Никитин Виктор Никитич - Многострадальные

nbsp; - Виноватъ-съ, господинъ полковникъ, виноватъ... для подкрѣплен³я... нездоровится что-то.

   - Такъ надо, по вашему, пить? Нѣтъ-съ! Хотите служить - будьте исправны, не хотите - маршъ въ отставку. Я другихъ найду; да, найду другихъ, да такихъ, которые будутъ прилежны, которые съ женами драться не станутъ. У меня здѣсь не богадѣльня, и не кабакъ-съ. Послѣдн³й разъ дѣлаю вамъ выговоръ; а дальше я съ вами и говорить не стану.

   Полковникъ ушелъ. Живодеровъ потребовалъ виновныхъ. Виновнымъ (подъ чьею кроватью была пыль) оказался новичокъ, но какъ онъ новичокъ - то и его дядька.

   - Мнѣ дѣлаютъ выговоръ, меня распекаютъ, а я буду на васъ любоваться? Нѣтъ, ребята - шалите. Раздѣваться.

   Минутъ пятнадцать спустя оба были выдраны вновь изобрѣтеннымъ манеромъ.

   Часовъ въ одиннадцать ученье окончилось. Кантонисты разбѣжались. Живодеровъ, совершенно довольный, ушелъ домой. Живодеровъ не могъ жить безъ драни. Онъ былъ не въ духѣ, когда ему не удавалось выдрать кого-нибудь въ ротѣ - и тогда совершалъ побоище дома. Вслѣдств³е этого лишь только наступитъ, бывало, 12-й часъ - время возвращен³я его изъ роты.- семья его ужь зорко глядятъ въ окна, въ какомъ видѣ идетъ хозяинъ: если верхъ его шапки нахлобученъ на кокарду - всѣ бѣгутъ, прячутся кто куда можетъ. Но прихода, часто случалось, не устерегали. И вотъ онъ, войдя въ комнату и бросивъ шапку на полъ, напустится на сына.

   - Ты что урокъ не учишь?

   - Я, папенька, ужь выучилъ. Учитель поставилъ 6 балловъ, вкрадчиво и съ подобострастьемъ отвѣчаетъ старш³й его сынъ, мальчикъ лѣтъ 16, а самъ такъ и норовитъ тягу дать.

   - Ну, а ты зачѣмъ въ зубахъ ковыряешь, развѣ у тебя нѣтъ другаго дѣла - а? обращается онъ къ младшему сыну.

   - У меня, папенька, зубы болятъ, объясняетъ онъ, дрожа отъ страху.

   - Тѣмъ хуже: значитъ бѣгалъ во двору, простуживаешься. Я вотъ тебѣ покажу зубы. Я тебѣ дамъ шалить. Эй, Афонька, розогъ!

   И начинается сѣкуц³я.

   Участь дочери - дѣвушки уже въ возрастѣ, была не лучше. Отецъ, будучи не въ духѣ, бывало, подойдетъ къ ней, остановится и упорно глядитъ то ей въ лицо, то за ея работу. Дочь крѣпится, крѣпится; не станетъ ей въ терпежъ, уткнетъ голову внизъ, да заплачетъ. А этого только Живодеровъ и ждетъ.

   - Такъ вотъ ты какова, змѣя подколодная? На отца и глядѣть не хочешь, онъ тебѣ противенъ, онъ васъ не стоитъ? А кто же загубилъ мой вѣкъ {Онъ женился въ первой молодости по любви на мѣщанкѣ и вслѣдств³е этого считалъ вѣкъ свой загубленнымъ.}? не ваша развѣ мать съ вами, щенятами? А кто васъ кормить, кто станетъ готовить вамъ приданое, кто будетъ искать жениха? Такъ вотъ за все это отецъ звѣрь, отецъ вамъ ненавистенъ, про отца сплетни распускаете?.. Нѣтъ! Я заставлю встрѣчать себя весело, а не со слезами... Афонька, розогъ сюда!

   Несчастная дѣвушка, подобно братьямъ, подвергается истязан³ямъ. Истерическ³й вопль ея еще болѣе раздражаетъ Живодерова.

   - Такъ ты еще орать?! воскликнулъ онъ, съ пѣною у рта. - Такъ ты еще съ норовомъ, тебѣ вѣрно мало? Цѣлая рота по первому моему знаку замираетъ, а тутъ дрянная дѣвчонка отъ рукъ отбивается, слушаться не хочетъ... Нѣтъ! Я изъ тебя выбью этотъ воровъ, выбью! И онъ впадаетъ въ азартъ, хватается за розгу и самолично чинитъ расправу... Неистовый шумъ и дик³е стоны долетаютъ до слуха матери, которая прибѣгаетъ освобождать дочь и вступаетъ въ ратоборсво съ мужемъ.

   - Ванька, Афонька, сюда, сюда скорѣй! кричитъ Живодеровъ въ пылу неистовства, послѣ нѣкоторой борьбы съ женой изъ-за жертвы - дочери.- Растяните-на это чертово отрод³е, растяните, да въ пересыпку ее, эту корову, въ пересыпку! - у!..

   И жена, также какъ дѣти, какъ кантонисты, подвергается наказан³ю. Нерѣдко, впрочемъ, Живодерову удавалось запирать жену подъ замокъ, въ спальню, на время, пока онъ истязуетъ дочь. Домъ Живодерова послѣ каждой повальной экзекуц³и перевертывался вверхъ дномъ на нѣсколько дней; но потомъ все входитъ въ обычную колею до слѣдующаго погрома, какъ у жены, такъ и у дочери синяки и царапины почти не сходили. Жена постоянно жаловалась на мужа и начальнику и знакомымъ, но толку отъ этого было мало: начальникъ выговаривалъ только ему, журилъ его слегка, а знакомые интересовались разсказами несчастной матери только потому, что видѣли въ нихъ матер³алъ для городской сплетни.

  

   Двѣнадцать часовъ. По ротамъ заведен³я прошелъ гористъ, трубя въ рожонъ сигналъ, призывающ³й къ обѣду. За нимъ слышалось приказан³е: "прислуга въ столовую", и шло туда мальчиковъ пятнадцать, двадцать изъ роты. Прислуживали за столомъ поочередно, подъ наблюден³емъ ефрейторовъ, всѣ простые, т. е. нечиновные кантонисты. По приходѣ въ столовую, раздѣлявшуюся на двѣ громадной величины половины, прислуга надѣвала фартуки, шла за хлѣбомъ, раскладывала его во мѣстамъ, получала, въ большихъ деревянныхъ чашкахъ, щей, при чемъ въ нихъ опускалось счетомъ на каждаго человѣка по два кусочка говядины, мелко накрошенной. Окончивъ эти приготовлен³я, прислуга становилась возлѣ стола и ожидала прихода ротъ.

   Разсадка по мѣстамъ производилась по командѣ, причемъ начальство пользовалось привиллег³ею кушать отдѣльно отъ прочихъ.

   Дѣти позволяли себѣ, стоя въ комнатахъ фронтомъ до отправки въ столовую, нѣкоторыя развлечен³я.

   - Давай, Ершовъ, ложками биться, предлагаетъ мальчикъ Пименовъ.

   - А ежели разобьешь, при чемъ же я-то останусь?

   - Можетъ, ты мою разобьешь? Это вѣдь за счастье. Давай, что ли! была не была - попробуемъ.

   Ершовъ колеблется.

   - Трусъ, трусъ, подстрекаютъ его одни.

   - Не бейся, Ершъ: безъ обѣда останемся, предваряютъ его друг³е,- у него ложка дубовая и онъ ею не токма твою березовую, а какую угодно укокошитъ.

   - Что-жъ, бьемся, али нѣтъ?

   - Бьемся! рѣшаетъ Ершовъ. И выставивъ впередъ наружную сторожу дна ложки, онъ держитъ ее за черенокъ.

   - Держись! напоминаетъ Пименовъ, размахиваетъ въ воздухѣ руку, ударяетъ своею ложкою по ложкѣ Ершова и та разлетается на части.

   - Молодецъ Пименовъ, право молодецъ, одобряютъ одни.

   - Ну что, храбрецъ? дразнятъ Ершова друг³е.- Бѣги скорѣй за ложкой, не то за второй столъ останешься.

   У Ершова навертываются на глазахъ слезы.

   - Иди же, тебѣ говорятъ, ложку добывать скорѣй, пока не повели въ столовую, подхватываетъ и Пименовъ.- А вы, ребята, никто, помни, не дерись со мной на ложкахъ, предупреждаетъ онъ близь стоящихъ товарищей.- Захочу - всѣхъ оставлю безъ обѣда.

   - Дайте, братцы, ложку, сходить пообѣдать, жалобно проситъ Ершовъ, выйдя на заднюю лин³ю къ оставшимся за второй столъ.- Дай Мериновъ, будь другъ!

   - Я самъ за столъ пойду, сердито отвѣчаетъ Мериновъ.

   - Дай, Вася, ложку сходить пообѣдать, проситъ Ершовъ у другаго.

   - Ложку? гм... отвѣчаетъ, гримасничая, Панковъ.- Да ты изъ какихъ?

   - Вѣдь за второй столъ пойдешь; чего-жь жалѣть-то...

   - А для че бы тебѣ не идти за второй, а безпремѣнно мнѣ?

   - Да у меня и мѣсто занято, и ложка была...

   - Была, да сплыла. Уступи-ка ты лучше свое мѣсто мнѣ, а я совсѣмъ подарю {Казенныхъ ложекъ никому тогда не давали.} тебѣ, за это, ложку. Ложка, правда, старенькая, съ отгрызаннымъ краемъ, - ну, а хлѣбать ничего, все-таки можно; кашу тоже изрядно поддѣваетъ. Согласенъ, что ли?

   Но Ершовъ ужь обращается къ третьему.

   - Полно канючить-то по пустому: будь увѣренъ, никто не дастъ, вѣдь кто народъ все сквалыга, вразумляетъ Панковъ Ершова.

   - Фельдфебель идетъ! раздается по комнатѣ.

   - Уступи же, Ершовъ, мѣсто-то? право, подарю ложку: не то смотри: фельдфебель узнаетъ про ложку и задастъ тебѣ перцу-азра...

   - Ну, займи ужь, горестно соглашается Ершовъ: - только ложка-то ужь моя.

   - Не сумлевайся, обмануть, не обману. И Панковъ очутился за мѣстѣ Ершова.

   - Что, Ёршъ, безъ обѣда? насмѣшливо крикнулъ ему Пименовъ, высунувъ языкъ.

   - Подожди, смутьянъ ты проклятый, погрозилъ ему Ершовъ издали. - Я тебѣ ужо, на ученьи-то выквитаю...

   - Обтянуть шинели, пуговицы... крючки... волосы пригладить! говорилъ, между тѣмъ, фельдфебель, обходя фронтъ. - Иди въ ногу, начальнику смотрѣть въ глаза - весело! Ѣсть тихо, не шумѣть, вставать разомъ, послѣ сигнала, и хлѣба не красть. Попадется кто - съ шеи до ногъ всю шкуру спущу! Маршъ!

   Рота отравилась обѣдать, "вольнымъ шагомъ и въ ногу".

   Занявъ въ столовой свои мѣста, кантонисты стали лицомъ къ образу. Въ средней двери появился пѣвческ³й регентъ, унтеръ, и задалъ тонъ.

   Кантонисты запѣли.

   - Отставить! крикнулъ вошедш³й полковникъ.

   - Снова!

   - От-че всѣхъ на тя, на тя-гос-спо-ди...

   - Чортъ васъ подери! крикнулъ полковникъ.- Развѣ такъ надо? Короче, короче, говорилъ онъ, стуча ногами и какъ бы показывая движен³емъ ихъ, какъ надо.- Отставить. Пѣн³е прерывается.

   - Начинай еще...

   - Отче всѣхъ на тя, господи, уповаютъ...

   - Стой! Ну, ужь я вамъ дамъ: уповаютъ! Перепорю вотъ чрезъ девять десятаго, такъ вы у меня будете уповать. Развѣ "Отче всѣхъ", передразниваетъ полковникъ, а? "Очи", а не "Отче"... Ну еще?.. начинай...

   - Очи всѣхъ на тя, господи, уповаютъ, поютъ кантонисты, а полковникъ притаптываетъ ногами... "И отверзаеши щедрую руку твою..."

   - Скверно! Я васъ передеру, непремѣнно передеру! Продолжай "Щедру-ю ру-ку мою."

   - Щедрую руку твою и исполняеши всякое животное благоволен³е.

   - Вотъ тебѣ благоволен³е, вотъ тебѣ благоволен³е, приговаривалъ полковникъ, отсчитывая улыбнувшемуся правящему ударъ за ударомъ по лицу.

   - Садись! скомандовалъ дежурный офицеръ.

   Кантонисты сѣли и съ какою-то дикою, волчьею жадностью начали ѣсть. Полковникъ пошелъ мимо обѣдающихъ.

   - Отчего за этой миской не шесть человѣкъ, а только пять человѣкъ? спрашиваетъ онъ, останавливаясь около одного стола.

   Отвѣта нѣтъ.

   - Почему тутъ нѣтъ шестаго, спрашиваю я?

   Дежурные переминаются, кантонисты блѣднѣютъ и краснѣютъ:

   - Въ нехорошей шинели былъ и вернулся назадъ: испугался, что ваше скородье тутъ! рѣшился отвѣтить одинъ изъ пятерыхъ.

   - А гдѣ ломоть хлѣба, который положенъ былъ для этого шестаго?

   Молчан³е.

   - Ну... гдѣ... а? грозно тараща глаза говоритъ полковникъ.

   - Съѣли-съ... вполголоса отвѣчаютъ двое, среди которыхъ же оказалось шестаго.

   - Врете, черти, спрятали? Кто спряталъ, скажись; а не то до смерти запорю!

   - Мы съѣли-съ, пополамъ-съ... жалобно заговорили двое.- Простите, ваше скородье!

   - А зачѣмъ съѣли? развѣ вамъ не было положено по ломтю?

   - Крошечные ужь очень попали-съ, помилосердствуйте ваше...

   - Ажъ вы, обжоры проклятые; вамъ все мало. Отъ земли не видать, а ужь въ три горда, чортъ васъ побери, жрете-то.

   - Никогда не будемъ; въ первый и послѣдн³й разъ.

   - Нарядить на часы этихъ двухъ обжоръ да полночь (вторую смѣну), а остальныхъ на первую и третью смѣну.

   Первыя чашки щей вездѣ ужь выхлебали. И прислуга забѣгала во всю свою дѣтскую прыть, опять за щами, хлѣбомъ и квасомъ. Второй хлѣбъ былъ ужь не цѣлые ломти, но кусочки, корки и обгдодыши. Вторыя щи гораздо жиже первыхъ и ужь безъ говядины, а второй квасъ разведенъ водою. Но и это все ѣстся и пьётся съ чудеснымъ аппетитомъ, въ ожидан³и каши, которой давалось полчашки на шесть человѣкъ. Подали кашу. Всѣ съ азартомъ начали ее расхватывать, обжигали рты, давились и спѣшили зачерпнуть возможно больше. На одномъ изъ концовъ стола вылетѣла, на средину комнаты, ложка, безъ черенка, и тамъ же раздался смѣхъ.

   - Чья ложка? Что за смѣхъ? крикнулъ начальникъ, и живо очутился на мѣстѣ происшеств³я. Кантонистовъ, около которыхъ онъ остановился, покоробило. - Чья ложка? повторилъ онъ.

   - Моя-съ... тоскливо произнесъ худеньк³й, бѣлокурый мальчикъ.

   - Какъ она очутилась за срединѣ, сломанною?

   - Виноватъ, ваше скородье: я нечаянно опустилъ ее въ чашку и хотѣлъ вынуть, а вотъ онъ, Плюевъ, ударилъ меня по рукѣ, а Друговъ ударилъ по самой ложкѣ, сломалъ ея и швырнулъ на полъ. Простите, вашескородье.

   - Ты, Плюевъ, какъ смѣешь бить его по рукѣ?

   - Онъ полѣзъ, ваше скородье, голой рукой въ чашку, оправдывался Плюевъ.- Кашу ѣдимъ, а онъ въ нее руку суетъ: можетъ, онъ гдѣ допрежь ее держалъ...

   - А ты, Друговъ, зачѣмъ сломалъ ложку и выкинулъ?

   - Я хотѣлъ вытащить ее. Я приперъ ее ко дну, чтобы вынуть, да тянулъ черезчуръ шибко, она и вылетѣла...

   - А вы чего захохотали?

   - Виноваты-съ... Смѣшно стало, ваше скородье, какъ Григорьевъ вытащилъ изъ чашки руку, всю въ кашѣ, да прямо ее въ ротъ, и облизываетъ кашу-то.

   - Ты-жь зачѣмъ сунулъ руку въ ротъ?

   - Да больно-съ, ваше скородье.

   - Такъ вы шалить? Дать имъ всѣмъ ужо по пятнадцати.

   Кантонисты повѣсили головы и замолчали, зная, что значитъ пятнадцать.

   Горнистъ сыгралъ - вставать. Обѣдавш³е вскочили. Мног³е не доѣли еще вашу и глядѣли на нее съ жадностью. Спѣли послѣобѣденную молитву, опять въ перемежку съ ругательствами начальника.

   - Выводить роты! крикнулъ онъ:- да обыскать хорошенько.

   Роты, одна за другою, пошли, человѣкъ отъ человѣка на три шага разстоян³я; въ дверяхъ два солдата ощупывали и обшаривали каждаго съ головы до ногъ, и нашли куски хлѣба; у одного въ рукавѣ шинели, у другого подъ мышкою, у третьяго привязаннымъ за шнурокъ шинели, сзади, между сборками, у четвертаго подъ брюками, у пятаго за голенищею сапогъ и т. д. Всѣхъ ихъ вывели, одного за другимъ, на средину. Начальникъ потребовалъ розогъ, и ихъ принесли пучковъ сто; воровъ было до пятидесяти человѣкъ.

   - Раздѣться и ложиться всѣмъ рядомъ! приказалъ онъ.- Считать вѣрно, драть хорошенько; въ противномъ случаѣ, и дерущихъ разложу. Всѣмъ по полсотнѣ.

   Воры растянулись, розги засвистали. Поднялся неимовѣрный крикъ, вой и стонъ на всевозможные голоса.

   - Довольно! крикнулъ начальникъ, отсчитавъ опредѣленную цифру.

   Всхлипывая, бросились наказанные изъ столовой, застегиваясь и оправляясь на бѣгу.

   - Что ты, Ваня, такъ долго замѣшкался? спрашиваетъ Ершовъ, въ дверяхъ роты, только что вернувшагося Панкова. - Ужь не попало ли?

   - Пошелъ къ чорту! злостно отвѣчаетъ Панковъ.

   - Какъ же кто ты вздумалъ при немъ хлѣбъ уводить? съ участ³емъ допытываетъ Ершовъ.

   - Вѣдь всего то полломтя и захватилъ! говорить, плача, Панковъ.

   - Самъ, братъ, напросился. Дай же ложку!

   - Самъ напросился? А вотъ не дамъ ложки, да и все тутъ. Отстань отъ меня.

   - Чай, самъ сказалъ: "дамъ" - гдѣ же честное-то слово? И туда же еще, землякъ прозываеiься.

   - Уведешь два ломтя хлѣба - дамъ ложку, не уведешь - нѣтъ тебѣ ложки.

   - Ежели его не будетъ въ столовой - попытаюсь: безъ него легче. Дай же ложечки, а то опоздаю.

   - Ну, хоть ломоть, да уведи безпремѣнно. На ложку.

   - Можно будетъ, извѣстно, не прозѣваю.

   За вторымъ столомъ пища была еще хуже; зато начальникъ уходилъ иногда домой; молитвой уже не донимали и кража хлѣба производилась несравненно удачнѣе. Поэтому, опытные воры, жертвуя кусочкомъ говядины перваго стола, ходили постоянно за второй и выгадывали на хлѣбѣ. Укравши нѣсколько кусковъ, кантонистъ торжествовалъ, потому что за кусокъ хлѣба покупались: листъ бумаги, иголка, двѣ-три костяшки, отъ двухъ до пяти нитокъ, нанимались воду носить, полъ подметать, стояли на часахъ по три часа ночью и проч. и проч.

   Вернулся отъ обѣда и Ершовъ.

   - Ну что, увелъ? поспѣшно спросилъ Панковъ.

   - Не кричи: опасно! таинственно отвѣчаетъ Ершовъ.- Нешто не видишь, фельдфебель ходитъ и глаза пучитъ на всѣхъ.

   - Полно пустяки городить! Хлѣбъ есть?

   - Извѣстно, есть. Два ломтя увелъ: тебѣ одинъ и себѣ одинъ. Идемъ въ умывальню, тамъ отдамъ.

   - Эк³й ты, Ершъ, счастливецъ какой!

   - Есть чему завидовать, нечего сказать! Ломоть хлѣба досталъ, а ложку погубилъ.

   - А я-то развѣ не ложку далъ?

   - Обгрызанную-то?

   - Все-жь лучше, чѣмъ вовсе безъ ложки.

   Оба торопливо вышли въ дверь.

   - Ивановъ, Абрамовъ, Гашкинъ и Панковъ! къ фельдфебельской! крикнулъ капралъ.

   У фельдфебельской каморки выстроилось человѣкъ десять кантонистовъ.

   - И ты, Патрахинъ, попался, началъ фельдфебель. - Хорошо, что я мигнулъ служителю и онъ тебя выпустилъ, а то вѣдь больно постегали бы. Зачѣмъ ты кралъ хлѣбъ?

   - Да послѣ ученья всегда ѣсть хочется, смѣло отвѣчалъ спрошенный.- Купить что-нибудь поѣсть - не на что: всѣ деньги истратилъ, со двора идти за ними еще надо ждать воскресенья, а до тѣхъ поръ хоть умирай съ голода; ну, я, Гаврило Ефимычъ, и укралъ. Я и начальнику такъ бы прямо сказалъ. Что-жь, въ самомъ дѣлѣ, голодомъ насъ морятъ?...

   - Когда ѣсть захочешь, приходи къ моему камчадалу (лакею) и отъ моего имени спроси у него хлѣба.

   - Покорно благодарю-съ...

   - А часто бываетъ капитанъ у твоего папаши (онъ былъ незаконнорожденный сынъ одного значительнаго въ городѣ барина, который оффиц³ально покровительствовалъ ему и велъ знакомство не только съ ротнымъ, но и съ самимъ начальникомъ заведен³я)?

   - Очень часто: рѣдк³й праздникъ я ихъ такъ же вижу-съ. Въ карты играетъ, вино пьетъ, ну, и разговариваетъ.

   - А обо мнѣ поминаетъ?

   - Какъ же-съ, пожинаетъ, часто поминаетъ.

   - Что-жь, ругаетъ, али хвалитъ?

   - Хвалитъ-съ, всегда хвалитъ. Говоритъ: "вся рота на васъ держится".

   - А папаша спрашиваетъ тебя когда про меня?

   - Точно такъ-съ.

   - Ну, и ты меня хвалишь?

   - Да-съ, хвалю. Онъ намедни сказалъ: "Поблагодарю, говоритъ, полковника за него (т.-е. за васъ), какъ увижусь съ нижъ, да и посчитаюсь съ нимъ кстати за то, что дѣтей худо кормитъ".

   - Всегда, смотри, хвали меня. Ты вѣдь молодецъ. Желаешь быть ефрейторомъ?

   - Никакъ нѣтъ-съ, не желаю.

   - Отчего?

   - Да тяжело: ефрейтору за весь десятокъ приходится отдуваться, а простому-то кантонисту за одного только за себя.

   - Десяткомъ другой будетъ править, а ты станешь значки носить и по ротѣ дежурить. Хочешь?

   - Такъ, пожалуй, согласенъ.

   - Эй, Калининъ! Храмова утвердить ефрейторомъ нельзя; онъ карявый. Такъ пусть онъ правитъ десяткомъ, а Патрехину нашить значки.

   - Нешто это справедливо? замѣчаетъ Калининъ.

   - Ну, молчать! Что велятъ, то и дѣлай.

   - Я вамъ докладываю, что Храмову это обидно, потому, за что же и стараться-то, коли старан³я пропадаютъ даромъ?

   - Ну, замолчи, а то уши оборву.

   - Что-жь, рвите; я за правду стою; а вотъ погляжу, погляжу, да и право пожалуюсь... Про все до полковника дойдетъ отъ казначея...

   - Ну, чортъ съ тобой! оставайся съ своимъ Храмовымъ. Ты, Патрахинъ, все равно будешь ефрейторомъ на этой же недѣлѣ въ другомъ капральствѣ. Ну, а вы, сволочь, перестанете хлѣбъ воровать? продолжалъ фельдфебель, относясь къ шеренгѣ.- Молите Бога, что Патрахина простилъ, впередъ не попадаться. По мѣстамъ.

   - Слава Богу, что съ нами Патрахинъ попался! вздохнули попавш³еся въ воровствѣ хлѣба, разбѣгаясь по комнатамъ.

   - А что?

   - Да то, что какъ-бы не его маска, - всѣхъ бы перепороли.

   Часъ отдыха. Въ это время кантонисты починяютъ платье, чистятся къ новому ученью, учатъ уроки, пунктики, артикулы, а кому рѣшительно нечего дѣлать (такихъ, впрочемъ, не бывало), тѣ могутъ, сидя на кроватяхъ задней лин³и шопотомъ разговаривать, дабы не разбудить спящихъ: правящаго и капрала, которые одни только имѣли право спать послѣ обѣда.

   Въ половинѣ втораго снова начинается ученье, сопровождаемое обычными уборкою, подметаньями, осмотрами, щипками, затрещинами и розгами. Тѣмъ только и легче, что на это ученье рѣдко является начальство, такъ что истязан³я оказываются менѣе жестокими.

   Въ пять часовъ - новая мука: ученье, такъ-сказать, духовное. Молча, съ замиран³емъ сердца, усаживаются кантонисты на кроватяхъ задней лин³и по десяткамъ. Племяши помѣщаются возлѣ дядекъ - съ одной стороны, не племяши и не дядьки - съ другой, а посрединѣ вицъ-ефрейторъ и ефрейторъ. Кантонисты держатъ въ рукахъ тетрадки, книжки, а кто просто лоскутокъ бумаги.

   - Ивановъ! начинаетъ ефрейторъ:- играя сигналъ на право.

   - Та-та-тра-ди-та-ти! выигриваетъ Ивановъ языкомъ нараспѣвъ и блѣднѣетъ.

   - Про-ва-а-лъ те-бя возь-ми-и! также нараспѣвъ отвѣчаетъ ефрейторъ.- Развѣ такъ? Играй снова!

   - Та-та-то,- та-та-то!

   - Врешь! Долго ли мнѣ съ тобой мучиться-то-а? Высуни языкъ, да побольше. Ивановъ исполняетъ, ефрейторъ ударяетъ кулакомъ ему подъ подбородокъ, онъ прикусываетъ языкъ, весь вздрагиваетъ, но не только не кричитъ, а еще радъ, что такъ дешево отдѣлался; усѣвшись на свое мѣсто и взглянувъ на сосѣда, Ивановъ нервически улыбнулся. Ефрейторъ замѣтилъ.

   - Ты что, ужь смѣешься? крикнулъ онъ. - Сейчасъ же на колѣни и сундукъ въ руки!

   Ивановъ становится въ промежуткѣ кровати на колѣняхъ, выдвигаетъ изъ-подъ кровати сундукъ съ ефрейторскими вещами, фунтовъ въ двѣнадцать вѣсу, беретъ его на руки, поднимаетъ въ уровень съ головою и держитъ; но руки дрожатъ, самъ онъ краснѣетъ, пыхтитъ отъ тяжести наказан³я, а опустить сундука не смѣетъ.

   - Федуловъ! продолжаетъ между тѣмъ ефрейторъ:- кто у тебя бригадный командиръ?

   - Генералъ-ма³оръ и кавалеръ Иванъ Ѳедоревичъ Драконовъ.

   - Молодецъ.

   - Радъ стараться, Иванъ Егорычъ.

   - Арбузовъ! Какъ солдатъ долженъ стоять?

   - Солдатъ должонъ стоять столь плотно, сколь можно, держась всѣмъ корпусомъ впередъ, и....

   - Зачастилъ, да и думаешь не пойму? Нѣтъ, шалишь! На колѣни..... на кирпичъ....

   - Простите, Иванъ Егорычъ, я ей-богу запамятовалъ.

   - Безъ отговорокъ.

   Вынули изъ кроватнаго ящика набитый крупною солью кирпичъ въ тряпкѣ и разсыпали его по полу...

   - Засучи штаны....

   Арбузовъ засучилъ штаны выше колѣнъ и сталъ.

   - Теперь я тебѣ напомню, какъ солдатъ долженъ стоять, заговорилъ снова ефрейторъ:- солдатъ долженъ прямо пряно и непринужденно, имѣя каблуки вмѣстѣ столь плотно, сколь можно и держась корпусомъ впередъ. Слышишь?

   - Выучу-съ, ей-богу выучу, Иванъ Егорычъ, только сжальтесь, пожалуйста, страхъ больно.

   - Простите, подхватилъ Ивановъ съ сундукомъ въ рукахъ.

   - Я ужь это слышалъ "выучу". Постойте-ка, авось тверже запомните. Фельдманъ! Кто у насъ капральный ефрейторъ?

   - Кантонистъ Евген³й Васильевичъ Бирковъ.

   - А военный министръ?

   - Генералъ-адъютантъ, генералъ отъ кавалер³и князь Александръ Ивановичъ Чернышевъ.

   - Степановъ! Вызови знаменьщиковъ впередъ.

   - Та-ти-ти,- та-ти-ти; ти!

   - Врешь.

   - Нѣтъ, не вру.

   - Какъ? ты еще грубишь? На горохъ на колѣни!

   Подобно кирпичу, разсыпали сухой горохъ, сохранивш³йся спец³ально для наказан³й. И Степановъ съ спокойнымъ, безстрастнымъ лицомъ сталъ на горохъ, засучивъ также штаны, какъ и Арбузовъ. Его колѣни были ужь привычны ко всему.

   - Петровъ! Сыграй застрѣльщикамъ разсыпаться.

   - Та-та-тра-да-та-тамъ! та-та, выпѣвалъ Петровъ.

   - Бѣжать.

   - Ти!

   - А какой припѣвъ жъ этому сигналу?

   - Разсыпьтесь стрѣльцы, за камни за кусты, по два въ рядъ.

   - Фельдфебель идетъ, кричатъ кантонисты.

   - Простите, Иванъ Егорычъ, заголосили стоявш³е на колѣняхъ.- Больше не будемъ....

   - Ну, встаньте, да смотри у меня, выучить, а не грубить; а то завтра нарочно продержу на колѣняхъ до фельдфебеля; пусть васъ отпоретъ.

   Виновные вскочили, убрали все, расправили окоченѣвш³е отъ боли члены и усѣлись по своимъ мѣстамъ.

   - Кто у насъ фельдмаршалъ? спрашиваетъ фельдфебель, остановившись у одного изъ десяточныхъ засѣдан³й.

   - Генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавск³й, графъ Паскевичъ-Эриванск³й, звонко отвѣчаетъ вопрошаемый, лучш³й изъ вицъ-ефрейторовъ роты.

   - А какъ его имя?

   - Генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавск³й...

   - Фамил³я?

   Молчан³е.

   - Лепехинъ, какъ фамил³я фельдмаршала? спрашиваетъ онъ другаго ефрейтора.

   - Князь Варшавск³й.

   - Врешь! всѣ ефрейторы сюда.

   Подбѣгаетъ пять десяточныхъ ефрейторовъ и капралъ.

   - Фельдмаршала какъ фамил³я?

   - Графъ Паскевичъ-Эриванск³й, отвѣчаютъ одни.

   - Не такъ.

   - Иванъ Ѳедоровичъ, продолжаютъ друг³е.

   - Ты, Рудинъ, какъ скажешь?

   - Запамятовалъ. Подтверживать, сами знаете, некогда: 70 человѣкъ на рукахъ.

   - Капральнаго унтеръ-офицера сюда.

   Явился учитель - унтеръ-офицеръ.

   - Генералъ-фельдмаршала какъ фамил³я?

   - Эриванск³й.

   - И ни также не знаете? какой же вы, послѣ этого, учитель, когда этого не знаете? Вѣдь это стыдно вамъ, сударь!

   - Позвольте просить васъ хоть при мальчикахъ меня не конфузить. Я такой же, какъ вы, унтеръ-офицеръ.

   - Такой же, какъ я? Вотъ оно что! Руки по швамъ! Ничего не знаетъ, а туда же еще съ амбиц³ей. Я вотъ завтра доложу капитану, такъ онъ форсъ-то съ тебя сшибетъ. Впрочемъ, что я? Завтра же дежурить, а ежели не станешь, тогда я съ тобой чрезъ капитана поговорю. Позвать сюда ефрейтора Орлова.

   Прибѣгаетъ бѣлокурый, блѣдный юноша, лѣтъ 17.

   - Ты, Орловъ, говорятъ, лучш³й грамотѣй изо всей роты; выручи, братъ, этихъ скотовъ изъ бѣды: кто у насъ фельдмаршалъ, скажи имъ.

   - Генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавск³й, графъ Иванъ Ѳедоровичъ Паскевичъ-Эриванск³й.

   - А какъ настоящая его фамил³я?

   - Паскевичъ.

   - Неужто?

   - Да-съ, Паскевичъ; это вѣрно.

   - Молодецъ, братъ, молодецъ. Спасибо. Дай же теперь по двѣ оплеухи всѣмъ вотъ этимъ ефрейторамъ.

   Орловъ исполнилъ приказан³е.

   - А ну-ка, растолкуй теперь хорошенько имъ, да вотъ этому учителю балбесу весь титулъ. Растолкуй все какъ слѣдуетъ.

   - Извольте-съ, заговорилъ Орловъ.- Генералъ-фельдмаршалъ - это самый старш³й чинъ изъ всѣхъ генераловъ; послѣ государя онъ вездѣ первый. Титулъ князя Варшавскаго - ему царь пожаловалъ за покорен³е города Варшавы; графа Эриванскаго - ему дали тоже за завоеван³е Эривани; это страна такая есть; Иванъ - его имя, Ѳедоровичъ онъ зовется по отечеству, а Паскевичъ его фамил³я и есть. Вотъ и вышло генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавск³й графъ Паскевичъ-Эриванск³й.

   - Ну, слыхали, ослы? Ежели кто изъ васъ этого не заучитъ, тогда я съ вами иначе поговорю... А ты, Орловъ, спиши нѣсколько такихъ штукъ на бумагѣ, раздай ихъ, шмарамъ этимъ, да и мнѣ принеси. За это я позволю тебѣ ходить со двора безъ спросу, въ свободное, разумѣется, время. Разойтись изъ десятковъ.

   - Разойтись, разойтись, подхватываютъ голоса изъ комнаты въ комнату.

   Сидѣнья въ десяткахъ повторялись ежевечерно цѣлую зиму. Экзамены были строги и многочисленны: ихъ производило все начальство, начиная отъ ефрейтора и кончая начальникомъ заведен³я. За всякое незнан³е наказывали кирпичемъ, сундукомъ, горохомъ, и зуботычинами; сѣкли рѣдко, въ исключительныхъ только случаяхъ.

   Ужинъ полагался въ 8 часовъ вечера. Во время ужина самъ начальникъ лишь изрѣдка заходилъ въ столовую, и то только для ловли воровъ хлѣба. По окончан³и ужина совершалась слѣдующая церемон³я: кантонистовъ выстраивали; правящ³й перекликалъ всѣхъ по списку, осматривалъ каждаго съ ногъ до головы, убѣждаясь опрятно ли они одѣты, вычищены ли пуговки, сапоги, шинели, хорошо ли причесаны. Сзади его шелъ капралъ и наряжалъ на завтра въ прислуги, въ дневальные, на часы на ночь и на работу въ умывальню.

   - Послѣ повѣрки живо убраться и ложиться спать, приказывалъ правящ³й.- Да чтобы у меня спать, не разѣвая ротъ, не сгибаясь въ три погибели, а лежать на правомъ боку, вытянувшись какъ во фронтѣ. Денныя наволочки, простыни снять, аккуратно сложить и спрятать въ кроватные ящики. Брюки сбрызнуть водой и положить на ночь подъ тюфякъ, чтобъ завтра сидѣли гладко, ровно. Часовымъ ночью не дремать, а ходить взадъ и впередъ, да смотрѣть въ оба, чтобы все было цѣло, чинно, чисто. Поняли? Ну, тогда спать!

   Полчаса спустя кантонисты лежали на кроваткахъ и изъ нихъ безпечные - спокойно спали, а заботливые - размышляли еще о грозящей имъ утромъ отвѣтственности, если не лично за себя, то за своихъ собратовъ-неряхъ и т. д. Въ дверяхъ каждой комнаты зажженный ночникъ тускло и уныло освѣщалъ собою комнаты, а взадъ и впередъ ихъ мѣрно, точно маятникъ, двигались кантонисты-часовые.

   Тяжело разсказывать о мучен³яхъ несчастныхъ дѣтей, страдавшихъ извѣстною дѣтскою болѣзнью. Послѣ усиленной гонки въ течен³и дня, имъ и ночью даже не удавалось отдохнуть, тѣмъ болѣе, что клали ихъ на голыя доски. Забывшись сномъ, ребенокъ и не замѣчалъ, что онъ въ постели. А часовой ужь будитъ его, толкая ногою въ бокъ.

   - Ты, что-же это, рожа поганая, дѣлаешь? Не можешь выдти, куда нужно...

   - За что жь ты дерешься-то? пищитъ бѣдняга.

   - А нешто мнѣ охота отдуваться за тебя? Вставай, пойдемъ въ дежурному: пусть онъ видитъ твое безобраз³е. И снова толчокъ въ бокъ.

   - Охъ, не дерись! Я и то весь искалеченъ, сквозь слезы говоритъ мальчикъ.- Я ей-ей нечаянно... Мнѣ съ просонья причудилось...

   - А вотъ увидимъ, что тебѣ подъ розгами причудится. Идемъ.

   - Оставь меня пожалуйста, будь другъ. Я самъ не радъ....

   - Толкуй, толкуя! А вытирать до дежурнаго не позволю.

   - Миша! голубчикъ, родненьк³й, сжалься: не выдавай, пожалуйста, вчера только выдрали, сегодня опять.... Мальчикъ глухо завылъ.- Вѣкъ не забуду, промолчи только ради Бога, ради матери пожалѣй, отчаянно молитъ онъ часоваго.

   - А что дашь?

   - Да что-жь мнѣ тебѣ дать-то, коли у самаго ничего нѣтъ? Богу, на колѣняхъ, за тебя помолюсь....

   - Ну, братъ, врешь. Это я и самъ могу. А ты отстой вотъ остатн³я часъ на часахъ за меня.

   - Я и то рѣдкую ночь на часахъ не стою, рѣдкую ночь меня тридцать разъ не разбудятъ.... Я николи не высыпаюсь, позавчера вонъ... Слезы градомъ покатились изъ глазъ несчастнаго и онъ не могъ договорить начатой фразы.

   - Хнычь, не хнычь, а такъ не отстану! Либо порищу, либо часъ отстоять, выбирай любое. Тебѣ же добра желаю, дуракъ...

   Дѣлать было нечего. Хомутовъ одѣлся, взялъ въ руку какую-то тетрадку, вышелъ на средину, озлобленно плюнулъ и остановился.

   - Экая жизнь-то проклятая! Хоть бы сгинуть, что ли, поскорѣй; околѣть бы, право ну, а то вѣдь и погибели никакой Богъ не даетъ, Господи! пошли мнѣ смерть,

   Между тѣмъ бывш³й часовой раздѣвается и ложится спать, весьма довольный своею бдительностью.

   Въ другомъ капральствѣ, среди ночи, часовой соскучался. Да и какъ не соскучаться? всѣ спятъ, а онъ ходи тутъ, вамъ дуракъ. Хочется на комъ-нибудь зло сорвать. Подходитъ онъ къ одному изъ спящихъ мальчиковъ и безъ нужды будитъ его:

   - Антоновъ, а Антоновъ? Это ты грошъ-то далъ, чтобъ тебя не будить?

   - Я, ну я, отвѣчаетъ спрошенный, не открывая глазъ.- Не шали, пожалуйста, дай заснуть.

   - Спать-то ты себѣ спи на доброе здоровье. А щукъ не наловишь?

   - Да нѣтъ же, нѣтъ, отстань ради Христа.

   - То-то же, смотри, не обмани, не то обоимъ попадетъ.

   Часовой отходитъ на средину.

   - Антоновъ, а Антоновъ, снова пристаетъ онъ къ нему нѣсколько минутъ спустя.- Я вѣдь грошъ-то не даромъ съ тебя взялъ, а чтобъ будить, такъ вставай же братъ, вставай, да иди...

   - Да отстань ты отъ меня, не то ж, право, закричу.

   - Спи себѣ, спи любезный, и вѣдь пошутилъ.

   Часовой отправляется на свое мѣсто, Антоновъ засыпаетъ. Немного погодя часовой снова возлѣ него.

   - А не слыхалъ ли ты, другъ, кто изъ нашего капральства третьяго дни калачъ укралъ за магазинами?

   - А! чтобъ тебя черти побрали, да и съ калачемъ-то вмѣстѣ!

   - Ты, братъ, не ругайся, потому и вѣдь только спросилъ.

   - Да уйдешь ли ты, дьяволъ ты этак³й!

   - Уйду, с³ю минуту уйду, только вотъ что: грошъ-то ты вѣдь мнѣ далъ, чтобы тебя не будить. Карасей, смотри, не лови, не то худо будетъ; право, худо.

   И такъ продолжается до утра....

  

  

   Въ четвертомъ часу утра въ одну изъ комнатъ роты явился высок³й, сухопарый офицеръ, лѣтъ 50 на видъ. Это былъ ротный командиръ, капитанъ Таракановъ, наканунѣ дежурный по заведен³ю. По крику его "вставать!" кантонисты повскакали, одѣлись; началась суета, бѣготня.

   - По ротному ра-асчету, въ три шеренги стройся! командуетъ Таракановъ.- Головы не вѣшать, груди впередъ. Стой-ка! На право. Рота поворачивается.

   - На три шага дистанц³я, тихимъ учебнымъ шагомъ въ три пр³ема ра-а-азъ, ра-а-азъ! Не вертѣться: заморю на ногѣ. Дв-в-ва... тр-р-ри. Тихимъ шагомъ мар-ршъ! Рота маршируетъ, а Таракановъ даетъ тактъ, хлопая въ ладони и приговаривая: разъ-два-три, разъ-два-три! Рота моя, слушай меня, разъ, два-три. Налѣво кругомъ маршъ! разъ-два-три, рота моя, слушай меня. Стой!.. ва-фронтъ! Рота выполняетъ.

   - А кто у тебя, Сидоровъ, ротный командиръ?

   - Господинъ капитанъ и кавалеръ Макаръ Миронычъ Таракановъ, ваше благородье.

   - Врешь, болванъ, не Макаръ, а Макар³й: такъ и въ святцахъ напечатано.

   - Виноватъ, ваше благородье.

   - Виноватъ не виноватъ, а морду все равно расквашу на память. Титулъ мой не забывать, говоритъ онъ, отпуская Сидорову оплеуху.- Въ службѣ къ отвѣту всегда быть готовымъ; днемъ ли, ночью ли что спрошу - одно и то же: служба дѣло великое, слышите - великое!

   - С