Тетмайер Казимеж - Панна Мэри

канделябровъ и электрическихъ лампъ, опутанная этой цѣпью, ласкаясь къ головѣ ужа, тихо проводя по губамъ звеньями, она чувствуетъ странное, опьяняющее и раздражающее щекотан³е. Все тѣло ея, бѣлое, блѣдное, прекрасное тѣло сверкаетъ отъ драгоцѣнностей, Подъ тяжестью ихъ лежитъ она безвольная и смотритъ въ безконечныя отражен³я зеркалъ.

   Смыкаетъ глаза и грезитъ...

   Проносятся передъ ней древн³е города, древн³е народы, праздники Митры и Астарты, орг³и александр³йскихъ жрицъ. Безумная, сатанинская дрожь пробѣгаетъ по ея тѣлу.

   Мэри вызываетъ духовъ, демоновъ, и они приходятъ. Вдругъ появляется точно изъ невидимаго облака, принесеннаго какъ будто жемчугомъ морей, темный образъ, поднимается, растетъ, склоняется надъ ней... За плечами вдругъ сверкнули хрустальныя крылья, а все тѣло подобно ясному пламени ослѣпительной яркости. Касается ея груди... Уже замираетъ въ объят³и, и вдругъ слышится ей изъ пасти золотого ужа шипѣнье, а изумрудные глаза его начинаютъ зловѣще сверкать. Страхъ охватываетъ Мери, она хочетъ сбросить золотую цѣпь, но золотыя звенья впиваются въ ея тѣло. И на ея тѣлѣ начинается борьба воздушнаго огня и холоднаго металла. Хрустальные огни бѣгаютъ по ней и, ударяясь въ золотыя звенья, кажется, звенятъ и звучатъ. Огонь и металлъ борятся за нее. Наконецъ, она освободила одну руку изъ золотыхъ обручей и закрыла ею сомкнутые глаза. И все вдругъ исчезло. Она на зеленомъ лугу, на всходахъ.

  

   "Ибо вотъ, прошло ненастье,

   Пролилъ дождь и пересталъ".

  

   Цвѣты появляются на землѣ; пришелъ часъ пѣсни, и голосъ горлицы слышенъ въ землѣ нашей.

   Фиговое дерево дало свои недозрѣвш³е плоды, а виноградные гроздья расцвѣли и благоухаютъ.

   О, источникъ садовъ, источникъ живыхъ водъ, текущихъ съ Ливана!..

   И сказалъ я: "Взойду на пальму, взберусь на вершину ея. И пусть будутъ груди твои, какъ гроздья винограда, благоухан³е ноздрей твоихъ подобно аромату яблокъ..."

   Я принадлежу моему милому, а мнѣ - мой милый, который пасеть среди лил³й.

   Какъ вѣтка мирры, милый мой, когда отдыхаетъ на груди моей...

   Какъ гроздь винограда, милый мой, въ виноградникахъ Энгады.

   О-о!..

   Зеленый лугь, зеленые всходы обратились въ песчаную пустыню.

   О-о!..

   Чудовищная, страшная, отвратительная птица топтала брилл³анты и жемчуга, сапфиры и опалы. Разбрасывала ихъ коггями, раскидывала крыльями.

   Мэри очнулась - все исчезло.

   Видѣла свое отражен³е, осыпанное драгоцѣнностями, въ хрусталѣ зеркалъ.

   Но лишь сомкнула глаза, передъ ней разверзлась страшная бездна, бездонная пасть, и темный крылатый духъ предсталъ передъ ней - ангелъ смерти.

   Вскочила; со звономъ упали на мраморъ камни, д³адемы и браслеты.

   - Зачѣмъ я здѣсь?! Чего я хочу? - шепнула.

   Но взглядъ блуждалъ по разсыпаннымъ сокровищамъ, и она опять успокоилась.

   И стала смѣяться, нервно, громко, безумно, потому что видѣла, какъ по всѣмъ этимъ драгоцѣнностямъ, д³амантамъ, топазамъ и рубинамъ, жемчугамъ и опаламъ въ комичныхъ извивающихся движен³яхъ пробирался призрачный искривленный, съ засунутыми за проймы жилетки руками, съ горбатымъ носомъ банкиръ изъ "Fliegende Blätter". Мэри смѣялась до слезъ.

   - Не помѣшалась ли я? - спросила себя вполголоса, вытирая слезы.

   Потомъ ей показалось, что передъ ней безконечное голубое озеро.

   Тишина и покой.

   Мысль стала тонуть въ пространствѣ, въ пустотѣ, въ вѣчности, въ небыт³и...

   На другой день она бѣгала по ювелирнымъ магазинамъ за новыми драгоцѣнностями.

   Купила горсть брилл³антовъ, хотѣла бы скупить всѣ брилл³анты въ городѣ. Любовалась ими въ каретѣ, но, вернувшись домой, посмотрѣла на нихъ и бросила на коверъ своей гостиной.

   И это жизнь?!

   Мэри покинула Варшаву и переѣхала совсѣмъ въ Загановицы. Дворецъ загановицк³й превратился въ настоящ³й заколдованный садъ. Подъ огромными стеклянными крышами поднимались рядами террасы и висяч³е сады, полные рѣдкими прекраснѣйшими цвѣтами, къ которымъ Мэри теперь почувствовала настоящую страсть. Была проведена вода и подъ стеклянными сводами журчали пѣнясь водопады и дремали среди чудовищныхъ папоротниковъ, и орхидей тих³я заколдованныя озера. Уничтожены были этажи и устроены колоссальныя залы съ мраморными колоннами.

   Когда лежалъ снѣгъ, Мэри гуляла среди одуряющаго аромата цвѣтовъ или купалась въ мраморныхъ бассейнахъ своихъ озеръ. Чудныя заморск³я птицы были привезены въ Загановицы съ Востока: ручные ибисы и марабу брали кормъ изъ рукъ Мэри, великолѣпные черные лебеди и друг³е, бѣлые съ черными шеями и красными клювами, плавали въ особо устроенныхъ прудахъ. Мэри велѣла ихъ потомъ выкрасить въ син³й, зеленый, голубой цвѣта, а нѣкоторыя вызолотить и посеребрить.

   Различной окраски попугаи и колибри качались на вѣткахъ олеандровъ, пальмъ, померанцевъ и кипарисовъ. Сказочной величины черепахи лежали на паркетѣ или свободно гуляли по галлереямъ.

   Прекрасныя дѣвушки съ Кавказа прислуживали Мэри. Дворецъ загановицк³й, окруженный стѣной, замкнутый для всѣхъ, сталъ въ окрестностяхъ и еще дальше легендой, а его обладательница особой "совсѣмъ спятившей".

   Разсказывали совсѣмъ невѣроятныя вещи...

   Набожныя дворянки, экономки и дочери управляющихъ крестились при одномъ назван³и "этой чертовщины".

   И здѣсь, какъ въ опустѣвшемъ замкѣ въ Варшавѣ, въ Загановицахъ была за желѣзной дверью, безъ оконъ, съ люками въ стеклянной покатой крышѣ, бесѣдка, куда не входилъ никто, кромѣ Мэри.

   Это уже не была сокровищница; посреди на каменныхъ плитахъ стоялъ алтарь, по образцу древнихъ жертвенныхъ алтарей. Здѣсь Мэри бросала драгоцѣнныя смолы и благовон³я на щепки кедроваго дерева, насыщеннаго маслами, и утопала въ клубахъ дыма, потомъ падала на колѣни и начинала молиться. Это не была просьба о чемъ-либо, о прощен³и какихъ-либо грѣховъ. Это была какая-то внутренняя потребность обоготворен³я, потребность чѣмъ-нибудь жить, чему-нибудь поклоняться и любить, потребность чего-то сверхчеловѣческаго, импонирующаго, громаднаго, безконечнаго и вѣчнаго.

   - Богъ отцовъ моихъ! - взывала Мэри въ облакахъ дыма.- Богъ отцовъ моихъ, Богъ Авраама, Исаака и ²акова!

   Боже, Ты вышелъ изъ Сеира и проходилъ поля Эдома, когда дрогнула земля, разверзлось небо и пролились облака. Растаяли горы предъ лицомъ Твоимъ, гора Синай предъ лицомъ Твоимъ, Бога Израиля...

   Глубину вещей открываетъ Онъ въ темнотѣ, выводитъ на свѣтъ тѣнь смерти...

   Подняли рѣки, о Боже! подняли рѣки свой шумъ; подняли рѣки волны свои...

   Надъ шумомъ великихъ водъ, надъ сильными морскими волнами Ты сильнѣе на высотахъ Своихъ.

   Пусть пляшутъ поля и все, что на нихъ, пусть говорятъ всѣ лѣсныя деревья...

   Ты царствуешь; танцуй, земля, веселитесь, острова!..

   Какъ воскъ таютъ горы предъ лицомъ Твоимъ, предъ лицомъ Бога всей земли...

   Пусть шумитъ море и все, что живетъ въ немъ, внѣ его, и все, что живетъ за нимъ.

   Пусть рѣки плещутъ руками; пусть возрадуются всѣ горы...

   Онъ открываетъ глубину вещей во мракѣ, выводитъ на свѣтъ тѣнь смерти"...

   Мэри пришла въ экстазъ. Въ дымѣ благовон³й видѣла она ангеловъ, цѣлыя ихъ воинства.

   То странные чудовищные звѣри съ людскими лицами мерещились въ дыму, то казалось, слетаются возницы на колесницахъ, съ огненными конями и огненными колесами.

   Потомъ протягивались къ ней чьи-то руки, и чей-то голосъ говорилъ: Иди!

   "Пойдешь со Мной изъ Ливана, возлюбленная Моя, изъ Ливана пойдешь со Мной и взглянешь съ вершины Амана, съ вершины горы Саниръ и Гермонъ"...

   - Воистину приду я скоро. Аминь...

   Когда однажды днемъ Мэри, шатаясь, вышла изъ своей молельни, черный молчаливый негръ подалъ ей на серебряномъ подносѣ письмо: узнала почеркъ бывшей давно замужемъ кузины Вассеркранцъ. Эта добрая женщина хотѣла, очевидно, произвести на нее впечатлѣн³е, сообщая, что узнала изъ газетъ о женитьбѣ Стжижецкаго на какой-то полькѣ, на встрѣченной въ пути деревенской дѣвушкѣ, очень красивой и симпатичной, которую знаетъ графъ Морск³й.

   Мэри положила письмо спокойно на этажерку, говоря вполголоса:

   - Зачѣмъ буду я рвать тѣло мое зубами моими и брать душу мою въ руки свои... Ждала я хорошаго, а пришло злое; когда надѣялась на свѣтъ, пришла тьма...

   Между тѣмъ вечерняя почта принесла Мэри другое совсѣмъ неожиданное извѣст³е отъ Занѣцкой:

   "Не сообщала тебѣ этого, потому что тебѣ это было безразлично,- писала Герсил³я,- что такой извѣстный въ свое время скульпторъ Рдзавичъ совсѣмъ оправился отъ болѣзни и вернулся въ общество. Познакомилась съ нимъ у Лудзкихъ. Пришелъ къ намъ, увидѣлъ твою карточку и твой парижск³й медальонъ и говоритъ: "что сокрушитъ небо и землю, а долженъ тебя вылѣпить".

   "Проситъ отвѣта телеграммой на мое имя, можетъ ли пр³ѣхать".

   Мэри на минуту задумалась, потомъ написала на четвертушкѣ листа:

   "Хорошо".

   Потомъ облокотилась на балюстраду, опустила голову на руки и стала смотрѣть въ пространство, гдѣ зажигались тих³я, ясныя, молчаливыя звѣзды.