Волконский Михаил Николаевич - Жанна де Ламот

ше полное право как мужа! - усмехнулась Жанна и, оставив руку дука, дала ему дорогу.

  

  

   Дук нашел княгиню Марию наверху, в ее маленькой гостиной, совсем готовой к выезду. На ней было легкое летнее платье с голыми до плеч руками, по локоть прикрытыми кружевными митенками, как носили тогда. На кушаке у нее висел веер, в руках был зонтик, а на голове большая соломенная шляпа с большими красными маками.

   - Куда это вы собрались? - несколько недовольным тоном спросил дук.

   - Я еду в Летний сад! - решительным тоном, не допускавшим возражения, произнесла княгиня Мария.

   Дуку не понравился этот ее тон и почему-то в особенности не понравилось, что она едет в Летний сад. Он опустился в кресло и произнес:

   - Мне нужно поговорить...

   - Но я еду! - возразила княгиня Мария.

   Дук взял ее за руку, притянул к себе и сказал:

   - Ты знаешь, Мария, начинают замечать, что ты слишком часто видишься с господином Николаевым.

   Мария слегка отстранилась от мужа и, как бы удивившись, произнесла:

   - Но ведь вы же сами хотели этого.

   - Да, я хотел, потому что на этом был основан мой расчет, что он скорее отдаст деньги.

   - Ну, вот видите! И я исполняла вашу волю...

   - Отчего же ты мне говоришь "вы"? Разве ты сердишься на меня?

   - Ах, не все ли равно! Дело не в этом!

   - А в чем же?

   - Ах, да вот в том, что мне нужно ехать...

   - А мне как раз хотелось бы, чтобы ты осталась; во-первых, мне бы хотелось посидеть дома с тобой, а, во-вторых, мне нужно поговорить...

   Мария сделала вид, что не слышала первой половины того, что сказал дук, и спросила:

   - Разве это так длинно, то о чем нужно поговорить?.. В чем дело?

   Она отвечала мужу и вела разговор совсем не так, как хотелось ему, и в его душе начинало появляться злобное раздражение против Марии.

   - Дело все в том же! - проговорил он. - Надо как можно быстрее кончать с этим Николаевым...

   - В каком смысле? - спросила княгиня.

   - Во всех смыслах. Надо, чтобы он как можно скорее отдал деньги, и затем мы простимся с ним...

   - Простимся?

   - Ну да, потому что он компрометирует вас, и я не хочу, чтобы он бывал у нас.

   - Но это только после того, как он отдаст деньги?

   - Ну, разумеется.

   Княгиня Мария закусила губу и долго молчала.

   - Мне кажется неловким, - сказала она, наконец, - отказывать от дома человеку, который делает в отношении нас такой безупречно чистый поступок.

   - То есть отдает то, что должен по расписке своего отца? Что же тут особенного?

   - Но ведь он имел полную возможность затянуть дело!

   - И тогда был бы неправ, по-моему. А теперь он лишь исполнит обязанность свою, и тогда, разумеется, выгонять его из дома я не стану, но сделаю так, что он перестанет бывать у нас; да, вернее всего, он и не останется в Петербурге, а уедет куда-нибудь...

   - Это все, что вы хотели сказать?

   - Сказать - да!.. Но я вообще хотел бы поговорить...

   - Ну, тогда до свидания... поговорить мы успеем, а мне пора ехать!..

   Мария взглянула на стоявшие на камине фарфоровые часы и поспешно вышла из комнаты.

   Дук остался сидеть в своем кресле, как бы в некотором недоумении.

   Еще никогда Мария не говорила с ним так, и никогда еще ее речь так не раздражала его, как сегодня... Правда, сегодня он был особенно дурно настроен, благодаря несносным денежным обстоятельствам. Он не мог найти должное душевное равновесие и был недоволен собой и главным образом своею, нравственною слабостью, явившейся в его душе как бы последствием слабости физической.

   Он услышал стук удаляющегося экипажа, прошел в гостиную, выглянул в окно, выходившее на Фонтанку, и посмотрел вслед удаляющейся коляске, в которой сидели княгиня Мария с Жанной и, весело и беззаботно смеясь, говорили что-то... Ей, значит, было безразлично, в каком состоянии находится он. И это удивило и обидело дука.

   "Они поехали в Летний сад и будут там веселиться и смеяться, - решил он, - а я тут везде и всегда один!.."

   Он, сам того не замечая, повторил мысленно слова, сказанные ему Жанной.

   Но он не хотел оставаться один, он желал, чтобы и ему было так же весело и, спросив себе шляпу и трость, тоже направился в Летний сад.

   Саша Николаич был у статуи Венеры ровно в два часа и, вместо того чтобы стоять тут с равнодушным видом, как будто бы он стоит там для собственного удовольствия, он оглядывался по сторонам, беспрестанно справлялся с часами и вел себя так, что всякому, на него взглянувшему, было ясно, что Саша Николаич стоит здесь неспроста, он, несомненно, ждет кого-то.

   Бывший тут же случайно рыжий Люсли в синих очках завидел его еще издали и стал наблюдать. И каково же было его удивление, когда он увидел, что на дорожке сада через некоторое время появилась княгиня дель Асидо, жена дука, в сопровождении невестки.

   Саша Николаич сорвался со своего места и направился к ним. Он был настолько неопытен в такого рода делах, что делал это так явно, что у Люсли не было уже сомнения, кого он тут ждал...

   Жанна, завидев Люсли, отделилась от княгини Марии, к которой подошел Николаев и, сделав несколько шагов в сторону, подозвала к себе Люсли и быстро спросила его:

   - Могу я рассчитывать на вашу помощь, если мне понадобится?

   - Помощь в чем?

   - Вы знаете ведь, что мне поручено дело о драгоценностях Кончини?.. Я работаю для общества...

   - В деле общества я всегда готов помогать вам! - сказал Люсли.

   Жанна продолжала разговаривать с ним, видимо, желая дать время княгине Марии для разговора наедине с Николаевым.

   Княгине же Марии нужно было сказать несколько слов Николаеву без свидетелей и она была рада, что случай, как она думала, дал ей возможность сделать это.

   Как только Николаев подошел к ней, и Жанна оставила ее, княгиня Мария обернулась к нему и быстро проговорила:

   - Денег по этой расписке не выдавайте моему мужу до тех пор, пока я сама не скажу вам сделать это... Вы ведь сумеете протянуть отдачу?..

   - Не знаю!.. Я не думал и не справлялся об этом.

   - Тогда справьтесь и узнайте!

   - Но зачем вам это?

   - Это не ваше дело! Мне так нужно!

   - Нужно? Вам?..

   - Да. Сделайте все возможное, чтобы оттянуть отдачу денег... Я так хочу!

   Николаев подумал с минуту и не без сомнения произнес:

   - Я сделаю, княгиня, так, как вы говорите, но только при одном условии!

   - Я желаю, чтобы мне повиновались без всяких условий, - возразила Мария.

   - Хорошо, но это условие, это будет просьба... Я прошу вас дать мне ваше слово в том, что вы это делаете не из снисхождения ко мне, словом, не от того, что вам жаль меня?..

   - О нет, не беспокойтесь! - рассмеялась Мария. - Нет, я это делаю не столько ради вас, сколько ради себя... Если бы вы знали все обстоятельства, то вот эти мои слова, должны были бы страшно обрадовать вас!

   Пока между княгиней и Сашей Николаичем шел этот разговор, дук Иосиф большими шагами направлялся в Летний сад. По мере того как он продвигался вперед, общая атмосфера недовольства, создавшаяся вокруг него после разговора с женой, как будто стала проникать ему в душу и поднимала издавна таившуюся в этой душе муть. Жанна точно толкнула его, и он покатился от этого толчка по наклонной плоскости, направленный, как шпорами, некоторыми словами ее, и не в силах был удержаться. Он ясно вспомнил теперь, что действительно его жена знала этого Николаева до своего замужества, и, кто знает, какие чувства таятся, сплетаются и живут в сердце женщины с другими такими же или даже, может быть, противоположными чувствами.

   Дук как-то совсем упустил из виду это давнишнее знакомство их, когда поручал княгине Марии, чтобы она "обвела" этого Николаева, скрутив с ним дело как можно быстрее. Ему надо было торопиться, потому что деньги у него были на исходе и он был так уверен в своей жене, что ему тогда показалось бы смешным всякое предположение о ревности.

   Но теперь, теперь обстоятельства как будто менялись. Эта полная небрежность к нему (ему уже казалось, что в отношении жены к нему полная небрежность), этот Летний сад...

   Но если только он, придя в Летний сад, застанет там княгиню Марию с Николаевым, тогда... что тогда, дук Иосиф и сам не знал и потому не ответил себе на этот вопрос.

   В Летнем саду он издали увидел направлявшегося к нему и, видимо, заметившего его Люсли.

   Последний был очень серьезен, шел, размахивая руками, со строго сдвинутыми бровями.

   - Дук! - сказал он, сильно встревоженный и взволнованный, даже раздосадованный. - Я сейчас видел отвратительную сцену, которая может помешать нашей репутации.

   "Так и есть!" - мысленно произнес дук Иосиф, предчувствуя и как бы заранее зная, что ему сейчас скажет Люсли.

   - Этот Николаев, - продолжал Люсли, - не только позволяет себе слишком многое, но ведет себя совсем неосмотрительно... Я видел сам, как он, стоя у статуи Венеры, поглядывал на часы и озирался вокруг, словно ждал кого-то, и, затем, увидев вашу супругу, так кинулся к ней, что это вышло неприлично, на манер скандала... По-моему, даже вовсе произошел скандал!..

   - Он ждал ее, вы говорите?.. Они тут вместе? - тяжело дыша, переспросил дук и, не говоря ни слова больше, как будто боясь растратить в этих словах свою вспышку, направился к княгине Марии, схватил ее за руку, стиснул и, поклонившись Саше Николаичу, увел жену, резко сказав ей: - Извольте отправиться домой!

  

  

   Между дуком и женой, по их возвращении домой, произошла сцена, после которой княгиня Мария осталась у себя в спальне, а дук прошел к себе в кабинет и заперся в нем на ключ.

   В своем раздражении он дошел до того, что топнул на жену ногой и крикнул ей, чтобы она с этих пор не смела никуда выезжать иначе, как только с ним, и никого не принимать у себя иначе, как в назначенный день, когда он будет дома.

   По мере того как горячился дук, княгиня Мария становилась все спокойнее и спокойнее. Она даже почти не изменилась в лице. Только нижние веки ее дрожали и губы стали совсем тонкими и белыми.

   Когда дук ушел от нее, хлопнув дверью, княгиня посмотрела ему вслед и чуть слышно проговорила:

   - Ты ответишь мне за эту скверную сцену!..

   Кучер догадался вернуться за Жанной в Летний сад. Приехав домой, она спросила прежде всего у прислуги, где дук? И, узнав, что он заперся у себя в кабинете, а княгиня Мария в спальне, торжествующе улыбнулась, очень довольная всем происшедшим.

   Было несомненно, что дук Иосиф ревновал, а, следовательно, его слабая струна была найдена; найдя же эту струну, Жанне будет легко управлять им.

   Жанна была бы не прочь сейчас же пойти и поговорить с дуком, но это было неисполнимо, потому что, когда дук запирался у себя в кабинете, никто к нему проникнуть не мог.

   Жанна пошла к княгине Марии. Ей было все равно, с какого конца продолжать начатую работу. А княгиня Мария только и ждала ее.

   - Что такое случилось, моя милая?.. - стала расспрашивать самым сочувственным образом Жанна.

   - Что?.. Где случилось? - переспросила княгиня, широко раскрытыми глазами всматриваясь в Жанну.

   "Браво! - одобрила та. - Она отлично собой владеет!" - и ответила вслух:

   - Мне показалось, что между вами и дуком Иосифом произошло что-то?

   - Дук был недоволен, что я поехала с вами в Летний сад, когда он хотел разговаривать со мной, вот и все! - пояснила княгиня Мария с таким спокойствием и выдержкой, что Жанна должна была убедиться, что сбить ее с толку нелегко.

   - Но вы, я надеюсь, уже успели помириться? - участливо осведомилась Жанна.

   - Нет, напротив, дук очень рассердился и даже хочет запереть меня дома...

   - Неужели запереть?

   - Во всяком случае, он высказал такое желание, чтобы я никого не принимала без его ведома.

   - И вы подчинились этому?

   - Да, я должна буду подчиниться и должна буду, дабы исполнить волю моего мужа, принять меры к тому, чтобы не скучать в своем одиночестве. В этом отношении я надеюсь на вас...

   - О! Я всегда рада быть с вами!..

   - Нет, на это я рассчитывать не смею; у вас есть свои дела; вы должны выезжать. Нет, я и теперь хочу попросить вашего содействия, чтобы вы помогли мне отыскать некоего Ореста Беспалова, сына того чиновника, у которого я воспитывалась... Надо будет послать к нему...

   - Я об этом Оресте кое-что слышала! - улыбнувшись, перебила княгиню Жанна. - Но для того, чтобы найти его, вовсе не надо посылать к чиновнику, достаточно послать к Николаеву... Он живет у него!

   - Неужели? - протянула княгиня Мария, словно бы и не подозревала этого.

   - Да, у него! - подтвердила Жанна. - Он мне, кстати, тоже нужен!..

   Она остановилась, пораженная получившимся хитросплетением. С одной стороны, княгиня Мария могла действительно желать увидеться с Орестом, чтобы через него снестись с Сашей Николаичем, но, с другой стороны, этим путем к ним в дом приводился Орест, хитрый агент иезуитов, каким считала его Жанна, и - почем знать? - может быть, вся эта ссора между дуком и его женой лишь была устроена для того, чтобы под благовидным предлогом заманить к себе Ореста. Во всяком случае, для Жанны появление его в доме будет желательным.

   - Он будет у вас завтра же! - сказала княгине Жанна.

   - Только вот что! - остановила ее та. - Надо сделать так, чтобы мужа не было дома... и, вообще, чтобы тот не видел его здесь!

   - Ну, разумеется! - согласилась та.

   - Почему же "ну, разумеется"?

   - Ну, потому, что этот Орест, то есть у этого Ореста такой вид, что его неудобно показывать дуку.

   Вследствие этого разговора на другой день Орест Беспалов появился в доме дука дель Асидо.

   Вызвала его Жанна к себе и принят он был внизу, в ее с княгиней Гуджавели комнатах. Сюда же спустилась и княгиня Маня.

   - Принчипесса! - вскидывая руками, воскликнул Орест, - Вы расцвели пышнее розы!

   - Здравствуй, Орест! - улыбнулась княгиня ему. - Мне давно уже хотелось увидеть тебя...

   Орест сел на стул, расставив ноги и так опершись о них руками, словно он был живой моделью при изваянии памятника какому-нибудь полководцу, сидящему верхом на коне... Он склонил голову набок, поставил усы ежом и проговорил:

   - Польщен, принчипесса, но, извините, не верю!.. Ибо ваши слова совершенно не соответствуют фактам!

   - А ты все такой же! - протянула княгиня Мария, стараясь казаться как можно любезнее.

   - Все такой же!.. - подтвердил Орест. - И гений моего ума все так же остер на соображение... Ежели вы давно хотели меня видеть, то давно бы могли прислать за мной! А если не присылали, то видеть меня не хотели; а если теперь захотели, то, значит, я зачем-нибудь нужен вам...

   - Как тебе не стыдно так говорить!..

   - Я говорю так, потому что давно вас знаю, принчипесса! И не думайте, что я упрекаю вас!.. Я отлично понимаю, какая вам может быть забава в моем обществе!.. Другое дело, если бы вы были настолько развиты, что играли бы на бильярде... тогда я мог бы доставить вам неизъяснимое удовольствие своим искусством! Но, так как вы на своем женском положении занимаетесь лишь обвораживанием мужчин, то я, как предмет для этого совершенно негодный, интереса для вас представить не могу!..

   - Что он говорит? - спросила по-французски Жанна, не понявшая несколько кудрявой и замысловатой речи Ореста.

   - Я говорю правду! - ответил Орест по-французски.

   - О, у вас отличное французское произношение! - удивилась Жанна.

   - И немудрено! - пояснила княгиня. - У него мать была француженкой, и он с детства говорит на этом языке.

   - Да-с! - обратился Орест к Жанне. - А теперь, главным образом, произносить лишь умею, но поддерживать французский разговор затрудняюсь, хотя все и понимаю!.. Итак, принчипесса, повелевайте, без дальних подходов, что вам нужно, чтобы я сделал; вы знаете меня давно, так же, как и я вас, и знаете, что я сговорчив... Удовольствуюсь небольшой мздой из нескольких моравидисов.

   - Тебе нужны деньги?..

   - Принчипесса, не делайте себя наивной!.. Кому же бывают не нужны деньги?!

   Жанна, ходившая из угла в угол по комнате во время разговора, подошла к окну, вдруг повернулась и быстро проговорила:

   - Мари, дук возвращается домой, его карета уже подъезжает к крыльцу... тебе надо поскорей скрыться, чтобы он не застал тебя здесь.

   Она никак не ожидала, что дук, сравнительно недавно уехавший из дома, вернется так скоро и они обе рискуют быть застигнутыми врасплох, и главным образом от этой неожиданности она взволновалась так, что свои слова о возвращении дука произнесла той пугающей скороговоркой, которой растерявшиеся люди передают другим свою растерянность.

   Тон Жанны даже на Ореста возымел действие, и он вскочил, как будто в чем-то пойманный и уличенный.

   - Дайте мне скорее карандаш и кусок бумаги! - сказала княгиня Мария. - Мне нужно написать несколько слов всего...

   - Некогда! - замахала на нее руками Жанна. - Дук уже вышел из кареты...

   - Ах! Он поднимется еще наверх и станет искать меня там... Времени довольно! Скорее карандаш и кусок бумаги!..

   Мария как бы инстинктивно открыла стоявшую на столе корзину с работой княгини Гуджавели и нашла там карандаш, а Орест, засуетившись под влиянием общей суеты, хлопнул себя по карманам и вытащил откуда-то скомканный лист бумаги, расправил его и сунул на стол перед княгиней Марией.

   Та быстро написала несколько строк и проговорила:

   - Передайте это Александру Николаевичу...

   Все это было сделано так быстро, что Орест не успел опомниться и, только когда княгиня уже уходила, он остановил ее возгласом:

   - Принчипесса, а моравидисы?!..

   Мария на ходу выхватила кошелек из кармана, бросила его Оресту и скрылась.

   - Уходите теперь скорее и вы! - заторопила Жанна Ореста.

   Но тот, недолго думая, выпрыгнул в окно и быстро удалился.

  

  

   Что мог сделать Орест Беспалов, получив кошелек с деньгами?

   Всякий мало-мальски знакомый с его характером человек, несомненно, поймет, что, конечно, Орест Беспалов с полученными деньгами направился в трактир и сделал это немедленно после своего свидания с княгиней Марией, одним словом, после получения кошелька.

   Записка, которую написала княгиня Мария Саше Николаичу, немедленно была забыта Орестом и он вспомнил о ней только поздним вечером в трактире, причем сам совершенно не знал почему? - так вдруг вспомнилось, и конец.

   Орест Беспалов мог забыть о принятом на себя обязательстве, но сознательно не выполнить его не мог. Сознанье обязанности портило теперь ему всякое удовольствие и, вспомнив про записку, он уже не мог дольше оставаться в трактире, а должен был идти к Саше Николаичу.

   Совершенно пьян Орест не был еще. Он был только, как он это называл, "в полгубы". Но и в таком состоянии он не дерзал являться к Саше Николаичу через парадный вход главным образом из скромности перед слугами, которым нельзя было подавать дурной пример. Поэтому он сначала отправился обходом, через сад, к окну кабинета, где еще надеялся застать Сашу Николаича.

   В сумерках петербургской ночи он увидел издали, что окно открыто. Тогда он стал насвистывать "Гром победы раздавайся!" и бодрым шагом направился вперед.

   Саша Николаич сидел у себя в кабинете и мечтал, забыв обо всем.

   Николаев не думал ничего определенного, его мысли расплывались как-то вместе с сумерками ночи в природе, но так как вся земная природа вращалась вокруг солнца, то и мысли Саши Николаича сами собой вращались вокруг княгини Марии. И он, думая о ней, прислушивался, не раздастся ли соловьиная песнь, и как будто даже загадал, что все тогда будет хорошо. И ему так хотелось, чтобы все было хорошо, что он вытянул шею, уверенный, что сейчас услышит соловьиный свист...

   Свист действительно раздался, но это был мотив "Гром победы раздавайся!", который выдавал Орест с большим чувством, но, разумеется, это не было похоже на пение соловья...

   Несоответствие ожидания с действительностью было так резко для Саши Николаича, что он вздрогнул.

   - Это вы, Орест?.. - сердито произнес он, издали еще заметив на дорожке сада силуэт Ореста.

   - Я, гидальго!.. - стараясь попасть в тон ночной тишины, но тем не менее хрипло произнес Орест.

   Саше Николаичу никого не хотелось видеть в эту минуту и он сделал невольное движение, чтобы захлопнуть окно.

   - Остановись, гидальго!.. Все остановись... Остановись само время, ибо сейчас Орест Беспалов будет удостоен с вашей стороны всякой благодарности!.. Прошу, гидальго, сделать мне почетную встречу, как это бывает, когда является посол от лица, носящего титулы...

   Говоря это, Орест Беспалов подходил и, важно закинув голову, передавал Саше Николаичу в вытянутой руке сложенный лист бумаги.

   - Что это? - спросил Николаев.

   - Вы видите, гидальго, что до сих пор я подавал надежды, а теперь подаю записки, или, по крайней мере, одну записку, которая для вас ценней прочих всяких...

   Он расшаркался на песке перед окном, раскланялся и, отдавая записку, проговорил:

   - От ее сиятельства княгини Сан-Мартино...

   - Что вы сочиняете? - не поверил сначала Саша Николаич. - Записка от нее?..

   - От нее самой!

   Саша Николаич схватил коробку с серниками и засветил восковые свечи.

   "Помните, - прочел он, - что я сказала Вам, ни под каким предлогом не отдавать денег; найдите возможность увидеться..."

   Саша Николаич прочел снова и снова, и теперь для него это была вовсе не песня соловья - вся его душа трепетала и пела...

   Записка была написана на продолговатом куске синей бумаги, золотообрезной...

   - Откуда вы взяли это?.. Вы говорили с ней?.. Вы видели ее? - стал спрашивать Саша Николаич Ореста.

   - Я говорил с нею и видел ее! - произнес Орест, усаживаясь на подоконник с ногами.

   - Когда?

   - Сегодня утром.

   - И вы до сих пор не отдали мне записку?

   Орест почесал за ухом, чувствуя себя виноватым в этом пункте.

   - Я хотел продлить вам удовольствие! - соврал он и сейчас же почувствовал, что вышло совсем неудачно.

   Но Саша Николаич в это время уже в десятый раз перечитывал строки, написанные княгиней, и уже забыл про Ореста.

   - Да! Ну как же она дала эту записку? - вспомнил он вдруг опять.

   - Я получил приглашение, - начал было рассказывать Орест.

   Но Саша Николаич опять перебил его возгласом:

   - Батюшки!.. Да что же это такое?.. Ведь это же - расписка дука дель Асидо в получении денег от моего отца! Ну да!.. Та самая, которая, как мне помнилось, была в документах, оставшихся после моего отца!..

   Дело было в том, что карандашные строки, написанные Марией, оказались на оборотной стороне расписки дука дель Асидо.

   - Позвольте, гидальго! - заговорил Орест. - Какая расписка дука?

   - Очень важная для меня! - ответил Саша Николаич. - И вам ее дала княгиня Мария?..

   Вся история с написанием записки произошла так скоро, и после нее Орест так быстро вылетел в окно, что у него все подробности спутались и он не мог себе дать отчет, что бумагу, на которой была написана записка княгиней Марией, он сам же вытащил из своего кармана. Да и неинтересно ему это было...

   - Да, она сама мне ее дала! - подтвердил он.

   Усевшись спокойно на окне, он почувствовал большое утомление после выпитого вина и заклевал носом. Ему хотелось спать... И он заснул...

  

  

   На другой же день утром дук дель Асидо получил от Николаева письмо, в котором тот в очень вежливой форме извещал его, что по изменившимся обстоятельствам он, Николаев, не считает себя более обязанным платить по расписке кардинала, так как имеет на руках доказательство, что кардинал вернул по принадлежности все деньги.

   Дук Иосиф, прочтя это извещение, вынужден был перечесть его еще раз, чтобы убедиться, так ли он понял, до того оно ему показалось неправдоподобным.

   Единственным неопровержимым доказательством того, что деньги были возвращены кардиналом, могла явиться обратная расписка, но для дука было несомненно, что эта расписка была уничтожена во время ночного посещения кабинета Николаева бывшим графом Савищевым.

   Правда, она могла упасть во время схватки бывшего графа Савищева с Орестом, но подкупленный лакей на следующий день обшарил весь кабинет и нигде не нашел ни клочка бумаги.

   Насколько помнил бывший граф Савищев, в их схватке Орест выхватил у него расписку и они стали отнимать ее друг у друга, разорвали ее и клочки записки вылетели в окно.

   Подкупленный лакей на другой день после происшествия, пока все еще спали, обыскал все и за окном, но не нашел ничего. До него никто не мог подобрать расписку, и было ясно, что клочки были унесены ветром, так что собрать их было невозможно. Да и если расписка была найдена, то Саша Николаич сослался бы на нее раньше и не выражал бы желания платить. Ввиду этого в извещении Николаева для дука было много непонятного.

   Он взял это извещение и направился к жене. Она, сказавшись больной, сидела в утреннем капоте, с французским романом, но не читала его, а, задумавшись, смотрела поверх книги.

   - Он отказывается платить! - сказал, входя и подавая княгине письмо Николаева, дук.

   Княгиня Мария, как сидела, так даже и не двинулась, точно не слыша слов дука.

   - Вы слышите, что я вам говорю?! - проговорил дук, несколько повышая голос.

   - С тех пор как вы стали себе позволять кричать на меня, я перестала слышать обыкновенный голос!..

   - Пойми, Мария, он отказывается платить!

   Княгиня пожала плечами и произнесла:

   - Может быть! Меня это не касается... Если вам угодно, чтобы я сидела взаперти, по крайней мере, не требуйте от меня, чтобы я помогала вам в ваших делах!

   - Так вот оно что! - сообразил дук. - Так это просто месть с твоей стороны! Он, значит, не хочет платить благодаря какому-то твоему намеку?. . Но, видишь ли, шутить такими вещами нельзя, потому что для нас это слишком важно.

   - Уж будто бы в самом деле так и важно? - протянула княгиня Мария, прищурившись.

   - Да, да!..

   - Но, насколько мне было известно, вы на эти деньги не рассчитывали...

   - Ты ошибаешься, я рассчитывал и даже очень... И, ты слышишь, я требую теперь от тебя, что ты должна сделать все возможное, чтобы он платил...

   - Знаете! - вдруг серьезно обратилась к нему Мария. - Я с некоторых пор не узнаю вас... Вы до того изменились, что перестали быть похожими на самого себя... Где ваше прежнее спокойствие и уравновешенность?..

   Дук Иосиф почувствовал, что она права. Он действительно очень изменился за последнее время, он и сам не мог не сознавать этого...

   И именно потому, что Мария была права, он сейчас же рассердился и захотел немедленно восстановить авторитет сердитым окриком, хотя и должен был знать, что это не только будет напрасным, но и может послужить признаком еще большей его слабости...

   Словом, испытанный в жизни человек, умевший укрощать таких, каким был даже Борянский, пасовал перед молоденькой, хорошенькой женой именно потому, что она была молоденькой и хорошенькой.

   - Перестаньте учить меня, - рассердился он, - а делайте то, что я говорю вам...

   - Как же мне быть? - насмешливо возразила княгиня Мария. - То вы хотите, чтобы я сидела взаперти и никого не видела, то вам угодно, чтобы я влияла на человека, который не хочет вам платить... Если вы ищете моей помощи, то дайте мне свободно действовать самой!

   - Хорошо! Я согласен. Действуй! Действуй сама, но только действуй! Он отказывается платить...

   - Как? Совсем?

   - Да, вот его письмо...

   Княгиня Мария прочла письмо Саши Николаича, уверенная в своей силе и уверенная, что он подписал это письмо под ее же влиянием и что теперь, когда ее цель достигнута, то есть она снова получила свободу действий от мужа, она сумеет справиться с Николаевым так, как это будет нужно ей.

   - Понимаешь ли, - повторил дук, - положение гораздо серьезнее, чем ты думаешь.

   - Нам эти деньги очень нужны?

   Этот вопрос Мария задала не как оскорбленная жена мужу-обидчику, а как сотоварищ по общему делу, интересующийся выгодами компании.

   Дук ответил одним только словом:

   - Очень!

   - Вы начинаете беспокоить меня, - сказала княгиня Мария.

   - И могу уверить вас, что беспокоиться есть о чем...

   - Даже так?

   - Да... - Дук Иосиф подошел к жене совсем близко, нагнулся и почти шепотом произнес: - У меня такое положение, что я расходую последнюю тысячу рублей...

   - Но вы можете, в крайнем случае, получить деньги из Парижа...

   Дук покачал головой и произнес:

   - Ничего я не могу получить: я только что получил письмо оттуда... Там произошел крах банка и все рухнуло...

   Он дипломатично свалил все на крах банка, который действительно произошел тогда в Париже, на самом же деле он получил оттуда известие, что главная парижская фракция общества "Восстановления прав обездоленных" потерпела неудачу во всех своих делах и понесла такие убытки, что теперь просила помощи Петербурга. Здесь же, в Петербурге, требовалась помощь Парижа. В эти частности своей деятельности дук не посвящал жену и удовольствовался тем, что сказал ей о крахе банка.

   Это известие для княгини Марии было так неожиданно, что она в первую минуту не смогла ничего сказать. Она уже успела привыкнуть к окружающей ее роскоши и к тому, что когда ей нужны деньги, то достаточно обратиться к дуку, чтобы получить их. Эта привычка укоренилась до того крепко, что иначе она и не могла себе представить дальнейшую жизнь.

   И вдруг, как снег на голову среди жаркой летней погоды, такое сообщение мужа!..

   Княгиня Мария уже забыла в эту минуту оскорбление, нанесенное ей, и ту злобу, соединенную с жаждой мести, которую она имела против него. Опасность полного разорения снова соединила ее с ним.

   - На что мы можем надеяться? - спросила она.

   - Во-первых, на отдачу денег Николаевым, а во-вторых, на дело по наследству маркизы де Турневиль. Если эти комбинации удадутся, мы будем опять обеспечены надолго...

   - Принимай меры относительно наследства маркизы и не беспокойся о деле Николаева. Это дело я беру на себя, - сказала княгиня.

  

  

   Орест, вдоволь наигравшись на бильярде у себя в трактире, вспомнил про Борянского и решил проведать его.

   У Борянского шла картежная игра, продолжавшаяся уже вторые сутки. Большинство игравших было в таком состоянии, что с трудом сознавало, что происходит вокруг. Только сам Борянский продолжал метать банк и выигрывать (это он делал наверняка) и, казалось, на него совершенно не действовало огромное количество вина, выпитого им.

   - О Орест! - сказал он, увидев Беспалова. - Пей и служи гостям предметом подражания...

   Орест терпеть не мог играть в карты. Он принялся пить и спаивать понтеров банка, что было на руку Борянскому.

   Оресту случалось даже у Борянского засыпать под столом. Он там услышал один разговор, который до сих пор не мог привести в ясность, как следует.

   Но Орест очень любил комфорт и не всегда довольствовался сном под столом... Если представлялась возможность устроиться иначе, он не брезговал ею...

   Ублаготворившись достаточно, он пошел бродить по комнатам, оставив зал, где продолжалась игра.

   В гостиной двое спали в креслах, а один, молоденький, почти мальчик, очевидно, только что проигравшийся в пух, стоял у окна, схватившись обеими руками за волосы.

   Орест, как будто это вовсе не касалось его, проследовал дальше якобы в кабинет хозяина; но и тут большой диван был занят "мертвым телом".

   Орест прошел в следующую комнату - спальню Борецкого.

   Здесь никого не было и благодаря открытым дверям воздух оказался чище и дышалось легче.

   Орест остановился, подумал и без всякой церемонии, никого не спрашиваясь, лег на стоящую за ширмой постель. Последняя была очень мягка, удобна, и Орест почувствовал себя на ней хорошо. Он растянулся и стал глядеть в потолок.

   Потолок, на котором был нарисован плющ, вертелся. Орест понял, что, разумеется, ему это только кажется, потому что у него кружится голова... И чтобы она больше не кружилась, ему нужно было заснуть. И он уже собрался сделать это, как вдруг услышал, что в комнату вошли.

   Вошедшие видеть его не могли, потому что он был укрыт ширмой, но он их мог видеть в щель между двумя створками ширмы.

   Вошедшие были сам Борянский и седой старик с большой бородой и длинными волосами, в черной шапочке.

   - Пожалуйста, поскорее только! - сказал Борянский. - Игра в полном разгаре и мне нельзя отлучаться надолго... Что вам угодно?

   - Я надеюсь, что ты спрашиваешь, что мне угодно приказать тебе? - произнес старик.

   - Ну, да! Да! Только говорите скорей.

   - Ты много выигрываешь в карты?

   - Порядочно.

   - А Орест Беспалов?

   - Он приходит только навестить меня и выпить.

   - Ты продолжаешь поддерживать с ним отношения?

   - Да говорите же, что вам нужно?.. Меня ждут пон-ты... мне каждая минута дорога... - с досадой сказал Борянский.

   - Ты не забудь, что говоришь с человеком, которого хотел отравить, что тебе, впрочем, не удалось...

   - Ах, вы измучаете меня! - воскликнул Борянский. - В вас ниспослано наказание свыше, должно быть!

   - Должно быть! - повторил старик. - Так вот видишь ли! Надобно внушить этому Оресту, что где-нибудь - место сам выбери, где хочешь, - зарыт клад, и на этом месте потихоньку от него закопай какой-нибудь ржавый железный ящик с куском пергамента, который я пришлю тебе завтра... Тогда я тебя освобожу от этого вечно пьяного Ореста, и ты будешь иметь возможность отбояриться от него!

   - Это все? - спросил Борянский.

   - Нет, не все... Ты сколько выиграл за последние двое суток?

   - Примета игрока никогда не говорить выигрыша...

   - Ну, только не такого, как ты! При всяких приметах ты наверняка выиграешь!. . Три тысячи ты, верно, выиграл? Так, видишь ли, мне нужны как раз три тысячи и ты дашь мне их!

   - Но... - стал было возражать Борянский, - ведь мы, как члены общества, делим только те барыши, которые получены от совместной работы... личный же заработок каждого остается при нем!

   - Совершенно верно, и эти три тысячи я у тебя требую не как паевые, а лично мне взаймы!.. Я думаю, ты можешь мне доверить такую сумму?

   - Ох, никому я не доверяю!

   - Ты дашь мне эти деньги, или будешь исключен из нашего общества!

   - Ах, как бы мне хотелось этого! - невольно вырвалось у Борянского.

   - И тогда, - продолжал старик, - из-под земли всплывет то, что зарыто у тебя в подвале.

   - Вот вам... берите! - поспешил сказать Борянский и хлопнул бумажником по столу.

   - Я отдам тебе через три месяца! - сказал старик.

   Затем они вышли, прикрыв за собой дверь.

   Орест лежал за ширмой, не дыша и не шелохнувшись, чтобы не выдать своего присутствия, и от слова до слова слышал весь их разговор... Он был удивлен тем, что Борянский возится с ним не по личному желанию, оказывается, а потому, что его принуждает к этому какой-то старик.

   Этот старик был совершенно неизвестен Оресту, а между тем ему зачем-то понадобилось, чтобы Борянский его обманул насчет клада.

   "И зачем, - рассуждал Орест, - он говорит обо мне довольно непочтительно, чтоб ему пусто было!.."

   И Беспалов не на шутку рассердился, как смел этот незнакомый ему старик так говорить о нем! И кто он такой? Откуда он взялся?

   "Ну погоди ж, - злобно подумал он, мысленно обращаясь к старику, - я тебе сделаю смешную шутку!" <