Апраксин Александр Дмитриевич - Ловкачи

сидел господин, хотя и смотревший в другую сторону, но, несомненно, тот, за которым Пузырев стремился в Москву. Широкая полоса от электрического фонаря ярко осветила его, и сомнения не осталось.

   Илья Максимович в неимоверном волнении, ослепленный жаждой мщения, крикнул во все горло:

   - Стой, Хмуров, стой!

   Но грохот колес заглушил его голос, и коляска промчалась дальше.

   Куда он ехал, для Пузырева было ясно. В экипаже он заметил разные дорожные принадлежности, значит, Хмуров спешил на Венский вокзал.

   Он, стало быть, действительно заполучил все деньги в "Урбэн" и теперь мчится с ними за границу. Но нет! На этот раз ему не сбежать!

   Так то раздумывая, добежал Пузырев до первого встречного извозчика и, вскочив в коляску, приказал мчать на Венский вокзал.

   Но Хмурова он там не нашел. Куда же мог деваться негодяй? Почти с час прождал его Илья Максимович и, наконец, понял, что Иван Александрович, должно быть, остановился где-нибудь в гостинице. Но почему же не в "Европейской", где, по-видимому, к нему все так почтительно относятся? Э, тут опять что-то кроется, и он явно опасается преследований. Скорее, скорее из отеля в отель за справками. Таким образом он добрался и до гостиницы "Маренжа". Впрочем, задача Пузырева облегчалась еще тем, что Хмуров мог только остановиться по сю сторону Краковского предместья, коль скоро он его встретил на Новом свете едущим с дорожными вещами.

   Когда же в гостинице "Маренжа" на вопрос, не тут ли остановился сейчас только прибывший из Москвы господин Хмуров, ему дали утвердительный ответ, Илья Максимович как-то сразу понял, что теперь произойдет нечто такое, в чем сам он уже и неволен.

   - Пойдите, - сказал он, - доложите господину Хмурову, что его желают видеть по делу.

   Сам же он проследил за человеком и заметил, в которую дверь он постучался.

   Испугавшийся Хмуров вообразил, что его уже разыскал Леберлех, и приказал сказать, что его в номере нет.

   Тогда, едва сдерживая свое бешенство, не слушая никаких увещаний слуг, Пузырев кинулся к этой двери. Сначала стукнулся в нее - не отвечали, послышался шорох; он попробовал отворить ее, но изнутри было заперто на задвижку; с силою рванув ее, он предстал перед Иваном Александровичем и Марфой Николаевной.

   Хмуров не верил глазам своим, но вскоре опомнился и приветствовал: "Ах, это ты!" Однако Пузырев смотрел на их встречу иначе.

   - Так вот ты с кем бежишь на краденные у меня деньги.

   - Ты с ума сошел, - попробовал его остановить Хмуров.

   - Да, я сошел с ума, - продолжал, наступая на него с угрозою и в то же время доставая из кармана револьвер, Пузырев. - Надо было в самом деле сойти с ума, чтобы довериться такому вору, как ты...

   - Дай же мне объяснить тебе...

   - Ничего не дам. Отдай мне мои деньги! Отдай мне мои тридцать тысяч, или...

   - Да не получил я их...

   - А, ты их не получил! Все-таки ты куда-то бежишь с какою-то бабою. Но нет! Погоди, голубчик...

   - Я бежал к тебе, в Вену...

   - Ко мне? В Вену? Так давай мне мои деньги. Ты видишь, я сам за ними приехал сюда...

   - Нет их у меня! Не получал я их еще! Пойми же.

   - Врешь, подлец, и на же тебе! - крикнул Пузырев, бросаясь на него с пеной у рта.

   И в тот же миг раздался выстрел. Хмуров застонал и повалился. Марфа Николаевна кинулась на Пузырева, но он сам уже отбросил револьвер в сторону. В коридоре поднялась суматоха, беготня... Кто-то распорядился: - Послать за полицией!..

   А в остальном приходится разбираться не нам. Все остальное было добыто сперва дознанием, потом следствием и, наконец, судом. Но развязка этой истории все-таки дошла до нас.

  

  

   Пузырев сперва надеялся отделаться пустяками. Он ведь именовал себя Григорием Павловичем Страстиным и на первом допросе объяснял свой поступок вспышкою эмоций под влиянием обмана человека, на дружбу которого рассчитывал.

   Но Хмуров не умер, и, едва к нему вернулось сознание, он назвал своего убийцу его настоящим именем.

   Явившееся в печати сообщение об этом случае обратило на себя внимание кого следовало.

   Обнаружилось, конечно, и то, что Пузырев и не думал умирать в Ялте, а выдавал себя и в Вене, и в Варшаве за Страстина.

   Постепенно все разоблачилось. Хмурова, которого сперва считали пострадавшим, приказано было арестовать и привлечь к делу в качестве обвиняемого. Негодяи из мести взваливали всю тяжесть обвинения друг на друга. Следствие запутывалось ими, но распутывалось опытными и умелыми криминалистами.

   И Хмуров, и Пузырев содержались в одиночном заключении. Но для Ивана Александровича самым ужасным наказанием было сообщение от адвоката Свербеева, что общество "Урбэн" уже совсем склонялось выдать страховую сумму.

   Почти год потребовался на приведение всего в должный порядок и ясность для представления дела на суд присяжных.

   Пузырева защищал назначенный от суда очередной поверенный, а за защиту Хмурова взялся бесплатно модный адвокат, рассчитывавший оправдать его и нашуметь по Москве.

   Но расчеты эти не сбылись.

   Присяжные заседатели признали Пузырева виновным по всем пунктам обвинительного акта, и суд приговорил его к ссылке на вечное поселение в отдаленные места Сибири по лишении всех прав состояния, как семейных, так и имущественных. Хмуров же отделался сравнительно меньшим, ввиду того что Пузырев вовлек его в дело, инициатором которого был сам. Его приговорили к лишению дворянства с правом приписки на месте в мещане и к ссылке на жительство в Томскую губернию.

   Так эти два человека завершили свою отчаянную карьеру, оставив по себе много зла и вреда, ими всюду посеянных...

  

   1897