Зарин Андрей Ефимович - Кровавый пир

лобы.

   Василий вышел, взял Кривого с Дубовым и осторожно перебрался на другую сторону рва. На каждом шагу они натыкались на мертвых и раненых. Раненые стонали и вопили, но Василий ничего не мог разобрать в темноте. Ему становилось жутко.

   - Уйдем! Ну его! - сказал он. Они пошли прочь и стали спускаться к реке.

   - О-о-ой! - раздалось под ногами Василия. Он нагнулся.

   - Кто? - спросил он тихо.

   - Брат, пособи! Не дай умереть, - простонал в темноте хриплый голос.

   - Что с тобою?

   - Со стены упал, - хрипло ответил раненый, - ногу сломал, видно!

   - Из города? - еще тише спросил Василий.

   - Дворянин!..

   - Волоки его, атаман! - вдруг раздался голос Кривого над самым его ухом. Василий вздрогнул. Убить в бою, отомстить за свои обиды. Так! Но взять раненого и вести его к атаману для спроса... он задрожал.

   Но Кривой и Дубовый уже подхватили раненого и волокли в посад. Василий, опустив голову, шел за ними.

   Словно у голодного волка вспыхнули у Разина глаза, когда он увидел раненого.

   - Положите его! - приказал он. - Да позовите двух хлопцев!

   На зов вошли два казака

   Раненый, слабо стоная, лежал на полу горницы; сломанная нога его казалась бревном.

   - А ну, плесните ему воды! - сказал Разин. Казаки плеснули из ковша. Раненый открыл глаза

   - Где я?

   - А где надобно, друже, - усмехнулся Степан, - у вора и разбойника, Стеньки Разина!

   Лицо раненого исказил страх; он вскинул рукою, словно заслоняясь, и опять лишился чувств.

   - Плесните-ка на него!

   Раненый очнулся.

   - А ну, друже, скажи: много у вас разных людей в Кремле?

   Раненый молчал.

   - Потяни его, казаче, за ногу!

   Казак грубо наступил на сломанную ногу. Словно от электрического удара, раненый вздрогнул и почти сел. Потом запрокинулся снова.

   - Ну, много людей?

   - Десять тысяч!

   - А ну еще, казаче!

   - Пять! - закричал пытаемый.

   - А кто? Ты, казаче, держи ногу, держи!

   - Четыре приказа стрелецких да иных прочих с полтысячи.

   - А кормов много?

   - Не знаю!

   - Э, да ты, хлопче, упрям!. Неси-ка сюда лучины, казаче. Мы его огнем!..

   Василий выбежал из избы и закрыл лицо руками. До него донесся пронзительный вопль. Василий зажал уши и пустился бежать от избы...

   Когда на заре он возвратился к ней, у входа лежала какая-то безобразная окровавленная масса. Василий с ужасом отвернулся.

   Стенька Разин вышел из избы с Фролкой.

   - А! - приветствовал он Василия. - Пойдем валы смотреть!

   Что-то непобедимое было в нем, потому что Василий против воли повернулся и пошел за ним следом.

   Стенька медленно обошел вокруг города и задумчивый вернулся в избу.

   - Вот что, братцы, - сказал он, - пес вчера правду сказал: поломаем тут зубы мы. Ишь ведь, как укрепились! Да ништо! Возьмем тогда отсидкою. Теперь так - нонче же вокруг вал нарыть, да повыше! И на него пушки втащить. Это раз! А другое - острог укрепить надо. Это ты, Ивашко, сделай, а ты, Фролка, вал и пушки! Чтобы вскорости и зачать дело.

   Он был мрачен как туча и бросил пить.

   Целые дни он ходил по посаду, поспевая везде, указывая, где ставить пушки для осады, где копать рвы для защиты.

   - Иди казаков считай, а холопьев этих брось! Их все едино много. Отобьются - и в поле!

   А холопы все шли и шли к Стеньке Разину.

   Словно саранча они облепили Симбирск, наводнили окрестности, голодные, оборванные, с жаждою боярской крови.

   Защитники Симбирска спали посменно, да и то не сходя со стен и башен. Милославский был всюду: в городе он утешал женщин и детей, на стенах ободрял воинов.

   - Немного, немного, а там из Казани подойдут! - говорил он. - Как мы их отбили-то, ах!

   - Боярин, глянь-ка, что делают! - указал ему на другой же день стрелец.

   В посаде шла возня. Холопы и посадские рыли и тащили землю, накидывая ее кучами за рвом.

   - Ишь, собаки, вал мастерят! - сказал боярин. - Пожди немного, а на вал пущать их не будем.

   - Ей вы, скоморохи! - закричали из посада казаки. - Вам дворянин поклон шлет.

   И один казак, подъехав к краю рва, поднял на копье голову замученного дворянина.

   - Корнеев! - воскликнули узнавшие голову.

   - Упокой, Господи! - крестились на стене. Милославский перекрестился и вздохнул.

   - Каждому своя доля, - сказал он, - из Саратова бежал сюда за смертью. Сбей-ка, Антоша, вот этого! - приказал он стрельцу.

   Тот взял ружье, фитиль и положил ружье на козлы. Долго он наводил тяжелый ствол, потом приложил фитиль, и выстрел грянул. Казак свалился с коня.

   - Бьют! Наших бьют! - заревели в посаде. Толпа воров кинулась к трупу товарища.

   - А ну-ка из "польки"! - приказал воевода.

   Пушкарь приложил фитиль к заряженной пушке, названной "полькой", потому что она была отбита от поляков, и ядро с громом полетело в посад. Раздались вой и крики.

   - Это поминки по Корнееву, - сказал воевода, сходя с башни.

   Стенька торопился с возведением валов, и однажды утром Милославский вдруг увидел перед собою пушки. Он скорбно покачал головою.

   - Ой, братцы, зеву дали! Теперь много хлопот будет! Стреляй, стреляй, Ермилыч!

   - Бум! - раздался выстрел, но ядро зарылось в землю.

   - Бери выше! - сказал воевода.

   Стенька Разин выскочил из избы на выстрел.

   - Зачали! Ребятки, вали! - закричал он исступленно, бросаясь на вал.

   Начался приступ. Казаки палили из пушек, закидывали ров сеном, перебегали на другую сторону и лезли на стены. Бросали с вала в город пучки соломы с зажженною серою, зажженные смоляные шары и ревели свой клич.

   - Нечай!

   - С нами Бог! - отвечали осажденные и неспешно делали свое дело. На пушечные выстрелы отвечали пушечными выстрелами, гасили в городе начинавшиеся пожары и отбивали приступы.

   Со стен опять летели на головы тяжелые коты, сыпались кирпичи и камни, лились потоки кипятку, смолы.

   Дым окутал городские стены. В дыму невидимо летали стрелы башкирцев и татар, раздавались крики, стоны, проклятия.

   Стенька метался по всему валу.

   - Нечай! - кричал он, ободряя холопов и казаков, которые все перемешались, и в исступлении рубил саблею бегущих назад.

   Всеми овладело безумие. Фролка с расцарапанным лицом пятый раз лез на стену по приставленной лестнице и опять отступил, опрокинутый и разбитый. Он едва увернулся от кота, который упал на самую середину лестницы и с грохотом сломал ее.

   Василий Чуксанов, опьянев от битвы, со своею сотнею ломился в ворота. Стрельцы осыпали смельчаков пулями, а они все таранили. Вдруг грянул "тюфяк". Народ разбежался, шесть человек корчились в предсмертной агонии. Василий побежал созывать расстроенный отряд.

   Волдырь бился у башни, стараясь подложить под нее мину, но его сотня редела и редела. Еремеев на валу распоряжался поджогом.

   И все не вело ни к чему перед упорством осажденных. Вера в правоту дела поддерживала их. Среди стонов, проклятий и пальбы священники ходили по стенам и башням, кто с крестом, кто с иконою и взывали:

   - Постойте, воины, за церковь Христову! Владычица да поможет вам!

   Милославский, не суетясь, поспевал везде, и бой кипел, гибельный для воров, славный для защитников. Груды тел окружили подножие стен и пяти башен; груды трупов запрудили ров, в котором уже не видно было воды, а алела только свежая кровь.

   Наконец наступила ночь, и Разин прекратил бой.

   - Ништо, воевода! - закричал он, когда стих шум боя. - Висеть тебе на самой колокольне!

   - Холопы все дело портят, - с яростью говорил он, - только без толку мечутся...

   Милославский позвал к себе дворянина Гультяева.

   - Петр Самойлович, - сказал он ему, - хочешь ли сослужить службу Святой Церкви, государю и нам всем?

   - Чего спрашиваешь? - обиделся Гультяев. - Никто из нас не откажется всю кровь отдать. Прикажи!

   Милославский обнял его.

   - Друг, к смерти тебя готовлю! - сказал он дрогнувшим голосом. Гультяев побледнел.

   - На том крест целовал! Говори, боярин, что надобно?

   - На Казань! Крепко скажи князю Урусову, что нам смерть. Вскорости конину есть будем, а там умирать. Грех на его душе будет. Кругом сила. Долго ли держаться можем. Моли о помощи! Не послушает - на Москву скачи. Мы помрем честной смертью, а ты перед царем оправдай нас!.. Если доберешься, - тихо прибавил он.

   Гультяев встряхнул головою.

   - Прощай, боярин! - сказал он. - Про одно просить тебя буду. Я уйду, с женкой прощаться не стану. Вопить будет. Так, коли умру, будь ей и сынишке моему защита!

   - За отца буду! - торжественно ответил воевода и обнял Гультяева. - Пожди, тебя поп благословит!

   Священник тихо прочел молитву, благословил иконою Гультяева и трижды поцеловал его.

   - Славен будет твой подвиг! - сказал он нежно. Гультяев взошел на стену, и там с нижнего яруса башни его спустили по веревке...

   Стенька Разин был темнее ночи. Теперь он снова запил, запил мрачно, угрюмо, как разбойник перед убийством, и в пьяном виде нередко чинил кровавые расправы над посадскими.

   - Воры, боярские приспешники! - кричал он на них. - Нет чтобы ворота мне открыть, поджог сделать! - и он крестил их саблею.

   Даже Фролка и Волдырь вздрагивали теперь от его исступленных криков, и только Чуксанов был спокоен подле него, спокоен потому, что не замечал его даже, в часы бездействия весь уходя в свои думы о Наташе.

   Разлюбила или нет? Эта мысль была страшнее, чем любить или не любить для робкого влюбленного.

   "Убью", - думал он, злобно стискивая кулаки, но через минуту чувствовал, что убить ее он не сможет, что вся жизнь его в одной ней.

   Глубокая, сосредоточенная натура, он мог полюбить только один раз. Раз - и на всю жизнь.

   - Васька, - сказал однажды Фролка Чуксанову.

   - Что?

   - Скажи Степану, что от Казани помочь идет!

   - А ты что же?

   - Я? А черт его знает: с пьяна еще зарубит, - откровенно сознался Фролка, - вон и Ивашка боится.

   - Верно! - подтвердил Волдырь. - Помню, на Хвалынском море. Скажи ему Петрусь Бондарчук, что шах на него своего пашу выслал, - он его - раз саблей, только и жил!

   Чуксанов улыбнулся и пошел в избу к Степану Разину.

   - Вася, - ласково подозвал его Стенька, - садись, пей со мной! Те свиньи все разбрелись. Боятся, видно! - он криво усмехнулся. - Так-то! Будь мне неудача, все в стороны пойдут. Я уж их знаю. А ты? - он исподлобья глянул на Чуксанова.

   - Я везде с тобою. Куда мне деться, - просто ответил он.

   - И на плаху?

   - Коли Бог приведет; а вот что, атаман! До плахи-то нам еще пооберечь себя надобно, - серьезно сказал он.

   Разин поставил на стол чару.

   - А что? Слышал разве что?

   Василий кивнул.

   - Бают, из Казани помочь идет!

   - Кто сказал? - отрезвев сразу, спросил Разин.

   - Волдырь, Фрол!

   - Зови!

   Они вошли тотчас и заговорили.

   - Идет, идет, батько, ведет войско князь Барятинский!

   - Водою?

   - Сушею, сказывают! Тут чуваши прибегли. Он их разбил. Которых повесил, остальных с собой привел. Потом опять мордва прибежала. Тоже бой шел. Сказывают, близко!

   Разин весело тряхнул головою.

   - Вот чего ждал я! - воскликнул он. - Мы им покажем! Есть у них шестьдесят тысяч? А? А у нас - вот они! - и он махнул рукою.

   Все разом ожили. Бодрость атамана влила в их сердца уверенность.

   - С тобою не пропадем! - сказали они весело.

   - Били мы их, государевых слуг, - хвастливо сказал Стенька, - не бойсь! И Барятинский на суку покачается!.. Пошли в степь татар. Пусть высматривают и обо всем сказывают.

   Он на время прекратил беспрерывные приступы и занялся укреплением острожка: окружил его еще одним рвом и укрепил пушками.

   - Холопы да мордва вся это в поле останутся, - объявил он, - пусть там побьются в случае чего.

   - Струги-то тоже держать в исправности надоть. Ты, Еремеев, огляди их!

   Милославский с удивлением глядел на суету в посаде. "Али еще что удумали?" - с тревожной тоскою думал он. Положение осажденных уже становилось ужасным. Почти месяц бились они с ворами день в день, не зная отдыха. Пушки Стеньки Разина успели попортить стены, подбить "польку", убить немало людей.

   Небольшие запасы провианта были уже уничтожены. Милославский кормил крошечной порцией сухарей и конским мясом и воинов, и немногих жителей. Появилась цинга.

   "Еще неделя - и конец!" - думал он с тоскою и готовился взорвать стены, а с ними и своих воинов.

   Теперь же казаки вдруг прекратили всякие наступательные действия, даже не подъезжают под стены переругиваться, как делали раньше. Милославский запретил даже спать по ночам и всюду усилил стражу.

   - Жду от них чего-либо нового, - говорил он всем.

   Каждый день Стенька Разин получал от татар сведения о движении князя Барятинского. Он двигался медленно, потому что вокруг сновали шайки воровских людей, взбунтовавшихся холопов, мордвы, черемисов, чувашей, с которыми приходилось биться.

   Наконец он совсем приблизился к Симбирску, до которого оставалось только две версты. Разин встрепенулся.

   - Теперь мы его и побьем! - весело сказал он и приказал готовиться к бою.

   Длинной лентой разместил он холопов и весь пришлый люд, в середине стал сам с казаками и велел двигаться.

   С башен Симбирска вдруг увидели драгоценную помощь.

   - Наши! Казанцы! - закричали сторожа.

   - Наши пришли! - понеслась радостная весть по стенам.

   Милославский вбежал на башню и, увидев стройные ряды войск, упал на колени и поднял руки.

   - Благодарю Тебя, Боже мой! - прошептал он, и радостные слезы катились по его исхудавшему лицу.

   Он приказал тотчас радостно звонить в колокола и священникам облачиться в светлые ризы.

   А Стенька Разин со своим сбродным, несметным полчищем быстро, как лавина, несся на войско князя Барятинского...

  

  

   - Вот так здорово! - заявил со смехом Дышло, входя в холопскую избу. - Слышь, ребятки, князь приказал людей собрать Поведет их на вора Стеньку Разина!

   - Да ну? Врешь! - заговорили холопы. - Для ча идтить ему, коли и здесь хорошо?

   - Не бойсь! - сказал один из них. - Степан Тимофеевич сам сюда вскоростях пожалует!

   - Ах, язви тебя язва! - закричал на него Дышло. - Ты такие слова говоришь? Миколка, Ванюшка, возьмите его да тридцать плетюков ему, собаке! Пожди, - погрозился Дышло, - ужо князю доложу!

   - Чего ж это ты, Степан! - завопил обмолвившийся неосторожным словом. - Побойся Бога! Я так! Братцы, попросите!

   - Я те задам так! Знаю! Волоките его, что ли! - грозно крикнул Дышло, и два холопа тотчас подхватили своего брата и потащили драть плетьми.

   Дышло сразу успокоился и, сев, сказал:

   - Я знаю, почему он идет!

   - Почему? Скажи! - пристали холопы, а некоторые - что постарше, стали упрашивать:

   - Ну, ну, Степушка, почему?

   Дышло кивнул, и все замолчали.

   - Потому, милые вы мои други, что у него зазнобушка там есть, под Саратовом. Как прослышал он, что вор-то Саратов взял, так и засуетился. Воеводу просил войско дать. Воевода не дает. Так он: на ж тебе!..

   - О-ох! - загудели холопы. - Да где ж это нам, к примеру, и супротив его пойти. Забьет, и все!

   - Уж это там от Бога, - сказал Дышло, - а велел, и все тут! Только не сказал еще сколько и опять: пешими или конными. Може, и на вотчину спосылать придется.

   В то же время, как Дышло объяснялся с холопами, князь Прилуков сидел в терему у ног своей матери и говорил ей:

   - Матушка, милая, и не неволь! Сердце мое изболело; места не нахожу. Говорил же я тебе, сколь полюбилась она мне, а словами, матушка, того и не выскажешь! Взяла она душу мою, сердце мое приворожила ровно. И думаю я теперь, что с ними? Пришел вор туда, поместья разорил, город взял. Что с нею? Может, убили ее, может, еще что хуже сделали. Сил нет, матушка! Не неволь! Поначалу я князя Петра Семеновича просил рать мне дать. Куды? Он со своими стрельцами сидит, а вокруг пропади пропадом. Князь Юрий Андреевич его корит, а ему хоть бы что! И решил сам идти, матушка!

   Княгиня плакала, но не смела перечить своему сыну. Она только жалостливо причитала:

   - Покинешь ты меня, Алешенька, одну, сиротливую. Проплачу я свои оченьки. Ночи-то темненькие, дни светлые только и буду проводить, что по тебе тоскуя. Не мне удержать тебя. Господь с тобою и Его силы небесные! Только думала я умереть, на тебя глядючи.

   - Пожди! - с улыбкою тихо ответил ей князь. - Может, я тебе и невестушку привезу с собой. То-то радостно будет. Еще внуков, матушка, покачаешь!

   Он встал и нежно поцеловал мать свою.

   - Прости, - сказал он. - Я еще к князю наведаюсь!

   Он вышел, а княгиня покликала девушку и велела ей сказательницу прислать.

   В горницу вошла маленькая старушка с толстым красным носом и слезящимися глазами. Она поклонилась княгине поясно, тронув пальцами пол, и, кряхтя, выпрямилась.

   - Бог с тобой, Бог с тобой, Марковна! - жалобно сказала княгиня. - Сядь-ка ты, старая, да скажи мне сказку. Смутно мне. Ближе, ближе! Вот так! Я тебе велю настоечки подать.

   - Про что ж, матушка-княгинюшка, рассказать тебе? Про Ивана ли царевича, али про татар лихих, али про Царевну прекрасную и змея Горыныча?

   - Про что хочешь, Марковна, только бы жалостливое. Плакать чтобы надо было...

   - А и было-то, приключнлося, - начала нараспев рассказывать Марковна, монотонно качая головою, - в государстве тридесятом, при славном царевиче Еруслан Лазаревиче. Как при ем, при царевиче...

   Княгиня прижала ладони к глазам и, слушая, горько плакала...

   Князь сел на коня и проехал к окольничему, князю Юрию Андреевичу Барятинскому.

   Барятинский встретил его радушно.

   - А, Алексей Петрович, - сказал он. - А я за тобой посылать хотел! Ну и ладно, что сам приехал.

   - А что?

   - Да ты, слышь, задумал один на вора идти. Так пожди малость: я тебе полк дам!

   Князь потупился.

   - Ждать-то уж больно долго, Юрий Андреевич! И то душе совестно.

   - Полк дам зато. Пойми! Ты пойдешь, Данило, а я над вами воеводою!

   - Да ну? - недоверчиво спросил Прилуков.

   - Верь! Князь уже пообещал. Теперь не попятится...

   Действительно, воевода казанский, князь Петр Семенович Урусов, нерешительный и робкий человек, наконец сдался на просьбы князя Барятинского.

   Когда с письмом от боярина Милославского приехал Усамбеков, князь только руками развел.

   - Уж эти мне воеводы, - заворчал он. - Всем пришли помочь! А свои на што? У меня тоже не Бог весть что за рать стоит. Казаков тысяча, так казак вор, он сейчас к Разину перебежит; да стрельцов, может, восемь, десять тысяч, и все. А какое мое воеводство? То-то!

   - Боярин наказал слезно просить тебя. Вору нашего Симбирска не миновать. Помоги нам, и вора не пустим дальше. Тебе и покой, и честь!

   - А ну вас! - рассердился князь. - Честь! Честь! Разделю войско - и вас побьют, и меня возьмут. Не дам! Чего, право?..

   Усамбеков, печальный, вышел от воеводы и прошел войсковому начальнику.

   Князь Барятинский только усмехнулся:

   - Ах ты, милый человек, да что ж я сделаю. Я князю-то в кои поры говорил, когда Астрахань взяли! Тогда. А ему что? Не могу, боязно! Только и речей.

   - Пропадем мы, княже!

   - Идите на Казань, а Симбирск оставьте!

   - Шутишь, князь, - даже обиделся посланец, - разве на то боярин и мы крест целовали?

   Барятинский покачал головою:

   - А что я сделаю? Я не волен!

   В тот же день он пошел к Урусову, но Урусов с порога закричал ему:

   - И не говори, князь! Знаю, о чем речь поведешь. А я не могу! Они чем гонцов гонять, их бы у пушек ставили. А то на! И туда, и сюда...

   Спустя неделю, на взмыленном коне, весь покрытый грязью, прискакал на воеводский двор Таруханов. Еще князь был в постели, когда стрелец сказал ему:

   - От воеводы симбирского гонец!

   - Ах, чтоб ему!.. - выругался князь. - Зови, што ли!

   Таруханов вошел и, поклонившись, заговорил:

   - Боярин Милославский, воевода симбирский меня, князь, к тебе послал. Просит помощи. Вор подошел. Людишек у нас мало, а воры кругом. Силы у него не счесть!

   - Не счесть! - закричал князь и выскочил из постели в одной рубахе. - Так, значит, мне своих стрельцов твоему боярину на убой послать? Так, што ли? Поначалу их послать, а потом Казань отдать вору? Так, што ли? Вы меня мучить хотите с боярином вашим. Не шел бы на воеводство он!..

   Таруханов тоже пошел к Барятинскому, и тот, выслушав его, нахмурился.

   - Негоже князь делает, - задумчиво сказал он, - негоже! Постой, милый друг, я с ним потолкую! А ты, чай, голоден и пить хочешь? Эй! - князь захлопал в ладоши.

   - Собери на стол, - сказал он холопу, - да позови Усамбекова. Скажи, земляк тута!

   - Усамбеков? - обрадовался Таруханов. - А мы-то боялись, как бы он назад один не поехал!

   - Да нешто я бы пустил! - ответил князь. - Так посиди пока, а я в одночасие!

   И князь ушел. Усамбеков вошел в горницу и радостно поцеловался с Тарухановым.

   Князь прошел к воеводе и стал корить его.

   - Пропадут ведь, на тебе ответ будет. Смотри, два гонца! Значит, тесно ему. Саратов отдался, Самара тоже, возьмет Симбирск - сколько ему людей прибавится! А? Ты возьми, князь, все в расчет. Одна молва о нем, что войско будет.

   Князь Урусов, толстый, маленький, только упрямо закрутил головою.

   - Пусть их, пусть! - забормотал он азартно. - Зачем, коли так, на воеводство сели? А я им не дам от своего войска. Вот! Одного стрельца не дам! И ты не проси, князь! И не проси!

   Он в волнении даже вскочил с лавки и стал бегать по горнице.

   - Ну, ин будь по-твоему! - с усмешкой сказал Барятинский. - Ты - воевода!

   - Ничего не будет! - сказал он, вернувшись домой.

   Таруханов опустил голову.

   - Значит, пропали наши! Не отсидеться нам. Ни запасов, ни людей!..

   Слезы показались у него на глазах.

   - Злодей князь ваш! - запальчиво сказал Усамбеков. - Про него на Москву отписать надоть!

   - Тсс! - остановил его Барятинский.

   Прошло еще три недели, и уже не на воеводский двор, а к князю Барятинскому пришел Гультяев. Он пришел босой, с окровавленными ногами, потому что дорогой изорвались его сапоги; одежда на нем висела лохмотьями. Он был худ, бледен и весь покрыт грязью.

   - Стой, стой! - остановил его князь. - Погоди вести рассказывать! Сперва я тебя умою да накормлю. Эй, люди!

   Князь с немым почтением смотрел на дворянского сына, когда тот рассказал ему про свой поход до Казани. Потом ужас и стыд охватили князя, когда Гультяев передал ему о страданиях осажденных.

   - Не допущу более! - стукнув кулаком, крикнул Барятинский. - Довольно! Завтра же выйду!

   Гультяев повалился ему в ноги и заплакал. Барятинский ураганом ворвался к князю Урусову.

   - Ну вот, - заговорил он, - в Симбирске уже конину едят, цингой болеют, защищаться не могут. Воевода прислал еще гонца. Он едва прошел меж воров. Дашь или не дашь помочь?

   Урусов растерялся:

   - Как же это?.. Так сразу...

   - Дашь или не дашь? - повторил князь.

   - А не дам! - ответил Урусов.

   - Тогда я сам возьму и пойду на Симбирск, а в Moскву государю челобитную пошлю. Не могу я, - вдруг закричал он, - сидеть, коли людям конец приходит! Не могу!

   Урусов совсем опешил. Князь немалое лицо. Царский окольничий! Поди с ним! Еще правда на Москву пошлет, тогда не оберешься худа.

   - Ну, ну, - примирительно сказал Урусов, - дадим подмогу. Сколько дать, да с кем, да когда идтить?

   - Завтра идтить, - ответил князь, - а пойду я, да брат Данила, да князь Прилуков. И возьму четыре полка, да две пушки, да казаков триста!

   - А я с чем останусь? Побойся Бога! - закричал Урусов и опять ласково заговорил: - Пожди до завтра. Сосчитаем и все по-хорошему сделаем. А послезавтра пойдешь!

   - Ну, ин будет по-твоему! - согласился князь. - Чур, от слова не пятиться...

   Князь Прилуков больше других радовался этой вести и веселый вернулся домой после беседы с Барятинским.

   - Готовься, - сказал он Дышлу, - завтра в поход идем!

   - Да я еще и людей не набрал!

   - И не надо! Князь мне полк дает, да еще с собой три поведет, да пушки, да казаков.

   - Вот так здорово! - радостно воскликнул Дышло. Сборы были недолги.

   Княгиня отстояла с сыном раннюю обедню, благословила его образом, и на другой день в полдень князь уже ехал впереди своего полка далеко от Казани.

   Трудно было идти князю Барятинскому.

   Все вокруг горело огнем. Пространство между Окою и Волгою до самых степей саратовских, от Рязани до Воронежа - все волновалось как море в бурю. Холопы жгли усадьбы, вешали помещиков, сбирались шайками и брали города. На север от Симбирска поднялись язычники, сами даже не зная чего ради, и нестройными толпами шли к Стеньке Разину. Окрест все ему подчинилось. Города: Алатырь, Корсунь, Кумыши, Арзамас, Саранск, Пенза, Цивильск, Чебоксары, Козьмодемьянск, Ядринск и множество других, более мелких, все уже расправились с воеводами и приказными, ввели казачество и поставили атаманов. Как вода в половодье, мятеж разливался все дальше: и уже по Москве ходили воровские прелестники, говоря: "Идет, идет батюшка, Степан Тимофеевич!". Даже в тихих монастырях побывали воры и мутили Соловецкий монастырь, забредали в Белозерскую пустынь, смущали самого Никона.

   А в это время сам Стенька Разин тщетно бился из последних сил взять Симбирск, а Барятинский спешно шел со своим войском на его воровские шайки.

   По дороге то и дело попадались нестройные толпы мятежников, заграждая дорогу.

   - А ну-ка, Алексей Петрович, - слал на них Барятинский князя Прилукова, и тот одним натиском рассеивал их. В другой раз князь посылал брата своего Данилу, иногда сам бил, но эти схватки отнимали дорогое время.

   - Поспеем ли? - тревожно спрашивал он у Гультяева, который ехал с ним вместе.

   - Помилуй Бог, ежели запоздали! - в ужасе отвечал Гультяев, и все за ним повторили "помилуй Бог"!

   Наконец появились и воровские казаки на пути.

   - Други, воры близко! - объявил войску князь, и все повеселели. Один из казаков достал языка.

   - Сила вся у Симбирска, - сказал он, - города еще не взяли, и батюшка о тебе тревожится. Готовиться зачал.

   - Так не взяли Симбирска? - радостно воскликнул Гультяев. - Слава Богу!

   - Аминь! - подтвердил Барятинский. - Завтра бой дадим. А сегодня роздых сделаем.

   Несомненно в нем был дух истинного полководца, потому что войско оживало только от одного его слова, и теперь, когда князь объехал все полки, увещая постоять за государя и веру православную, все в голос отвечали:

   - До самой смерти побьемся!

   - Помните, други, что там, в Симбирске, наши братья страждут. В гладе и бессоннии борются они с вором и не уступают ему ни пяди стен своих. Выручим же их!

   - Вызволим! Выручим! - кричали кругом. Князь позвал в палатку старших начальников.

   - Пойдем дружно, - сказал он, - я с двумя полками пешими в середине стану и пушки возьму с собою. Ты, Данило, возьмешь полк и казаков и на правую руку от меня крылом станешь, а ты, Алексей Петрович, со своим полком и тоже казаками - на левую руку тоже крылом. Так и пойдем!

   Наутро князь выстроился и двинул войско.

   - Идут! - вдруг закричали передовые отряды.

   - Стой! - приказал князь.

   Войско остановилось верстах в двух от стана Разина. Князь поехал по рядам.

   - Други, - говорил он, - стойте смирно. Воры бежать на нас будут, стойте, а как подойдут совсем близехонько, так и хватайте.

   - Вы кольцом охватите! - приказал он Даниле и Прилукову. - Я воров на себя приму, а вы с боков!

   А Стенька Разин, уже выстроив свои полчища, несся на небольшое войско князя Барятинского. Силы действительно были несоразмерные. У одного до пятидесяти тысяч, а у другого шесть! Но эти шесть были уже обучены европейскому строю, знали команду, могли исполнять эволюции и видели поляков и шведов.

  

  

   - Вот так здорово! - восклицал Дышло. - Гляди, князь, как садят.

   Князь Прилуков стоял на левом крыле со своим полком и казаками, горя нетерпением скорее броситься в бой. Подле него, кроме Дышла, стояли два есаула и стрелецкий голова с тысяцким.

   Полчища Стеньки Разина действительно "садили". Вначале двинулись они всей грозной массою, с казаками в середине, но с каждым шагом линия их строя ломилась. Казаки выдвинулись вперед и с тяжелым топотом мчались на недвижно стоящее войско Барятинского.

   Ближе, ближе... Среди пыли уже стали видны лохматые шапки, чубы и красные рожи.

   - Нечай! Нечай! - заревело вокруг все воровское войско и уже готово было обрушиться на князя.

   Прилуков замер. Казалось, сейчас промчится эта масса через все войско, как по чистому полю, а войско Барятинского все стояло недвижно.

   Вот уже между ними всего сажен пятьдесят.

   - Раздвинься! - крикнул князь. Послушное войско раздвинулось. Жерла пушек показались за ними, и раздался оглушительный залп.

   Воровское войско разом смешалось. Убитые и раненые попадали на землю, испуганные кони взбесились.

   - Я вас, псы! - заревел Стенька, видя, что казаки хотят отступить. - Вперед!

   - Нечай! - с остервенением закричали казаки. Князь отдал приказ.

   - Бей их! С нами Бог! - огласилось войско криками, и стрельцы стремительно кинулись навстречу и - сшиблись.

   Люди перемешались в одну кучу. Казаки воровские бились на конях, но потом спешились. Пищали и луки были брошены в сторону, люди схватились врукопашную и бились мечами, саблями, ножами, тяжелыми шестоперами, кистенями и чеканами. Нестройные массы мордвы, холопов, чувашей валили, как саранча.

   - Бей! - закричал Прилуков и со своими казаками врезался в эти массы. Стрельцы двинулись за ним.

   - Бей! - кричал Данило, врезаясь в кучи людей с правого фланга.

   - Вот так здорово! - рычал Дышло, махая своею тяжкою секирою по головам и плечам почти безоружных холопов.

   Вдруг острая коса ударила по задним ногам его лошади. Лошадь сразу осела.

   - Ну ж я вам за это! - заревел озлобленный Дышло, спрыгивая с коня, и еще губительнее стал махать секирою. Она свистала в воздухе и, разбивая головы, казалось, ни на мгновение не задерживалась в своем стремительном движении,

   Стенька Разин метался как безумный.

   - Ах, псы! - ругался он на холопов. - Вперед! Чего пятитесь? - и бросался впереди них с саблею в руке.

   - Фрол, Василий! - кричал он в схватке, наталкиваясь на них. - Идите в зады, не давайте голытьбе бежать! Смотрите! Ах!

   Но сбитые, перепуганные мужики, глупая мордва уже дрогнули и побежали, увлекая за собой казаков.

   - Я вас! - закричал Разин в исступлении. - Вперед! Нечай! Ах!

   Пищальная пуля ударила его в ногу, и он свалился.

   - Вот так здорово! - ревел Дышло, махая уже обломком секиры и наскакивая на Разина.

   - Бей!

   - Нечай! - Разин махнул саблею, но Дышло защитился палкою секиры и, остервенясь, обхватил своими могучими руками Стеньку Разина. Они покатились по земле.

   - Я тебя, вора! - зарычал Дышло. Разин, страдая от раны, уже терял память.

   - Ратуйте! - крикнул он пробегавшим казакам. Василий с разбега ударил Дышла ручкой пистолета.

   Тот покатился. Василий поднял Разина и понес.

   - Атамана схватил! Тут он! - заорал Дышло, вскакивая на ноги, но Разина уже окружили казаки и скакали с ним к посаду.

   Нестройные толпы воров бежали во все стороны.

   - Одолели! - радостно сказал Барятинский, осеняя себя крестным знамением. - Алексей Андреевич, бери людей, иди в город. Чай, измаялись там!

   Прилуков взял симбирских гонцов и со своими казаками поскакал в город.

   Смятенные воры сторонились его, разбегаясь в поля и к Волге.

   Ворота города раскрылись, и князь въехал.

   Звон колоколов огласил воздух.

   - Братцы, милые! - кричали осажденные. Милославский обнял Прилукова.

   - С нами Бог! - сказал он растроганно. - Видно, сжалилась над нами Царица Небесная! Что медлили?

   - Нас воевода не пускал. Если бы не твой последний гонец, и вовсе бы не пришли. Да уж тут Иван Богданович осерчал.

   - Ужо про Урусова отпишу! - гневно сказал Милославский и прибавил: - Прости, князь, честить тебя нечем. Сами конину жевали, а ты, чай, такой едой погнушаешься!

   - Князь сейчас сам к тебе жалует!

   Войско Барятинского уже двигалось к кремлю и скоро стало под самыми его стенами, лицом к Волге.

   Стенька лежал в избе, и Фролка с Волдырем распоряжались за него. Они спешно перевели свой обоз ближе к Волге, лицом к лицу с врагом.

   Стенька не отпускал от себя Чуксанова. Глаза его горели злобным огнем.

   - Ништо, - говорил он, - это нам вполбеды! Теперя они спокоятся, а мы в ночь нападем и возьмем кремль. Скажи только Ивашке, чтобы больше снарядов запасли. Зажечь стены надоть! Тоже! - через минуту говорил он. - Думают, тут и все! Нет! Со мной еще биться надоть! Еще подрыгают воеводы у меня на виселицах!

   Он говорил без умолку. Перевязанная рана его горела, но он не чувствовал боли и весь кипел жаждой мстительной победы.

   - Эх, ночка бы скорее, ночка! Ивашко! Скажи молодцам, чтобы готовились! Пусть мои казаки море Хвалынское вспомнят, как мы пашу били! А холопье это саблями гоните, плетюхами! Чего они, сквернецы, корежатся!..

   И ночь спустилась.

   Стенька Разин с перевязанной ногою сел на лошадь и двинулся на кремль.

   С небывалым остервенением кинулись казаки на приступ, но Барятинский не дремал и встретил их пушечным залпом.

   Холопы, мордва, черемисы сыпались как саранча. Казаки ломил