Крашевский Иосиф Игнатий - Борьба за Краков

пения.

   Среди всего этого беспорядка и убожества кое-где виднелись более нарядные палатки начальников, а в них люди в хорошей одежде; около палаток были воткнуты копья, тут же стояли крепкие повозки, и по всему этому можно было узнать помещиков. Все это были люди храбрые и горячие, они первые откликнулись на зов Локотка, но средств у них не было. А знатнейшие все еще выжидали, и только в последнее время замечалось и среди них брожение в пользу князя.

   Не имея возможности за отсутствием личных средств обеспечить своему войску пропитание, Локоток должен был поневоле примириться с обычным в то время способом удовлетворения нужд войска. Каждый день выходил отряд охотников на добычу фуража и брал все, что попадалось под руку, не заботясь о том, кому отобранное принадлежало. Осенью набрасывались на "десятину", на огромные стоги священнослужителей и монастырские амбары.

   Кроме того, многие потихоньку отъезжали подальше, куда глаза глядят, и потом возвращались небольшими группами, таща за собой мешки и узелки, убитых птиц и домашних животных.

   Этих желанных гостей встречали весело, потому что у них всегда можно было поживиться за небольшую цену.

   Торговцы не особенно охотно шли в лагерь, где было мало денег, зато много своеволия. Не один из них был здесь ограблен, и не мог добиться справедливости даже в замке, потому что не мог назвать виновных.

   Чем ближе к замку, тем больше попадалось богато одетых воинов; это были отряды шляхтичей, присоединившихся к Локотку и приведших к нему свое войско.

   Здесь было гораздо спокойнее, и шум лагеря, расположенного в городе и на равнине, казался здесь глухим рокотом моря.

   Около замка ходили люди, стояли кони, около палаток слуги чистили блестящее вооружение, вытряхивали пыль из господского платья, некоторые суетились около котлов с пищей, следя за ее приготовлением. Здесь уже реже можно было встретить оборванных бродяг обоего пола, потому что их сейчас же гнали прочь, боясь воровства.

   Во многих пригородных усадьбах и городских домах размещались знатнейшие рыцари, потому что мещане надеялись найти в них защиту от своеволия лагерного сброда. Здесь также виднелись знамена на длинных древках, для того чтобы сюда не забрел кто-нибудь, не принадлежавший к этой группе.

   В самом замке жил князь, но после разрушения замок был только слегка подправлен и представлял мало удобств для жизни. Одиноко торчали уцелевшие части старых стен, среди которых наскоро построили сараи и конюшни. Хорошо сохранился замковый вал и укрепления на нем, и ворота были новые и крепкие, но внутри было гораздо больше развалин, чем строений.

   Князь не любил окружать себя пышностью; весь его двор и слуги были одеты прилично и чисто, но скромно и без показного великолепия. Локоток, весь преданный своему делу, не заботился о внешности. Брал, где только мог, но не для себя, а для окончания задуманного им дела. Сам он имел только то, что ему приносили в дар друзья. Один подарит ему коней, другой - упряжь, а тот - готовые наряды или сукно, еще кто-нибудь - оружие; почти все давали ему деньги: теперь и шляхта была заинтересована в том, чтобы будущий государь не слишком обнаруживал свою бедность.

   Правда, казначею не приходилось располагать большими суммами, потому что едва только в кассу поступали деньги, как тотчас же надо было заткнуть рты венграм, куманам и другим.

   Уже и в это время у князя Владислава был свой канцлер, подкоморий, капелан, коморник и весь придворный штат, но все это были люди случайные, не подготовленные к своей роли, да и не на чем было еще и подготовляться.

   Будущее величие того, кто добивался короны, еще никому не бросалось в глаза, но всякий, кто входил в горницу, где маленький князь сидел за грубо сделанным столом, всякий, присмотревшись к нему и послушавши речей этого невзрачного на вид человека, выносил убеждение, что в нем таится большая сила. Он не хвастался и не пускал пыль в глаза, но так горячо верил в правду своих притязаний, что и другие заражались этой верой.

   Дело было под вечер. Локоток собрал у себя всех своих начальников войск и канцелярских служащих. И, стоя среди них, маленький, невидный, в потертом кафтане, с растрепанными волосами и плохо расчесанной бородой, но с быстрыми, умными глазами, он все же казался господином над всеми. Едва только он начинал говорить, все умолкали, и глаза всех не отрывались от его лица. Во всем этом собрании он был самым невзрачным на вид, а между тем к нему, как к огню, устремлялось все.

   Один взгляд на вошедшего, одно его слово, и он уж быстро отгадывал в чем дело и отвечал коротко и решительно. А говорил, словно топором рубил, и не выносил противоречий. Если он сдвигал брови, и между ними резко обрисовывались две складки, все знали, что возражать невозможно.

   Оп стоял между Вержбентой и Войцехом из Змигрода, и тут же подле него находились канцлер Клеменц, только что прибывший из Кракова с судьей Смилой; все они держали вместе совет, когда вдруг с громким восклицанием в распахнувшиеся двери быстро вошел человек средних лет, в одежде духовного, в сильно возбужденном состоянии.

   Еще раньше, чем окружающие его сообразили, с чем он явился, Локоток догадался, что он пришел жаловаться. Гнев, обида, раздражение ясно читались на его лице. Слегка поклонившись, он поднял руки кверху и начал кричать:

   - Содом и Гоморра, милостивый князь! Вы навлекаете на себя кару небес! И здесь ваши люди проделывают то же, что в Познани! Разграбили мою кладовую, вывели скот, обидели моих слуг... увели коней из конюшни. Это насилие - грабеж собственности костела!

   Запыхавшийся ксендз закашлялся.

   Князь слушал спокойно, давая ему выговориться; но это хладнокровие еще более возмутило ксендза.

   - Это татарское нашествие! - вскричал он. - Дикари, нехристи! Не уважают святыни Господней и ее слуг!

   - Успокойся, отец, - сказал Локоток. - Я-то уж не могу помочь. Война имеет свои права, и воины мои не должны умереть с голода. Я за все вас вознагражу, а теперь и вы должны сносить все так же терпеливо, как и я.

   Ксендз возвысил голос и уже хотел крикнуть: "Анафема!" - как канцлер Клеменц с достоинством выступил вперед.

   - Уважаемый отец! - сказал он. - Князь при всей доброй воле не может ничего сделать. Люди собираются здесь, есть все должны, а накормить всех трудно. Но война скоро окончится, и тогда все убытки возместятся.

   - Но дерзкие руки посягают на святую и неприкосновенную собственность костела! - прервал его ксендз.

   - Все убытки будут возмещены костелу, - спокойно сказал князь, - когда мы избавимся от чехов, очистим страну и водворим в ней порядок.

   - Чехи нас так не обижали! - возразил ксендз.

   Канцлер Клеменц, почти насильно отведя его в сторону, старался уговорить и успокоить, когда в оставшихся открытыми дверях Локоток увидел чье-то лицо, вздрогнув, он поспешил к дверям, забыв о священнике.

   Там стоял весь забрызганный грязью, только что приехавший Мартик. Князь издали приветливо улыбнулся ему и, не обращая внимания на окружающих, вышел в соседнюю горницу, где стояло убогое ложе, а в углу лежало кое-какое оружие.

   - Ну, с чем ты прискакал? - спросил он. - Наверное, нет у тебя добрых вестей. Вот и ксендз-канцлер со Смилой уже вернулись из Кракова и ничего не привезли, - только какие-то туманные обещания. Что же мещане?

   - Мещане, милостивый князь, - живо заговорил Мартик, - все почти немцы, а немец, даже самый лучший, хитер, как лиса. Они хотели бы сидеть на двух стульях.

   Мартик помолчал немного.

   - С мещанами-то еще можно было бы сговориться, но епископ все дело портит, а они его слушают. И чехи тоже что-то не думают сдаваться.

   Он взглянул на князя, который вовсе не казался опечаленным и спокойно слушал.

   - Тогда не для чего тебе было возвращаться! - сказал он. - Тебе надо было сидеть и улещивать мещан. Пусть бы было хоть немного людей преданных мне, которые решили бы открыть ворота, остальные принуждены будут уступить. А для этого надо склонить на нашу сторону всего несколько человек.

   Мартик провел рукою по волосам и поклонился князю.

   - Милостивый государь! - возразил он. - Я бы рад услужить, да чем? Нет у меня ни большого разума, ни денег, чтобы их подкупить. Это для меня слишком трудное дело. Вот, если бы мне немного войска да оружие, мы бы скорее справились!

   Локоток весело улыбнулся.

   - Ну подожди, я и сам скоро туда приду, - отвечал он. - Ты будешь мне там нужен, в самом городе. Ты им обещай, что хочешь, пугай их штурмом, а сам старайся так устроить, чтобы дело обошлось без штурма. Здесь я могу без тебя обойтись, а там ты мне нужен, потому что водишь дружбу с мещанами и мещанками. Не теряй же времени и возвращайся!

   - Если бы только не епископ! - вырвалось у Мартика. - Наверное, он сердится за Беч, там венгры разбойничают.

   - К епископу я пошлю канцлера, - отвечал князь. - А ты немного отдохни и возвращайся в город. Когда приедешь туда после нескольких дней отсутствия, и будут тебя спрашивать, говори, что я двинул все свои силы на Краков.

   Окончив свою речь, Локоток подал Мартику руку для поцелуя, достал из денежной сумки, лежавшей на столе, горсть монет, сунул их ему и поспешно вышел.

   Сула, справившись так быстро с данным ему поручением, имел еще время навестить своих товарищей в лагере и вспомнить свою прежнюю жизнь, о которой он так тосковал. Он тотчас же вышел на двор, где его окружили воины, приветствуя громкими восклицаниями.

   - Мартик! Сула! Ты опять здесь! Откуда тебя принесло? Гость едва успевал отвечать на вопросы, с любопытством всюду

   заглядывал, в свою очередь расспрашивая, кто был теперь с паном, кто вновь приехал, кто еще прибавился; он сразу заметил, что сил прибыло.

   Как только чешское могущество поколебалось, взоры всех обратились на маленького пана. Ему должна была принадлежать корона Пшемыслава и Вацлава. Со всех концов страны собирались рыцари со своими отрядами, хотя некоторые из них все еще старались сделать это скрытно. Но людей заметно прибыло.

   Когда Мартик сверху, от замка, кинул взгляд на растянувшийся перед ним на равнине лагерь, сердце его забилось от радости.

   Между тем в горнице хнязя шло совещание, в котором принимали участие все новые и новые союзники. Одним из наиболее желательных и влиятельных был Винцент из Шамотул, богатый помещик из Великой Польши, на приезд которого здесь никто не рассчитывал, и потому его встречали с особенной радостью. Это был человек в расцвете сил, известный своими рыцарскими заслугами, безмерно честолюбивый, искавший славы и богатства.

   Его привез в лагерь Вержбента, рекомендуя князю как человека, имевшего большое влияние в Великой Польше.

   С первого взгляда в нем был виден гордый магнат, человек страстный и горячий. Он никогда раньше не видал Локотка и, войдя к нему, был прямо поражен его невзрачным видом. Сам он, собираясь ехать сюда, окружил себя почти княжеским великолепием, чтобы показать свое могущество. И среди простых и скромно одетых придворных Локотка он в своем ярком и блестящем наряде производил странное впечатление.

   Все с любопытством приглядывались к нему, когда он в коротких словах предлагал князю свои услуги.

   - Я рад вас видеть здесь, - отвечал князь, - но буду вам еще более благодарен, если вы поможете моему делу там, где я не надеюсь иметь союзников. Меня там помнят по прежним делам, но я их искупил...

   Винцент не знал, что сказать, и не мог многого обещать, так как знал, что в Познани силезец скорее найдет себе союзников, чем Локоток, которого боялось духовенство.

   Но князю достаточно было одного взгляда на этого человека и короткого разговора с ним, чтобы заглянуть в душу шамотульского пана и убедиться, что на него надо действовать обещанием славы и почестей.

   Он отвел его в сторону, посадил рядом с собой и, показывая ему доверие и уважение, в конце своей речи шепнул ему:

   - Старайтесь привлечь ваших на мою сторону. Если земля эта с вашей помощью достанется мне, а она мне необходима для обеспечения крепости моей короны, и в ней - наше гнездо, вы можете быть уверены, что я вас поблагодарю за это. Если я назначу там наместника, то это будете вы!

   Действительно ли Локоток намеревался так щедро вознаградить новоприбывшего? Об этом знал только он сам. Но эти слова обеспечили ему помощь гордого магната.

   Великая Польша была ему нужна. Корона Пшемыслава была в Гнезне, а Гнезно - в той земле, которую должен был привлечь на его сторону Винцент.

   Несколько часов продолжалась беседа и окончилась только тогда, когда в большой горнице приготовили ужин для всех гостей. Угощение было непышное, а сервировка годилась только для воинов. Кушанья подавались на деревянных блюдах, а питье в глиняных кружках. Серебра здесь и в помине не было, и князь первый смеялся над этим, подшучивая над своим убожеством.

   Подчаший достал единственную, какая нашлась, позолоченную чарку, а князь, взяв ее, поднял высоко кверху, чтобы все видели.

   - Так меня объели мои воины, - сказал он, смеясь, - что только эту одну спас каким-то чудом Мечин. Но в Кракове есть много золотых дел мастеров!

   - А в Олькуше найдется серебро! - весело прибавил Вержбента.

   - И я, и жена моя, - заметил Локоток, - которая привыкла к простой одежде и бедной обстановке в Радзееве, для себя не нуждаемся ни в каком излишке.

   Судья Смила отвечал с поклоном, что шляхта, наверное, с удовольствием уделит от себя по кубку для своего пана.

   - Мне этого не нужно, - сказал Локоток, - мне бы только хватило на жалованье моим людям и на продолжение моего дела; нам надо еще со многим справиться и многое добыть, да и чехи еще сидят в замках.

   - А бранденбуржцы и саксонцы стоят на границе, - прибавил кто-то из гостей.

   - Против тех нам помогут крестоносцы, - сказал Жегота, - они не очень-то ладят между собой.

   - Ну а против крестоносцев, кто пойдет? - прервал Верж-бента. - Ведь и те для нас страшны. Они хотят силою отнять у вас поморские земли.

   - Боже сохрани! Мы их но отдадим! - вскричал князь. - Этот-то край нам особенно дорог, потому что это наши ворота в широкий свет.

   - Не отдадим! - повторили и другие.

   Так тянулась беседа обо всем понемногу. Винцент из Шамотул не спускал взгляда с того, кому он приехал предложить свои услуги, и тот посматривал на него, и ясно было, что оба не вполне доверяли друг другу, хотя и сознавали общность своих интересов.

   Только тогда, когда разговор перешел на войну, на способы ее ведения и на врагов, с которыми приходилось воевать, Локоток оживился, и лицо его прояснилось.

   Шамотульский пан, уже присмотревшийся к крестоносцам и саксонцам, осмелился заметить, что польскому войску многого еще недоставало, чтобы сражаться с ними.

   - А сражались же мы с чехами, которые не хуже них, - сказал князь, - да и били мы их тоже не хуже. Вы не видали моих воинов в бою и не знаете их. С виду они неказисты, но приказы мои исполняют хорошо и нападают на врага, как хищные звери.

   Винцент усмехнулся.

   - Самые лучшие воины, - прибавил Локоток, - это голодные и ободранные. У кого красивое вооружение и всякое добро, тому жаль его потерять, а моим нечего терять, но они надеются все сами завоевать.

   Так до самой ночи шла беседа о войне и различных приключениях боевой жизни, а потом каждый пошел искать себе уголок для ночлега, а шамоту льский пан отправился ночевать в раскинутую его слугами палатку, потому что другого места не было.

   Канцлер Клеменц остался наедине с князем.

   - Поздравьте меня, отец, - обратился к нему Локоток, - в мою сеть попалась крупная рыба. Я очень доволен этим паном из Великой Польши.

   - Только бы вам не обмануться в нем, - сказал канцлер. - Я его не знаю, а слухи о нем ходят разные. Он богат и знатен, но честолюбие у него большое, и он за свои услуги много потребует.

   Князь утвердительно кивнул головой, но видно было, что слова канцлера его не встревожили.

   - Я боюсь его ненасытной гордости, - прибавил ксендз, - потому что надменным и властолюбивым людям всегда хочется еще большего.

   Ксендз Клеменц собирался вернуться в Краков и спрашивал, не будет ли каких-нибудь поручений и приказаний, на что Локоток коротко отвечал:

   - Краков можно взять, но сделайте, что в ваших силах, чтобы избежать кровопролития. Самый город не так уж важен, но там живет много богатых немцев, а мне нужны деньги. Вавель {Вавельский замок в Кракове.} обладает невидимой силой, а когда он достанется мне, то и другие земли сдадутся нам.

   Рано утром, в числе людей, ехавших вместе с ним в город, канцлер увидал весело улыбавшегося Мартика, который, поклонившись ему, заявил, что он едет по приказанию своего пана туда же, куда и канцлер, и готов охранять его в дороге.

  

  

   Краковский рынок даже в обычные дни имел в известные часы дня очень оживленный вид; на другой день после прибытия Мартика в город около полудня тут было так много народу, и стоял такой шум, что трудно было протиснуться в этой толпе и невозможно было разговаривать.

   К зданию ратуши шли городские советники, а с ними два войта, которые замещали главного войта, носившего это звание по наследству от отца, а к Дынгушу шли лавочники и те, что имели дела с ними; подвозили товары к большим и малым городским или базарным весам. Немало было народу в пивной под ратушей, где продавали самое лучшее сводницкое пиво. Но огромное большинство наполнявших рыночную площадь спешило к лавкам, магазинам и лоткам с товаром, которые занимали в два ряда пространство всей площади вплоть до ратуши.

   Здесь была сосредоточена вся торговля, перекинувшаяся в одну сторону до Фландрии и Италии, а в другую - до дальнего Востока. Чем проще было отечественное производство, тем больше нуждались в иностранных товарах. Купцы особенно хорошо зарабатывали именно здесь, где все, что они привозили, казалось редким и особенно нужным.

   Внешний вид этих открытых лавок, тянувшихся двумя тесными рядами во всю длину площади, был непривлекателен. Да и внутри было темно и тесно. Вместо вывески служили вывешенные на шесте куски материи, восточного шелка, какой-нибудь яркий пояс или кухонная утварь. Но в темной глубине этих лавок, загроможденных товаром, попадались действительно ценные вещи.

   Здесь можно было достать все, что шло из Византии через Сицилию и Венецию, начиная от самых драгоценных бархатных и шелковых тканей и кончая обыкновенными шерстяными, от драгоценнейших мехов до самого тончайшего полотна и газа. Здесь покупали материю для одежды священнослужителей и для домашнего плаща, кольцо для невесты и охотничью трубку из слоновой кости, охотничьи сапоги и кусок хлеба.

   Все это, а особенно дорогие вещи, не выставлялось напоказ, как это делают в наше время, и не предлагалось громко, чтобы не раздразнить аппетита и не привлечь грабителей. Драгоценнейшие вещи тщательно прятались, но услужливые посредники знали, куда провести покупателя.

   Больше всего было в этом ряду лавок с немецкими и голландскими товарами, но немало было также и шелковых изделий из Италии, изделий из козьей шерсти, предназначенных для власяниц, которые набожные люди носили на голом теле.

   В других лавках сидели золотых дел мастера и те, что торговали цинковыми и медными изделиями, венецианскими четками, кольцами, поясами и тому подобными вещами.

   В то время торг производился иначе, чем в наше время, покупали с тем, чтобы вещь держалась долго, поэтому внимательно рассматривали, расспрашивали о цене и долго торговались, причем разыгрывались очень оживленные сцены, когда покупатель, не сойдясь в цене, уходил из лавки, а служащие лавки бежали за ним и силой тянули его за рукав обратно. Здесь невозможно было кого-нибудь услышать, потому что уже и в то время торговки были так же болтливы и крикливы, как нынешние, а свободой слова пользовались в большей мере.

   Эта маленькая, тесная уличка, которую часто совершенно загромождали купеческие возы, провозившие товары и для безопасности останавливавшиеся здесь, своим живописным разнообразием напоминала восточные рынки. Каких только тут не было нарядов! Немецкие, итальянские, фландрские, персидские, византийские! Попадались и рыцари, и духовные, потому что духовенство, кроме нищенствующих монашеских орденов, ходило за всеми покупками в лавки.

   Женщины приходили сюда не только для покупки, но и просто из любопытства, а за ними увивалась молодежь.

   Благодаря соседству находившейся под ратушей пивной, откуда выходили подвыпившие люди, с ратушей, в которой заседали городские советники, суда, городских весов, нескольких винных заведений около рынка и нескольких пивоваренных заводов, эта тесная улочка торговцев или, вернее сказать, купеческая часть города была целый день заполнена сплошной массой народа.

   Странный вид имели эти постройки, вмещавшие в себе столько сокровищ: некоторые из них были из камня, другие - из дерева, третьи - из досок. Большинство из них не впускало вовнутрь дерзких крестьян. Широкое окно со ставней, открывавшейся наружу на манер стола, опиравшегося на подставки, служило купцу для выкладывания товара перед покупателем. Такие ставни имелись во всех домах, где внизу были лавки с какими-нибудь товарами.

   Кроме краковских купцов, здесь можно было встретить греков и итальянцев, но особенно много было немцев. И здесь горячая кровь и грубость тогдашних нравов были причиной громких споров, брани и даже драки, в которую приходилось вмешиваться и силой прекращать ее служащим ратуши.

   Во время летней жары устраивались навесы из полотна, они же служили охраной от дождя. Более предусмотрительные делали навесы из кож.

   Прекрасная Грета как раз вошла в эту уличку в сопровождении своего Курцвурста, которого знал весь город. Само собой разумеется, что, выходя в город, вдовушка старалась как можно больше выставить свою красоту и одевалась особенно нарядно. Немудрено, что взоры всех прохожих, особенно рыцарского сословия, с любопытством останавливались на ней. По богатству наряда, красоте лица и изнеженному виду ее можно было принять за какую-нибудь даму из высшего общества, по смелости, с которой она вмешивалась в толпу, - за мещанку, сжившуюся с ней, а по дерзкому и вызывающему выражению лица - за особу легкого поведения. Те, которые были с ней знакомы, улыбались ей издали и останавливались, поджидали ее или шли за ней, чтобы подольше полюбоваться на красавицу.

   Она шла медленно, как свободная женщина, которую никто и ничто не заставляет торопиться, и которая вышла просто ради прогулки и не особенно интересуется всем окружающим.

   Купцы приветствовали ее из своих лавок, зная, как она любила наряды и всякие безделушки и как много она могла себе позволить, искушали ее, показывая разные красивые вещи.

   - Загляните только к нам, прекрасная Грета, - говорил один из них с седой бородой, плутоватыми глазами и слишком румяным лицом, составлявшим резкий контраст с сединой, - мы только что получили из Венеции золотые цепочки, такие тоненькие, что их можно протянуть ниткой через игольное ушко.

   Грета, улыбнувшись, сделала только знак искусителю, что зайдет попозже.

   Другой кричал ей: - Сударыня, за вашу красоту я готов отдать вам даром! Пожалуйста, посмотрите только, ни у кого нет такого шелка и таких вышивок, как у меня!

   Грета, не останавливаясь, шла мимо; не заглянула даже в лавки с меховыми товарами, которые она очень любила, - у нее всего было более чем достаточно. С некоторыми купцами, хорошо знавшими ее и Павла, она обменивалась приветствиями и веселыми замечаниями.

   Служащие в лавках следили за ней восхищенными глазами; она умела, не показывая даже виду, что это ее занимает, выставлять свою красоту в самом выгодном свете. И изящно обутые ножки, и белая рука, украшенная множеством перстней, и нежный овал лица из-под белого легкого покрывала, и черные косы, обвивавшие голову, и стройный стан, стянутый поясом и видневшийся из-под плаща, и гибкие, молодые движения, все очаровывало зрителей. Она шла медленно, позволяя им любоваться собой.

   И чем дальше она подвигалась по улице, приближаясь к ратуше, тем более увеличивалась толпа любопытных, следовавшая за ней.

   Курцвурст шел впереди, с забавной торжественностью раздвигая толпу своим жезлом и очищая проход для своей госпожи.

   Первый, осмелившийся прямо подойти к ней и пойти с ней рядом, был Бальцер Вурм. Она как раз проходила мимо его лавки, и он, оставив за себя своего помощника, вышел на улицу поздороваться с Гретой.

   Ему тоже хотелось пригласить ее к себе.

   - Хотя бы для того стоит вам зайти, прекрасная Грета, - сказал он, - чтобы взглянуть на чудесный шелк, который мне только вчера привезли. Никто еще не видел его, и ни у кого нет такого. Нет ничего на свете более мягкого и приятного на ощупь и более красивого на вид, а в платье будет иметь такой вид, как будто это царское одеяние.

   - Такие дорогие ткани - не для бедных вдов вроде меня, - лукаво отвечала Грета. - Разве купить и пожертвовать в костел Панны Марии за душу моего покойного мужа? Мне как раз нужно это сделать. Очень жаль моего Арнольда, - прибавила она, бросив на него быстрый взгляд.

   - В заместителях не будет недостатка! - вздохнул Бальцер.

   - Даже в десяти! - отвечала, на минуту приостановившись, Грета. - Да не такие, каким он был.

   - Всем известно, что покойники бывают лучше всех, - отозвался немного задетый Вурм.

   В эту минуту, когда разговор только что начинал завязываться, через толпу торопливо пробрался со стороны ратуши чех Микош, которому кто-то, очевидно, успел уже сообщить о Грете. Пан спешил поздороваться и помешать другим ухаживать за нею.

   Шедший тоже мимо ратуши круглый дядя Павел, издали увидев племянницу и подмигивая ей, подошел ближе, чтобы хоть полюбоваться на нее и хоть этим утешить себя после всех хлопот и неприятностей. Скоро подошел и ^Мартик, покупавший что-то в ближайшей лавке, и около Греты образовалась целая свита.

   Из всех окружавших вдовушку, Мартик, хотя и выделялся своей красивой фигурой, но казался наименее знатным и богатым.

   Но Грета и ему улыбалась так же ласково, как всем остальным. Она даже спросила его, где он пропадал так долго, что она его не видала.

   - Ездили на охоту! - шутливо отвечал Мартик.

   - Ну и что же, словили зверя? - загадочно спросила она.

   Мартик взглядом отвечал ей, но вымолвил равнодушно:

   - Охотникам не пристало хвалиться, потому что им не верят, но я всегда доволен тем, что имею.

   - Доволен? - повторила Грета.

   Мартик улыбкой подтвердил свои слова. Другие хмуро посматривали на него, завидуя тому, что он разговаривает с вдовушкой.

   - И далеко ездили? - спрашивала она.

   - По Висле вверх, - сказал Мартик, понизив голос, - там много зверья!

   - Если вы охотились в нашем городском Хватимехе, - полушутливо прервал его Павел, - то берегитесь, как бы вас там не захватила земская стража. Мы, кроме князя, никому там не позволяли охотиться.

   - Если бы я и был в Хватимехе, - шутя, отвечал Мартик, - то ведь часть его принадлежит монахиням, а они - не охотники, ничего мне не сделают.

   - Гм! - проворчал кто-то рядом. - Что-то вы слишком смело разговариваете о монастырских лесах и землях, как будто вы там грабили с вашим Локотком!

   Мартик добродушно рассмеялся.

   - Не говорите мне о нем, чтобы не приманить волка из леса, - сказал он. - Ну, если Локоток заглянет в Хватимех, тогда Кракову плохо придется!

   - Вот еще! Очень мы боимся его босых воинов! - гордо прервал его чех Микош. - Мы без всякого труда защитим от них город, ведь это - шушера, для которой даже копья не потребуется, достаточно с них и дубинок.

   Вспыхнул Мартик, как вишня, весь так и запылал гневом, но взглянул на Грету и сдержался.

   - Я там не знаю, каковы воины у маленького князя, - отозвался он, - но знаю, что они вас, сильных, выгнали из Вислицы, из Лелова и из других местечек! Прежде, чем браться за защиту города, позаботьтесь лучше о самих себе.

   - За нас не бойтесь, - сердито отвечал Микош, поправляя свой шлем и ударяя рукой по плечу. - Если бы здесь оказалось мало войска, то придет помощь из Праги.

   Мартик, ничего на это не отвечая, бросил на чеха быстрый взгляд и после минутного колебания сказал:

   - А пока там кто-нибудь придет, не пойдете ли вы со мною в пивную выпить пива или меду? Теперь как раз время.

   Это странное приглашение больше всех поразило Грету, которая многозначительно посмотрела на говорящего, а потом на чеха. Не хотелось ему отходить от вдовы, но к чарке он имел большую слабость.

   Другие стояли в молчании.

   Мартик жестом показывал в сторону пивной. Микош еще колебался, когда Грета, как бы для того, чтобы не мешать им, кивнула дяде Павлу и пошла от них прочь тесной улицей, тянувшейся между двумя рядами лавок.

   Она даже не взглянула на чеха; и тот, обиженный ее невниманием, обернулся к Мартику, так любезно его приглашавшему, и пошел с ним рядом.

   Перед пивной под ратушей, у низких дверей, развевалась, скорее в силу обычая, чем для какой-нибудь надобности, зеленая сосновая ветвь. У входа толпилось много людей. Шум голосов доносился из глубины заведения. Внутри, особенно около столов и у прилавка, была густая толпа. Около бочек, отделенных решетчатой перегородкой, две шинкарки, шинкарь и толстая девка с засученными рукавами и подвороченным передником едва поспевали наливать и подавать гостям большие глиняные кубки.

   Громкий говор стоял в горнице.

   Мартик, по-видимому, пользовался здесь некоторым почетом, потому что для него тотчас же нашлось место в конце стола, и, усадив своего гостя, он очень скоро добыл и кубки с пивом. Чех, упершись руками в бока, внимательно разглядывал пивную и ее посетителей.

   - Не удивляйтесь, что я пригласил вас с собою, почти не зная вас, - сказал, подсев к нему, Мартик. - Я тоже когда-то служил в войске. Хоть вам, может быть, неприятно то, что я увиваюсь около Греты, но мы друг другу особенно не помешаем. Эта женщина всем одинаково улыбается, но всеми пренебрегает.

   Эти слова о Грете развеселили чеха; его открытое широкое румяное лицо прояснилось.

   - Да... это, пожалуй, верно, - сказал он. - Хорошо знаешь, что там ничего не получишь, а все же идешь на эту приманку!

   - Это правда, - подхватил Мартик, - против этой волшебницы никто не устоит.

   - Она страшная колдунья, - смеясь и вздыхая, согласился чех. - Я бы охотно на ней женился, но немцы не отдадут ее никому чужому, чтобы не выпустить из рук богатств.

   - Ну она-то не очень позволит собою командовать, - возразил Мартик, - если в ней заговорит сердце... Но эта женщина - холодная, как лед или камень.

   - Вы правы, - подтвердил Микош, впадая все более в приятельский тон, потому что ему был очень интересен разговор о вдове. - Но кто бы это сказал? Она так любезна, так приветлива, смеется, смотрит так, что сердце разрывается в груди, и играет с ними, как кот с мышью! Придет когда-нибудь и ее час...

   - Я знал ее раньше, чем вы, - сказал Мартик, видимо, стараясь быть приятным собеседником и подмигивая служащим, чтобы принесли новый жбан с пивом. - И девушкой была такая же: смелая, веселая и приветливая.

   - Ну что же... и выбрала сама себе мужа?

   - Она-то? - живо отозвался Мартик. - Да никогда этого не бывало! Отец настаивал, чтобы шла замуж, потому что боялся оставить ее одну, а сам был хворый. Ну она и выбрала первого попавшегося, когда уж очень пристали. Этот Арнольд был до смерти в нее влюблен, но он скоро погиб во время ссоры.

   - Я слышал, она очень плакала по нем?

   - Да, уж должна была поплакать, хотя бы для людей, - рассказывал Мартик. - Теперь, когда его не стало, она о нем вспоминает и жалеет, а я знаю, что когда он был жив, то должен был, как слуга, выполнять все ее приказания и никак не мог дождаться от нее супружеской нежности и почтения, а брани и толчков, сколько угодно.

   Чех слушал с интересом и удивлением.

   Мартик, рассказывая о вдове, сумел заслужить его расположение. А остальное довершило действие хорошего и крепкого пива, так что два часа спустя оба соперника были уже между собой в таких дружеских отношениях, какие только нужны были ловкому Суле. Он угощал его, занимал беседою, льстил его самолюбию.

   В конце разговора Мартик, между прочим, признался ему, что праздная жизнь ему надоела, и он охотно пошел бы на службу, если бы нашелся хороший пан.

   - Ульрих Боскович, которого, слава Богу, взяли отсюда, не верил полякам, но теперешний Павел из Паульштина, мне кажется, будет в другом роде. Нам нужны люди; а вы могли бы найти службу в самом замке?

   - А почему бы нет? Почему нет? Я бы пошел с радостью, - отозвался Сула. - Служить в замке было бы для меня всего удобнее. И я бы вам пригодился!

   Чех покачал головой.

   - Ну теперь может быть очень тяжелая служба, - сказал он.

   - Тем лучше, - возразил Мартик. - Разве воину пристало сидеть в горнице и зевать? Где горячо, там легче поживиться.

   - Да, может быть очень горячо... очень, - повторил Микош.

   - Ну и пусть, чем горячее, тем для меня приятнее, - живо отозвался Сула. - А что вы думаете? - прибавил он, немного погодя, тоном дружеской откровенности. - Я бы не очень-то доверял этим немцам-мещанам. Они и на короля Вацлава ворчали и жаловались на то, что он на Околе выстроил новый город и стенами окружил монастырь святого Франциска до замка и костел святого Андрея до Страдомских ворот. Этот новый город нельзя заселить немцами, а они бы хотели жить тут одни. Если этот маленький польский князек наобещает им Окола не застраивать и еще что-нибудь уступит, то они, пожалуй, сдадут ему город. Ну а уж если город будет взят, замок не выдержит.

   Микош только вздохнул, давая понять, что и он так думает.

   - Это все люди, - прибавил он, помолчав, - которым их могила дороже, чем государь, - я им тоже не верю. Для них все одинаковы, лишь бы купить подешевле, а продать подороже.

   - Да, да, - подхватил Мартик, - и как раз Локотка, у которого нет гроша за душой, они могут легко достать.

   Сула становился все откровеннее с чехом, которого считал уже как бы своим.

   - С того времени, как они узнали о смерти молодого короля, - шепнул он, - все так и крутят носами.

   Микош глотком пива запил это неприятное замечание.

   - Не верю я им, - сказал он, - хотя наш новый наместник держится другого мнения. Его успокоил войт Альберт.

   - Войт Альберт! - вскричал Сула. - Да ведь это самый хитрый из всех!

   - Вы его знаете? - спросил Микош.

   - Да я почти с самого детства живу в Кракове, - говорил Мартик. - Альберт в городе разыгрывает из себя какого-то удельного князя. Что хочет, то и делает. Все знают, что и он, и брат его, который владеет аббатством в Мехове, склоняются в сторону силезцев. Среди мещан - масса силезцев. Вы только посчитайте, сколько их здесь из Берега, Лигницы, Окола, Вроцлава, Сводницы; Вроцлав и Краков подают друг другу руки, сговариваясь призвать или Силезца, или Маленького. Ульрих восстановил их против себя.

   - Да, это правда, - согласился чех, - Босковича никто не любил. Он был слишком груб и не церемонился со шляхтой. Да и мы от него добра не видели. Павел будет не таков.

   - Дай-то Бог, - сказал Мартик, - но пройдет много времени, пока его узнают и поверят ему.

   Поговорив так по душе, оба встали. Чех пошел в замок, а Мартик, как будто бы у него не было другого дела, провожал его. Так они шли, не торопясь, из улицы в улицу, приближаясь к замку, а Мартик все время занимал чеха оживленной беседой.

   У главных ворот он снова заговорил с ним о Грете, зная, что на эту приманку чех, наверное, попадется. Таким образом, и он проскользнул в замок, куда ему нелегко было бы пройти без провожатого, так как в ту пору замок оберегался более, чем сам город.

   Войдя во внутренний двор, болтая и смеясь, стараясь понравиться Микошу, Сула имел достаточно времени, чтобы запомнить расположение построек.

   Замок после недавнего пожара, который коснулся костела, хотя у него была свинцовая крыша, и уничтожил все деревянные постройки, - а таких было больше всего, - не успел еще обстроиться. Боскович выписал из Праги каменщиков и думал построить здесь новый прекрасный замок с красивыми внутренними зданиями, по образцу Гродчина.

   Но работы только еще начались. Повсюду лежали кучи камней и громадных бревен, но для жилья были поставлены только временные избы и клети, а войско размещалось в амбарах, в которых раньше мещане сохраняли свое добро, потому что только они одни и уцелели.

   В самом главном строении жил сам наместник, а другие начальники размещались кое-как в постройках, наскоро сколоченных из тонких досок. Бросая во все стороны быстрые взгляды, Мартик заключил по некоторым признакам, что охрана замка немногочисленна, и укрепления недостаточно сильны. Правда, на валу уже были возведены новые брустверы, приготовленные для защиты, но трудно было оборонять такое большое пространство при малом количестве крепостного войска. Да и самое это войско, уже отвыкшее от войн и завязавшее связи с местным населением, потеряло свои боевые качества. Воины перестали носить вооружение и, казалось, не допускали и мысли о возможности какой-либо опасности.

   Мартик, избегая других тем разговора, занимал Микоша рассказами о Грете, а сам внимательно рассматривал крепостные укрепления. Ему надо было разузнать на всякий случай, с которой стороны удобнее подойти, чтобы взять замок штурмом. Под конец он опять намекнул Микошу, что охотно поступил бы на службу в замок, на что чех добродушно заметил:

   - Посмотрим, каков еще будет новый наместник. Я вам с удовольствием помогу, но вряд ли удастся получить место выше сотника.

   Затем он спросил его, есть ли у него вооружение.

   - Есть и даже не одна смена, - отвечал Мартик. - Если бы понадобилось, я мог бы управиться с катапультой {Орудие обороны, из которого стреляли камнями и стрелами, установив его на крепостном валу.}. Наверное, и стрелков из балесты у вас тоже немного, а если нужно будет обороняться, то она всего нужнее.

   - У нас теперь не более пяти-шести человек, - сказал Микош, - и то двое из них не очень надежны.

   Поговорив еще немного, Мартик низким поклоном простился с чехом и, довольный своим новым знакомством, пошел назад к воротам, а Микош к себе в хату отдохнуть после выпивки.

   Мартик шел домой и думал радостную думу о том, что чехи с тем, что у них было, долго не выдержат, если только помощь не поспеет вовремя. Думал еще о том, что он успел заронить в душу Микоша недоверие к мещанам и опасение измены. Он мог быть довольным собою.

   Войдя снова в город и очутившись на рынке, где утреннее движение толпы уже значительно уменьшилось, и самая толпа поредела, Мартик направился прямо к дому Греты на Мясницкой улице и по дороге к ратуше встретил возвращающегося Павла с Берега, который шел в ту же сторону.

   - Что же это вам так понадобилось ухаживать за чехом и дружиться с ним? - спросил мясник.

   - Он добрый малый, - отвечал Сула. - Мы с ним наговорились и насмеялись досыта. А потом я проводил его в замок.

   - Были в замке? - остановившись, спросил Павел.

   - Ну да, был! - смеясь, отвечал Мартик.

   - Ну что же вы там видели?

   - Все, кроме самого замка, потому что его уж нет после последнего пожара. Защищаться им будет трудно, - спокойно говорил Мартик, как бы невольно проболтавшись. - Чехов всего кучка, а валы длинные. Они это отлично понимают. Если их вовремя не выручат, они отдадут Вавель без сопротивления... по первому требованию.

   - Вы так думаете? - спрашивал встревоженный Павел.

   - В этом не может быть сомнения, - подтвердил Мартик. - Новый наместник не так упрям, как Боскович, безумств проделывать не будет. Вы там поступайте с городом, как хотите, это ваше дело, а что они не будут за вас подставлять шеи, лишь бы им позв