Волконский Михаил Николаевич - Жанна де Ламот

и взять их неоткуда!..

   - Позвольте тогда, - предложила Наденька, - я соберу деньги по подписке! Я знаю, так делают...

   - Да! Да! - закивала головой графиня. - Так делала мадам Рожноф, и про нее все говорили, что она, под предлогом сбора для бедных, собирает деньги для себя! Это была, конечно, неправда, но все-таки говорили! И что же? Ты хочешь, чтобы и про нас так говорили?

   И вдруг фрейлина Пильц фон Пфиль до того ужаснулась возможности этого, что и про них будут говорить то же, что забеспокоилась и почувствовала мигрень. Потребовалась нюхательная соль, нашатырный спирт, одеколон.

   И, как бы изнемогая от страданий мигрени, тетка взяла с Наденьки слово, что та ни за что, ни под каким видом, никогда ни копейки не возьмет ни для бедняков, ни для чего другого ни у кого из посторонних.

   Наденька была вынуждена обещать все, что требовала тетка, и подкрепить свое обычное обещание честным словом, но ей от этого не стало легче, а, напротив, облик больной умирающей женщины с маленькой девочкой, как живой, стоял перед ее глазами.

   Она никогда не видела настоящей нищеты и представляла себе ее по картинам и театральным представлениям, но это не мешало ей сочувствовать беднякам и желать помочь им.

   Наденька целый день думала, как ей быть, и, наконец, приняла твердое решение сделать для бедной женщины все, что было в ее силах.

   - Можно мне поехать к Анне Петровне? - спросила она тетку, улучив минуту.

   Тетка всегда разрешала ей съездить к Анне Петровне, матери Саши Николаича, именно ввиду того, что не прочь была бы выдать Наденьку замуж за Сашу Николаича. Она разрешила.

   Наденька приехала на этот раз к Анне Петровне очень взволнованная, раскрасневшаяся, с горящими глазами, что, впрочем, ей очень шло.

   Анна Петровна очень обрадовалась девушке, сейчас же предложила ей чай пить и стала спрашивать, что с нею и отчего она сегодня такая встревоженная. Наденька, как умела, рассказала ей о бедной женщине.

   Анна Петровна сейчас же вызвалась ей помочь и заявила, что скажет сыну, тот, конечно, тут же сделает все, что сможет.

   Но Наденька от этого чуть не ударилась в слезы. Нет, она именно этого и не хотела! Тетка так напугала ее рассказами про мадам Рожноф... И потом она дала ей слово... Нет, она ни за что не хотела, чтобы ей помогали другие, она хотела все сделать сама!

   Денег у нее, правда, не было, но у нее зато был медальон, единственная ее ценная вещь (в то время считалось неприличным носить драгоценности). Наденька хотела получить за этот медальон деньги, но ей только жалко было продавать его, а она слышала о том, что вещи как-то отдают под залог, так что получают по ним деньги, а вещи не пропадают. Медальон был полной ее собственностью, и она просила милую, добрую Анну Петровну помочь ей через кого-нибудь получить под медальон деньги. Хотела же она сделать это, не говоря об этом тетке, чтобы не возбуждать лишних и ненужных разговоров.

   Анна Петровна прослезилась, тронувшись добродетелью Наденьки, и взяла от нее медальон, как это делают с детьми, когда не хотят обидеть их.

   После этого они пили чай и долго говорили, обсуждая жизнь человеческую с философской точки зрения.

   Все было великолепно, но, когда Наденька уехала и Анна Петровна осталась с ее медальоном в руках, ей пришлось сильно задуматься, как же ей быть, чтобы исполнить принятое от Наденьки поручение.

   Сыну она не хотела говорить, потому что сама Наденька особенно просила об этом, да и чувствовала, что неловко было посвящать его в это дело. Он, наверное, не повез бы закладывать медальон, и вышло бы совсем не то, что нужно.

   Послать вещь в заклад с кем-нибудь из слуг Анна Петровна стыдилась.

   На Тиссонье рассчитывать было нельзя, так как он плохо говорил по-русски и не нашел бы даже дороги в ломбард.

   Оставался один Орест.

   Так как выбора не было, Анна Петровна остановилась на этом человеке. Он был вполне подходящим человеком, ему все можно было бы объяснить. А соображение, что Орест может пропить полученные деньги, даже не приходило в голову наивной Анне Петровне, убежденной, что не может найтись на свете человека, который решился бы растратить такую "святую сумму", как мысленно выразилась Анна Петровна.

   Она позвала лакея и приказала попросить к себе "месье Ореста", если "они дома".

   "Они" были дома и в изрядном подпитии, и лежали дома на диване, задрав ноги на стену.

  

  

   Орест лежал у себя на диване, главным образом, конечно, потому, что не имел моравидисов, спросить которые не решался у Саши Николаича, ввиду его возвышенного настроения, когда того нельзя было беспокоить предметами материальными и низменными.

   Кроме того, Орест был подавлен до некоторой степени событиями. Жизнь начинала развертываться вокруг него, точно сложный роман, полный хитросплетений, и, чем дальше, тем больше запутывались они.

   "А ведь выходит так, - размышлял он, - что даже трезвому занятно!"

   - Чего? - поднял он голову в ответ на появление в дверях лакея, явившегося звать его к Анне Петровне.

   - Вас барыня просят! - угрюмо доложил лакей.

   - Барыня?

   Но лакей, исполнив то, что было приказано ему, повернулся и ушел, видимо, не желая входить в положение недоумевающего Ореста.

   Последнему совсем не хотелось идти к барыне, но делать было нечего. Как тут не пойти, в самом деле?

   Орест покосился на себя в зеркало; хохолок на макушке торчал, рожа была скверная с похмелья.

   "Хоть бы полотеров нанять, что ли, чтобы мою рожу в порядок привести!" - подумал он, но, не сделав ничего для украшения внешности, как был, пошел к Анне Петровне.

   После того как он побывал у княгини Сан-Мартино, Анна Петровна казалась ему уже не такой важной особой, как прежде.

   Он вошел к ней, расшаркался и поскорее сел, потому что не помнил наверное, разорваны у него сзади брюки или нет.

   Идя к Анне Петровне, он упустил из виду это обстоятельство, но теперь припомнил, и его взяло сомнение. Оттого-то он и терпеть не мог бывать в дамском обществе, что там требовалась такая щепетильность, что дворянину с разорванными брюками надо было краснеть.

   - Месье Орест! - начала Анна Петровна. - У меня к вам есть просьба!..

   Орест нацелил на нее взгляд так, будто хотел то ли попасть в нее бильярдным шаром, то ли опять попросить денег взаймы.

   - Видите ли, в чем дело! - пояснила Анна Петровна. - Наденька Заозерская, то есть... Я хочу сказать, что... у Наденьки Заозерской... словом... она просила меня... привезла мне медальон и... просит... понимаете, миленький... словом, ей нужны деньги для одной бедной женщины...

   Орест ничего не понял, но все-таки не смог удержаться, чтобы не сказать:

   - Это я понимаю!.. Потому что и мне нужны деньги для одного бедного мужчины...

   - Для кого?

   - Для одного бедного мужчины, то есть для меня самого, ибо могу вас уверить, глубокоуважаемая Анна Петровна, что я мужчина бедный и нуждаюсь в деньгах!..

   - Да, да!.. Вы даже брали у меня один раз... помню! - согласилась Анна Петровна, искренне не понимая намека Ореста. Она с детства воспринимала только такие понятия, которые ей были изложены без всяких околичностей.

   - Ну так вот, - сказала она, - я могу вас попросить сделать это?

   - Пожалуйста! - согласился Орест, думая, что сейчас последует объяснение, что именно он должен сделать.

   Но Анна Петровна достала из ящика на столике у кушетки, на которой она сидела, медальон и протянула его Оресту.

   - Вот, возьмите!

   - Это мне? - осведомился Орест, недоумевая, зачем ему этот медальон.

   - Ну да, чтобы... отнести в ломбард.

   - Понимаю! - сообразил, наконец, Орест. - Вы хотите оказать мне субсидию в таком виде?

   - Как субсидию в этом виде, миленький?..

   - Ну да! Ввиду отсутствия у меня денежных знаков, вы предоставляете мне эту ценную вещь, с тем, чтобы я обратил ее, с помощью ломбарда, в деньги, каковые и употребил бы на свои нужды, в качестве заемного капитала, полученного от вашего благодеяния.

   В общем Анне Петровне даже нравилось, как выражался Орест. Ей казалось, что это очень серьезно и дельно, потому что она не привыкла к таким оборотам и мудреным словам, вроде "каковые"... Но самою сутью содержания речей Ореста она осталась недовольна.

   - Да нет же! - даже испугалась она. - Вы не должны тратить эти деньги, потому что они, эти деньги, - святая сумма, предназначенная бедной женщине!

   "А она тоже пьет?"- хотел спросить Орест, но воздержался, так как был уже утомлен долгим разговором.

   - Так-с! - протянул он. - Значит, я должен заложить медальон и принести вам деньги?

   - Ну да! Именно, миленький!

   Орест подумал и после некоторого молчания важно добавил:

   - Для вас, Анна Петровна, я могу это сделать!

   - Благодарю вас, голубчик! - с чувством поблагодарила она.

   "Оборот сей будет выгодным!" - мысленно решил Орест, взял медальон и, помня о своем сомнении относительно разорванных брюк, пятясь, вышел из комнаты.

   А Анна Петровна, воображая, что она не только отлично устроила это дело с медальоном Наденьки, но и вообще умеет устраивать всякие дела, сделала сама перед собой скромный вид, что она вовсе не гордится этим.

  

  

   Мифология, перешедшая в наследство из восемнадцатого в начало девятнадцатого века, была в большом ходу в то время, и Орест слышал подробности о Парисе, на суд которого пришли три богини.

   Недолго думая, он решил, что сам до некоторой степени Парис; правда, в сущности, он не стал бы ни с кем спорить из-за этого: между ним и Парисом не было ничего общего.

   Во-первых, не было яблока, а во-вторых, не было спора между богинями, но богини были, хотя они и приходили не к нему на суд, а приглашали его к себе.

   Дело было в том, что, вернувшись от Анны Петровны, Орест нашел у себя письменное приглашение Жанны, или, вернее, княгини Жанны, которая требовала, чтобы он как можно быстрее пришел к ней.

   "Вот что называется быть нарасхват!" - сам себе сказал Орест, представляя Анну Петровну, княгиню Жанну и княгиню Марию в виде трех богинь.

   Брюки у него сзади оказались действительно разорванными. Он, недолго думая, отправился в гардероб Саши Николаича, взял у него первую попавшуюся для себя нужную часть костюма и надел ее.

   Часть костюма оказалась ему коротка, но Орест пренебрег этим как человек, стоящий выше подобных мелочей жизни.

   Он явился к дому дука дель Асидо и дал о себе знать довольно оригинальным способом, не желая пользоваться обычной манерой, то есть докладом о себе через слуг.

   Он подошел к окнам Жанны и запел хрипловатым басом нежно-чувствительную песенку, которую, как он слышал в детстве, пела его мать; Жанна услышала под окном песню Ореста и не могла не выглянуть на улицу, заинтересовавшись, кто это пел такие нежные французские слова таким несоответствующим, хриплым голосом.

   - А-а! Это вы! - узнала она сейчас же Ореста и не могла не улыбнуться при виде его действительно смешной в укороченном костюме фигуры. Особенно забавным казался при этом серьезный вид, деловитый и сосредоточенный.

   - Войдите! - пригласила она. - Мне нужно поговорить с вами!

   - Не люблю я, - сделал гримасу Орест, - эти условности светской жизни, относительно парадной лестницы и прочего... Дозвольте непосредственно в окно...

   И прежде чем Жанна успела опомниться, Орест был уже внутри комнаты, перескочив через низкий подоконник.

   - Вы чрезвычайно эксцентричны! - сказала Жанна не то в порицанье, не то в оправданье Ореста. - Я позвала вас, чтобы предупредить...

   - Если это относительно дука дель Асидо, - заявил Орест, - то я был бы очень рад этому.

   Орест и сам не знал хорошенько, что говорит , потому что у него в последнее время все спуталось: старик Белый, дук дель Асидо, Борянский, разговор, который он услышал, лежа на кровати за ширмой у Борянского, и, главное, то, что узнал из рассказа бывшего графа Савищева, и он пришел на свидание из дома Николаева, уже многое зная. Роль Жанны, правда, во всем этом не так была ясна Оресту, и он пришел по ее приглашению как-то просто по инерции, запутавшись помимо своей воли во все эти дела.

   - Вы ничего не слышали об одном кладе? - спросила Жанна.

   - А, вам эта история известна-с? - сказал Орест. - Этому дуку дель Асидо, который переодевается в белого старика....

   - А вы-то почем знаете об этом? - удивилась Жанна.

   - Из достоверных источников, - коротко ответил Орест. - Этому дуку зачем-то понадобилось уверить меня, что я должен отыскать какой-то клад.

   Жанна смотрела на него большими глазами, раскрытыми в удивлении.

   О том, что затевал дук, она знала потому, что услышала об этом, воспользовавшись тайным ходом. Но откуда Орест мог знать все подробности этого? Она знала, что он ни с какой стороны не принадлежал к обществу, а между тем он знал не только название Белого, но и того, кто переодевается в него.

   Все это показалось Жанне до того сложным, что она не могла решить сейчас ничего. Если бы Орест Беспалов был только смешной, пьяный человек, то откуда же явилась его почти проникновенная осведомленность, доходившая до того, что он знал ее настоящее имя, о чем, как бы случайно, упомянул тогда на маскараде.

   - Ну, господину дуку будет наклеен нос! - продолжал Орест. - Я покажу этому шуту заморскому, как русские люди водку пьют!

   - А вы не боитесь его?

   - В каком это смысле?.. Чего мне бояться его, если я все знаю про него, а он про меня ничего не знает?

   "А вдруг это и в самом деле - агент иезуитов?" - усомнилась Жанна, все более и более изумляясь Оресту.

   Она видела, что его отношение к дуку неблагоприятное, и в этом смысле готова была взять его себе в сообщники, для того чтобы отомстить дуку Иосифу такой же насмешкой или злой шуткой, какую он готовил для нее. Но она не могла распознать, как относится Орест к обществу "Восстановления прав обездоленных" и не является ли он врагом этому обществу?

   А враждовать с обществом сама она не хотела. Напротив, она мечтала о том, чтобы, высмеяв дука Иосифа, лишить его власти и значения, самой занять его место в петербургской фракции общества. Поэтому она вовсе не желала, чтобы Орест, знавший какими-то неведомыми для нее путями тайны общества, принес им вред.

   Не зная еще, на что решиться, Жанна рискнула прежде всего попробовать с Орестом способ подкупа, то есть соблазнить его денежными выгодами, которые она якобы могла предоставить ему.

   На заседаниях общества под председательством Белого она узнала, что источником солидного богатства может служить латинский молитвенник, находящийся в руках Тиссонье, и ей пришло в голову прежде всего воспользоваться близостью Ореста к дому Николаева, у которого жил Тиссонье.

   - Хотите ли вы получить большую сумму денег? - спросила она Ореста.

   - Всякий дурак этого хочет! - сказал тот и сейчас же пояснил: - А всякий дурак - это я!

   - Так если вы хотите войти со мной в одно дело, то я укажу вам путь...

   - К получению большой суммы денег?

   - Да. И для этого вам стоит только достать мне хотя бы на один вечер латинский молитвенник...

   - Который у француза Тиссонье? - воскликнул Орест. - Эк вы мне надоели с этими молитвенниками! Вам-то зачем?

   - Это моя тайна.

   - Ну, я знаю эту тайну! - махнул рукой Орест. - Это разгадывать загадки по буквам на основании ключа в медальоне!..

   "Боже! И это он знает! - почти с суеверным страхом ужаснулась Жанна. - И этого человека дук считает простым пьянчужкой!"

   Она не могла и подозревать, что так удивившая ее осведомленность Ореста имеет очень простое происхождение: рассказ и чистосердечные признания бывшего графа Савищева. Через него Оресту стало известно, что он действовал под именем Люсли. Бывший граф Савищев под влиянием страха, что его будет преследовать дук, и будучи опьянен выпитым с Орестом вином, все разболтал ему.

   - Вам известны все тайны общества?! - воскликнула Жанна.

   - "Восстановления прав обездоленных"?

   - Да кто же вы?

   - Орест Беспалов!

   - Но откуда вы знаете все?

   - Из достоверных источников! - с бесстрастной важностью и убедительностью ответил Орест. Ему нравилось то удивление, в которое его слова повергли Жанну.

   - Однако ведь эти достоверные источники должны же иметь какое-то происхождение? Одно из двух: или вы сами должны состоять членом общества, или обладаете сверхъестественной способностью узнавать чужие тайны! А я знаю, что членом общества вы не состоите; что же касается сверхъестественной способности, то я в нее не верю, как и во все сверхъестественное, а потому и не могу понять...

   - И становитесь в тупик?

   - Но тем не менее желаю выяснить...

   - Любопытство, значит?

   - Может быть, и не одно любопытство, а и осторожность, чтобы знать, с кем имею дело: с врагом или с таким человеком, с которым я могла бы сойтись на определенных условиях и действовать сообща.

   - Это со мной-то?

   - Что с вами?

   - Действовать сообща?

   - Ну да, с вами! Отчего бы и нет?..

   - Позвольте, моя прекрасная дама, в силу каких атмосферических движений я буду действовать сообща с вами, когда, если захочу, и один могу сладить все?

   Эту фразу Орест, которому надоело говорить по-французски, вдруг выпалил по-русски, потому что она у него вырвалась, так сказать, от души...

   - Что вы говорите? - не поняла Жанна.

   - Я говорю, зачем я буду делать вместе, если могу сделать один? - перевел Орест суть своей фразы на французский язык.

   Жанна поняла это как вызов с его стороны на дальнейшие переговоры и потому сейчас же продолжала:

   - Да, но вы один можете достать молитвенник, а я знаю, у кого находится медальон, и я могу достать его.

   "А что если поразить ее? - мелькнула вдруг мысль у Ореста ни с того ни с сего. - Чего она мне тут, на самом деле, бобы разводит? Пусть понимает Ореста Беспалова!"

   - Да и медальон уж у меня! - проговорил он.

   - Как у вас?

   - Очень просто... желаете посмотреть? Вот он... нате!

   И Орест Беспалов достал из кармана медальон Наденьки Заозерской, порученный ему Анной Петровной.

   "На, мол, разбирай, тот это медальон или не тот!"

   Жанна каким-то быстрым, кошачьим движением выхватила из рук Ореста медальон, открыла его и крикнула, исполненная удивления:

   - Да, в этом медальоне действительно есть ключ! Вот эти цифры, должно быть, и составляют этот ключ.

   Внутри медальона была миниатюра из слоновой кости, изображавшая маркиза в напудренном парике, а на обратной стороне крышки был вырезан ряд цифр, на который и показывала Жанна.

   - Какие цифры? - усомнился Орест в свою очередь, вовсе не ожидавший, что медальон в его руках может заключать что-нибудь особенное.

   - Да как же, вот, - заволновалась Жанна, - вот эти цифры указывают, в каком порядке надо взять подчеркнутые буквы в молитвеннике...

   - Вот оно что! - протянул Орест. - Так тогда - нет-с, пожалуйте-ка мне медальон, - и он протянул руку, чтобы без церемонии взять медальон у Жанны из рук.

   Ее глаза блеснули, она почувствовала, что переживает один из тех моментов в жизни, когда может решиться ее судьба. В самом деле, если этот медальон останется у нее в руках и она каким-нибудь путем добудет молитвенник, тогда она помимо дука дель Асидо завершит важное для общества дело и таким образом по праву сможет стать во главе его петербургской фракции.

   С Орестом ей стесняться особенно было нечего, никто не видел, как он попал к ней через окно. Поэтому Жанна ловко достала из кармана платок, распустила его и бросила в лицо Оресту.

   Этот платок имел те же свойства и был приготовлен по тому же рецепту, как и тот, который был дан дуком бывшему графу Савищеву.

   Но на Ореста он не оказал никакого действия. Получив платок в лицо, он вдохнул в себя воздух, но вместо того, чтобы упасть под воздействием наркотика, преспокойно снял платок со своего лица и кинул его в Жанну....

   В то же мгновение она, как подкошенная, упала на пол.

   Орест никак не ожидал этого, испугался, растерялся и, не зная, что ему делать, решил немедленно удалиться от зла, схватив медальон. Выскочив в окно и оглянувшись, увидел, что никто не заметил этого, и он не побежал, но пошел довольно мерным шагом, как будто он прогуливался.

   И его никто не остановил.

  

  

   Княгини Гуджавели не было дома, прислуга в комнаты без зова не заходила, и Жанна могла бы пролежать, одурманенная до состояния обморока, очень долго, если бы случайно не спустилась вниз и не зашла к ней княгиня Мария.

   Увидев лежащую на полу Жанну, княгиня Мария кинулась к ней и, заметив платок, сразу поняла, в чем дело, потому что сама недавно испытала на себе его действие.

   Она откинула платок в сторону, распустила шнуровку на груди у Жанны и увидела, что на теле Жанны одета плотная рубашка, закрытая до самой шеи.

   Расстегнув и откинув фуфайку, чтобы сделать дыхание свободнее, княгиня Мария увидела на левой стороне груди у Жанны красный знак выжженной лилии, и узнала в нем клеймо палача.

   Она отшатнулась и вскрикнула.

   Приток свежего воздуха и освобожденное дыхание вернули Жанне силы, да и наркоз уже, вероятно, терял свое действие.

   Жанна открыла глаза, увидела княгиню Марию, увидела свою расстегнутую фуфайку, открытую грудь и клеймо на ней и с неизвестно откуда взявшейся нечеловеческой энергией вскочила и вскинулась на княгиню Марию:

   - Как вы смели! - начала она.

   Однако княгиня Мария перебила ее невольно вырвавшимся у нее криком:

   - Клейменая!.. Каторжная!..

   - Да, клейменая! Каторжная! - в страшной злобе, не помня себя, в свою очередь закричала Жанна. - Но прежде всего я - ваша невестка, и если вы будете позорить меня, то этот позор упадет и на вашу голову!

   Гордость княгини Марии была уязвлена слишком чувствительно, чтобы она не постаралась сейчас же восстановить свое якобы попранное достоинство. Она встревожилась, несомненно, величественно оглядела Жанну и брезгливо сказала:

   - Если брат моего мужа сделал вам честь, женившись на вас, и дал вам свое имя, то, я уверена, вы обманули его или он не знал вашего прошлого и этого отвратительного знака, который у вас на груди и который свидетельствует о вашем прошлом!

   - А-а! Вы так разговариваете! - начала Жанна. - Ну так я скажу вам, что мое прошлое вовсе не таково, чтобы передо мной могла чваниться жена самозваного дука... Если хотите знать, кто я на самом деле, я скажу вам!.. Я - графиня Жанна де Ламот, по прямому происхождению - Валуа, и не вашему самозваному мужу, проживающему темными делами, кичиться передо мной...

   - Однако же прошу вас не забывать, что вы живете и теперь находитесь в доме дука, моего мужа, и пользуетесь его гостеприимством...

   - Неправда!.. Я только делю с ним то, что он добывает воровским образом!.. Я не считаю себя ничуть обязанной ему...

   В это время отворилась дверь и вошел дук дель Асидо.

   - Что такое?.. Что тут за шум? - заговорил он, строго и внимательно оглядывая княгиню Марию и Жанну.

   Взбешенная Жанна, не зная, чем еще досадить, выбрала самое неприятное из всего, что могла сказать дуку:

   - Что тут произошло? - воскликнула она. - А то, что вы - старый глупец, и больше ничего... что вы слабая пародия на человека и деятеля, что вы можете обмануть своей фальшивой фамилией и заученными манерами такую ходячую пустоту, как ваша жена, но ни меня, ни настоящих людей вы не обманете... Тот, кого вы считали презренным, - Орест Беспалов, - на самом деле оказался искуснее вас... Он сейчас только был здесь и от него я узнала, что ваше дело с медальоном и молитвенником пропало для вас, слышите ли?.. Пропало!.. Потому что и молитвенник и медальон - он мне показывал его - находятся у него!

   - Что за вздор вы говорите?! - перебил вдруг дук Иосиф. - Какой Орест Беспалов был здесь? Какой медальон у него?

   - Тот самый, который вы ищете!

   - Какие пустяки!

   - Вы видите этот платок?.. - показала Жанна на отброшенный в сторону и лежавший на полу платок. - Он приготовлен по известному вам способу... Ну так вот, я кинула этот платок в лицо Оресту и я, не верящая в сверхъестественное, увидела своими глазами, что этот платок на него не подействовал... Я думаю, даже этого достаточно, чтобы признать Ореста Беспалова не только пьянчугой, а исключительным человеком!

   - Этого достаточно, - спокойно улыбнулся дук, - чтобы признать, что платок был плохо приготовлен!

   - Тогда, - возразила Жанна, - он не подействовал бы и на меня!.. А этот Орест спокойно снял его с лица, кинул его в меня, и я упала в тот же миг... Ну так вот, знайте теперь, что ваше дело не удалось!..

   - Позвольте! - остановила ее княгиня Мария. - Вы знаете, - обратилась она к мужу, - что у этой женщины на груди клеймо палача?

   - А ты откуда знаешь это? - вырвалось у дука дель Асидо.

   - Как?! - воскликнула княгиня Мария. - Так это вам было известно?! Так, значит, все правда, что говорила эта женщина? Что вы - самозваный дук, что живете темными делами... воровскими...

   - Эта женщина - сумасшедшая, - проговорил дук, - и вам не следует быть вместе с нею здесь!.. Пойдемте отсюда!

   Дук взял княгиню Марию за руку и вывел ее. На лестнице он остановился и спросил у стоявших там лакеев:

   - Вы все время находились тут?

   - Да! - ответили слуги в один голос.

   - Кто-нибудь приходил сюда, вниз?

   - Решительно никого.

   - Вы это наверное знаете? И сможете показать под присягой?

   - Можем.

   Тогда дук, обратившись к жене, сказал:

   - Ну, ты видишь, что эта несчастная сошла с ума и в своей галлюцинации дошла до того, что глупого Ореста, пьяного бездельника, приняла за одаренную свыше натуру и за какого-то сверхъестественного человека?!

   Они поднялись по лестнице и уже наверху княгиня Мария спросила мужа:

   - А то, что она говорила про дело, ведь это, кажется, то самое, на которое ты единственно рассчитываешь?..

   - Не беспокойся! - сказал дук. - Это дело у меня в руках! Мне нужно только достать молитвенник, а медальон, который служит к нему ключом, у меня в кармане!.. Я только что получил его от старой кормилицы графини Косунской, - в доказательство своих слов дук Иосиф вынул из кармана медальон и показал его княгине Марии.

  

  

   От княгини Гуджавели у Жанны не было тайн, и когда та вернулась домой, Жанна сейчас же поспешила рассказать ей обо всем случившемся.

   Княгиня пришла в неистовство; восточная кровь заговорила в ней и она потребовала немедленной и беспощадной мести.

   Жанна и сама более ничего не желала, как отомстить скорее, и они стали сначала обсуждать, кому именно надо было отомстить и зачем, а затем, каким образом это можно было сделать.

   Они обе признали и согласились на том, что главным виновником был все-таки дук.

   Жанна узнала, что он был уязвим только с одной стороны, то есть, что на него можно было воздействовать только через его жену.

   И вот они обсудили план мести в подробностях и сейчас же принялись приводить его в исполнение.

   Для княгини Гуджавели осталась задача отправиться в качестве парламентера наверх к княгине Марии. Она долго там разговаривала с нею. В конце концов, она добилась того, что княгиня Мария обещала исполнить ее просьбу, а именно, спуститься к ним вниз в первый же раз, когда к дуку придет так называемый Белый. Тогда она, княгиня Мария, увидит и узнает такие вещи, которые сразу же раскроют ей правду и которые слишком интересны, чтобы пренебрегать ими.

   Княгиня Гуджавели до того возбудила любопытство Марии, что та обещала сойти вниз, хотя и недоумевала, зачем ей нужно было это делать.

   Княгиня Гуджавели очень красноречиво доказала, что Жанна - вовсе не сумасшедшая и что Орест Беспалов, по всей видимости, действительно, тайный иезуит, потому что умеет проникать в такие тайны и обладает такой силой, что не может быть простым смертным.

   С этим княгиня Мария не могла согласиться и, зная Ореста с детства, не смогла удержаться, чтобы не расхохотаться самым искренним образом.

   - Это Орест-то - тайный иезуит?! - воскликнула она, - Да он ни в какие иезуиты не годится!.. Ведь нужна особенная фантазия, чтобы из Ореста сделать вдруг какое-то таинственно-романическое лицо!

   Княгиня Гуджавели не настаивала особенно на этом пункте; ей было гораздо важнее другое: представить биографию Жанны княгине Марии в таком свете, чтобы вызвать жалость и сочувствие к ней, и тут-то ей особенно потребовались все ее красноречие и горячность.

   Она преуспела-таки в этом. Княгиня Мария изменила свой взгляд на Жанну как на "преступницу" и готова была признать свою неправоту перед нею.

   Княгиня Гуджавели намекнула было, что недурно было бы пойти и извиниться перед Жанной, но к этому княгиня Мария не выказала никакой склонности, и Гуджавели не настаивала.

   Разговаривая с княгиней Марией, она все время прислушивалась, не идет ли дук Иосиф. Ей не хотелось, чтобы он застал их за этим разговором. И, как только она услышала его шаги в соседней комнате, тотчас же встала, чтобы уйти. Однако дук появился раньше и они волей-неволей встретились.

   Он оказался в отличном расположении духа, вошел бодрой походкой, высоко держа голову.

   "Ишь ты, каким победителем!" - невольно подумала княгиня Гуджавели про него.

   - Знаешь, Мари, - заговорил дук, обращаясь к жене, - я думаю в будущее воскресенье сделать у нас вечер, с тем чтобы пригласить всех... Дом у нас такой, что мы можем принять не хуже других. Если будет хорошая погода, мы можем устроить праздник в нашем саду... Займись списком приглашенных, а я берусь все сделать так, что о нашем вечере станут говорить в городе. Словом, лицом в грязь не ударим...

   Для того чтобы осуществить высказанный дуком проект, прежде всего были необходимы средства, и княгиня Мария сразу же поняла, что эти средства у ее мужа появились, если ему не жаль истратить деньги на праздник.

   - Мы еще ни разу, - продолжал дук, - не принимали у себя, и надо, чтобы наш первый прием был достоин нашего имени.

   Все это очень нравилось княгине Марии, она слушала с большим удовольствием мужа. Слушала и княгиня Гуджавели, считавшая неловким уйти, пока продолжается эта беседа.

   Но этот разговор, интересный, в особенности, для княгини Марии, должен был скоро прекратиться, потому что вошел лакей и доложил, что старик Белый явился и просит принять его...

   Дук сейчас же вышел, Гуджавели бросилась к княгине Марии, схватила ее за руку и почти насильно повлекла за собой.

   - Идемте, идемте! - торопила она. - Вы же обещали спуститься к нам, как только придет этот Белый...

   Княгиня Мария последовала за нею.

   Они спустились вниз, достигли комнаты Жанны; перед княгиней Марией отворился шкаф, служивший входом в тайник, и княгиня Гуджавели сказала ей:

   - Войдите туда и наблюдайте за тем, что увидите...

   Все произошло так быстро, что княгиня Мария едва успела опомниться...

   И, опомнившись, она очутилась уже у отверстия, в котором, к своему удивлению, увидела мужа и старика Белого.

   Они разговаривали. Дук сказал что-то, засмеялся и прошел в соседнюю с кабинетом уборную.

   Через некоторое время оттуда вышел точно такой же старик, какой остался в кабинете. Княгиня Мария легко догадалась, что это переодетый дук.

   Теперь ей стали ясны частые посещения их дома этим стариком. Ее муж под видом старика отправлялся куда-то.

   Для открытого, честного дела не переодеваются, и княгиня Мария вспомнила выкрик Жанны, что самозваный дук занимается "воровскими штуками"...

   Растерянная и бледная, она вернулась в комнату Жанны.

   Де Ламот была больна - на самом деле или притворно, трудно было сказать, - хотя и перенесенный удар мог бы свалить ее весьма легко. Она лежала в капоте в своей постели поверх одеяла и изредка стонала.

   - Каким образом вы устроили этот ход? - спросила княгиня Мария, до того пораженная, что сразу не сообразила нелепости этого вопроса.

   - Разве мы могли устроить этот ход? - слабо произнесла Жанна. - Мы открыли его совершенно случайно; а устроен он был уже раньше...

   Она не хотела объяснять, что получила указание на этот ход от неизвестного благоприятеля в анонимном письме.

   - А вы таким образом следили за дуком? - воскликнула княгиня.

   - Но ведь и вы сейчас сделали то же самое!

   Княгиня должна была сознаться, что это правда. Она не только сама сейчас следила за дуком, но и желала продолжать свои наблюдения, вернувшись снова в тайник, когда переодетый в Белого дук придет домой и пройдет к себе в кабинет.

   - Кто же этот старик и какие у него дела с дуком дель Асидо? - допытывалась Мария.

   Но Жанна с некоторым оттенком оскорбленного достоинства, как бы показывая, что не желает входить в подробности из боязни какой-нибудь новой выходки со стороны княгини, на все ее вопросы отвечала только:

   - Подождите немного, и вы сами все узнаете и увидите...

   Княгиня Мария сильно желала все увидеть и узнать сама, потому что она и не поверила бы никаким рассказам.

   Дук отлучился ненадолго, и вскоре послышался стук подъехавшей кареты.

   Княгиня Мария поспешно устремилась в тайник и увидела, как ее переодетый муж был впущен в кабинет каким-то совершенно таким же стариком, двойником которого он являлся.

   Дук вошел очень поспешно, держа в руках толстую книгу в кожаном переплете.

   - Теперь все здесь! - сказал он. - Вот молитвенник, а здесь медальон, и стоит только сличить две вещи...

   Он говорил и доставал в это время из запертой шкатулки медальон, который тогда показывал на лестнице княгине Марии.

   - А тебе известно, как надо дешифровать сделанное таинственное указание? - спросил настоящий старик.

   - О да! - уверенно произнес переодетый дук. - Это очень просто! В этом медальоне под портретом, вставленным в него, есть кусок пергамента, а на нем написан ряд цифр. На каждой странице этого молитвенника подчеркнуто по одной букве. Цифры в медальоне указывают на те страницы, на которых находятся буквы, составляющие слова указания. Вот и все! Конечно, мне хочется поскорее узнать, где это место, в котором хранится сокровище, способное обогатить нас...

   Дук достал из медальона кусок пергамента с цифрами и быстро стал перебирать страницы молитвенника.

   Вдруг он вздрогнул, захлопнул книгу и бессильно опустился в кресло.

   - Нет, этого не может быть! - хрипло произнес он. - Не может быть!.. Это кошмар!.. Наваждение...

   Он сделал над собой усилие, опять взялся за молитвенник и опять откинул его.

   Княгине Марии видно было при этом его лицо. Оно было бледно, посиневшие губы скривились и вздрагивали, глаза словно выкатились и уставились в одну точку.

   - В чем дело? - спросил старик.

   Дук безвольно поднял руку, но она сейчас же упала, и он с расстановкой, с трудом произнес:

   - По ключу и молитвеннику вышли слова: "Орест Беспалов все знает и ничего вам не скажет"... - он замолк; потом его губы снова зашептали:

   - Кто же это, кто в самом деле - этот Орест?! Я не поверил Жанне де Ламот, предупреждавшей меня рассказом о том, что сделал с нею этот человек. Я дал бы голову на отсечение, что это у нее была галлюцинация... Но ведь я сам-то не сплю теперь?.. Ведь все мои способности, к сожалению, слишком отчетливы... Проверь, не ошибаюсь ли я?!..

   Другой - настоящий старик - проверил и опять вышло то же самое: из латинских букв молитвенника составилась французская фраза: "Орест Беспалов один все знает, и ничего вам не скажет!"

   - Ну да!.. Да! - заговорил опять дук. - Этот человек обладает как будто сверхъестественными средствами, и, может быть, когда я говорил, что он тайный агент иезуитов, и думал, что говорю это в насмешку над Жанной де Ламот, у меня была интуиция и я сам, того не ведая, разгадал истину?!.. Иначе, что же это?.. Как же это?.. Здесь очевидна его рука, очевидно, что это дубликат медальона, сфабрикованный им самим, а подлинник находится у него самого и он его действительно показывал Жанне де Ламот!

   - Что же из всего этого ты заключаешь? - медленно проговорил старик.

   - Что все рухнуло, мы разорены, что я, не боявшийся никого на своем веку, нашел, наконец, в Оресте Беспалове такого сильного врага, с которым сам не могу справиться и который взял верх надо мной... До сих пор я чувствовал себя сильнее других, теперь я нашел человека сильнее себя... Но я еще не сдамся так легко, я еще попробую бороться!..

   - Ты все еще хочешь бороться?..

   - Да, да! - воскликнул дук и, упав в полном изнеможении, бессильно откинулся на спинку кресла.

  

---