Род Эдуар - Частная жизнь парламентского деятеля

те такихъ вещей, прошу васъ!.. Зачѣмъ вы это говорите? Вы вѣдь отлично знаете, что все это однѣ слова, что это невозможно!..

   - Невозможно, это вѣрно, вы говорите правду... Но я долго думалъ и подъ конецъ мнѣ стало казаться это не столь уже невозможнымъ... Эта идея меня преслѣдовала... Наконецъ я захотѣлъ побѣдить ее...

   - И хорошо сдѣлали! Дорогой, не забывайте того, что вы сами такъ часто говорили мнѣ: мы господа своихъ чувствъ, но не дѣйств³й; и мы имѣемъ право... вѣрно-ли это? я не знаю... мы имѣемъ право любить другъ друга, такъ какъ этимъ мы никого не заставляемъ страдать...

   - Да, это вѣрно, я это говорилъ, я думалъ это и до сихъ поръ еще думаю, но у меня нѣтъ болѣе силъ; я васъ слишкомъ люблю!..

   - Никогда не "слишкомъ"!..- возразила она, прижимаясь къ нему.

   - Да, да, я долженъ быть мужественнымъ... но я ненавижу, я презираю самого себя за то, что не могъ съ собою справиться! Я возмутилъ ваше спокойств³е, я укралъ у васъ счастье, которое судьба послала-бы вамъ на долю...

   - Не говорите этого, вѣдь я счастлива!

   И желая утѣшить любимаго человѣка, который видимо страдалъ, она почти материнскимъ движен³емъ ласкала его волосы. Такъ замерли они, почти счастливые, все забывъ,- самихъ себя, раздѣлявш³я ихъ препятств³я, все - что жизнь и долгъ клали между ними, что мѣшало слиться имъ, медленно сближавшимся, устамъ; они все забыли, ничего не видѣли, поглощенные всецѣло своей страстью, наклонившись надъ жарко дышущей бездной, кружившей имъ головы,- когда дверь комнаты безшумно отворилась; и они не видѣли, какъ вошла Сусанна, остановилась на порогѣ, сдѣлала шатъ впередъ, прижимая руку къ сердцу, блѣдная какъ полотно, готовая вскрикнуть... Но она не вскрикнула, не выдала своего присутств³я ни малѣйшимъ шумомъ, и такъ-же быстро удалилась какъ и вошла.

   Еще нѣсколько времени они оставались очарованные, глядя въ глаза другъ другу, обмѣниваясь лишь отдѣльными безсвязными словами.

   Наконецъ они какъ-будто устали отъ этой напряженной борьбы съ неудовлетворенной страстью, перемѣнили позы и когда Сусанна вновь вошла, и какъ ни въ чемъ не бывало присоединилась къ ихъ бесѣдѣ, въ нихъ уже ничего не было, кромѣ обычной привѣтливости! Когда пробило десять часовъ, слуга явился доложить, что карета m-lle Эстевъ ждетъ ее.

   Бланка встала, пожала руку Мишелю и обняла Сусанну, которая поблѣднѣла и закрыла глаза...

   Но ни слова, не жеста, ничего не вырвалось у нихъ, чтобы обнаружило разыгравшуюся между этими тремя людьми драму.

   Однако, когда Бланка удалилась, Мишель замѣтилъ, что жена его блѣдна, утомлена и едва держится на ногахъ:

   - Что съ тобою? - спросилъ онъ съ участ³емъ.

   Она отвѣчала самымъ естественнымъ голосомъ:

   - Я чувствую себя не очень хорошо сегодня...

   - Не очень хорошо? - переспросилъ мужъ съ тревогой.

   - О, это пустяки, не безпокойся... я немного устала... пришлось сдѣлать столько покупокъ, бѣгать по магазинамъ... За ночь все какъ рукой сниметъ. Покойной ночи!..

   Она подставила ему свой лобъ. Онъ прижалъ къ нему горѣвш³я губы.

   - Ты тоже пойдешь спать?- спросила она.

   - Нѣтъ, еще слишкомъ рано. Мнѣ надо еще кое-что сдѣлать... Я буду работать въ кабинетѣ...

   Онъ взялъ лампу и первый вышелъ.

   Она повторила то, что говорила ему каждый вечеръ:

   - Не утомляй себя слишкомъ!

   Онъ на порогѣ обернулся и отвѣтилъ тоже заученной фразой:

   - Не бойся... Ты знаешь, какъ я разсудителенъ!..

   Когда-же дверь за нимъ захлопнулась, Сусанна безъ силъ упала въ кресло, давъ волю душившимъ рыдан³ямъ. Она не могла сомнѣваться въ томъ, что видѣла собственными глазами. Но какъ всѣ, кого настигнетъ несчаст³е внезапно, она еще все не могла сообразить всей его глубины. Она мысленно повторяла:- Все кончено! - не проникая въ значен³е этихъ трагическихъ словъ. Она спрашивала себя: что дѣлатъ теперь? не угадывая еще всей безнадежности этого вопроса. И тихо проходили глух³е ночные часы въ этихъ смутныхъ терзан³яхъ.

   Мишель не работалъ. Сѣвъ къ своему столу, онъ отпихнулъ груды наваленныхъ на немъ бумагъ, и вынувъ изъ кармана письмо Бланки, принялся его читать и перечитывать. Прежде чѣмъ сжечь его, какъ всегда дѣлалъ, онъ выписалъ, чтобы присоединить къ нѣкоторымъ своимъ интимнымъ бумагамъ, слѣдующее мѣсто изъ письма, заставившее его предаться самимъ сладкимъ мечтамъ.

   "... Я еще не говорила вамъ, что послѣднее время меня преслѣдуетъ какой-то странный бредъ. Я много думала о нашей любви, безъисходной, преступной, ужасной и мнѣ становилось такъ грустно, я теряла всякую надежду. Я ничего не видѣла въ будущемъ и мнѣ казалось, что моя голова разорвется отъ скорби и усталости. Но внезапно, представивъ себѣ чѣмъ я могу и чѣмъ должна быть для васъ, я испытываю глубокое, сладкое успокоен³е... Мнѣ становится яснымъ, что между нами существуетъ нерасторжимая исключительная связъ, родъ братства въ любви. Я для васъ болѣе чѣмъ сестра, потому что между нами тайна; болѣе чѣмъ другъ, потому что я энаю, какъ вы меня любите; болѣе чѣмъ жена - мы такъ рѣдко бываемъ вмѣстѣ одни, что я не могу васъ утомить, наскучить вамъ; болѣе чѣмъ любовница, такъ какъ въ нашей любви нѣтъ ничего темнаго. Если бы намъ пришлось разстаться, мы вспоминали бы другъ о другѣ безъ горечи и угрызен³й. Эти мысли дѣлаютъ меня совершенно счастливой и я спокойно засыпаю, а этого я уже давно не знаю..."

   Мишель долго мечталъ, надъ этими строками письма, наполнявшими его заразъ безконечной радостью отъ сознан³я, что онъ такъ любимъ, и вмѣстѣ безнадежностью, такъ какъ онъ понималъ, что надо почти не человѣческ³я усил³я, чтобы воспрепятствовать этой великой любви перейти предѣлы дозволеннаго. И онъ такъ же, какъ и та, которая еще рыдала въ маленькой заброшенной гостиной, спрашивалъ себя: "Что дѣлать?" И если онъ не ощущалъ, какъ она, смертельной раны, опустошающей сердце, то все же съ мучительной тоской измѣрялъ бездну, разверзшуюся передъ нимъ и то безконечное пространство, которое отдѣлило его на всегда отъ счастья. Между тѣмъ Бланка, пройдя черезъ роскошный вестибюль равнодушнаго дома матери, гдѣ ея сердце никогда не находило отклика, заперлась въ своей спальнѣ, такъ же съ тою цѣлью, чтобы прочитать письмо Мишеля:

   "...О, если бы вы знали,- писалъ онъ,- какъ я васъ благословляю, какъ я благодаренъ вамъ!.. Если бы вы знали, какой благородной и великодушной я васъ нахожу, какъ я обожаю васъ за эту любовь, которая ни на что не разсчитываетъ, которая вся - самопожертвован³е!.. До сихъ поръ жизнь моя была слишкомъ увлечена внѣшними интересами, чувства не играли въ ней большой роли, вы первая озарили передо мною тайны сердца. Я понялъ теперь многое, смыслъ чего прежде ускользалъ отъ меня, я понялъ так³я вещи, которыя прежде были для меня закрыты. Да, я понялъ, я чувствую, что для насъ настала новая жизнь, которая принадлежитъ только намъ двоимъ. Я понимаю, чувствую все, что есть глубокаго, скорбнаго, жестокаго, божественнаго и сладкаго въ тайнѣ, которая насъ соединяетъ. Вмѣстѣ, ведя другъ друга, мы вступили въ м³ръ, двери котораго были такъ долго закрыты. И наша любовь можетъ дать намъ немного радости, только если она будетъ выше любви. Она преступна, я это знаю, потому что осуждена на притворство и ложь. И тѣмъ не менѣе мнѣ кажется, что мы можемъ смыть съ нея пятно позора, что она можетъ облагородить насъ. Милая, или это иллюз³я? Если это такъ, то развѣ простительно такому человѣку какъ я, который долженъ знать жизнь, допустить такую грубую ошибку? Но что дѣлать? Я не могу не улыбаться, думая о судѣ, который произнесутъ надъ нами, если все откроется. Да, я смѣюсь, такъ я равнодушенъ во всему, что не вы. И я забываюсь, поглощенный счаст³емъ любить васъ, и я съ радостью пожертвовалъ бы для васъ всѣмъ, еслибы въ этомъ "все" не было трехъ существъ, которыхъ я долженъ защитить и спасти отъ себя самого. И это сознан³е безсил³я, что вотъ счастье само дается въ руки, а взятъ его нельзя, что долгъ, суровый долгъ препятствуетъ этому, наполняетъ мое сердце безконечной грустью, и эта грусть, эта скорбь является для меня лучшимъ доказательствомъ того, что наша любовь сама въ себѣ носитъ извинен³е, такъ какъ она полна самопожертвован³я..."

   Бланка читала и перечитывала; и, между тѣмъ какъ слезы ея падали на этотъ листокъ бумаги, она спрашивала себя, почему судьба предопредѣлила ей любить этого человѣка, которому она никогда не будетъ принадлежать? почему она должна состарѣться, не зная радостей свободной и правой въ глазахъ общества любви, той радости, которую вѣдаютъ всѣ невѣсты, всѣ жены, всѣ матери?...

  

  

   На другой день, Монде, поднявшись довольно рано, обошелъ домъ, любопытствуя изучить расположен³е комнатъ, обстановку, немного вычурную мебель, картины смѣшаннаго достоинства, какъ будто желая открыть въ убранствѣ покоевъ своего друга тайну его существован³я: ибо чѣмъ больше онъ размышлялъ, тѣмъ глубже убѣждался въ томъ, что уже и наканунѣ смутно почувствовалъ, что въ Мишелѣ явилось что-то фальшивое, надтреснутое, что онъ колеблется, сомнѣвается, что какъ будто его пр³ѣздъ былъ ему непр³ятенъ, мѣшалъ ему. Или это его успѣхи въ качествѣ главы политической парт³и сдѣлали то, что въ отношен³яхъ къ людямъ и даже къ ближайшему изъ друзей онъ ужь холоденъ, неискрененъ, держитъ всѣхъ на отдален³и? Или быть можетъ тутъ скрывается что либо другое, непр³ятность, денежныя затруднен³я, отношен³я въ женщинѣ, одна изъ тѣхъ тайнъ, которыя такъ часто скрываются въ сердцевинѣ семейныхъ союзовъ и даютъ о себѣ знать сквозь благодушную внѣшность благополуч³я и порядочности острымъ холодомъ и неуловимой фальшью, слышными однако для тонкихъ нервовъ близкаго человѣка?.. Переворачивая эти вопросы, и не въ силахъ будучи разрѣшить ихъ, Монде сидѣлъ передъ столомъ въ столовой; это былъ длинный, безконечный столъ, который казалось постоянно ждалъ гостей. Лакей въ передникѣ немедленно приблизился, освѣдомляясь, чего ему угодно спросить: чаю, кофе или шоколаду. Монде нахмурясь проворчалъ:

   - Я подожду барина... Подайте мнѣ то же, что и ему подаете...

   - Они всегда кушаютъ супъ,- почтительно изъяснялъ лавей.

   - Ну, и мнѣ дайте супу, коли такъ!..

   Монде перемѣнилъ тонъ, повеселѣвъ. Ему утѣшительно было услышать, что среди роскоши парижской жизни Мишель сохранилъ привычку своего дѣтства, обычай своей провинц³и. Монде смягчился и мгновенно въ немъ воскресла надежда, что онъ ошибся, что его другъ все тотъ же, что не было никакой тайны, тяготившей его, а что просто онъ вчера былъ утомленъ, какъ всяк³й депутатъ, послѣ засѣдан³я, на которомъ онъ говорилъ рѣчь.

   Пробило девять часовъ. Тесье наконецъ явился, въ черномъ пиджакѣ, готовый въ выѣзду.

   - А, вотъ и ты! - сказалъ Монде, пожимая ему руку.- Ты не ранняя птичка, какъ вижу!

   - Ты думаешь?.. Я въ это утро провелъ два часа, подводя итоги... да, для бюджетной коммисс³и... и я голоденъ порядкомъ!..

   И онъ быстро сталъ глотать супъ, прибавивъ, съ полнымъ ртомъ:

   - Мы не въ Анеси, старина! Приходится поздно возращаться домой, поздно ложиться, работать по ночамъ... Приходится спать, когда можно, когда спокоенъ, не томитъ безсонница, пользоваться временемъ, хотя бы то было и утромъ!..

   Монде отвѣчалъ философично:

   - У всякаго свои привычки!..

   Потомъ продолжалъ:

   - Вотъ что мнѣ пр³ятно видѣть, такъ это твой хорош³й аппетитъ. Только ты ѣшь слишкомъ быстро... это вредно для желудва.

   - Желудокъ мой работаетъ исправно,- возразилъ Монде, отирая усы,- однако намъ надо сговориться... у меня есть время... мы вѣдь вмѣстѣ отправимся, неправда ли? Куда тебя довезти?

   - Въ улицу Saint-flonoré, номеръ 217, къ нотар³усу... Въ вашемъ проклятомъ Парижѣ у меня только и есть это - дѣла... Затѣмъ я свободенъ... Чтожь ты мнѣ что нибудь покажешь?

   - Разумѣется!.. Если бы ты меня предупредилъ, я сообразно съ этимъ распорядился бы своимъ временемъ... Но ты свалился, какъ снѣгъ на голову... Но сегодня вечеромъ я свободенъ. Постой, вотъ идея: мы отправимся обѣдать въ кабачекъ, и проведемъ интимный вечеръ, какъ старые друзья... Хочешь?..

   - Конечно... Но видишь-ли, отнимать у тебя цѣлый вечеръ, когда ты такъ занятъ... ты здаешь, я прежде всего не желаю тебя стѣснять.

   - Стѣснять меня? Ты смѣешься!.. Могу же я найти одинъ-то вечеръ, разокъ-то, ради такого случая... У меня немного такихъ друзей какъ ты, старина, и въ Парижъ ты не часто показываешься!..

   Когда они усѣлись въ карету, Мишель сталъ просматривать газеты, ссылаясь на то, что позже у него не будетъ времени ихъ прочесть. Монде былъ въ смущен³и. Въ прежн³я времена Мишель не выражалъ удивлен³я, когда онъ "падалъ какъ снѣгъ на голову", по теперешнему выражен³ю Мишеля, принималъ его просто, радостно, радушно.

   Снова Монде стало что-то мерещиться. Перемѣнился его другъ. Но что бы такое было тутъ?

   Этотъ тревожный для искренней дружбы вопросъ занимадъ честнаго Монде гораздо болѣе, чѣмъ наслѣдство, которое предстояло ему получить. Онъ думалъ объ этомъ у своего нотар³уса, который заставилъ его ждать порядочно, а принялъ всего на нѣсколько минутъ. Онъ объ томъ же думалъ, бродя по улицамъ, останавливаясь передъ лавками, ища небольшой подарокъ для жены. Объ этомъ же онъ думалъ и въ кафе на площади Оперы, куда зашелъ выпить рюмку ликеру, какъ привыкъ дѣлать по воскресеньямъ. Зала была почти пуста. По естественной общительности, Монде подсѣлъ въ столу, за которымъ уже сидѣло двое потребителей, лѣниво разговаривавшяхъ и очевидно кого-то ждавшихъ.

   Вдругъ онъ насторожилъ уши,- онъ услышалъ имя Тесье. Одинъ изъ неизвѣстныхъ произнесъ его, говоря по всей вѣроятности о вчерашнемъ засѣдан³и палаты.

   Другой сказалъ убѣжденнымъ тономъ:

   - Вотъ единственный, у котораго въ прошломъ нѣтъ никакой темной истор³и... Да, это честный человѣкъ, именно честный человѣкъ, который и живетъ честно, добрый семьянинъ, а не занимаетъ газеты своими похожден³ями, пари и любовницами...

   Первый, болѣе скептикъ, покривился:

   - Надо еще все знать!..

   - Все знать? - съ горячностью отвѣчалъ другой.- Да развѣ человѣкъ въ его положен³и можетъ что-либо скрыть? Если бы за нимъ водились как³я-либо дѣлишки, повѣрьте, все было бы извѣстно... но ничего нѣтъ, дажѣ и сплетенъ и клеветы нельзя о немъ распускать.

   - Однако я кое-что слышалъ...

   - Что же именно?

   - Я хорошенько не знаю... была одна истор³я съ женщиной... въ которой онъ игралъ довольно гнусную роль... Почему вы думаете, что онъ лучше другихъ? Такой же вѣдь человѣкъ...

   - Почему? не знаю. Но онъ кажется лучшимъ... Это чувствуется въ его словахъ... Я питаю въ нему довѣр³е.... Если и онъ такой же, какъ и друг³е, то я перестаю вѣрить въ политическихъ дѣятелей и политику.

   Тутъ они заговорили о другомъ, а Монде, больше уже ихъ не слушавш³й, въ изумлен³и думалъ: также какъ и въ Анеси, общественное мнѣн³е Парижа на сторонѣ Мишеля! Ему разъ уже приходилось слышать так³е отзывы о его другѣ въ разговорахъ честныхъ буржуа. "Смѣшные люди! странные люди!" повторялъ Монде, допивая свою рюмку. Тѣ же мысли занимали его, въ то время какъ онъ разсчитывался: "Ба! люди всюду одни и тѣ же!.. Въ глубинѣ души люди цѣнятъ и уважаютъ многое, о чемъ повидимому такъ легко отзываются... Они любятъ добро, не отдавая себѣ въ этомъ отчета... Часто они о томъ и не думаютъ, но чувство это пробуждается, когда придется въ слову... И они съ радостью идутъ за тѣмъ, кто шествуетъ прямымъ путемъ"... Онъ продолжалъ философствовать въ томъ же духѣ на улицѣ: "Если бы Тесье не былъ такъ искрененъ, можно было бы прдумать, что онъ велик³й хитрецъ... Онъ представляетъ изъ себя то самое, чего мы всѣ хотимъ, что всѣмъ намъ нужно... Онъ заставилъ звучать въ нашей средѣ струну, которою слишкомъ долго пренебрегали. Онъ стоитъ просто за честность. Добродѣтель осмѣяли и всѣ словно повѣрили, что м³ру нуженъ именно порокъ и зло... Никто точно не смѣлъ стоять за честность... Онъ посмѣлъ. Вотъ причина его успѣха, его популярности!" Остатокъ утра онъ пробродилъ по улицамъ, погруженный въ свои мысли. Наконецъ, замѣтивъ, что уже поздно, ускорилъ шаги. Когда онъ вернулся, въ гостиной, около Сусанны, собралось небольшое общество. Тутъ были: Торнъ, Пейро и еще пять, шесть человѣкъ, между ними аббатъ. Тесье по обыкновен³ю заставилъ себя ждать и въ ожидан³и его, объ немъ говорили.

   Наконецъ онъ явился, и извиняясь, пожалъ всѣмъ руки. Сѣли за столъ и немедленно завязался политическ³й разговоръ.

   Монде слушалъ со вниман³емъ этихъ людей, изъ которыхъ нѣкоторые были знамениты и въ застольной бесѣдѣ которыхъ предрѣшалось будущее страны. Говорили о работникахъ, солдатахъ, о молодежи, о церкви. Какъ удовлетворить требован³ямъ рабочаго класса? Как³я стремлен³я питаетъ молодежь? Что дѣлать, чтобы поднять нравственный уровень Франц³и? Нужно-ли присоединиться къ церкви? или лучше обойтись безъ нея? У нихъ были благородныя идеи, но они не были согласны между собой; видимо никто изъ нихъ не зналъ хорошенько, чего онъ собственно хочетъ, за исключен³емъ Торна, отрывистый и властный голосъ котораго порою объединялъ всѣхъ, бросая вѣское и опредѣленное мнѣн³е.

   Особенно безпокоенъ былъ Пейро: у него всегда было въ запасѣ возражен³е, онъ находилъ всегда "но", которое охлаждало энтуз³азмъ ораторовъ. Въ самомъ повидимому простомъ вопросѣ, онъ открывалъ так³я стороны, которыя дѣлали его неразрѣшимымъ. Онъ путался въ д³алектическихъ тонкостяхъ, пока Тесье, который почти не вмѣшивался въ разговоръ, говорилъ ему:

   - У васъ отрицательный умъ...

   Тогда онъ умолкалъ, протестуя жестомъ, не желая быть классифицированнымъ, когда онъ и самъ не могъ разобраться въ свойствахъ своего ума.

   Послѣ короткаго молчан³я возвратились въ вчерашнему засѣдан³ю.

   - Мнѣ кажется,- сказалъ Торнъ,- что вчерашн³е инциденты могутъ объяснить положен³е дѣла. Положен³е палаты совершенно ясно. Мы не настолько еще сильны, чтобы излечить всѣ поврежден³я, обезображивающ³я наше соц³альное здан³е. Должно держаться политическаго закона, который не затрогиваетъ частныхъ интересовъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ всегда воодушевляетъ отдѣльный кружокъ людей...

   На это Тесье замѣтилъ:

   - Подойдемъ къ вопросу прямо и исчерпаемъ его до дна! Почему намъ сомнѣваться въ возможности подѣйствовать на общественное мнѣн³е и возбудить публику? наши идеи новы, или по меньшей мѣрѣ подновлены: безъ извѣстнаго потрясен³я онѣ восторжествовать не могутъ. Необходимо, чтобы пробудилось общественное сознан³е. Тогда только наши идеи будутъ поняты.

   - Вы слишкомъ много разсчитываете на общественное сознан³е,- возразилъ Торнъ.- Я же разсчитываю главнымъ образомъ на насъ самихъ и въ особенности на васъ, мой другъ. Несомнѣнно существуетъ движен³е, которое насъ поддерживаетъ до сихъ поръ. Но мы не должны его преувеличивать. Оно зависитъ отъ насъ. Мы теперь должны имъ овладѣть и руководить имъ.

   - Безъ сомнѣн³я,- сказалъ до тѣхъ поръ молчавш³й аббатъ.

   - Однако,- думалъ Монде,- между ними мало единомысл³я.

   И когда разговоръ сталъ общимъ, онъ наблюдалъ за Мишелемъ, который говорилъ далеко не съ обычной своей горячностью, казалось мало интересовался обсуждаемыми вопросами, имѣлъ разсѣянный, утомленный видъ, былъ въ нетерпѣн³и, и сдѣлалъ знавъ Сусаннѣ, чтобы поскорѣе подавали.

   Онъ оставался такимъ же до конца завтрака; казалось мысли его были далеко, глаза смотрѣли задумчиво. Въ гостиной, послѣ кофе, онъ казался совсѣмъ не въ духѣ; когда гости собрались удалиться, Торнъ попросилъ его въ кабинетъ.

   - Я долженъ спѣшить,- сказалъ онъ глядя на часы.

   Монде уловилъ тоскливый взглядъ, который остановила Сусанна на своемъ мужѣ. Оставшись съ нею наединѣ, онъ замѣтилъ въ ней то, что ускользало раньше отъ его наблюден³я, когда она занята была обязанностями хозяйки дома, съ тѣмъ спокойнымъ героизмомъ женщинъ, который составляетъ ихъ тайну: онъ видѣлъ, что она страдаетъ жестоко, что она пересиливаетъ себя, но что это становится почти выше ея силъ, потому что иногда, незамѣтно для нея самой, тяжелая слеза выкатывалась изъ ея глазъ и, катилась по щевѣ. Чувство дружбы отчасти уполномочивало его спросить о причинѣ скорби, которую она такъ плохо могла скрыть. Онъ хотѣлъ спросить ее: "что съ вами?" и остановился. Его удерживало какое-то внутреннее смутное предчувств³е, деликатность истинной дружбы, которая никогда не обманываетъ. Но она прочитала въ его глазахъ вопросъ и предупредила его:

   - Ахъ! эта проклятая политика, какой это врагъ нашъ!.. Она пожираетъ нашу жизнь... Наши дни проходятъ въ безпрестанныхъ пререкан³яхъ и спорахъ. Мишель не принадлежитъ больше ни мнѣ, ни себѣ самому... Я вамъ вчера сказала, что онъ все тотъ же. Я сказала неправду: онъ перемѣнился, онъ такъ перемѣнился, что я его едва узнаю... Онъ такъ возбужденъ, нервенъ, какъ прежде былъ спокоенъ и владѣлъ собою... Вы вѣрно сами замѣтили: у него всегда такой видъ, точно онъ гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ, разсѣянный, задумчивый. Можетъ-ли онъ вынести такую жизнь? Она его убьетъ, убьетъ...

   Монде слушалъ, вглядывался въ нее, и его прозорливость подсказывала ему, что хотя она жаловалась, хотя и высказывала, что ее мучитъ, но утаивала причину. Онъ однако сказалъ, съ тѣмъ сомнѣн³емъ, которое всегда звучитъ въ словахъ человѣка, который въ тайнѣ чувствуетъ зыбкость того, на что хочетъ опереться:

   - Но вѣдь онъ дѣлаетъ великое дѣло! Онъ играетъ такую прекрасную роль!

   Она повторила за нимъ, сврывая тайную ирон³ю, которая тѣмъ не менѣе звучала въ ея голосѣ:

   - Да, это правда, онъ играетъ роль... красивую роль...

   - Если бы вы только слышали, какъ о немъ отзываются,- съ жаромъ продолжалъ Монде. - сегодня утромъ, напримѣръ, я слышалъ разговоръ въ кафе... Если бы вы только услышали, вы были бы очарованы... Два совершенно незнакомыхъ человѣка... Наковецъ, вы просто должны быть счастливы_г видя на какой онъ высотѣ, какъ широка арена его дѣятельности, какъ много блага...

   Она прервала его, пробормотавъ, съ полузакрытыми глазами:

   - Счастлива!..

   - И это вы, которая, я помню, такъ радовалась его первымъ успѣхамъ!

   - Тогда, да. У меня тогда еще были иллюз³и...

   - Иллюз³и... насчетъ чего?..

   - На счетъ всего... на счетъ жизни, вообще!

   - И у васъ ихъ болѣе нѣтъ...

   - Да, ихъ у меня болѣе нѣтъ...

   Они замолчали; наступило одно изъ тѣхъ молчан³й, которыя являются нѣмымъ выражен³емъ сочувств³я и дружбы. Монде взялъ съ почтительной нѣжностью руку Сусанны:

   - Вы мнѣ не говорите истины... Въ вашемъ горѣ политика не играетъ никакой роли. Тутъ что-то другое, но что-то есть... Почему вы не хотите довѣриться мнѣ? Мнѣ кажется, что я достаточно дружественно расположенъ въ вамъ_у достаточно близк³й, "свой" человѣкъ, такъ что и вамъ и Мишелю можно не имѣть отъ меня секретовъ... Кто знаетъ, не простое-ли здѣсь недоразумѣн³е, которое я могъ-бы разсѣять? Я хотѣлъ бы помочь вамъ и можетъ быть въ состоян³и буду это сдѣлать...

   Но Сусанна покачала головой, и послѣ молчан³я, уронила слѣдующ³я, отрывочныя слова, которыя были очевидно отвѣтомъ на ея собственныя мысли и которыя Монде тѣмъ не менѣе понялъ во всемъ объемѣ ихъ значен³я:

   - ...А впрочемъ, о чемъ мнѣ горевать? Все таки мнѣ остались дѣти...

   Въ эту минуту, Мишель, въ сопровожден³и Пейро, быстро вошелъ, со шляпою въ рукѣ.

   - Ты уже уходишь? - спросила его жена.- Вѣдь сегодня, кажется, нѣтъ засѣдан³я...

   - Да, но я долженъ присутствовать въ коммисс³и. До свидан³я, дорогая...

   Онъ поцѣловалъ ее въ лобъ, не глядя на нее, и не слыша бури, которая бушевала въ ней. Затѣмъ прибавилъ, повервувшись въ Монде:

   - A за тобой я зайду въ семь часовъ, и потащу тебя ужинать... Ужь собьемъ тебя съ пути, провинц³я!

   Когда онъ вышелъ, Сусанна и Монде переглянулись.

   - Вы видите! - сказала она просто.

   - Вижу,- отвѣчалъ Монде, желая ободрить ее,- вижу, что онъ занятъ, что его поглощаютъ заботы, дѣла...

   - Дѣла!..

   На этотъ разъ она не скрывала ирон³и, и Монде, который до послѣдней минуты усиливался прогнать докучную идею, вскричалъ:

   - Послушайте, вы не ревнуете-ли?

   Она разразилась нервнымъ смѣхомъ:

   - Ревную? - переспросила она.- Нѣтъ... Ахъ, не ищите не существующихъ причинъ... Ничего нѣтъ; вы ничего не найдете, это лишь оттѣнки, ничтожные пустяки, женск³я химеры, если хотите.

   Тутъ вошли вмѣстѣ съ няней Анни и Лауренц³я, готовыя для прогулки, и она страстно ихъ обняла. Она прижимала ихъ къ себѣ съ невыразимой тоской, какъ будто желала ихъ защитить отъ какой-то вѣдомой ей одной опасности. Грусть звучала въ быстрыхъ словахъ, которыя она шептала имъ, и казалось, дѣти понимали ее, раздѣляя ее скорбь и инстинктивно желая ее утѣшить. Лауренц³я, вскорабкавшись на ея колѣни, съ движен³ями клюющей птички цѣловала ее, между тѣмъ какъ Анни ласкала ее долгимъ, нѣжнымъ взглядомъ большихъ глазъ.

   - Ну, ступайте, дѣти. Веселитесь хорошенько!

   - Прощай, мама, прощай!..

   Онѣ уже выходили, но Анни съ порога вдругъ вернулась и еще разъ обняла мать.

   - Можно подумать, что онѣ понимаютъ, неправда-ли?- сказала Сусанна Монде.

   - Да,- отвѣчалъ Монде, съ своимъ обычнымъ наклонен³емъ голови,- онѣ очень развиты.

   И онъ задумался о своихъ дѣтяхъ, которыя были болѣе дѣтьми, чѣмъ эти парижанки, краснощек³я, здоровыя, не проявлявш³я ничего, кромѣ простого добродуш³я и здоровой грац³и добрыхъ маленькихъ звѣрковъ... Вѣдь эти маленьк³я существа, выростающ³я среди нашей жизни, воспринимаютъ и усвояютъ всѣ наши качества, атомы нашей души, образующ³е около насъ особую нравственную и нервную атмосферу.

   Послѣ полудня прошло вяло, въ разговорахъ, часто прерывавшихся, въ полупризнан³яхъ, которыя ничего не открывая, заставляли все предполагать. Дѣти вернулись, полныя еще впечатлѣн³ями прогулки, лошадьми и экипажами, которые ихъ совершенно поглотили.

   Когда все это было разсказано, Монде сталъ ихъ тормашить, посадилъ ихъ себѣ на колѣни, и заставилъ проявить ихъ все, что въ нихъ было искренней дѣтской веселости.

   Немного удивленныя сначала такимъ безцеремоннымъ обращен³емъ, дѣвочки однако скоро сдались, хохотали какъ сумасшедш³я, смяли свои туалеты. Но тутъ за ними явилась няня: пять часовъ, часъ, когда madame принимаетъ. Начались визиты. И Монде, держась немного въ сторонѣ, присутствовалъ при томъ дефилирован³и, которое повторялось ежедненно. Въ гостиную одинъ за другимъ явилось до двадцати гостей различнаго типа: дамы повидимому другъ съ другомъ незнакомыя, смотрѣвш³я съ недовѣрчивою настороженностью; два весьма любезныхъ депутата, надѣявшихся застать Мишеля; академикъ, говоривш³й о будущихъ выборахъ, на которыхъ думали выставить монсиньора Русселя. Пока онъ говорилъ, появился самъ монсиньоръ, съ изящной фигурой въ стилѣ Фенелона, съ вврадчивой рѣчью, съ мягкимъ выговоромъ буквы "г", съ грац³ей духовной особы и свѣтскаго человѣка, съ утонченностью и ловкостью государственнаго человѣка. Онъ вступилъ въ бесѣду съ академикомъ, между тѣмъ какъ остальные слушали молча.

   - Становится очевиднымъ,- говорилъ онъ,- что кардиналъ Лавижери имѣлъ основан³я... Республика несокрушима! она создана, организована, сильна, мудра... Такъ, она возстановитъ, она возвратитъ намъ Франц³ю, страну христ³аннѣйшихъ королей... Демократ³я долго думала, что можетъ обойтись безъ насъ; она начинаетъ сознавать свою ошибку; недалекъ тотъ мигъ, когда она обратится къ церкви, возьметъ ее за точку опоры.

   - Не должно слишкомъ предаваться розовымъ надеждамъ,- возразилъ академикъ - демократ³я обладаетъ низшими слоями, которые намъ мало извѣстны. Мы не принимаемъ въ разсчетъ темныя массы, инстинкты которыхъ, совершенно неожиданно для насъ, могутъ круто повернуть общество въ сторону; въ этой толпѣ возможны возвращен³я къ тому первобытному звѣрю, который дремлетъ въ человѣкѣ и просыпается въ минуты великихъ кризисовъ...

   - И мы все это предвидимъ; мы примемъ заблаговременно мѣры противъ этихъ возвратовъ...

   Они продолжали эту бесѣду довольно долго, пока ее не прервалъ приходъ новаго гостя; это былъ весьма болтливый журналистъ, принесш³й великую новость: о свадьбѣ знаменитой актрисы съ аристократомъ. Тогда разговоръ измѣнился самъ собой какъ колесо, поворачиваемое незамѣтной пружиной, и всѣ съ такимъ-же интересомъ слушали, и трактовали новую тему. Разговоръ мѣнялся еще не разъ, переходя отъ театра въ церкви, отъ высотъ философ³и къ свѣтскимъ сплетнямъ, пока гостиная мало по малу не опустѣла.

   - Вотъ моя жизнь,- сказала Сусанна, простившись съ послѣднимъ визитеромъ - такъ всяк³й день! Слова, слова...

   - Ну, кое-что и интереснаго скажутъ,- примиряющимъ тономъ возразилъ Монде.

   - Я этого болѣе не нахожу... Я напередъ знаю все, что они могутъ сказать.

   - Вы слишкомъ развиты, какъ и ваши дѣти, или слишкомъ нервны...

   - Порою я чувствую себя такой усталой, какъ будто бы я за нихъ всѣхъ говорила.

   Монде посмотрѣлъ на нее своими добрыми, дружескими глазами:

   - Это потому, что вы ихъ не слушаете,- сказалъ онъ.- Вы думаете о другомъ!

   - Нѣтъ, нѣтъ, я васъ увѣряю, вы ошибаетесь!.. О чемъ мнѣ думать, Богъ мой!

   Ея голосъ прозвучалъ такъ надорванно, такая скорбь сказалась подъ притворнымъ внѣшнимъ спокойств³емъ, что Монде былъ взволнованъ до глубины души. Но онъ не посмѣлъ ее разспрашивать. Онъ только подумалъ:

   - Я долженъ все узнать; я заставлю Мишеля высказаться: онъ навѣрное мнѣ все скажетъ.

   Мишель пришелъ по обыкновен³ю поздно, и въ томъ лихорадочномъ возбужден³и, которое всегда охватывало его, когда онъ былъ занятъ.

   - Ну, идемъ,- сказалъ онъ,входя,- я умираю отъ голода, и ты, я думаю, также?

   Сусанна не стала ихъ удерживать.

   - Гдѣ же намъ отобѣдать, Монде?

   - Гдѣ ты хочешь, лишь бы мы могли устроиться поспокойнѣе.

   Они отправились въ улицу Гельдеръ и вошли въ длинную залу моднаго ресторана. Нѣсколько человѣкъ поздоровалось съ Тесье.

   - Ну, здѣсь намъ не дадутъ ни минуты покою,- сказалъ онъ другу, - намъ нельзя будетъ говорить. Хочешь, въ отдѣльный кабинетъ?

   Метръ-дотель провелъ ихъ, они заказали обѣдъ и какъ только гарсонъ оставилъ ихъ однихъ, Монде, облокотясь противъ тарелки съ устрицами, посмотрѣлъ своему другу въ глаза:

   - Что у тебя такое? - спросилъ онъ у Мишеля.

   - У меня? Ровно ничего...

   - Не говори мнѣ этого - ты не обманешь такого друга какъ я. Почему тебѣ скрывать отъ меня? Ты вѣдь хорошо знаешь, что мнѣ можно все сказать... И тебѣ хочется высказаться,- я знаю тебя... И такъ, говори... это облегчитъ тебя...

   Съ минуту царило молчан³е. Монде проглотилъ нѣсколько устрицъ. Тесье размышлялъ, уставя глаза въ потолокъ.

   - Хорошо! - сказалъ онъ наконецъ,- ты правъ, да, у меня есть кое-что... и я ужасно несчастенъ... У меня нѣтъ больше силъ терпѣть... повидимому я всего достигъ, живу полною жизнью, а между тѣмъ то, что единственно мнѣ нужно, того-то у меня и нѣтъ, то не можетъ мнѣ принадлежать... А между тѣмъ безъ этого одного я не могу жить... или оно у меня будетъ или я умру... Ты понимаешь?

   - Да...

   Послѣдовало новое молчан³е. Гарсонъ перемѣнидъ тарелки и подалъ бульонъ. Когда онъ вышелъ, Монде сказалъ:

   - Да, я понимаю... ты влюбленъ, вотъ и все... Это опасно, я не стану спорить... Но и не смертельно. Не хорошо одно, что твоя жена очевидно все знаетъ...

   - Моя жена!? - вскричалъ Монде,- она не знаетъ ничего.

   - Ты думаешь?

   - Я въ этомъ увѣренъ!

   - Ну, а я этого не думаю.

   - Она тебѣ говорила?..

   - Ничего не говорила. Но она казалась мнѣ нервной и встревоженной... Если она и не знаетъ всего навѣрное, то во всякомъ случаѣ подозрѣваетъ... A мнѣ такъ прямо кажется, что она все знаетъ...

   - Все? Ничего она не знаетъ!

   - То есть какъ это - "ничего"? Платонизмъ, значитъ, одинъ, а?..

   - Ну, да, платониэмъ, какъ ты говоришь... Ничего нѣтъ, потому что и быть ничего не можетъ. Между нами стоитъ препятств³е, которое сильнѣе насъ...

   - Честь?

   Тесье отвѣчалъ на это лишь пожат³емъ плечъ.

   - Мужъ ея твой другъ?

   - У ней нѣтъ мужа...

   Монде, который не упускалъ до тѣхъ поръ глотать между своими вопросами ложку за ложкой, теперъ остановился:

   - У ней нѣтъ мужа? Такъ это дѣвица! Ахъ, бѣдный мой другъ, въ какое же болото ты залѣзъ!

   И вдругъ, точно его сразу озарило, вскричалъ:

   - Ахъ, Боже мой!.. Бланка!.. Бланка Эстевъ!.. Несчастный! Какъ это тебѣ пришло на умъ?.. Дочь нашего бѣднаго друга!.. Подумай только...

   - Я все обдумалъ, мой добрый Монде, и она тоже, могу тебя увѣрить...

   - Такъ она знаетъ?

   - Знаетъ... И любитъ меня.

   Монде въ волнен³и всталъ и нѣсколько разъ прошелся по кабинету, между тѣмъ какъ гарсонъ перемѣнялъ приборы:

   - Но наконецъ,- сказалъ онъ, успокоившись,- на что же вы разсчитываете? Что думаете дѣлать? Вы вѣдь уже не дѣти, въ особенности ты? Вы должны же понимать, что это невозможно!

   - Мы понимаемъ это...

   И Мишель продолжалъ, какъ будто въ бреду:

   - Да, мы понимаемъ... мы знаемъ глубину бездны, которая насъ раздѣляетъ... мы знаемъ, что никто не можетъ насъ соединить... Есть только одинъ исходъ, мой другъ... и часто это искушен³е встаетъ передо мной: развестись и жениться на Бланкѣ...

   - A твоя жена? - вскричалъ Монде съ сильнымъ жестомъ.- Ты убьешь ее... A дѣти? Ты объ нихъ-то и забылъ?..

   - Напротивъ,- возразилъ Мишель спокойно,- я думаль о нихъ... и понимаю, что и этотъ исходъ такъ же невозможенъ... Да я и сжегъ свои корабли, какъ ты вчера выразился, самъ не подозрѣвая, какъ ловко пришлись твои слова... Ты правъ. Именно, чтобы уничтожить возможность отступлен³я, я и говорилъ противъ развода. Политическая ошибка,- сказалъ Торнъ...- Но ужь это мнѣ совершенно безразлично! Я не думаю о томъ, что говорю, что дѣлаю, о своей парт³и...

   - Знаешь-ли, что ты безразсуденъ! Знаешь-ли, что вѣдь все это просто... просто смѣшно, милый другъ! Человѣкъ твоихъ лѣтъ, при твоемъ положен³и...

   - Мои лѣта?.. но я ребенокъ, мой милый! Моему сердцу всего 18 лѣтъ. Я никогда не жилъ такъ, чтобы оно могло состарѣться, и люблю какъ юноша... Что касается до моего общественнаго положен³я, то я его каждый день проклинаю. Въ самомъ дѣлѣ, будь я частнымъ лицомъ...

   - Ну, чтобы тогда было?..

   - Ахъ, я самъ не знаю, что говорю! Мнѣ знаешь часто представляется, какъ разоблачится наша невинная тайна, переписка, свидан³я въ церквахъ... Заговорятъ въ газетахъ... Начнутъ рисовать каррикатуры, строчить замѣтки... Я прослыву за чудовище лицемѣр³я. Мнѣ останется только одно: выйти изъ числа депутатовъ и скрыться, замѣшавшись въ толпѣ, а за собой оставить лай, поднятый во имя оскорбленной мною морали, добродѣтельной стаей Дилей и ему подобныхъ... Да, я часто подумываю о такомъ исходѣ, и увѣряю тебя, онъ ни мало меня не устрашаетъ.

   - Да, но ты упускаешь изъ виду, что твое крушен³е отзовется и на другихъ. Ты не частное лицо: ты представитель извѣстной соц³альной группы, извѣстной парт³и... Болѣе того, я сказалъ бы, что ты душа страны...

   - И ты сказалъ бы глупость, мой милый! Если я исчезну, явится другой на мое мѣсто, болѣе меня достойный, чтобы сыграть мою роль... Напримѣръ, Торнъ, котораго почему-то я заслоняю собой. У этого человѣка нѣтъ слабостей. Онъ не чета другимъ - смышленый, всегда владѣетъ собой, честолюбивъ... У меня нѣтъ никакихъ такихъ качествъ, я простъ и наивенъ...

   - Искрененъ,- хочешь ты сказать. - Нѣтъ, ты одинъ только и есть такой и потому-то ты и сильнѣе другихъ и никто другой не можетъ тебя замѣнить...

   - Ты полонъ иллюз³й на мой счетъ, другъ! Но чтобы ни случилось, останусьли я тамъ, гдѣ теперь нахожусь, или провалюсь, найдется-ли кто нибудь меня замѣнить или не найдется, не это меня мучаетъ, не это озабочиваетъ. Когда я думаю о своемъ положен³и, а я объ этомъ постоянно думаю, я далеко отъ политики парт³й, общественной роли, общественнаго дѣла... Я думаю только о тѣхъ немногихъ близкихъ людяхъ, которыхъ мои чувства и поступки прямо нятересуютъ, помимо всякихъ политическихъ соображен³й: о моей женѣ, которую я не пересталъ въ сущности любить, о моихъ дѣтяхъ, о ней... Увы! вотъ всѣ эти близк³я мнѣ существа и составляютъ препятств³е, связываютъ меня по ногамъ и рукамъ!.. Я могу завоевать счаст³е, только цѣною ихъ страдан³й... Вотъ почему я и сказалъ тебѣ, что мнѣ нѣтъ выхода.

   Гарсонъ явился съ дичью и сталъ ее рѣзать. Разговоръ прерывался на довольно долг³й промежутокъ времени. Друзья сидѣли молча, облокотившись на столъ другъ противъ друга, каждый занятъ былъ своими мыслями. Когда они вновь остались одни, Монде медленно произнесъ:

   - Прежде всего, мы не имѣемъ права дѣлать несчастными тѣхъ, кто насъ любитъ, кто намъ посвятилъ свою жизнь.

   - Я это хорошо знаю,- отвѣчалъ Мишель. И продолжалъ, обрадованный возможностью излить тоску, скоплявшуюся столько времени въ его сердцѣ:

   - Еслибы только ты зналъ, как³е сумасшедш³е проекты я строилъ! Разводъ еще былъ наиболѣе разсудительнымъ. Да, я мечталъ о романтическомъ побѣгѣ въ необитаемую страну, о самоуб³йствѣ, послѣ мѣсяца счастья... Я мечталъ о смерти... умереть одному мнѣ... О, смерть была-бы отраднымъ исходомъ! Смерть все примиряетъ, все излечиваетъ... Но все это невозможно, неисполнимо, непрактично: выхода нѣтъ...

   - Выхода нѣтъ,- повторилъ Монде,- не находя ничего другого сказать.

   Но сейчасъ же встряхнулся и вскричалъ: