Крашевский Иосиф Игнатий - Борьба за Краков

немножко с Чемосткой, потом Фрич, может быть, обеспокоенный оборотом, который принял разговор, встал, вытер усы, сделал знак Никлашу и, заявив, что он торопится к дингушу, исчез.

   Чемостка вернулся на свое место в углу, а Мартик остался с Никлашем, который не избегал его общества.

   - Ну что же ваша Грета? - спросил он.

   - Да я ее бросил, - отвечал воин.

   - А может быть, она вас?

   - Может быть, и так, - засмеялся Мартик. - Нам так же не удается ухаживание за мещанками, как нашему князю мир с вами.

   Никлаш быстро взглянул на него,

   - Чего же ты хочешь? Разве нет мира?

   - Есть послушание, но нет ни мира, ни любви, - сказал Суда. - Нечего вам и притворяться, ведь вы его не любите?

   Никлаш обиделся.

   - Почему это? Почему? - забормотал он. - Может быть, в городе найдутся такие, которые им недовольны, но большинство предпочитает его другим.

   - Но уж, наверное, не те, в чьих жилах течет немецкая кровь, - сказал Мартик. - Да и те из вас, в ком, как в вас и во Фриче, есть польская кровь, должны держаться вместе с немцами.

   - Гм... - тихо возразил Никлаш... - это потому, что их больше, а нас - горсточка.

   Мартик выпил свой кубок и заговорил искренним тоном:

   - Жаль мне вас, погибнете и вы вместе с немцами.

   Говоря это, он встал и хотел уже выйти, но Никлаш потянул его за рукав и посадил рядом с собою. Лицо его выражало испуг.

   - Вы что-нибудь знаете? - тихо сказал он.

   - Ничего я не знаю, - отвечал Сула, - но чувствую что-то. Сохрани Боже, если немцы вздумают тягаться с ним, много крови прольется.

   Никлаш сидел некоторое время в печальном раздумьи.

   - Кто знает? - пробормотал он. - Дьявол может попутать, а что потом?

   - Да, что потом? - подхватил Мартик. - Потом будет скверно. А вы, как умный человек, должны предупредить зло.

   Никлаш нагнулся к самому его уху.

   - Да разве мы что-нибудь знаем? - шепнул он. - Разве что-нибудь нам говорят? Мы сидим, как в яме.

   - Что же вы голоса не имеете, что ли?

   - Нас горсточка, - повторил Никлаш, безнадежно расставив руки.

   - Но в замке вас бы поддержали.

   - Против кого? Против своих же, чтобы мы еще друг друга грызли?

   Он покачал головой.

   Оба молча принялись за пиво. В эту минуту вошел Павел с Берега и потребовал себе кубок.

   Он кивнул головой сидящим и подошел к ним. По их молчанию он заключил, что они говорили о чем-то, чего не хотели сказать ему.

   - Ну что Грета? - спросил Мартик.

   - Думаю, что она вас поджидает, - весело сказал Павел. - Вы было совсем с ней разошлись, а теперь, видно, опять мир?

   - Что вы мне глаза колете вашей Гретой, - живо отвечал воин, - а всему свету известно, что вы сами влюблены в свою племянницу.

   - Ха, ха, - смеялся жирный Павел, - да разве я отрекаюсь? Я бы ее любил, кабы она хотела, почему нет?

   Никлаш, рассеянно слушавший этот разговор и как бы не отдававший себе отчет в том, что говорил, схватил Павла за руку:

   - Войт был в замке; вы не знаете, с чем он вернулся?

   - Знаю, - отвечал Павел, - с чем поехал - с тем и вернулся. Да можно было заранее сказать, что так будет. Эта проклятая война высасывает деньги. Кто же будет их давать, если не мы?

   - Скоро и у нас не хватит шкуры! - вскричал Никлаш.

   - А при чехе было лучше? - возразил Павел.

   На этом и кончился разговор. Никлаш шепнул что-то на ухо Мартику и встал. Но тот, хотя выпил уже достаточно пива, не уходил еще. Ему хотелось остаться наедине с Павлом, про которого Сула знал, что он не был особенно расположен к войту и к заядлым немцам.

   - А что, пан Павел, - обратился к нему Сула, - от замка к городу веет недобрый ветер? Войта подозревают, что он не любит князя и готов поднять бунт.

   - Я ничего не знаю, - отвечал Павел. - С ними я мало сталкиваюсь, да и они мне ничего не рассказывают.

   Так болтая, они вышли оба на улицу и дошли вместе до Мясницкой. Мартик думал зайти к Грете, а он - домой.

   Вдову он нашел взволнованной и чем-то озабоченной. Она выслала Курцвурста из комнаты и живо подошла к нему.

   - Вы пришли как раз вовремя, я уже хотела послать за вами.

   - Откуда такое счастье? - рассмеялся Сула.

   - Не вообразите только, что я по вас соскучилась, - возразила она сердито. - Вы там уснули в замке, ничего не видите и не знаете! Альберт что-то замышляет.

   - Мы уже знаем об этом... - сказал Мартик, - но все равно - спасибо вам на добром слове! Не знаем только, как тут быть, потому что они таятся и скрывают и даже своим не верят.

   - Будьте настороже! - прибавила Грета.

   Мартик, пожалуй, не поверил бы приязни Греты к своему князю, если бы не знал, как она ненавидела войта Альберта. Рассказывали, что когда-то она относилась к нему милостиво, и старый вдовец тоже сильно увлекся ею, но гордый пан и не думал жениться на ней и к своей любви относился как к забаве. Грета чувствовала себя глубоко оскорбленной и никогда не могла простить ему, что он счел ее недостойной разделить его высокий сан и судьбу. Она терпеть не могла Альберта.

   - Этого нашего королька Альберта, - говорила она возбужденно, - ни вы, ни кто другой не знает так, как я. Он мечтает о власти над Краковом, как Локоток о короне. Наши войты пользуются своими правами по наследству; и он, и брат его считают нас своими подданными и рабами. Альберт - горд, изворотлив и хитер, но у него есть и отвага. Ваш князь для него слишком самовластен, он хотел бы поискать себе какого-нибудь такого, чтобы самому им управлять. Я говорю вам - вы его не знаете!

   - Это святая правда, прекрасная Грета, - сказал Мартик, - и нам с ним оттого так и трудно, что мы умеем только сражаться, но нам не разгадать его хитрости.

   Грета пожала плечами.

   - Мне смешно давать вам совет, - сказала она, - но, если у вас есть хоть малейшее подозрение, а сила ведь - у вас, почему бы вам не лишить его власти, хоть она и досталась ему по наследству, и не посадить на его место другого?

   - Гм... - буркнул Мартик, несколько растерявшийся от такой стремительности в мыслях вдовы, - разумеется. Павел был бы для нас лучшим войтом уже потому, что он лучше Альберта, как человек, но чтобы наказать войта, надо схватить его на месте преступления. Мы постараемся открыть измену.

   - Так! - рассмеялась Грета. - А пока вы ее будете искать, он успеет насолить и вам, и городу!

   Мартик счел эту запальчивость вдовы следствием ее нерасположения к Альберту. А Грета все с большей горячностью продолжала стоять на своем.

   - Ну, посоветуйте же, что делать! - рассмеялся Сула.

   - Мне вам советовать? - вскричала вдова. - Но ведь у вас, мужчин, волос короче, а ум должен быть длиннее.

   Так они перекорялись на словах полушутливо, полусерьезно. Умная женщина на вопросы Мартика, с кем же в городе следует сдружиться, и кому верить, - отвечала, пожав плечами:

   - Коротковолосый мой пан, я бы на вашем месте искала в городе таких людей, которые тут постоянно живут и своим присутствием мозолят глаза войту!

   Но недогадливый Сула долго думал и раздумывал и все-таки ни до чего не додумался.

   Помучив его с разгадкой, Грета крикнула наконец:

   - Ступайте на Еврейскую улицу и спросите там у Муши или Левка, они вам скажут.

   Только теперь Мартик понял и обрадовался.

   - Помоги вам Бог, - сказал он, - нет советчика лучше женщины, когда мы не знаем, что нам делать. У вас - большой ум.

   - А вы, кажется, не ожидали найти его у меня? - насмешливо спросила вдова.

   Но похвала эта была ей приятна, и, приблизившись к Мартику, она сказала, понизив голос:

   - С Мушей, с Иошем, с Левком и сколько их там есть, вы можете говорить об этом прямо. Ваше дело - их дело. Альберт ненавидит евреев, а они - его, потому что он и дел их не хочет разбирать, и никакого порядка среди них не поддерживает. Они преданы замку и знают все, что там делается. Знаете вы богатого Мушу? - спросила она под конец.

   Мартику случалось встречаться с евреем на улице, но он не был знаком с ним. Что было общего между известным своим богатством менялой и ювелиром Мушей и бедным воином?

   К старику нелегко было проникнуть. Он считался в то время главою всех евреев, поселившихся в Кракове. Дом его на Еврейской улице напоминал крепость и был окружен высокой каменной стеной. Самое здание было построено из дерева, но крепкие каменные стены могли бы, пожалуй, выдержать осаду; ходили слухи, что в доме Муши был подземный ход, через который можно было спастись в случае опасности.

   Напутствуемый этими советами и заражаясь горячностью Греты, Мартик, вдоволь насладившийся лицезрением прекрасных черных очей, простился, как ему ни жаль было расставаться с нею, и пошел прямо на Еврейскую улицу.

   Муша, который, как мы уже упоминали, торговал драгоценными каменьями, золотом и серебром, не всякого принимал у себя. У него не было лавки; к нему приходили через других, а кто хотел попасть в дом, должен был иметь известного ему проводника. Еврей был еще не стар, крепкий, серьезного вида, державшийся со своеобразной гордостью. На нем лежала печать богатств, которыми он обладал. Он не был словоохотлив. Говорили, что большую часть времени он проводил над книгами, и что он умел делать золото.

   Мартик шел к нему с некоторой робостью, сознавая, что взятая им на себя задача была слишком тяжела для его головы и плеч. Но несмотря на все свое простодушие, он был не лишен известного рода проницательности. Он инстинктом узнавал людей, и инстинкт же подсказывал ему способ обходиться с ними. Труднее всего было пробраться к еврею и внушить ему доверие к себе.

   Как раз в ту минуту, когда он остановился у ворот его дома и хотел постучать, он услышал во дворе какой-то странный шум и звуки, не похожие на те, какие ему приходилось слышать на улице. Кто-то страстно спорил и жаловался нараспев.

   Он еще прислушивался, когда ворота приоткрылись, и толпа людей в остроконечных шапках, с длинными спереди, а сзади выбритыми волосами, в лохмотьях и в длинных плащах, сбиваясь в кучу, ругаясь и толкая друг друга локтями и кулаками, выбежала на крыльцо.

   Воспаленные глаза, пена у рта и судорожные движения рук показывали, что здесь шел жестокий спор или был вынесен приговор. Посреди этой толпы шел бледный человек, которого другие дергали, грозили ему в лицо кулаком и толкали перед собой, как обвиненного преступника.

   Вся эта толпа состояла из детей Израиля.

   Привратник хотел уже закрывать ворота, но Мартик смело прошел во двор и сказал, что он прислан из замка от князя. К нему приглядывались с недоверием и покачивали головами: видно было, что толпа, только что выбравшаяся на улицу, оставила здесь после себя какую-то растерянность. В глубине двора в окне дома виднелась фигура представительного мужчины с черной, уже седеющей бородой, в бархатной шапочке на голове. Он смотрел вслед уходившим. Это был сам Муша, который, как только ему доложили о Мартике, велел впустить его к себе.

   Горница, в которой его приняли, была убрана скромно, но не бедно. Лавки были покрыты простыми коврами, мебели было мало, - в углу стоял один только шкаф.

   Молча, движением руки хозяин приветствовал гостя.

   - Я слуга князя Владислава, - сказал Мартик. - Долго служил в его войске и привязан к нему. Я скажу вам в коротких словах для чего пришел сюда, - я не умею говорить долго и гладко. Мещане-немцы замышляют что-то против нашего князя - это всем ясно. Они, наверное, думают найти себе нового в Силезии или в Чехии.

   Муша выразил притворное изумление и покачал головой.

   - Да, что-то замышляется, - повторил Сула. - Князь не обращает на это внимания, но мы, его верные слуги, и все добрые люди в городе боимся этого. И вы тоже не с войтом, и потому должны помочь нам, чтобы, избави Боже, не случилась измена.

   Он окончил свою речь и поднял на него глаза. Еврей стоял спокойный, задумчивый, как будто ему нужно было хорошенько все взвесить, прежде чем давать ответ.

   - Откуда у вас этот страх? - спросил он.

   - От любви к нашему пану, - сказал Мартик, - и от того, что говорят в городе, и, верно, недаром.

   - А наш милостивый пан знает об этом? - спросил Муша.

   - Знает столько же, сколько и я, но не придает веры. Еврей заложил руки за пояс и устремил глаза в землю.

   - А чего же вы хотите от нас? - спросил он.

   - Помощи, чтобы напасть на след измены, - отвечал Мартик. - У вас свои люди и свои пути, по которым вы можете проследить, что замышляет войт.

   Муша покачал головой, слабая улыбка показалась на его лице. Наступило долгое молчание.

   - Вы от нас хотите слишком многого, - промолвил наконец еврей. - Ведь вы сами говорите, что войт к нам враждебен. И советники, и лавники - все это наши враги, как же мы можем подойти к ним ближе и все разузнать?

   Не дожидаясь ответа, хозяин указал гостю место на лавке, и, отерев лицо платком, висевшим у пояса, продолжал разговор.

   - Ходят слухи в городе? Что же говорят? Чего боятся?

   - Преданные князю мещане уже выдали заговор: они боятся разгрома и мести. Говорят, что Альберт под предлогом торговли, рассылает своих доверенных в разные стороны. Днем и ночью идут у него тайные совещания. Есть важные улики.

   Еврей сидел в нерешительности, не зная, как отнестись к этому и что говорить.

   - Что же мы тут можем сделать, мы, бедные евреи, мы, которые должны платить и за воздух, которым дышим, и за воду, которую берем из колодца, мы, которых вечно подозревают и в злодействах, и в колдовстве, и в безбожии, и которые не могут без особого знака показаться на улице? У нас нет никакой силы.

   - Вы, - решительно отвечал Мартик, - обладаете разумом, ловкостью и деньгами, которые имеют самое большое значение.

   Муша презрительно передернул плечами.

   - Ну да, - сказал он, - деньги - это единственное наше оружие, которым мы должны защищаться, но в то же время это и наш злейший враг, потому что все желают ими воспользоваться.

   Видя, что беседа ни к чему не приводит, и желая как-нибудь подействовать на еврея, чтобы он дал решительный ответ, Мартик, начинавший уже терять терпение, хотел уже прибегнуть к более энергичным уговорам, как вдруг в горницу вошел седой старик, одетый так же, как хозяин, в высокой остроконечной шапке, которую он сначала не снимал, но потом, заметив чужого человека, с заметным неудовольствием медленно снял с головы. Между ним и Мушей завязалась оживленная беседа на незнакомом языке. Вошедший быль ростом ниже хозяина, борода у него была седая, и лицо его, с неприятным выражением, обнаруживало плохо скрытую враждебность.

   По взглядам, которые оба бросали на него, Мартик догадался, что разговор шел о нем.

   Этот еврей, которого звали Левкой, торговал восточными товарами и тоже слыл за очень богатого человека. Поговорив с хозяином, он пожал плечами, взял со стола свою шапку и, даже не попрощавшись с Мартиком, а только бросив на него косой взгляд, вышел из горницы.

   Мартик еле сдерживал свое нетерпение.

   - Вы живете в замке?

   - Да, я служу при дворе князя, в его страже.

   - А можно спросить там о вас?

   - Спросите Мартика, сына Збышка, Суду из Верушиц под Бохнией, - с некоторой гордостью отозвался гость, - и вас прямо проведут ко мне.

   Еврей закидывал его вопросами, внимательно слушал, но сам из осторожности не рассказывал ничего. Сула все еще не получил от него ответа, когда в сенях послышались голоса споривших между собою людей. Муша торопливо подошел к дверям, отворил их и повелительным тоном приказал дерзким удалиться, что и было тотчас же выполнено: они выскочили на крыльцо и там продолжали свой спор. Очевидно, Муша был судьей и посредником между своими единоверцами.

   На вторичный свой вопрос, можно ли надеяться на помощь, Суда получил уклончивый и равнодушный ответ. Он нахмурился и хотел уже идти, не скрывая своего неудовольствия, но еврей принялся уговаривать его не гневаться и принять во внимание, что они сами едва могли жить, а где уж там думать о помощи другим.

   - Что мы, бедные, можем сделать! - повторил он. - Мы можем только сидеть так тихо, чтобы никто не мог к нам придраться. Замок не защищает нас от войта... а свобода наша - такая, что нас притесняют с двух сторон. Что мы можем сделать?

   Мартик, уже не оглядываясь на провожавшего его хозяина, выбежал на улицу.

  

  

   Два дня спустя Мартик в своих непрерывных блужданиях от пивной под ратушей до Шелюты, от его завода на Мясницкой улице до Николаевских ворот, - гонимый беспокойством, которое не позволяло ему оставаться бездеятельным на месте, узнал случайно, что Альберт собирается в путь для каких-то торговых дел. Узнал он также, что его правая рука, Герман из Ратибожа поехал с каким-то тайным поручением, а Пецольд из Рожнова собирался выехать не известно куда.

   Все это были верные друзья и деятельные помощники войта, за которыми Мартик давно уже следил. Чутье подсказало ему, что этот разъезд не был случайным.

   Зная, что Грета была нерасположена к войту, Мартик поспешил к ней в надежде что-нибудь от нее узнать.

   Он застал ее в обществе ее друзей. За столом сидели дядя ее Павел с Берега, Хинча Кечер и Никлаш из Завихоста. Прекрасная по-прежнему хозяюшка, всегда готовая посмеяться с гостями и похвастаться перед ними своим богатством и гостеприимством, подставляла кубки, сама наливала вино и подвигала поближе блюда с лакомствами, которыми был заставлен стол.

   Шла веселая, легкомысленная беседа, какую любила Грета: ее любимым развлечением было увлекать собою старых и молодых, дурачить их и доводить до безумия. А в конце концов всех высмеять и от всех отделаться - это доставляло ей огромное удовольствие.

   Приход Мартика несколько понизил оживленный тон беседы.

   Достаточно было взглянуть на его озабоченное лицо, чтобы потерять охоту к веселью.

   Грета тотчас же вытерла кубок, налила вина и подала ему. От смеха она зарумянилась, как вишня, а при румяных щечках и розовых губках зубки ее казались еще белее и еще милее блестели, а черные глаза сверкали еще ярче, чем всегда. Быстро дышавшая грудь колебала прикрывавшую ее прозрачную белую ткань, а вышитый и разукрашенный металлическими бляшками корсаж красиво обрисовывал ее стройный, округленный бюст, на искушение ее старым поклонникам.

   Хотя пора первой молодости и свежести уже прошла для Греты, но в ней было еще столько прелести, что все, начиная от дяди, с восторгом следили за каждым ее движением. Павел с Берега в качестве опекуна позволял себе больше, чем другие; он брал ее за белые руки, притягивал к себе и, подмигивая, показывал на нее Хинче и Никлашу.

   Проницательная женщина по одному взгляду на Мартика догадалась, что он на этот раз пришел не ради нее самой. Ей захотелось узнать, что он делал. Правда, тут были все свои, но все же опасно было говорить о таких щекотливых вопросах в присутствии нескольких лиц, особенно Хинчи Кечера, про которого она даже не знала, на чьей он стороне.

   Рассказывали о пойманных около еврейских бань убийцах, которые уже сидели в тюрьме ратуши и ждали смертного приговора судивших их лавников. На кладбище около костела Девы Марии задержали какую-то подозрительную женщину. Все это были городские новости.

   Никлаш спорил, что вдова Эрлиха не имела права на половину дома и лавок на Гродзкой улице, а Кечер уверял, что по завещанию муж отказал ей это, а половину лавки отдал на поминовение своей души у святой Троицы.

   Среди этой болтовни пламенные взгляды гостей пронизывали прекрасную Грету, а каждое ее слово встречалось одобрением, смехом, перешептыванием и перемигиванием.

   Мартику надоело наконец смотреть на это и слушать и, прерывая рассказ об эрлиховой вдове, которая, по слухам собиралась выйти замуж за своего молодого служащего, он вдруг сказал:

   - Не слыхал никто, куда это собрался ехать войт?

   Никлаш и Павел быстро переглянулись между собой.

   - Да разве он едет? - спросил первый.

   - Говорят, что и он едет, и многие из городских советников разъезжаются в разные стороны, - отвечал Мартик, придав своему голосу оттенок иронии. - Герман из Ратибора, Зудерман, Пецольд - все или собираются в путь, или уже выехали. Куда-то они все торопятся.

   Грета делала ему выразительные знаки глазами.

   - Да я же был сегодня у пана войта, - сказал Павел с Берега, - никто там и не заикался о путешествии.

   - Гм... - заметил Мартик, - да разве о всяком путешествии идут разговоры?

   - Вот правда! - смеясь, отозвался Кечер. - Когда я узнаю, где можно дешево купить товар, я поеду один и трубить об этом не буду.

   - Никогда не поверю, чтобы наш могущественный пан войт сам поехал за товарами, - прервала его Грета. - Для этого он слишком большой пан, да и родни у него много, она могла бы его заменить. Если он поехал сам за товаром, то, верно, товар этого стоит.

   - Какой же он большой пан, - возразил Никлаш. - Недавно только вырос. Люди еще помнят, как их отец при Лешке Черном сам мерил на локти за прилавком. Всего своего величия они достигли защитой замка.

   - Ну да, но теперь войт имеет власть по наследству, это второй князь, - заметила Грета. - Если ему не понравится моя или ваша голова, то он прикажет ее отрубить, и никто ничего ему не скажет. Мы - его рабы. Городские советники - все по его выбору. Лавники - тоже, а город - у него в кармане!

   - О, о, о! - закричали все хором. - До этого еще не дошло.

   - Уж дошло и до этого! - решительно возразила Грета. - Он делает с нами и с городом, что ему вздумается.

   - Но ведь и мы тоже в городском совете, - недовольно заметил Павел.

   - А что значите и вы, и весь совет? - горячо возразила Грета. - Герман из Ратибожа, Зудерман и Пецольд, слуги его и доверенные, всем заправляют, а вы - как сено для них.

   Эти упреки не понравились гостям, они сидели, опустив головы, а Грета торопливо закончила:

   - Пан войт - у нас король!

   Наступившее вслед за этим молчание прервал Мартик.

   - Хозяйка наша правду говорит... Так оно и есть!

   Задетые за живое гости стали понемногу подниматься, некоторые пробовали еще пошутить с хозяйкой, и один за другим выходили. Остались только Мартик и Павел.

   - Любопытно было бы узнать, - снова заговорил Мартик, - куда это собирается пан войт? И куда едут его помощники? Не могу ни у кого допытаться!

   - Что делать! - отвечала Грета. - Одному не уследить за четырьмя, но если бы последить за кем-нибудь одним...

   Мартика заинтересовала эта мысль, он поспешно выпил вино, взглянул еще раз на вдову и стал прощаться.

   Грета поняла, что он готов был последовать ее совету.

   - Приходите ко мне почаще, - сказала она, провожая его до дверей.

   Сула всегда был готов к отъезду. Он прямо отправился к дому войта, около которого целый день до поздней ночи толпились люди, одни сидели, другие расхаживали кругом. Ему хотелось разузнать что-нибудь здесь. Он смешался с толпой и стал прислушиваться, стараясь узнать прежде всего, не уехал ли уже войт. Около ворот во дворе слуги говорили между собой, что он сегодня вечером едет в Мехов.

   Хотя Мартик не поверил этому, тем не менее он тотчас же поспешил в замок, вскочил на коня и один, без слуг, стал поджидать у Николаевских ворот, чтобы не пропустить никого из проезжавших. Он был уверен, что Альберт выедет из города через ближайшие ворота.

   Были сумерки, когда Мартик увидел приближавшегося к нему войта, одетого против обыкновения так бедно и окруженного такой убогой свитой, что если бы он не был осведомлен об его отъезде и не знал в лицо, то он, наверное, не узнал бы его. Скрывшись за воротами, Мартик переждал, пока весь отряд не отдалился от города, и тогда медленно поехал за ними. Он должен был подвигаться с большою осторожностью, держась в отдалении, чтобы его не приняли за соглядатая.

   Вокруг было пусто. Время, выбранное войтом для отъезда, само по себе внушало подозрение.

   Но еще страннее было то, что, выехав из города на равнину, он начал объезжать предместья, сворачивая туда и сюда, как заяц, которого выслеживают, и наконец выбрался на проезжую дорогу, которая вела на Прагу и в Чехию.

   Но Мартику этого было еще мало, он хотел быть вполне уверенным. Правда, для одинокого человека окрестности города ночью не представлялись вполне безопасными, но у него был за поясом хороший меч, у седла висела дубинка, а конь его отличался выносливостью и быстротою, и он решил ехать дальше.

   Войт, выбравшись на проезжую дорогу, несмотря на темноту быстро поехал вперед. Мартик оказался в затруднении, так как Альберт быстро свернул с большой дороги на проселочную, которая вела в колонию, расположенную на городской земле и принадлежавшую городу.

   "Если выслеживать, так уж до конца, - сказал себе Сула. - Посмотрим, не заподозрил ли я его понапрасну".

   Взошел месяц и облегчил ему погоню. Он только должен был удерживать коня, который рвался вперед, чуя тех, что ехали впереди.

   При слабом свете месяца догоняющий заметил, что войт направился к дому, окруженному густой зеленью, и здесь остановился. Люди сошли с коней. Слегка наклонившись вперед, он увидел, как на ладони, их темные фигуры на более светлом фоне неба.

   Следить далее было уже опасно, поэтому он спрятался в кустах и приготовился наблюдать, что будет дальше. Так продолжалось довольно долго. Войт исчез куда-то, перед домом стоял только его конь. В окне хаты горел огонь, и люди с зажженными лучинами ходили вокруг. Там было, по-видимому, людно и шумно, казалось, что люди ждали выхода войта.

   Месяц поднимался все выше. Мартик все ждал.

   Вдруг кони тронулись, и Мартик заметил, что они взяли путь назад и должны были проехать мимо того места, где он стоял.

   Он испугался, как бы конь его не заржал навстречу едущим. Он пригнулся к его шее, чтобы не быть узнанным, спрятал лицо и ждал. Свита войта приближалась медленно. Глаз воина, привыкшего наблюдать из засады, сейчас же заметил, что среди возвращавшихся войта не было.

   Слуги, оставшись на свободе, весело болтали и смеялись на обратном пути к Кракову.

   - Эх ты, глупый! - говорил один из оруженосцев другому. - Да разве он туда едет, куда сказал?

   - Ну а куда же? Ну договаривай, коли начал, говори, куда он поехал?

   - Я слышал, как они с братом Генрихом уговаривались ехать в Прагу или в Оломюнц.

   - А тебе что до этого?

   Раздался насмешливый хохот, но Мартик уже ничего более не расслышал, потому что дорога, по которой они ехали, как раз здесь сворачивала в сторону, и они исчезли из его глаз. Слышался еще некоторое время тяжелый конский топот. Теперь все внимание Суды обратилось на хату, около которой стояла крытая повозка и виднелось несколько верховых лошадей. По всей вероятности решено было переждать здесь ночь, потому что в домике скоро погасли огни. Мартик слез с коня, крепко привязал его к дереву и осторожно, как вор, подкрался под окна хаты. На счастье здесь не было собаки.

   Слуги расположились на ночлег на голой земле около воза и лошадей. Таким образом, Мартик мог подойти незамеченным и подслушать их разговор, который вертелся около путешествия в Оломюнц и нового пути к нему, потому что войт не хотел ехать проезжей дорогой.

   Этого было довольно для Мартика: у него теперь была полная уверенность, что готовился изменнический заговор в союзе с чехами. Больше ему ничего и не надо было знать.

   Было уже поздно возвращаться в город; постояв так некоторое время, он вернулся к коню и, медленно двигаясь по направлению к проезжей дороге, решил переночевать где-нибудь на пути, потому что в Краков нельзя было попасть раньше утра, когда открывались ворота. Он был доволен тем, что ездил недаром, и не обращал внимания на ночной холод, пронизывавший его до костей.

   Уже на проезжей дороге он догнал войтовых слуг и присоединился к ним.

   Услышав за собой конский топот, люди сначала испугались и схватились за свои дубины, ожидая нападения, но Мартик весело поздоровался с ними и, сделав вид, что заблудился, стал расспрашивать о дороге. Он выдавал себя за незнакомого с этой местностью слугу одного из краковских панов, пославшего его сюда по своему делу.

   Слуги войта стали подшучивать над ним. Дальше поехали все вместе, намереваясь переночевать в городской корчме, и, чтобы выведать от них что-нибудь, Сула притворился простаком. В городской корчме, пользовавшейся дурной репутацией как место сборища всех бродяг, шулеров, а также всех, изгнанных из города, горел еще огонь, и было людно и шумно.

   Очутиться здесь одному ночью было опасно, но в обществе слуг войта Мартику нечего было бояться.

   Они подъехали как раз в то время, когда целая толпа перепившейся черни вышла с зажженными лучинами во двор корчмы, на котором оказался неизвестно кем и когда убитый человек. Можно было разглядеть уже пожелтевший труп с засохшей раной на груди, с разбитой головой, покрытой запекшейся кровью, часть его одежды была уже кем-то содрана. Некоторые узнали в нем Бериаша-извозчика; делались предположения, что его убили ради двух кляч, которыми он правил.

   Случай этот, который во всяком другом месте произвел бы впечатление, здесь был принят с полным равнодушием как самое обычное дело. И только хозяин, смуглолицый мужчина разбойничьего вида, с обвязанной головой, так что виден был только один черный глаз, ворчал недовольно, что труп надо оттащить куда-нибудь подальше от шинка, чтобы он не навлек на него беды.

   Те, кто были потрезвее, торговались с ним из-за количества бутылок пива, обещанных им за эту дружескую услугу. Когда подъехали слуги войта, которых сейчас же узнали, гости слегка смутились, а хозяин со вздохом подумал, что придется дать еще больше пива, чтобы и этих заставить молчать.

   Мартик не отходил от своих дорожных товарищей. Но они, не разглядевшие его раньше, когда они ехали ночью вместе с ним, теперь, присмотревшись при свете огня, заметили рыцарскую осанку проезжего и поняли, что впали в ошибку. И стали поглядывать на него подозрительно и недоброжелательно.

   В этой-то корчме и среди этой толпы бродяг должен был Сула провести ночь. Окружавшие его разбойники всячески пробовали споить его, чтобы потом обокрасть или завязать с ним ссору и иметь предлог напасть на него, но общество войтовых слуг, среди которых он находился, и смелая осанка рыцаря спасли его от беды.

   Перед рассветом, когда пастух гнал стадо через Мясницкую заставу и ворота открылись, Мартик въехал один, никем не замеченный, в город, пробрался в замок и тотчас же улегся спать после мучительного путешествия. Заснул так крепко, что слуга его, подросток Юргас, должен был дергать за руку своего пана, чтобы разбудить и доложить, что его желают видеть.

   У Мартика была в замке собственная горница, но в ней неудобно было принимать гостей. Быстро вскочив, он хотел бежать к колодцу, чтобы отрезвить себя ведром воды на голову, как вдруг заметил на пороге своей комнаты Мушу.

   Надо было, значит, как-нибудь столковаться, хотя он не находил подходящего места. Подумав, Мартик провел своего гостя во двор, где удобно было разговаривать, не боясь, что подслушают.

   Муша совершенно иначе, чем в первый раз, и даже с доверием, как к доброму знакомому, приблизился к Суде.

   - Знаете ли вы, - сказал он тихо, - что войт Альберт уехал вчера куда-то?

   Мартик усмехнулся, довольный собой.

   - Знаю, - отвечал он, - знаю даже куда и догадываюсь зачем. Я выследил его шаг за шагом и на рассвете вернулся домой.

   Муша, несколько удивленный, покачал головой.

   - Куда же? - спросил он.

   - В Оломюнц или в Прагу. Еврей улыбнулся.

   - Ну значит, вы должны знать и то, о чем я хотел вас предупредить, - прибавил он, - что Герман из Ратибожа и Пецольд также уехали. Если он в Оломюнц, то они в Сандомир, Вроцлав или Околье.

   Они взглянули друг на друга. Мартик утвердительно кивнул головой. Теперь они вполне понимали друг друга. Обменявшись еще несколькими фразами, Муша попрощался и ушел, выразив свою готовность помогать Мартику.

   Теперь рыцарю хотелось поскорее увидеть Грету. Он считал преждевременным поднимать тревогу в замке, пока еще не все было ясно для него самого.

   Он застал Грету еще за туалетом, так как она собиралась в костел, а выходя из дома, всегда старалась так одеться, чтобы обратить на себя внимание. И достигла того, что люди не только указывали на нее пальцами, но шли за нею и забегали вперед. С нею вместе ходил и Курцвурст, но для костела он надевал обыкновенный костюм.

   Грета отбросила покрывало, которое собиралась пришпилить к волосам, и крикнула Курцвурсту, чтобы он провел к ней Гамрота. Кто был этот Гамрот, Сула не знал и никогда его не видел.

   Вдова, приблизившись к нему, живо шепнула на ухо:

   - Не знаете Гамрота? Не знаете, что его брата из мести за сестру войт Альберт приказал посадить в тюрьму и только после усиленных просьб княгини вместо смертной казни наказал изгнанием из города. Гамрот поможет вам против войта, а я ручаюсь за него.

   Она говорила с лихорадочным возбуждением, и лицо ее пылало. Окончив свою речь, Грета отошла в своему туалету и занялась охорашиванием, так как сегодня она непременно должна была идти в костел.

   Вскоре пришел Гамрот.

   С виду это был молодой, красивый человек, но Сула с первого взгляда отгадал в нем шалопая и задиру. Род его был когда-то знатен и богат, но после пожара в доме и лавке они обеднели, а так как в это же время войт выгнал брата его из города, то они все свои беды приписывали ему.

   С удовольствием они отомстили бы ему и сами по себе, а тут еще влияние Греты, которая сумела подчинить себе юношу. Перед своим уходом в костел она успела познакомить их. Гамрот в убогом одеянии ремесленника, в переднике, так как он зарабатывал свое пропитание службой у какого-то мастера, охотно предложил свои услуги Мартику.

   Хозяйка велела поставить им жбан, пошепталась с тем и другим, кивнула головой Курцвурсту и вышла.

   Оба уселись за стол молча, приглядываясь друг к другу, пока наконец мещанин, заметив, что Сула не собирается заговорить первый, не начал сам:

   - Мне приказали служить вам, - сказал он, смеясь. - Может быть, я и пригожусь на что-нибудь. Я знаю город, а прежде и меня здесь многие знали.

   Он вздохнул и отхлебнул из кубка.

   - Если надо что-нибудь придумать против этого разбойника Альберта, который нас погубил, - сказал он, ударив себя кулаком в грудь, - то я с вами, - и протянул Мартику руку.

   Начались взаимные вопросы и пояснения. Гамрот оказался понятливым, сообразительным и на все готовым. Пуще всего хотелось ему отомстить врагу и притеснителю всей его семьи.

   - Вы можете посылать меня, куда хотите, - сказал он, - я всюду проскользну. Я ведь здешний, знаю оба языка, и слух у меня хороший.

   Они условились, как разделить между собой надзор за различными людьми, где встречаться, и за кем должен особенно следить Гамрот. Разговор за жбаном продолжался так долго, что Грета успела вернуться из костела, а они все еще сидели за столом. Увидев ее, Гамрот, обрадованный, что ему предстоит дело, поспешно докончил свой кубок и весело помчался в город. Оставшись наедине с Мартиком, Грета спросила, как понравился ему подручный.

   - Ничего себе, - отвечал Мартик, - только очень горяч и, должно быть, легко задирает людей. С человеком, как с разбитым горшком (потому что целых немного), всегда надо знать, до каких пор можно налить воды, чтобы не вытекла, а в общем, - прибавил он, - мне думается, что он добрый малый, и я вам за него благодарен. Вот уже несколько человек будут следить за ними, и черт их возьми, если они уйдут от нас.

   - Больше всего следите за войтом, - горячо заговорила Грета. - Он - всему зачинщик.

   С этого серьезного разговора Мартик, в котором снова заговорила прежняя любовь, перешел к воспоминаниям прежнего, заговорил о своем былом увлечении ею и поклялся, что он и теперь любит ее ужасно, она же весело хохотала.

   - Ну и любите! - сказала она. - Кто знает, если меня не возьмет ни князь, ни воевода, то я, дождавшись седых волос, может быть, и пойду за вас.

   У Мартика сверкнули глаза, и он гаркнул:

   - Я поклялся, что вы будете моей!

   Грета нахмурилась, взглянула на него, пожала плечами и опять рассмеялась.

   В то время как они ссорились и мирились, а Грета, взяв в руки цитру, начала наигрывать на ней и напевать, вошел обычный гость вдовы, Павел с Берега. В эту пору дня приходили к ней и другие ее знакомые.

   Двери то и дело открывались, и каждый входящий приносил с собой уличные новости.

   Кто-то рассказал, что войт поехал в Мехов.

   Другой возразил, что не в Мехов, а во Вроцлав, третий назвал Сонч и уверял, что войт поехал туда по торговым делам. Слушавший их Мартик не выдержал наконец.

   - Полно вам болтать пустяки, - сказал он, - не по пустому делу ваш пан войт пустился в дорогу ночью, это только вы ничего не знаете. Вас водят за нос, а вы ко всему слепы и глухи. Вам Бог дал доброго государя, который оставил за вами все, что было вам дано Лешком Черным. Вы при нем живете спокойно, а вам все мало.

   Слушатели удивились таким нападкам и не могли понять, что они означают. Грета напрасно делала ему знаки, пиво шумело у него в голове.

   Не все гости держались одного мнения, но Мартик, не обращая на это внимания, смело продолжал:

   - Войт сам по себе не так много значит, если у него нет помощников среди своих. И они воображают, что нашего пана так же легко сменить, как всякого другого! Как бы они не ошиблись, да не заплатили за это слишком дорогою ценой!

   Все молчали, и Мартик продолжал еще смелее:

   - Слышал я раз одну басенку, ее не мешало бы повторить пану Альберту. Шел раз человек, неся на плечах купленное мясо, и встретилось ему на дороге грушевое дерево, а на нем была спелая груша. Вот он и подумал: влезу-ка я на нее и возьму грушу в мешок. Положил мясо на землю и давай лезть на дерево, а в это время подскочила собака и схватила мясо. Лакомка поспешил обратно с дерева, да оборвался и поломал себе кости. Как бы не случилось того же с другими, которым хочется груш, хоть у них есть мясо.

   Некоторые из слушателей одобрительно засмеялись басне. Как раз подле Мартика сидел мещанин, которого звали Отченаш. Прозвище это дали ему еще в школе, там оно к нему крепко пристало, да так и осталось за ним.

   Некоторые обвиняли его в том, что он был клевретом и шпионом войта и доносил ему обо всем, что слышал.

   Состроив недовольную гримасу, он обратился к Мартику:

   - Вы такого плохого мнения