Тетмайер Казимеж - Панна Мэри

  

  

  

   Мэри отправлялась на большой раутъ къ Лудзкимъ. Двѣ горничныя подавали ей платье и туалетныя принадлежности, парикмахеръ въ послѣдн³й разъ окинулъ глазами произведен³е своего искусства и съ глубокимъ поклономъ вышелъ изъ комнаты. За дверью онъ сплюнулъ и со вздохомъ взглянулъ на свой дворянск³й перстень. Но, нащупавъ рукой деньги въ карманѣ, онъ невольно улыбнулся.

   Мэри одѣвалась быстро, со свободными движен³ями человѣка, не обращающаго особеннаго вниман³я на цѣну матер³и и болѣе занятаго посторонними мыслями, чѣмъ заботами о платьѣ. Она нервно двигалась по комнатѣ, переходила изъ угла въ уголъ и увлекала за собой обѣихъ горничныхъ, которыя обмѣнивались выразительными взглядами.

   - ²оася, не надо затягивать,- произнесла она, наконецъ.

   - Да иначе барышня не будутъ одѣты какъ слѣдуетъ,- возразила одна изъ горничныхъ.

   - Пустяки! И такъ буду лучше всѣхъ.

   - Ну, конечно,- отвѣтила другая горничная, при чемъ обѣ за спиной Мэри высунули языкъ.

   Мэри дѣйствительно была занята важными мыслями. Она знала, что встрѣтитъ Стжижецкаго, и хотѣла быть красивѣе всѣхъ, красивой какъ никогда, какъ мечта! Но вѣдь красота не можетъ зависѣть отъ того, будетъ ли она миллиметромъ тоньше или нѣтъ. Она была увѣрена, что ²оася и Зузя одѣнутъ ее хорошо и что парижское платье ей по фигурѣ. Дѣло было не во внѣшнемъ видѣ (прилично одѣться сумѣетъ каждая барышня со средствами, и обладай ты хоть сокровищами Галконды, больше чѣмъ можно - на себя не надѣнешь). Мэри заботилась о другомъ - о томъ внутреннемъ блескѣ, который долженъ былъ с³ять въ ея глазахъ, дрожать на ея губахъ, о томъ ореолѣ чудеснаго и волшебнаго, который долженъ былъ ее окружать.

   - Я должна быть прелестна, прелестна, какъ мечта,- повторяла она.

   Она возбуждалась все болѣе и болѣе. Глаза ея горѣли ярче обыкновеннаго, грудь волновалась сильнѣе, полуоткрытыя губы точно ожидали поцѣлуя...

   Она съ улыбкой взглянула въ зеркало - нѣтъ, не Мэри.

   Туалетъ былъ оконченъ. ²оася накинула ей на плечи великолѣпную накидку. Прежде чѣмъ выйти, Мэри еще разъ посмотрѣлась въ зеркало, и хотя не разъ любовалась собой, не разъ видала себя въ бальныхъ туалетахъ, все же была поражена своей красотой...

   Въ эту минуту третья служанка доложила, что родители ее ждутъ. Мэри захватила вѣеръ и, напѣвая пѣсенку, стала спускаться по большой мраморной лѣстницѣ.

   "Лечу, какъ большая райская птица",- подумала она.

  

  

   - Ну, никогда ужъ, никогда!?.. И никогда не услышу твоего голоса, какъ слышалъ прежде?.. И никогда не вернется прошлое?..

   Звуки аккорда сплелись такъ дивно, что Стжижецк³й дрогнулъ, точно самъ поразился тѣмъ, что высказалъ; струны застонали какъ подъ ударомъ костлявой руки смерти. Стжижецк³й бросилъ взглядъ изъ-за рояля, но, кромѣ г-жи Скразской и m-lle Лименраухъ, не увидѣлъ никого.

   - И никогда ужъ?.. И никогда?.. Никогда?.. Я упалъ бы къ ногамъ твоимъ, цѣловалъ бы руки и ноги, если бы ты мнѣ подарила хоть одну прежнюю улыбку, хоть одинъ прежн³й звукъ твоего голоса...

   - Неужели это была только игра возбужденныхъ нервовъ? И вѣдь я самъ... самъ оттолкнулъ тебя, самъ растопталъ этотъ цвѣтокъ, сорвалъ это солнце съ неба... разорвалъ эту лилейную пелену.

   - Я самъ...

   Стжижецкому показалось, что вмѣсто металлическихъ струнъ въ роялѣ натянуты его собственные нервы. Онъ терзалъ свои нервы... терзалъ собственное тѣло. Ему чудилось, что при каждомъ ударѣ кровь брыжжетъ со струнъ, наполняетъ рояль, выступаетъ изъ краевъ, заливаетъ залъ... все становится краснымъ... пурпурнымъ... все тонетъ въ этой крови... все: мебель... цвѣты... люди... она...

   M-me Скразская, съ лицомъ какъ арбузъ, и m-lle Лименраухъ, съ лицомъ какъ морковь, вскочили съ мѣста. Рояль подъ пальцами Стжижецкаго издалъ какой-то странный, дьявольск³й звукъ.

   И Стжижецк³й бралъ аккордъ за аккордомъ. Рояль ревѣлъ смѣхомъ. M-me Скразская и m-lle Лименраухъ тонули въ его крови, въ той крови, что лилась изъ рояля въ залъ, и утонули бы, должны бы были утонуть, если бы эта кровь доплыла туда... туда... гдѣ эти цвѣты. Хе... хе... хе... Рояль ревѣлъ такимъ нечеловѣческимъ, такимъ страшнымъ хохотомъ, что Стжижецк³й услыхалъ гдѣ-то позади себя:

   - Mais qu'estce que c'est?

   Пусть течетъ кровь, течетъ! Исчезъ рояль, исчезла гостиная Лудзкихъ, и m-me Скразская и m-lle Лименраухъ, исчезло освѣщен³е... цвѣты... все исчезло... осталось одно пространство, и шумъ, и гулъ, и море его текущей крови... Кровь касается ея ногъ... подплываетъ къ нимъ... хочетъ подняться выше... обдать ее... и не можетъ... Странно, непонятно... Въ этомъ наводнен³и, въ этомъ океанѣ крови, что можетъ, кажется, затопить Альпы, она одна стоитъ невредима... Кровь волнуется, бушуетъ и кружится вокругъ нея, вздымается волнами и пѣной, но ни одна капелька не достигаетъ ея ногъ... Рояль подъ пальцами Стжижецкаго зарыдалъ... Струны издали странный, раздирающ³й душу, невыразимо скорбный стонъ отчаян³я. Глаза Стжижецкаго стали влажны, онъ захотѣлъ подняться, зная, что все, что онъ ни сдѣлаетъ, будетъ смѣшно... и вдругъ у него потемнѣло въ глазахъ...

   - Ахъ, ахъ! - вскрикнули m-me Скразская и m-lle Лименраухъ.

   Стжижецк³й пришелъ въ себя.

   - Mais qu'estce que c'est? - Что съ нимъ такое? - услыхалъ онъ сзади себя.

   - Не угодно ли вамъ воды? - подошелъ къ нему молодой Лудзк³й съ бѣлымъ цвѣткомъ въ бутоньеркѣ.

   Стжижецк³й отрицательно покачалъ головой.

   Раздались звуки печальной пѣсни... Вотъ духъ скорбный, смертельно грустный, безнадежный, покинулъ тѣло, унося всю свою боль, всю свою горесть... Далеко-далеко отъ м³ра, отъ солнца - далеко отъ всего, чѣмъ живетъ она. Въ пустынную сѣрую даль... Ахъ, далеко далеко, отъ всего, чѣмъ она жила, далеко!.. Но вѣдь, не будь ея, страшенъ, смертельно страшенъ былъ бы сонъ... и мертвенно безжизненъ былъ бы духъ... И ты еще не понимаешь, какъ я люблю тебя?.. Не понимаешь, ты не хочешь понять?.. А я не могу, не могу сказать тебѣ этого... ничего не могу сказать? Если бы я погибалъ, умиралъ, и одно только слово "люблю" могло спасти меня, я бы не произнесъ его, не могъ бы произнести...

   И пѣсня оторвалась отъ мысли, осталось одно чувство. Стжижецк³й стремился за ней душой, но не настигалъ ее, не могъ. Синее журчан³е ручья... и что-то непонятное льется изъ-подъ его пальцевъ... Это была музыка человѣческой души въ ея высшемъ напряжен³и, въ экстазѣ любви и скорбной тоски.

   Въ груди Стжижецкаго что-то металось и рвалось, онъ точно вырывалъ свое сердце... и бросалъ его туда, въ уголъ залы, къ тѣмъ цвѣтамъ...

   Рояль закачался у Стжижецкаго: снова потемнѣло въ глазахъ.

   - Что съ вами? Не играйте больше,- подбѣжала къ нему m-me Лудзкая.

   "Что со мной?.. Страдаю - значитъ, живу",- подумалъ Стжижецк³й и всталъ изъ-за рояля.

   Его глаза устремились въ уголъ залы, къ цвѣтамъ.

   Мэри Гнѣзненская, вмѣстѣ съ другими, аплодировала очень живо. Щеки ея горѣли, она казалась очень тронутой. Глаза Стжижецкаго заблестѣли, дыхан³е задержалось въ груди... Раскланявшись нѣсколько разъ аплодирующимъ, онъ подошелъ къ цвѣтамъ. Но волнен³е на лицѣ Мэри, подавленное силой воли, исчезло, и только щеки еще пылали... Стжижецк³й остановился...

   Глаза его точно спрашивали: "Ничего?"

   И онъ прочелъ холодный, спокойный отвѣтъ: "Ничего".

  

  

   "Мало владѣть милл³онами и быть красивой",- повторяла Мэри, ходя взадъ и впередъ по будуару m-me Лудзкой и любуясь повременамъ своей наружностью и своимъ нарядомъ въ зеркалѣ. - "Этого мало. Такая дѣвушка, какъ я, имѣетъ, право, все...Да, да, Мэри, ты должна сдѣлать карьеру. Графиня Мэри!" - Она наклонилась передъ зеркаломъ... Княгиня Мэри!..

   Она еще ниже поклонилась и покраснѣла.

   Кровь залила ея щеки... Она смутилась, точно сказала какую-то неловкость, не то такое, чего никто не долженъ слушать.

   "Княгиня Мэри",- шепнула она, глядя въ зеркало, и еще разъ низко поклонилась.

   - Княгиня Мэри!..

   Она покровительственно кивнула головой.

   - Madame la princesse Mery...

   - Madame la duchesse... Вѣдь выйти замужъ можно не только въ Польшѣ...

   "Но, нѣтъ, нѣтъ, непремѣнно въ Польшѣ за поляка",- подумала она...

   - О, Мэри Гнѣзненская не увезла бы своихъ милл³оновъ за границу... Мэри Гнѣзненская отдастъ свою руку только поляку!.. Да, только бы удалось! Княгиня Траутмансдорфъ, княгиня du Медина-Силон³я Колонне...

   Можно позволить себѣ всяк³я желан³я, всяк³я требован³я и мечты, если ты такъ красива, такъ дивно красива, такъ умна... И быть при этомъ единственной дочерью Гнѣзненскихъ...

   Смѣшна эта m-lle Лименраухъ со своими 400 тыс. приданаго... Вѣдь у меня 11 милл³оновъ. Съ такими деньгами и въ Европѣ многое сдѣлаешь, а у насъ - все. Впрочемъ - папа все больше и больше увеличиваетъ капиталъ, а мнѣ всего 19 лѣтъ. Раныне 22 лѣтъ я замужъ не выйду; за это время папа дойдетъ до 12 милл³оновъ, можетъ быть, до 14, а можетъ быть, и до 20!

   Вѣдь папа ген³аленъ въ дѣлахъ, а я его родная дочь!..

   И она снова поклонилась себѣ въ зеркало...

   - И я буду ген³альной въ моихъ дѣлахъ.

   Она опять поклонилась.

   - Мэри, ты должна сдѣлать карьеру... Помни же это! - сказала она громко и погрозила себѣ пальцемъ.

   Но лицо ея омрачилось.

   Почему же папа не старается получить титулъ барона?

   Вѣдь это не такъ трудно. Онъ говоритъ, что титулъ сдѣлалъ бы его смѣшнымъ въ Варшлвѣ, гдѣ каждый помнитъ его дѣдушку Гавр³ила Гнѣзненскаго, шерстяного и хлѣбнаго маклера. Да онъ, кажется, назывался даже Гнѣзноверъ, ей это сказала однажды Герсылка Вассеркранцъ въ припадкѣ злобы.

   ...Ахъ! Эти Вассеркранцы, Лименраухи, Моргенштейны. Хорошо еще, что въ нашей семьѣ нѣтъ ни Пистолетовъ, ни Мѣдницъ. Эсвирь Мѣдница... Я сама видѣла такую вывѣску за Желѣзной Брамой {Предмѣстье Варшавы, населенное евреями.}.

   Мэри прочла это разъ въ своемъ альбомѣ, но это писалъ кто-то такимъ измѣненнымъ почеркомъ, что она не могла догадаться.

   ... Я какъ роза саронская и лил³я долинъ.

   Кипитъ, бушуетъ во мнѣ жизнь... Красота моя ослѣпляетъ.

   Таковы, вѣрно, были женщины наши, когда евреи покоряли Аз³ю...

   Брр... Евреи!..

   ... Я какъ роза саронская...

   Вся я прекрасна... И нѣтъ изъяновъ во мнѣ.

   Она разсмѣялась. Глаза ея остановились ка губахъ. Перестала смѣяться.

   Эти губы - причина ея вѣчныхъ тревогъ!

   Не потому, чтобы онѣ были некрасивы - рисунокъ ихъ безукоризненъ, онѣ алыя, прелестныя... Но губы безпокоили ее - онѣ выражали что-то... чего сама Мэри не могла ни назвать, ни опредѣлить.

   - Если я погибну,- сказала она своей двоюродной сестрѣ Герсылкѣ Вассеркранцъ,- то меня погубятъ мои губы - увидишь...

   Она чувствовала, что владѣетъ собой; своими взглядами, своимъ голосомъ, движен³ями, даже мыслью, сердцемъ - этому ее выучили, и она сама воспитала это въ себѣ,

   Но въ губахъ ея было что-то, что было выше ея силъ, ея воли. И она знала, что ихъ ей не покорить.

   - Что это такое? - думала Мэри иногда.

   Между тѣмъ, всѣ впечатлѣн³я отражались сначала на ея губахъ.

   Прислушиваясь къ музыкѣ, которую она предпочитала всѣмъ другимъ искуссгвамъ и которая дѣйствительно трогала ее, Мэри чувствовала, что всѣ звуки касаются ея губъ. раньше, чѣмъ слуха.

   При декламац³и или пѣн³и слова и звуки голоса точно ласкали и нѣжили ея губы... Если же кто-нибудь ей нравился, губы ея ощущали странное чувство.

   Губы мои созданы для поцѣлуевъ, но страшны для того, кто цѣлуетъ ихъ, и страшны для меня. Губы мои, какъ я васъ боюсь!.. Созданы для поцѣлуевъ...

   Какое то безсил³е овладѣло ею, какая то истома...- Созданы для поцѣлуевъ...- повторяла она полушопотомъ:- мнѣ кажется, что я не страстна, а... похотлива (такъ это называетъ Герсылка). Впрочемъ, Герсылка слишкомъ много знаетъ и страшно испорчена... она безусловно развращаетъ меня.

   - Роза саронская...

   Пройдясь немного по комнатѣ, она снова остановилась передъ зеркаломъ.

   - Да, да! - шепнула она.- Я должна покорить м³ръ. Пусть мой жизненный путь будетъ сплошнымъ тр³умфомъ. Разъ я не могу быть еврейской Венерой въ храмѣ Соломона, то я, по крайней мѣрѣ, должна добыть цѣной моей пляски голову ²оанна Крестителя, подобно Саломеѣ...

  

   "Sie tanzt mih rasend. Ich werde toll!

   "Sprich Weib was ich dir geben soll?

   "Sie lächelt! Hedela! Trabanten, Läufer!

   "Man schlage ab das Haupt dem Täufer"!

  

   - Да, да, весь м³ръ въ рукахъ смѣльчаковъ. И его можно закружить до безум³я! И безуменъ будетъ онъ отъ моей пляски!

  

   "Hedela! Trabenten, Läufer!

   "Man schlage ab das Haupt dem Täufer!.."

  

   Она топнула ногой...

   - Bce - мое! Все - для меня! Я такъ хочу!

   Съ расширенными ноздрями и полуоткрытыми губами, за которыми блистали зубы, Мэри стояла, смотря въ зеркало и наслаждаясь своимъ великимъ, страшнымъ могуществомъ. Царская красота, рѣдк³й умъ, чарующая прелесть и талантливость...

   - Во мнѣ есть что-то демоническое,- шепнула она.

   - Власть!... Въ 19 лѣтъ быть такъ могучей!

   Чего она не покоритъ, чего она не броситъ къ своимъ ногамъ! И ей показалось, что море головъ клонится къ ея ногамъ и шепчетъ полуголосомъ какую-то пѣснь, или гимнъ:

  

   "Ты - какъ роза саронская и какъ лил³я долинъ...

   "Ты межъ дѣвами подруга моя, какъ лил³я межъ терновникомъ.

   "Ты закрытый садъ, закрытый источникъ...

   "О, источникъ живыхъ водъ, плывущихъ изъ Ливана!.."

  

   И она радовалась этому гимну, этимъ преклоненнымъ головамъ и своей великолѣпной исключительной памяти.

   - Что же мнѣ дѣлать, если я среди дѣвъ, какъ лил³я среди терновника... Быть можетъ, я и трехъ разъ этого не читала, а почти весь гимнъ знаю наизусть.

   "Чрево твое, какъ стогъ пшеницы, окруженной лил³ями",- здѣсь Мэри разсмѣялась.

   А море головъ, преклоненныхъ предъ нею, шумѣло: "Кто та, что встаетъ какъ заря, прекрасна какъ мѣсяцъ, чиста какъ солнце!"

   И хотя у царя 60 женъ и 80 налож...

   Мэри бросило въ жаръ, она оборвала... и опять посмотрѣла на губы свои... полуоткрытыя, пурпурныя, немного влажныя... "Наложи меня, какъ печать, на сердце твое и, какъ печать, на грудь твою... Ибо сильна, какъ смерть, любовь, крѣпка, какъ могильный камень. Углы ея, какъ углы огненные и какъ пылающ³й огонь. Великимъ водамъ не погасить такой любви, не затопить ее рѣкамъ; а если кто отдастъ за нее весь достатокъ дома своего, будетъ отвергнутъ".

   О, какъ прекрасна, какъ плѣнительна - любовь сладчайшая!

   - Удивительная у меня память! - шепнула она.

   А море головъ, преклоненныхъ предъ ней, шумѣло: "Кто та, что встаетъ какъ заря, прекрасна какъ мѣсяцъ, чиста какъ солнце!"

   Брр... Если бы моя фамил³я была "Мѣдница''!... M-llt Мар³я Мѣдница... Мэри Мѣдница... А вѣдь я могла бы такъ называться! Почему-то мнѣ кажется, что и моя бабушка, фамил³и которой я никогда узнать не могу, тоже была Мѣдница. И всѣ Мѣдницы изъ-за Желѣзной Брамы, оборванныя, грязныя торговки, плутовки и обманщицы: всѣ онѣ мои родныя...

   Брр... - Кровь снова залила ей лицо...

   - Видно, какой-то добрый ген³й покровительствовалъ мнѣ... Вѣдь это было бы страшно... Миссъ Мэри Мѣдница...

   Брр...

   Однако горевать нечего. Это ничуть не поможетъ.

   - Фамил³я моя Гнѣзненская, даже довольно аристократическая фамют³я. Ужъ дѣдушка перемѣнилъ ее. Да при томъ у меня 11 милл³оновъ! Дивная красота, рѣдк³й умъ и богатство... все, что можетъ замѣнить фамил³ю.

   Я въ Варшавѣ - первая.

   Развѣ я не хороша собой?

   Мэри остановилась передъ зеркаломъ.

   При каждомъ взглядѣ въ зеркало ей прежде всего бросался въ глаза избытокъ жизненной силы, имъ она такъ и дышала.

   Отъ искры ума и жизненной силы, грудь и бедра точно разрываютъ корсетъ.

   А все это сливается въ чудную классическую гармон³ю.

   - Ты могла бы служить моделью Венеры, если бы у евреевъ была Венера,- сказалъ ей разъ дядя Ганугутъ, гордивш³йся всегда своимъ происхожден³емъ и обладавш³й прекрасной скульптурной коллекц³ей.

   "Ты, какъ роза саронская и какъ лил³я долинъ...

   "Уста твои подобны коралламъ, рѣчь плѣнительна...

   "Обѣ груди твои, какъ серны-близнецы, пасущ³еся между лил³ями"...

   Вся ты прекрасна, подруга моя! и нѣтъ въ тебѣ изъяновъ...

   Она почувствовала страстное желан³е броситься на кого-нибудь, впиться тубами въ есо шею и сосать, сосать, кровь...

   Къ ногамъ моимъ! Къ ногамъ!..

   Къ ногамъ!..

   Ахъ, стать на чью-нибудь голову ногою.

   Растерзать, рвать, чувствовать свою мощь...

   Она горстями бросала бы золото, золотомъ била бы по лицу. Пусть это золото жжетъ, какъ огонь, сѣчетъ, какъ бичъ. А вы - протягивайте къ нему руки, тѣснитесь, толкайтесь, бейте другъ друга... Чувствовать ихъ подъ своими ногами!..

   Пусть ихъ мечутся, вопятъ, умоляютъ...

   Демонъ!..

   Но, посмотрѣвъ на свои губы, Мэри смутилась... Ей показалось, что губы эти слушаютъ, но не понимаютъ ея; будто у нихъ свои глаза, и онѣ другими глазами смотрятъ на м³ръ. Передъ ними она чувствовала себя безсильной.

   Вотъ слабѣю я! - вспомнила она изъ "Безъ Догмата".

   Какая-то сила таилась въ ея алыхъ губахъ.

   - Губы мои и мое честолюб³е будутъ моею гибелью,- думала она,- мнѣ не устоять, я слишкомъ честолюбива. Страшно...

   И она почувствовала себя безсильной и ничтожной.

   - Ничто, ничто не спасетъ меня!.. Страшно...- шепнула она.

   Мэри точно оглянулась на кого-то. И вдругъ у нея передъ глазами встало лицо адвоката Якова Лесимберга, человѣка очень порядочнаго; любовь его къ Мэри была всѣмъ извѣстна, хотя онъ только издали осмѣливался глядѣть на нее.

   Но Мэри не обращала никакого вниман³я на этого жида. Ее возмущало даже и то, что онъ смѣетъ глядѣть на нее.

   Вѣдь, по выражен³ю дяди Гаммершляга,- она и для княжескаго стола была бы лакомымъ кусочкомъ.

   - Въ сущности, я очень одинока,- подумала Мэри.

   - Мама, что для меня мама? Мама вздыхаетъ и скучаетъ въ Варшавѣ по Карлсбадѣ, въ Карлсбадѣ по Б³арицѣ, а въ Б³арицѣ по Варшавѣ.

   Это, право, единственное ея занят³е.

   Она настолько интересуется мною, что въ случаѣ моей смерти поплакала бы недѣли двѣ. Впрочемъ, она не интересуется ничѣмъ и никѣмъ, ни мною, ни отцомъ, ни тѣмъ и ни сѣмъ.

   Папа - обыкновенный Geschäftsmann; вѣдь слѣдуетъ все называть настоящимъ именемъ, какъ говоритъ ксендзъ Варецк³й.

   Отецъ меня очень любитъ, восхищается мной, но помимо внѣшняго лоска - онъ остался сыномъ дѣдушки Гнѣзновера... И кто-же еще у меня? Нѣтъ ни братьевъ, ни сестеръ. Герсылька пока даже Вассеркранцъ? или можетъ быть, Михаилъ Кухенъ. Всѣ они слишкомь мало развиты для меня... Я одинока, я совсѣмъ одинока. Вѣдь у меня нѣтъ никого, и никто меня не любитъ. Если я нуждаюсь въ чужой помощи, то могу ее найти, и найду только за деньги.

   Она горько усмѣхнулась...

   За деньги, все за деньги...

   Полюбилъ бы меня хоть кто-нибудь?.. И сколько молодыхъ людей дѣлали мнѣ предложен³е, сколько ухаживали за мною! Смѣльчаки!.. Пятеро изъ нихъ любили другихъ... странно, кажется, никто еще не полюбилъ меня, несмотря на мою красоту, несмотря на то, что я между дѣвами, какъ лил³я среди "терновниковъ"...

   Боятся, не смѣютъ...

   Но какой-то внутренн³й голосъ шепнулъ ей, что это неправда. Мэри горько усмѣхнулась... Странно... Вѣдь въ другихъ влюбляются, въ Герсыльку, въ Фроню Вассеркранцъ, въ Маргариту Лименраухъ, въ Саломенну, сестру Скразскихъ, хотя онѣ и некрасивы и не богаты. ²осю Вагнеръ, ²осю Кутускую, Ядвигу Подрембскую... Въ каждую кто-нибудь влюбленъ,- въ Подрембскую даже нѣсколько молодыхъ людей, два или три. А ее - никто не любитъ. Правда, что всѣ эти барышни сами также влюбляются, всѣ стараются полюбить кого-нибудь, если не всѣ, то, по крайней мѣрѣ, большая часть... Она же, она одна никогда... Никого не любитъ и не старается полюбить. Она жаждетъ лишь страстныхъ наслажден³й: упоен³й, опьянен³й...

   Она почувствовала, что губы ея вытягиваются... Какая-то страшная, невѣдомая сила предстала передъ ней и обдала ее холодомъ.

   - Страшно! - шепнула Мэри.

   Но это чувство прошло. Мэри захотѣла еще разъ вернуть свои мысли, но онѣ уже спутались. И чудилось ей, что она видитъ лицо Владислава Стжижецкаго.

   - Онъ, кажется, влюбленъ въ меня...- подумала она.

   Эхъ, какая любовь... любовь артиста...

   И что онъ такое? Будь онъ нѣмцемъ, французомъ, англичаниномъ - но польск³й композиторъ!..

   Никогда ему не добиться всем³рной извѣстности.

   Впрочемъ, какое мнѣ дѣло до него? Замужь за него я не выйду. Madame Стжижецкая, что это значитъ?

   Если бы онъ былъ всем³рной знаменитостью... Польская знаменитость удовлетворила бы меня, если бы у меня былъ одинъ или два милл³она, а вѣдь у меня ихъ 11, а можетъ быть, будетъ больше со временемъ... Нѣтъ, нѣтъ... Да и къ чему все это? Вѣдь онъ не сказалъ мнѣ ни одного слова. Каковы были наши отношен³я? Мы разговаривали на раутахъ съ тѣхъ поръ, какъ меня ввели въ свѣтъ; затѣмъ мы поссорились и перестали разговаривать. Ничего не было между нами и ничего нѣтъ.

   Изъ-за чего мы поссорились? Собственно говоря - безъ причины. Но я иногда жалѣю... Ни съ кѣмъ я такъ не разговаривала. Онь видѣлъ мою душу - смотрѣлъ въ нее... слишкомь глубоко смотрѣлъ... Ба! Мнѣ все можно. Я могу заплатить...

   Онъ узналъ мое странное честолюб³е и мой эгоизмъ, который всю меня поглощаетъ и переполняетъ...

   Но къ чему говорить объ этомъ?

   Боже мой, какъ онъ глупъ! Чего ему захотѣлось. Развѣ онъ не понимаетъ, что и не могу запретить никому судить обо мнѣ, это не въ моей власти, но я могу не позволить дѣлать себѣ замѣчан³я... А, впрочемъ, кто знаетъ?..

   Онъ мнѣ нравится... Хотя, собственно говоря, я сама не знаю, что мнѣ въ немъ нравилось: онъ или его талантъ, а быть можетъ, и правда, что я ему нравилась... такъ всѣ говорили... А теперь перестали говорить - какъ жаль... Какъ онъ сегодня странно игралъ, я ничего подобнаго никогда не слыхала...

   О чемъ онъ думалъ?

   Если онъ воображалъ, что я занята имъ,- онъ дуракъ.

   Madame Ja comtesse Mery Zamoyska, madame la comtesse Mery Potocka - поклонилась она себѣ въ зеркалѣ и шепнула опять: la princesse Mery Lubomircka, la princesse Mery Kaelzeroitt... Княгиня Мэри...

   Ей стало жарко - смутилась.

   Нѣтъ, мало владѣть милл³онами и быть красавицей...

   Графиня Мэри, княгиня Мэри,- все смѣлѣе шептала она, выходя изъ будуара и какъ бы привыкая къ звуку этихъ словъ. Madame la comtesse Mery... Княгиня Мэри...

   Мегу это сдѣлаетъ Мэри, позаймется этимъ,- говорила, картавя, божественная свѣтлѣйшая княгиня Мэри...

   ...Все мое, я все могу покорить, все!.. Avanti Mery!

   Мэри, ты должна быть первой дамой въ Польшѣ, одной изъ первыхъ въ Европѣ.

   У тебя для этого все въ рукахъ! Я знаю, что ты можешь этого достигнуть. Незачѣмъ будетъ тебѣ писать на визитныхъ карточкахъ comtesse или же princesse Mery telle et telle, nec Sweznichsky. Слава Богу, мнѣ дали зато приличное христ³анское имя, и фамил³я моя не Пистолетъ, не Мѣдница.

   Да будетъ слава Богу Всевышнему! Е avanti Mery!

   Тебѣ предстоитъ еще покорить м³ръ!.. Avanti Mery!

  

  

   Мэри вошла въ гостиную. Вошла со своимъ обыкновеннымъ выражен³емъ, съ прищуренными глазами и немного выдвинутыми губами, съ небрежными изящными движен³ями, съ миной человѣка, которому все дозволено и который знаетъ, что если найдется человѣкъ, который ей скажетъ - неправда, то все-таки и онъ и она будутъ увѣрены въ душѣ, что это правда. Мэри поглядѣла кругомъ равнодушно, но съ тайнымъ любопытствомъ: какое впечатлѣн³е произвело ея долгое отсутств³е въ залѣ и не найдется ли свободнаго уголка. Ея глаза остановились на графинѣ Вычевской, которая вмѣстѣ съ знаменитымъ п³анистомъ-любителемъ графомъ Морскимъ разговаривала со Стжижецкимъ, затѣмъ на группѣ нѣсколькихъ барышень и молодыхъ людей,- наконецъ перешла на стараго ученаго профессора Тукальскаго, который, сидя одиноко въ креслѣ, протиралъ свои очки. Мэри проскользнула около барышень и, не обращая вниман³я на графиню Вычевскую и на ея кружокъ, съ очаровательной улыбкой сѣла возлѣ профессора Тукальскаго.

   - И вы не боитесь соскучиться со старикомъ? Хе-хе! - засмѣялся профессоръ, надѣвая очки.

   - О, если только вы не боитесь соскучиться со мной, профессоръ...- отвѣтила она, привѣтливо улыбаясь.

   Мэри разговаривала живо и остроумно, но мысли ея были гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ. Она обдумывала, какое впечатлѣн³е произведетъ ея разговоръ съ Тукальскимъ.

   Разговоръ сразу отличалъ ее не только отъ всѣхъ барышень, но даже отъ дамъ. Вѣдь всяк³й скажетъ: она подошла къ нему, видя его одинокимъ - значитъ, у нея доброе сердце; она, очевидно, развитѣе другихъ, если не смущается и находитъ тему для разговора съ такимъ ученымъ человѣкомъ; безусловно она добрѣе и умнѣе другихъ. Въ то же время она обращаетъ на себя всеобщее вниман³е и злитъ всѣхъ тѣхъ молодыхъ людей, которые хотѣли бы подойти къ ней, а этого, безъ сомнѣн³я, хотятъ всѣ, за исключен³емъ двухъ жениховъ, хотя и относительно одного изъ нихъ она сомнѣвается, такъ какъ онъ женится на Лилѣ Покертъ только ради фабрики ея отца.

   Въ "Бухгалтерской книгѣ своей жизни" на 11 марта 189... г. Мэри отмѣтила большую прибыль. Она вполнѣ была довольна собой.

   По временамъ глаза ея искали глазь Стжижецкаго и встрѣчались съ ними. Она интересовалась его мыслями и, казалось, угадывала ихъ. Онъ очень хотѣлъ подойти къ ней, а вмѣстѣ съ тѣмъ его глаза выражали что-то злое... То, что онъ хотѣлъ подойти къ ней, ее мало интересовало: ужъ слишкомъ привыкла она къ этому,- впрочемъ, иначе и быть не могло; за то эти злые огоньки въ большихъ темносинихъ глазахъ интриговали ее. Ей хотѣлось помѣриться съ нимъ силою, и хотя она была увѣрена въ побѣдѣ, но эта борьба казалась ей интересной и возбуждающей. Мозгъ Мэри сталъ ей вдругъ казаться шпагой въ ея рукахъ. Наступая и отражая мысленно удары, она продолжала разговаривать съ профессоромъ Тукальскимъ. Она видѣла, что Стжижецк³й не сводилъ съ нея глазъ, насколько это было возможно въ присутств³и другихъ. Вдругъ злые огоньки въ его глазахъ потухли, въ нихъ мелькнуло страданье. Мэри отвернулась съ гримасой легкаго презрѣн³я и скуки.

   А хозяинъ дома, Лудзк³й, здоровался въ дверяхъ залы съ высокимъ графомъ Викторомъ Черштынскимъ, который корчилъ изъ себя англичанина. Въ головѣ Мэри стрѣлой промелькнула мысль. Здѣсь два человѣка, на которыхъ обращено всеобщее вниман³е,- Стжижевск³й и Черштынск³й. У Черштынскаго титулъ и видъ англичанина, всѣ знаютъ, что онъ ищетъ богатой жены и хочетъ продать себя; ему безразлично, откуда будутъ деньги, гдѣ бы ихъ добыть. При томъ онъ хорошъ собою, элегантенъ, beau parieur, спортсменъ, а также двоюродный братъ княгини Заславской. Княгини Заславской!..

   Стжижецк³й безусловно гораздо интереснѣе, и окруженъ тѣмъ блескомъ, который только даетъ аристократизмъ.

   Они первые здѣсь между молодыми людьми, какъ она между барышнями...

   Теперь можно будетъ помѣриться силами!

   Она почувствовала странное желан³е психической борьбы.

   Какъ поступитъ Черштынск³й, это для нея безразлично, но какъ - Стжижецк³й?.. Въ его душу, въ это тихое озеро бросить каменную глыбу, которую представляетъ изъ себя Черштынск³й.

   Что же произойдетъ? Озеро забушуетъ, забурлитъ!..

   Да, да... Теперь Стжижецк³й покоенъ, вѣдь его никто не раздражаетъ... Но это страшно скучно! Пока станешь женой такого Черштынскаго, нужно кое-что пережить съ такими, какъ Стжижецк³й. Надо жить... Жить!..

   Громадный избытокъ жизненныхъ силъ сталъ клубиться въ ея жилахъ, какая-то дрожь пробѣгала по губамъ... Грудь ея разрывала корсетъ и лифъ, и кровь въ ней замирала, какъ у барса при видѣ добычи, которой ему не поймать. Ноздри расширялись... Какая-то дикая, злобная жажда легкой дрожью пробѣжала по тѣлу...

   Мнѣ хочется влиться ногтями во что-то!..- думала она.

   Профессоръ Тукальск³й восхищался ея остроум³емъ, а общество любезностью; безъ сомнѣн³я, оборотный капиталъ Мэри на 11-е марта принесъ очень хорошую прибыль.

   Между тѣмъ, Черштынск³й, со свободными движен³ями свѣтскаго человѣка, захотѣлъ подойти къ Мэри, но она предупредила его, встала и, перекинувшись съ профессоромъ Тукальскимъ еще нѣсколькими привѣтливыми словами, подошла къ Стжижецкому.

   Глаза ихъ встрѣтились и точно впились другъ въ друга, но вскорѣ оторвались и смотрѣли другъ на друга холодно и неподвижно.

   - Вы были сегодня очень разстроены у рояля,- заговорила Мэри.

   - Это вамъ только показалось,

   - Какъ же? Вы чуть въ обморокъ не упали.

   - Это казалось только m-me Лудзкой.

   - Мнѣ кажется, что это вамъ только кажется.

   - Вы любите играть словами?

   - О, я люблю играть всѣмъ.

   - Что можетъ принести поль... Стжижецк³й запнулся и не кончиль. Лицо Мэри облилось румянцемъ, но, дерзко взглянувъ на Стжижецкаго, она сказала.

   - Почему же вы не кончили? Что вы хотѣли сказать?

   - Пользу! - сказалъ Стжижецк³й грубо.

   - Что можетъ принести пользу? - повторила Мэри, уже совершенно владѣя собой.- Да, да, и я думаю, что тотъ, кто играетъ иначе,- неуменъ.

   - Развѣ вы не понимаете, что можно играть, хотя играть не хочется?

   - Такъ дѣлаютъ слабые люди.

   - И если они проиграютъ?

   - Жалѣть ихъ не стоитъ.

   - Вы притворяетесь, если серьезно такъ думаете.

   - А вамъ какъ кажется?

   Стжижецк³й быстро взглянулъ на нее; Мэри вызывала его взглядомъ.

   - Я ничего не хочу думать,- отвѣтилъ онь, немного помолчавъ.

   - Развѣ вы боитесь?

   - Боюсь.

   - Чего?

   - Чего-то нехорошаго.

   - Вы не хотите думать обо мнѣ нехорошо?

   - Да.

   - Только слабые люди играютъ тѣмь, что не приноситъ пользы.

   Лицо Стжижецкаго нахмурилось, это доставило ей удовольств³е.

   - И не стоитъ ихъ жалѣть,- опять сказалъ онъ.

   - Вы думаете, что я говорю серьезно?

   - Вѣроятно... да.

   Мэри сдѣлала гримасу ребенка, который притворяется тщеславнымъ.

   - Я выше всякаго мнѣн³я.

   - Вы играете?

   - Я всегда играю.

   - Всѣмъ?

   - Да, всѣмъ тѣмъ это мнѣ въ руку не дается? Его вина!

   - Но вѣдь это неблагородно.

   - Но стильно,- вѣдь мы поссорились из иза этого "недостатка благородства".

   - Послушайте, Мэри.

   Стжижецк³й произнесъ это очень мягко. У Мэри слегка закрылись глаза, но только на одно мгновен³е.

   - Вамъ жаль?

   Минуту Стжижецк³й точно колебался и боролся съ собой; потомъ проговорилъ тихо и еще мягче прежняго.

   - Жаль.

   Этотъ моментъ показался Мэри подходящимъ, и она съ притворной развязностью, лишь бы что-нибудь сказать, отвѣтила Стжижецкому:

   - Не стоитъ ничего жалѣть.- И тотчасъ устремила свои глаза на Чарштынскаго, который разговаривалъ съ профессоромъ Тукальскимъ.

   Она долго смотрѣла на него, такъ долго, что Чарштынск³й поднялъ глаза и сталъ пристально смотрѣть на нее.

   - О чемъ же мы говорили? - обратилась она къ Стжижецкому.

   - Ни о чемъ,- отвѣтилъ онъ, а лицо его поблѣднѣло, и брови дрожали.

   - Какъ ни о чемъ? Со мной такъ нельзя,- пошутила Мэри.

   - Мнѣ, видно, можно.

   - Вамъ, такому вельможѣ, все, все можно! Мэри забавно склонила голову.

   - Даже обанкротиться,- отрѣзалъ онъ. Мэри разсердилась.

   - Вѣдь я не говорила о настоящихъ вельможахъ.

   - Вы напрасно это подчеркиваете.

   Отвѣтъ Стжижецскаго казался Мэри пощечиной; онъ поплатится за это! Во-первыхъ, ея слова ей самой показались грубыми, во-вторыхъ отвѣтъ Стжижецкаго ужъ слишкомъ былъ дерзокъ. За это все онъ поплатится! Покинуть его и подойти сейчасъ къ Чарштынскому слишкомъ банально, слишкомъ просто, недостойно ея. Мэри почувствовала въ себѣ змѣю. Посмотрѣвъ на Стжижецкаго нѣжно, по-дѣтски, она безъ всякаго кокетства, съ необыкновенной грац³ей шепнула:

   - Простите...

   Стжижецк³й еще болѣе поблѣднѣлъ, затѣмь покраснѣлъ, и въ глазахъ его блеснули слезы.

   "Вотъ тебѣ и отместка! - подумала Мэри.- И теперь не надо портить настроен³я и не позволять ему ничего лишняго". Она отвернулась и ушла въ глубь залы, взявши подъ руку одну изъ барышень, стоявшихъ вблизи. Это была ея кузина Клара Тальбергъ, славившаяся своей наивностью и перевиран³емъ всего, что слышала отъ другихъ.

   За это ее и прозвали "ситцемъ".

   - Знаешь, это просто несчастье быть богатой,- говорила ей Мэри.- Никому вѣрить нельзя, все мнѣ кажется, что у меня ищутъ только денегъ. Я иногда чувствую, какъ я несчастна... Милл³оны моего папы тяготятъ меня. Я бы не хотѣла быть совершенно бѣдной, но предпочла бы имѣть столько, сколько ты. Лишь бы не терпѣть нужды. Ты, по крайней мѣрѣ, можешь любить и быть любимой, можешь вѣрить любви и быть счастливой. А я со своими милл³онами всегда одинока, окружена завистью, корыстолюб³емъ. Всегда со своей необходимой, такой мучительной тоской равнодуш³я на лицѣ. Вѣдь я за всѣ свои милл³оны не могу купить слова "люблю", которому бы я смѣло могла повѣрить.

   - Бѣдненькая,- сказала растроганная Клара.

   - Какая ты