Зарин Андрей Ефимович - Кровавый пир

отря на поздний вечерний час, все еще длилась беседа. Даже Викентию словно бы полегчало, когда он узнал, как всполошился князь и поскакал в погоню.

   - Нагонит! - говорил он с уверенностью.

   - Дай Бог! Только ведь, почитай, пять ден прошло. Где искать?

   - Найдет! - уверенно повторил Викентий. - Она мне сон свой рассказывала. Вещий сон! Поначалу все так и сбылося, а теперя на нем черед...

   - Пошли, Господи! - вздыхала Марковна. - Такая бедненькая! Всем-то обижена.

   - Потом превознесется!

   - Нет, не говори, Викеша, она не такая. Она николи не превознесется. Добрая!

   - Ну, одначе, и на покой пора! - сказал Никодим, подымаясь с лавки. - Викеша, тебе что надоть?

   - Марковна плечо перевяжет, - сказал Викентий, - да пить чтобы, ковшичек квасу оставь. Пить-от хочется, беда!

   - Ну, ну! Марковна, ворочайся, а я пойду помолюся на сон! Бог с тобою, Викеша!

   - Доброй ночи! - ответил несчастный Викентий.

   Наступила тихая ночь. В домике отца Никодима все смолкло, только нет-нет раздавался с тишине протяжный вздох Марковны да наверху, в Наташиной светелке, слабо стонал Викентий.

   Он метался без сна, и мрачные мысли в безмолвной тишине ночи претворялись у него в страшные образы. Бедный горбун! Подле Наташи, к которой он так привязался, он узнал первую радость дружбы с чистой, невинной душою девушки, и вот - ее, может, обесчестить теперь злой разбойник, а он, разбитый, раненый, прикован к кровати, и, как знать, может быть, смерть уже стоит в его изголовье.

   "Кабы князь ее выручил!" - думал он, и радость при одной мысли о возможности спасения Наташи разливалась волною в его груди.

   Тихо проносилась ночь над их домиком, наступало утро, утро светлое, радостное, и вдруг отец Никодим на самой заре вскочил с постели от стука в ворота.

   - С нами крестная сила! - воскликнула Марковна. - Опять воры!

   - Полно, полно, мать, - торопливо обуваясь, ответил Никодим, - воров теперя и следа нету!

   - Спроси, отец! Не отворяй сразу-то.

   Никодим выбежал на двор.

   - Отворяй, што ли! Не бойсь! - услышал он добродушный голос, и вдруг, с нами силы Господни, серебристый голосок Наташи звонко крикнул: - Батюшка, отвори доченьке своей!

   - Да неужто! - воскликнул отец Никодим, торопливо отмыкая тяжелый замок и снимая с ворот перечину.

   - Вот тебе и неужто! - весело ответил князь, въезжая в ворота. - Принимай гостей!

   - А где же?.. - начал Никодим.

   - Здесь я, батюшка! - звонко откликнулась Наташа. - Силушки нет побежать к тебе!

   - Доченька, любая! - кинулся к ней Никодим. Она приподнялась в своей люльке и обняла его голову.

   - Выручили, выручили, - говорила она сквозь слезы, - не ты бы да не князь, пропасть мне с горя!

   - Бог пособил! - ответил Никодим и бросился в горницы.

   - Марковна! Наташа вернулась! - закричал он. Марковна так и хлопнулась на лавку.

   - Ой, беда моя, обезумел старый! - но она тотчас же оправилась и легче серны выбежала на двор.

   Казаки уже помогли князю вынуть Наташу, и он нес ее осторожно в дом.

   - Ласточка моя! Голубушка! Выручили! - закричала Марковна, подбегая к Наташе. Та ласково кивнула ей головою.

   - Куда нести-то?

   - Сюда, сюда! - повела Марковна князя в свою горенку.

   - А в мою светелку? - спросила Наташа.

   - Там Викеша. Разбойник зарубил его.

   - Насмерть?

   - Нет, плечо пересек! Да ты не пужайся. Он выправится. А теперя с радости скоро!

   Наташу положили на постель Марковны.

   - Лежи, Наталья Ивановна, поправляйся! - сказал ей ласково князь. - Я после наведаюсь! Не оставьте ее, добрые люди! - поклонился он попу с попадьею.

   - Что ты, что ты, князь! Да она нам заместо дочери! - в голос ответили те.

   Князь уехал в воеводскую избу, а в доме отца Никодима все вдруг оживилось.

   - Да расскажи ты мне, рыбочка, что с тобой разбойник-то делал? Где были?

   И Наташа рассказывала про бешеные скачки от Саратова до Пензы и назад.

   - А как князь тебя нашел?

   Наташа рассказывала снова.

   - Перст Божий! - вздохнув, сказал Никодим. - Теперь по заслугам казнь воспримет.

   Наташа вздрогнула.

   - Жаль мне его теперь, - прошептала она, - смотрел в последях он так-то на меня жалобно...

   - А зарезать хотел, - сказала Марковна.

   - В страхе. В страхе и я его ножом ударила.

   - Викеша говорил: быть не может иначе. Слышь, ты сон видела?

   Наташа вспыхнула и кивнула головою. Правда, вещий сон она видела...

   - Викешу бы повидать!

   - Пожди, лапушка, он с радости-то, гляди, совсем разнедужится. Ведь его вор-то как полоснул. Беда!

   Но через день, когда Наташа, оправившись, совсем встала с постели, она прошла к Викентию. Некрасивое лицо его от радости стало красивым, бледные щеки покрылись румянцем. Он глубоко вздохнул, и слезы выступили на его глазах, когда Наташа наклонилась над ним и нежно ему сказала:

   - Теперь я за тобой ходить буду, как ты за мною!

   И она стала за ним ухаживать.

   Князь каждый день навещал тихий домик отца Никодима и подолгу оставался в нем, отдыхая от ратного дела.

   - Только не все мне быть с вами, - грустно говорил он, - не сегодня-завтра наказ получу дальше идтить! - и он пытливо глядел на Наташу, а она, краснея, опускала лицо и только вздыхала.

   Грустным возвращался к себе князь. "Любит или нет? - думал он и вздыхал. - Эх, кабы матушка тут была!.."

   - Стрелец к тебе от князя Долгорукого, - сказал ему однажды Дышло, - с грамоткой ждет!

   Князь вошел в свои покой.

   "Чего от меня князю Юрию?" - с удивлением подумал он, беря от стрельца грамоту.

   Но, прочитавши ее, он вдруг побледнел и покачал головою.

   Князь оповещал его, что волею государя назначен воеводою Казанским, на место князя Урусова, а потом, хваля его за его действия под Самарою и Саратовом, приказывал немедля идти к Нижнему Новгороду, куда пошел и Данило Барятинский: "Воров там изрядно скучилось, и надоть разбить их, чтоб и следа не было, а государево спасибо за тобою, князь, стоит".

   Князь сложил грамотку и быстро пошел в дом отца Никодима.

   Он вошел в горницу. Она была пуста. Сверху, из светелки, где лежал Викеша, раздавались голоса. Князь остановился. Эх, повидать бы одну Наташу!

   И вдруг, словно по его воле, сверху по лесенке раздались ее легкие шаги. Князь остановился посредине горницы. Минута - и Наташа стояла перед ним. Лицо ее вспыхнуло от внезапного смущения.

   - Князь, чего обернулся? - спросила она его. Он подвинулся к ней.

   - Идтить должен. Проститься пришел, - тихо сказал он.

   Внезапная бледность Наташи выдала князю ее чувства.

   - Куда идтить? Когда? - спросила она растерянно.

   - На Нижний, воров воевать, а идтить либо нынче, либо завтра. Не позже!

   Наташа потупила голову. Князь приблизился к ней.

   - Наталья Ивановна, - заговорил он прерывисто тихим голосом, - я за тобой сватом слал брата твоего, Сергея Ивановича. Да вишь, не дожил. А теперь и некого. Иду я. Может, воровская сабля и кончит жизнь мою. Так молви мне слово: люб тебе я али нет? Душа моя вымерла!

   Наташа глянула на него исподлобья. Вот он стоит перед нею, ясный, светлый, как день, и на лице его мука горькая.

   - Люб! - чуть слышно ответила она, но он уловил ее ответ и тотчас обнял ее, целуя ее очи.

   - Милая, любая моя! Пойдем же наверх, в светелку. Я им скажу!

   - Пусти! - вырвалась из его рук Наташа. - Я ведь за пивом шла! - и она убежала.

   В три скачка поднялся князь в светелку. Викентий сидел на постели, у окна сидела Марковна, а в уголку, у печки, отец Никодим.

   - Батюшка, князь! А мы-то и не слышим! - воскликнула Марковна. - Хоть воры приди.

   - Не болтай пустого, - остановил ее Никодим, - какие такие воры! Что, князюшка, светел так?

   - Радость, батюшка, радость великая. Наташа-то любит меня! Невеста моя названая! - взволнованно ответил князь.

   Марковна всплеснула руками.

   - Ах она коза быстроногая! Да неужто она тебе сказала про то? Срам-то какой!

   - Никакого срама нет.. И не говори она, всякий видел, - тихо и радостно ответил Никодим.

   - Я знал про то! Хотел князю сказать, да она не позволила! - весело сказал Викентий, качая огромной головою.

   В это время на пороге показалась Наташа.

   - Ах ты бесстыдница... - начала Марковна.

   - Смотри, - перебил ее Викентий, - с пивом пришла! Вот и поздравим их!

   Никодим встал.

   - Постойте, детушки, - сказал он, - я вас иконою благословлю! - и вышел из светелки.

   Наступило торжественное молчание. Никодим вернулся с иконою в руках.

   - На колени станьте! - сказал он.

   Князь и Наташа опустились. Марковна заплакала.

   - Во имя Отца и Сына и Святого Духа! На место покойного батюшки твоего - царство ему небесное. Пусть мое благословение нерушимо будет! Любите друг друга и живите в веселии!

   - А теперь за пиво! - снова сказал Викентий, весело смеясь.

   Они сели и заговорили дружно и весело.

   - Вот что, - сказал князь, - я теперь на Нижний иду, оттуда еще куда пошлют, а там матушка ждет меня, тоскует. Так я такое удумал. Отправлю я Наташу свою к матушке в Казань. Для охраны стрельцов дам и Дышла своего. Хочешь?

   Наташа кивнула головою. Старики потупились.

   - Твоя воля, князь! - сказал, вздохнув, Никодим.

   - Стой, - остановил его князь, - не перебивай! В те поры, когда я о Наташе молился, дал я обет Богу себя в честь Девы Пречистой церковь построить и той обет сдержать должен. Так прошу тебя, отче, поезжай с нею. Там тебя Дышло на вотчину свезет, недалече от города; место выберешь и, благословясь, стройку зачнем. А ты у меня попом будешь! Архиерею я скажу...

   - А Викеша? - воскликнула Наташа.

   - Викеша? - ответил князь. - Он ни шагу от тебя. Я и говорить с ним не стану. Хворый он да слабый. Велю казакам, те его на кошму к тебе снесут. Выздоровеет, у меня по дому знахарем будет!

   - Как у нас Еремейка!

   - Только бунтить не будет! Еремейка-то ваш на глаголе болтается. Слышь, он и усадьбу сжег!..

   Но это сообщение только скользнуло мимо ушей Наташи. Она вся отдалась мыслям о переезде.

   - Как хорошо-то будет! - радовалась она. - Все-то, все со мною будут!

   - Все, голубонька, а я приду, и наш поп повенчает нас!

   - Ой, повенчаю! - радостно ответил отец Никодим. - Марковна, хочешь ехать?

   - Как ты, отец!

   - А я, ежели архиерей не сгонит, и рад даже! Не любо мне теперь мое место. И грешил тут, окаянный...

   - Ну, ну, под неволею нет греха, - успокоил его князь. - Так завтра я велю и кошму заготовить.

   - Как же скоро-то так? А животы мои?

   - Я тебе дам казны, не бойсь! А животы накажу воеводе без тебя продать. Он не обманет. А у тебя что есть, Викеша?

   - У меня? Клад! - ответил Викентий.

   - Кто ж его тебе достанет?

   - А я отцу Никодиму скажу, а ты ему в помочь свово Дышла пришли.

   - Ну, ин! Так я пойду, - поднялся князь, - распорядок сделаю!

   Светел и радостен вернулся он домой и стал делать распоряжения относительно снаряжения кошмы и своего похода.

   - Это ты хорошо, что водою спосылаешь, - сказал временный воевода, - сушею-то еще опасливо.

   - Да и дольше, - ответил князь.

   - Вот так здорово! - воскликнул Дышло, узнав княжое решение. - Шли воров воевать, а домой княгинюшке невестку повезем! То-то рада будет.

   Князь счастливо улыбнулся.

   На другое утро на богатую кошму сели отец Никодим с женою, Наташа с больным Викентием и Дышло. Тридцать стрельцов поехали с ними. Двадцать четыре сели на весла, а шесть остались на корме стражею.

   Князь стоял на пристани. В последний раз поцеловался он с невестою и махнул рукою.

   - Отчали-вай! - раздалась команда, и следом послышался монотонный напев, сопровождаемый всплеском весел.

   - Ей-ей, ухнем! Ей-ей, ухнем!

   Кошма стройно повернулась и плавно пошла вверх по течению. Наташа стояла на корме и махала платком, пока пристань не скрылась из ее глаз.

   Князь вздохнул облегченно, радостно и пошел готовиться к походу...

  

  

   Целую зиму длилось укрощение бунта по всему Юго-Восточному краю России. По берегам Оки и Волги, в нынешних губерниях Пензенской и Тамбовской - везде разбивались разбойничьи шайки и совершались казни над преступниками. Суровый князь Юрий Долгорукий не знал, пощады. Сделав главную стоянку в Арзамасе, он оттуда рассылал людей на поимку воров и зорким взором обозревал всю взволнованную окрестность Князь Барятинский был его ближайшим помощником. За осень было усмирено все окрест. В декабре и январе усмирены были Пенза и Тамбов, а там города и села стали сдаваться один за другим.

   Волнение, принявшее ужасные размеры, было задавлено в течение зимы.

   По весне сдалась Астрахань, больше всех служившая притоном разбойникам, и, наконец, в июне семьдесят первого года в Москве на Красной площади, против церкви Покрова (Василия Блаженного), Стенька Разин принял казнь через четвертование после невыразимых мучений.

   Раненый под Симбирском, Стенька Разин бежал в Царицын и там лечился от ран. Потом он перебрался за Дон в свой Кагальник, мечтая по весне начать снова потерянное дело, но уже от него отшатнулись главные его сторонники, казаки.

   В апреле, подговоренные тем же атаманом стариком Корнилой Яковлевым, казаки напали на Кагальник и разорили его, а там скоро изменою взяли и самого Стеньку.

   Бунт кончился...

   Князь Прилуков возвратился в Казань и женился на Наташе. Исполняя обет, он выстроил церковь в честь Девы Марии и в ней поставил попом отца Никодима. В красивом доме при церкви поселился отец Никодим с Марковной и с ними Викентий. Князь и Наташа часто посещали их и, беседуя, вспоминали пережитые ужасы.

   Спустя три года князь и молодая княгиня ездили под Саратов и восстановили именье Лукоперовых, куда управителем перебрался Дышло.

   - Вот так здорово! - говорил он, напившись пьяным, своим соседям. - Был холопом, а сейчас что твой господин. А все милость княжая!

   И все были счастливы.

   Род Прилуковых дал немало славных деятелей, и последний из рода пал одним из защитников под Смоленском в памятном году нашествия Наполеона...

  

  

   Так окончилась одна из самых кровавых страниц русской истории, с тем чтобы уже не повторяться никогда более.

   Это была последняя отчаянная попытка закрепощенного мужика сбросить с себя господское иго. Своего рода крестьянская война, с обеих сторон одинаково безобразная по своей жестокости.

   Прошло почти два с половиной столетия, как прокатилась по Руси эта страшная гроза, а народная память сохранила это время, запечатлев его для потомства в ряде легенд, воспоминаний и целом цикле "разбойничьих" песен, где с любовным почтением поминается имя батюшки атамана Стапана Тимофеевича.

   По Волге и старому, и малому известно это страшное имя, по берегам ее десятки урочищ окрещены его именем, а от Камышина до Царицына что ни бугор, то "бугор Стеньки Разина".

   Есть даже предание, что он жив до сих пор.

   Одни говорят, скитается он по лесам и долам, другие - что сидит он в глубокой пещере и тяжко мучается.

   Два змея сосали его и день, и ночь. Но прошло сто лет, и отлетел один змей, через сто лет отлетел и другой, и, когда грехи на земле умножатся, люди забудут, что они братья, подымется опять страшный Разин и пойдет грозою по Святой Руси...

   "Стенька, - говорит легенда, - это мука мирская! Это кара Божья! Придет он, непременно придет и станет по рукам разбирать... Нельзя ему не прийти. Перед Страшным Судом придет... Ох! Тяжкие настанут времена... Не дай, Господи, всякому доброму крещеному человеку дожить до той поры, когда придет Стенька!"

   Не дай, Господи!

  

   1901