Зарин Андрей Ефимович - Казнь

крыто, хлеб они уже засеяли, а пока берут от нас задатки и кормятся.

   - А тиф есть?

   Весенин слегка поднял плечи.

   - Это есть, хотя и не так сильно, как в других уездах.

   - Мне можно будет помогать им?

   - Тифозным? Нет. Там и доктор, и фельдшер, и сестра, но если вы хотите работы в деревне - у нас всегда ее достаточно.

   - И вы мне поможете? - глаза Веры заблестели. Весенин радушно засмеялся и кивнул головою.

   - А пока вы мне за это стакан чая. Вот и папаша идет!

   - По рюмке водки сперва! - сказал Сергей Степанович, входя и садясь к столу.

   - Можно!

   Весенин налил водку, и они выпили.

   - Так вы завтра же к Долинину, - заговорил Можаев, беря с блюда кусок рыбы, - и уж постарайтесь к его приезду все оборудовать.

   - Да уж устроим!

   - То-то! А там и за работу! - Он с оживлением заговорил о будущей фабрике. Весенин поддерживал беседу, отвечая на всё его вопросы четко, быстро, но со своею неизменной усмешкою, которая скользила по его губам.

   Вера налила чай и не столько слушала, сколько смотрела на собеседников. Она глубоко уважала обоих, считая их самыми умными и самыми честными из всех окружающих людей.

   Весенин давал ей первые книги, отец выучил ее уважать человеческое достоинство, невзирая на сословные предрассудки. В их ясных, практических умах было столько поэзии, и широта их взглядов была так очевидна, что Вера издавна всех литературных героев соизмеряла с ними.

   Она совершенно углубилась в свое созерцание, так же как отец с Весениным - в разговор, когда вдруг до ее плеча дотронулась рука ее мачехи. Она вздрогнула от неожиданности и, быстро встав с места, пересела на другой стул.

   Елизавета Борисовна опустилась на хозяйское место, и, казалось, ничто не изменилось за этим столом. По крайней мере, когда Весенин попросил еще стакан чая, он ничуть не изумился, увидев вместо Веры ее мачеху...

  

  

   Ясный жаркий день сменил грозовую ночь.

   Было двенадцать часов, и город казался вымершим. Служащие люди сидели в кабинетах, в конторах, в присутствиях, прочий люд прятался от жары.

   Сразу нельзя было разобрать, к какой категории населения принадлежал Антон Иванович Грузов. Внешность его была довольно забавна: когда он сидел, он казался человеком небольшого роста, но стоило ему встать, как поражал ростом чуть не великана, так длинны были его ноги в клетчатых брюках. Лицо его было бы обыкновенно, если бы не огромный красный нос и не вытаращенные глаза, глядевшие с некоторою назойливостью.

   Он сидел за столом, заваленным бумагами, в комнате, перегороженной перилами на две половины, и внимательно рассматривал в зеркало ту часть лица под носом, на которой обыкновенно у мужчин в зрелом возрасте всегда есть какая-нибудь растительность; но у Антона Ивановича ее не замечалось вовсе; на подбородке же росли длинные негустые волосы, что при его торчащих ушах и непослушных вихрах на голове придавало ему вид обезьяны капуцина.

   - Косяков говорит, брей! Что же, я буду кожу бритвой снимать, что ли? - пробормотал он и отшвырнул зеркало, глубоко вздохнув.

   Судя по всему, Антон Иванович бездельничал, но если принять во внимание, что сидел он в конторе нотариуса Долинина, у которого состоял письмоводителем, то, очевидно, он был занят, так как находился на службе.

   В это же самое время Долинин с братом сидели в столовой и завтракали.

   Николай говорил брату:

   - Я начинаю оживать. Сегодня утром я чувствовал необыкновенный подъем духа. У меня начинают складываться идеи. Еще немного - и я сяду за роман. Давно уже я не писал, - вздохнул он.

   - А стихи? - сказал Яков.

   - Ну, это я не считаю! Все равно как фельетоны для "Листка". Разве это писание? Мели, Емеля! В стихах тонкие нюансы любви, в фельетонах - вздор. Роман - только роман!

   - Ну, и давай тебе Бог, - с ласковой улыбкой сказал Яков.

   - Почта и два с посыльными, - горничная положила перед Яковом пачку писем, который внимательно прочел адреса.

   - Тебе, тебе, тебе, тебе! - сказал он и, отбросив Николаю четыре конверта, углубился в чтение писем. Николай жадно схватил конверты и вдруг замер. Ровный английский почерк женской руки показался ему знакомым. Он осмотрел конверт. Письмо без марки. "От Ани!" - чуть не сказал он вслух, и сердце его забилось радостью. Он быстро разорвал конверт, но едва пробежал первые пять строчек, как вскочил и с яростью ударил кулаком по столу.

   Яков Петрович поднял с изумлением глаза.

   - Что с тобою? - спросил он.

   - Что? Они почему-то решили меня выгнать отсюда. Читай! - и, бросив брату письмо, он большими шагами стал ходить по комнате.

   - "Милостивый государь, - прочел Яков, - Николай Петрович! В силу сложившихся обстоятельств муж мой и я принуждены прервать с вами знакомство. Лично же я прошу вас не искать со мною встречи. Уважающая вас А. Дерунова".

   Лицо Якова Петровича вспыхнуло, словно это он получил оскорбительный отказ от дома, но через мгновение прояснилось, и он сказал как бы в раздумье:

   - Это все-таки хорошо.

   Николай остановился на середине комнаты.

   - Что ты видишь в этом хорошего? Я оскорбил ее, их своим присутствием? Я сделал хоть один намек, позволил хоть один взгляд? Я ходил к ней и мучил себя, но без этой муки я не могу жить. Да, не могу! - он топнул ногою и повторил: - Чего же тут хорошего?

   - То, - серьезно ответил брат, - что ваши опасные отношения прекращаются сразу. Ты знаешь...

   - Ха-ха-ха, - прервал его Николай грубым смехом, - опасные отношения! Ах вы, ханжи! Провинциальные кроты! Опасные почему? По-настоящему она должна его бросить и идти за мною. Да, бросить! У вас тут все опасно, кроме тайного разврата. Лицемеры!

   Яков Петрович строго посмотрел на брата.

   - Брось фельетонный язык, - сказал он, - да, у нас много и разврата, и лицемерия, но тем дороже для нас чистая репутация, и, пошатнись она, ты не знаешь, с какою яростью набросятся те же лицемеры и развратники терзать ее. А ты готовил Анне Ивановне эту участь. Уже начали ходить сплетни про вас, скверные сплетни... Эх, Коля, перетерпи свою муку. Верь, и ей не легко! - ласково окончил Яков.

   Николай тряхнул волосами, как конь гривою.

   - Не могу! Ты видишь, как это письмо грубо. Она сама не могла написать его. Ее заставили. Пусть она сама мне это скажет, и я уйду!

   - Николай, что ты хочешь?! - воскликнул Яков.

   - Идти к ней!

   - Но ведь об этом все узнают! Если ее заставили, то только он, и он ее замучает.

   - Не убьет же, - нервно ответил Николай и, схватив шляпу, что лежала на подоконнике, быстро вышел. Яков с возмущением посмотрел ему вслед и подумал, отчего этот человек ни разу во всю жизнь не ставил преград своим желаниям, даже прихотям? И тут же обвинил себя...

   Николай стремительно пересек контору, почти не заметив Грузова, который радостно его приветствовал, и пошел по узкой аллейке между двумя рядами кустов крыжовника к выходной калитке. Почти у самого входа он встретил одного господина, по фамилии Анохов.

   Не будь он так взволнован, он заметил бы смущение Анохова, но теперь только мысль о свидании с Анной занимала его ум.

   Анохов сделал попытку скрыться, потом с фамильярной развязностью воскликнул:

   - А, Николай Петрович, куда стремитесь?

   - Здравствуйте! По делу! - не замедляя шагу, ответил Николай.

   Он не шел, а бежал, пока не увидел собора, а за ним кривую Покровской улицы. Здесь он вдруг приостановился. Что он будет говорить с нею? Как? Если действительно это ее письмо, ее желанье, тогда что? Он ни разу не коснулся прошлого, и, как знать, может, он ей противен?

   Краска залила его лицо, но вдруг он увидел каменный домик с зеленою крышей, и самообладание покинуло его. В несколько шагов он очутился у крыльца и позвонил. Иван отворил ему дверь и, взглянув на него, сурово усмехнулся.

   - Барыня дома? - спросил Николай.

   - Дома-с! На веранде! - ответил Иван. "Очевидно, прислуге ничего неизвестно", - подумал Николай, но если бы он обернулся и увидел недоброе лицо Ивана, смотрящего ему вслед, он бы изменил свое мнение. Он быстро прошел пустой холодный зал, столовую и остановился в гостиной, замирая от волнения.

   Через раскрытое окно он увидел ее, буквально в пяти шагах от него сидящей на дачном кресле. С книгой на коленях она устремила вдаль мечтательный взор. Нежный профиль ее лица казался нарисованным, золотые волосы короной венчали ее голову; светлое платье плотно облегало ее фигуру подростка, и если бы ее сейчас увидел художник, он нарисовал бы картину под заглавием "Мечта". Кругом было тихо, из глубины сада доносился голосок Лизы.

   Николай стоял как прикованный к месту. Нет, не "Мечтой" художник назвал бы картину, а "Грустью". Действительно, пристально всматриваясь в лицо молодой женщины, Николай заметил горькую складку подле губ; увидел, как дрогнули ее ресницы и слеза тихо скатилась по щеке.

   Он порывисто толкнул дверь на веранду.

   Анна Ивановна выпрямилась в кресле; глаза ее устремились на него со страхом. Лицо побледнело, но через мгновение его залил румянец.

   - Вы?! - произнесла она растерянно.

   Николай, взволнованный, подошел к ней; лицо его пылало, голос дрожал; он судорожно мял в руках шляпу.

   - Я! - ответил он. - Я сейчас получил от вас письмо и хочу знать, по своей воле вы написали его или нет?

   Она не произнесла ни звука. Он подошел ближе и продолжал торопливо, сбивчиво свою речь:

   - И все равно, если даже сами! Я пришел проститься, потому что не могу же я так уехать и не повидать вас! Не сказать ни слова. Нет, если так... я хочу все сказать, что еще не вылилось у меня с пера. Вы ведь читали меня? Вы знаете, вы одна знаете, чем болит моя душа... и вот...

   Анна Ивановна встала и взялась рукою за свою грудь.

   - Остановитесь! - сказала она умоляюще. - Я не должна, я не смею слушать. Бога ради!...

   В голосе ее послышались слезы. Сердце Николая защемило. Ах, он бы хотел теперь упасть к ее ногам и плакать!

   Она оправилась, но голос ее дрожал, когда она заговорила.

   - Вы были так добры, когда мы снова с вами встретились, что я успокоилась. Я боялась встречи с вами, но потом оценила вашу деликатность, и мне дорого было ваше общество. Мне казалось, вы понимаете меня и помогаете мне нести мой крест, и мне было легко с вами. Но... люди злы... нашлись, которые вспомнили старое, и мы должны расстаться... Не мучайте же меня! Помогите мне до конца исполнить мой долг!

   Кровь кинулась в голову Николая. Он резко топнул и заговорил с горечью:

   - Долг! Глупое слово, жупел, придуманный для трусливых людей! Почему это долг? А то, что диктует сердце, - чуть не подлость? Почему вы, я должны страдать, а какой-нибудь желчный пузырь, моща Кащея, наслаждаться? Вы - подчиняться, он - властвовать? Он?! Которого надо по-настоящему раздавить, как гадину!

   Она протянула, словно защищаясь, руку, он же порывисто продолжал:

   - Долг! Почему это долг? Кто предписал эти законы? Их выдумали господа для рабов, чтобы те легче переносили свист бича. Но все равно! Я хоть скажу теперь вам все, чем болит мое сердце...

   - Николай! - произнесла она умоляюще.

   Лицо его вдруг осветилось. Он приблизился к ней.

   - Николай! - повторил он. - Как говорила ты это раньше... Я мог отвечать тогда: Аня! Ах, для чего прошло это время! Но я люблю тебя; через всю жизнь одну тебя. Никого, кроме тебя! Увлечения туманили мою голову, я падал, но едва вспоминал тебя, поднимался, и силы росли во мне. Нет, мой гений, мое счастье, скажи, ты думала обо мне? - он уже взял ее руки, отнял их от ее лица и всматривался в ее синие, полные слез глаза.

   Она замерла и слушала его как в полусне, и по лицу ее струились неудержимые слезы.

   - Зачем ты плачешь? - шептал Николай, приближая к ней свое лицо. - Скажи мне, ты не забыла меня? Любишь? Как могла ты выйти за него?

   Они соприкоснулись лицами.

   - Милый, всегда, всегда...

   Он порывисто обнял ее, но в эту минуту раздался крик девочки.

   - Мамочка! Милая!

   Николай отпрянул. Анна Ивановна вдруг словно опомнилась и гневно взглянула на него, словно обвиняя его в своей слабости.

   - Мамочка! - кричала Лиза. - Там жук! Большой! Поди сюда! - она вбежала на веранду и, увидев Николая, на миг смутилась. Анна Ивановна нагнулась и страстно обняла девочку. Потом, выпрямившись, она взяла ее за ручку и сказала:

   - Ну, где жук? Пойдем! Покажи мне его!

   Сходя с веранды, она обернулась к Николаю.

   - Прощайте! - сказала она ему сухо. Николай стоял как пораженный громом.

   Вон она, вся облитая светом, движется по дорожке сада, а подле нее вприпрыжку бежит ее дочь. Вот она скрылась за поворотом и ни разу, ни разу не обернулась.

   После всего, что было только минуту назад, и - "прощайте!".

   Он вдруг засмеялся и бросился прочь из дома.

   Лицо Ивана озарилось мрачной усмешкой, когда он увидел бегущего через комнаты Николая. Он предупредительно распахнул дверь и проводил Николая взглядом, который шел по самому солнцепеку со шляпою в руке, неистово махая руками.

   - Вы это откуда? - окликнул его хриплый голос. Николай остановился и увидел Дерунова.

   - Вам что за дело? - резко ответил он, еле сдерживаясь. - И как вы смеете заговаривать со мной, вы, который...

   Дерунов невольно отшатнулся от него.

   - О, о, о, - смог только произнести он и поспешно отошел от Николая. Тот в безумии потряс ему вслед кулаком.

   Иван не успел еще затворить дверей и впустил своего барина. Дерунов, торопясь, сбросил с себя пальто, шляпу и прошел в комнаты, а оттуда в сад. Встреча с Николаем не испортила его хорошего настроения.

   Он застал в саду жену и дочь, рассматривающих жука, и весело поздоровался с ними.

   - Кто был? - спросил он.

   Анна Ивановна опустила голову.

   - Николай Петрович!

   - А! - Дерунов засмеялся скрипучим смехом. - За словесным подтверждением? Ну и отлично, отлично! - Немного помолчав, он добавил: - Завтра едешь и я тоже. Ты покуда в сад, а потом собирайся!

   Он повернулся и прошел прямо в кабинет, где присел к письменному столу.

   Через несколько мгновений он вызвал лакея и протянул ему конверт.

   - Отнесешь Елизавете Борисовне Можаевой. Лично в руки! Понял?

   Дерунов закурил сигару и прилег на диван. Мечты создавали ему сладострастные образы...

   Николай шел

   не разбирая дороги, весь отдавшийся вихрю беспорядочных мыслей. То ему казалось необходимым немедленно уехать, то снова увидеться с Анной, объясниться с ней и убедить ее бежать; мысль, что она его любит, вдруг заставляла его счастливо улыбаться, а затем лицо его искажалось злобою, и он сжимал кулаки, вспоминая встречу с Деруновым.

   - Куда летишь? - остановил его вдруг на дороге Силин, брат Анны Ивановны, товарищ Николая по гимназии. Он был в чесучовом костюме и широкой соломенной шляпе.

   Николай на мгновенье очнулся.

   - А, это ты! - сказал он рассеянно. - Здравствуй!

   - Да что с тобою? - удивился Силин. - Словно не в своем уме. Ты послушай, что я скажу тебе. Катю Морозову знаешь?

   - Пусти! - рванулся от него Николай.

   - Вот чудак! - сказал Силин. - Ну, беги. Зайди вечером к сестре. Она уезжает, - крикнул он вслед.

   Николай быстро повернул назад и в свою очередь взял Силина за рукав.

   - Куда? - спросил он.

   - В сад! - беспечно ответил Силин. - Ирод ее приказал ей завтра же ехать. Немедля! Мне велел прийти проводить ее. Самому, вишь, некогда. В Петербург едет! А знаем мы, что это за поездка!

   Николая словно закружил вихрь.

   - Что знаешь?

   Силин засмеялся.

   - Захарова, бухгалтера, знаешь? - спросил он.

   Николай кивнул.

   - Ну, так с его женой едет. Вертлявая бабенка, ну, а он любит...

   - Мерзавец! - крикнул Николай. - Я бы убил его! - И, оставив в недоумении Силина, он быстро пошел к реке. Но на пути ему попался Захаров. Терзаемый ревнивыми подозрениями, он раньше срока возвратился со службы.

   Оба взволнованные, они рассеянно поздоровались друг с другом.

   - Гулять идете? - спросил Захаров.

   - Гулять!

   - А я жену провожать. По Волге прокатиться хочет.

   - Завтра едет? - спросил Николай и зло усмехнулся.

   Захаров побледнел.

   - Завтра? - растерянно сказал он. - Я и сам не знал. Вы откуда это?

   - Дерунов завтра едет! - грубо сказал Николай и пошел своей дорогой.

   Захаров схватился за голову, потом топнул ногою и быстро побежал к дому. В дверях он столкнулся с рассыльным.

   - Тебе чего? - спросил его Захаров.

   - Письмо вот; госпоже Захаровой из банка.

   Захаров жадно схватил письмо.

   - Я передам!

   Рассыльный замялся.

   - Мне наказывали...

   - Молчи! - остановил его Захаров и стал рыться в кармане. - Вот тебе, скажи, что ей передал. Иди! - он сунул в руку рассыльному ассигнацию и быстро рванул звонок. Рассыльный с удивлением посмотрел на деньги, на барина и быстро повернулся назад, зажимая деньги в руке, словно боясь, что его вернут.

   Луша отворила дверь и впустила барина.

   - Кто? - крикнула из комнаты Екатерина Егоровна и поспешила скрыть охватившее ее разочарование при виде мужа.

   - Ах, это ты! - сказала она. - Отчего так рано? Обедать сейчас или подождешь? А я спала все время! Вот жара сегодня; ночью, верно, опять гроза будет!...

   Она болтала, чтобы скрыть свою досаду, и, наконец, совершенно сбитая с толку его молчанием, спросила:

   - Ты какой-то расстроенный? Нездоров?

   - Нет, здоров совершенно! С обедом подожди! - ответил он жене, не смотря на нее, прошел в кабинет и запер дверь.

   Предчувствие беды охватило Екатерину Егоровну. Она прижалась, глазом к замочной скважине, но ключ мешал ей видеть комнату.

   Захаров бросил письмо на стол и несколько раз прошелся по кабинету. В письме - конец его мучениям и, может быть, смерть. Он остановился. Наверное, смерть!

   Что иначе значил намек Долинина?

   Он решительно подошел к столу, разорвал конверт и бегло пробежал глазами. Подпись: "Целую тебя".

   Он перечитал письмо снова: "Радуюсь, что твой дурак согласился. Вечером приходи к своей матери; я передам тебе билет. Там же объясню маршрут. Целую тебя"., Захаров тяжело опустился на стул. Разве после этого могут быть сомнения? Смерть! Смерть!

   В дверь постучали.

   - Обед подан! - раздался голос жены.

   Его затрясло. Если он взглянет в лживые глаза этой распутницы, он убьет ее.

   - Я не буду обедать, - ответил он глухо и, перейдя к дивану, лег на него. На миг он потерял сознание.

   Вспомнилась ему его беззаветная любовь к ней, и стало жалко этой поруганной любви. Именно поруганной. Полюби она другого - было бы легче. Здесь же не может быть и речи о любви. Он стар и безобразен, но богат. Она продалась, продалась, как распутная... Он застонал, схватившись руками за голову.

   - Сеня! - послышался тревожный голос за дверью.

   - Уйди! - почти простонал он, похолодев от ужаса при мысли, что он должен ее увидеть, что это неминуемо.

   - Только не теперь, не теперь, - пробормотал он как безумный, и вдруг нелепая мысль мелькнула в его голове. Он надел шляпу, для чего-то сунул в карман револьвер, лежавший в столе, и осторожно вылез из окна. Крадучись, как вор, он обошел палисадник и почти бегом пустился к берегу Волги.

   - Что с нашим барином? - с тревогой говорила Екатерина Егоровна, смутно чувствуя беду. Луша сокрушенно покачала головою.

   - Надо полагать, заприметил что, - сказала она шепотом.

   Екатерина Егоровна вздрогнула.

   - Но ведь мы вчера помирились?

   - А сегодня накатило, - объяснила Луша, - или, может, опять что подозрительное подвернулось!

   Екатерина Егоровна беспокойно стала ходить по комнате. Тишина в доме пугала ее.

   "Господи, хоть бы он крик поднял!" - думала она, с тоскою и страхом взглядывая на запертую дверь кабинета...

   Наконец она не выдержала этого напряженного состояния, бросилась в спальню и через минуту вышла оттуда с накидкой на плечах и в шляпе.

   - Луша, - сказала она, - я не могу больше мучиться. Если он спросит про меня, скажи, что я ушла к матери!

   Луша вздохнула и сочувственно кивнула головою.

  

  

   Гром среди ясного неба не поразил бы так Елизавету Борисовну, как поразила нежданная записка от Дерунова.

   Сухим официальным тоном он извещал ее, что в среду вечером, то есть сегодня, он занесет векселя Долинину для протеста на завтра, потому что дела заставляют его немедленно, рано утром в четверг, выехать в Петербург.

   Елизавета Борисовна собиралась сделать прощальные визиты и теперь сидела одетая, с отчаянием на лице, держа на коленях злополучное письмо.

   Из гостиной послышались тяжелые шаги; Елизавета Борисовна едва успела спрятать письмо, как в комнату вошел Можаев.

   - Что с тобой? - спросил он с тревогою. - Ты такая бледная.

   Она сделала попытку улыбнуться.

   - Сейчас пройдет. Вдруг закружилась голова. Это, верно, еще вчерашнее.

   - Ты бы прилегла, - участливо сказал Можаев, но она порывисто встала.

   - Нет, нет! Я выйду и освежусь!

   - На дворе жара.

   - Я рассеюсь на людях... - и она пошла к выходу. Можаев остановил ее в дверях, обнял и нежно поцеловал ее холодный лоб.

   Она поморщилась и, отодвинувшись от него, вышла из комнаты. Он с улыбкою посмотрел ей вслед.

   Она торопилась, словно за нею гнались. "Пусть думают, что хотят", - решила она про себя и твердо направилась в канцелярию губернатора.

   - Иван Герасимович Анохов здесь? - спросила она швейцара.

   - Так точно!

   - Вызовите его на минуту.

   В грязной комнате приемной с грязной ясеневой мебелью за большим столом сидел чумазый юноша и яростно водил пером по бумаге; на скамьях вдоль стен сидели несколько человек. Толстый, краснолицый купец икал, приговаривая: "О Господи Иисусе!" Старая женщина свистящим шепотом передавала что-то своему соседу, юркому господину в изношенном пиджаке, и тот сочувственно кивал ей лысой головою.

   Елизавета Борисовна нетерпеливо ходила взад и вперед по комнате, и, когда в дверях показался Анохов, она порывисто подошла к нему. Все присутствующие встали и тоже двинулись к нему гурьбою, но он замахал на них руками.

   - Потом, потом, - сказал он и обратился к Можаевой с тревожным шепотом: - Ты зачем? Принесла деньги?

   - Вот! - она взволнованно подала ему письмо.

   Они отошли к окну, в глубь комнаты. Анохов внимательно прочел письмо, и лицо его побледнело, но через мгновение он пришел в себя.

   - Будь покойна, - сказал он решительно. - Я был в конторе Долинина и видел письмоводителя. Он задержит векселя во всяком случае. Только одно: приготовь деньги. Я сегодня же вечером повидаю его - и... завтра утром... Да, да! - он с беспокойством огляделся. - А теперь иди! Здесь неудобно. Что подумают.

   Его слова успокоили ее, она улыбнулась. Он, положив письмо в карман, чинно подал ей руку и обратился к остальным посетителям.

  

   Яков Петрович Долинин сидел напротив своего письмоводителя за столом, заваленным бумагами, но делать ничего не мог. Беспокойство за исчезнувшего Николая охватывало его все сильнее. Он знал его порывистый характер, понимал всю драму его души и в то же время холодел при мысли о встрече Николая с Деруновым.

   Звякнул парадный колокольчик. Яков Петрович поспешно встал, думая встретить брата, но вместо него в комнату поспешно вошел Весенин и крепко пожал ему руку.

   - Яков Петрович, я к вам!

   Долинин дружески улыбнулся ему. Он любил этого подвижного человека, у которого деловитая серьезность сочеталась с веселым открытым характером студента.

   - Что могу, все сделаю.

   - Да вот, - заговорил Весенин, - Сухотин продает нам свое имение. Прокутился, - пошутил он, - только вся суть в том, чтобы до завтра обработать. Он приедет, подпишет, получит деньги - и в Париж! - И Весенин подал связку бумаг. - Главное опись, - продолжал он, пока Долинин перебирал бумаги, - видите, какая огромная, а? А ее до завтра! Мы не постоим за расходами, только кто бы взялся?

   Антон Иванович, присутствующий во все время разговора, вдруг вытянулся во весь свой рост и осторожно, журавлиным шагом, подошел к Долинину, засматривая ему через плечо.

   - Много, ой-ой много! - тихо приговаривал он, по мере того как Долинин поворачивал листы мелко исписанной бумаги.

   - В том-то и дело, - щелкнув пальцами, сказал досадливо Весенин.

   Долинин с улыбкою обратился к письмоводителю:

   - А небось, - сказал он, - если вас попросить, то вы к вечеру все перепишете?

   Грузов погладил рукою воображаемые усы и слегка поклонился, не скрывая торжествующей улыбки.

   - Так за чем же дело стало?! - воскликнул Весенин. - Антон Иванович, возьмите, пожалуйста. Сколько это будет стоить?

   Грузов улыбнулся еще веселее.

   - Если... две краснень...

   - Да сделайте одолжение! - и Весенин живо опустил руку в боковой карман, но Грузов жестом остановил его.

   - Я, Федор Матвеевич, отлично понимаю вашу душу и знаю, что вы заплатите. До окончания же работы денег брать не желаю!

   - Как хотите!

   - Ну, вот и улажено, - сказал Долинин и, увидев - в дверях прислугу, прибавил: - А теперь не хотите ли со мной пообедать?

   - Какое! - Весенин махнул рукою. - Мне еще в двадцать мест! Ведь завтра все едут в деревню. А вот вечерок я у вас отниму.

   - Милости просим!

   - Пока всего хорошего! - и Весенин исчез так же быстро, как появился. Долинин посмотрел из окна, как тот легко сел на велосипед и покатился по аллее.

   - Ловкая штука! - заметил Грузов. Долинин отошел от окна.

   - А вы, Антон Иванович, пообедаете - и за работу! Ну, идемте!

   Они прошли в столовую.

   За обедом горничная подала Долинину письмо.

   Он посмотрел на конверт и поморщился, после чего вскрыл его и бегло прочел записку.

   - Держу пари, что от Дерунова, - произнес Антон Иванович с таким видом, словно обнаружил глубочайшую проницательность.

   - Да, - ответил Долинин, - просит позволения зайти вечером и оставить у меня какие-то векселя для протеста. Вы уж примите его за меня!

   - А-а! Скажите на милость! - проговорил Грузов и поспешно стал глотать горячий суп.

   Долинин ел также молча. Беспокойство снова овладело им. Два часа, как ушел брат, и его все нет. Дерунов, наверное, уже вернулся со службы из своего банка и вдруг встретился с ним там, дома!... При этой мысли Долинин даже откинулся к спинке стула. Горничная убирала тарелки, заменяя их чистыми, уносила кушанья, заменяя их, и Долинин ел все механически, ничего не замечая вокруг. Он и поднялся из-за стола только следом за Грузовым и, когда тот ушел к себе в контору, медленно поднялся по лесенке наверх, в свой кабинет. Это была уютная комната, с широкой софою, большим письменным столом, вся заставленная книжными шкафами. Из нее лесенка в шесть ступенек вела в крытую стеклянную вышку. Долинин занимался астрономией и подолгу просиживал на своей вышке, следя за течением звезд в телескоп или подзорную трубу.

   Долинин лег на софу. Сон быстро сморил его, но мысли о брате занимали и сонный ум. Долинин вдруг увидел Николая. Он вошел к нему тихо, бледный, с окровавленными руками, и сказал: "Брат, я убил его. Я не мог осилить своей ненависти!"

   Холодный пот облил Долинина. "Что ты сделал?" - воскликнул он в ужасе и вскочил.

   - Вам сюда подать чай, барин? - спросила его горничная. Он еще не мог прийти в себя.

   - Что? - спросил он, тревожно озираясь.

   - Сюда, говорю, подать чай или сойдете? - повторила горничная.

   - Брат не вернулся? - поинтересовался он, вспомнив сон.

   - Нет еще. Как ушли, еще не вернулись!

   - А! - Долинин вздохнул с облегчением. - Чай? - сказал он. - Чай снесите Грузову, а мне подадите потом, когда придет брат или Весенин. Сюда подадите!

   И он опять остался один. Знойный день, как и накануне, сменился ненастной ночью. Опять гремел гром и лился дождь, все наполняя угрожающим шумом. Долинину стало жутко. Он зажег лампу. Влетел комар и с монотонным зудением стал биться о горячее стекло. Долинин раскрыл книгу, но не мог читать.

   Заскрипели ступеньки. Он поспешно обернулся. Это был Весенин.

   - Вот и я, - весело сказал он. - Ну и погодка! Ад на дворе. "Шел дождь, и перестал, и вновь пошел!..." Скажите, что у вас тут делал Анохов? Вы его не видели? Странно! Он все тут вертится. От вас ехал - его встретил, теперь опять. Что вы такой бледный?

   Весенин, видимо, был оживлен.

   - Я? - ответил Долинин, откладывая в сторону книгу и вставая, чтобы подать Весенину руку. - Удивительно! Я не нервный вообще, но сейчас меня встревожил сон.

   - Что за сон?

   Долинин покачал головою и серьезно сказал:

   - Никому не расскажу его, но долго не забуду. Вы верите в пророческие сны? - хрипло спросил он.

   - Верю ли? - Весенин сел и закурил папиросу. В это время служанка внесла чай. - Видите ли, с другим бы я на эту тему позубоскалил, но с вами это неловко. Вы человек серьезный, - он улыбнулся. - Лично я реалист и по складу ума, и по образованию, и толковать свои сны не стал бы, но в то же время не смею отрицать пророческие сны, а потому... просто избегаю думать об этих материях.

   - Я сам не верю в пророчества, но бывают ужасные сны!

   Долинин провел рукою по лицу, будто смахивая кошмар.

   - Вы поэт и достаточно взволнованны, - участливо сказал Весенин, - бросим эту тему и заговорим о живом деле. Я хотел бы до времени скрыть эту покупку... Главным образом от Дерунова.

   Долинин с удивлением посмотрел на него.

   - Видите ли... мы его подводим, и он ужасно обозлится. Сухотин ведь у него запутался, и он думает за гроши получить это имение, и вдруг - нос! От этого мы так и торопимся. Вот обозлится-то!

   Весенин рассмеялся.

   - Это очень злой и мстительный человек, - предостерег Долинин, - он заплатит если не Можаеву, то вам.

   - Ге! Что он мне сделает? - Весенин беспечно махнул рукою и потом, немного помолчав, заметил: - Не выношу этого господина, и в то же время жена его мне невыразимо нравится. Глубокая, сосредоточенная натура; вероятно, мечтательница и, несомненно, чиста до святости. Скажите, как такой негодяй мог жениться на такой девушке? Вернее, наоборот: как она могла выйти за него?

   Долинин отвернулся, чтобы скрыть невольное свое волнение; затем, окутав себя дымом папиросы, ответил:

   - Банальная история: бедность и лишения, больная мать, брат-шалопай, их усиленные просьбы - и к этому случайное легкомыслие человека, любимого ею...

   - В экзальтированной головке, - продолжил Весенин, - сложилась мысль о разбитой жизни и явилось желание принести себя в жертву. Как по книжке! - окончил он и потом задумчиво прибавил: - Да, есть такие женщины, которые не успокоятся, пока не принесут себя в жертву! Есть дети?

   - Дочь!

   - Ну, хоть это ей утешение. Знаете, почему я ею заинтересовался?

   Долинин покачал головою.

   - Вера Сергеевна очень дружна с нею, и при этом тайно! - Весенин выпустил струю дыма. - Меня заинтересовала эта дружба, и я стал следить за madame Деруновой. И что же? Те же черты. Только Веру Сергеевну не ломала жизнь, она еще не любила и Бог уберег ее от разочарования, она и смелее, и экзальтированнее. Та же вся ушла в себя...

   Долинин ничего не ответил. Весенин вдруг оборвал речь и замолк.

   Заскрипела лестница. Долинин с тревогою взглянул на дверь и опять был разочарован. Нагнув голову, словно боясь ушибиться о притолоку, в комнату вошел Грузов с кипою бумаги.

   Весенин быстро встал.

   - Неужели окончили? - вскричал он.

   - Все-с! Осталось считать, - улыбаясь, ответил Грузов.

   - Вот спасибо-то! Кладите сюда, - указал он на софу, - получайте деньги! Ай да Антон Иванович!

   - А как же со считкою? - спросил он, пряча деньги.

   - Идите домой, - ответил Долинин, - мы с Федором Матвеевичем считаем вдвоем. Я хочу дождаться брата.

   - Они только что вернулись, - сказал Грузов.

   Долинин вскочил.

   - Когда? Что же он не вошел сюда?

   - Сейчас только; промокли все, испачканы. Переодеться, говорят, надо!

   Долинин быстро стал спускаться вниз.

   Грузов кивнул ему вслед головою и сказал Весенину:

   - Как мать родная любит. Не надышится!

   - И тот его?

   - Тот? Нет. Словно так и быть должно. Одно время денег в Петербург переслал - страсть!

   - Почему же он так любит его? - спросил Весе-нин.

   - Старший брат, - пояснил таинственно Грузов, - остались сиротами, и он ему вроде как за родителей был. Воспитал, обучил. Не женился из-за него.

   Весенин покачал головою.

   - Значит, есть такие и мужчины, - сказал он вполголоса.

   - Чего-с? - не расслышал Грузов.

   - Нет, я сам с собою!

   Долинин прошел через темную столовую, гостиную, миновал коридор и остановился подле открытой двери в темную комнату.

   - Николай, ты вернулся? - спросил он тревожно.

   - Вернулся! - ответил из темноты голос Николая.

   - Что ты делаешь в темноте?

   - Переодеваюсь. Вымок, выпачкался, ободрался...

   - Где ты был?

   - На реке, на горах. Везде!

   - Придешь?

   - Сейчас. Нет, пожалуйста, огня не надо! Не зажигай!

   Долинину послышалось в голосе Николая тревожное опасение, что он увидит его лицо.

   - Ну, ну! Так придешь?

   - Сейчас! - уже нетерпеливо ответил Николай.

   - Я велю разогреть самовар и подать поесть!

   - Вы идите, - сказал он Грузову, вернувшись наверх, - мы здесь сами прочтем и сверим!

   Грузов откланялся и, нагнувшись, осторожно стал спускаться с лестницы. Долинин повеселел.

   - Ну-ка, не хотите ли! - сказал он, беря бумаги. - Вот вам оригинал, а я возьму копию. Читайте, а я следить буду! Вы сюда, ближе. Вот так! Начинайте! А тем временем нам соберут ужин!

   Он сел за стол и взял в руки перо. Весенин примостился сбоку и начал чтение:

   - "Инвентарь имущества в усадьбах и прочих помещениях имения дворянина Я. П. Сухотина..."

   - Так! - сказал Долинин.

   - "Главная усадьба. Мебель".

   В это время в комнату неслышно вошел Николай и молча пожал руку Весенину.

   Долинин поднял голову и улыбнулся брату.

   - "Зеркалов 18, - читал Весенин, - из них трюмо 3, простеночных высоких 7, туалетных 2 и в ясеневых рамах для прихожей и малых спален - 5".

   Николай осторожно прошел на вышку, и, пока Весенин читал, Долинин все время слышал его беспокойные шаги у себя над головою.

 &nb