Доде Альфонс - Сафо

ен³я самого себя, отличавшее отъ другихъ этого каторжника; такъ, напримѣръ, когда онѣ просилъ прощен³я у Фанни въ томъ, что слишкомъ любилъ ее, и когда изъ канцеляр³и суда, тотчасъ по выслушан³и приговора, писалъ ей о своей радости по поводу того, что она оправдана и свободна. Онъ ни на что не жаловался; онъ провелъ вблизи ея и благодаря ей два года такого полнаго, такого глубокаго счастья, что воспоминан³й о немъ достаточно, чтобы наполнить его жизнь, смягчить ужасъ его положен³я, и онъ кончалъ просьбою оказать ему услугу!

   "Ты знаешь, что у меня въ деревнѣ есть ребенокъ, мать котораго давно умерла; онъ живетъ у старухи родственницы, въ такомъ глухомъ углу, куда слухи о моемъ дѣлѣ никогда не проникнутъ. Всѣ бывш³я у меня деньги я отослалъ имъ, говоря, что уѣзжаю въ далекое путешеств³е, и разсчитываю, моя добрая Анни, что ты будешь время отъ времени справляться о несчастномъ малюткѣ и сообщать мнѣ о немъ свѣдѣн³я"...

   Въ доказательство заботъ Фанни, слѣдовало письмо, полное благодарности, и еще письмо, написанное недавно, менѣе полугода тому назадъ; "Ахъ, какъ ты добра, что пришла навѣстить меня... Какъ ты была прекрасна, какъ ты благоухала, рядомъ съ моею курткой каторжника, которой мнѣ было такъ стыдно"... Жанъ прервалъ самого себя въ бѣшенствѣ:

   - Ты, значитъ, продолжала видѣться съ нимъ?

   - Изрѣдка, изъ сострадан³я...

   - Даже когда мы уже жили съ тобой вмѣстѣ?.

   - Одинъ разъ, единственный, въ конторѣ... только тамъ и можно съ ними видѣться.

   - А! Ты, дѣйствительно, добра!..

   Мысль, что, несмотря на ихъ связь, она продолжала посѣщать этого каторжника, выводила его изъ себя. Онъ былъ слишкомъ гордъ, чтобы признаться въ этомъ; но послѣдняя связка писемъ, перевязанная голубою ленточкой и надписанная мелкимъ и косымъ почеркомъ женщины,- довела его ярость до крайнихъ предѣловъ.

   "Я буду переодѣвать тунику послѣ бѣга на колесницахъ. Приходи ко мнѣ въ уборную...

   - Нѣтъ!.. нѣтъ!.. не читай этого!..

   Фанни бросилась къ нему, вырвала у него изъ рукъ и бросила въ огонь всю связку писемъ; а онъ ничего не понялъ, даже при видѣ любовницы, обнимавшей его колѣни съ лицомъ, залитымъ отсвѣтомъ камина и краскою позора, сопровождавшей признан³е:

   "Я была молода, это - Каудаль... безумецъ... Я дѣлала то, что онъ хотѣлъ".

   Только тутъ понялъ онъ, и лицо его покрылось смертельною блѣдностью.

   - Да, конечно... Сафо... "полная лира"...- И отталкивая ее ногою, какъ нечистое животное, продолжалъ:- Уйди, не прикасайся ко мнѣ, я не могу тебя видѣть!..

   Крикъ его потонулъ въ ужасномъ грохотѣ, долгомъ близкомъ, межъ тѣмъ какъ ярк³й свѣтъ освѣтилъ комнату. Пожаръ!.. Она выпрямилась, испуганная, схватила машинально графинъ на столѣ, вылила его на кучу бумаги, пламя которой пожгло накопившуюся въ трубѣ сажу, затѣмъ схватила кувшинъ съ водою, кружки, но, видя свое безсил³е, такъ какъ пламя вырывалось достигая середины комнаты, побѣжала къ балкону, крича: "Пожаръ! пожаръ"!

   Первыми прибѣжали Эттэма, затѣмъ привратникъ, потомъ полицейск³е. Слышались крики:

   - Задвиньте чугунную доску въ каминѣ!.. Лѣзьте на крышу!..

   Пораженныя ужасомъ, они смотрѣли, какъ ихъ квартира заполнялась чужими людьми, заливалась водою, грязнилась; затѣмъ, когда толпа народа внизу, при свѣтѣ газа, разсѣялась, когда сосѣди успокоились и вернулись къ себѣ, они стояли посреди своей квартиры затопленной водою, выпачканной сажей, съ мокрою, опрокинутою мебелью, и чувствовали такое отвращен³е и такую слабость, что не имѣли силъ ни продолжать ссору, ни убрать комнаты. Что-то мрачное, низменное вошло въ ихъ жизнь, и въ этотъ вечеръ, забывъ свое отвращен³е къ отелямъ, они отправились ночевать въ гостинницу Ж.

   Жертва Фанни не повела ни къ чему. Изъ писемъ, которыя исчезли, которыя были сожжены, цѣлыя фразы, заученныя наизусть, не выходили у Жана изъ головы, и заставляли его внезапно краснѣть, какъ нѣкоторыя мѣста изъ дурныхъ книгъ. Бывш³е возлюбленные Фанни были почти всѣ знаменитостями. Тѣ, которые умерли, продолжали жить въ памяти людей; портреты и имена живыхъ виднѣлись повсюду, о нихъ говорили въ его присутств³и, и всяк³й разъ онъ испытывалъ стѣснен³е, боль, словно отъ порванныхъ семейныхъ узъ.

   Боль обострила его умъ и зрѣн³е; вскорѣ онъ сталъ находить у Фанни слѣды прежнихъ вл³ян³й и слова, мысли, и привычки, оставш³яся у нея отъ нихъ. Манера двигать большимъ пальцемъ, словно придавая форму, вылѣпляя предметъ, о которомъ она говорила, и прибавлять: "видишь здѣсь"... принадлежали скульптору. У Дежуа она заимствовала страсть къ каламбурамъ и народнымъ пѣснямъ, сборникъ которыхъ онъ издалъ и который былъ извѣстенъ во всѣхъ углахъ Франц³и; у Ля-Гурнери - пренебрежительный оттѣнокъ, высокомѣр³е, строгость сужден³й о новой литературѣ.

   Она усваивала все это, наслаивая вещи несходныя, подобно наслоен³ю, позволяющему по геологическимъ пластамъ угадывать перевороты, происшедш³е подъ земною корою въ различныя эпохи; быть можетъ даже, она не была такъ умна, какъ показалась ему въ началѣ. Но дѣло было не въ умѣ; если бы она была глупой на рѣдкость, вульгарной и лѣтъ на десять старше, она все же сумѣла бы его удержать силою своего прошлаго, низменною ревностью, пожиравшею его, мукъ и уколовъ которой онъ уже не скрывалъ, обрушиваясь ежеминутно то на одного, то на другого.

   Романовъ Дежуа никто уже не покупаетъ, все издан³е валяется у букинистовъ на набережной и продается по двадцать пять сантимовъ за томъ. А старый дуракъ Каудаль все еще мечталъ о любви въ его годы!.. "Знаешь, у него нѣтъ зубовъ. Я смотрѣлъ на него за завтракомъ, когда мы были въ Виль-Д'Аврэ. Онъ жуетъ какъ коза, передними зубами". Конченъ и его талантъ! Какое уродство его вакханка въ послѣднемъ Салонѣ! "Она не стоитъ на ногахъ"... Это выражен³е онъ заимствовалъ у Фанни, которая, въ свою очередь, переняла его отъ скульптора. Когда онъ накидывался, такимъ образомъ, на одного изъ своихъ соперниковъ въ прошломъ, Фанни вторила ему, желая ему понравиться; стоило послушать какъ этотъ мальчикъ, ничего не смысливш³й въ искусствѣ, въ жизни, и эта поверхностная женщина, слегка отшлифованная умомъ и талантомъ знаменитыхъ артистовъ, перебирали и безаппелляц³онно осуждали ихъ!..

   Но самымъ заклятымъ врагомъ Госсэна былъ граверъ Фламанъ. Объ этомъ онъ зналъ лишь, что онъ былъ красивъ, бѣлокуръ, какъ онъ, что она называла его "другъ мой", совершенно такъ Жана, что она видѣлась съ нимъ тайкомъ, и что, когда онъ нападалъ на него, какъ на остальныхъ, и называлъ его "сантиментальнымъ каторжникомъ" или "красавцемъ-арестантомъ", то Фанни отворачивалась и не произносила ни слова. Вскорѣ онъ уже обвинялъ свою любовницу въ томъ, что она продолжаетъ питать нѣжныя чувства къ этому бандиту, и она объяснялась по этому поводу кротко, но съ извѣстной твердостью:

   - Ты знаешь, Жанъ, что я его не люблю, такъ какъ люблю тебя. Я не хожу къ нему, я не отвѣчаю на его письма; но ты никогда не заставишь меня говорить дурно о человѣкѣ, любившемъ меня до безум³я, до преступлен³я.

   На слова, произнесенныя такимъ искреннимъ тономъ - лучшее что въ ней было - Жанъ не возражалъ, но продолжалъ мучиться ревностью и ненавистью, обостренною тревогой, которая заставляла его иногда внезапно возвращаться среди дня въ улицу Амстердамъ. "Не ушла ли она къ нему?"...

   Онъ находилъ ее дома, въ маленькой квартирѣ, бездѣятельную, какъ восточная женщина, или за фортеп³ано, дававшею урокъ пѣн³я толстой сосѣдкѣ, мадамъ Эттэма. Съ того вечера, когда случился пожаръ, Фанни и Жанъ подружились съ этими добрыми, спокойными, полнокровными людьми, постоянно жившими среди сквозняковъ, съ открытыми дверями и окнами...

   Мужъ, служивш³й чертежникомъ въ артиллер³йскомъ музеѣ, бралъ работу на домъ, и каждый вечеръ въ будни, а по воскресеньямъ и весь день можно было видѣть его, склонившагося надъ широкимъ столомъ, покрытаго потомъ, тяжело дышавшаго, въ одной жилеткѣ, и встряхивавшаго рукавами, чтобы впустить въ нихъ немного воздуха. Рядомъ съ нимъ его толстая супруга, въ кофточкѣ, обмахивалась, хотя никогда ничего не дѣлала; чтобы освѣжиться, время отъ времени они затягивали одинъ изъ своихъ любимыхъ дуэтовъ.

   Вскорѣ между двумя семьями установилась близость. Утромъ, около десяти часовъ, сильный голосъ Эттэма кричалъ передъ дверью: "Готовы ли вы, Госсэнъ?" Ихъ канцеляр³и находились по сосѣдству, и они отправлялись на службу вмѣстѣ. Тяжеловатый, грубый, по своему общественному положен³ю нѣсколькими ступенями ниже своего молодого товарища, чертежникъ говорилъ мало, бормоталъ, словно во рту у него росла такая же борода, какъ на подбородкѣ; но чувствовалась, что онъ - честный человѣкъ, и моральная неустойчивость Жана нуждалась въ этой поддержкѣ. Особенно дорожилъ онъ ими изъ-за Фанни, жившей въ одиночествѣ, населенномъ воспоминан³ями и сожалѣн³ями, болѣе опасными, чѣмъ связи, отъ которыхъ она добровольно отказалась, и находившей въ госпожѣ Эттэма, безпрестанно занятой своимъ мужемъ - лакомымъ сюрпризомъ который она приготовитъ ему къ обѣду, новымъ романсомъ, который она споетъ ему за дессертомъ - честную и здоровую компан³ю.

   Когда дружба, однако, дошла до взаимныхъ приглашен³й, Госсэнъ началъ колебаться. Сосѣди, вѣроятно, считали ихъ повѣнчанными, и его совѣсть возставала противъ лжи; онъ поручилъ Фанни предупредить сосѣдку, чтобы не вышло недоразумѣн³я. Это подало ей поводъ смѣяться безъ конца. Бѣдный ребенокъ! Только онъ и можетъ быть такимъ наивнымъ!

   - Да они ни одной минуты не предполагали, что мы женаты... Къ тому же для нихъ это безразлично. Если бы ты зналъ, гдѣ онъ познакомился со своею женой! Вся моя жизнь на ряду съ ея жизнью - постъ. Онъ женился на ней, чтобы она принадлежала ему одному, и, видишь, прошлое нисколько его ни стѣсняетъ.

   Жанъ не могъ опомниться отъ изумлен³я. Эта матрона, эта добрая кумушка съ свѣтлыми глазами, съ дѣтскимъ смѣхомъ, отъ котораго дѣлались ямочки на щекахъ, съ провинц³альнымъ говоромъ, для которой романсы никогда не были достаточно сантиментальны и слова - достаточно возвышенны; а онъ, спокойный, увѣренный въ своемъ любовномъ благоденств³и... Жанъ смотрѣлъ, когда тотъ шелъ съ нимъ рядомъ, держа въ зубахъ трубку, вздыхая отъ счастья, межъ тѣмъ какъ онъ постоянно думалъ и мучился безсильнымъ бѣшенствомъ.

   - Это у тебя пройдетъ, другъ мой,- кротко говорила ему Фанни въ тѣ минуты, когда люди говорятъ другъ другу все, и успокаивала его, нѣжная и очаровательная, какъ въ первый день ихъ любви, но съ какимъ то оттѣнкомъ самозабвен³я, котораго Жанъ не понималъ.

   Въ ней замѣчалась болѣе свободная манера держать себя и говорить, сознан³е своей силы; она дѣлала странныя непрошенныя признан³я о своей прошлой жизни, о былыхъ кутежахъ, о безумствахъ, которыя дѣлались ею изъ любопытства. Она не стѣснялась теперь курить, свертывая и оставляя повсюду на мебели вѣчныя папиросы, сокращающ³я день для подобнаго рода женщинъ, и въ разговорахъ высказывала о жизни, о низости мужчинъ и о глупости женщинъ самыя циничныя сужден³я. Даже ея глаза, выражен³е которыхъ обычно мѣнялось, дѣлались теперь похожими на стоячую воду, по которой пробѣгали искры циничнаго смѣха.

   Ихъ близость также преобразилась. Осторожная въ началѣ, щадившая юность своего любовника, относясь съ уважен³емъ къ его первой иллюз³и, впослѣдств³и она перестала стѣсняться, видя, какое дѣйств³е произвело на этого ребенка ея внезапно раскрытое развратное прошлое - та болотная лихорадка, которою она зажгла ему кровь. И распутныя ласки, которыя она такъ долго сдерживала, весь бредъ, который она останавливала, стиснувъ зубы, теперь она уже перестала таить, предавалась имъ со всею страстью влюбленной и опытной куртизанки, являлась во всей ужасающей славѣ Сафо.

   Чистота, сдержанность... къ чему все это? Всѣ люди одинаковы, всѣ заражены порокомъ, всѣ его жаждутъ, и этотъ юноша не лучше другихъ. Насытить ихъ тѣмъ, что они любятъ - лучшее средство удержать ихъ при себѣ, и всѣ извращен³я наслажден³й, въ которыя она была посвящена другими, она передавала Жану, который, въ свою очередь, долженъ былъ передавать ихъ другимъ. Такъ распространяется ядъ, сжигая тѣло и душу, и напоминая тѣ факелы, о которыхъ говоритъ латинск³й поэтъ, и которые изъ рукъ въ руки переходили по аренѣ.

  

   Въ ихъ спальнѣ, рядомъ съ великолѣпнымъ портретомъ Фанни, писаннымъ Джемсомъ Тиссо, остаткомъ ея былого великолѣп³я продажной женщины, висѣлъ южный пейзажъ, съ рѣзкими тѣнями и пятнами свѣта, грубо снятый деревенскимъ фотографомъ при солнцѣ.

   Скалистый берегъ, покрытый виноградниками, обнесенный каменными оградами, а выше, за рядомъ кипарисовъ, защищавшихъ отъ сѣвернаго вѣтра, вблизи маленькой свѣтлой сосновой рощицы, и миртовыхъ деревьевъ, стоялъ большой бѣлый домъ, полу-ферма, полу-замокъ, съ широкимъ крыльцомъ, съ итальянской крышей, съ гербами на дверяхъ; продолжен³емъ его служили желтыя стѣны провансальскихъ хижинъ, насѣсты для павлиновъ, загоны для скота, черныя отверст³я сараевъ, въ которыя виднѣлись блестѣвш³е плуги и бороны. Уцѣлѣвшая отъ старыхъ укрѣплен³й высокая башня, выдѣлявшаяся на безоблачномъ небѣ, господствовала надъ окрестностями, вмѣстѣ съ нѣсколькими крышами и романской колокольней Шатонёфъ-де-Папъ, гдѣ издавна жили Госсэны Д'Арманди.

   Кастеле - виноградники и усадьба - знаменитый своимъ виноградомъ, какъ Нертъ Эрмитажъ, переходилъ отъ отца къ сыновьямъ, не дѣлясь между дѣтьми; хозяйничалъ всегда младш³й сынъ, вслѣдств³е семейныхъ традиц³й, въ силу которыхъ старш³й сынъ служилъ консуломъ. Къ несчастью, природа нерѣдко противится этимъ планамъ, и если когда-нибудь существовалъ человѣкъ, менѣе способный управлять имѣн³емъ и вообще, чѣмъ-бы то ни было,то это былъ Сезэръ Госсэнъ, которому выпала эта обязанность, когда ему было двадцать четыре года.

   Распутный, завсегдатай игорныхъ домовъ и деревенскихъ притоновъ, Сезэръ, или точнѣе "Фена" - лѣнтяй, шалопай, какъ его прозвали въ юности, являлся типомъ выродка, противоположнаго общему характеру семьи, встрѣчающагося время отъ времени и въ самыхъ суровыхъ и строгихъ семьяхъ, въ которыхъ онъ играетъ роль какъ бы клапана.

   Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ бездѣлья, безумной расточительности и отчаянныхъ кутежей въ клубахъ Авиньона и Оранжа, онъ заложилъ землю, опустошилъ запасы погребовъ, продалъ на корню будущ³е сборы; затѣмъ, однажды, наканунѣ наложен³я на имущество ареста, Фена поддѣлалъ подпись брата, выдалъ три векселя съ переводомъ уплаты на консульство въ Шанхаѣ, убѣжденный, что до наступлен³я срока найдетъ деньги и выкупитъ векселя; но они въ свое время были присланы старшему брату; одновременно онъ получилъ отчаянное письмо, сообщавшее о разорен³и и о подлогѣ. Консулъ тотчасъ пр³ѣхалъ въ Шатонёфъ, выручилъ всѣхъ изъ ужаснаго положен³я съ помощью своихъ сбережен³й и приданаго жены; видя полную неприспособленность Фена къ хозяйству, онъ отказался отъ карьеры, сулившей ему блестящее будущее, и превратился въ простого винодѣла.

   То былъ настоящ³й Госсэнъ - ярый хранитель традиц³й, страстный, но спокойный, на манеръ потухшихъ вулкановъ, всегда хранящихъ грозную возможность извержен³я; вмѣстѣ съ тѣмъ трудолюбивый и свѣдущ³й въ культурѣ виноградниковъ. Благодаря ему, имѣн³е пришло въ цвѣтущ³й видъ, округлилось еще нѣсколькими участками, до самой Роны, и такъ какъ благополуч³е никогда не приходитъ одно, то подъ миртами родной усадьбы вскорѣ появился на свѣтъ маленьк³й Жанъ. Межъ тѣмъ Фена бродилъ по дому, угнетенный своею виною, едва осмѣливаясь глядѣть на брата, презрительное молчан³е котораго его удручало; онъ дышалъ свободно только въ полѣ, на охотѣ, на рыбной ловлѣ, стараясь разсѣять горе пустыми занят³ями, собирая улитокъ, вырѣзывая великолѣпныя тросточки изъ миртоваго дерева или изъ камыша, и завтракая одинъ дичью, которую жарилъ на кострѣ изъ оливковыхъ вѣтокъ, въ лѣсу. Вечеромъ, вернувшись къ обѣду и садясь за столъ брата, онъ не произносилъ ни слова, несмотря на благосклонную улыбку невѣстки, жалѣвшей несчастнаго, и снабжавшей Фена карманными деньгами тайкомъ отъ мужа, относившагося къ нему по-прежнему строго, гораздо менѣе за его прошлыя глупости, чѣмъ за тѣ, которыя онъ могъ совершить въ будущемъ; дѣйствительно, едва былъ заглаженъ его поступокъ, какъ гордость Госсэна-старшаго подверглась новому испытан³ю.

   Три раза въ недѣлю приходила въ Кастеле швея, красивая дочь рыбака, Дивонна Абр³э, родившаяся на берегу Роны, въ ивнякѣ - настоящая водоросль, съ длиннымъ, колеблющемся стеблемъ. Въ своемъ мѣстномъ головномъ уборѣ, охватывавшемъ съ трехъ сторонъ ея маленькую головку, откинутыя завязки котораго открывали ея смуглую шею и нѣжныя очертан³я груди и плечъ, она напоминала какую-нибудь даму изъ старинныхъ пр³ютовъ любви, находившихся нѣкогда вокругъ Шатонёфа, въ Куртезонѣ, въ Вакера, въ старинныхъ замкахъ, развалины которыхъ раскинуты по холмамъ.

   Эти историческ³я воспоминан³я не играли, конечно, никакой роли въ увлечен³и Сезэра, простодушнаго, не имѣвшаго никакихъ идеаловъ и ничего не читавшаго; но, будучи маленькаго роста, онъ любилъ крупныхъ женщинъ, и съ перваго дня увлекся Дивонной. Ему знакомъ былъ порядокъ деревенскихъ ухаживан³й; кадриль на воскресномъ балу, дичь, принесенная въ подарокъ, а при встрѣчѣ въ полѣ, смѣлое нападен³е на травѣ или на соломѣ. Случилось такъ, что Дивонна не танцовала, присланную ей дичь отослала на кухню, и стройная и сильная, какъ прибрежный тополь, бѣлый и гибк³й, такъ оттолкнула соблазнителя, что онъ отлетѣлъ на десять шаговъ. Съ тѣхъ поръ она держала его на почтительномъ разстоян³и, угрожая постоянно острыми ножницами, висѣвшими у ея пояса на стальномъ крючкѣ, увлекла его до безум³я, такъ что онъ заговорилъ о женитьбѣ и признался во всемъ невѣсткѣ. Послѣдняя, съ дѣтства зная Дивонну Абр³э, за серьезную, любящую дѣвушку, рѣшила въ глубинѣ души, что этотъ союзъ, предосудительный съ точки зрѣн³я свѣта, былъ бы быть можетъ спасен³емъ для Фена; но гордость консула возмутилась при мысли о женитьбѣ Госсэна Д'Арманди на крестьянкѣ: "Если Сезеръ сдѣлаетъ это, я прекращу съ нимъ всяк³я сношен³я"... и онъ сдержалъ слово.

   Сезэръ, женившись, покинулъ Кастеле и поселился на берегу Роны у родителей жены, живя на маленькую пенс³ю, которую выдавалъ братъ и ежемѣсячно приносила снисходительная невѣстка. Маленьк³й Жанъ сопровождалъ мать во время этихъ посѣщен³й, восхищался хижиной Абр³э, закоптѣлой ротондой, вѣчно сотрясаемой трамонтаной или мистралемъ, которую поддерживалъ единственный вертикальный столбъ, словно мачта. Въ открытую дверь виднѣлся небольшой молъ, на которомъ сушились сѣти, сверкала и дрожала перламутромъ и жидкимъ серебромъ рыбья чешуя, внизу двѣ-три лодки, качавш³яся и скрипѣвш³я на якоряхъ, и огромная рѣка, веселая, широкая, блестящая, съ пышными, ярко зелеными островами. Маленькимъ мальчикомъ Жанъ здѣсь почувствовалъ влечен³е къ далекимъ путешеств³ямъ и любовь къ морю, котораго еще не видѣлъ.

   Изгнан³е дяди Сезэра продолжалось два-три года, и по всей вѣроятности никогда бы не кончилось, если бы не одно семейное событ³е, а именно рожден³е двухъ дѣвочекъ-близнецовъ, Марты и Мар³и. Мать отъ этихъ двойныхъ родовъ заболѣла и Сезэру и женѣ его было разрѣшено навѣстить ее. Произошло примирен³е братьевъ, безпричинное, инстинктивное, вслѣдств³е того лишь, что они были одной крови; молодые поселились въ Кастеле, и когда неизлѣчимое малокров³е, осложненное подагрой и ревматизмомъ, приковало къ постели бѣдную мать, Дивонна взяла на себя веден³е всего дома, надзоръ за кормлен³емъ малютокъ, за многочисленной прислугой, и должна была два раза навѣщать Жана въ Авиньонскомъ лицеѣ, не говоря уже о томъ, что уходъ за больною требовалъ ея постояннаго присутств³я.

   Любившая порядокъ, умная Дивонна, восполняла пробѣлы своего образован³я чуткостью, острымъ крестьянскимъ умомъ и обрывками знан³й, уцѣлѣвшихъ въ головѣ Фена, укрощеннаго и подчинявшагося теперь дисциплинѣ. Консулъ довѣрилъ ей всѣ заботы по дому, тѣмъ болѣе тяжелыя, что расходы возростали, а доходы уменьшались изъ года въ годъ, подточенные у самаго корня виноградныхъ лозъ филоксерой. Вся долина была охвачена этимъ бѣдств³емъ, но ихъ виноградники еще уцѣлѣли, благодаря заботамъ консула: онъ во что бы то ни стало хотѣлъ спасти землю путемъ разныхъ изыскан³й и опытовъ. Дивонна Абр³э, не желавшая разстаться ни съ своимъ головнымъ уборомъ, ни съ крючкомъ у пояса, и державшаяся такъ скромно въ роли завѣдывающей и компаньонки, охраняла отъ нужды всю семью въ эти критическ³е годы; больная была по-прежнему окружена дорого стоящими заботами, малютки воспитывались при матери, какъ барышни; пособ³е Жану высылалось аккуратно, сначала въ гимназ³ю, потомъ въ Эксъ, гдѣ онъ началъ изучать юридическ³е науки, и, наконецъ въ Парижъ, куда онъ поѣхалъ кончать образован³е.

   Какимъ чудомъ порядка и бдительности добивалась Дивонна всего этого, никто кромѣ нея не зналъ. Но всяк³й разъ, когда Жанъ вспоминалъ Кастеле, когда онъ поднималъ глаза на выцвѣтшую фотограф³ю, то первое лицо встававшее передъ нимъ, первое имя приходившее на память было имя Дивонны,- крестьянки съ великою душой, которая, какъ онъ чувствовалъ составляла главный нервъ всего ихъ дома и поддерживала его усил³емъ своей воли. Въ послѣдн³е дни, однако, съ тѣхъ поръ, какъ онъ узналъ, кто его любовница, онъ избѣгалъ произносить передъ нею это уважаемое имя, какъ имя матери, или кого либо изъ родныхъ; ему даже непр³ятно было смотрѣть на фотограф³ю, неумѣстную, и неизвѣстно какъ попавшую на эту стѣну, надъ кроватью Сафо.

   Однажды, вернувшись къ обѣду, онъ былъ удивленъ, увидя на столѣ три прибора вмѣсто двухъ и былъ совершенно пораженъ, заставъ Фанни играющею въ карты съ маленькимъ человѣчкомъ, котораго онъ сначала не узналъ, но который, обернувшись, обнаружилъ свѣтлые глаза шальной козы, длинный носъ на загорѣломъ, красномъ лицѣ, лысую голову и бородку дяди Сезэра. На восклицан³е племянника онъ отвѣтилъ не выпуская изъ рукъ картъ: "Видишь не скучаю; играю въ безикъ съ племянницей".

   "Племянница"!

   А Жанъ такъ старательно скрывалъ отъ всего свѣта свою связь! Эта фамильярность не понравилась ему, равно какъ и вещи, которыя ему говорилъ дядя Сезэръ вполголоса, пока Фанни занималась обѣдомъ. "Поздравляю, племянникъ... Как³е глаза... Как³я руки... Лакомый кусочекъ"... Но было еще хуже, когда за обѣдомъ Фена началъ неосторожно говорить о дѣлахъ Кастеле, и о томъ, что привело его въ Парижъ. Предлогомъ для его путешеств³я было получен³е восьми тысячъ франковъ, которые онъ нѣкогда одолжилъ своему другу Курбебесу, и въ получен³и которыхъ онъ уже отчаялся, какъ вдругъ письмо нотар³уса извѣстило его о смерти Курбебеса и о предстоящей выдачѣ ему восьми тысячъ франковъ. Но главная причина, (деньги ему можно было переслать) "настоящая причина - это здоровье твоей матери, бѣдняжки... За послѣднее время она стала очень слаба, временами у нея путаются мысли, она забываетъ все, даже имена дочерей. На-дняхъ, вечеромъ, когда твой отецъ вышелъ изъ комнаты, она спросила у Дивонны, кто этотъ добрый господинъ навѣщающ³й ее такъ часто. Никто не замѣтилъ еще этого, кромѣ тетки, и она сказала это мнѣ только для того, чтобы я поѣхалъ посовѣтоваться съ Бушеро относительно здоровья бѣдной женщины, которую онъ нѣкогда лечилъ.

   - Были ли у васъ съумасшедш³е въ семьѣ? - спросила Фанни наставительнымъ и важнымъ тономъ, напуская на себя видъ Ля-Гурнери.

   - Нѣтъ,- отвѣчалъ Фена, и съ лукавой улыбкой расползшейся до висковъ, прибавилъ что онъ въ своей молодости обнаруживалъ признаки безум³я...- Не могу, однако, сказать, чтобы мое безум³е не нравилось женщинамъ; запирать меня также не приходилось...

   Жанъ глядѣлъ на нихъ съ отчаян³емъ. Къ горю, причиненному ему этою печальною вѣстью, присоединилось еще неудовольств³е слушать, какъ эта женщина говоритъ о его матери, о ея недомоган³яхъ, приписываемыхъ критическому возрасту, съ развязностью и опытностью матроны, облокотясь на столъ и крутя папироску. А тотъ, болтливый, нескромный, забывался и выбалтывалъ всѣ семейныя тайны,

   Ахъ, виноградники!.. конецъ виноградникамъ!.. Да и земля не долго продержится; большая часть лозъ уже подточена, а остальныя еще живутъ какимъ-то чудомъ: за каждою кистью, за каждымъ зерномъ ухаживаю, какъ за больнымъ ребенкомъ, покупая дорог³я лекарства. Самое ужасное то, что консулъ упрямо сажаетъ новыя лозы, на которыя червь набрасывается тотчасъ, вмѣсто того, чтобы отвести подъ каперцы и подъ оливковыя деревья всю эту землю, безплодно покрытую больными и ржавыми лозами.

   Къ счастью у него, у Сезэра, есть нѣсколько гектаровъ своей земли на берегу Роны; онъ примѣняетъ къ нимъ особые способы затоплен³я,- чудесное открыт³е, которое можно примѣнять лишь на низинахъ. Ему мерещится уже хорош³й сборъ; вино, правда, не крѣпкое, "лягушиное вино", какъ презрительно называлъ его консулъ, но Фена упрямъ, а на восемь тысячъ, которыя онъ получитъ отъ Курбебеса, онъ собирается купить еще имѣн³е Пибулеттъ...

   - Знаешь, мальчикъ, это первый островъ на Ронѣ, пониже Абр³э... Но это - между нами: Боже упаси, если кто-нибудь въ Кастеле узнаетъ...

   - Даже Дивонна? - спросила Фанни, улыбаясь.

   При имени жены, глаза Фена сдѣлались влажны:

   - Ахъ, безъ Дивонны я никогда ничего не предпринимаю; она вѣритъ въ мой планъ и была бы счастлива, если бы бѣдный Сезэръ вернулъ Кастеле его богатства, положивъ нѣкогда начало его раззорен³ю!

   Жанъ вздрогнулъ; неужели онъ хочетъ исповѣдываться, разсказать злополучную истор³ю съ подлогомъ? Но провансалецъ, охваченный нѣжностью къ Дивоннѣ, заговорилъ о ней, и о томъ счастьѣ, которое она ему давала. И такая красавица, сверхъ всего, такъ великолѣпно сложена!

   - Вотъ, племянница, вы - женщина; вы должны это оцѣнить!

   Онъ протянулъ ей фотографическую карточку, вынутую изъ бумажника, съ которою никогда не разставался.

   По оттѣнку сыновняго чувства, съ которымъ говорилъ о теткѣ Жанъ, по материнскимъ совѣтамъ, которые писала крестьянка неровнымъ, дрожащимъ почеркомъ, Фанни представляла ее себѣ типичною крестьянкою Сены и Уазы, и была поражена ея прекраснымъ лицомъ, съ чистыми лин³ями, обрамленнымъ узкимъ, бѣлымъ чепцомъ, и изящнымъ и гибкимъ станомъ тридцатипятилѣтней женщины.

   - Очень красива, въ самомъ дѣлѣ...- сказала она, кусая губы съ какимъ то страннымъ выражен³емъ.

   - А какъ она сложена! - снова сказалъ съ восхищен³емъ дядя.

   Всѣ перешли на балконъ. Послѣ жаркаго дня, накалившаго цинковую крышу веранды, изъ бѣглаго облачка шелъ мелк³й, освѣжающ³й дождь, весело стучавш³й по кровлямъ, и смачивавш³й плиты тротуаровъ. Парижъ улыбался подъ этимъ дождемъ, и толпа людей, и экипажи, и шумъ, поднимавш³йся съ улицы, опьяняли провинц³ала, возрождали въ его пустой и легкой, какъ бубенчикъ, головѣ, воспоминан³я юности и трехмѣсячнаго пребыван³я, тридцать лѣтъ тому назадъ, въ Парижѣ у своего друга Курбебеса.

   Что это были за кутежи, дѣти мои, что за приключен³я!.. Напримѣръ, ихъ выѣздъ однажды ночью на масляницѣ въ Прадо: Курбебесъ былъ одѣтъ щеголемъ, а его любовница Морна - продавщицей пѣсенъ, и костюмъ принесъ ей въ то время счастье, такъ какъ она вскорѣ сдѣлалась кафешантанною знаменитостью. Самъ же дядя сопровождалъ дѣвчонку изъ ихъ квартала, по прозвищу Пелликюль. Развеселясь окончательно, дядя хохоталъ во все горло, напѣвалъ мелод³и для танцевъ, и, увлекаясь, обхватывалъ тал³ю племянницы. Въ полночь, разставшись съ ними, чтобы ѣхать въ гостинницу Кюжасъ, единственную, которую онъ зналъ въ Парижѣ, онъ горланилъ пѣсни на лѣстницѣ, посылая воздушные поцѣлуи племянницѣ, свѣтившей ему, и кричалъ Жану:

   - Знаешь, ты у меня поберегись!

   Едва онъ ушелъ, какъ Фанни, съ морщинкой на лбу, выдававшей ея тревогу, быстро прошла въ уборную, и въ полуоткрытую дверь, пока Жанъ раздѣвался, почти равнодушно сказала:

   - Знаешь, тетка твоя очень красива; теперь я не удивляюсь, что ты такъ часто говоришь о ней... Вы, должно быть, украсили славными рогами бѣднаго Фена; впрочемъ, съ такою внѣшностью, какъ у него...

   Онъ возмутился и сталъ возражать. Дивонна заступила ему мать, когда онъ былъ совсѣмъ маленькимъ, ходила за нимъ, одѣвала его... Она спасла его отъ болѣзни, отъ смерти... Нѣтъ, онъ никогда не могъ бы и подумать о подобной низости.

   - Разсказывай! - кричала она пронзительнымъ голосомъ, держа въ зубахъ шпильки для волосъ.

   - Ты не увѣришь меня, что съ такими глазами, съ такимъ положен³емъ, о которомъ твердитъ этотъ болванъ, она могла остаться равнодушной къ бѣлокурому красавцу съ дѣвичьей кожей, какъ ты... Гдѣ бы мы ни жили, на Ронѣ, или гдѣ въ другомъ мѣстѣ, мы всюду одинаковы...

   Она говорила убѣжденно, считая всѣхъ женщинъ одинаково доступными капризу, уступающими первому желан³ю. Онъ защищался, но, взволнованный, сталъ припоминать, спрашивая себя, не могла ли когда-нибудь какая нибудь невинная ласка намекнуть ему объ опасности; и, хотя ничего не припомнилъ, но чистота его любви была уже опорочена, какъ, чистая камея, поцарапанная ногтемъ.

   - Посмотри, вотъ головной уборъ, который носятъ у васъ въ провинц³и!

   На роскошные волосы, уложенные двумя широкими бандо, Фанни нашпилила бѣлую косынку, похожую до извѣстной степени на чепецъ, который носятъ дѣвушки Шатонёфа; и, стоя передъ нимъ, въ мягкихъ складкахъ своего батистоваго пеньюара, съ горящими глазами, спрашивала:

   - Похожа ли я на Дивонну?

   Нѣтъ, нисколько; она походитъ лишь на самую себя въ этомъ чепчикѣ, напоминавшемъ другой чепчикъ Сенъ-Лазарской тюрьмы, который къ ней, говорятъ, такъ шелъ въ ту минуту, когда она предъ лицомъ цѣлаго суда послала прощальный привѣтъ своему каторжнику: "Не скучай, другъ мой, красные деньки еще вернутся".

   Воспоминан³е объ этомъ причинило ему такую боль, что едва его любовница улеглась, какъ онъ загасилъ свѣтъ, не желая ее видѣть.

   На слѣдующ³й день утромъ дядя явился, весело размахивая тростью и крича: "Эй, вы, малютки" съ тѣмъ развязнымъ и покровительственнымъ видомъ, какой нѣкогда бывалъ у Курбебеса, когда онъ заставалъ его въ объят³яхъ Пелликюль. Онъ казался еще болѣе возбужденнымъ, чѣмъ наканунѣ: виною тому были, разумѣется, отель Кюжасъ и восемь тысячъ франковъ, лежавш³я у него въ бумажникѣ. Деньги эти, правда, предназначались для покупки Пибулеттъ, но имѣлъ же онъ право истратить изъ нихъ нѣсколько золотыхъ и угостить племянницу завтракомъ за городомъ?

   - А Бушеро? - спросилъ племянникъ, который не могъ пропускать на службѣ два дня кряду.

   Было условлено, что они позавтракаютъ въ Елисейскихъ поляхъ, а затѣмъ мужчины отправятся на консультац³ю.

   Но Фена мечталъ не объ этомъ. Ему хотѣлось съ шикомъ проѣхаться въ Сэнъ-Клу, въ коляскѣ, съ огромнымъ запасомъ шампанскаго; завтракъ, тѣмъ не менѣе, вышелъ очаровательнымъ, на террасѣ ресторана, убранной въ японскомъ стилѣ и осѣненной акац³ями, куда доносились звуки дневной репетиц³и изъ сосѣдняго кафешантана. Сезэръ, болтливый, любезный, старался во всю, останавливалъ лакеевъ и хвалилъ метрдотеля за мучной соусъ; Фанни смѣялась глупо и принужденно, какъ смѣются въ отдѣльныхъ кабинетахъ, что причиняло боль Госсэну, равно какъ и близость, устанавливавшаяся, помимо него, между дядей и племянницей.

   Можно было подумать, что они были друзьями съ дѣтства. Фена, впавъ за дессертомъ и винами въ сентиментальный тонъ, говорилъ о Кастеле, о Дивоннѣ и о дорогомъ Жанѣ; онъ счастливъ, зная, что племянникъ живетъ съ женщиной положительной, которая съумѣетъ удержать его отъ легкомысленныхъ поступковъ. Едва ворочая языкомъ, съ потускнѣвшими, влажными глазами, онъ похлопывалъ ее по плечу и предупреждалъ, словно новобрачную, насчетъ подозрительнаго характера Жана и давалъ совѣты какъ подойти къ нему.

   Онъ отрезвился у Бушеро. Два часа ожидан³я въ первомъ этажѣ на площади Вандомъ, въ огромныхъ пр³емныхъ, высокихъ и холодныхъ, наполненныхъ молчаливой, томящейся толпой; цѣлый адъ страдан³й, со всѣми стад³ями котораго они познакомились, когда проходили по анфиладѣ комнатъ въ кабинетъ знаменитаго ученаго.

   Бушеро, обладавш³й удивительною памятью, прекрасно помнилъ госпожу Госсэнъ, которая пр³ѣзжала къ нему на консультац³ю изъ Кастеле десять лѣтъ тому назадъ, въ началѣ своей болѣзни; онъ распросилъ объ измѣнен³яхъ въ ея течен³и, перечелъ старые рецепты и успокоилъ обоихъ мужчинъ насчетъ появившихся у больной мозговыхъ явлен³й, которыя онъ приписалъ употреблен³ю нѣкоторыхъ лѣкарствъ. Пока онъ писалъ длинное письмо своему собрату въ Авиньонѣ, недвижно опустивъ толстыя вѣки на бѣгающ³е проницательные глазки, дядя и племянникъ, затаивъ дыхан³е, прислушивались къ поскрипыван³ю его пера, и этотъ звукъ для нихъ покрывалъ собою весь шумъ роскошнаго Парижа; передъ ними вставало все могущество современнаго врача, послѣдняго жреца, послѣдняго чаян³я непобѣдимаго суевѣр³я.

   Сезэръ вышелъ изъ кабинета серьезный и успокоенный:

   - Я ѣду въ гостинницу укладываться. Видишь-ли, милый, парижск³й воздухъ мнѣ вреденъ... Если я останусь, то надѣлаю глупостей. Поѣду вечеромъ съ семичасовымъ поѣздомъ, а ты извинишься за меня передъ племянницей, не такъ-ли?

   Жанъ не сталъ его удерживать, напуганный его мальчишескимъ легкомысл³емъ; но на другой день, когда, проснувшись, онъ радовался мысли, что дядя вернулся къ себѣ, водворенъ дома съ Дивонной, дядя вдругъ появился съ разстроенной физ³оном³ей, и безпорядочно одѣтый:

   - Боже милосердый! Дядя, да что съ вами случилось?

   Упавъ въ кресло, безъ голоса и безъ движен³й, но оживляясь постепенно, дядя разсказалъ о встрѣчѣ со знакомыми изъ эпохи своей дружбы съ Курбебесомъ, объ обильномъ обѣдѣ и о восьми тысячахъ франкахъ, проигранныхъ ночью въ притонѣ... А теперь, ни гроша!.. Какъ вернуться домой, какъ разсказать объ этомъ Дивоннѣ! А покупка Пибулетта... И, внезапно охваченный отчаяньемъ, онъ, закрывъ руками глаза, затыкалъ пальцами уши, рычалъ, всхлипывалъ, сердился, ругался со страстностью южанина и изливалъ угрызен³я совѣсти въ изобличен³и всей своей жизни. Да, онъ - позоръ и несчаст³е семьи; такихъ, какъ онъ, родные имѣютъ право убивать, какъ волковъ. Если бы не великодуш³е брата, гдѣ бы онъ былъ теперь?.. На каторгѣ, съ ворами и фальшивомонетчиками!

   - Дядя, милый дядя!..- горестно говорилъ Госсэнъ, пытаясь его остановить.

   Но дядя, не желая ничего видѣть и слышать, наслаждался публичнымъ покаян³емъ въ преступлен³и, которое онъ разсказалъ въ малѣйшихъ подробностяхъ, межъ тѣмъ какъ Фанни смотрѣла на него съ жалостью и восхищен³емъ. По крайней мѣрѣ у него пламенный темпераментъ, онъ прожигатель жизни, а она любила такихъ; и тронутая до глубины души, она придумывала способы помочь ему. Но какимъ образомъ? Уже годъ, какъ она ни съ кѣмъ не видится, у Жана совсѣмъ нѣтъ знакомыхъ... Вдругъ ей припомнилось одно имя: Дешелеттъ!.. Онъ долженъ быть теперь въ Парижѣ, и онъ такой добрый малый...

   - Но вѣдь я едва знакомъ съ нимъ...- сказалъ Жанъ.

   - Я пойду, я...

   - Какъ! ты хочешь...?

   - Почему же нѣтъ?

   Взгляды ихъ встрѣтились, и они поняли другъ друга. Дешелеттъ былъ также ея любовникомъ, однимъ изъ тѣхъ любовниковъ одной ночи, которыхъ она едва помнитъ. Но Жанъ зато не забываетъ ни одного изъ нихъ; они всѣ по порядку записаны у него въ головѣ, какъ святые въ календарѣ.

   - Но если тебѣ непр³ятно...- сказала она, смутившись.

   Тогда Сезэръ, прервавъ вопли на время этого короткаго спора, встревоженный, снова обратилъ къ нимъ взглядъ, полный такой отчаянной мольбы, что Жанъ уступилъ и, скрѣпя сердце, согласился... И долгимъ же показался обоимъ часъ, пока они поджидали на балконѣ возвращен³я женщины, терзаемый каждый своими мыслями, въ которыхъ ни за что не признались бы другъ другу.

   - Развѣ такъ далеко живетъ этотъ Дешелеттъ?

   - Да нѣтъ улицѣ Ромъ, въ двухъ шагахъ отсюда,- отвѣчалъ Жанъ съ раздражен³емъ, находя, что Фанни слишкомъ долго не возвращается. Онъ старался успокоить себя, припоминая любовный девизъ инженера "нѣтъ завтрашняго дня" и пренебрежительный тонъ, которымъ онъ говорилъ о Сафо, какъ о сошедшей уже со сцены веселой жизни: но гордость любовника возмущалась въ немъ, и онъ почти желалъ, чтобы Дешелеттъ нашелъ ее еще прекрасной и обольстительной. Ахъ! и нужно же было старому полоумному Сезэру открыть всѣ его раны!

   Наконецъ, накидка Фанни показалась изъ-за угла улицы. Она вошла, с³яющая:

   - Готово!.. Вотъ деньги.

   Когда восемь тысячъ франковъ лежали передъ дядей, онъ заплакалъ отъ радости, хотѣлъ выдать расписку, назначить проценты и время уплаты.

   - Все это лишнее, дядя... Я не называла вашего имени... Деньги эти одолжены мнѣ, и вы будете моимъ должникомъ пока захотите.

   - За так³я одолжен³я, дитя мое,- отвѣчалъ Сезэръ внѣ себя отъ благодарности,- платятъ дружбой, которой нѣтъ конца...

   А на вокзалѣ, куда его проводилъ Госсэнъ, чтобы на этотъ разъ убѣдиться въ его отъѣздѣ, онъ повторялъ, со слезами на глазахъ:

   - Что за женщина, что за сокровище!.. Ее надо сдѣлать счастливой, говорю тебѣ...

   Жанъ былъ разстроенъ этимъ приключен³емъ: онъ чувствовалъ, что цѣпь его, и безъ того тяжелая, смыкается все тѣснѣе, и что сливаются двѣ вещи, которыя онъ по врожденной чуткости старался всегда сдѣлать раздѣльными и различными: его семья и его любовь. Теперь Сезэръ посвятилъ его любовницу въ свои работы, въ свои наслажден³я, разсказалъ ей новости Кастеле; Фанни осуждала упрямство консула въ вопросѣ о виноградникахъ, говорила о здоровьѣ матери, раздражала Жана неумѣстными совѣтами и заботливостью. Но ни одного намека на оказанную услугу или на старое приключен³е Фена,- на это пятно дома Арманди, которое дядя не счелъ нужнымъ скрыть отъ нея. Всего разъ она воспользовалась этимъ, какъ оруж³емъ для отражен³я удара, при слѣдующихъ обстоятельствахъ:

   Они возвращались изъ театра и садились въ карету, подъ дождемъ, на площади, возлѣ бульваровъ. Экипажъ (то былъ старый фургонъ, ѣздящ³й по городу только послѣ полуночи), долго не могъ тронуться съ мѣста, кучеръ заснулъ, лошадь помахивала мордой. Пока они сидѣли въ ожидан³и, подъ защитой крытаго экипажа, къ дверцѣ спокойно подошелъ старый извозчикъ, занятый прилаживаньемъ нахвостника къ кнуту и державш³й его въ зубахъ; онъ обратился къ Фанни хриплымъ голосомъ, выдыхая винные пары:

   - Добрый вечеръ... Какъ поживаешь?

   - А, это вы?

   Она вздрогнула. но быстро оправилась и тихо сказала своему возлюбленному: "Это мой отецъ!.."

   Ея отецъ, плутъ, въ длинной грязной хламидѣ, когда-то служившей ливреей, съ оторванными металлическими пуговицами, обращавш³й къ нимъ въ газовомъ освѣщен³и свое раздутое, отечное отъ алкоголя лицо, въ которомъ Госсэну всѣ же почудился правильный и чувственный профиль Фанни и ея больш³е жизнерадостные глаза!.. Не обращая вниман³я на мужчину, сопровождавшаго его дочь, словно не видя его, папаша Легранъ сообщалъ ей домашн³я новости.

   - Старуха уже двѣ недѣли, какъ лежитъ въ больницѣ Неккеръ; здоровье ея плохо... Сходи-ка навѣсти ее въ ближайш³й четвергъ, это ее подбодритъ... У меня, слава Богу, брюхо здоровое, какъ всегда; хорошъ нахвостникъ - хорошъ и кнутъ. Вотъ только доходы неважные... Если бы тебѣ понадобился хорош³й извозчикъ помѣсячно, мнѣ это было бы на руку... Не надо? Тѣмъ хуже для насъ - и до свиданья, до новой встрѣчи!..

   Они вяло пожали другъ другу руки; извозчикъ тронулся.

   - Ну, что? видѣлъ?..- пробормотала Фанни; и тотчасъ же стала разсказывать о своей семьѣ, чего до сихъ поръ избѣгала дѣлать... "въ этомъ было столько уродливаго, низкаго"... Но теперь они лучше знали другъ друга; скрывать нечего. Она родилась въ "Муленъ-озъ-Англэ", въ предмѣстьѣ, отъ этого отца, бывшаго драгуна, служившаго въ то время извозчикомъ между Парижемъ и Шатильономъ, и трактирной служанки, съ которой онъ сошелся между двумя стаканчиками, распитыми у стойки. Она не знала своей матери, умершей отъ родовъ; но сердобольные хозяева станц³и заставили отца признать малютку и платить за нее кормилицѣ. Онъ не посмѣлъ отказаться, потому что сильно задолжалъ хозяевамъ, и когда Фанни исполнилось четыре года, онъ возилъ ее въ своемъ экипажѣ, какъ маленькую собачку, усаживая высоко на козлахъ подъ парусиннымъ навѣсомъ; ее забавляла быстрая ѣзда по дорогамъ, убѣгающ³е съ обѣихъ сторонъ огни фонарей, дымящ³еся и тяжело дышащ³е бока животныхъ, нравилось засыпать въ темнотѣ, подъ завыванья вѣтра, внимая звону бубенцовъ.

   Но Легранъ скоро сталъ тяготиться ролью отца семейства; какъ мало это ни стоило, все же приходилось кормить и одѣвать маленькую замарашку. Кромѣ того, она мѣшала его женитьбѣ на вдовѣ огородника, а онъ давно заглядывался на выпуклыя дыни и на квадраты капусты, расположенные вдоль дороги. У нея тогда создалось ясное ощущен³е, что отецъ желаетъ ея смерти; освободиться отъ ребенка какими бы то ни было средствами - стало навязчивой идеей пьяницы, и если бы сама вдова, добродушная Машомъ, не взяла ребенка подъ свое покровительство...

   - Да, в&