Уэдсли Оливия - Ты и я

   Ник оставался в Лондоне, рассчитывая, что все уладится, и постоянно откровенно толковал с Тото об Иннишанноне и о том, что "мы" там сделаем. Ведь множество людей разводятся, уверял он себя, и дела заканчиваются быстро.

   Они с Тото исчезнут на месяц или на два и вернутся к осени в Иннишаннон; мысленно он представлял себе Иннишаннон, одетый багрянцем осени.

   Он побывал, созвонившись, у Вероны, которая встретила его чрезвычайно холодно; Ник вкратце, но очень любезно обрисовал ей перспективы будущего.

   Верона смотрела на него, пока он говорил. Как он красив и как молодо выглядит! О, если Тото будет леди Иннишаннон - другое дело! В конце концов, сейчас все быстро забывается, да и мало кто знает пока... Скандал не стал еще общим достоянием. Даже Чарльзу Треверсу она сказала, что Тото "чувствует себя не совсем хорошо, живет у друзей и сегодня уезжает с ними в деревню".

   Ник продолжал:

   - Я знаю, вы должны считать мое поведение непростительным, - оправданий мне нет, но причина одна: я люблю Тото.

   Он сидел, опустив глаза, и Верона с удивлением заметила, что он густо покраснел. Подняв голову, он встретился с ней глазами и закончил уже стоя:

   - В этом - все. До последних нескольких месяцев я не знал, что такое счастье.

   Он уходил, когда вошел Рагос. И, как это ни странно, оба с первого же взгляда понравились друг другу. Рагос проводил Ника до дверей.

   - Я был у Тото. Ведь я ее отчим, хотя Верона и не хочет пока объявлять о нашем браке. Если могу быть чем-нибудь полезен, располагайте мной в любое время.

   - Весьма благодарен, - сухо ответил Ник. Вернувшись домой, он застал Килмора беседующим с Тото.

   Когда они остались одни, адвокат сказал:

   - Дурные вести. Леди Иннишаннон забрала назад свое прошение о разводе.

   Он пристально посмотрел своими ясными глазами Нику в лицо.

   - Я предложил бы съездить вместе в Ирландию и повидать поверенного леди Иннишаннон. Мы могли бы сообща обсудить положение. Иногда это дает прекрасные результаты.

   - Мысль хорошая, - сказал Ник. - Я могу ехать завтра, если это вас устраивает.

   Тото он сказал, что должен ехать по делам обратно в Иннишаннон.

   - Вернусь при первой возможности, голубка.

   Последний вечер они решили провести дома. После обеда потанцевали под граммофон. Но вдруг Тото сказала:

   - Жарко. Поедем куда-нибудь. Поедем к реке.

   Захватили купальные принадлежности.

   Когда Лондон остался позади, на Хаммерсмис-бридже с реки им пахнул в лицо свежий, почти холодный ветер.

   - Ну, что я говорила? - торжествовала Тото. - В реке будет божественно.

   Было около часу, когда они доехали до Кукхэма с его скучными живописными домиками, расположившимися у излучины реки.

   Великолепная луна обливала все своим сиянием, в воздухе носился запах цветов.

   - О, как хорошо жить и любить! - воскликнула Тото, скользнув в воду - белым росчерком по ее темной поверхности.

   Ник плыл подле нее.

   - Берегись водорослей, Бэби!

   Он поддерживал ее, а она, глядя на него, смеялась, вся освещенная луной.

   Они обсушились на берегу, уходя ногами в холодную траву.

   - Я словно обновилась, - весело сказала Тото, но по пути домой она ежилась от холода, и по приезде Ник прежде всего приготовил для нее стакан виски с содовой. - Ты должна выпить, голубка! Смелей!

   Тото выпила и сделала гримаску.

   - Я не могла бы спиться, - решительно констатировала она, - как могут люди пить! Вкус препротивный и щиплет в носу. Мужчины странный народ. Сколько они могут выпить! У тебя разве не жжет во рту?

   - О, у меня рот совсем иной, чем у тебя, - уверял ее Ник. Он сидел на кровати, болтая с ней и смеясь, хотя его беспокоили красные пятна, которые горели на ее белых щечках.

   Она прикорнула около него, положив головку к нему на плечо.

   - Убаюкай меня.

   Он взял ее на руки, как ребенка, и, подражая своей старой няне, приговаривал: "ш-ш! ш-ш!" - чтобы она скорее уснула.

   Они не в первый раз играли в эту игру, и Тото знала порядок.

   - Ну, дальше, пой, - потребовала она.

   Ник вполголоса запел "Реку Сузи" - песенку, под которую Тото засыпала в детстве. Глазки Тото закрылись. Прядь золотых волос зацепилась за его плечо, когда головка ее скользнула ниже. Он опустил ее на подушки и стоял, глядя на нее.

   Какое значение может иметь Иннишаннон или что-либо другое в мире.

   Он отошел на цыпочках к окну и опустился в кресло.

   Что, если Алтея не уступит? Что тогда?

   И вспомнилось ему, как в ту первую ночь он сказал Тото: "Страдает всегда женщина".

   Теперь он мог бы добавить: и страдать ее заставляет всегда человек, который любит ее.

   Чары Иннишаннона подействовали сразу. Он замерцал навстречу Нику сквозь аметистовый туман, словно радостно приветствуя его, и тотчас заключил его в свои объятия - мягко, но властно.

   Ник повел Килмера в сад. Розы были в полной красе - будто цветные гребни волн вздымались к небу, пылающему золотом.

   Молодого Килмера захватила обстановка. Он сразу оценил непередаваемое обаяние веков; в нем заговорило то же невольное почтение, что в Нике.

   Притом он кое-что понимал в хранившихся в замке коллекциях и высказывал вполне здравые суждения.

   Его присутствие и помогало Нику забыть, и напоминало: помогало забыть Лондон, напоминало о притязаниях на него Иннишаннона.

   К обеду вышла Алтея. Она умно поддерживала разговор. Она выработала в себе любезную манеру обращения, которая производила впечатление.

   - Лучше как можно скорее покончить с этим, - заявил Ник еще в Лондоне, поэтому переговоры были назначены на следующее утро в одиннадцать часов.

   - Любые условия, - угрюмо повторил Ник, - любые...

   Алтея вошла в самом подобающем для раннего утра в деревне виде: короткая юбка, высокие сапоги, одна нитка жемчуга поверх белой шелковой блузки.

   Казалось, она излучала беспристрастие.

   Дело было безнадежное: говорили оба адвоката - Алтея слушала; настаивал Ник - Алтея слушала. В конце концов, она сказала, очень негромко:

   - Я не намерена искать развода, ни сейчас, ни в какое-либо другое время. - Подняла светлые голубые глаза на трех мужчин и добавила: - Это мое последнее слово.

   Ник вышел вслед за ней.

   - Алтея, погодите, прошу вас. Необходимо, чтобы вы выслушали меня. Вы, по-видимому, не отдаете себе отчета в том, что я могу помешать вам жить здесь или в каком-либо другом месте, что меня даже нельзя заставить давать вам содержание.

   - Доминик, помешаете ли вы мне жить здесь или нет, будете ли давать содержание или нет, - я все равно не соглашусь на развод. Пока вы не стали владельцем Иннишаннона, я соглашалась, - хотя и под сильным давлением, - освободить вас. Ни один из нас не имел тогда большого веса. Сейчас с нами считаются. Мы обязаны в отношении зависящего от нас люда жить добропорядочно, повиноваться велениям нашей церкви. Ничего, что бы вы ни сказали, не поколеблет моего решения. Для меня ясно, что вы не выносите меня, и я могу вам обещать, что, по возможности, не стану вмешиваться в вашу жизнь. Я сделаю все, что смогу.

   Ник крикнул, взбешенный:

   - А ваша церковь позволяет вам насиловать волю других людей, отнимать у них счастье? Нет такого веления церкви, которое предписывало бы вам дать двум другим людям возможность жить, как вы выражаетесь, "добропорядочно"?

   Алтея только улыбалась. Он готов был ударить ее.

   - Не я... - начала она.

   Он отвернулся, не помня себя, и с затуманенным взором выскочил из комнаты в сад.

   - Как видите, бесполезно, - сказал он позже Килмору.

   - Боюсь, что да, - откровенно ответил Килмор. Ник кивнул головой. Поколебался было, затем, пробормотав что-то о прогулке верхом, ушел.

   Он сам оседлал себе лошадь и поехал к морю.

   Итак, это бесповоротно: он никогда не сможет жениться на Тото. Все, что он говорил Вероне, не имело под собой никакой почвы.

   Но в конце концов неважно, что он говорил Вероне, дело не в ней - дело в Тото.

   Они никогда не смогут повенчаться, а ему неизбежно придется проводить часть года в Иннишанноне.

   "Что, если он и Тото разойдутся, если он обратится к Вероне?"

   - Трус! Негодяй! - одернул он себя.

   Положение отвратительно, безнадежно. Но можно махнуть на все рукой и увезти Тото - больше ничего не остается.

   Он пустил лошадь галопом и, когда она повернула на полном ходу, так что песок фонтаном взвился из-под копыт, перед ним вычеканился на фоне летнего неба Иннишаннон.

   Словно ножом по сердцу полоснуло.

   Да, либо Тото, либо Иннишаннон и его карьера.

   Он позабыл об этом давеча. Раз он будет жить с Тото за границей, ему, конечно, придется бросить службу.

   Он сдавил каблуками бока лошади; она взвилась на дыбы, потом сделала скачок вперед и помчалась карьером.

   Борьба была по душе Нику в эту минуту; он радостно встретил бы какой угодно ураган лицом к лицу, что угодно, - лишь бы уйти от самого себя.

   Он въехал в воду, и соленые брызги обдали ему лицо. Карьера, домашний очаг - или скитальческая жизнь, беспокойная, неудовлетворяющая, с утомляющим сознанием, что он сам испортил жизнь другому человеку.

   Счастье? О да, счастье обладания и все связанное с ним.

   Он говорил себе, что одному человеку из миллиона приходится решать такую проклятую задачу. Один шанс на миллион - и тот выпал ему на долю. Месяц тому назад он был доволен выше всякой меры; будущее казалось полным радости и света: он женится на Тото, и они будут всегда вместе; он любил свою работу и знал, что вложит в нее еще больше силы, когда будет счастлив, - так бывает всегда.

   А сейчас? Каким бы путем он ни пошел, за ним вслед пойдут сожаления, неудовлетворенность, сомнения.

   Ему в голову не приходило, что он полюбит это место, что любовь к земле у него в крови. А теперь земля держала его, не отпускала.

   Надо написать Тото. Он обещал. Она знала, что он поехал с тем, чтобы попытаться уладить все.

   Сидя у себя в библиотеке, обширной, мягко освещенной, он вспомнил вдруг вчерашнюю ночь в лондонской квартирке. Тото, свернувшуюся у него на руках, запах жасмина, легкий беспорядок, вещи Тото - маленький шелковый комочек на стуле - и блеск кольца, ее "обручального" кольца, как называла его Тото, у нее на руке.

   Он не мог написать ей, не мог сказать правды, - отчего не позвонить по телефону?

   Он позвонил. Вошел слуга.

   Ник дал номер лондонской квартиры, закурил сигару и стал ждать.

   Если даже линия сильно загружена, можно будет, по крайней мере, сказать друг другу "спокойной ночи".

   Слуга вернулся: связь с Лондоном установлена.

   Ник ясно услышал голос Анри.

   Он говорил по-французски: пусть Анри попросит мадам к телефону.

   - Мадам нет дома, милорд, - ответил Анри.

   - Нет дома?

   Это было скорее разочарованное восклицание, чем вопрос, но Анри сказал:

   - Заезжал мсье Треверс.

   - Не говорите, что я звонил.

   Вернувшись в библиотеку, он остановился у письменного стола: острое ядовитое жало ревности впилось ему в сердце. Одно дело думать о разрыве с Тото, как о некой отдаленной возможности, другое дело - знать, что она уехала с Треверсом, который обожает ее, тогда как она принадлежит ему, Нику. Думать ли самому о какой-нибудь вещи или сознавать, что тебе навязывают эти мысли, - большая разница.

   Он вдруг присел к столу и хладнокровнейшим образом изложил в письме к Тото всю правду, в глубине души сознавая, что это жестоко и что говорит в нем сейчас бешеная ревность.

   Как только письмо было отправлено, он дорого дал бы, чтобы вернуть его.

   В конце концов он решил отправиться на следующий день утром в Лондон и переговорить откровенно с Тото.

   - Пусть решает сама, - была его последняя мысль.

   - Пойманы с поличным! - радостно воскликнул Чарльз, останавливаясь прямо против Тото.

   - Мне всегда нравился этот парк, - продолжал он. - Теперь я его положительно люблю. Вы позавтракаете со мной, потом я буду пить чай с вами, и мы потолкуем, как нам провести вечер! Вы дважды ускользали от меня, я не хочу терять вас в третий раз. Я был в Нью-Йорке все время со дня нашей автомобильной прогулки. Вызвали меня срочно. Вернулся вчера вечером. Мне все казалось последнее время, что должен был поворот к лучшему: я каждый вечер проигрывал в бридж.

   Он так обрадовался встрече с ней, и такой был элегантный, летний, а Тото вся истомилась от одиночества!

   - Хорошо, будь по-вашему, - ответила она. - Только я позвоню Анри, предупрежу его, что не вернусь.

   - И мы прежде всего накупим гардений, потому что они ваши тезки, а затем коктейли, потому что они полезны нам! - решил Чарльз.

   Они пошли вверх по Бонд-стрит и натолкнулись на Верону и Рагоса, которые тоже прогуливались, такие же "летние".

   Верона поцеловала Тото и немедленно пригласила ее и Чарльза пообедать с ними.

   Тото не пришла в восторг от приглашения, хотя Чарльз выразил удовольствие от имени их обоих, но решила, что все же лучше быть с Вероной в мире, чем в состоянии войны.

   После ленча Чарльз спросил:

   - Что же мы будем делать?

   - Сядем в автомобиль и отправимся курить где-нибудь на просторе. Я это очень люблю! - сказала Тото.

   - А потом я поеду к вам пить чай, - заявил Чарльз. - Вы говорили, что можно, когда мы виделись в последний раз. Мы прихватим цветов или шоколада - что вы предпочитаете? Они будут изображать вашу дуэнью.

   Тото ничего не ответила, только улыбнулась Чарльзу немного жалкой улыбкой, и он тотчас спросил встревожено:

   - Я, кажется, сделал неловкость. Что происходит, Тото?

   Они мчались в автомобиле по обсаженной деревьями дороге, то попадая в полосы тени, то ныряя на яркий солнечный свет.

   Тото сказала слегка дрожащим голоском, не сводя глаз с лица Чарльза:

   - Ведь это квартира Ника... Ника Темпеста.

   Она видела, что краска медленно залила лицо Чарльза, автомобиль на секунду метнулся в сторону, а Чарльз сказал деревянным голосом:

   - Понимаю.

   И Тото вдруг захотелось плакать, такой несчастной она почувствовала себя. Она чудесно провела время с Чарльзом, которого она всегда любила, а теперь все испорчено. Слезы закапали ей на руки, и Чарльз увидел их.

   Он отвел автомобиль под дерево и в благодетельной тени взглянул Тото в лицо.

   - Не надо, - сказал он очень мягко, - не плачьте. Мне не следовало спрашивать вас или следовало бы знать. Но я не знал. Мне и в голову не приходило...

   Он обнял ее одной рукой за плечи, и Тото разрыдалась окончательно, прижимаясь к этому дружественному синему рукаву.

   - Я хотела... сказать вам... Было так нечестно... молчать. Но я... я не могла. Не потому, что я считаю, что это дурно, хотя другие, кажется, считают, но потому, что я знала: вам будет больно. Это само собой вышло, Чарльз! Я была так одинока в Вене, и вот явился Ник... случайно, и мы оба поняли сразу. Мы были... о, мы были так счастливы! Поверить нельзя!

   - Да, - сказал Чарльз, с трудом ворочая языком. - Когда я встретил вас в Париже, у вас был совсем особенный вид. Я заметил.

   Они сидели молча, а мимо мелькали автомобили с веселыми, смеющимися обыкновенными людьми.

   - Вот я сказала вам, и весь день для нас испорчен, - грустно твердила Тото. - Но я должна была сказать. Вы думали... другое.

   - Я рад, что вы сказали, - уверял ее Чарльз, стараясь улыбнуться. - Ужасно рад, Тото, мы ведь останемся друзьями, правда? Темпест не будет против, нет?

   - О нет, - серьезно ответила Тото. - Чего ради? Сейчас его нет здесь. Ему приходится проводить много времени в Ирландии, знаете?

   - Ах, да, он получил наследство? Ну, значит, решено: мы с вами приятели раз навсегда, что бы ни случилось? И, если когда-нибудь вам понадобится помощь, клянитесь, что прежде всего вы обратитесь ко мне.

   - Клянусь, - ответила Тото.

   Оба старались, чтобы предобеденное время прошло как можно лучше, но и обед с Вероной и Рагосом вышел тоже довольно натянутый.

   Чарльз возвращался в этот день домой, думая, что хорошо бы ему умереть или хорошо бы, если бы Темпест умер. Он судил Ника так, как тот и рассчитывал, но к этому еще примешивалось горькое чувство утраты.

   Он часто думал о том, что Тото может полюбить кого-нибудь, и подготовлял себя к этому, но другое дело, если бы все обстояло нормально, а то, что Тото сказала ему, вывернуло ему всю душу.

   Вернувшись к себе, он полночи просидел, сжимая голову руками, думая о Тото, о его первой встрече с ней и о Темпесте, о том, что тот оставил для нее квартиру - для нее!

   Чарльз был мягок по натуре, но, когда он прижимал ладони к глазам, как бы желая отогнать образ Темпеста, он чувствовал, что волна примитивной ярости захлестывает его; он отчаянно желал Тото, но еще больше желал бить и бить Темпеста по лицу, пока оно не стало бы неузнаваемым.

   И - ирония судьбы - на следующее утро он снова встретил Тото, и на этот раз она сама предложила отправиться на прогулку.

   - Мы заедем за Вероной и Жуаном, пообедаем вместе и поедем в Кукхэм купаться. Скажите, что согласны, да?

   Чарльз сказал. Было невероятно жарко; облегчала даже мысль о купании.

   - Мы захватим ужин с собой, да?

   Чарльз на все соглашался. Он был сильно утомлен, и от этого все чувства притупились, что очень его радовало.

   У Тото вид был свежий, несмотря на жару. На ней было что-то белое, тончайшее, и большая белая шляпа со свисавшей сбоку лиловой розой.

   Они накупили вместе фруктов и цыплят и основательный запас льда.

   - Я заеду за вами в семь часов, сговорившись раньше с миссис Гревилль, хорошо? - спросил Чарльз.

   Он расстался с Тото у дверей ее квартирки.

   Она вошла, рассеянно оглядываясь кругом. Да, Чарльз стал другим, а от Ника нет вестей.

   С глубоким вздохом опустилась она на кушетку. Нескладная ее жизнь. Все нескладно. - Почему Ник не шлет телеграммы? В телеграмме, даже самой короткой, можно кое-что сказать.

   День тянулся бесконечно; было так жарко, что не хотелось даже подняться, чтобы поискать книгу.

   Стук в дверь. Тото вскочила, забыв о жаре.

   Телеграфист или почтальон?..

   Вошел Анри с довольным выражением на честном лице. Он постоял у дверей, не потому, чтобы мог быть ответ, а потому, что он рассчитывал услышать приятную новость.

   Так и вышло. Тото подняла головку и сказала:

   - О, Анри! Мсье возвращается завтра!

   Анри расплылся в улыбке и закивал головой. Он отпустил мальчика с телеграфа и вернулся спросить, можно ли завести граммофон.

   - О да, - кивнула Тото, перечитывая телеграмму, которая гласила: "С тобою завтра, голубка, к завтраку. Люблю. Ник".

   Поскорей бы пережить сегодняшний вечер и коротенькую ночь! Жизнь снова улыбалась ей, счастье возвращалось.

   "Он возвращается, очевидно, - подумал Чарльз, как только взглянул на сияющее личико Тото, - вот что!"

   Но ради Тото он старался казаться веселым и забавным.

   Верона и Жуан приехали в "роллс-ройсе", прихватив с собою корзиночку с икрой и персиками и необходимыми ингредиентами для коктейля, приготовлением которого славился Жуан.

   - Не за мое, благодарю, - сказала Тото, когда другие пили за ее здоровье.

   Счастьем звучал ее голос, сияли глаза, счастье было в каждом движении.

   - Мне кажется, я самая живая во всем мире, - говорила она.

   Жуан открыто восхищался ею, но он был не охотник до разговоров с молодежью; искренне преданный Вероне, он все же напрямик сказал ей, что жалеет Тото.

   - Жалеешь! - иронически протянула Верона.

   - Да, и ей еще понадобится сочувствие, сага mia!

  

   Во всяком случае, сегодня Тото не нуждалась ни в сочувствии, ни во внимании, сердце у нее пело, и, прижимая к нему руку, она ощущала под пальцами телеграмму Ника. Она как-то сказала ему: "Я всегда храню здесь последнюю весточку от тебя".

   Теперь, раздеваясь и натягивая купальный костюм, она положила теплый лоскуток бумаги в свой мешочек.

   - Готово! - крикнула она Чарльзу. - Я бросаюсь.

   - Хорошо! Иду! Осторожнее! Смотрите, водоросли! - крикнул он.

   Тото вспомнила Ника: "Берегись водорослей, Бэби... вот, держись за мою руку..."

   Завтра, если будет так же жарко, они, пожалуй, приедут сюда вдвоем.

   С какой-то колокольни мягко донеслось одиннадцать ударов.

   Завтра в это время Ник будет с ней. О, время! Торопись!

   Жуан, сам не купавшийся, подал сигнал:

   Раз, два... три!

   Тото мелькнула в лунном свете и почти бесшумно рассекла воду - она ныряла прекрасно.

   Чарльз плыл к ней от берега.

   Он обернулся и громко окрикнул Жуана:

   - Где она?

   И Рагос ответил:

   - Она бросилась здесь.

   Он уже сорвал с себя платье, скользнул в воду и поплыл к тому месту, где исчезла Тото. Попробовал нащупать ногой дно и вдруг крикнул очень громко:

   - Здесь, кажется, камень.

   Чарльз нырнул и тотчас показался на поверхности, держа Тото в руках. Рагос принял ее от него.

   На берегу они опустились подле нее на колени, действуя энергично, и Чарльз говорил в такт своим движениям:

   - Это... не камень... это доска, застрявшая... среди водорослей... Она ударилась... головой...

   И вдруг, повалившись на колени, он не выдержал...

   Немного погодя автомобиль вернулся с доктором, еще позже явилась полиция, а там - зловещее возвращение в Лондон по тихим, залитым лунным светом дорогам...

   Ник осторожно отворил дверь своим ключом. Было еще очень рано. Он, прежде всего, увидел на циновке свое собственное письмо, написанное в Иннишанноне два дня тому назад.

   Счастье не изменило ему!

   Странно, что Анри не видно. Он заглянул к нему в комнату. Никого. Пошел, должно быть, за газетой.

   Он открыл дверь в комнату Тото.

   Ее там не было. Она не ночевала у себя.

   Он присел на позолоченную кровать.

   Не видно ли где-нибудь его телеграммы?

   Он оглянулся кругом, заметил мешочек Тото и раскрыл его. А, телеграмма! Значит, она получила ее.

   Он услышал щелканье замка, вышел на лестницу и заглянул в холл.

   Вошел Анри. В руках у него были цветы, множество цветов.

   Он повернулся от дверей и увидал Ника.

   - Что это значит? - резко спросил Ник. - Бога ради, скажите, что это значит.

   Слезы хлынули у Анри из глаз, закапали на цветы. Он рассказал. Ник слушал, теребя в руках телеграмму, пока она не посыпалась у него между пальцами, изорванная в мелкие клочки.

   - Я... я хотел поставить цветы к ней в комнату, - закончил Анри.

   Ник взял цветы у него из рук и, крепко прижимая их к себе, вернулся в комнату Тото и запер за собою дверь.

   Здесь они любили друг друга; здесь она повторяла снова и снова: "Я люблю тебя". Эти стены были свидетелями...

   Всюду тут ее вещи.

   Он вдруг упал на колени у кровати, рассыпав по ней цветы, и уронил на кровать руки.

   Вошел Чарльз Треверс и посмотрел на Ника почти отсутствующим взглядом. Лицо у него было измученное, пепельно-серое. Только когда они встретились с Ником взглядом, когда он увидел рассыпанные цветы, что-то более живое шевельнулось у него в лице.

   - Темпест, - произнес он отчетливо. - Я сейчас уйду. Я пришел по поручению Вероны захватить кое-что. Я хочу сказать вам одну вещь, чтобы вы помнили всю жизнь. Прошлым вечером... Тото была... была безоблачно счастлива... Она, должно быть, знала, что вы приедете сегодня... Это все...

   Первоисточник текста: Ты и я. Роман / Перевод с англ. А. М. Карнауховой. - Харьков: Космос; Днепропетровск: Полиграфтрест, [1928]. - 242 с., 18,5 см.