Тетмайер Казимеж - Панна Мэри

ждетъ что-то плохое. Ты можешь овдовѣть, можешь полюбить когда-нибудь и даже скоро... Богъ знаетъ, что можетъ быть еще,- но пусть оно приходитъ само, не или только навстрѣчу...

  

  

   Графиня Мэри, вернувшись домой изъ оперы, наскоро простилась съ мужемъ, давши ему понять, что у нея болитъ голова послѣ театра и что она предпочитаетъ, чтобы онъ спалъ въ своемъ кабинетѣ.

   Графъ Чорштынск³й, какъ всегда въ такихъ случаяхъ, поцѣловалъ жену въ лобъ и въ губы, поднесъ ея руку къ губамъ и вышелъ изъ комнаты.

   Сарони-Стжижецк³й, несмотря на цѣлую бурю аплодисментовъ, не появился на сценѣ. Долженъ былъ выйти режиссеръ и извиниться, заявивъ, что автора нѣтъ въ театрѣ. Но онъ былъ тамъ. Была одна ложа, гдѣ въ глубинѣ, въ тѣни, сидѣлъ молодой мужчина съ длинной бородой, въ очкахъ, съ волосами, низко спадавшими на лобъ. Мэри видѣла его и узнала. Никто не зналъ его въ театрѣ. Мужъ вернулся изъ фойэ съ извѣст³емъ, что, насколько здѣсь знаютъ, Сарони не пр³ѣхалъ, такъ какъ въ театрѣ знаютъ только его имирессар³о, который не хочетъ или не можетъ сказать, гдѣ авторъ.

   "Лил³я долинъ" имѣла огромный успѣхъ. Либретто сливалось здѣсь съ содержан³емъ въ неразрывное цѣлое, какъ у Вагнера. Тонк³й знатокъ музыки, графъ Морск³й, безконечно восхищаясъ оперой, находилъ все же, что онъ уже слышалъ гдѣ-то нѣкоторые отдѣльные мотивы. Но гдѣ, когда?.. - онъ не могъ вспомнить. Графиня Чорштынская помнила ихъ прекрасно: это были мотивы изъ "Розы саронской", только переработанные рукою мастера.

   - Ген³й! - кричалъ Морск³й со своимъ обычнымъ энтуз³азмомъ.

   - Если бы я зналъ, гдѣ онъ, я бы пошелъ стряхнуть пыль съ его ботинокъ своими перчатками. Вы только послушайте мелод³ю! Чортъ его возьми совсѣмъ! Вѣдь это чудо, истинное чудо... Бумъ! Нѣтъ, спасайте меня, святые угодники! Вѣдь это Вагнеръ и Моцартъ вмѣстѣ... Снова - бумъ!... Фьютъ!... Не выдержу.

   Мэри не слышала, что говорилъ Морск³й. Не слышала ничего, иногда даже ей казалось, что она не слышитъ музыки. Тамъ, на сценѣ, Ада, "Лил³я долинъ" - это она, а Итамаръ - это онъ, Стжижецк³й, а огромный Сфинксъ, у подножья котораго Итамаръ упалъ мертвымъ, убитый ядомъ, это Доля, это Судьба, а плѣнъ египетск³й - плѣнъ жизни. Она одна понимала это, одна это чувствовала, для нея одной написалъ это Стжижецк³й - и, чтобы упасть къ ея ногамъ, эта опера обошла сначала весь м³ръ - побѣдоноснымъ шеств³емъ.

   Да, да, это ея тр³умфъ. У ея ногъ лежитъ произведен³е, которое все засыпано цвѣтами и вѣнками; у ея ногъ положилъ свой трудъ человѣкъ, который могъ бы какъ Мазепа, стоило ему только захотѣть, сплести изъ волосъ любовницъ цѣлую лѣстницу.

   Графиня Чорштынская почувствовала, что въ ней растетъ что-то. Точно внутри нея надувается гуттаперчевый шаръ. Растетъ, растетъ, округляется - или, о ужасъ! графиня Чорштынская почувствовала въ себѣ того банкира изъ "Fliegende Blätter", котораго видѣла позавчера. Банкира, съ огромнымъ, точно раздувш³йся шаръ, животомъ, съ раздутыми губами, съ крючковатымъ носомъ, презрительно вздернутымъ и съ заложенными за жилетные карманы пальцами рукъ. Мэри покраснѣла, и глаза ея опустились.

   А на сценѣ тѣмъ временемъ происходили странныя вещи. Ада, виновница смерти Итамара, блуждаетъ по свѣту, гонимая угрызен³ями совѣсти,- и приходитъ, наконецъ, въ пустыню къ поднож³ю Сфинкса. Лунная ночь. Въ душѣ Ады вихрь и хаосъ, который выливается, наконецъ, въ огромную ар³ю, обращен³е къ Сфинксу, къ этому символу всетайны. И Сфинксъ отвѣчаетъ.

   В³олончели, контрабасы и трубы, связанные въ хоръ,- создаютъ какую-то металлическую симфон³ю, которой отвѣчаетъ Сфинксъ. Возникаетъ едииственный въ своемъ родѣ дуэтъ между живымъ существомъ и отвлеченнымъ символомъ, дуэтъ, который ведется такъ искусно, что Сфинксъ отвѣчаетъ точно словами. И Ада и публика все понимаютъ. На каждую фразу Ады Сфинксъ отвѣчаетъ замѣчательно искусно построенной музыкальной фразой, полной выражен³я. Разговоръ становится захватывающимъ. Устами Сфинкса говоритъ Время, Пространство, все, что для человѣка - тайна. На страстныя, порывистыя змѣистыя, какъ молн³и, фразы Ады отвѣчаетъ спокойная, величественная и глубокая мелод³я Сфинкса. Устами Сфинкса говоритъ что-то, что почти вѣчно, что почти божественно. Пѣснь Ады рвется къ небу; а здѣсь отвѣчаетъ-то, что можетъ отвѣтить земля. Сфинксъ - символъ земли, ея воплощен³е. И такъ всегда: человѣку отвѣчаетъ только земля.

   Публика потрясена. Когда Ада падаетъ безъ чувствъ у поднож³я Сфинкса, никто не смѣетъ хлопнуть въ ладоши, у всѣхъ захватило дыхан³е. Въ оркестрѣ начинается пѣсня флейтъ, скрипокъ и в³олончелей - какая-то несказанно-мрачная пѣсня. Черезъ пустыню пройдетъ Ангелъ Смерти, темный крылатый призракь. Идетъ въ глубь пустыни.

   Что-то зловѣщее наполняетъ воздухъ. Воздухъ дрожитъ. Только земля и небо спокойны: Сфинксъ и Луна.

   Ада лежитъ безъ чувствъ. Послѣ ухода Ангела Смерти воздухъ утихаетъ, и къ небу подымается оркестровая мелод³я, необыкновенно высокаго настроен³я, необыкновенно чистая и неземная. Точно душа Ады, оторвавшись отъ тѣла и освободившись отъ него, плачетъ надъ ней.

   Морск³й, который по обыкновен³ю кочевалъ по всему театру, опять влетѣлъ въ ложу Мэри, и единственныя слова, которыя онъ могъ произнести, были: "чортъ его возьми! чортъ его возьми!"

   - Какъ онъ страшно долженъ любить кого-то, эта каналья! - шепчетъ Морск³й Мэри.

   Но Мэри понимаетъ. Ада должна была упасть безъ чувствъ - ангелъ Смерти прошелъ около нея - и только теперь она нашла въ себѣ такую чистую, такую прекрасную, такую нечеловѣчески высокую пѣснь.

   - Это не твоя душа, Мэри,- слышитъ графиня Чорштынская,- это та душа, которая внѣ тебя, которую ты должна бы имѣть.

   Надутый, толстый банкиръ съ крючковатымъ носомъ начинаетъ перевоплощаться передъ глазами Мэри въ свѣтлый, воздушный призракъ. Она хочетъ имѣть такую душу, какую видѣлъ въ ней Стжижецк³й. Онъ ошибается, у нея такая душа, какъ тамъ...

   Вдругъ все исчезло. Откуда-то изъ-подъ земли раздается голосъ. Любовь сильнѣе смерти. Мэри зарыдала. Она не обращаетъ на это вниман³я, весь театръ зарыдалъ... Эта пѣсня отвалила камень отъ гроба и достигла сюда. Это стонъ, отъ котораго, чудится, и Сфинксъ задрожалъ. Ибо самое модное слово въ м³рѣ - тоска...

   Мэри плачетъ. Ей все равно, плачутъ ли или нѣтъ ея сосѣди, княгиня Заславская и графиня Вычевская,- и не считаютъ ли онѣ это "жидовской истер³ей". Мэри плачетъ, попросту заливается слезами.

   Морск³й реветъ безь всякаго стѣснен³я. И шепчетъ:

   "Чортъ его возьми! ахъ, чортъ его возьми!" - и реветъ...

   Даже графъ Чорштынск³й покручиваетъ усъ и морщитъ брови.

   Лудзкая въ противоположной ложѣ вся утопаетъ въ слезахъ. Морск³й видитъ это изъ-за собственныхъ слезъ, машетъ ей рукой и кричитъ: "Вотъ шельма! А?"...

   Ар³я кончается. Сначала молчан³е, потомъ взрывъ аплодисментовъ и ревъ на весь театръ. Маттини будетъ биссировать. Маттини долженъ пѣть въ трет³й разъ!

   Въ театрѣ тишина. Оркестръ молчить. Входятъ прислужницы Ады и находятъ ее лежащей безъ чувствъ.

   Мэри видитъ, что мужчина въ ложѣ, въ которомъ она предполагаетъ Стжижецкаго, сидитъ, опершись головой на руку и заслонивъ лицо. Она не сомнѣвается, что это онъ. Сердце бьется у нея въ груди, она испытываетъ странное чувство. Ей хочется, чтобы весь м³ръ зналъ, что она празднуетъ свой тр³умфъ во всемъ м³рѣ, и въ то же время хочется, чтобы этого не зналъ никто. Ей хочется, чтобы объ этомъ трубили по всей Европѣ и Америкѣ, и хочется, чтобы былъ гдѣ-то тих³й уголокъ, гдѣ бы она знала это одна. Хочется, чтобы всѣ люди смотрѣли на нее, и хочется, чтобы гдѣ-нибудь въ укромномъ уголкѣ она одна могла смотрѣть въ глаза Стжижецкому.

   Мэри прекрасно чувствуетъ раздвоенность своей натуры - она слишкомъ умна, чтобы не отдавать себѣ въ этомъ отчета. Она видитъ въ себѣ все, но не все осуждаетъ. Для этого нужно имѣть ту этику, недостатка которой она не замѣчаетъ. Видитъ, но такъ какъ она ужасно взволнована и всѣ силы ея ума напряжены до послѣдней степени, то и ирон³я ея, разбуженная этимъ, растетъ до самоирон³и, и передъ глазами Мэри балансируетъ въ воздухѣ толстый, надутый, смѣшной, противный банкиръ изъ "Fliegende Blätter", съ засунутыми въ жилетные карманы пальцами рукъ, съ задраннымъ носомъ, надутыми губами, обвислымъ подбородкомъ... И каждую минуту банкиръ переливается въ свѣтлое, воздушное, эфирное видѣн³е, въ призракъ женщины, бѣлой и прозрачной, какъ легкое облако.

   Нервы Мэри такъ разстроены, что всѣ лампы въ театрѣ начинаютъ принимать въ ея глазахъ очертан³я какихъ-то чудовищно-отвратительныхъ, смѣющихся, искаженныхъ лицъ, похожихъ на маску клоуна на цирковыхъ афишахъ. Наконецъ, весь театръ превращается въ чудовищнаго паука, въ какое-то страшное, смѣющееся существо. Ей кажется, что все задыхается отъ хохота: ложи, кресла, кинкеты, кулисы и занавѣсъ...

   "Я больна, или схожу съ ума", думалаМэри.

   Хотѣла уйти. Кончался послѣдн³й актъ.

   Ада, жена одного изъ египетскихъ фараоновъ, идетъ по саду.

   Странный, незнакомый пѣвецъ съ бронзовой кожей, какой-то эф³опъ, стоитъ, опершись о колонну. Царица велитъ ему пѣть.

   Раздается огромная, рвущая за сердце вар³ац³я на тему Шумана:

  

   Ich grolle nich. Wie auch das Herz mir bricht

   Ewig verlor'nes Lib', ich grolle nicht.

   Wie du auch strahlst in Diamantenpracht

   Es fällt kein Strahl in deines Herzens Nacht...

   Ich grolle nich. Ich sah dich ja im Traum,

   Und sah die Nacht in deines Herzens Raum,

   Und sah die Schlang', die dich am Herzen frisst,

   Ich sah, mein Lieb', wie sehr du elend bist...

  

   Морск³й, который знаетъ музыкальность Мэри и поэтому любитъ сидѣть въ оперѣ въ ея ложѣ, заболѣваетъ форменной астмой. Коротенькая пѣсня Шумана становится громадной ар³ей, съ сохранен³емъ всего зловѣщаго велич³я первоначальной темы. Эти вар³ац³и похожи на пожаръ, пиръ въ небѣ, вокругъ солнца, въ осенн³й вечеръ.

   Мэри почти ничего не сознаетъ. Но, слава Богу, мног³е тоже ничего не сознаютъ, и никто не обращаетъ на нее вниман³я. Она не знаетъ, какъ ее свели съ лѣстницы, какъ усадили въ карету. Знаетъ только, что Морск³й безконечное количество разъ цѣловалъ ея руку въ ложѣ и на лѣстницѣ. "Въ слезахъ излилъ бурю..." Потомъ видѣла, что онъ побѣжалъ еще куда-то, чтобы дѣлать то же самое.

   - Вотъ сумашседш³й! - сказалъ, глядя на него, Чорштынск³й, который вообще не любитъ артистовъ, а Морскаго долженъ былъ выносить, такъ какъ они были родственниками.

   Морск³й въ свою очередь называлъ Чорштынскаго "лакированнымъ сапогомъ", чего, впрочемъ, не скрывалъ и отъ Мэри.

   Мэри пр³ѣхала домой безъ единой мысли въ головѣ, въ состоян³и какого-то гипноза; служанки раздѣли ее и уложили спать. Мужъ, къ счастью, поѣхалъ въ клубъ. Мэри заснула "каменнымъ сномъ".

  

  

   На слѣдующ³й день утренн³я газеты сообщали городу, что Мир³амъ Сарони никто иной, какъ "соотечественникъ" и т. д.- Владиславъ Стжижецк³й. Одна изъ нихъ вспомнила даже провалъ "Розы саронской" и рѣшительныя утвержден³я критики о бездарности "сегодняшняго маэстро", "тр³умфатора" и т. д.

   Электрическ³й токъ пробѣжалъ по городу. Второе представлен³е оперы было еще блестящѣе перваго. Стжижецк³й безконечное количество разъ долженъ былъ раскланиваться со сцены, а "вѣнками можно было,- по словамъ Морскаго,- снабдить четыре похоронныя процесс³и". Мэри не была на этомъ представлен³и; не хотѣла пойти, что-то ее удерживало. На трет³й день Лудзкая, салонъ которой считался наиболѣе артистическимъ въ городѣ, устроила для Стжижецкаго раутъ на нѣсколько сотъ человѣкъ.

   Между Мэри и ея мужемъ не было сказано ни одного слова о Стжижецкомъ. Взаимный договоръ молчан³я выдвинулъ еще одинъ параграфъ. За обѣдомъ, передъ оперой, куда со бирались Чорштынск³е, Мэри спросила:

   - Ты знаешь, что мы приглашены къ Лудзкимъ. Поѣдемъ?

   - Ничего не имѣю противъ,- отвѣтилъ съ самымъ равнодушнымъ видомъ графъ Чорштынск³й, и быстро добавилъ то, что долженъ былъ сказать, вмѣсто предыдущей фразы:

   - Съ удовольств³емъ, если хочешь...

   Мэри обмакнула губы въ ликерѣ, мужъ ея - закурилъ сигару, такъ какъ Мэри позволяла курить въ своемъ присутств³и, когда никого не было. Потомъ они встали, она подставила ему щеку, такъ какъ обѣдъ кончился.

   Ахъ! Какимъ противнымъ казалось Мэри сегодня все это.

   Ѣстъ и пьетъ на ея деньги - и за это платитъ ей холодностью хорошаго тона. У него ребенокъ отъ нея, но онъ не вмѣшивается ни во что. Знаетъ, что было между ней и Стжижецкимъ, но, получая 200 тысячъ въ годъ, чувствуетъ необходимость предоставить женѣ полную внутреннюю свободу. Впрочемъ, какое ему дѣло до нея?! Она - то окно, черезъ которое кассиръ банка выплачиваетъ деньги. Она красива - значитъ, можетъ давать наслажден³е. Мэри увѣрена даже, что съ тѣхъ поръ, какъ она здорова, Чорштынск³й ей даже не измѣняетъ.

   Но вѣдь это не мужъ!

   Какой онъ мужъ!?

   Лакированный, блестящ³й, изящный "сапогъ".

   Интересно знать, что было бы, если бы захотѣла наплевать на прилич³я и пойти къ Стжижецкому?

   Ахъ, нѣтъ! Тогда бы на сцену выѣхало "имя" - "ты носишь мое имя..." "Мое имя!"

   Имя, то имя, ради котораго она продалась со всей своей красотой, богатствомъ, умомъ, душой! Что она имѣетъ за это? То, что когда въ Варшаву пр³ѣдетъ шахъ, ее пригласятъ на придворный спектакль въ театръ - и въ фойэ, для представлен³я. Что аристократы, съ которыми она встрѣтится въ Остендэ или въ Карльсбадѣ, не будутъ ей кланяться въ Варшавѣ съ презрительной усмѣшкой: "о, очень пр³ятно!" Что о ней не говорятъ больше, какъ о скаковой кобылѣ, на которой можно выиграть. Цѣль ея жизни, цѣль жизни такой Мэри Гнѣзненской, достигнуга: она "удобрила" своимъ приданымъ почву аристократ³и. Дядя Гаммершлягъ, который былъ противъ ея брака, сказалъ ея отцу, когда она стояла въ дверяхъ комнаты: "Weisst du, Рафалъ, что они, эти господа, говорятъ о Мэри? Что это - навозъ для ихъ почвы. Weisst du, что они говорили, когда ей было 14 лѣтъ. Они говорили: пусть подрастетъ, а мы ужъ ее хапнемъ! Und weisst du, Рафалъ, что они будутъ говорить потомъ? Что этотъ старикъ, Рафалъ Гнѣзненск³й, очень большой оселъ!"

   Отецъ тогда чуть замѣтно улыбнулся, точно шуткѣ, но вѣдь тогда у него было общее дѣло съ дядей Гаммершлягомъ.

   Цѣль ея жизни, цѣль жизни Мэри Гнѣзненской, достигнута: она "удобрила" отощавшую аристократ³ю. Графъ Чорштынск³й опять "магнатъ" въ полномъ смыслѣ, новое поколѣн³е Чорштынскихъ будетъ опять богатымъ и блестящимъ. И недурны будутъ цвѣточки, которые выростутъ на такомъ навозѣ: 12 милл³оновъ.

   Она вошла въ комнату мамки. Маленьк³й графъ Чорштынск³й спалъ въ колыбели. Она наклонилась надъ нимъ.

   Этотъ былъ какъ-то странно чуждъ ей. Она какъ будто любила его, но чувствовала, что онъ не близокъ ей. Прежде всего, этотъ ребенокъ никогда не будетъ любить ее.

   Мэри слишкомъ умна, чтобы не понять этого. Мало того, что это будетъ сынъ "жидовки", но онъ, на свое несчаст³е, похожъ на дядю Гаммершлага. Молодые Морск³е, Заславск³е будутъ говорить ему: "пижалста, Выкторъ?" Такъ его и прозовугь: "пижалста". Mesaliance будегъ его кошмаромъ.

   Молодые Морск³е никогда не споткнутся о свое генеалогическое дерево, по крайней мѣрѣ офиц³ально. А ея ребенокъ споткнется. Если онъ сдѣлаетъ что-нибудь "noble" - будутъ говорить: "что же тутъ страннаго". О его ровесникахъ въ такихъ случаяхъ ничего не будутъ говорить. Если ему понравится какая-нибудь женщина не изъ аристократ³й, ему скажутъ: "ну, тебѣ можно..." Ея мужу въ день свадьбы прислали запонки для рубашки изъ десятикопеечныхъ монетъ и два серебряныхъ рубля - запонки для манжегъ. Онъ, конечно, не сказалъ ей этого, но ей это сообщили анонимнымъ письмомъ.

   Сколько такихъ подарковъ и сюрпризовъ придется видѣть на своемъ вѣку ея ребенку! Ей доложили и то, что когда родился ея сынъ, графъ Тенчинск³й сказалъ: "Ну, этотъ, будь у него сто милл³оновъ, Тенчинскаго имѣн³я въ наслѣдство не получитъ. Забрала погнули намъ носы достаточно - больше не надо".

   "Пижалста, Выкторъ!" - думала Мэри, глядя на ребенка.

   Мужъ исполнялъ пункты безмолинаго договора. Такъ какъ былъ ребенокъ, онъ занимался имъ постольку, поскольку этого требовало прилич³е. Но не поцѣловалъ его ни разу. Говорилъ, что маленьк³я дѣти внушаютъ ему отвращен³е.

   Однажды онъ велѣлъ мамкѣ раздѣть его и осмотрѣть голаго. У него были отвислыя длинныя уши и всѣ черты сходства съ дядей Гаммершлягомъ. Единственный разъ графъ не удержался и произнесъ въ носъ какое-то проклят³е. Съ тѣхъ поръ онъ, насколько возможно, избѣгалъ видѣть сына.

   Значитъ, ребенокъ обреченъ на то, чтобы стыдиться матери и заставлять краснѣть отца. Маленьк³й Гаммершлягъ-Чорштынск³й, съ картофельнымъ носомъ, съ кривымъ ртомъ, съ отвисшимъ подбородкомъ и съ тонкими кривыми ногами. У него будетъ отвратительная походка, и онъ будетъ трусомъ.

   "Eques polonus sum, his omnibus par!"

   Мэри стиснула зубы.

   Въ театрѣ, на скачкахъ, на балахъ, вездѣ на него будутъ показывать пальцемъ: "Смотри, смотри, это сынъ Чорштынскаго!"

   Ребенокъ будетъ чувствовать это, долженъ будетъ чувствовать, будетъ знать разницу между собой и молодыми Вычевскими или Заславскими и будетъ или дерзокъ и грубъ, или тихоней, всегда отодвигающимся на задн³й планъ. Сколько разъ дѣти Яна Чорштынскаго, родивш³яся отъ урожденной Saint Martin, родъ которой ведетъ свое начало со времени крестовыхъ походовъ, будутъ говорить ему во время игръ, что въ нихъ - одна кровь, а въ немъ - другая...

   Мэри смотрѣла на ребенка съ жалостью и и въ то же время съ какимъ-то недобрымъ чувствомъ. Она не чувствовала гордости, что родила Чорштынскаго, но чувствовала унижен³е, что ея сынъ б_л_а_г_о_д_а_р_я е_й, б_л_а_г_о_д_а_р_я е_й будетъ чувствовать себя ниже другихъ!..

   Съ какимъ восторгомъ, съ какимъ уважен³емъ она смотрѣла бы на этого ребенка, если бы онъ былъ чистой крови - магнатской крови...

   Мэри такъ разстроилась, что слезы стали набѣгать на ея глаза. Мальчикъ проснулся и заплакалъ. И при этомъ онъ такъ "породисто" покривилъ губы, что Мэри повернулась на каблукахъ и, хлопнувъ дверью, вышла изъ комнаты мамки.

   "Если бы я была такъ же глупа, какъ друг³я,- думала она про себя,- но я только такъ же пуста"...

  

  

   И на третьемъ представлен³и овац³и Стжижецкому повторились. Онъ сидѣлъ въ той же ложѣ партера, какъ и всегда, но сегодня ложа не была пуста. То и дѣло въ ней показывались как³е-то господа, которые кланялись и говорили Стжижецкому любезности. Часто туда вваливался Морск³й, хваталъ Стжижецкаго въ объят³я и цѣловалъ. Его громк³й голосъ: "Ахъ ты, бест³я!" или "Покажите мнѣ еще такую же скотину! " - раздавался на весь театръ, заставляя публику хохотать. Ложа была усѣяна цвѣтами, которые туда бросали и приносили. Стжижецк³й кланялся, но не выходилъ изъ ложи.

   Онъ, повидимому, очень усталъ.

   Мэри сидѣла въ своей ложѣ въ бэльэтажѣ, почти vis-á-vis. Она замѣтила, что онъ взглянулъ на нее, увидѣлъ и больше не смотрѣлъ. Впечатлѣн³е, какое она произвела на него, она не могла замѣтить.

   Сама она была въ какомъ-то странномъ состоян³и. Нервы были разстроены и дрожали отъ малѣйшаго прикосновен³я, но внѣшне она чувствовала себя совершенно спокойной. У нея было такое ощущен³е, точно она въ туманѣ, или точно она - озеро въ горахъ, что волнуется отъ вѣтра, но волнъ его не видно подъ густой, влажной мглой. Если мгла разсѣется, передъ глазами путника откроется буря.

   Мэри не отдавала себѣ отчета въ томъ, что будетъ, что можетъ быть. Не отдавала себѣ отчета и въ томъ, каковъ характеръ ихъ отношен³й со Стжижецкимъ. Чувствовала, что губы ея дрожатъ и что что-то точно щекочетъ и раздражаетъ ихъ. Чувствовала, что въ ней поднимается, просыпается что-то, и что причина этого - встрѣча со Стжижецкимъ. Но что? - не умѣла назвать. Это было какое-то недовольство и желан³е чего-то,- но ни то, ни другое не оформилось еще. Въ ея мозгу пролетали черныя, мутныя тучки и мелькали искры и свѣтъ. Она то переставала хотѣть, то начинала хотѣть. И чувстовала какой-то страхъ, какую-то тревогу. Первый разъ въ жизни она стала дѣйствительно бояться. И какой-то инстинктъ говорилъ ей: "вернись!" Но знала, что не вернется и даже рискнетъ очень многимъ. Но ради чего? - она не умѣла этого сказать. У нея было чувство, точно она - невѣроятно сильный атлетъ, который стоитъ передъ неизвѣстнымъ, но славнымъ противникомъ: онъ можетъ еще отступить, можетъ попросту не согласиться на борьбу, и никто его за это не осудитъ, но ч_т_о-т_о толкаетъ его. Онъ дрожить отъ безпокойства, что тотъ можетъ сломать ему руку или оказаться сильнѣе,- но ч_т_о-т_о заставляетъ его рискнуть и вступить въ борьбу.

   Такъ и Мэри. Она спокойно и невозмутимо сидитъ въ своей ложѣ, но ея круженной платокъ мало-по-малу превращается въ отрепья.

   Мэри разглядываетъ публику въ театрѣ.

   Графиня Тенчинская, княгиня Заславская, madame Куфкэ, madame Goldblum, madame Heissloch, графиня Вычевская, madame Швальбе, madame Красницкая, madame Лименраухъ, madame Лудзкая, madame Скульская, Скразская.

   Вотъ ея свѣтъ - и тотъ и другой.

   Графъ Тенчинск³й, князья Заславск³е и Збарацк³е, Скульск³е, Швальбе, Гольдблюмы, Фейгенштоцк³е,- у всѣхъ великопѣпнаго покроя фраки, великолѣпное бѣлье,- всѣ они ѣдутъ на раутъ къ Лудзкимъ.

   А тамъ - тамъ какое-то море свѣта, звуковъ, цвѣтовъ, тамъ какой-то огромный просторъ, как³е-то свѣтлые воздушные призраки.

   - О чемъ ты думаешь? - спрашиваетъ ее мужъ.

   - Ни о чемъ,- отвѣчаетъ Мэри.

   Мужъ любезно улыбается и слегка наклоняетъ голову. Онъ не спрашиваетъ даже: "Неужели?" Это былъ одинъ изъ параграфовъ безмолвнаго договора.

   Мэри тоже улыбается, и впивается ногтями въ свою руку.

   Ей никогда и въ голову не приходила мысль, что хорошо было бы полюбить этого человѣка, или, по крайней мѣрѣ, попробовать это. Но теперь она попросту чувствуетъ, что не выноситъ его.

   Изящный "лакированный сапогъ".

   Мэри сначала украдкой взглядываетъ на мужа, и видя, что онъ не смотритъ, начинаетъ смотрѣть на него глазами, полными отвращен³я, пресыщен³я, почти брезгливости и презрѣн³я.

   Онъ замѣтилъ, что она смотритъ на него.

   Уставился вопросительными глазами.

   - Мнѣ казалось, что у тебя галстукъ съѣхалъ,- говоритъ Мэри, а пальцами впивается въ свою ногу.

   Ей хочется крикнуть:

   - Ахъ, довольно съ меня этого!

   Это было бы хорошо для какойнкбудь Амел³и Гольдблюмъ, для Доси или Юли Блаудахъ, но не для нея, не для нея, не для нея!..

   Какъ бы онѣ кичились, какъ бы задирали носъ!.. Имъ тоже мало имѣть милл³оны, мало быть красивыми... Графиня Мэля, графиня Юля... Только Чорштынскому мало: у одной полмилл³она, а у другой 700 тысячъ! Вѣдь у него столько гетмановъ въ роду, и столько векселей у евреевъ... Ему нужна была такая золотая роза саронская, такая брилл³аитовая "лил³я долинъ".

   А тамъ опять Итамаръ умираетъ на сценѣ - и сейчасъ начнется сцена блуждающей Ады и д³алогъ со Сфинксомъ - и заключительный гимнъ.

   Мэри не захотѣла поѣхать изъ театра прямо къ Лудзкимъ. Она чувствовала себя уставшей,- а главное: если играть - то крупно!

   Она знала, что глаза всѣхъ обратятся на нее и на Стжижецкаго,- и хотѣла, чтобы они обратились съ особеннымъ вниман³емъ. Ея губы презрительно надулись.

   Она хотѣла, кромѣ того, и со Стжижецкимъ столкнуться лицомъ къ лицу. Войти вмѣстѣ съ другими, въ толпѣ,- нѣтъ, это не для нея. Если первое впечатлѣн³е будетъ обыкновенно, то и все потомъ будетъ обыкновенно. Пусть всѣ сначала познакомятся съ нимъ, наговорятся, пусть пройдетъ первый взрывъ всеобщаго вниман³я.

   На Мэри было прелестное черное платье, вдоль пояса - гирлянда черныхъ розъ, на шеѣ нитка великолѣпнаго жемчуга и брилл³антовая звѣзда въ волосахъ. Когда она посмотрѣла на себя въ зеркало дома, то замѣтила, что похожа на какое-то сказочное видѣн³е. Тревога и лихорадочность послѣднихъ дней сдѣлали ея лицо подвижнѣе и интереснѣе. Ея огромные темные глаза съ темной поволокой блестѣли особенно ярко. Она никогда не чувствовала себя такой красивой. Войти вмѣстѣ съ толпой?.. Ей?..

   Она вошла, гордая, спокойная, съ поднятой головой, какъ царица. Она рѣшила импонировать всѣмъ, и импонировала въ самомъ дѣлѣ. Воцарилась почти полная тишина.

   - Вы превзошли себя сегодня! - фамильярно шепнулъ ей Лудзк³й.

   Она покровительствен³ю улыбнулась.

   Рѣшила быть холодной, снисходительно-любезной и недоступной. Пусть Стжижецк³й чувствуетъ, что она графиня Чорштынская, что она н_а с_а_м_о_м_ъ д_ѣ_л_ѣ графиня Чорштынская. А эти люди вокругъ - "эта толпа" - пусть смотрятъ и изумляются ей - женщины пусть завидуютъ. Она была лучше всѣхъ одѣта и красивѣе всѣхъ.

   Но внутренно Мэри чувствовала безпокойство и страхъ.

   - Вы знаете Стжижецкаго? - обратилась къ Чорштынскимъ нѣсколько смущенно Лудзкая.

   Мэри кивнула головой, а Чорштынск³й подошелъ къ Стжижецкому, такъ какъ этого требовалъ этикетъ. Мэри слѣдила за ними глазами изъ-за вѣера; они поздоровались очень любезно, и на лицѣ Стжижецкаго нельзя было прочесть и тѣни смущен³я.

   Мэри удивилась и не могла этого понять. Минуту спустя Стжижецк³й подошелъ къ ней съ ея мужемъ.

   У Мэри забилось сердце; но она чувствовала, что на нее всѣ смотрятъ, и владѣла своимъ лицомъ.

   - Мнѣ незачѣмъ напоминать тебѣ, Мэри, о m-r Стжижецкомъ - ты сама вспомнила о немъ въ театрѣ! - сказалъ Чорштынск³й.

   Мэри встала, какъ встаетъ дама свѣта передъ знаменитостью, и протянула Стжижецкому руку. Ея пожат³е было коротко и холодно, но и его тоже. Мэри напрасно старалась почувствовать дрожь въ его рукѣ; она не дрогнула.

   Мэри удивилась еще больше и сѣла, въ первый разъ въ жизни не зная, что сказать. Равнодушное пожат³е Стжижецкаго совершенно сбило ее.

   - Мнѣ очень пр³ятно встрѣтить васъ,- проговорилъ Стжижецк³й такъ спокойно и такъ свысока, хотя и вѣжливо, что Мэри, почувствовала, что теряетъ подъ ногами почву.

   Тонъ Стжижецкаго былъ вѣжливъ, но глаза его говорили: кажется, насколько я помню, я цѣловалъ тебя когда-то въ какой-то оранжереѣ, или что-то въ этомъ родѣ... Если мнѣ память не измѣняетъ, тамъ даже розы цвѣли...

   - И я очень рада,- отвѣтила Мэри какъ институтка.

   Чувствовала, что краснѣетъ, что кровь заливаетъ ей лицо.

   Должно быть, Стжижецк³й замѣтилъ это, такъ какъ слегка усмѣхнулся и сѣлъ рядомъ съ нею, съ самоувѣренностью человѣка, который знаетъ, что онъ здѣсь главное лицо и хочетъ этимъ воспользоваться.

   Мэри чувствовала, что она краснѣетъ, какъ ракъ, и готова была провалиться сквозь землю.

   - Вы довольны Варшавой? - произнесла она, чувствуя, что эта фраза похожа на то, что говоритъ какая-нибудь Куфкэ или Новейская...

   - Очень,- отвѣтилъ Стжижецк³й. - Вы вѣдь видѣли, что оперу мою приняли очень хорошо.

   - Да...

   Мэри показалось, что жемчугъ душитъ ее.

   А Стжижецк³й продолжалъ съ легкой насмѣшкой въ голосѣ:

   - Я никогда этого не ожидалъ послѣ того опыта...

   Мэри не знала, что отвѣтить. Стжижецк³й разговаривалъ потомъ про богатаго барина, у котораго случайно не хватило денегъ въ дорогѣ, и онъ долженъ былъ занять у кондуктора. Она поняла, что Стжижецк³й не ломаетъ комед³ю, не маскируется. Это заставило ее притти въ себя и разозлило ее.

   - Помню,- отвѣтила она, смѣло глядя ему въ глаза.

   Онъ замолчалъ на минуту и глаза ихъ встрѣтились. Мэри рѣшила не опускать своихъ. Но онъ опять улыбнулся и сказалъ небрежно:

   - Я долженъ поблагодарить васъ.

   - За что? - подхватила Мэри, которая почувствовала, что къ ней возвращается все ея остроум³е и находчивость.

   Стжижецк³й разсмѣялся.

   - Я не помню, кому изъ музыкантовъ упалъ на голову кирпичъ...

   Мэри почувствовала, точно ей дали пощечину. Стжижецк³й, очевидно, издѣвался.

   - Да, правда,- отвѣтила она, силясь тоже поддѣлаться подъ тонь холоднаго, равнодушнаго издѣвательства,- иногда человѣку нужны странныя случайности, кирпичи...

   Она снова взглянула Стжижецкому въ глаза, и снова ихъ глаза встрѣтились. Мэри была уже сердитой и готовой къ борьбѣ.

   Стжижецк³й вынулъ изъ кармана цѣпочку отъ часовъ, къ которой былъ прикрѣпленъ открывавш³йся хрустальный шарикъ. Мэри замѣтила въ немъ лепестокъ розы.

   - Что это? - спросила она.

   - Не знаю: porte-boneur, или талисманъ.

   - Если porte-boneur?

   - То я написалъ "Лил³ю долинъ".

   - Если талисманъ?

   - То я не напишу другой.

   Мэри почувствовала, что теперь очередь за нею.

   - Не правда ли,- процѣдила она сквозь зубы,- что въ "Лил³и долинъ" нѣкоторые мотивы напоминаютъ "Саронскую розу"?

   Стжижецк³й преспокойно отвѣтилъ:

   - О, да. Вѣдь обѣ вещи возникли изъ одного источника.

   Мэри снова потеряла подъ ногами почву.

   - Но когда я писалъ ту оперу,- продолжалъ онъ,- мнѣ только казалось, что я пишу ее с_е_р_ь_е_з_н_о.

   Мэри снова показалось, что жемчугъ ее душитъ. Она разозлилась и ухватилась за послѣднее средство:

   - Значитъ, вы чувствовали одно и то же, когда писали обѣ вещи?

   Ея глаза дерзко уставились на Стжижецкаго.

   - Да, но все, что я чувствовалъ, я излилъ въ музыку.

   Больше имъ не о чемъ было говорить.

   - Вы знаете "Вольнаго стрѣлка" Вебера? - спросилъ онъ съ усмѣшкой.

   - А вы читали романъ: "Вернувш³яся волны?"

   - Теперь читаю: "Отлетающ³я души",- сказалъ Стжижецк³й, вставая,- и, кромѣ того, тутъ, въ Варшавѣ, мнѣ хочется прочесть "L'enfant de volupté",- прибавилъ онъ.

   - "Сонъ въ лѣтнюю ночь"... - разсмѣялась Мэри презрительно и недовѣрчиво.

   - Его ставятъ обыкновенно послѣ "Бури" - сказалъ, уходя, Стжижецк³й.

  

  

   Мэри разглядывала присутствующихъ и иронически улыбалась. Прежде всего ей вспоминались слова дяди Гаммершляга, которыя она слышала однажды: "Забавно то, что въ Польшѣ только мы, евреи, хотимъ походить на поляковъ. Аристократ³я хочетъ походить на англичанъ, буржуаз³я на французовъ, шляхта на аристократ³ю. Мы, польск³е евреи, мы - настоящ³е п_о_л_ь_с_к_³_е евреи. Und es geht so, wie im Circus Reuz in Wien, oder beim Busch in Berlin: посерединѣ, au milieu, стоитъ, какъ господинъ директоръ въ лакированныхъ сапогахъ, со шпорами, съ кнутомъ въ рукахъ,- кто?.. Стою я, стоитъ твой папа, стоитъ баронъ Блюменфельдъ, стоитъ Ципресъ, Пукелесъ и К°. И что мы дѣлаемъ? Nous faisons le jeu. Мы кричимъ: Messieurs, mesdames, avancez, s'il vous plait! Et on avance, on circule. Аристократ³я, шляхта, мѣщанство. Это дѣлаютъ медленно, систематически, это еще не такъ, какъ должно быть... Но скоро будетъ, èa viendra. Messieurs, mesdames, circulez!".

   Когда дядя Гаммершлягъ говорилъ такъ, его маленьк³е, красно-зеленые глаза горѣли какимъ-то страшнымъ блескомъ, его рыжая борода, казалось, пылала, а коротк³е, толстые пальцы мѣрно ударяли по столу или по креслу... И тогда дядя Гаммершлягъ любилъ высказывать мысли, въ родѣ: "Saistu, ma chérie, какая разница между нами и Наполеономъ? Что мы лучше calculons. C'est èa!

   Мэри водила глазами по присутствующимъ и чувствовала скуку, брезгливость и пустоту. Пустоту прежде всего: никто изъ этихъ людей не относился къ другому серьезно, и никто не относился серьезно къ себѣ самому. Вся жизнь свѣта, которая была передъ ея глазами, если исключить половой вопросъ, сводилась прежде всего къ двумъ элементамъ: къ интригѣ и сплетнѣ!

   Чѣмъ сплетня хуже - тѣмъ скорѣе, тѣмъ страстнѣе, тѣмъ больше ей вѣрятъ. На женщину бросаются прежде всего женщины,- на мужчину - мужчины. Всевозможные "совѣтники свѣтской коммерц³и", имѣющ³е на сбытъ титулы, таланты, состоян³я, икры и мускулы, или связи - увиваются среди молодежи, какъ щуки въ пруду.

   "Трудъ" - идетъ вяло, "обрабатываютъ" въ лучшемъ видѣ.

   Если бы то, что говорили, могло бы воплотиться во внѣшн³я формы, то три четверти гостей въ салонѣ Лудзкой ходили бы обвѣшенныя собаками.

   - Мэри,- сказалъ разъ дядя Гаммершлягъ, когда они возвращались съ одного вечера,- я немного грубоватъ, и, не будь у меня моего состоян³я, ты бы не принимала меня даже въ передней, и твой папа не принималъ бы меня даже въ передней, и всѣ не принимали бы даже меня въ передней, такъ-какъ я былъ бы слишкомъ грубъ. Но разъ я такъ богатъ, то я не грубъ, а оригиналенъ. "Онъ немного оригиналъ, старикъ Гаммершлягь, немного пахнетъ хлѣвомъ, но впрочемъ онъ,- "очень хорошо"; très comme il faut". А я тебѣ скажу, что такое общественное мнѣн³е, я тебѣ покажу его valeur.

   Chopin c'était un grand musicien, n'est ее pas? И вотъ, если бы этотъ Шопенъ всталъ изъ гроба и сказалъ, что онъ кое-что долженъ парижскимъ и лондонскимъ портнымъ, то о немъ бы сказали, что онъ обставляетъ портныхъ и цинически этимъ хвастается, а на слѣдующ³й день ты читала бы въ одномъ изъ серьезныхъ журналовъ оцѣнку его мазурокъ съ этой точки зрѣн³я, сдѣланную какимъ-нибудь другимъ музыкантомъ, или прочла бы стихотворен³е на эту тему въ одномъ изъ юмористическихъ журналовъ.

   Люди очень глупы: они думаютъ, что башни существуютъ затѣмъ, чтобы на нихъ висѣли часы и показывали время, а также - затѣмъ, чтобы на нихъ садились голуби и вороны! Каждый, кто вѣшаетъ собакъ на другомъ, да еще возмущается, невольно наводитъ на мысль, что онъ самъ бы этого не сдѣлалъ. Значитъ, если онъ десять разъ очернитъ человѣка, то самъ въ десять разъ побѣлѣетъ. А потомъ, если онъ сдѣлаетъ три свинства, то люди все же будутъ помнить, что осталось еще семь бѣлыхъ мѣстъ. И знай еще, что люди не наслаждаются такъ ѣдой, не наслаждаются такъ женщиной, какъ наслаждаются чужими непр³ятностями - Schadenfreunde. Если тебѣ что-нибудь удастся, то этому будутъ радоваться 15 человѣкъ, а если не удастся, то пятеро будутъ огорчены, а 150 будутъ радоваться. Обрати вниман³е особенно на то, какъ родственники скептически относятся къ какой-нибудь хорошей вѣсти и какъ вѣрятъ всякой дурной... Часто ты слышишь въ разговорѣ: я васъ очень люблю! - это значитъ: пошелъ къ чорту! Среди людей за каждымъ обѣденнымъ столомъ, въ каждой гостиной столько недоброжелательства и зависти, что будь у меня столько же добродѣтелей, я давно былъ бы уже Господомъ Богомъ. А какая мстительность! Какъ здѣсь никто не прощаетъ другому, не забываетъ, не старается понять другого! Всѣ эти добрыя отношен³я - ces relations - на чемъ они основаны? Одно слово, мимолетное дурное настроен³е разобьетъ это все, разорветъ, обратитъ въ ничто! Я тебѣ смѣло говорю, Мэри, что три четверти такихъ добрыхъ отношен³й и всякихъ дружбъ основаны одинаково на взаимной ненависти и на возможности извлекать взаимныя выгоды. Вездѣ, вездѣ - выгоды! Мнѣ самому это часто противно, хоть я Гаммершлягъ".

   Когда Мэри водила глазами по окружающимъ въ салонѣ Лудзкихъ, ей невольно вспоминались эти слова и замѣчан³я дяди Гаммершляга, но въ то же время ее охватывало удивлен³е. Стжижецк³й говорилъ съ ней не только спокойно, свободно и безъ волнен³я, но даже почти пренебрежительно.

   Она всего ожидала, только не этого! Какъ? Равнодуш³е, полное равнодуш³е, да еще такое!

   Она большими шагами ходила по большой, пустой въ эту минуту, гостиной съ балкономъ, куда она вышла, и не могла ничего понять! Какъ?! Онъ, этотъ Стжижецк³й, этотъ Стжижецк³й, авторъ "Лил³и долинъ"? Такъ зачѣмъ онъ писалъ ее? Ахъ, эти артисты!.. Поэты, музыканты, художники! Выльешь чувство въ словахъ, въ краскахъ, въ звукахъ - и нѣтъ чувства...

   Развѣ такой Стжижецк³й не долженъ быть у ея ногъ, теперь, теперь, именно теперь, когда онъ великъ, когда онъ славенъ, когда о немъ говорятъ!.. Только теперь настала минута: она - графиня Чорштынская, а онъ - С_т_ж_и_ж_е_ц_к_³_й.

   Мэри топнула ногой. Что дѣлать? Притвориться, что голова болитъ, и ѣхать домой? Проиграть сразу, какъ первая попавшаяся насѣдка?.. Можетъ еще расплакаться?! Ей?! Признать себя побѣжденной?

   А можетъ быть... можетъ быть, это было бы хорошо. Можетъ быть, хорошо "смириться"?

   Ради Стжижецкаго стоитъ стать "жертвой".

   То-есть какъ?.. Позволить, чтобы онъ здѣсь, въ Варшавѣ, т_е_п_е_р_ь, очутился около кого-нибудь другого, можетъ быть, даже у чьихъ-нибудь ногъ?! У какой-нибудь madame Kpacницкой, m-lle Мани или Франи?..

   Но вѣдь императоръ Вильгельмъ, даже Наполеонъ жертвовалъ своей гордостью ради политическихъ цѣлей... А притомъ, притомъ... онъ ей правится... Да, да, правится... Живя съ такимъ чопорнымъ спортсмэномъ, какъ ея мужъ, такъ пр³ятно смотрѣть на этого великаго артиста, онъ такъ тянетъ къ себѣ...

   Ахъ! Всѣ поцѣлуи ея мужа не затерли тѣхъ поцѣлуевъ, которые онъ выжегъ на ея губахъ тамъ, въ оранжереѣ, среди душныхъ розъ...

   Что-то защекотало губы Мэри...

   Смириться, подползти, какъ змѣя, и какъ змѣя обвить желѣзными тисками! "Отлетающ³я души". Ты увидишь! "Она"! "Она"! - вотъ будетъ заглав³е романа, который ты теперь прочтешь... Подожди!.. Это еще неконченная поэма... Изъ этой "Небожественной комед³и" создастся еще такая "Vita nuova", что самъ не радъ будешь!

   Мэри бѣгала, а не ходила уже по гостиной, и ее все мучилъ вопросъ: какъ Стжижецк³й могъ остаться къ ней совершенно равнодушнымъ? Вѣдь онъ не притворялся - она видѣла это. Просто - она стала ничѣмъ для него.

   Это доводило ее до совершеннаго бѣшенства, но въ то же время проясняло ея мысли. Бороться съ человѣкомъ, котор