Москвин П. - Невольная преступница

nbsp;  - Это пройдет... Я... я шел, устал...

   - Откуда же ты шел?

   - Я на мельницу ходил.

   - На мельницу? - удивилась Наташа.- Зачем же?..

   - Так нужно, Натальюшка, нужно было...

   - Ну теперь я понимаю... Мельница проклятая, ты что-нибудь увидал там страшное и испугался, голубчик...

   - Услыхал, а не увидал.

   - Услыхал! Что же такое услыхал ты?

   - Страшные, ужасные слова.

   - Да что такое! Говори, Николушка! Испугал ты меня!

   - Услыхал я... Ох, и вымолвить страшно!.. Язык не поворачивается...

   - Не страшись, все говори.

   - Видишь ли, Натальюшка, услыхал я... что будто у тебя был любовник и что ты...

   Бедняга Николушка остановился: тяжело было ему говорить. Молодая девушка переменилась в лице.

   - Я... Натальюшка, не верю, не верю тем словам ужасным. А они вот что говорят: будто ты полюбовника своего задушила...

   - Вот как... Теперь мне нетрудно догадаться, кто сказал тебе это и кто меня, неповинную, опорочил.

   - Да я не верю, Натальюшка, не верю.

   - Злодей Мишка Гнусин, тятенькин приказчик, очернил меня... И ты, ты, Николушка, поверил моему лютому врагу? - с упреком и со слезами проговорила Наташа.

   - Я, Натальюшка, не поверил.

   - Нет, нет, поверил... Если бы наоборот, то и не был бы таким встревоженным. Ну, Николай Степанович, не гадала я и не чаяла, что ты первого встречного слушаешь, чего бы он ни наговорил на меня.

   - Натальюшка, да, право же, я не верю!

   - Знай, Николай Степанович! У тятеньки служил в сидельцах молодой, красивый парень, Василием его звали... Скрывать от тебя не стану, полюбила я Василия, и он меня крепко полюбил... Тот злодей, завистник, которого видел ты на мельнице, подслушал как-то наш разговор и, приукрасив, тятеньке моему пересказал... Посердился тятенька и на меня, и на Васю, а потом решил открыть Василию в Москве рыбную торговлю да меня за него выдать... Пред отъездом пришел ко мне проститься Вася, крадучись... На грех тятенька в горенку ко мне пожаловал... Васю-то с Дуняшей мы и спрятали под перину, а тятенька возьми да и присядь на нее...

   Наташа смолкла, тяжело ей было вспоминать, да и слезы мешали говорить.

   - Натальюшка, голубка, тяжело тебе говорить, лучше не надо, в другой раз доскажешь,- с участием промолвил Мешков.

   -- Нет, уж если начала, то надо и заканчивать... Нужно же мне оправдать себя в твоих глазах!

   - Да зачем?.. Какое еще оправдание? Я и так верю тебе, моя голубка.

   - Нет, нет, слушай... Вася задохся под периной... Когда тятенька ушел из моей горенки, Василия из-под перины вынули мы мертвым...

   - О, Господи!.. Какой грех-то случился!.. Голубушка, Натальюшка, не надо больше, не говори!..

   - Нет уж, дослушай, а там и суди меня по моим делам, чего я стою... Вот того злодея, что видел ты на мельнице, мы и позвали с Дуней: упросили его спасти нас из беды, похоронить Василия. Взялся злодей, Мишка Гнусин, похоронить... В саван обрядили мы Васю, и в реку мертвое его тело бросил Гнусин... Что было у меня денег, я все отдала Гнусину... Потом все драгоценные вещи ему передала... И все ему, злодею, погубителю, было мало... Тогда я воровать начала...

   - Натальюшка!..- с ужасом вскрикнул Мешков.

   - Слушай, слушай... Стала я из отцовского сундука воровать деньги и отдавать их Гнусину, чтобы молчал он. И с той поры я в его руках; делает он, злодей, со мною, что хочет...

   - Теперь уж больше его власти нет над тобою. Я защитить тебя сумею... И молчать злодея заставлю силою!..

   - Постой, постой! И после того, что я рассказала тебе, ты от меня разве не отказываешься?..

   - Никогда!.. Одна смерть разлучит меня с тобой!..

   - Стало быть, ты не веришь, что я полюбовница Василия была?..

   - Не верю!..- твердым голосом ответил Мешков.

   - И не верь, Николушка, не верь... Любила я Василия, и только...

   - А теперь меня любишь... Не так ли, голубка моя?

   - Люблю я тебя, Николушка, крепко люблю, а все же под венец с тобою идти мне не след...

   - Как не след?..- испуганно воскликнул Мешков.- Что ты говоришь, Натальюшка?

   - Правду, милый, говорю... Тебя я не стою... Женись на другой девице, а я - воровка... Меня забудь!.. Поезжай домой, в Москву, там и выбери себе суженую по сердцу... А меня, говорю, забудь... Сам посуди: разве Гнусин оставит меня в покое? До венца с тобой он меня не допустит... Он, злодей, так сделает, что меня из церкви прямо в острог отправят... За тем он, проклятый, и приехал из Астрахани... Нет, Николушка, теперь нашей свадьбе не бывать!..- захлебываясь слезами, дрожащим голосом проговорила злосчастная девушка.

   - Натальюшка!.. Тебя я не оставлю, не покину в несчастье... Я много, много денег дам твоему злодею и тем молчать его заставлю...

   - Деньги он с тебя возьмет, а все же будет помехою нашему счастью и опять угрозою станет выманивать их... Как повенчаемся мы, так оба под страхом будем... Теперь я хоть одна страдаю, а тогда мы оба станем... До того злодей Гнусин доведет тебя, что будешь ты клясть себя за женитьбу на мне... Вот и говорю тебе: откажись от меня, забудь меня, несчастную!..

   - Никогда, говорю!.. Одна смерть разлучит меня с тобой!.. Злодей Гнусин мне не страшен... Я сумею заставить его молчать!.. Завтра я поговорю с ним. А если он не согласится, то добром я с негодяем не закончу!

   - Себя побереги, голубчик...

   - Что мне беречь себя?.. Для кого и для чего? Теперь мне все равно... Ты под венец со мной идти не хочешь, а без тебя мне не жить на белом свете. Тебе тяжело, да и мне нелегко...

   - Ну, полно, Николушка, полно... Может, удастся тебе урезонить Гнусина и тогда...

   - Что "тогда", моя голубка, что? Договаривай...

   - Тогда я не прочь с тобой и под венец...- задумчиво ответила Наташа.

   - Мне, голубка, этого только и надо... Надейся, я все улажу, все устрою... И рука об руку пойду я с тобой в новую жизнь, счастливую! - И, крепко поцеловав невесту, Мешков оставил ее девичью горенку.

   "Милый, хороший... Ты все надеешься на счастье... А счастью нашему не бывать... Злой человек разлучает нас! - задумалась Наташа.- Что же мне теперь делать? Как батюшке сказать, чтобы он нашу свадьбу отложил? А к свадьбе все, все готово... Теперь о том и думать нечего!.. Надо выждать, может, Михалка куда уедет, скроется из города... А может, Николушке удастся золотом молчать его заставить?.. Подожду до завтра... И что-то будет? Хоть бы скорее время шло!.. С Дуней надо посоветоваться, с ней поговорю".

   И вот Наташа позвала к себе преданную Дуню и передала ей весь свой разговор, происшедший с женихом.

   - Напрасна твоя робость! Разбойник Гнусин нас с тобой горазд пугать, а Николая Степановича не посмеет... Твой суженый - орел... Гнусину ли с ним сладить?- выслушав рассказ, ответила ей Дуня.- Вот завтра Николай Степанович уладит с Гнусиным, а там завтра же снарядим мы тебя под честной венец.

   - Так ли, Дунюшка, так ли? Ты все меня утешаешь...

   - Я правду говорю... Теперь есть кому тебя защитить, есть кому вступиться, Михалке придется плохо.

   - Ну и то молвить: что будет, то и будет! От своей судьбины ни уйти, ни уехать,- уже спокойным голосом промолвила Наташа.

   - Вот и давно бы так, моя голубушка! Эй, девицы красные, идите сюда, станем величать нашу княгиню Наталью Ивановну с князем молодым с Николаем свет Степановичем! - приотворив дверь, громко позвала Дуня подруг своей госпожи.

   И скоро радостная песня величальная раздалась в девичьей горенке красавицы Наташи.

  

  

   Мешков вполне успокоенным вернулся от невесты, подозрения на свою сердечную любушку у него как не бывало. Опять счастьем и радостью наполнилось его молодое сердце, еще не тронутое житейскими бурями.

   - Батюшка, родименький, как я счастлив! - сказал он своему отцу, целуя у него руку.

   - Вижу, Николушка, вижу, что счастлив! Я говорил тебе, что здесь найдешь свое счастье, вот так и вышло по-моему.

   - Да, да, батюшка, все правда.

   - Еще один день, и твоя свадьба, Николушка... Ты вступишь в новую жизнь, у тебя будет жена молодая, пригожая... И заживешь ты с нею в любви да согласии. В ту пору меня, старика, не позабудь,- печально промолвил старик Мешков.- Теперь ты, сынок, весь мой, безраздельно, а когда женишься, станешь женин, будешь ее одну любить... Да, да, так по Писанию: "Оставит человек отца и прилепится к жене своей".

   - Пока я жив, до тех пор и любить тебя не перестану.

   - Добрый ты сын, Николушка, добрый.

   - Таким я останусь навсегда. Только вот, батюшка, сам не знаю, что со мною происходит? На сердце станет у меня то весело и радостно: кажись бы, обнял всех, и друзей и недругов расцеловал бы... А то вдруг сделается скучно-скучно, так бы и заплакал... С чего это, батюшка?

   - А вот, сынок, справишь свою свадьбу, и как рукой снимет твою тоску и скуку.

   - Так ли, батюшка? Предчувствие у меня есть...

   - Какое предчувствие?

   - А такое, батюшка, что не бывать добру, не бывать и моему счастью, не быть мне мужем Натальюшки.

   - Что за мысли, сынок!..

   - А помнишь, родимый, слова юродивого? Помнишь, Божий человек сказал: "Не к свадьбе готовьтесь, а к похоронам"?

   - Мало ли что говорит юродивый, понять его трудно. И к кому эти слова относятся, кому он смерть предрекает?

   - А если мне, батюшка? Ведь сердце у меня замирает, родимый.

   - Николушка, да что с тобой? Ты и в самом деле какой-то непонятный, чудной: то тебе весело и радостно, то ни с того ни с сего тосковать и горевать учнешь... А ты, сынок, брось свою тоску, развей ее, постылую, по ветру... Не время теперь тосковать... К честному венцу готовься, к большой радости.

   Николай Степанович не слыхал утешительных слов отца, он весь предался размышлению: идти ли ему опять на мельницу или не ходить?

   "Надо идти, надо наказать злодея и заставить его взять назад свой донос! Да, да, я заставлю его раскаяться в своих словах... Бояться его мне нечего... На всякий случай пистоль с собою прихвачу..."

   И он, решив идти на проклятую мельницу, стал собираться.

   - Куда ты, сынок? - спросил у него отец.

   - Прогуляться по городу хочу, родимый.

   - День-то нонче куда морозен; смотри не ознобись, теплее одевайся.

   - Небось, не замерзну. Я скоро вернусь.

   Молодой Мешков тайком от отца засунул пистолет за пазуху, вышел из горницы и направился к мельнице.

  

  

   Прошло часа три после описанного разговора старика Мешкова с сыном, а Николай Степанович домой все не возвращался. Его отец стал сильно тревожиться.

   "Уж не случилось ли чего лихого с сынком, что он так долго домой не идет? Больно морозно на дворе: уж не замерз ли? Долго ль до греха? Говорил: одевайся теплее! Не послушал, в одном полушубке пошел. Впрочем, где замерзнуть? Ведь кровь молодая! Не пошел бы на грех Николушка за город... Не напал бы там на него лютый зверь... Теперь волков голодных много, целыми стаями ходят... Помилуй Бог!.."

   Таким тревожным размышлениям предавался Степан Егорович, поджидая возвращения своего сына.

   Но вот прошел еще час, другой... Стало темнеть; вот и совсем смерклось. А молодой Мешков все домой не возвращался. Степан Егорович от тревоги сам не свой, отправился в дом своего свата, Осокина, думая, не у невесты ли сидит Николушка. Но там его не было.

   Иван Семенович и Наташа стали гоже тревожиться, когда услыхали, что Николушка куда-то ушел давным-давно.

   - Хотел скоро быть, а и посейчас домой не возвращался. Думаю, уж чего недоброго не случилось ли с ним?..- с большою тревогою в голосе промолвил Мешков.

   При этих словах Наташа изменилась в лице, куда и веселье у нее девалось.

   - А куда он пошел-то? - спросил Иван Семенович.

   - Пройтись, прогуляться по городу.

   - И гуляет часов пять?

   - Пожалуй, и больше,- со вздохом ответил Степан Егорович.

   - Город большой, незнакомый: уж не заблудился ли Николушка? - задумчиво произнес Осокин.- Надо разыскивать, коли так!

   - Окажи милость, Иван Семенович, помоги, а я уж так расстроился, что и не знаю, к чему руки приложить.

   - Расстраиваться и тревожиться пока еще нечего. Может, зашел куда Николушка, ну и засиделся.

   - Да куда ему зайти?

   - Не пошел ли он на мельницу? - тихо проговорила Наташа, тоже сильно встревоженная.

   - На какую? - спросил у нее Иван Семенович.

   - На запустелую, батюшка.

   - Да зачем он туда пойдет!

   - Мы с Николушкой раз кататься к мельнице ездили, так не туда ли он пошел? Местность ему уж больно приглянулась.

   - А может быть... Я прикажу, сватушка, коней заложить, мы с тобой туда и поедем,- сказал Осокин.

   - Меня, батюшка, с собой возьми.

   - Зачем? Со сватом мы вдвоем отправимся, а ты, Натальюшка, жди нашего возвращения да прикажи нам закусочку сготовить.

   Наташа не стала настаивать и печально наклонила свою хорошенькую головку.

   Скоро тройка лихих коней была подана к крыльцу дома Осокина, и оба старика сели в расписные сани. Кучер тряхнул вожжами, кони понеслись по городским улицам и скоро выехали за город, на дорогу к проклятой мельнице.

   Вот и сама мельница; все такая же неприглядная, наводящая как-то невольно тоску на сердце. Старики увидели, как юродивый Иванушка, стоя на коленях, склонился пред каким-то человеком, лежавшим на снегу, проворно вышли из саней и приблизились... Невольный крик ужаса и скорби вырвался у них из груди. Пред ними, распростертый, с мертвенно-белым лицом и страшно зияющей раной в груди, лежал Николай Степанович. Юродивый старался тряпицею унять кровь, сочившуюся из раны.

   - Николушка, Николушка, сынок мой любимый! - застонал старик Мешков.

   Опустившись на колени пред смертельно раненным сыном, он целовал его, омывал отцовскими слезами лицо и голову, нежно называл ласкательными именами, гладил по кудрявым волосам.

   Но Николай Степанович не слыхал и не видал ласк своего любимого отца, лежа на мерзлом снегу без памяти, с закрытыми глазами.

   - Будет, родной, Степан Егорович, будет, успокой себя хоть на малость!.. Пособи мне Николушку в сани уложить и скорее свезти ко мне в дом. Может, нам и удастся спасти его от смерти. Знахарей позовем, лекарей самых искусных из Москвы выпишем... Может, его рана и несмертельна,- дрожащим голосом проговорил Иван Семенович, едва сам удерживаясь от горьких слез при взгляде на смертельно раненного.

   И вот два старца с помощью юродивого, который тихо напевал: "Святый Боже, помилуй нас", дрожащими руками положили почти безжизненное тело несчастного Николая Степановича в сани и тихо повезли в город. Сами они, безмолвно понуря свои седые головы, убитые горем, пошли около саней, а юродивый Иванушка, усевшись рядом с Николушкой, придерживал его.

   - Тезка, а тезка! - позвал юродивый Осокина.

   - Что, Божий человек? - откликнулся тот.

   - Ты что головушку повесил? Видно, жаль зятя Николу? А ты его, Ваня, не жалей... Он прямо в рай... Нам с тобою там не бывать, нас туда не пустят, не с нашим рылом в рай-то... Николу пустят, его душа безгрешная...

   - Скажи, Божий человек, кто злодей? У кого не дрогнула преступная рука подняться на моего сына злосчастного? - спросил Мешков у юродивого.

   - Мишка, Мишка, его дело,- нараспев ответил юродивый.

   - Какой Мишка?

   - Мишка-медведь... Сам захотел меду, Мишка-медведь любит мед...

   - Иван Семенович, юродивый намекает на медведя... Может, правда, медведь напал здесь на моего сына? - произнес Мешков.

   - Нет, Степан Егорович, рана на груди у него не от когтей. По всему видно, какой-нибудь злодей ножом ударил в грудь Николушку.

   - Но кто же, кто? Неужели разбойник напал на него среди бела дня?

   - Если разбойник, то ограбил бы, снял бы с Николушки полушубок дорогой, а тут, видишь, на нем ничего не тронуто, все цело.

   - Так кто же? Где искать злодея? Кому отместку учинить? - как-то с болью вырвалось у несчастного отца.

   - Господь укажет... Безвинно пролитая кровь Николушки вопиет к Богу... И Бог воздаст злодею по делам его,- каким-то возвышенным голосом произнес Иван Семенович.

   По дороге юродивый, хоть и двусмысленно, но все же рассказал старикам, что сам незадолго до их приезда на мельницу пришел туда и, увидав умирающего Николушку, попытался остановить кровь, прикладывая к ране тряпку.

   - А кровь-то меня не слушает, знай себе идет... Я и снегом, и тряпицею... Ничего не помогает.

   - Убийцы нечестивого ты не видал, Божий человек? - спросил Иван Семенович.

   - Убийцу Каина, что убил брата Аваля?.. Да они оба на луне, тезка... Подожди, вот она засветит, ты и увидишь убийцу Каина... Кровь христианская не пропадет даром... Убивец найдется, да, да... Святый Боже, помилуй нас!.. Вот, Ваня, говорил тебе: не пироги готовь, а блины... Не послушал, не послушал... Пеки теперь блины, вари кутью, пой вечную память... Никола готовился к венцу, а попадет в домовину... Ничего, тезка, не поделаешь, все там будем... А Мишку-медведя Бог покарает. И сколько крови-то, сколько крови!.. Боюсь, боюсь, захлебнусь... Ай-ай... Помилуй Бог!

   Застонав, юродивый быстро выпрыгнул из саней и бросился бежать обратно к проклятой мельнице.

   Предсказание его сбылось: молодой Мешков нашел там свою погибель.

  

  

   Не ходить бы Николаю Степановичу на мельницу - остался бы он невредим и с Наташей обвенчался бы. Но, видно, такая судьбина злая выпала на его долю. Судьба привела его на проклятую мельницу, и эта же судьба уложила его в сырую могилу.

   Хоть и было у Мешкова предчувствие, но он не придал ему большого значения. Николаю Степановичу хотелось еще раз увидать доносчика и заставить его раскаяться, признаться, что облыжно, по злобе наговорил он на Наташу и что она ни в чем не виновна. А на мельнице давно поджидал его злодей Гнусин. У него был подлый замысел: если Николушка не пойдет с ним на соглашение и не откажется от Наташи, убить его.

   - А, ты здесь? - проговорил Мешков, увидя Гнусина.

   - Я давно жду тебя,- мрачно ответил ему Михалка.

   - Ну, доносчик, что скажешь?

   - Я жду, что ты мне скажешь.

   - Изволь, скажу: ты - злой клеветник и завистник, ты из зависти оклеветал мою невесту, ни в чем не повинную... За твой предерзкий поступок надо бы предать тебя суду.

   - Вот как! Что же, тащи меня на суд! Судьям-то я и доложу, как твоя невеста задушила своего полюбовника Ваську.

   - Нет, ты не сделаешь этого!

   - Иль ты мне, купеческий сын, запрет положишь?

   - Да, я! Я заступлюсь за свою суженую, голубку чистую, и порочить ее тебе, злодею, не дозволю! - запальчиво проговорил Николай Степанович.

   - Так, стало быть, ты от нее не отказываешься?

   - Отказаться от Натальюшки? Да ты совсем рехнулся, парень! Завтра наша с ней свадьба.

   - Этой свадьбе не бывать!.. Про то я вчера тебе сказал , и теперь повторю. Не срами себя и не губи Наташи. Ты под венец с ней поедешь, а я в суд на нее с доносом.

   - Ответь, злой человек, что тебе надо? За что ты губишь Натальюшку и меня? Может, денег? Я дам тебе сколько хочешь.

   - Денег мне не нужно.

   - А что же тогда? Что?

   - Твою невесту... Она должна быть моею, если не женой, то полюбовницей.

   - Злодей!

   - Ничего, я добьюсь!..

   - Замолчи, замолчи, разбойник, негодяй! - И Мешков собрался вынуть из-за пазухи пистолет.

   Но Гнусин первым, как зверь, кинулся на несчастного Николая Степановича; в его руках сверкнул нож, и Мешков, смертельно раненный в грудь, зашатавшись, упал на снег.

   - Хитер ты, а я хитрее. Ты только подумал убить, а я уже убил. Пеняй на себя, сам на нож полез! - совершенно спокойным голосом проговорил злодей Гнусин, а затем так же спокойно выдернул из раны Николушки окровавленный нож и вытер полою своего полушубка.

   Мешков был без памяти. У Гнусина не дрогнуло сердце еще и ограбить свою жертву: запустив руку в карман Николушкиного полушубка, он взял все его деньги, а также и пистолет.

   - И эта штука пригодится. Ишь, догадлив: на мельницу-то пришел с запасом! Ну, прощай, лихом меня не поминай,- со злобною усмешкой произнес Гнусин и быстро зашагал по дороге в город, оставив еле живым злополучного Николая Степановича.

   Гнусин был уверен, что рана, нанесенная им молодому Мешкову, смертельна, и не ошибся: последний был близок к могиле, часы его жизни были сочтены. Он умер бы тут, на мельнице, если бы не пришел вовремя Иванушка юродивый, оказавший умирающему помощь. Остановив кровь, он продлил часа на два, на три жизнь Николая Степановича.

   Когда лошади с умирающим молодым Мешковым въезжали в город, попадавшиеся на улицах знакомые Ивана Семеновича, с большим удивлением посматривая на скорбную процессию, спрашивали Осокина:

   - Что это значит? Кого везут в санях?

   - Зятька своего нареченного везу еле живым; не знаю, довезу ли и до дому, - глотая слезы, отвечал Иван Семенович.

   - Да что с ним содеялось?

   - Какой-то злодей ножом в грудь ударил Николушку на проклятой мельнице...

   - Да кто же, кто дерзнул убийство свершить?

   - Ведомо то одному лишь Богу.

   И сани ехали далее, пока не достигли дома Осокина.

   - Господи, что с моею дочкой-то будет?.. Что будет, когда она увидит умирающим своего жениха? - с глубоким вздохом промолвил Иван Семенович.

   - Надо бы не вдруг оповестить, а то можно смертельно напугать ее,- заметил старик Мешков.

   - Все равно, узнает же когда-нибудь Натальюшка: не нынче, так завтра.

   - Ох, Иван Семенович, начнет твоя дочка плакать да причитать! И ей, сердечной, горько будет, и нам с тобою тоже...

   - Что же поделаешь, Степан Егорович? Терпеть надо. На все воля Божья.

   Как только въехали сани во двор купца Осокина, так бедная Наташа, накинув на плечи шубейку, выскочила навстречу. Она думала, что отец привез живым и невредимым ее жениха желанного. На дворе было совсем темно. Наташа сразу не разглядела, что в санях, и спросила, обращаясь к старикам:

   - Привезли Николушку?

   - Привезли,- тихим, дрожащим голосом ответил дочери Иван Семенович.

   - Да где же он? Николушка, где ты?

   Молодая девушка думала услыхать ответ милого ее сердцу человека. Но ответа не было - Николай Степанович лежал в санях безгласен.

   Наташа быстро подбежала к саням; сразу поняла все, и страшный не то крик, не то стон вырвался у нее из груди:

   -- Умер!.. Умер!.. Мой милый, мой желанный!

   - Не умер, Натальюшка, а жив еще. Не кричи и не плачь! Не испугай Николушку!

   - Батюшка, батюшка, да что же это? Что с Николушкой? Что с ним содеялось?

   - Натальюшка, родная, говорю, поудержись маленько! Дай нам Николушку в горницу внести!

   - Он убит... убит... Видно, Николушку на мельнице убили?.. Да что же, батюшка, ты молчишь?

   - Не убит, а только ранен.

   - Ранен? Кто злодей? У кого поднялась рука на Николушку? Да зачем я спрашиваю? Ведь я знаю, знаю, кто убил моего милого жениха... Знаю, и отместку ему я учиню...

   - Знаешь? - в один голос спросили у Наташи старики.

   - Да, да... Знаю, кто убивец нечестивый, кто отнял у меня суженого...

   - Кто же он, Натальюшка, кто? Скажи?- спросил Иван Семенович.

   Но ответ замер на губах красавицы: ее горе было так велико, что она не вынесла его и замертво упала на руки своего отца, вовремя успевшего подхватить дочь.

   Осокин позвал выбежавших на двор подруг дочери, с их помощью перенес Наташу в ее девичью горенку и стал около нее хлопотать, приводя в чувство.

   Когда стали снимать с саней Николая Степановича, он жалобно застонал. Это был последний его стон. Его перенесли в дом и положили на диван в той горнице, где он еще несколько часов назад сидел рядом со своей сердечной суженой, веселый, радостный. Не приходя в сознание, он тихо скончался, как только внесли бедного в горницу.

   Горе его старика отца было неописуемо. Сперва плакал Степан Егорович, а теперь слез как не бывало: он словно застыл, замер в своем горе, в своем отчаянии.

   Скоро Николай Степанович, обмытый и прибранный, лежал на столе под образами; его красивое лицо было спокойно, улыбка замерла на губах.

   Скитница Марьюшка, все еще гостившая в доме Осокина, тихим, трогательным голосом, прерываемым слезами, стала читать по новопреставленном рабе Николае псалтырь.

   Благодаря тщательному уходу, Наташа пришла в себя; только не скоро она совсем опомнилась, не знала и не понимала, что с нею, с чего она захворала. Наконец ей осторожно сказали причину ее беспамятства.

   - А что Николушка, жив? - тихо спросила молодая девушка у окружающих.

   - Крепись, дочка милая, крепись... И покорись воле Божьей! - заливаясь слезами, промолвил Иван Семенович.

   - Стало быть, умер... умер?.. Так пустите меня к нему, к Николушке, я... я хочу видеть его, хочу помолиться и поплакать около моего жениха, моего друга милого...

   - Дитятко мое, ты больше встревожишь себя. Повремени немного, поправься! - со слезами проговорил дочери Осокин.

   - Нет, батюшка, я пойду... Взгляну на Николушку - и мне полегчает. Только ноги вот плохо идут, подкашиваются. Подружки милые, пособите, проводите меня к Николушке.

   Наташа с мертвенно-бледным лицом с помощью подруг и своей сенной девушки направилась в горницу, где находилось безжизненное тело ее жениха. Не спеша подошла она к столу, на котором лежал труп, истово положила три земных поклона и стала говорить голосом, прерываемым рыданиями:

   - Милый друг, Николушка, сердечный мой... Куда это ты собрался? В какой путь-дороженьку так принарядился? Не близок твой путь, далека дорога! Что же один ты едешь? Меня забыл, с собой не взял. Возьми меня, голубь мой белый, возьми, не оставляй, не покидай?.. Ведь я - твоя невеста... Зачем же бросаешь меня здесь, на земле, мучиться? Пожалей меня, сердечный друг, пожалей меня, несчастную, бесталанную! Батюшка, смотри, смотрите и вы все: Николушка ведь жив, жив! Вон, вон он шевелит губами, что-то сказать хочет! Чу, слышите, люди добрые, слышите? Мой жених заговорил, он рукою меня манит, с собой меня зовет! Пойдем, милый, убежим на край света белого, убежим от людей, от зла! - И крепко прильнула Натальюшка к холодным, посинелым губам своего погибшего жениха.

  

  

   Николая Степановича Мешкова с честью отпели и похоронили на монастырском погосте. Отпевал его архиерей; вся городская знать была на похоронах погибшего, даже сам губернатор. Все жалели молодого красавца, не одна слеза выкатилась из глаз у собравшихся на его похороны.

   Целые толпы народа стояли у ворот Осокина, а также по всем улицам, где должны были нести покойника.

   Наташа, эта девица-вдова, в глубоком трауре шла за гробом своего жениха. О, как она переменилась за это время, как побледнела и похудела! Ее вели под руки Дуня и Марьюшка. Она не плакала - слезы не облегчали ее душевного страдания, она как бы замерла, застыла в своем страшном горе. У нее не хватало слез выплакать его.

   - Натальюшка, голубушка, хоть бы ты поплакала, все бы тебе легче стало, сердечная моя! - так советовала своей убитой горем племяннице старица-игуменья Феофания.

   - А где же слез взять, тетушка-матушка? Да и слезами не выплакать мне своего горя, никаких слез на то не хватит,- с глубоким вздохом ответила девица-вдова.

   - Знаю, племяннушка, знаю, сердечная: твое большое горе, пожалуй, слезами не выплачешь, но все же береги себя от отчаяния. Отчаиваться большой грех. Надо, Натальюшка, покориться воле Божией. И не слезами поминать своего жениха, а молитвой.

   В продолжение всего отпевания молодого Мешкова Наташа крепилась: не слышно и не видно было ни причитаний, ни слез ее. Но когда настало время закрыть навсегда гроб крышкою, ужасный, нечеловеческий стон вырвался из надорванной душевными муками груди молодой девушки. Пронесясь по церкви, он заставил вздрогнуть всех находившихся на отпевании, а Наташа судорожно забилась на гробе своего жениха.

   Больших усилий стоило оттащить ее от гроба. Наташа была словно без памяти. А когда стали опускать гроб в могилу, она, если бы вовремя не схватили ее, бросилась бы и сама в могилу следом.

   И вот на монастырском погосте вырос свежий могильный холмик. Под ним нашел свое вечное упокоение несчастный Николай Мешков. Скоро все разошлись. Опустело кладбище, только Степан Егорович Мешков, несмотря на мороз и вьюгу, стоя на коленях около могилы своего единственного сына, усердно молился за его душеньку безгрешную.

  

  

   Со дня смерти молодого Мешкова прошло уже шесть недель.

   В доме Осокина справили по нем сорочины. Скитница Марьюшка, читавшая псалтырь по душе Николая Степановича день и ночь, попеременно с другими скитницами, получив за это щедрую милостыню и большой вклад в обитель от Степана Егоровича, уехала вместе со старицей-игуменьей в свой скит.

   Старик Мешков, ходивший ежедневно в течение шести недель на могилу сына и служивший по нем панихиды, тоже стал собираться в Москву.

   - Погостил бы, друже! Куда спешишь? - оставлял Иван Семенович своего гостя.

   - Будет, погостил! Сорочины по Николушке справил, теперь и домой пора.

   - Хоть еще немного останься, Степан Егорович.

   - Ох, нагостился! Приехал я, Иван Семенович, к тебе вдвоем с сыном, а домой вернусь один. Сынка милого в сырую могилу здесь уложил.

   И старик Мешков заплакал тихими слезами.

   - Что делать, друже мой? Видно, такова его судьбина.

   - Собираясь сюда, в Нижний, думал я вернуться в Москву не вдвоем с сыном, а втроем, с невестушкой любезной, твоей дочкой. Да не судил Господь! Думал-гадал я порадоваться на сыновнее счастье, а вместо счастья-то судьба-злодейка наделила меня на старости лет, на закате жизни горем лютым.

   - Что поделаешь, Степан Егорович, терпеть надо! Тебе тяжело, да и мне нелегко,- с глубоким вздохом промолвил Осокин.

   - Что говорить, легко ли... И твоя скорбь, Иван Семенович, не малая.

   - Гляжу я на дочь, и у меня сердце кровью обливается, как в эти шесть недель извелась она, иссохла вся! Ведь краше в гроб кладут. Болеет она и душою и телом.

   - Правда, правда, и не узнать стало Натальюшки,- согласился старик Мешков.

   - В скит, к тетке, игуменье, просится Наташа; вишь, постриг принять решила. Отговариваю я дочку, прошу ее прежде схоронить меня, она же просится теперь отпустить! А мне расстаться с ней больно тяжело.

   - Знамо, не легко!

   - Ведь одна у меня дочка-то, в ней одной моя радость.

   - Как же ты решил, Иван Семенович?

   - Стану дочь уговаривать, а если она будет настаивать, то отпустить придется: может, в обители святой утешение она себе получит.

   - Так, так, Иван Семенович, не иди супротив этого дочернина решения, не отвлекай ее от святого дела! А что, друже, убийца, который сына у меня отнял, все еще не найден? На след его, злодея, все не напали? - меняя разговор, спросил Мешков.

   - Нет еще! Вчера я был у губернатора, просил его, подлеца, изловить...

   - Ну, что же губернатор?

   - Сулил принять все меры к розыску злодея, всех сыщиков поставить на ноги... Я со своей стороны награду обещал выдать тому сыщику, который убийцу Николушки найдет.

   - И от меня, Иван Семенович, обещай. Больно хочется мне узнать, за что злодей отнял у меня сына...

   - И губернатор дивуется, кто и за что убил твоего сынка... Если бы грабитель или разбойник, то донага раздел бы Николушку.

   - А все же карманы у сынка пообчистили: денег с ним было немало...

   - Разве у Николушки с собою были деньги?

   - Были, да много так... Сыну в деньгах я никогда не отказывал, брал он сколько хотел.

   - Может, вызнал какой-нибудь злодей, что у твоего сына деньги с собой, да и прихлопнул его?

   - Все может быть.

   - Юродивый убийцу Мишкой называл,- задумчиво промолвил купец Осокин.

   - Помню, помню... Точно, Божий человек говорил про Мишку. Только ведь это он на медведя намекал.

   - Убийцу, что извел твоего сынка, наверное Михайлой звать... Божий человек зря говорить не станет... Вот и думаю я, Степан Егорович, не совершил ли убийства прогнанный мною приказчик, Михалкой его звать, по прозвищу Гнусин,- тихо промолвил купец Осокин.

   - Да за что станет он убивать моего сына? Разве что злое Николушка ему учинил? Ни я, ни покойный мой сын и в глаза ни разу не видали твоего приказчика. Может, Иван Семенович, у тебя есть улики какие-нибудь против Гнусина?

   - Никаких улик у меня нет, друже. Если бы хоть малая была у меня в руках, я бы давно его в острог отправил. Может, я и понапрасну подозреваю Гнусина. Кто знает? Ведь человеческой души не постигнешь.

   - Это так... Известно, можно и облыжно подумать на невинного человека...

   На другой день после этого разговора старик Мешков, простившись с Иваном Семеновичем и Наташей, уехал в Москву. Напоследок он сходил на могилу сына и долго там плакал и молился. Горе старика было неутешным.

  

  

   Наташа была уверена, что убийство ее жениха совершено не кем другим, как Михайлой Гнусиным: ей было хорошо известно, что молодой Мешков пошел на мельницу для того, чтобы наказать Гнусина, заставить его раскаяться в своих словах, позорящих ее девичью честь.

   - Это он, злодей Мишка,- убивец нечестивый! - говорила Наташа на другой день после похорон своей горничной Дуне.

   А Гнусин, совершив преступление, чтобы не навлечь на себя подозрения, скрылся из Нижнего Новгорода.

   - Он, подлец, он... Окромя него, некому! - соглашалась со своей молодой госпожой Дуня, тоже нисколько не сомневавшаяся, что убил молодого Мешкова Гнусин.- То-то в городе его, убийцы нечестивого, не видно. Знает кошка, чье мясо съела. Вот бы у меня не дрогнула рука по самую рукоятку вонзить ему нож в горло!

   - Что я за несчастная! И знаю, кто совершил убийство, а сказать про то не могу, ведь Гнусин сейчас же выдаст меня, терять-то ему будет нечего. А как мне хотелось бы послать его на суд, на казнь.

   - От суда и от казни он не убежит. Господен гнев и суд людской Гнусина настигнут. За пролитую кровь он своей кровью расплатится, а тебе, Натальюшка, уличать его не след, озлоблять его не надо...

   - Уж куда мне! Пусть он меня не трогает, не мучает, а то ведь опять начнет тиранить.

   - Теперь он не посмеет и глаз к нам показать,- проговорила Дуня, успокаивая свою госпожу.

   Но она ошиблась. По прошествии некоторого времени, когда убийство молодого Мешкова стало мало-помалу забываться, и бесполезные поиски убийцы тоже стали менее энергичны, в Нижнем Новгороде опять появился Гнусин, начав по-прежнему пьянствовать и безобразничать в кабаке "Облупа", соря деньгами направо и налево.

   Целовальник Парфеныч с честью встречал такого тароватого гостя и сам с ним бражничал.

   Однажды Парфеныч тихо, но значительно сказал Гнусину:

   - А я, гость дорогой, знаю, кто убил жениха осокинской дочки.

   - И кто, по-твоему? - спросил у него Гнусин, слегка дрожащим голосом.

   - Да ты,- невозмутимо ответил целовальник.

   Михалка побагровел и быстро вынул из-за голенища широкий нож.

   Время было позднее, и никого, кроме них, в кабаке не осталось.

   - Ты нож-то положи! Ведь и я припас гостинец для твоей милости.- И в руках у целовальника очутился топор.

   - Тебе денег, что ли, надо? - прохрипел Гнусин.

   - Известно!

   - Сколько?

   - Давай больше, не то уличу,- погрозил Парфеныч.

   Пришлось Гнусину купить молчание целовальника за большую сумму, но он и не жалел денег.

   - В осокинском сундуке их много,- злобно ухмылялся он.

  

  

   К ужасу Наташи, Гнусин, воспользовавшись отсутствием Ивана Семеновича, пришел в его дом, поднялся из сеней в верхнее жилье и, никем не остановленный, вошел в девичью горенку Наташи.

   - Ты... ты,- только и выговорила она, побледнев как смерть.

   -