лишь огромная усталость и искушен³е прильнуть головой къ ея плечу, и сидѣть такъ, не говоря ни слова, не двигаясь, подъ ея защитой.

   - Что съ вами? - спрашивала дѣвушка.- Развѣ вы не счастливы?

   О, да, конечно, онъ счастливъ! Но почему счастье его соткано изъ такой печали и такого моря слезъ? Минутами ему хотѣлось разсказать ей все, какъ умному и доброму другу; несчастный безумецъ не думалъ о тѣхъ волнен³яхъ, которыя возбуждаютъ подобныя признан³я въ совершенно нетронутыхъ душахъ, о неисцѣлимыхъ ранахъ, которыя онѣ могутъ нанести довѣр³ю и любви. Ахъ, если бы онъ могъ увезти ее, бѣжать съ нею! Онъ чувствовалъ, что только тогда насталъ бы конецъ его мучен³ямъ; но старикъ Бушеро не хотѣлъ уступить ни одного часа изъ намѣченнаго срока: "Я старъ, боленъ... Я не увижу больше мою дѣточку; не лишайте меня этихъ послѣднихъ дней..."

   Подъ суровою внѣшностью ученаго, это былъ добрѣйш³й человѣкъ. Безнадежно обреченный сердечной болѣзнью, за успѣхами которой онъ самъ слѣдилъ, онъ говорилъ о ней съ изумительнымъ хладнокров³емъ, продолжалъ задыхаясь, читать лекц³и и выслушивалъ жалобы менѣе тяжко больныхъ, чѣмъ онъ. У этого широкаго ума была одна слабость, ярко свидѣтельствовавшая объ его крестьянскомъ происхожден³и: то было уважен³е къ титуламъ, къ происхожден³ю. Воспоминан³е о башенкахъ замка Кастеле и старинная фамил³я Д'Арманди оказали свое вл³ян³е на легкость, съ которою онъ согласился признать въ Жанѣ будущаго мужа своей племянницы.

   Свадьба состоится въ Кастеле, что избавляло отъ необходимости пр³ѣзда бѣдную мать, присылавшую еженедѣльно своей будущей невѣсткѣ доброе письмо, полное нѣжностей, продиктованное Дивоннѣ или одной изъ маленькихъ "святыхъ женъ". Какою радостью было говорить съ Иреной о родныхъ, чувствовать себя на Вандомской площади какъ бы въ Кастеле,- словно всѣ его симпат³и и привязанности сомкнулись вокругъ его дорогой невѣсты!

   Онъ боялся только того, что чувствуетъ себя слишкомъ старымъ, слишкомъ усталымъ рядомъ съ нею; видѣлъ, что она по-дѣтски радуется такимъ вещамъ, которыя его уже болѣе не занимаютъ, съ наслажден³емъ думаетъ о жизни вдвоемъ, съ которою онъ былъ уже хорошо знакомъ. Такъ, его непр³ятно волновало составлен³е списка предметовъ которые они должны были взять съ собою на новое мѣсто его службы, мебель, матер³и; составляя его, онъ остановился, и перо дрогнуло въ его рукѣ: онъ испугался этого новаго устройства очага, уже знакомаго ему по квартирѣ на улицѣ Амстердамъ, и неизбѣжнымъ переживан³емъ сызнова столькихъ радостей, уже старыхъ, уже изжитыхъ за эти пять лѣтъ совмѣстной жизни съ Фанни, въ какомъ то маскарадѣ брака и хозяйства...

  

   - Да, другъ мой, умеръ сегодня ночью на рукахъ у Розы... Я только что отнесъ его къ набивателю чучеловъ.

   Де-Поттеръ, котораго Жанъ встрѣтилъ при выходѣ изъ магазина на улицѣ Бакъ, ухватился за него, чувствуя потребность излить свое горе, которое отнюдь не шло къ его безстрастнымъ и жесткимъ чертамъ дѣлового человѣка, и повѣдалъ ему о страдан³яхъ злополучнаго Бичито, сраженнаго парижской зимой и околѣвшаго отъ холода, несмотря на обкладку ватой и на спиртовую горѣлку, уже два мѣсяца горѣвшую подъ его маленькою конуркой - какъ согрѣваютъ дѣтей, родившихся раньше времени. Ничто не могло успокоить его дрожи, и въ предыдущую ночь, когда они всѣ стояли вокругъ него, послѣдн³й трепетъ пробѣжалъ по его тѣлу отъ головы до хвоста, и онъ умеръ въ мирѣ, благодаря цѣлымъ потокамъ святой воды, которые вылила мамаша Пиларъ на его пятнистую кожу, и которая, поднявъ глаза къ небу, сказала: "да проститъ ему Богъ!"

   - Я смѣюсь надъ этимъ; но тѣмъ не менѣе у меня тяжко на душѣ; особенно когда я думаю о страдан³яхъ несчастной Розы, которую я оставилъ въ слезахъ... Къ счастью, Фанни съ нею...

   - Фанни?..

   - Да, мы давно уже ее не видѣли... Она пришла сегодня утромъ какъ разъ въ разгаръ трагед³и, и эта добрая душа осталась утѣшать подругу.- Онъ прибавилъ, не замѣчая впечатлѣн³я, произведеннаго его словами:- Итакъ, у васъ все кончено? Вы разошлись? Помните ли вы нашъ разговоръ на Анг³енскомъ озерѣ? По крайней мѣрѣ, вы извлекаете пользу изъ совѣтовъ, которые вамъ даютъ...

   И онъ не безъ нѣкоторой зависти выразилъ свое одобрен³е.

   Госсэнъ, нахмурившись, испытывалъ истинное горе при мысли о томъ, что Фанни вернулась къ Розар³о; но онъ сердился на себя за эту слабость, не имѣя, послѣ всего случившагося, ни правъ на ея жизнь, ни отвѣтственности за нея.

   Передъ однимъ изъ домовъ на улицѣ Бонъ, старинной улицѣ древняго аристократическаго Парижа, на которую они только что вступили, Де-Поттеръ остановился. Здѣсь онъ жилъ, или, по крайней мѣрѣ, считалось, что живетъ, ибо въ дѣйствительности время его проходило на улицѣ Виллье или въ Анг³енѣ, и онъ лишь изрѣдка являлся домой, чтобы жена его и ребенокъ не казались совсѣмъ покинутыми.

   Жанъ шелъ съ нимъ рядомъ, мысленно прощаясь съ нимъ, но тотъ вдругъ задержалъ его руку въ своихъ жесткихъ и сильныхъ рукахъ п³аниста и безъ малѣйшаго затруднен³я, какъ человѣкъ, котораго уже не смущаетъ его порокъ, сказалъ:

   - Окажите мнѣ, пожалуйста, услугу; поднимитесь со мною въ квартиру. Я долженъ обѣдать у жены, но не могу оставить бѣдную Розу одну въ ея отчаян³и... Вы послужите предлогомъ для моего ухода и избавите меня отъ непр³ятнаго объяснен³я.

   Кабинетъ музыканта, въ великолѣпной и холодной буржуазной квартирѣ бель-этажа, носилъ отпечатокъ комнаты, въ которой никогда не работаютъ. Все было слишкомъ чисто, безъ малѣйшаго безпорядка, и не носило слѣдовъ той лихорадки дѣятельности, которая распространяется на предметы и мебель. Ни одной книги, ни одного листочка на столѣ, на которомъ красовалась огромная бронзовая чернильница, сухая и блестящая, словно на выставкѣ; ни одной партитуры на старомъ роялѣ, въ формѣ шпинета, вдохновлявшемъ его первыя произведен³я. Бюстъ изъ бѣлаго мрамора, бюстъ женщины съ изящными чертами, съ выражен³емъ нѣжности, блѣдный въ полусвѣтѣ сумерекъ, придавалъ еще болѣе холодный видъ задрапированному камину безъ огня, и, казалось, грустно глядѣлъ на стѣны, увѣшанныя золочеными вѣнками, украшенными лентами, медалями, памятными жетонами всѣмъ этимъ хламомъ славы и тщеслав³я, великодушно оставленнымъ женѣ взамѣнъ себя и который она поддерживала, словно украшен³я на могилѣ своего счастья.

   Едва они вошли, какъ дверь кабинета отворилась и появилась г-жа Де-Поттеръ.

   - Это ты Гюставъ?

   Она думала, что мужъ одинъ, и передъ незнакомымъ лицомъ остановилась въ явной тревогѣ. Изящная, красивая, изысканно и со вкусомъ одѣтая, она казалась красивѣе своего изображен³я, кроткое выражен³е котораго замѣнилось у нея теперь нервною и мужественною рѣшимостью. Мнѣн³я относительно характера этой женщины въ свѣтѣ раздѣлялись. Одни порицали ее за то, что она переноситъ явное презрѣн³е мужа, такъ какъ связь его на сторонѣ была всѣмъ извѣстна; друг³е, наоборотъ, восхищались ея молчаливою покорностью, и общественное мнѣн³е считало ее за спокойную особу, любящую больше всего свой покой и удовлетворяющуюся въ своемъ вдовствѣ ласками красиваго ребенка и честью носить имя великаго человѣка.

   Но, пока композиторъ представлялъ своего товарища и придумывалъ какую-то ложь, чтобы избѣжать семейнаго обѣда, по еле замѣтному трепету молодого женскаго лица, по грустному и пристальному взгляду, который ничего не видѣлъ, словно всецѣло поглощенный страдан³емъ, Жанъ могъ угадать, что подъ свѣтскою внѣшностью заживо похоронена огромная скорбь. Она, казалось, приняла истор³ю, которой, конечно, не вѣрила, и ограничилась тѣмъ что сказала кротко:

   - Раймондъ будетъ плакать; я обѣщала ему, что мы пообѣдаемъ у его постели.

   - Какъ его здоровье? - спросилъ Де-Поттеръ, разсѣянный, нетерпѣливый.

   - Лучше; но онъ все еще кашляетъ... Тебѣ не хочется взглянуть на него?

   Онъ пробормоталъ нѣсколько словъ, которыя трудно было разобрать, дѣлая видъ, что ищетъ чего то въ комнатѣ:- Не теперь... Очень тороплюсь,. Свидан³е въ клубѣ ровно въ шесть часовъ...- Больше всего избѣгалъ онъ остаться съ нею наединѣ.

   - Въ такомъ случаѣ, до свидан³я,- сказала молодая женщина, внезапно стихшая, и лицо ея сомкнулось какъ гладь озера надъ брошеннымъ въ него камнемъ. Поклонилась и ушла.

   - Бѣжимъ!..

   Де-Поттеръ увлекъ за собою Госсэна, смотрѣвшаго какъ передъ нимъ сходилъ по лѣстницѣ, прямой и корректный въ своемъ длинномъ пальто англ³йскаго покроя, этотъ мрачный влюбленный, такъ волновавш³йся, когда заказывалъ чучело хамелеона для своей любовницы, и уходивш³й теперь даже не простясь со своимъ больнымъ ребенкомъ.

   - Все это, другъ мой,- сказалъ музыкантъ, словно въ отвѣтъ на мысль своего пр³ятеля,- все это ошибка тѣхъ, которые меня женили. Истую услугу оказали они мнѣ и этой бѣдной женщинѣ!.. Что за безум³е желать сдѣлать изъ меня мужа и отца!.. Я былъ любовникомъ Розы, остался имъ и останусь до тѣхъ поръ, пока кто-нибудь изъ насъ не подохнетъ... Отъ порока, захватившаго васъ въ удобную минуту и крѣпко держащаго васъ, развѣ можно кого-нибудь избавиться?.. А вы сами увѣрены ли, что если бы Фанни захотѣла...

   Онъ окликнулъ проѣзжавшаго мимо извощика, и, садясь, сказалъ:

   - Кстати о Фанни; знаете ли вы новость? Фламанъ помилованъ, вышелъ изъ Мазасской тюрьмы... Это результатъ прошен³я Дешелетта... Бѣдный Дешелеттъ! И послѣ смерти сдѣлалъ добро.

   Не двигаясь, но съ безумнымъ стремлен³емъ бѣжать, догнать эти колеса, кативш³яся быстро по темной улицѣ, на которой только что загорался газъ, Госсэнъ удивлялся своему волнен³ю. "Фламанъ помилованъ!., вышелъ изъ тюрьмы"!.. повторялъ онъ про себя, угадывая въ этихъ словахъ причину молчан³я Фанни за послѣдн³е дни, ея жалобы, внезапно стихш³я подъ ласками утѣшителя; ибо первая мысль освобожденнаго была устремлена конечно къ ней.

   Онъ припомнилъ любовныя письма, помѣченныя тюрьмою, упорство, съ которымъ Фанни защищала этого человѣка, тогда какъ она совсѣмъ не дорожила остальными своими бывшими любовниками; и, вмѣсто того, чтобы поздравить себя съ обстоятельствомъ, которое такъ легко освобождало его отъ всякой тревоги, отъ всякихъ угрызен³й совѣсти, какая-то смутная тоска не дала ему спать большую часть ночи. Почему? Онъ ее не любитъ; онъ думаетъ только о своихъ письмахъ, оставшихся въ р