Род Эдуар - Частная жизнь парламентского деятеля

о незначительными вещами, каждый держится въ сторонѣ. Когда я возвращаюсь, я чувствую себя гостемъ, котораго терпятъ потому, что не могутъ вытолкать его за двери. Мои дѣти, мнѣ по крайней мѣрѣ такъ кажется, тоже перемѣнились: бѣдняжки словно что-то угадываютъ и жмутся къ матери. Всѣ узы порваны, пламя привязанности погасло...

   "Ты можешь понять, какъ я несчастенъ. Это моя вина, я это хорошо знаю, и несмотря на это такъ же страдаю. Да такъ ли еще я виновенъ? Что могъ сдѣлать я противъ чувства, которое овладѣло мною, прежде чѣмъ я успѣль его замѣтить? Но къ чему разсуждать, искать причинъ, оправдываться? Пусть я подлъ, преступенъ, все-же я страдаю и ни о чемъ не могу думать, кромѣ своего горя.

   "Пиши мнѣ, мой добрый другъ, прошу тебя. Ты одинъ у меня, съ кѣмъ я могу говорить откровенно.

   "Мы еще свидимся въ Аннеси. Въ этомъ году я возьму отпускъ, я просто не могу работать, и ты представить себѣ не можешь, какимъ бременемъ ложатся на мои плечи всѣ эти дѣла, роль, которую я долженъ играть. Я хочу, какъ раненый звѣрь, забиться въ трущобу".

  

  

   Извѣст³е, что Тесье попросилъ отпускъ и уѣхалъ за мѣсяцъ до окончан³я сесс³и, произвело въ палатѣ всеобщее изумлен³е. Конечно, съ нѣкоторыхъ поръ стали замѣчать упадокъ его силъ, перемѣна въ лицѣ и въ манерахъ, показывавшая его крайнее утомлен³е, не ускользнула отъ общаго вниман³я. Друзья его безпокоились и говоря о немъ, всегда обмѣнивались обычными фразами:

   - Работа его убиваетъ...

   - Онъ надорвался...

   - Онъ больше не можетъ...

   Удивлялись все таки энерг³и, съ которой онъ преодолѣвалъ усталость.

   И въ самомъ дѣлѣ, первыя двѣ недѣли послѣ семейнаго кризиса, Тесье дѣйствовалъ и говорилъ такъ, какъ будто ничего не случилось и онъ вполнѣ владѣлъ своей мыслью. Онъ пожиналъ обычные ораторск³е лавры. Разсматривался проектъ закона, реформировавшаго церковное управлен³е, иниц³атива котораго исходила отъ монсен³ора Русселя, и изъ-за котораго шла горячая борьба. Никогда еще атака парт³и нравственнаго возрожден³я не была такъ сильна; никогда еще фракц³я якобинцевъ не чувствовала себя столь близкой въ гибели и такъ не сплочивалось, чтобы отстаивать власть, готовую выскользнуть изъ ея рукъ. Мишель руководилъ атакой: онъ произнесъ по этому случаю двѣ рѣчи, встрѣченныя публикой восторженно. Якобинцы взяли верхъ, но преимущества ихъ были такъ незначительны, что ихъ побѣда была равносильна поражен³ю, казалось неминуемымъ паден³е кабинета.

   Вотъ при этихъ-то обстоятельствахъ Тесье возвѣстилъ о своемъ скоромъ отъѣздѣ. Естественно, что его политическ³е друзья старались всѣми силами удержать его. Торнъ, которому въ его отсутств³и предстояло руководить парт³ей, отлично зналъ предѣлы собственныхъ способностей, и на сколько вл³ян³е Мишеля было необходимо, чтобы направлять его практическую дѣятельность, слишкомъ сухую и мелочную для живого дѣла.

   - Я способенъ дать лишь частный совѣтъ, говорилъ онъ,- и до извѣстной степени полезенъ, но ничѣмъ нельзя замѣнить то воодушевлен³е, которое сообщаетъ всему Тесье.

   - Мы не можемъ обойтись безъ васъ,- повторялъ онъ Мишелю. - Необходимо продолжать атаку. Вашъ проектъ закона, обезпечивающаго рабочихъ, который не могутъ отложить, представитъ для насъ еще болѣе удобную почву чѣмъ реформа церковнаго управлен³я. Быть можетъ намъ удастся прежде каникулъ свергнутъ министерство. Это будетъ полнымъ тр³умфомъ... Но, вы вѣдь знаете, безъ васъ мы ничего не можемъ сдѣлать... Вы видите, какъ интересна становится игра... Будьте-же мужественны! Еще послѣднее усил³е.

   - Я не могу больше,- отвѣчалъ Мишель,- не могу... Силы мои истощены... Я боленъ... Я совершенно разбитъ!

   - Подумайте, что быть можетъ уже никогда мы не будемъ занимать столь выгодное положен³е... Призовите на помощь всю вашу энерг³ю...

   - Она вся истрачена, повторяю вамъ. Я долженъ, долженъ остановиться... Я не могу болѣе ни о чемъ думать... Еслибы я видѣлъ, что парт³я рушится, и зналъ-бы, что достаточно одного моего жеста, чтобы спасти ее, я не имѣлъ-бы силы сдѣлать этотъ жестъ... Тамъ далеко, на родинѣ, въ моихъ горахъ, силы мои быть можетъ возстановятся... Страдан³е доходитъ порою до той степени, когда человѣкъ не можетъ уже думать ни о комъ, кромѣ себя самого.

   Все, что могъ отвоевать Торнъ, это обѣщан³е, въ крайнемъ случаѣ, пр³ѣхать для подачи голоса.

   - Но не зовите меня, если только будетъ хоть какая либо возможность обойтись безъ меня,- сказалъ ему Тесье. И онъ уѣхалъ съ семьей, увозя съ собою не закрывавшуюся рану въ сердцѣ, мало надѣясь на выздоровлен³е, съ головой, разбитой тягостными думами, счастливый однако уже тѣмъ, что можетъ отдохнуть отъ политики, отъ дѣлъ, убѣжать отъ свѣта, шума, погрузиться въ благословенное уединен³е, гдѣ можно хоть страдать спокойно, не увеличивая свою боль усил³ями скрыть ее.

   Маленькая дача, очень простая, въ двадцати минутахъ отъ Аннеси. Дик³й виноградъ увиваетъ ея стѣны, обрамляетъ окна, подымается до самой крыши. Лугъ, съ нѣсколькими деревьями, спускается въ озеру. У маленькой пристани легкая лодка покачивается при малѣйшей зыби, пробѣгающей по подвижнымъ водамъ. Въ послѣдн³й разъ, что они были въ этой мѣстности, Тесье занимали этотъ-же домикъ. Тогда Мишель и Сусанна выходили весело подъ руку, и казалось среди этого мира полей, яркаго солнечнаго свѣта, они расцвѣтали какъ цвѣты, вынесенные изъ душной комнаты на вольный воздухъ. Они веселились, какъ школьники на каникулахъ.

   Анни и Лавренц³я, стуча маленькими еще слабыми ножками и щебеча на томъ миломъ языкѣ, который дѣти забываютъ по пятнадцатому году, бѣжали за ними, въ сопровожден³и бонны или Бланки Эстевъ. Бланка проводила съ ними лѣто, чтобы окончательно оправиться послѣ выздоровлен³я отъ послѣдней дѣтской болѣзни - запоздавшей кори. Ей было шестнадцать лѣтъ; ея больш³е глаза с³яли, словно глубина голубого, безоблачнаго неба. Она начинала хорошѣть. Они обращались съ ней какъ съ старшей дочерью. Боже мой! Кто могъ-бы тогда подумать?.. Они дѣлали хорош³я прогулки вмѣстѣ, и Сусанна радовалась, когда замѣчала краску на щевахъ молодой дѣвушки. Когда они шли по городу, всѣ имъ почтительно еланялись, поворачивались, переговаривались между собою:

   - Это нашь депутатъ съ женой... Добрые люди... Честная семья!..

   И Сусанна радовалась; уважен³е выпадало и на ея долю. Она его тоже заслужила.

   Теперь, напротивъ, печаль нависла надъ домикомъ, купавшимся въ потокахъ свѣта; казалось, что онъ необитаемъ; мертвое молчан³е царило въ немъ. Тесье болѣе не совершали своихъ семейныхъ прогулокъ. Изрѣдка ихъ видѣли въ городѣ. Они шли быстро, избѣгая взглядовъ прохожихъ. Сусанна, блѣдная, измученная, бродила въ маленькомъ садикѣ, который лишь время отъ времени наполнялся веселымъ смѣхомъ Анни и Лавренц³и.

   Что касается Мишеля, то онъ часто поднимался на зарѣ и уходилъ далеко; онъ шелъ для того, чтобы идти, разминая мускулы, усыпляя нервы, находя облегчен³е и исходъ внутреннему волнен³ю въ усталости. Голова его была пуста и онъ слышалъ только глухой ропотъ вѣчныхъ жалобъ разбитаго сердца. Порою его сопровождалъ Монде, когда былъ свободенъ. Монде былъ немного толстъ и тяжелъ: онъ задыхался отъ ходьбы, жаловался на жару; и тѣмъ не менѣе, самоотверженно бродилъ съ Мишелемъ по отдаленнымъ улицамъ; дружба его выдерживала и такое испытан³е. Два друга выходили вмѣстѣ. Монде, съ толстой палкой съ стальнымъ наконечникомъ, Тесье съ пустыми руками, размахивая ими или спрятавъ за спину. Они шли медленно, безъ цѣли, болтая по душѣ въ окружающемъ молчан³и. Ихъ обнимало уединен³е: живое уединен³е полей, гдѣ работали жнецы, въ с³ян³и солнца, среди золота хлѣбовъ, или уединен³е лѣсовъ, гдѣ птицы порхаютъ въ тѣни, а стрекозы трепещутъ въ пятнахъ свѣта, прокрадывающагося сквозь листву. Разговоры ихъ мало равнообразились. Зная, что Мишель ждетъ его вопроса, Монде начиналъ на одну и ту же тему:

   - Ну, какъ ты себя чувствуешь?

   Вопросъ больному, одержимому хроническимъ недугомъ, повергающимъ его въ ипохондр³ю.

   - Все такъ же...

   Помолчавъ, Тесье повторялъ:

   - Дни идутъ, рана не закрывается!

   Монде ничего не говоритъ, очевидно желая дать высказаться другу. Тотъ продолжаетъ:

   - Порою, я долженъ напречь всю мою волю, чтобы заставить себя думать о другомъ... Вѣдь ты знаешь, я не привыкъ къ созерцательной жизни и сосредоточиваться вѣчно на самомъ себѣ для меня мучительно... Но я страшусь и столкновен³й съ людьми, меня тяготятъ дѣла, весь этотъ трескъ, шумъ, суета, которые меня болѣе не интересуютъ.

   Тогда Монде рискуетъ немного побранить его, мягко, какъ выговариваютъ умнымъ дѣтямъ, которые понимаютъ свою вину:

   - Видишь ли, Мишель, забери себя въ руки... Борись, борись, другъ мой... Человѣкъ въ твоемъ положен³и, знаменитый человѣкъ, который когда захочетъ, можетъ сдѣлаться министромъ...

   - Прежде, быть можетъ,- съ печальной улыбкой прерываетъ Мишель. - Я никогда не былъ честолюбцемъ, а теперь менѣе, чѣмъ когда либо... Пойми, разъ я не могу обладать тѣмъ, чѣмъ единственно хотѣлъ бы обладать, что мнѣ въ остальномъ?..

   - A благо, которое ты можешь принести? - настаивалъ Монде,- все, что ты еще можешь сдѣлать?.. Наконецъ, если ты будешь относиться ко всему спустя рукава, то все потеряешь...

   - Благо! - вскричалъ Мишель, сдѣлавъ нетерпѣливый жестъ, и останавливаясь посреди дороги,- благо?..

   - Или и ты погрузился въ скептицизмъ, и ты такъ же? Ахъ, женщины, женщины!.. лучш³я изъ нихъ ничего не приносятъ, кромѣ зла!

   - Благо! - повторяетъ Тесье, готовясь разразиться презрительной тирадой.- Ахъ, мой милый, я полонъ сомнѣн³й!..

   И онъ нетерпѣливо продолжаетъ, затрогивая самый чувствительный пунктъ въ своей новой жизни:

   - Вот, уже болѣе шести лѣтъ, какъ я посвятилъ себя дѣлу соц³альнаго обновлен³я и служен³ю охранительнымъ принципамъ... Но теперь, когда я самъ жертва, когда я чувствую все, что есть лживаго, варварскаго, безчеловѣчнаго въ этой организац³и нашего общества, котораго защитникомъ являюсь. О, теперь я понимаю тѣхъ, кто нападаетъ на его строй, кто отъ него страдаетъ!.. Да, я понимаю тѣхъ, кто хочетъ его измѣнить, и даже тѣхъ, кто хочетъ его разрушитъ!.. Порядокъ, я желалъ порядка... Я не понималъ, какими жестокостями, какими муками онъ поддерживается... И къ чему это, скажи ради Бога, въ чему?.. Зачѣмъ намъ идти противъ природы?.. Почему ей отказывать въ ея правахъ? Не кончается ли всегда борьба съ нею торжествомъ ея надъ нашими мертвыми принципами?..

   Теперь Монде, съ своей стороны, остановился:

   - Берегись,- сказалъ онъ,- еще шагъ и...

   - И я пойду противъ морали, противъ религ³и, хочешь ты сказать? Нѣтъ, ты ошибаешься. Если человѣчество мнѣ измѣнило, мнѣ все-таки остался Богъ, который выше всего.

   - До него немного высоко...- проворчалъ Монде, который въ религ³озныхъ вопросахъ всегда выказывалъ равнодуш³е.

   - Я чувствую его болѣе близкимъ къ себѣ съ тѣхъ поръ, какъ я страдаю, мой милый... Это слабость, скажешь ты мнѣ. Быть можетъ. Но что до того, если эта слабость поддерживаетъ мои силы?.. Да, Богъ, церковь, религ³я - во всемъ этомъ до сихъ поръ я видѣлъ только соц³альныя машины, полезныя силы, на которыхъ можно основать общество, учредить порядокъ... Теперь все это имѣетъ для меня другое значен³е... что ты хочешь? Я нуждаюсь въ надеждѣ...

   Монде не отвѣчаетъ, потому что разговоръ пошелъ о такихъ вещахъ, которыя ему чужды. Два друга идутъ рядомъ, молча, останавливаясь, чтобы полюбоваться видомъ, завтракаютъ яичницей въ какомъ нибудь кабачкѣ и тихими шагами возвращаются въ городъ.

   Разговоры ихъ все продолжаютъ вертѣться около одной и той же темы. Монде лишь тогда теряетъ терпѣн³е, когда Мишель позволяетъ себѣ нападки за Сусанну. Онъ ее защищаетъ,- доброе сердце дѣлаетъ его замѣчательно краснорѣчивымъ. Тесье съ своей стороны тоже волнуется.

   - Я считалъ ее великодушной,- она жестокая...

   - Ты хотѣлъ что-ли, чтобы она тебя уступила другой и сказала бы ей еще спасибо!..

   - Нѣтъ... я хотѣлъ только видѣть ее болѣе развитой, гуманной, сострадательной... Бланка написала ей удивительное письмо: она ей даже не отвѣтила... Эгоизмъ и самолюб³е, ничего больше...

   - Молчи, ты клевещешь на нее; ты лучше, впрочемъ, знаешь самъ...

   - Я думалъ, что знаю: я обманывался... Нужна буря, чтобы различить подводный камень на поверхности воды, и только во время кризисовъ видишъ самую глубь сердца... Эгоизмъ и самолюб³е, говорю тебѣ... да еще немного глупости... Такъ какъ должна же она была понять, что такой жертвы, какую она отъ меня потребовала, я ей не прощу никогда... Тогда какъ, если бы она позволила мнѣ хоть первое время переписываться... О, я былъ бы ей обязанъ вѣчной благодарностью и духъ мой былъ бы спокойнѣе.

   Однажды, вновь коснувшись этой темы, Тесье неожиданно сказалъ другу, какъ будто его внезапно осѣнило вдохновен³е:

   - Идея, Монде! Что если бы ты написалъ Бланкѣ, а? Что ты на это скажешь?

   Монде вскричалъ:- Я? но... о чемъ я буду писать, скажи на милость?

   - Видишь-ли,- спокойно объяснилъ Мишель,- ты можешь ей очень хорошо написать: ты ее достаточно знаешь, и это не покажется страннымъ: ты былъ другомъ ея отца...

   - Ты тоже.

   Монде не обратилъ вниман³я на упрекъ.

   - Ты можешь написать ей, что мы вмѣстѣ говоримъ о ней... Она тебѣ отвѣтитъ... Я узнаю, что съ ней...

   - A она будетъ знать, что ты ее помнишь... Нѣтъ, нѣтъ, мой милый, ты отъ меня требуешь слишкомъ многого. Я никогда не соглашусь помочь тебѣ въ дѣлѣ, за которое потомъ меня будетъ упрекать совѣсть. Разъ вступивъ на эту дорогу, ты ужь не пожелаешь остановиться, и ваша связь вновь возобновится, при моемъ посредничествѣ. Но я за твою жену, доброе и благородное создан³е вопреки всему, что ты о ней говорилъ и которая тебя любитъ... Я никогда ничего не сдѣлаю, что обратилось бы противъ нея... тѣмъ болѣе, что это опасно и для тебя самого.

   Мишель слишкомъ хорошо зналъ своего друга, чтобы настаивать. Но съ другой стороны, мысли, возникш³я въ немъ, не давали ему покоя, преслѣдовали его въ уединен³и прогулокъ, среди скуки, которая съ каждымъ днемъ плотнѣе охватывала его. Кончилось тѣмъ, что, несмотря на обязательство, онъ взялся за перо.

   "Я не могу дольше оставаться безъ извѣст³й о васъ, Бланка, писалъ онъ, я не могу оставаться въ невѣдѣн³и, что съ вами, гдѣ вы, что вы думаете. Я нарушаю данное слово и презираю себя за это; но я еще болѣе презиралъ бы себя, если бы его не нарушилъ".

   Онъ думалъ, что легко выскажется, что изольетъ на бумагѣ всю любовь и всю тоску, которая переполняла его сердце. Но слово слишкомъ бѣдно, чтобы выразить чувство. Онъ съ усил³емъ продолжалъ:

   "Если бы вы знали, какъ длинны и печальны дни, эти безконечные лѣтн³е дни, когда солнце жжетъ насъ пятнадцать часовъ подъ рядъ, яркое, веселое, равнодушное къ нашимъ горестямъ! Все прошло: нѣтъ ни счастья, ни мира, ни радости, и эти мѣста, которыя я такъ любилъ, эти мѣста, гдѣ на каждомъ шагу я нахожу что либо напоминающее прошлое, теперь для меня являются монотонной рамкой, въ которой я заключенъ. Воспоминан³е о васъ все наполняетъ. Васъ одну я ищу въ уединен³и полей,- хотя и отлично знаю, что васъ тамъ не найду... Помните-ли вы то лѣто, которое мы провели вмѣстѣ здѣсь, четыре года тому назадъ. Вы были еще дѣвочкой, готовой лишь обратиться въ взрослую особу, и уже такимъ грац³ознымъ существомъ! Могу-ли я быть увѣренъ, что тогда еще не любилъ васъ?.. Думая о васъ, теперь, въ этомъ домѣ, гдѣ вы играли съ Анни, я кажется слышу васъ смѣхъ, вашъ голосъ. Я представляю себѣ тотъ день, когда мы вмѣстѣ посѣтили церковь. Я долженъ былъ вамъ разсказать истор³ю святого Франциска, вы слушали съ большимъ интересомъ, и когда мы вышли изъ храма, я вамъ купилъ въ книжной лавкѣ "Жит³е" этого святого.

   Мишель остановился, чтобы помечтать мгновен³е объ этомъ эпизодѣ. Ему грезился тонк³й профиль Бланки, соломенная шляпка, свѣтлое платье, какъ она остановилась на улицѣ и какъ открыла книгу. Быть можетъ въ первый разъ тогда онъ замѣтилъ ея красоту.

   "...Сколько воспоминан³й! Онѣ меня окружаютъ, я проникаюсь ими, онѣ влекутъ меня къ вамъ... О! прекрасные часы, когда я наслаждался ласками вашей любви, всѣми совровищами души вашей, открытой передо нною! Вы были моимъ свѣтомъ, при васъ расцвѣтала моя душа... Теперь мы разлучены, благодаря жестокости обстоятельствъ, между нами бездна..."

   Онъ вновь, съ безнадежнымъ жестомъ, оставовился: - Къ чему писать ей все это? - прошепталъ онъ,- къ чему?-

   И онъ долго сидѣлъ передъ начатымъ письмомъ, колеблясь, продолжать ли его, переворачивая въ умѣ смутныя мысли, терзавш³я его. Наконецъ, почти машинально, онъ взялъ вновь перо, и продолжалъ:

   "...Но эта разлука, Бланка, не помѣшаетъ мнѣ быть съ вами. Я пишу вамъ, чтобы вамъ это сказать! мнѣ слишкомъ мучительно думать, что вы считаете себя забытой!.. Увы, мы не изъ тѣхъ, кто забываетъ! Я убѣжденъ, что ваше сердце осталось вѣрнпнъ мнѣ, какъ мое вамъ..." Онъ не могъ высказать того, что хотѣлъ сказать. Фразы тянулись холодныя, не выражая той бури, которая бушевала въ немъ. Въ отчаян³и, онъ хотѣлъ разорвать письмо. Но не могъ этого сдѣлать и закончилъ письмо:

   "Напишите мнѣ! Одно слово,- что вы не очень несчастны, что для васъ, какъ и для меня, сладко думать, что мы остаемся близкими другъ въ другу, несмотря на разстоян³е, и что наша любовь сильнѣе всего на свѣтѣ. Прошу васъ, напишите мнѣ черезъ Монде: онъ передастъ мнѣ ваше письмо.

   "Это нашъ лучш³й другъ: онъ все знаетъ и понимаетъ. Если бы вы знали, съ какимъ нетерпѣн³емъ я буду ждать почты!.. Прощайте, Бланка, я не могъ вамъ написать такъ, какъ желалъ. Простите меня: слова только слова, а любовь есть любовь..."

   Мишель перечиталъ, покачалъ недовольно головой, подписался полной фамил³ей, слѣдуя потребности, которую ощущаютъ всѣ, истинно любящ³е. Затѣмъ онъ написалъ адресъ: въ Л³онъ, думая что Бланка еще находится тамъ, самъ отнесъ письмо на почту, и пошелъ разсказать Монде о своемъ поступкѣ и о той услугѣ, которую онъ отъ него ждетъ. Монде возмутился, ворчалъ, протестовалъ:

   - Я долженъ буду сжечь это письмо, если только оно придетъ, не говоря тебѣ о немъ ни слова. Но ты въ такомъ состоян³и, что у меня не хватитъ духу это сдѣлать.

   Въ самомъ дѣлѣ, четыре дня спустя, онъ пришелъ съ маленькимъ конвертомъ. Сердце Мишеля сжалось, когда онъ отерывалъ его: оно ему показалось такимъ легкимъ!.. Въ листѣ бѣлой бумаги, издававшей легкое благоухан³е, не было ничего, кромѣ пряди бѣлокурыхъ волосъ, перевязанныхъ голубою лентой, и съ припиской трехъ словъ всего: "не пишите мнѣ..."

   - Что она этимъ хочетъ сказать? - спросилъ онъ у Монде, который лишь искоса, съ скромнымъ видомъ, посматривалъ на поэтическую посылку.

   - Еавъ ты не понимаешь? Волосы, это часть ея самой... Знаешь ли, это очень милый отвѣтъ... Да, очень просто и мило... Женщина, воспитанная на модныхъ романахъ, никогда бы ничего такого не придумала!..

   - Но почему она не хочетъ, чтобы я ей писалъ?

   - Потому что она честная и мужественная дѣвушка, что у ней больше характера чѣмъ у тебя, мой милый... Она обѣщала и желаетъ сдержать свое слово; и она права.

   - Мнѣ кажется, что если бы она еще меня любила...

   - Молчи! Я не знаю, что ты ей написалъ, но я убѣжденъ, что ея письмо краспорѣчивѣе твоего.

   - Успокойся: она тебя любитъ... и послушайся ее: это лучшее, что ты можешь сдѣлать... Я не предполагалъ, что она такъ разсудительна.

   Въ слѣдующ³е за этимъ дни Мишель находился въ такомъ нервномъ состоян³и, что это не могло усвользнуть отъ вниман³я его жены. Онъ избѣгалъ Монде, какъ будто боялся, что тотъ угадаетъ его мысли. Вмѣсто далекихъ утреннихъ прогулокъ онъ ограничивался тѣмъ, что ходилъ взадъ и впередъ по саду, подрѣзывая деревья, съ видомъ человѣка, которому до того скучно, что онъ ужь и не придумаетъ, чѣмъ бы ему заняться, и какъ убѣжать отъ скуки. На самомъ дѣлѣ онъ постоянно думалъ о письмѣ Бланки, которое, именно потому самому, что не отвѣчало ни на одинъ его вопросъ, открывало для его воображен³я безконечныя перспективы. На конвертѣ стоялъ штемпель Кабура. Новая тайна: почему Бланка оставила своихъ л³онскихъ друзей? Почему она отправилась съ матерью и вотчимомъ на этотъ берегъ, который такъ ненавидѣла?..

   Ища хитрыхъ объяснен³й самыхъ простыхъ вещей, Мишель все болѣе волновался. Волнен³е его доходило до высшей степени, когда онъ замѣчалъ, что Сусанна наблюдаетъ за нимъ съ тревогой, которую онъ приннмалъ за подозрѣн³е.

   Раза два она спрашивала, что съ нимъ.

   Онъ отвѣчалъ:- Ничего...

   Это маленькое слово, грубое и лживое, это слово, заставляющее догадываться о тайнахъ, которыя желаютъ скрыть, это слово, въ которомъ слышится и желан³е обмануть и отказъ въ отвровенности, пробуждаетъ лишь худо скрытую злобу. Никакого объяснен³я за нимъ не послѣдовало, но взглядъ жены сказалъ:- Ты лжешь! A взглядъ мужа отвѣтилъ:- Пусть я лгу, это мое дѣло!..

   Въ слѣдующ³й разъ, когда Сусанна, противъ обычая, сама встрѣтила почтал³она съ письмами Мишеля, онъ разразился:

   - Ты меня подозрѣваешь! Прекрасно! Читай мои письма, если хочешь... если ты ихъ еще не читала... Изволь глядѣть: дѣловыя письма, ничего кромѣ дѣловыхъ писемъ... Я теперь ничѣмъ не интересуюсь, кромѣ дѣлъ... Ты этого желала, чего жь тебѣ еще надо?..

   Сусанна заплакала.

   Онъ немедленно, въ силу свойственной ему подвижности чувствъ, смягчился:

   - Прости меня,- сказалъ онъ,- я грубъ и золъ... Мы оба виноваты...

   Онъ хотѣлъ ее привлечь къ себѣ, но она отстранила его.

   - Нѣтъ, нѣтъ, это безполезно... Я слишкомъ хорошо вижу, что я для тебя болѣе ничего не значу!..

   На этотъ разъ въ голосѣ ея не слышалось гнѣва, а только безконечная грусть; Мишель былъ тронутъ. Но что онъ могъ ей на это отвѣтить? Увы, она была права!.. Тѣмъ не менѣе, онъ рѣшилъ обращаться съ ней болѣе почтительно. Но это ни къ чему не повело: она отдалялась отъ него съ холоднымъ достоинствомъ, которое она сначала употребляла какъ маску, чтобы скрыть истинныя свои чувства, и которое мало-по-малу сдѣлалось для нея естественнынъ. Тогда онъ постарался сблизиться съ дѣтьми и въ течен³е слѣдующихъ дней его встрѣчали съ двумя дѣвочками, довольными и счастливыми, что онъ занимается ими. Но Лавренц³я была слишкомъ рѣзка; она его утомляла. A такъ какъ она ревновала, если онъ уходилъ гулять съ одной Анни, то онъ снова предоставилъ ихъ самимъ себѣ.

   - Онъ больше не любитъ даже своихъ дѣтей!- думала Сусанна.

   - Какая гнусная несправедливость! какая жестокость!- говорилъ Мишель своему другу Монде, разсказывая ему о послѣднихъ событ³яхъ его домашней жизни.- Я не злой человѣкъ, я ничего дурного не сдѣлалъ, я рѣшился на такую жертву, на которую не мног³е рѣшаются, и я несчастенъ и всѣ, кого я люблю, несчастны по моей винѣ. A живи я, какъ большанство людей, имѣй я любовницу, будь я порочнымъ, но обладающимъ извѣстною дозою лицемѣр³я, никто бы не страдалъ изъ-за меня, и самъ я былъ бы спокоенъ, счастливъ, можно было бы завидовать моему положен³ю!..

   - Ты правъ,- отвѣчалъ Монде,- это несправедливо, это гнусно, но это такъ. Ты принадлежишь въ породѣ людей, стоящихъ выше средняго уровня человѣчества: поэтому ты и страдаешь. На твоемъ мѣстѣ друг³е поступили бы хуже, а вышло бы лучше для нихъ. Судьба пощадила бы ихъ ради ихъ ничтожества. Твои страдан³я, являются мѣрою твоихъ достоинствъ, это отчасти можетъ тебя утѣшить... Когда бросятъ горсть зеренъ въ клѣтку съ воробьями, воробьи бросаются клевать, когда еще на нихъ сыплются зерна. Когда же бросятъ въ клѣтку гдѣ сидитъ пѣвчая птица, напримѣръ соловей, онъ поспѣшно отлетитъ, и начнетъ клевать только спустя нѣкоторое время...

   - Но все-таки начнетъ.

   - Потому что ему бросаютъ лишь зерна и онъ все же лишь жалкая пичужка. Какую же борьбу выдерживаетъ человѣкъ прежде чѣмъ кинуться на манящее его счастье! И лучше для него, если сквозь тысячи терзан³й, воля его пройдетъ непоколебимой... и порою она все преодолѣваетъ!

   Воля Тесье не отличалась очевидно такимъ качествомъ. Несмотря на убѣжден³я Монде, онъ написалъ Бланкѣ новое письмо: отвѣта не послѣдовало, и онъ сдѣлался еще нервнѣе и безпокойнѣе. Онъ желалъ теперь видѣть ее и искалъ предлога, чтобы уѣхать изъ Аннеси. Случай не заставилъ себя долго ждать.

   Онъ уже получилъ нѣсколько приглашен³й на банкеты, которые ему хотѣли дать депутац³и и муниципальные совѣты различныхъ городовъ. Наконецъ, получивъ приглашен³е изъ Л³она, онъ немедленно рѣшилъ ѣхать: хотя соберетъ о ней справки... Онъ объявилъ, что отправляется въ продолжительное политическое tournée. Когда Сусанна спросила о его маршрутѣ и онъ назвалъ Л³онъ, она подозрительно посмотрѣла на него:

   - Почему же именно Л³онъ?

   Онъ рѣзко отвѣтилъ:

   - Потому что это большой городъ.

   A такъ какъ лицо ея сохраняло недовольное выражен³е, прибавилъ:

   - Ты боишься, что я тамъ встрѣчу... одну особу, не правда-ли? Ты можешь быть спокойна: ее тамъ нѣтъ больше...

   - Почему ты это знаешь? - вскричала Сусанна.

   Онъ смутился и нерѣшительно пробормоталъ:

   - Я это узналъ... черезъ Монде... онъ получилъ объ ней извѣст³я... разъ, какъ-то...

   Но видя, что она не вѣритъ, разсердился:

   - Послушай, я не желаю и не могу отдавать тебѣ отчета въ каждомъ моемъ шагѣ... Я не могу вести дѣло, если меня будутъ стѣснять... Меня приглашаютъ въ Л³онъ, и я долженъ ѣхать, я не могу не ѣхать... Послѣ всего, что я ради тебя сдѣлалъ, кажется мнѣ, ты могла бы перестать меня подозрѣвать.

   Въ Л³онѣ, сейчасъ же, какъ только отдѣлался отъ сердечной и восторженной встрѣчи своихъ сторонниковъ и партизановъ, Тесье побѣжалъ къ знакомымъ Бланки, съ единственнымъ намѣрен³емъ увидѣть людей, которые могутъ что либо сообщить о ней.

   Онъ былъ принятъ хозяйкой дома: простая и добрая молодая женщина ни мало не удивилась его приходу.

   - Блакна вамъ ничего не писала съ тѣхъ поръ, какъ уѣхала? - спросила она только.

   - Нѣтъ... Она знаетъ, что мы не переписываемся и намъ пишутъ только по дѣлу,- объяснилъ Мишель.- Я думалъ, что еще застану ее здѣсь...

   - Она провела съ нами всего нѣсколько недѣль и неожиданно насъ покинула, чтобы сопровождать родителей въ Кабуръ... Не знаю ужь почему: можетъ быть она испугалась наступающихъ жаровъ...

   Молодая женщина немного замялась, потомъ продолжала:

   - Она была грустна, какъ будто у нее было какое-то горе... Но несмотря на нашу близость. она ни разу не открылась мнѣ. Вы ее знаете: у ней такая впечатлительная, тонкая натура; что-то у ней есть на сердцѣ, какое-то горе..

   - Вы помните, въ прошломъ году, эта свадьба не состоялась...

   - Во всякомъ случаѣ она хранитъ свою тайну. Ничто ее не развлекаетъ. Все что она дѣлаетъ, она точно принуждаетъ себя дѣлать изъ вѣжливости, сама же ни мало не интересуется... И знаете, что всего больше меня поразило?.. До сихъ поръ она была такъ равнодушна въ религ³и, не ходила въ церковь... теперь же она была на исповѣди...

   - На исповѣди? - переспросилъ удивленный Мишелъ,

   - Да,- отвѣчала его собесѣдница, совершенно спокойнымъ голосомъ и не замѣчая его волнен³я.- Я знаю даже, что она обратилась въ аббату Гондалю... Одинъ изъ нашихъ лучшихъ священнивовъ, ревностный, честный. Она была у него нѣсколько разъ и послѣ каждаго разговора становилась все печальнѣе, все больше уходила въ себя... Я питаю въ ней большую дружбу и тревожилась, ужасно тревожилась, видя ее въ такомъ состоян³и...

   Послѣдовало короткое молчан³е, затѣмъ молодая женщина сказала:

   - Она писала мнѣ два или три раза изъ Кабура: письма ея проникнуты такимъ же унын³емъ, въ нихъ звучить та-же тоска, какъ и во всѣхъ ея словахъ.

   Мишель не посмѣлъ попросить показать ему ея письма. Послѣ того, какъ онъ узналъ все это, онъ почувствовалъ еще большее безпокойство. Еще не забыта та славная рѣчь въ Л³онѣ, которой обозначился апогей ораторскаго таланта Мишеля Тесье, и которая была проникнута такимъ высокимъ пафосомъ, какъ ни одна изъ рѣчей ораторовъ возрожден³я. Съ той задушевной теплотой, которая придавала такой авторитетъ его слову, Тесье набросалъ, широкими чертами, общую картину третьей республики, затѣмъ онъ изобразилъ ту борьбу, въ которой потерпѣли поражен³е реакц³онеры 16 мая и торжество тѣхъ, кто назывался парт³ями якобинцевъ и парт³ями дѣла. Во всѣхъ областяхъ, въ литературѣ, въ искусствѣ, въ философ³и такъ же какъ и въ политикѣ, восторжествовалъ этотъ духъ ограниченности, который принимаетъ за истину наиболѣе внѣшн³я ея манифестац³и и отрицаетъ все, что не можетъ дѣйствовать прямо на чувства. Ген³й Франц³и зачахъ, сдавленный съ одной стороны грубымъ матер³ализмомъ науки, утилитаризмомъ общественнаго направлен³я и животнымъ натурализмомъ съ обезкураживающимъ пессимизмомъ модныхъ романовъ. Одно время великая страна казалась совершенно изнуренной, какъ истощенная почва, теряющая плодород³е. Но вотъ повѣяло новымъ духомъ. Откуда поднялся онъ? Изъ общественной совѣсти, безъ сомнѣн³я, изъ самой дупга отечества, уснувшаго на время и теперь пробуждавшагося. Нѣсколько благородныхъ людей дали сигналъ. Это были умы мало практическ³е, ненадежные, которые стремились къ идеалу болѣе съ добрыми намѣрен³ями, чѣмъ съ вѣрой, а тѣмъ менѣе обладали достаточной силой, чтобы бороться за него, они были какъ бы задержаны въ ихъ порывѣ извѣстной косностью ума, духъ ихъ былъ слишкомъ скуденъ, чтобы развить изъ себя самихъ ту силу, которую требовало ихъ дѣло. Но при всей ихъ слабости, они были полны благихъ намѣрен³й. Надъ ними глумились; они шли впередъ, проповѣдуя вѣру, которой сами не имѣли, и указывая на дѣятельность, которая не опиралась на ихъ характеръ, а необходимость которой лишь ясно представлялась ихъ сознан³ю. Вся ихъ проповѣдь была чисто головнымъ увлечен³емъ. Странная вещь! Явлен³е, доказывающее как³я еще жизня, неистощомыя силы таятся въ той почвѣ, которая произвела Дюгесилиновъ, Жаннъ Д'Аркъ, Генриховъ IV! Безсильныя слова вдругъ проросли какъ мощное сѣмя.

   Народъ ихъ выслушалъ съ глубочайшимъ вниман³емъ. Эти слова взволновали его совѣсть, пробудили его вѣчную потребностъ въ свѣтлыхъ надеждахъ, его нравственное чувство, его благородство. Тогда встало новое поволѣн³е, пламенное, отважное, столь же интеллигентное, настолько по крайней мѣрѣ, чтобы понять уроки прошлаго. Новый духъ оживилъ нац³ю. Рознь, которая образовалась между Франц³ей крестовыхъ походовъ и Франц³ей революц³и, рушилась наконецъ въ общемъ, объединившемъ всѣхъ, порывѣ впередъ. Церковь, понявъ, что ея высокая мисс³я выше борьбы парт³й, признала республику; республика, свергнувъ вл³ян³е нѣсколькихъ, столь же узкихъ, какъ и безбожныхъ, умовъ, перестала отталкивать церковь. И двѣ согласныя силы двинулись, какъ нѣкогда прежде знаменитые епископы шли рядомъ съ вѣрующими королями. Нарушенныя традиц³и были наконецъ возстановлены, настоящее соглашено съ прошедшимъ, дабы приготовить славу будущаго. Нще послѣднее усил³е, послѣдн³й напоръ плечемъ, и изъѣденное червями здан³е якобинскаго матер³ализма рухнетъ.

   Послѣ этого историческаго введен³я ораторъ указалъ на то, что еще остается сдѣлать: школьная реформа, гдѣ молодое поколѣн³е должно воспитываться равномѣрно какъ подъ свѣтскимъ, такъ и подъ духовнымъ вл³ян³емъ, реформа арм³и, которая, съ тѣхъ поръ, какъ соединила въ своихъ казармахъ всѣхъ гражданъ, въ томъ возрастѣ, когда образуется ихъ характеръ, должна быть также школой, школой доблести и чести; реформа нравовъ, развращенныхъ дурными примѣрами высшаго класса и распущенностью литературы; реформа соц³альная наконецъ, которая бы примирила пролетар³я и хозяина, рабочаго и буржуа, во имя справедливости.

   Долг³е апплодисменты сопровождали эту рѣчь. Энтуз³азмъ былъ общ³й. Дыхан³е идеала, казалось, прошло надъ слушателями, которые уже какъ бы видѣли осуществлен³е своихъ прекрасныхъ надеждъ, воодушевленные любовью къ добру. - Да, вы человѣкъ, вы настоящ³й человѣкъ! - сказалъ Тесье журналистъ Пейро, пришедш³й въ нему по дѣлу "Порядка" и до того увлеченный общимъ воодушевлен³емъ, что даже на этотъ разъ забывая обычныя возражен³я.

   В одинъ изъ высшихъ магистратскихъ чиновъ Л³она явился выразителемъ общихъ чувствъ. Что надо Франц³и? спросилъ онъ,- сердце. Гамбетта только съ помощью сердца завоевалъ ее. Человѣкъ, сейчасъ говоривш³й, является сердцемъ новой парт³и: вотъ почему онъ и силенъ, его слушаютъ и слѣдуютъ за нимъ. Послѣ этого мног³е подошли чокнуться съ Мишелемъ и пожать ему руку. Ему говорили имя, онъ кланялся, порою находилъ нѣсколько привѣтливыхъ словъ. Вдругъ онъ вздрогнулъ. Ему назвали аббата Гондаля, и онъ увидѣлъ передъ собою высокаго священника, проницательные глаза котораго пристально смотрѣли на него. Этотъ строг³й взглядъ его взволновалъ. Онъ однако выдержалъ его, серывая впечатлѣн³е.

   - Вы говорили велик³я слова, господинъ депутатъ,- сказалъ ему священникъ медленнымъ, звучнымъ и почти торжественнымъ голосомъ.- Вы благородно защищали великое дѣло... ради котораго съ радостью всѣмъ можно пожертвовать...

   Эти послѣдн³я слова онъ такъ странно подчеркнулъ, что Мишелю послышался въ нихъ намекъ. Онъ хотѣлъ отвѣтить, искалъ словъ, ничего не нашелся сказать, только сильно сжалъ руку аббата и повернулся къ кому-то другому. Между тѣмъ какъ музыка играла гимнъ Жирондистовъ, Тесье печально размышлялъ. Если бы всѣ люди, которые такъ жадно внимали каждому его слову, въ такомъ восторгѣ отъ него, могли бы знать, что творится въ груди его! Если бы они знали. Если бы они могли слѣдить, какъ подъ исполненной достоинства внѣшностью глухо работаетъ страсть, роя свои мины! Если бы только они подозрѣвали, что, говоря, онъ принужденъ былъ дѣлать страшныя усил³я, чтобы разслышать свои собственныя слова и звукъ своего голоса!.. Но они не знали, они не сомнѣвались ни въ чемъ, они принимали его за того, кѣмъ онъ казался, они видѣли въ немъ только депутата Мишеля Тесье, они игнорировали человѣка, настоящаго человѣка, съ его горемъ и волнен³ями... И охваченный непреодолимымъ желан³емъ отвровенности, Мишель повернулся въ Пейро, еще стоявшему сзади него:

   - Все это однѣ слова,- сказалъ онъ,- есть другое... другое...

   - Что такое?- спросилъ удивленный журналистъ.

   - Другое,- повторилъ Тесье глухимъ голосомъ.

   Мыслящ³й взглядъ Пейро долго покоился на немъ. Онъ ничего не угадывалъ, безъ сомнѣн³я, да и какъ бы могъ онъ угадать? Но смутное предчувств³е наполнило его. Позднѣе онъ понялъ таинственный смыслъ этихъ темныхъ словъ вождя; это полупризнан³е измученной души, потерявшей надъ собою власть.

   За л³онскою рѣчью послѣдовала настоящая кампан³я; казалось, Тесье чувствовалъ непреодолимую потребность двигаться, желалъ одурманить себя шумомъ, постоянными рѣчами, банкетами, встрѣчами.

   Изъ Л³она онъ отправился въ Дижонъ, оттуда въ Марсель, гдѣ въ честь его организовалась бурная манифестац³я. Затѣмъ онъ отправился сказать рѣчь забастовавшимъ рабочимъ въ Фурми. Его популярность возросла значительно за два мѣсяца предшествовавшаго молчан³я; теперь она еще увеличилась, благодаря усил³ямъ, которыя онъ дѣлалъ, чтобы дѣйствовать и говорить; это придавало его словамъ непреодолимое могущество, какъ будто въ нихъ воплощалась та внутренняя буря, которая какъ бы сдавливала его энерг³ю, сосредоточивала ее, и прорывалась даже въ его жестахъ, и сообщала его рѣчамъ огненную порывистость, захватывавшую слушателей. Онъ испытывалъ странное очарован³е, очарован³е глубокихъ, но скрытыхъ чувствъ, которыя, не проявляясь сами, тѣмъ не менѣе царятъ во всѣхъ малѣйшихъ жизненныхъ актахъ. Женщины влюблялись въ него. Газеты, даже тѣ, которыя наиболѣе яростно боролись съ его идеями, выражали почтен³е къ его личности. Какъ разъ въ этотъ моментъ, какому-то репортеру, посѣтившему Аннеси, пришла мысль напечататъ замѣтку о томъ, какъ проводитъ лѣто семья Тесье; онъ изобразилъ настоящую идил³ю, гдѣ даже описывалъ свѣтлыя платья Анни и Лавренц³и и мирное счастье, которое царитъ у семейнаго очага, гдѣ ожидаютъ близк³е сердцу великаго человѣка, въ то время, какъ онъ совершаетъ тр³умфальное шеств³е по Франц³и, являющееся тр³умфомъ добродѣтели.

   Мишель прочелъ замѣтку въ Кабурѣ, куда онъ таки нашелъ возможность заѣхать между двумя рѣчами. Онъ прочелъ ее во время безконечнаго страстнаго ожидан³я, полнаго лихорадочной тоски. Пр³ѣхавъ по утру, въ прекрасную погоду, онъ думалъ, что Бланка непремѣнно покажется на берегу; во первыхъ потому, что наступилъ купальный часъ, а во вторыхъ, для прогулки. Не зная еще, заговоритъ ли онъ съ нею, или только поглядитъ на нее, когда она пройдетъ мимо, онъ ждалъ ее, онъ бродилъ вдоль набережной, внизу которой едва подернутое рябью томно плескало море, лазурное какъ и небо, невинное и почти безмолвное. Берегъ мало-по-малу наполнялся, купающ³еся рѣзвились на глазахъ у зѣвакъ, часы проходили. Въ нервномъ волнен³и, съ пересохшимъ горломъ, съ разгоряченной головой, Мишель, бродя въ толпѣ, вздрагивалъ при видѣ каждой появлявшейся новой грулпы гуляющихъ и въ то же время съ трепетомъ жаждалъ узнать среди нихъ знакомую фигуру. Ему приходилось приподнимать край шляпы, пожимать руки, произносить банальное:- А, и вы здѣсь?..- въ то же время всѣми своими желан³ями призывая Бланку и трепеща замѣтить ея появлен³е, именно когда его задерживаетъ кто нибудь изъ этихъ знакомыхъ. Она не появлялась. Когда онъ наконецъ чуть не въ двадцатый разъ началъ свой кругъ, продолжая осматриваться, ему представилось, что всѣ замѣчаютъ его возбужденное состоян³е, слѣдятъ за нимъ, всѣ глаза на него устремлены, и всѣ догадаются о причинѣ его волнен³я, когда появится Бланка. Однако онъ не могъ отказаться отъ надежды ее увидѣть, послѣ этихъ четырехъ часовъ ожидан³я, когда онъ считалъ минуты, погруженный въ болѣзненныя мечты. Наконецъ насталъ часъ завтрака и берегъ опустѣлъ. Мишелъ вошелъ въ кафе, приказалъ себѣ подать два яйца въ смятку, сдѣлалъ надъ собою усил³е чѵобы съѣсть ихъ, и принялъ рѣшен³е: онъ долженъ уѣхать вечеромъ. Онъ не въ состоян³и перенести еще полдня тоскливаго ожидан³я, быть можетъ напраснаго. Онъ рѣшилъ отправиться къ Керье.

   Г-жа Керье,- мужъ ея былъ въ отсутств³и,- приняла его на верандѣ. Она удивилась, увидавъ его, и онъ долженъ былъ объяснить, какъ попалъ въ Кабуръ, зналъ что Бланка здѣсь, и пожелалъ справиться о ней.

   - Она совершенно благополучна,- отвѣчала г-жа Керье, никогда не обращавшая вниман³я на свою дочь;- она много веселится, и морской воздухъ оказываетъ на нее благотворное вл³ян³е. Да если позволите, я схожу отыщу ее; она будетъ пр³ятно удивлена видѣть васъ.

   "Совершенно благополучна, много веселится". Мишель нѣсколько минутъ чувствовалъ какое-то противурѣчивое волнен³е. Но появлен³е Бланки разсѣяло всѣ подозрѣн³я, которыя было заскреблись въ его сердцѣ: она была очень худа, блѣдна, болѣзненна, и ея движен³я, походка, взглядъ, вся она, наконецъ, была проникнута глубокой, неисцѣлимой, безконечной грустью.

   На нѣсколько минутъ она осталась наединѣ съ Мишелемъ.

   - Бланка! - вскричалъ онъ, взявъ ее за руку,- Бланка! я долженъ былъ васъ видѣть!- Онъ стоялъ передъ нею, всматриваясь въ нее, стараясь прочесть отвѣтъ въ ея глазахъ,- онъ впивалъ въ себя ея присутств³е. Она легкимъ усил³емъ отстраниласъ отъ него и прошептала трепетнымъ, глухимъ голосомъ:

   - Ахъ! вы безжалостны!..

   - Не упрекай меня, прошу тебя,- молилъ онъ страстно,- я такъ страдалъ... Я больше не могу... Бланка, еслибы вы знали, что было со мною, когда въ эти послѣдн³я двѣ недѣли я переѣзжалъ изъ города въ городъ.