Никитин Виктор Никитич - Многострадальные

божился, увѣрялъ ее, что не куритъ, пахло же отъ шинели табакомъ оттого, что правящ³й, сидя на ней въ сараѣ, курилъ трубку. Желая задобрить старуху, Бобковъ разсказалъ, какъ за то, что онъ опоздалъ, чрезъ нее, на ученье, онъ получилъ 15 комлей, въ удостовѣрен³е чего показалъ даже син³е рубцы на тѣлѣ. Однако старуха ничему не повѣрила, никакихъ оправдан³й и слушать не хотѣла. Вечеромъ разбирательство повторилось, но перевѣсъ остался все-таки на сторонѣ старухи. Вслѣдств³е такого рѣшен³я Бобкову пришлось искупить свой мнимый грѣхъ всеобщимъ къ нему охлажден³емъ. Бѣлье, впрочемъ, мыли ему исправно, кормили, правда, порядочно, но только отдѣльно отъ хозяевъ и изъ особой посуды, которую завели собственно для него и которую ставили даже въ сторонѣ отъ той, изъ которой ѣли хозяева. Всяк³й его шагъ, всякое его движен³е вызывали укоры и ворчанье со стороны хозяевъ. Такъ Бобковъ и дожилъ остальной срокъ своего квартирован³я въ деревнѣ.

   Другимъ кантонистамъ жилось хуже.

   - У меня, Иванъ Ивановичъ, очень плоха квартира, жаловался правящему кантонистъ съ сильною протекц³ею, послѣ недѣльнаго жительства въ деревнѣ.- Всего и живутъ-то старикъ, да старуха, оба презлющ³е. Старикъ - старовѣрск³й попъ. Какъ пришелъ я первый разъ, такъ и въ избу даже не пустилъ, а отвелъ мнѣ уголъ въ хлѣву и я живу вмѣстѣ съ теленкомъ. Кормятъ прескверно: одну и ту же жиденькую, постную похлебку съ хлѣбомъ ѣмъ кажинный день. Тебѣ, говоритъ хозяинъ, казна только это и отпускаетъ; ну, и лопай какъ знаешь, а жалѣть тебя нечего, потому ты не нашей вѣры. Перейди, говоритъ, въ нашу вѣру, хорошо буду кормить: да еще и денегъ стану давать. Перемѣните мнѣ, пожалуйста, квартиру, не то я напишу...

   - Зачѣмъ писать? Писать незачѣмъ: дѣло поправимое, отвѣчалъ правящ³й.- Эй, Бочковъ! перейди-ка ты, сегодня же, жить вмѣстѣ съ Филиповымъ на его квартиру. Тамъ ты ни чуть не прогадаешь: его хозяева богаты, возьмись за нихъ только, и будешь какъ сыръ въ маслѣ кататься. Тебѣ же не правыкать-стать учить этихъ сиволдаевъ. Ни въ чемъ не стѣсняйся: я за все отвѣчаю.

   - Слушаю-съ, Иванъ Ивановичъ, отозвался Бочковъ, кантонистъ лѣтъ двадцати, отчаянный буянъ.

   Съ наступлен³емъ сумерокъ Бочковъ явился на новую квартиру.

   - Тебѣ чего надо? спросилъ хозяинъ - старикъ, загораживая Бочкову входъ въ дверь.

   - Пусти напередъ въ избу, а тамъ и потолкуемъ.

   - Да чего тебѣ надоть-то? Ежели "штыкову работу" - онъ въ задней; туда дорога со двора, а не здѣсь.

   - Пусти, тебѣ говорятъ, не то такъ садану, что черти изъ глазъ посыплются.

   - Ой-ли! Не пужай по пустому, не изъ трусливыхъ, а сколь ни харахорься,- въ избу не пущу.

   - Не пустишь? - Такъ вотъ же тебѣ, старый хрычъ, ежели добромъ не унимаешься!.. Бочковъ такъ сильно толкнулъ старика въ грудь, что онъ свалился на близь стоявшую лавку. Бочковъ вошелъ въ избу, оглядѣлъ ее, крикнулъ Филипова, очистилъ, съ помощью товарища, лавку въ переднемъ углу и началъ вколачивать гвозди въ стѣну, недалеко отъ образовъ.

   - Ты, штыковая работа, не трошь, мотри, стѣну-то, заговорилъ очнувш³йся старикъ, бросаясь на Бочкова:- не пущу вѣшать погань подъ иконы. Вонъ ей гдѣ мѣсто-то! И старикъ бросилъ куртку къ порогу.

   - Уймись, старый дьяволъ, пока я тебѣ всѣ ребра не переломалъ! Куртка вещь царская, а не погань. Самъ ты погань! Да не токмо ты, а и вѣра твоя погань.

   - Охъ ты дьявольское твое навожден³е, охъ ты кислая муниц³я, отъ ты... заревѣлъ старикъ.- Зарѣжу, вотъ те Христосъ зарѣжу за святую, за вашу вѣру. Онъ бросился на Бочкова съ ножомъ.

   - Рѣжь, рѣжь, безстрашно отвѣчалъ Бочковъ, выставивъ впередъ обѣ руки.

   - Караулъ! рѣжутъ, караулъ, закричалъ Филиповъ и бросился на улицу, продолжая кричалъ.

   Старикъ опомнился и испугался. Бочковъ, пользуясь его замѣшательствомъ, мгновенно вышибъ изъ его руки ножъ, схватилъ его за грудь, повалилъ на полъ, притиснулъ и сѣлъ на него верхомъ. Между тѣмъ за кринъ Филипова выбѣжали изъ сосѣднихъ избъ три кантониста и, узнавъ въ чемъ дѣло, пришли на помощь Бочкову. Увидавъ его невредимымъ, они тѣмъ не менѣе сочли нужнымъ заголосить по очереди: "связать его, тащить его къ правящему!" Старикъ лежалъ точно убитый.

   - Живота, али смерти? потѣшался Бочковъ, тиская старика , колѣномъ въ грудь.

   - Отпусти, служба, пра отпусти, заворчалъ старикъ, предвидя бѣду.

   - А будешь кормить хорошо?

   - Буду, пра буду; ослобони же!

   - И въ хлѣвъ гнать не станешь? И бахвалиться не будешь?

   - Не буду, пра не буду; ослобони же!

   - Ну, хорошо, прощаю, только съ уговоромъ; сейчасъ всѣмъ отличный ужинъ; да чтобъ и говядина, и сметана, и ситникъ, и творогъ, все чтобъ было!

   По прошеств³и нѣкотораго времени, старикъ, мало по малу, стать опять входитъ въ прежнюю роль, то худо кормитъ, то плохо услуживаетъ, то споритъ съ постояльцами, а то и ругнетъ ихъ. Терпѣлъ, терпѣлъ нашъ Бочковъ, да подговорилъ нѣсколько человѣкъ товарищей, привелъ ихъ къ себѣ въ квартиру, усадилъ кругомъ обѣденнаго стола, подъ образами и велѣлъ имъ чистить пуговицы, насыпаннымъ на самомъ столѣ тертымъ кирпичемъ, а самъ зашагалъ взадъ и впередъ по избѣ, въ шапкѣ, насвистывая какую-то пѣсню. Старика сперва не было,- но войдя въ избу онъ возмутился.

   - Перестань, служба, свистать, да и шапку-то сними: тутотка, чай не хлѣвъ, а изба, иконы висятъ! строго началъ онъ.

   - Да развѣ так³я иконы бываютъ? насмѣшливо спрашиваетъ Бочковъ, продолжая ходить въ шапкѣ - на нихъ и лика-то никакого не видать: как³я же это иконы? По нашему, по православному, так³я доски сожигаютъ, а пепелъ отъ нихъ высыпаютъ въ рѣку; а: ты, съ дуру, называешь ихъ иконами! Как³я это иконы?

   Пошла ругань. Старикъ доказывалъ превосходство своей вѣры и сталъ издѣваться надъ господствующей религ³ей.

   - Такъ ты надъ Богомъ смѣешься! воскликнулъ Бочковъ.- Слышите, ребята, что онъ говоритъ?

   - Слышимъ, слышимъ, подтверждаютъ товарищи.

   - Будьте-жъ свидѣтелями. А ты, старая карга, пойдемъ жъ начальству, пойдемъ, колдунъ ты эдак³й! Бочковъ схватилъ старика за воротъ и потащилъ-было его изъ избы, но тотъ упирался, не шелъ и еще пуще ругался.

   - Помогите, братцы, стащить его въ ротному.

   По приводѣ туда, доложили правящему, а тотъ Тараканову. Въ избу ввели старика. Онъ былъ блѣднѣе полотна, глаза его дико блуждали, руки тряслись.

   - Связать его! крикнулъ Таракановъ.- Какъ ты смѣлъ притѣснять кантонистовъ? продолжилъ онъ, когда старину связали руки назадъ.- Какъ ты, спрашиваю я, смѣлъ совращать въ свою ересь ихъ, царскихъ воспитанниковъ, рѣзать Бочкова, надругаться надъ святынею, а?

   Старикъ молчалъ. Онъ былъ ни живъ, ни мертвъ.

   - Запереть его въ амбаръ, приставить къ дверямъ часовыхъ и ждать моего приказанья, заключилъ Таракановъ.

   Приказан³е тотчасъ исполнилось.

   Крестьяне, узнавъ, по возвращен³и съ поля, о несчаст³и ихъ попа, тотчасъ послали депутац³ю хлопотать за него. Но Таракановъ встрѣтилъ ее еще сильнѣйшею рѣчью и поклялся, что черезъ день непремѣнно разстрѣляетъ старика. Весь слѣдующ³й денъ продолжалась по деревнѣ суматоха, и уже поздно вечеромъ Таракановъ едва согласился выпустить старика, взявъ съ мужиковъ клятву, что они будутъ и беречь и холить, какъ зѣницу ока, кантонистовъ, этихъ, какъ онъ назвалъ ихъ, царскихъ воспитанниковъ. Затѣмъ онъ далъ правящему два, и Бочкову {Кантонистъ, названный Бочковымъ - офицеромъ на Кавказѣ.} одинъ червонецъ, со всѣми ласково распрощался, да и уѣхалъ во свояси. А по деревнѣ разнесся слухъ, будто за освобожден³е старика онъ содралъ съ крестьянскаго общества 30 червонцевъ.,

  

  

   Въ селѣ былъ базарный день. На площади стояло множество возовъ со всякою всячиною.

   - Батюшка, баринъ, смилуйся: вели отдать мою тушу, взмолился мужичокъ, кланяясь въ ноги Ѳедоренкѣ.

   - Толкомъ говори, чего просишь, и не хнычь! крикнулъ Ѳедоренко, притопнувъ ногою.

   - Твои, баринъ, кантонисты стащили съ моего воза тушу. Вели ее мнѣ отдать.

   - Кто стащилъ? Когда стащилъ, да и какую такую тушу?

   - Самый большой кантонистъ стащилъ говяжью тушу, быковую, значитъ, ляжку, да и убегъ сюда, въ твою фатеру. Вели отдать - вѣкъ не забуду.

   - Эй, вѣстовые!

   Въ дверь вошли разомъ три кантониста, въ числѣ которыхъ былъ нѣкто Хавровъ, сухопарый, высок³й юноша, лѣтъ 18-ти, отъявленный воръ и отчаянный смѣльчакъ въ этомъ дѣлѣ.

   - Вотъ онъ, баринъ, онъ самый и стащилъ тушу-то, заговорилъ мужичокъ, указывая на Хаврова.- Не попусти, баринъ, въ обиду. Я человѣкъ бѣдный, торгую съ хлѣба на квасъ.

   - Ты, Андреевъ, притащи мнѣ сюда десятскаго, да чтобъ принесъ съ собою кандалы; а ты, Ананьевъ, запри ворота на замовъ и стань часовымъ у калитки, чтобъ никто не вошелъ и не вышелъ.

   Кантонисты со всѣхъ ногъ бросились исполнять приказан³е. Оставш³еся въ избѣ Ѳедоренко, правящ³й, Хавровъ и мужичокъ молчали.

   Вскорѣ явился десятск³й. Помолившись на образа, онъ сталъ двери.

   - Говори, мужикъ, въ чемъ твои претенз³я? грозно началъ Ѳедоренко.

   - Да я, батюшка-баринъ, ни на кого не жалюсь, а пришелъ къ твоей милости на счетъ туши-то, заговорилъ мужичокъ, видимо струсивъ. - Вонъ онъ самый ее укралъ, да къ тебѣ на фатеру и уволокъ: весь народъ эвто видѣлъ, да не успѣли яво догнать. Я, пра, не жалюсь.

   - Укралъ ты, Хавровъ, у него тушу?

   - Никакъ нѣтъ-съ, ваше благородье.

   - Не знаешь, кто укралъ?

   - Не могу знать-съ... Я сегодня и на улицу совсѣмъ не выходилъ.

   - Слышишь, бородачъ ты этакой?

   - Слышать-то слышу, только, енъ, баринъ, обманываетъ!

   - И ты еще смѣешь говоритъ: онъ укралъ и унесъ сюда? Вѣдь это значитъ не только онъ, но и я, по твоимъ словамъ, воръ? Я, капитанъ? Мы, царск³е слуги - воры?.. Кандалы сюда!.. заковать его!

   Но десятск³й топтался на одномъ мѣстѣ!

   - Чего-жь ты ждешь? Заковывай!

   - Да осмѣлюсь доложить тоже на счетъ...

   Десятск³й запнулся.

   - На счетъ чего? Говори! Говори прямо, а не юли.

   - Да я на счетъ того, ваше благородье, ежели не изволите осерчать за правду, кантонисты ваши и то маху не даютъ. Гдѣ что плохо лежитъ, тамъ у нихъ ужь и брюхо болитъ: безпремѣнно утянутъ. Да не токма што изъ стоющаго,- а и хлѣбъ, яйца, пироги все таскаютъ. У насъ, на селѣ распорядокъ, вишь ты, такой есть: всѣ зажиточные хрестьяне въ сумеркахъ сносятъ къ жилью бѣднѣющихъ, алибо хворыхъ крестьянъ всякое съѣдомое, да положимши на подоконникъ избы, постучатъ въ оконцо, молвятъ: "примите, хозяева, потайную милостыню", да и убѣгаютъ домой, штобъ, значитъ, не видали кто принесъ. И покуда бѣдняга, аль хворый выходитъ за милостынею-то, кантонисты тѣмъ временемъ ужь стянули ее, да и дали тягу.

   - Ты, Карповъ,это знаешь?спрашивалъ Ѳедоренко правящаго.

   - Обвинить всѣхъ огуломъ тоже нельзя. Ты бы прежде поймалъ кого-нибудь и представилъ мнѣ, а то "не пойманъ - не воръ".

   - Оно, ваше благородье, точно "не пойманъ - не воръ", да гдѣ-жь ихъ поймать-то? Схватитъ иной вонъ цѣлый пирогъ, али каравай хлѣба, да и улепетываетъ съ нимъ стрѣлой, будто птица...

   - А ежели такъ, не смѣй и жаловаться.

   - Да я, ваше благородье, и не жалуюсь, а такъ бытто къ слову молвилъ, а все прочее ничего, въ ладахъ живемъ.

   - То-то же! У меня смотри: ѣшь пирогъ съ грибами, а языкъ держи за зубами. Ну, а ты, бородачъ, навѣрное знаешь, что вотъ онъ, Хавровъ, укралъ у тебя тушу?

   - Коли, батюшка, не вѣрно. Енъ, какъ есть, енъ самый укралъ...

   - Такъ идемъ искать, идемъ! Ѳедоренко схватилъ мужика за плечо, потащилъ его на дворъ, обошелъ съ нимъ конюшню, хлѣвъ, поглядѣлъ въ телегахъ, въ ясляхъ, нигдѣ, разумѣется, ничего не нашелъ, и вернулся въ избу.

   - Теперь надѣть ему кандалы! заревѣлъ Ѳедоренко. - Я тебѣ покажу, какъ обзывать насъ, царскихъ слугъ, ворами!

   Десятск³й зазвенѣлъ кандалами, мужикъ взвылъ на весь домъ и упалъ въ ноги Ѳедоренко.

   - Признайся, лучше, вѣдь обознался?

   - Може, батюшка, и обознался. А сдается... Отпусти, будь милостивъ... У меня товаръ вонъ безъ призору.

   Подошелъ конецъ августа. Кантонисты пр³уныли: въ голову каждаго лѣзла неотвязная мысль о скоромъ возвращен³и въ казармы. Большинству взрослыхъ кантонистовъ предстояло, кромѣ того, горькое разставанье съ молодою хозяйкою, или съ хозяйскою дочерью. Въ это время ночами можно было безпрестанно наталкиваться на любовныя пары и за огороднымъ плетнемъ, и за гумномъ, и на сѣновалѣ, и даже въ сѣняхъ избы. Вездѣ слышались клятвы, звучали поцалуи, лились слезы, волновалась кровь; обтирались глаза и рукавомъ шинели, и засаленнымъ фартукомъ. При этомъ вздыхатели не забывали выманивать у своихъ возлюбленныхъ холста, нитокъ, а буде можно, то и денегъ. Въ день выхода кантонистовъ изъ деревенъ мужчины на полевыя работы не выходили: одни - изъ желан³я честью проводить "мальчугу". друг³е,- чтобъ не дать ему возможности обокрасть избу, а третьи,- чтобъ жена, либо дочь не удрала со "штыковою работою".

   Собраны капральства за ротный дворъ стройными рядами; за ними тянулись по двѣ, по три подводы съ казеннымъ, подареннымъ и даже украденнымъ имуществомъ; позади подводъ шли толпами мужики, а за ними женщины и дѣвушки. У околицы деревни мужики поворачивали назадъ, куда гнали и женское населен³е, и ласковою рѣчью, и свистомъ хворостины, и волоченьемъ за косу. Затѣмъ, помаявшись денечекъ, другой, беззащитная женщина снова принималась за серпъ и молоченье, я все, бывало, пойдетъ своимъ чередомъ... нерѣдко, впрочемъ, случалось, что деревенск³я женщины трагически заключали любовь свою къ кантонистамъ. Рота Живодерова стояла фронтомъ, готовая пуститься въ путь. Вдругъ подбѣгаетъ молоденькая, хорошенькая дѣвушка - брюнетка, лѣтъ 17. Она бросилась ему въ ноги, и съ плачемъ завопила: "батюшка, голубчикъ баринъ, не погуби!... Отдай мнѣ Алешу! Я умру безъ него!... Сжалься, касатикъ, надъ сиротой!"

   - Да ты откуда и какъ сюда, красавица, попала?

   - Изъ села Горокъ, баринъ... 30 верстъ отселева. Убѣжала изъ дому; цѣлую ночь, точно шальная, бѣжала сюда! Отпусти, касатикъ!...

   - Да ты, дура, не хнычь, а толкомъ скажи: какого тебѣ Алешу надо? У меня въ ротѣ Алешей до двадцати найдется; который же изъ нихъ твой? Прозывается-то онъ какъ?

   - Алеша... Алеша... Хорь... Хорьковъ, прозывается. Вонъ онъ и стоитъ-то неподалеку... эво... эво... Дѣвушка бросилась-было въ фронту.

   - Держи ее, держи здѣсь! крикнулъ Живодеровъ.

   Фельдфебель догналъ, схватилъ ее обѣими руками и вернулъ назадъ.

   - Тебѣ, дура, въ фронту подходить нельзя: въ фронту, какъ и въ алтарь, бабъ не пускаютъ, внушалъ ей Живодеровъ. - Все порядкомъ разберу.

   - Разбери, баринъ; разбери, касатикъ!

   - Не хнычь! Алексѣй Харьковъ, пойди сюда!

   Изъ передней шеренги отдѣлился томно-блѣдный, красивый юноша, лѣтъ 19-ти. Тихою, боязливою поступью подошелъ онъ въ Живодерову, вытянулся въ струнку и потупился.

   - Алеша, желанный ты мой, на тебѣ лица нѣтути! вскрикнула дѣвушка, отчаянно рвануласъ изъ рукъ фельдфебеля, и повиснувъ на шеѣ Харькова, принялась его цѣловать. Но Харьковъ стоялъ неподвижно и ни словомъ, ни движен³емъ не отвѣчалъ на ея ласки.

   - Это еще что за нѣжности! гаркнулъ Живодеровъ: - держи ее, шельму, хорошенько! А то, на-ко, выдумала обниматься!..

   Фельдфебель схватилъ дѣвушку въ охабку и отиснулъ ее въ своихъ мощныхъ рукахъ. Та тихо-тихо зарыдала.

   - Разскажи-ка, Харьковъ, какъ ты съ ней связался? да помни, не лгать: запорю!

   Харьковъ взглянулъ на дѣвушку, вздохнулъ, разинулъ-было ротъ, чтобъ начать свою исповѣдь, но поперхнулся; крупныя слезы покатились изъ его глазъ.

   - Ха, ха, ха! во все горло захохоталъ Живодеровъ.- Вотъ комед³я-то! Ну, пускай она реветъ, бабѣ заплакать все равно, что плюнуть; а ты-то что разрюмился? Отвѣчай, что тебя спрашиваютъ. Ну же!

   - Я... виноватъ, ваше благородье... виноватъ... она... мы... я люблю ее! Простите... слезы душили Харькова и онъ снова остановился.

   - Не погуби, баринъ, моего Алешу: онъ неповиненъ, какъ есть неповиненъ, вмѣшалась дѣвушка. - Я сама тебѣ все разскажу безъ утайки.

   - Цыцъ! закричалъ Живодеровъ, топнувъ ногою.- Пока цѣла, молчи лучше; не то отдеру и тебя. А ты, Харьковъ, вытри глаза и отвѣчай!.....

   - Какъ размѣстили насъ по квартирамъ, я попалъ къ нимъ, началъ Харьковъ дребезжащимъ голосомъ.- Сперва я видѣлъ одну ихъ стряпуху. Потомъ, я встрѣтился разъ съ Дашею въ сѣняхъ, поздоровался, поговорилъ все о чемъ, и ушелъ въ свое мѣсто. Въ тотъ же вечеръ стряпуха велѣла мнѣ перебраться изъ чулана, гдѣ я прежде жилъ, въ переднюю избу, и тогда же начала меня кормить хорошо и сбивать перейти въ ихнюю вѣру; говорила, будто Даша, хозяйка, велѣла ей уговорить меня. Смѣючись, я разъ и сказалъ ей: "погоди немного, поприсмотрюсь прежде къ вашей вѣрѣ, а тамъ, можетъ, и перейду". А какая-такая ихняя вѣра, я и не зналъ даже. Даша и съ самаго начала во мнѣ была ласкова, а съ тѣхъ поръ, какъ стряпуха передала ей, будто я хочу въ ихъ вѣру перейти, она сдѣлалась еще лучше, только вотъ однажды, ночью, приходитъ она ко мнѣ-съ... "Ты, говоритъ, меня не прогонишь?". Изба, говорю, не моя, а твоя, какъ же я могу тебя прогнать изъ твоей же избы? Ну-съ, только сѣла она это ко мнѣ на лавку, а у меня, ваши благородье, голова кругомъ пошла, руки и ноги затряслись, словно въ лихорадкѣ. Вотъ, ваше благородье, все... Простите, будьте отецъ родной, заставьте га себя вѣчно Бога молить!

   - И все это правда?

   - Сущая, баринъ, правда, подхватываетъ дѣвушка.- Только одно онъ недосказалъ... Даша, заплакавъ, указала на свой животъ.

   - Какъ? отъ кантониста забеременѣла? Ха, ха!.. ха!.. ха!.. Ай-да Харьковъ! И не дождавшись отвѣта отъ растерявшагося Харькова. Живодеровъ перешелъ съ вопросомъ въ Дашѣ:

   - Такъ чего-жь тебѣ еще, красавица, отъ него надо?

   - Да вели, баринъ, повѣнчать насъ. Отецъ дастъ тебѣ денегъ... у него много. Онъ ни тебѣ, ни намъ съ Алешей ничего не пожалѣетъ...

   - Что-о?.. Повѣнчать васъ?.. Это кантониста-то повѣнчать? Ха, ха, ха! Нѣтъ, красавица, кантонисты не женятся! Да и что съ тобой толковать много... розогъ сюда!

   - Она, ваше благород³е, не кантонистъ; ее драть вамъ не позволено, смѣло вступился Харьковъ, сверкая глазами.- За это вамъ самымъ достаться можетъ.

   - Такъ это меня-то драть? Нѣтъ, баринъ: ежели хоть пальцемъ тронешь, я тебѣ глаза всѣ выцарапаю.

   - Что-о-о? заревѣлъ Живодеровъ.- Унтеръ-офицеры! растянуть обоихъ живо!

   - Ваше благородье, до трогайте дѣвушку, заговорилъ фельдфебель:- она и на себя-то не похожа, словно полоумна, да и опасно,.. не ровенъ часъ... оставьте ее въ похоѣ, сдѣлайте милость!

   - У меня часы всѣ равны: вздую, такъ закается бѣгать изъ дома за любовникомъ. Харькова растянуть, а эту халду подержать рядомъ съ нимъ на вѣсу, чтобы брюхо не раздавить. Ему полсотни, а ей двадцать пять горячихъ - живо! живо!..

   Приказан³е исполнилось. Во время наказан³я, Живодеровъ потиралъ руки отъ удовольств³я, приговаривая: "та-та-та!.. любили кататься, любите и саночки возить; та-та-та!.."

   - Теперь вотъ поцѣлуйтесь, смѣясь сказалъ онъ:- поцѣлуйтесь же, вы вѣдь ужь больше не увидитесь.

   Но Харьковъ и Даша стояли точно приговоренные къ смерти. Боль, стыдъ и глубокое оскорблен³е помрачали ихъ разсудки.

   - Ну же, поцѣлуйтесь на прощанье, продолжалъ Живодеровъ, свелъ обоихъ лицо съ лицомъ и добавилъ:- вотъ такъ сладко чмокнулись: ха, ха... и развелъ ихъ въ разныя стороны.

   - Десятскаго сюда!

   Явился десятск³й, стоявш³й все время за фронтомъ. Онъ, какъ сельская полиц³я, обязывался присутствовать при выступлен³и кантонистовъ.

   - Возьми вотъ эту дѣвку и отведи ее въ село Горки къ отцу, приказывалъ ему Живодеровъ.- Да скажи ему, что она хотѣла убѣжать за любовинкомъ-кантонистомъ въ городъ и я её за это и за грубость выдралъ.

   Когда Дашу привели обратно домой, все село узнало о ея побѣгѣ и, какъ водится на Руси, на нее посыпались отовсюду насмѣшки, обиды физическ³я и нравственныя. Это ее окончательно доняло и, запасшись деньжонками и одежою, она вновь сбѣжала ужь въ городъ, гдѣ ее встрѣтило новое горе: Харьковъ, по прибыт³и въ казармы, залегъ въ лазаретъ и свидѣться съ нимъ ей долгонько не удавалось. Наконецъ, онъ выздоровѣлъ, узналъ объ ней отъ товарищей, поколебался нѣсколько, идти ли на свиданье съ ней, или нѣтъ; "идти" взяло, разумѣется, верхъ, и онъ отправился.

   Горькое это было свидан³е и тяжела показалась обоимъ любовь, за которую начальство сѣчетъ. Много было прелито слезъ, много надеждъ высказано. И вдругъ...

   - Васъ-то, голубчиковъ, намъ и надо, вдругъ раздалось надъ самыми ушами Харькова и Даши.

   И два здоровенныхъ унтера вцѣпились въ нихъ своими лапищами, потащили обоихъ въ казармы и къ вечеру они уже очутились: Харьковъ - вновь изсѣченный - въ лазаретѣ, а Даша - въ полиц³и.

   Пока вытребовали съ родины Даши, чрезъ уѣздную полиц³ю, точныя о ней свѣдѣн³я, она успѣла родить сына, содержалась въ полиц³и; а сидя такъ со всякимъ человѣческимъ отребьемъ, она вынесла не мало горя. По выходѣ же оттуда, ее встрѣтила нужда, и вотъ она поступила въ число гулящихъ, и затѣмъ года три сряду слыла по городу самою лучезарною звѣздою открытаго разврата. Наконецъ, попалась въ какомъ-то уголовномъ преступлен³и, была наказана плетьми и сослана въ Сибирь на поселен³е.

   Харьковъ умеръ отъ чахотки въ лазаретѣ, спустя мѣсяца три послѣ рокового свидан³я.

  

  

   Со времени возвращен³я кантонистовъ изъ деревни, прошло уже недѣли двѣ. На дворѣ стояло сѣренькое сентябрьское утро. Все заведен³е выстроилось на плацу поротно. Начальникъ обошелъ фронтъ, вызвалъ изъ него впередъ и отдѣлилъ въ сторону человѣкъ 300, назначенныхъ въ выпуску на службу; потомъ тщательно пересортировалъ роты по новому, переровнялъ ихъ ранжиръ и распустилъ въ казармы.

   Въ заведен³и поднялась необыкновенная суматоха: кантонисты оживились и радовались! Да и было отчего: одни, человѣкъ 60, хорошо выдержавшихъ ничтожный классный экзаменъ, восторгались предстоящимъ имъ писарскимъ зван³емъ и почестями; друг³е, человѣкъ 60, посредственныхъ знан³й, назначенные въ фельдшерск³е ученики, также мечтали о перспективѣ фельдшера, съ мягкими, вкусными булками, съ чудесными жаркими и другими лакомыми казенными порц³ями, такъ часто раздражавшими ихъ нервы во время лежан³я въ лазаретѣ; третьи, человѣкъ 50, предназначенные въ цейхдинеры, цейхштрейберы (артиллер³йск³е и инженерные надзиратели), тоже радовались своимъ будущимъ мѣстамъ, хотя никто изъ нихъ положительно не понималъ, что такое цейхдинеръ, или цейхшрейберъ; наконецъ, четвертые, человѣкъ 100, черезчуръ ужь рослые и старые лѣтами, готовились: красивые, ловк³е - въ саперы и п³онеры, а карявые и искалеченные - въ мастеровыя команды, въ гарнизонъ. Волновались также и тѣ, которымъ суждено было еще долго оставаться въ заведен³и. И на нихъ, дѣйствовала торжественность событ³я.

   Прошло нѣсколько дней. Выпускныхъ обмундировали въ новыя куртки и шинели безъ погоновъ, съ суконными пуговацами, точно рекрутовъ, выдали имъ по двѣ пары бѣлья и новыхъ, неношенныхъ сапоговъ, какихъ никому ни разу не приводилось надѣвать въ течен³е 10-тилѣтнато своего пребыван³я въ заведен³и. Начальникъ осмотрѣлъ ихъ одежду и спросилъ: "не имѣетъ ли кто претенз³и?" Они отвѣчали отрицательно. Парт³ю передали парт³онному офицеру, обыкновенно гарнизонному прапорщику.

   - У кого были въ заведен³и деньги, присланныя въ письмахъ родныхъ, а также слѣдующ³я за крещен³е {Мальчикамъ изъ евреевъ за принят³е православ³я давалось "въ награду" за это по 25 р. ассигнац³ями за основан³и 1887 ст. IX т. зак. о состоян³яхъ.}, - шагъ впередъ! произнесъ парт³онный. Человѣкъ 60 выступило. Онъ перекликнулъ ихъ по списку и объявилъ, сколько у каждаго принятаго для хранен³я до мѣста будущей службы, капитала.

   - У каждаго изъ васъ, помните, еще вычтено по рублю изъ этихъ денегъ, добавилъ парт³онный.

   - А за что вычтено? раздался вопросъ.

   - Какъ за что? За розги, которыми васъ сѣкли. Вѣдь ваше начальство, небось, тоже деньги платитъ за розги.

   - Насъ же драли, да и мы же еще плати за это? возразили нѣсколько голосовъ.

   Съ того же дня выпускныхъ помѣстили особо, въ самомъ отдаленномъ и пустомъ флигелѣ казармъ, и дали имъ недѣльный отдыхъ на сборы въ дорогу. Съ кантонистами заведен³я имъ ужъ не дозволялось сходиться; даже пищу приносили имъ въ ихъ помѣщен³е. Выпускные очутились вдругъ подъ начальствомъ одного человѣка - парт³оннаго, да и тотъ обѣщался смотрѣть на все сквозь пальцы. Положен³е завидное, и для кантонистовъ небывалое. Поэтому они въ тотъ же день отправились цѣлыми толпами по городу, по базару, по лавкамъ, и ужь не только то кради, что плохо лежало, но даже изъ рукъ, изъ рта у торговокъ вырывали съѣдобное, а при благопр³ятныхъ обстоятельствахъ - расхватывали и выручку.

   Между кантонистами существовалъ издавна обычай, чтобы выпускные ежегодно расплачивались на прощанье съ начальствомъ за свое воспитан³е. Другими словами, было принято задавать начальству трепку. Обычай этотъ исполнялся ненарушимо. Выпускные, возвратясь вечеромъ домой, составили изъ среди себя нѣсколько летучихъ отрядовъ, человѣкъ по 20, и, возведя храбрѣйшихъ въ атаманы, неслышными шагами отправились въ походъ; попрятались въ глухихъ улицахъ, за заборами, на казарменномъ дворѣ за бочками, и даже подъ лѣстницами въ казарменныхъ корридорахъ. Всѣ были вооружены, кто двумя камнями, кто рваною простынею, длинною палкою, нѣсколькими пучками розогъ, кто скрученнымъ изъ полотенецъ жгутомъ, а кто и смоленою веревкою. Притаившись въ засадѣ, они ждали извѣстную начальственную особу, которая, какъ было имъ извѣстно, должна была пройти здѣсь. Лишь только особа поровнялась съ условнымъ мѣстомъ, слѣдивш³е за нею свистнули, самые сильные выскочили изъ засады и сшибли ее съ ногъ. Друг³е замкнули особѣ ротъ и крикнули: "поймали звѣря!" Тогда весь отрядъ сбѣжался, схватилъ звѣря кто за что успѣлъ, оттащилъ его подальше отъ дороги и пошло побоище. Устанутъ одни - ихъ смѣняютъ друг³е, другихъ - третьи. Наконецъ, измучившись, отрядъ отправилъ особу съ завязанною головою, и разлетѣлись въ разныя стороны.

   Изб³ен³е начальственныхъ особъ носило между кантонистами назван³е лупсовки. Лупсовка была простая, когда колотили зря, какъ попало, и законная. Законною лупсовкою называлось вотъ что: кто, напримѣръ, любилъ бить кантонистовъ кулакомъ, того самого колотили 15-20 кулаковъ сразу; кто дралъ лежачихъ, заставляя другихъ садиться наказываемому на голову и на ноги - тотъ подвергался такой же процедурѣ; кто предпочиталъ въ пересыпку - того самого лупсовали въ пересыпку, а кому нравилось драть на вѣсу - того самого драли на вѣсу. На вѣсу, впрочемъ, драли вообще всѣхъ заклятыхъ враговъ: это отступлен³е дѣлалось потому, что на вѣсу больнѣе. Различ³я, или снисхожден³я никогда и ни въ пользу кого не допускалось: ротный ли командиръ попался, фельдфебель ли, учитель ли, или даже простой унтеръ - это для выпускныхъ было совершенно все равно. При благопр³ятныхъ обстоятельствахъ, выпускнымъ удавалось въ одинъ и тотъ же вечеръ отлупсовать нѣсколько звѣрей въ разныхъ пустынныхъ мѣстностяхъ города.

   Начальство твердо помнило выпускныхъ и въ это время держало ухо востро; но, тѣмъ не менѣе, при упорной настойчивости выпускныхъ и при очень темныхъ вечерахъ, они ежегодно лупсовали властей на славу!.. Только самого начальника никогда выпускнымъ не удавалось поймать: онъ всегда ѣздилъ вечерами въ каретахъ и на такихъ лошадяхъ, которыхъ нельзя было остановить, не подвергаясь быть раздавленнымъ на мѣстѣ. Но спокойнымъ и онъ не оставался: въ его квартирѣ выбивали каменьями стекла, срывали звонки, въ дверяхъ накладывали всякой гадости и подбрасывали всевозможные пасквили, а разъ даже ухитрились какъ-то окатить его сверху на лѣстницѣ помоями.

   За исключен³емъ десятка палочныхъ и кулачныхъ возмезд³й, полученныхъ въ течен³е нѣсколькихъ ночей нѣкоторыми мелкими властями, на долю нашихъ выпускныхъ выпалъ жреб³й поймать Живодерова, до котораго добивались нѣсколько лѣтъ кряду. На этотъ разъ, до 15 отборныхъ силачей и смѣльчаковъ четыре ночи сряду напрасно повсюду розыскивали его. Но вотъ они узнали въ пятый вечеръ, что онъ въ гостяхъ у знакомаго, въ самомъ безлюдномъ захолустьѣ города, куда дорога лежала чрезъ длинный и глубок³й оврагъ. Ни мало не думая, они отправились туда и засѣли за заборомъ, рѣшившись во что бы то ни стало поймать его, благо попался въ такомъ удобномъ мѣстѣ.

   Уже пропѣли первые пѣтухи, когда, наконецъ, послышались чьи-то тяжелые шаги, а затѣмъ и знакомый имъ голосъ Живодерова, говорившаго что-то себѣ подъ носъ. Покачиваясь съ боку на бокъ, шелъ онъ по улицѣ. Отрядъ далъ ему углубиться въ оврагъ; потомъ сразу нагналъ, окружилъ со всѣхъ сторонъ и остановилъ его.

   - Это что такое? грозно спросилъ Живодеровъ. - Что вы за народъ?

   - Мы-то? Люди, отвѣчало нѣсколько голосовъ.

   - Что-жь вамъ надо?

   - Тебя, самого тебя намъ надо, заговорилъ атаманъ.- Позвольте, ваше бродье, выдрать васъ?

   - Что-о-о? ахъ вы, сволочь проклятая! Да я васъ... въ порошокъ сотру!..

   Живодеровъ сталъ въ оборонительное положен³е.

   - Лучше, ваше бродье, не ершитесь по пустому. Станете кричать - гораздо больнѣе отлупсуемъ. Ложись лучше по доброй волѣ.

   - Прочь, негодяи! Караулъ! Помогите, спасите...

   - Тебя просятъ честью, а ты еще орешь? Замкнуть ему ротъ, да подержать покрѣпче, а я тѣмъ временемъ самъ сдеру съ него его штанищи. Ну-ка!..

   Сказано - сдѣлано. Штаны Живодерова превратились въ мелк³е клочья.

   - Ребята, вали его и садись, кто на голову, кто на ноги, да въ пересыпку валяй, валяй его, друзья!

   Притиснутый къ землѣ, Живодеровъ, съ замкнутымъ ртомъ, и кричать уже не ногъ. Началось лупсованье.

   - Это тебѣ за то, чтобъ не пилъ кантонистской крови, приговаривалъ атаманъ:- это тебѣ за то - не дери сыновей; это тебѣ за то - не издѣвайся надъ женой, не тирань свою дочь, раскрасавицу-барышню; а вотъ это тебѣ за всѣхъ ихъ, да и за насъ, православныхъ! Крѣпче! та-та, та-та. Любишь кататься - люби и саночки возить!.. Крѣпче! та-та, та-та!.. Крѣпче!.. Довольно!

   Живодеровъ едва былъ въ силахъ стонать.

   - Ну-съ! теперь мы, баринъ, съ тобой, кажется, квиты. Будешь живъ и объ насъ вспомни, а пока спокойной ночи. А вы, молодцы, по щучьему велѣнью, по моему прошенью, уничтожься, пропади!

   И отрядъ исчезъ во мракѣ ночи.

   Наканунѣ своего выступлен³я, выпускные разгласили по всему заведен³ю о чудеснѣйшей лупсовкѣ, заданной ими заболѣвшему послѣ того Живодерову, и кантонистамъ было до того пр³ятно узнать это, что подробности лупсовки переходили изъ устъ въ уста нѣсколько лѣтъ сряду.

   Насталъ, наконецъ, и день выступлен³я выпускныхъ въ походъ. Веселые, счастливые, прощались они съ товарищами, цаловались, давали слово переписываться. Но тяжела была разлука для тѣхъ, которымъ суждено было остаться въ заведен³и, и горячо завидовали они своимъ счастливымъ товарищамъ.

   Совершенно счастливыми пустились выпускники путъ, шли и оглядывались назадъ, на казармы, плевали на нихъ, грозили кулакомъ и посылали всевозможныя проклят³я какъ заведенскому воспитан³ю, такъ и людямъ, руководившимъ этимъ воспитан³емъ.

   Въ числѣ выпускныхъ, пройдя всѣ вышеописанныя мытарства заведен³я, шли уже на службу и знакомые читателю кантонисты - Васил³й Ивановъ и Иванъ Степановъ. Первый шелъ въ писаря - въ полкъ, а послѣдн³й - подъ ружье, въ саперы.