Хаггард Генри Райдер - Братья

росили Масуду не давать им больше ничего.

   - Тогда, по крайней мере, выпейте хоть вина, - предложила она с улыбкой, наливая в их кубки сладкого ливанского вина. Казалось, ей было приятно, что они ели с таким удовольствием.

   Братья повиновались ей, смешав вино с водой. Вдруг она неожиданно спросила их, что они думают делать и долго ли намереваются прожить в Бейруте. Годвин и Вульф ответили, что несколько дней они не двинутся с места, так как им нужен отдых и они хотят осмотреть город, его окрестности, а вдобавок считают необходимым купить хороших лошадей. А не может ли она может помочь им в этом деле? Масуда утвердительно кивнула головой и поинтересовалась, куда думают они отправиться верхами.

   - Вот туда, - Вульф махнул рукой в сторону гор. - Перед тем как отправиться в Иерусалим, мы хотим посмотреть на ливанские кедры и на высокие горы.

   - Вы хотите видеть кедры Ливана? - переспросила Масуда. - Это не совсем безопасно для двоих путешественников, потому что в порах живет множество свирепых диких зверей и еще более лютых людей, которые нападают, убивают и грабят. Вдобавок ко всему Властелин Гор теперь в ссоре с христианами и захватывает в плен всех, кого настигает.

   - Как имя этого Властелина? - спросил Годвин.

   - Синан, - ответила Масуда. И братья заметили, что она быстро оглянулась.

   - О-о, - сказал Вульф, - а мы думали, что его имя Джебал.

   Теперь она посмотрела на него широко открытыми изумленными глазами и произнесла:

   - Это также его имя, но, сэр пилигрим, что можете вы знать о страшном господине аль-Джебале?

   - Мы знаем только, что он живет в месте, которое называется Массиаф, и мы думаем побывать в этой крепости.

   Масуда опять с изумлением взглянула на него.

   - Вы, верно, безумны, - начала было она, потом сдержалась и, хлопнув в ладоши, призвала невольника, велев ему убрать блюда и тарелки.

   Когда слуга ушел, братья высказали желание походить по городу.

   - Хорошо, - согласилась Масуда, - но с вами пойдет слуга. Да, да, вам лучше не ходить одним, потому что вы могли бы сбиться с дороги. Кроме того, здесь не всегда безопасно для иностранцев, как бы скромны ни казались они, - многозначительно прибавила она. - Не хотите ли зайти в замок губернатора? Там живет несколько английских рыцарей и несколько священников, которые дают добрые советы паломникам.

   - Вряд ли мы зайдем к губернатору, - отклонил ее предложение Годвин, - мы недостойны такого знатного общества. Но почему вы смотрите на нас так странно?

   - Я удивляюсь, сэр Питер и сэр Джон, почему вы находите нужным говорить неправду бедной вдове. Скажите-ка, там, у вас на родине, вы не слыхали о двух братьях-близнецах, которых зовут... Ах, да как же их зовут-то? Да, да, вспомнила! Одного - сэр Годвин, другого - сэр Вульф, они из рода д'Арси, и о них у нас ходят толки.

   Нижняя челюсть Годвина опустилась, Вульф же громко расхохотался и, видя, что, кроме них троих, в комнате нет никого, в свою очередь задал вопрос Масуде:

   - Конечно, этим близнецам было бы приятно узнать, что они так знамениты, но каким образом могли услышать о них вы, вдовая со держательница сирийской гостиницы?

   - Я? Я узнала о них от человека, приплывшего на дромоне, он пришел ко мне, пока я готовила кушанье, и рассказал мне странную историю, которую слышал в Англии, историю о том, как Садах ад-Дин - да будет проклято его имя! - послал отряд с поручением украсть одну благородную даму; как двое братьев, Годвин и Вульф одни отбились от целого отряда, совершив истинно рыцарский подвиг, а молодая дама ускакала на коне; как позже они попались в такую ловушку, какие любит устраивать султан, и как на этот раз их благородную родственницу увезли.

   - Странный рассказ, - промолвил Годвин, - а не сказал этот человек, приехала ли в Палестину похищенная дама?

   - Он ничего не сказал об этом, и я ничего ни от кого не слышала. Но послушайте меня, дорогие мои гости. Вас удивляет, что я знаю слишком много. Это не страшно, потому что тут, в Сирии, многие из нас обязаны собирать сведения. А вы, о безумные дети, считаете, что два таких рыцаря, как вы, принимавшие участие в великих событиях, слухи о которых уже разошлись по всему Востоку, могут путешествовать по суше и морю и остаться неузнанными? Неужели вы думаете, что в Англии не было никого, кто наблюдал за вами, донося о каждом вашем движении могущественному человеку, выславшему военный корабль с известным вам поручением? Ну, то, что знает он, знаю и я. Ведь я же сказала вам, что знать - моя обязанность. Почему я говорю вам все это? Может быть, потому, что мне нравятся такие рыцари, как вы, нравится рассказ о двух молодых людях, стоявших плечом к плечу на молу, в то время как их дама уплывала на коне, нравится, что они, израненные, пробили себе путь через ряды врагов. Мы на Востоке любим рыцарские подвиги. Может быть, также потому, что мне хочется предостеречь вас, посоветовать не тратить драгоценных жизней, пытаясь пробиться сквозь охраняемые ворота Дамаска ради самой безумной в мире затеи. Как? Вы все еще с удивлением смотрите на меня и сомневаетесь? Хорошо же, я вам говорила неправду. Я не ждала вас на набережной, и носильщик, с которым я поссорилась, не получил от меня приказания схватить ваши вещи и привезти их в мой дом. На пути между Англией и Бейрутом за вами не наблюдали шпионы. Я просто зашла в вашу комнату, пока вы обедали, и прочитала бумаги, неосторожно оставленные вами на столе, просмотрела книги, помеченные не именами Питера или Джона, и обнажила лезвие меча, на котором увидела выгравированный девиз: "Против д'Арси - против смерти", потом услышала, как Питер называл Джона Вульфом, а Джон Питера - Годвином и так далее.

   - Кажется, - по-английски сказал Вульф, - мы мухи в паутине, а наш паук носит имя вдовы Масуды, но я не понимаю, зачем мы ей? Ну, брат, что нам теперь делать? Стать друзьями паука?

   - Дурной союзник, - ответил Годвин и, посмотрев прямо в лицо Масуде, спросил: - Хозяйка, знающая так много, скажите мне, почему среди сотни бранных слов, которыми осыпал вас рассерженный погонщик осла, он назвал вас дочерью аль-Джебала?

   Она вздрогнула и сказала:

   - Значит, вы понимаете по-арабски? Я так и думала. Почему вы спрашиваете, не все ли вам равно?

   - Это, конечно, не очень важно, только мы хотим навестить аль-Джебала, а потому считаем себя счастливыми, что нам удалось встретить его дочь.

   - Вы едете к аль-Джебалу? Да, вы говорили об этом на корабле. Правда, может быть, именно потому-то я и пришла к вам навстречу. Хорошо же; вам перережут горло раньше, чем вы успеете доехать до первого из его замков.

   - Не думаю, - возразил Годвин, вынул из-под туники перстень и принялся беспечно играть им.

   - Откуда у вас это кольцо? - спросила Масуда, и удивление и страх промелькнули в ее глазах. - Ведь это... - и она замолчала.

   - Перстень нам дал тот, кто возложил на нас и поручение. Теперь, хозяйка, поговорим совершенно откровенно. Вы многое знаете о нас, хотя нам было удобнее называть себя пилигримами Питером и Джоном. Нам нечего стыдиться, тем более что, по вашим словам, наша тайна ни для кого не тайна. И я охотно верю этому. Теперь, раз она открылась, я предполагаю уйти из вашего дома и поселиться с нашими соотечественниками в замке; без сомнения, нас ласково примут там, особенно если узнают, что мы не захотели жить у женщины, которую называют шпионкой и дочерью аль-Джебала. После этого, может быть, вы сами не пожелаете остаться в Бейруте, где, как мы полагаем, не любят шпионок и "дочерей аль-Джебала".

   Она молча слушала его, и ни один мускул не дрогнул на ее бесстрастном лице.

   - Вы, без сомнения, слыхали, что одну женщину, которую называли так, недавно сожгли, считая ее ведьмой? И вы думаете, что навлечете и на меня такую же судьбу? Ах вы, безумцы, - я могу убить вас раньше, чем вы заговорите обо мне с кем-нибудь.

   - Вы так считаете? Но я уверен, что это не суждено судьбой, а также что вы не пожелаете принести нам больше вреда, чем мы вам, - спокойно произнес Годвин. - Если говорить откровенно, нам необходимо видеть аль-Джебала; раз уж случайность завела нас к вам, - если это была случайность, - не поможете ли вы нам добраться к нему? Мне кажется, вы могли бы сделать это. Или нам нужно искать помощи в другом месте?

   - Не знаю. Я отвечу через четыре дня. Если вам это не нравится - идите, донесите на меня, делайте самое худшее. Тогда и я сделаю свое дело, но с большой грустью.

   - А кто нам поручится, что вы не сделаете нам ничего дурного, если мы согласимся ждать четыре дня? - резко спросил Вульф.

   - Вы должны поверить на слово дочери аль-Джебала. Другой поруки у меня нет, - ответила она.

   - Но это может означать смерть, - сказал Вульф.

   - Ваш брат только что говорил, что смерть от моей руки не суждена вам судьбой, и хотя у меня были свои причины взять вас к себе, я не враждую с вами... пока. Решайтесь на что угодно. Тем не менее говорю вам, если поедете к нему, вы, люди, которые, зная арабский язык, узнали и мою тайну, умрете; если же останетесь здесь вы будете в безопасности, по крайней мере, - пока живете в моем доме. Клянусь в этом на знаке аль-Джебала, - и, поклонившись, она дотронулась до перстня, который Годвин держал в руках. - Но помните, что за будущее я не могу отвечать.

   Годвин и Вульф переглянулись; Годвин посмотрел на Масуду:

   - Я думаю, мы доверимся вам и останемся.

   Услышав эти слова, она слегка улыбнулась, видимо с удовольствием, и предложила:

   - Ну, теперь, если вам хочется побродить по городу, мои гости Питер и Джон, я позову раба и велю ему проводить вас. Через четыре дня мы снова потолкуем о вашем путешествии, а до тех пор лучше не будем вспоминать о нем.

   На ее зов вошел человек, вооруженный мечом. Он вывел из дому братьев, одетых в пилигримские одежды, и пошел с ними по улицам восточного города. Тут все было так странно, так необыкновенно для Годвина и Вульфа, что они на время забыли о своих затруднениях. Вскоре братья заметили, что в кварталах, где не встречалось ни одного франка, а свирепые слуги пророка хмурились, глядя на них, лишь вид раба Масуды защищал их от всяких оскорблений; увидев нубийца, даже сарацины, с головами, обернутыми тюрбанами, подталкивали друг друга локтями и отворачивались. Наконец они снова вернулись в гостиницу. Кроме двух пилигримов, которые путешествовали на одном дромоне с ними, они ни встретили никого знакомого. Пилигримы очень удивились, услышав от братьев, что они побывали в сарацинском квартале города, куда другие франки не заходили без сильной охраны, хотя Бейрутом владели христиане.

   Вернувшись домой, Годвин и Вульф вошли в свою комнату, сели в самом ее отдаленном конце и, говоря почти шепотом, чтобы никто не подслушал их, долго и серьезно совещались, как поступать дальше. Одно выяснилось вполне: их имя и отчасти их цель стали известны; без сомнения, вести об их прибытии вскоре дойдут и до султана Салах ад-Дина. От короля и знатных христианских вельмож в Иерусалиме братья не могли ждать помощи, потому что содействие им повлекло бы полный разрыв Иерусалимского королевства с Салах ад-Дином, а франки очень боялись этого, чувствуя себя не готовыми к борьбе. Было вполне вероятно, что братьям помешали бы отправиться на поиски племянницы Салах ад-Дина, заключили бы их в тюрьму или отослали обратно в Европу. Правда, они могли попытаться отыскать путь к Дамаску одни, но, предупрежденный, султан, вероятно, приказал бы убить их по дороге или бросить в какое-нибудь подземелье. Чем больше рассуждали об этом близнецы, тем больше возрастала их тревога. Наконец Годвин сказал:

   - Брат, дядя настойчиво приказывал нам отыскать аль-Джебала, хотя, по-видимому, свидание с шейхом - дело опасное. Я думаю, нам лучше всего исполнить желание нашего старого воспитателя: кто знает, может быть, в последнюю минуту Господь дал ему дар провидения. Кроме того, если все тропинки тернисты, не все ли равно, которую из них избрать?

   - Хорошая поговорка, - ответил Вульф. - Я устал сомневаться и беспокоиться. Исполним желание нашего дяди, поедем к этому Старцу Гор, мне кажется, вдова Масуда способна помочь нам добраться до него. Если на пути к горам мы умрем... Что ж! Мы, по крайней мере, погибнем, исполнив все, что могли.

  

   Когда на следующее утро Годвин и Вульф вышли к завтраку, другие гости уже сидели за столом. В их числе были серьезный купец из Дамаска, другой - из Александрии Египетской, по-видимому, арабский начальник, иерусалимский еврей и, наконец, не кто иной, как английский торговец Томас из Ипсвича, который тепло поздоровался с братьями.

   Странная и разношерстная компания!

   Пока Годвин смотрел на них, а молодая стройная вдова Масуда переходила от одного своего постояльца к другому, разговаривая с ними и принося все, что было им нужно, ему пришло в голову, что, может быть, это - собрание шпионов, которые обмениваются сведениями и рапортуют хозяйке гостиницы, состоя у нее на жалованье. Почти все гости Масуды говорили по-французски, толкуя о самых обыкновенных вещах, например: о знойной погоде, о цене за перевозку животных или товаров, о городах, которые они намеревались посетить.

   Выяснилось, что купец Томас собирался в это же утро отправиться со своими товарищами в Иерусалим. Но его недавно купленный мул захромал, так как у него треснуло копыто, а нанятые верблюды не пришли с гор; по его словам, ему нужно было подождать день или два. И он предложил братьям побродить вместе с ними по городу. Из благоразумия они решили не отказываться, хотя мало доверяли ему, думая, что именно он узнал их историю и истинные имена и открыл все Масуде или по болтливости, или с какой-нибудь определенной целью.

   Как бы то ни было, этот Томас оказался полезным человеком: хотя он только что высадился на землю, но, по-видимому, знал все, что случилось в Сирии в его отсутствие, а также то, что в данное время происходило в этой стране. Он рассказал, что Ги де Лузиньян только что сделался королем Иерусалима после смерти малолетнего Балдуина, а Раймунд Триполийский отказался признать его и был окружен в Тивериаде, что Салах ад-Дин собирал большое войско в Дамаске, задумав двинуться войной на христиан, сказал еще много правды и неправды.

   С Томасом и с другими гостями д'Арси часто беседовали, никто не расспрашивал братьев о них самих или из приличия, или по другим причинам, а Годвин и Вульф извлекли из разговоров с ними некоторую пользу.

   На третье утро Масуда, с которой они до сих пор еще не вели разговора об аль-Джебале, заметила, что, кажется, они желали купить лошадей. Братья подтвердили это, и она сообщила, что недавно предложила одному человеку привести им на показ двух коней и что теперь эти лошади стоят в конюшне подле сада. Все трое пошли туда. Подле двери в пещеру, служившую конюшней, как это часто делается на Востоке, где бывает так жарко, Годвин и Вульф увидели важного араба с копьем в руке, завернувшегося в бурнус, сотканный из верблюжьей шерсти. Подходя к нему, Масуда сказала братьям:

   - Если лошади понравятся вам, предоставьте мне сговориться с продавцом и сделайте вид, что вы ничего не понимаете.

   Араб, который не обратил внимания на чужестранцев, поклонился Масуде и обратился к ней по-арабски:

   - Значит, мне было приказано привести моих двух бесценных коней для франков?

   - Не все ли равно тебе, дядя мой, Сын Песка, - воскликнула в ответ Масуда. - Выведи их, я хочу посмотреть, привел ли ты тех коней, за которыми я посылала.

   Араб повернулся и крикнул в отворенную дверь пещеры:

   - Сюда, Огонь!

   В ту же минуту послышался стук копыт и через низкую арку выбежала редкой красоты лошадь. Это был конь серой масти с развевающимися гривой и хвостом, не слишком крупный, но статный, с маленькой головой, большими глазами, широкими ноздрями, очень тонкими ниже колена ногами и круглыми копытами. На его лбу виднелась черная звездочка. Конь выскочил, фыркая, но увидев своего хозяина-араба, вдруг остановился и замер подле него.

   - Сюда, Дым! - снова закричал араб, и тотчас же выбежала вторая лошадь и стала подле первой. Ростом и сложением конь совершенно походил на первого, только был как уголь и на его лбу блестела белая звездочка да в глазах горело больше огня.

   - Вот они, - заговорил араб. Масуда переводила братьям каждое слово. - Они близнецы, им семь лет, и до шести на них не надевали узду, их мать - самая быстрая кобылица во всей Сирии, и их род можно проследить в течение ста лет.

   - Это действительно прекрасные лошади, - с восхищением произнес Вульф. - Действительно. Но что они стоят?

   Масуда повторила этот вопрос по-арабски, и Сын Песка слегка пожал плечами:

   - Не говори пустяков, ты знаешь, что тут нельзя толковать о цене, потому что эти кобылы бесценны. Спроси с них сколько хочешь.

   - Он просит сто золотых за обоих, - "перевела" Масуда. - Вы можете заплатить такие деньги?

   Братья переглянулись. Это была большая сумма.

   - Такие лошади, - продолжала Масуда, - спасали человеческие жизни, и мне кажется, я не могу потребовать, чтобы он спросил меньше. Он продал бы их в Иерусалиме в три раза дороже. Но, если вы хотите, я могу дать вам взаймы, без сомнения, у вас есть какие-нибудь драгоценные камни или другие дорогие вещи, которые вы можете оставить мне в заклад, например, то кольцо, которое вы носите у себя на груди, Питер.

   - У нас есть золото, - взволнованно проговорил Вульф, который отдал бы за этих лошадей все до последней монеты.

   - Они покупают, - повернулась к арабу Масуда.

   - Покупают-то покупают, но могут ли они усидеть на них? - спросил араб. - Эти кони не для детей и не для паломников; если только покупатели не умеют ездить верхом, они не получат их от меня, нет, нет, не получат, даже если ты потребуешь этого.

   Годвин сказал, что ему кажется, он усидит на лошади, во всяком случае попытает свои силы. Тогда араб, оставив коней, вошел в конюшню и с помощью двух прислужников из гостиницы принес узду и седла, не походившие на те, к которым привыкли братья. Это были просто толстые стеганые подушки, заходившие далеко на круп лошадей, с крепкими кожаными подпругами, с чеканными стременами в форме полуподков. Удила были прямыми, без извилин.

   Когда коней оседлали и стремена отпустили на нужную длину, араб знаком предложил братьям сесть в седла. Однако, когда они приготовились вскочить на коней, он шепнул какое-то слово, и эти кроткие, спокойные лошади превратились в дьяволов, они стали брыкаться, высоко взметая задние ноги, бросаться на братьев с оскаленными зубами, размахивали над ними копытами передних ног, подкованными тонкими железными пластинками. Годвин стоял и изумлялся, а Вульф, раздраженный этой уловкой, стал позади Дыма и, улучив минуту, положил руку на спину скакуна и одним прыжком очутился в седле. Масуда улыбнулась, даже араб прошептал: "Хорошо", - а Дым, почувствовав на спине всадника, опустился на все четыре ноги и сделался тих, как овечка. Тогда араб шепнул слово лошади по кличке Огонь, и Годвин тоже вскочил в седло.

   - Куда ехать? - спросил он.

   Масуда заявила, что покажет им дорогу, и вместе с ней и с арабом братья поехали шагом; наконец город остался позади них и они очутились на проезжей дороге. Слева расстилалось море, справа лежала большая низина, местами занятая обработанными полями, дальше тянулась гряда крутых и каменистых невысоких гор. Пустили лошадей рысью и легким галопом; братья разъезжали взад и вперед и скоро совсем освоились со странными седлами. Недаром еще в детстве скакали они на неоседланных лошадях по зарослям Эссекса. Вскоре научились они управлять и поводьями. Когда братья вернулись к Масуде и арабу, вдова передала им предложение продавца: если они не боятся, он покажет им, что лошади сильны и быстры.

   - Мы не боимся скакать так, как решится мчаться он сам, - сердито ответил Вульф; на это араб мрачно усмехнулся и прошептал Масуде несколько слов, потом, положив руку на бок Дыма, вскочил на круп коня, позади Вульфа. Дым не шелохнулся.

   - Скажите, Питер, вы соглашаетесь взять спутника? - обратилась Масуда к Годвину со странным взглядом, взглядом диким, не знакомым братьям.

   - Конечно, - согласился Годвин, - но где же этот спутник?

   Вместо ответа она повторила то же, что сделал араб, и, усевшись позади Годвина, обвила руками его стан.

   - Ну, поистине в эту минуту ты пресмешной пилигрим, - засмеялся Вульф, и даже серьезный араб улыбнулся.

   Годвин процедил сквозь зубы старинную пословицу: "Женщина позади всадника - дьявол в луке". Но вслух он произнес:

   - Я считаю это за честь, но, мой друг Масуда, если случится что-нибудь - вините себя.

   - Ничего не случится с вами, друг мой Питер, а я, рожденная в пустыне, так долго пробыла в гостинице, что мне хочется промчаться по горам, чувствуя под собой прекрасного скакуна и видя впереди храброго рыцаря. Послушайте, братья, вы говорите, что не боитесь, так ослабьте же поводья и, где бы вы ни мчались, что бы ни встретили, не старайтесь останавливать или поворачивать обратно лошадей. А теперь мы испытаем этих скакунов, которых ты, Сын Песка, так громко воспеваешь.

   - Да падет это на твою голову, дочь, - промолвил старик, - и моли Аллаха, чтобы они усидели в седлах.

   Его темные глаза засверкали и, схватившись круглую седельную подпругу, он произнес какое-то слово, кони мгновенно закинули головы и крупным галопом пустились к горам. Сначала они мчались по возделанным полям, с которых только что сняли жатву, перескочили через несколько рвов и низкую ограду, да так мягко, что братьям показалось, будто они несутся на крыльях. Потом потянулась полоса песчаного грунта, тут лошади поскакали быстрее и скоро начали подниматься по длинному склону горы, с ловкостью кошек ставя ноги между камнями.

   Путь становился все круче и круче, вскоре подъем сделался местами так отвесен, что Годвину пришлось схватиться за гриву Огня, а Масуде обхватить руками стан Годвина, чтобы не сползти вниз. Между тем, несмотря на двойную ношу, храбрые кони не задыхались, не уставали. В одном месте они бросились в горный поток. Годвин заметил, что справа, не больше чем на расстоянии пятидесяти ярдов, поток этот падал в глубокую пропасть между двумя утесами, которые отстояли на восемнадцать футов один от другого, и он мысленно сказал себе, что если бы они перерезали поток немного ниже, их поездка окончилась бы. На другом берегу простиралось около сотни ярдов совершенно плоской местности, дальше начинались еще более высокие горы, и кони понеслись к ним между кустами. Наконец они достигли вершины горы, мили на две ниже них лежала долина, с которой они начали свою поездку.

   - Эти лошади карабкаются, как козы, - сказал Вульф, - но одно верно: спускаться нам придется пешком и вести их под уздцы.

   На вершине горы была почти совершенно ровная площадка без камней, кони поскакали галопом, который все ускорялся, и наконец помчались во всю прыть. Вдруг они остановились, мгновенно поднявшись на дыбы: они были на самом краю глубокой пропасти, внизу, у подножия горы, крутилась и пенилась река. С мгновение Огонь и Дым стояли неподвижно, потом, по одному слову араба, повернули, держась влево, поскакали обратно по площадке и приблизились к краю склона горы. Братьям казалось, что они сейчас остановятся. Но Масуда крикнула что-то арабу, араб крикнул что-то лошадям, а Вульф по-английски прокричал Годвину:

   - Не бойся, брат, где не боятся ехать они, проедем и мы.

   - Моли Бога, чтобы подпруги выдержали, - ответил Годвин, откидываясь назад.

   В ту же минуту кони начали спускаться с горы, сначала шагом, потом немного быстрее и наконец понеслись, как вихрь.

   Как могли эти лошади ступать твердо? Конечно, ни одна лошадь, выращенная в Англии, не сделала бы этого. Между тем, не упав ни разу, даже не спотыкаясь, кони летели вниз, перескакивая через большие глыбы камней, и наконец очутились над потоком, или, вернее, над расщелиной шириной в восемнадцать футов, у подножия которой тек поток. Годвин видел все и похолодел. Не безумны ли эти люди, желающие заставить лошадей, несущих на себе двойной груз, совершить такой прыжок? Откинься седок, споткнись конь, недостаточно далеко прыгни он - уделом их будет неминуемая смерть.

   Старый араб, сидевший позади Вульфа, только громко вскрикнул, а Масуда немного крепче обняла Годвина, и ее тихий смех прозвучал над его ухом. Лошади услышали восклицание своего хозяина и, по-видимому, поняли, что предстоит им, вытянули свои длинные шеи и поскакали еще быстрее.

   Вот они примчались к ужасному обрыву, и, точно во сне, перед Годвином мелькнули острый разрез, страшные утесы, между ними пропасть и белая пена ярдах в двадцати внизу. Он почувствовал, что великолепный Огонь весь сжался, а в следующее мгновение взлетел на воздух, как птица. В ту же минуту, - или это был действительно сон? - когда они перелетали через бездну, он почувствовал, как мягкие женские губы прижались к его щеке. Он не знал, действительно ли случилось это: могли человек ясно сознавать что-нибудь, чувствуя рядом с собой смерть? Может быть, его поцеловал ветер или просто прядь кудрей Масуды прикоснулась к его щеке. И, правда, он не мог думать о поцелуях, когда страшный черный зев пропасти зиял под ним.

   Они пронеслись в воздухе, белая пена исчезла, всадники очутились в безопасности. Нет, одна из задних ног Огня потеряла опору. Они падают, они погибли! Борьба... Как крепко обнимают эту руки. Как близко это лицо. Ничего, опасность миновала...

   Они помчались в горы, рядом с серым Огнем скакал вороной Дым. Глаза Вульфа, казалось, готовы были выскочить из орбит, и он кричал:

   - Д'Арси! Д'Арси!

   За ним сидел старый араб; его тюрбан свалился, бурнус, как знамя, развевался в воздухе, и он тоже громко кричал.

   Все скорее и скорее мчались кони. Скакали ли так когда-нибудь лошади? Быстрее, быстрее; теперь ветер свистел, а земля, казалось, улетала из-под ног. Спуск окончился. Равнина - и равнина осталась позади; теперь поля - поля тоже исчезли, и вот, опустив головы и высоко водя боками, Дым и Огонь остановились рядом на дороге, их покрытые потом тела покраснели в лучах заходящего солнца.

   Объятия перестали крепко сжимать стан Годвина. А верно, они были сильны - на обнаженных руках Масуды остались отпечатки колец кольчуги, скрытой под его туникой. Молодая женщина соскользнула на землю, осматривая эти знаки. Потом улыбнулась медленной, трепетной улыбкой, вздохнула полной грудью и сказала:

   - Вы хорошо ездите верхом, пилигрим Питер, пилигрим Джон тоже, это хорошие лошади, и стоило поскакать, хотя бы в конце стояла смерть. Ну, Сын Песка, мой дядя, что скажешь ты?

   - Что-то я уже состарился для таких скачек по двое на коне, когда в конце ничто не вознаграждает за это.

   - Ничто? - спросила Масуда. - Ну, я не вполне уверена в этом. Что же, - прибавила она, - ты продал лошадей пилигримам, которые могут ездить, и они испытали коней, меня же это развлекло после приготовления кушаний в своей гостинице, в которую мне надо теперь вернуться.

   Вульф отер увлажнившийся лоб, покачал головой и произнес:

   - Мне всегда говорили, что Восток полон безумцами и дьяволами. Теперь я узнал, что мне говорили правду.

   Годвин же молчал.

   Лошадей отвели в гостиницу, братья прибрали их под присмотром араба, который хотел, чтобы животные привыкли к своим новым владельцам. После этой ужасной скачки кони охотно позволили Годвину и Вульфу подойти к себе. Братья задали им корм, состоящий из размельченного ячменя, колосьев и соломы, смешанных вместе, и напоили их водой, которая целый день грелась на солнце, причем араб подмешал в нее немного муки и белого вина.

   На следующее утро д'Арси встали на заре, чтобы посмотреть, как Огонь и Дым чувствуют себя после скачки. Входя в конюшню, они услышали, что кто-то скрытый в тени плачет, и при слабом свете утра увидели старого араба: он стоял к ним спиной, обняв одной рукой шею Дыма, а другой - голову Огня и попеременно целуя красивых скакунов, в то же время громко говорил по-арабски, называл их своими детьми, уверяя, что охотнее продал бы франкам жену и сестру.

   - Но, - сказал он наконец, - она приказала, - почему, я не знаю, - и я должен повиноваться! Что ж! По крайней мере, вас возьмут храбрые люди, достойные таких скакунов, как вы. Я почти надеялся, что все мы, трое мужчин и моя племянница Масуда, женщина с тайной на лице и с глазами, видевшими ужасы, погибнем в расщелине. Но не такова была воля Аллаха. А потому прощай, мой Огонь, прощай, мой Дым, чудные дети пустыни, умеющие лететь быстрее стрелы... Никогда не выеду я на вас в битву. Но все же у меня есть другие кони вашей же несравненной крови.

   Тут Годвин дотронулся до плеча Вульфа, и оба брата потихоньку вышли из конюшни - они не хотели, чтобы араб увидел их, им казалось позорным смотреть на его печаль. Когда они вернулись в свою комнату, Годвин спросил Вульфа:

   - Почему этот человек продал нам благородных лошадей?

   - Потому что его племянница Масуда приказала ему сделать это.

   - А почему она приказала?

   - Ах, - проговорил Вульф, - не назвал ли он ее женщиной с тайной на лице и с глазами, видевшими ужасы? Может быть, ею руководят какие-нибудь семейные причины или вопросы, касающиеся нас с тобой. Ведь она затеяла с нами непонятную игру, ни начало, ни конец которой нам не известны! Но, брат Годвин, ты мудрее меня. Зачем же ты просишь меня разгадать такие загадки? Мне совсем не хочется ломать над ними голову. Я знаю только, что это славная игра, и верю, что она в конце концов приведет нас к Розамунде.

   - Только бы все это не привело нас к чему-нибудь гораздо худшему, - со стоном произнес Годвин. Он вспомнил видение, пригрезившееся ему в воздухе над пропастью между черными утесами, под которыми кружилась и билась белая пена, и ничего не сказал Вульфу.

   Когда солнце поднялось высоко, братья стали снова собираться идти в конюшню, взяв с собой золото, приготовленное для араба, но, открыв дверь своей комнаты, увидели Масуду - красивая вдова, по-видимому, только что хотела постучаться к ним.

   - Куда идете вы, друзья Питер и Джон, да еще так рано? - обратилась она к ним с улыбкой на своем красивом странном лице, казалось, скрывавшем какую-то глубокую тайну. Годвин мысленно сказал себе, что точно такая улыбка была на лице каменного сфинкса, которого они видели на рыночной площади Бейрута.

   - Посмотреть на наших лошадей и заплатить деньги арабу, - ответил Вульф.

   - Неужели? Мне казалось, что час тому назад вы сделали первое, что же касается до второго - не трудитесь. Сын Песка ушел.

   - Ушел! И увел лошадей?

   - Нет, они здесь.

   - Значит, госпожа, вы заплатили ему? - поднял на нее глаза Годвин.

   Было ясно, что Масуде понравилось его любезное обращение, потому что, когда она ответила, ее обыкновенно жесткий голос смягчился. И в первый раз она обратилась к Годвину, выговорив все его имя:

   - Почему вы называете меня госпожой, сэр Годвин д'Арси? Ведь я только содержательница гостиницы, и мне иногда дают жестокие прозвища. Да, может быть, я была дамой, прежде чем сделалась содержательницей гостиницы; но теперь я только вдова Масуда, как вы - пилигрим Питер. Тем не менее я благодарна вам за вашу ошибку.

   И, отступив шага два назад к двери, которую она закрыла за собой, Масуда поклонилась с таким достоинством, с такой грацией, что всякий понял бы: эта красивая вдова воспитывалась не в гостиницах.

   Годвин тоже поклонился ей, сняв шляпу. Их глаза встретились, и по ее взгляду он понял, что со стороны этой женщины ему нечего было бояться предательства. Как бы темен и неизвестен ни был путь перед ним, он теперь вверил бы свою жизнь в ее руки.

   Вульф, заметивший все это, испугался. Он спросил себя, что подумала бы Розамунда, если бы увидела странный взгляд смуглой женщины, которая была когда-то знатной дамой, сделалась содержательницей гостиницы, которую называли шпионкой, дочерью Сатаны, исчадием аль-Джебала?

   Теперь вдова Масуда говорила своим обыкновенным резким тоном.

   - Нет, я ему не заплатила. Он не захотел взять денег; не захотел также и нарушить слова, данного вам, рыцарям, которые так прекрасно и отважно скачут на конях, но я заключила с ним условие от лица вас обоих и надеюсь, вы не откажетесь исполнить его, так как я поручилась за вас своим добрым именем, а этот араб - глава рода и мой дядя. Вот в чем дело: если вы и эти ваши лошади останетесь в живых и придет время, когда они больше не понадобятся вам, на площади ближайшего города велите местному глашатаю выкрикнуть, что шесть дней будете ждать человека, одолжившего вам коней, если через шесть дней он не явится - продайте их. Только не раньше. Согласны вы?

   - Да, - ответили оба брата, но Вульф прибавил:

   - Только нам хотелось бы знать, почему араб, Сын Песка, ваш родственник, доверяет нам своих драгоценных коней?

   - Завтрак подан, гости, - холодно произнесла Масуда голосом, прозвучавшим, как звон металла.

   Вульф только покачал головой и пошел за ней в столовую, которая теперь снова опустела.

   Большую часть дня они провели со своими лошадьми, вечером, на этот раз вместе с Масудой, немного проехались, хотя они не были вполне уверены в лошадях - они думали, что, может быть, эти животные, одаренные, по их мнению, почти человеческим умом, закусят удила и унесут их в глубину родной пустыни. Однако, хотя время от времени кони с легким ржанием и оглядывались, как бы желая отыскать своего прежнего хозяина-араба, они не сделали ничего дурного, - лошади, выезженные для дам, не могли бы быть спокойнее. Поэтому, когда братья вернулись обратно, они прибрали, накормили и приласкали животных, и кони стояли смирно, только настораживали уши и обнюхивали их, точно зная, что это их новые хозяева, и желая подружиться с ними.

   На следующий день было воскресенье, братья, опять-таки по желанию Масуды, в сопровождении ее невольника пошли к обедне в большую церковь, прежнюю мечеть, и, как всегда, накинули одеяния пилигримов поверх кольчуг.

   - А вы не пойдете с нами? Ведь вы же исповедуете нашу веру? - спросил Вульф.

   - Нет, - отказалась от его предложения Масуда, - я сегодня не в таком расположении духа, чтобы исповедоваться. Сегодня я буду перебирать четки дома.

   Итак, они пошли без нее. В задней части церкви, которая была просторна, но темна, д'Арси смешались с толпой скромных прихожан и смотрели, как рыцари и священники различных народностей старались занять первенствующее место под куполом. Выслушали они проповедь епископа и многое узнали из нее. В конце своего поучения проповедник заговорил о предстоящей войне с Салах ад-Дином, которого называл антихристом. Епископ просил христиан оставить личные распри и приготовиться к страшной борьбе, говоря, что в противном случае в конце концов крест их Господа будет попран стопами сарацин, Его воины зарезаны, Его знамена осквернены, Его народ перебит или загнан в море. Глубокое молчание встретило эти предупреждения.

   - Прошло четыре дня, спросим же нашу хозяйку, нет ли у нее каких-нибудь известий для нас? - предложил Вульф по дороге домой.

   - Да, спросим, - согласился Годвин.

   Но им не пришлось спрашивать. Войдя к себе, братья увидели Масуду - она стояла посреди комнаты, как видно, в глубоком раздумье.

   - Я пришла поговорить с вами, - вдова подняла голову. - Вы все еще хотите навестить шейха аль-Джебала?

   И братья ответили:

   - Да.

   - Хорошо. Я имею разрешение отпустить вас, но советую вам остаться, потому что путешествие опасно. Будем откровенны. Я знаю, что вы задумали. Я знала еще за час до того, как вы ступили на наш берег, и потому привела вас в свой дом. Вы хотите попросить помощи господина Синана против Салах ад-Дина, так как желаете спасти из рук султана одну вашу знатную родственницу, в жилах которой течет его кровь и руки которой вы оба ищете. Вы видите, я и это узнала. Ну, в нашей стране множество шпионов, которые путешествуют то из Европы, то в Европу и доносят обо всем людям, дающим им деньги. Например, - я могу это теперь сказать, потому что вы больше не увидите его, - купец Томас, с которым вы были здесь, у меня в доме, - шпион. Вашу историю рассказали ему другие английские шпионы, а он передал ее мне.

   - А вы тоже шпионка, как вас назвал носильщик? - прямо спросил Вульф.

   - Я то, что я есть, - холодно произнесла она. - Может быть, я, как и вы, принесла какую-нибудь клятву и держу ее, как вы держите свой обет. Кто мой господин или почему я поступаю так, вам все равно. Но вы мне очень нравитесь, и мы скакали с вами вместе - это была дикая скачка! - поэтому предупреждаю вас, хотя, быть может, мне не следует так откровенно говорить с вами: аль-Джебал всегда берет плату за оказанные им услуги, а вы за подвиг, может быть, поплатитесь жизнью.

   - Вы предупреждали нас также относительно Салах ад-Дина, - напомнил ей Годвин, - что же остается нам, если мы не можем ехать ни к тому, ни к другому?

   Она пожала плечами:

   - Поступить на службу к одному из крупных франкских полководцев и ждать удобного случая, который никогда не представится. Или еще лучше - нашить несколько зубчатых раковин на шляпы и вернуться домой, там жениться на богатых женах, которых вы встретите на родине, забыть Масуду-вдову, и аль-Джебала, и Салах ад-Дина, и ту девушку, которая виделась ему в грезах. Только, - прибавила она изменившимся голосом, - тогда вам придется оставить здесь этих коней.

   - Мы желаем скакать на них, - весело вскрикнул Вульф, но Годвин обернулся к Масуде и сердито взглянул на нее.

   - Вы знаете нашу историю, - сказал он, - вы знаете нашу клятву. Какими же рыцарями считаете вы нас, что даете совет, который более годится для шпионов, доставляющих вам вести! Вы говорили о наших жизнях? Они даны нам на время, и, когда их потребуют от нас, мы отдадим их, сделав все, что смогли сделать.

   - Хорошо сказано, - заметила Масуда. - Дурно думала бы я о вас, ответь вы иначе. Но почему вы хотите ехать к аль-Джебалу?

   - Потому что в минуту смерти дядя велел нам отыскать его, у нас нет другого советчика, и это заставляет нас исполнить его совет - будь, что будет.

   - Опять хорошо сказано. Ну, вы поедете к аль-Джебалу. И будь, что будет, со всеми нами.

   - С нами троими? - удивился Вульф. - Какое же участие примете вы в этом деле?

   - Я буду вашей проводницей, я еду с вами, и вы увидите, принесу ли я вам пользу, - ответила Масуда.

   На своих великолепных конях, в арабских бурнусах, с двумя мулами, нагруженными вещами и всем необходимым для путешествия, а также мехами вина, двинулись братья в путь в сопровождении Масуды; она ехала на одном из мулов.

   Много необитаемых, диких мест миновали они, часто приходилось им карабкаться по кручам или спускаться в глубокие впадины, ехать то между чащами, то по выжженным знойным солнцем откосам гор, отдыхать то под ветвями могучих деревьев, то на открытых площадках под темным небом, усеянным звездами.

   Раз в самый зной путники остановились среди гор, обнаженные утесы которых тянулись к небу. Утомленные люди раскинули лагерь подле журчащего маленького кристально чистого источника, который привлек их. Усталый и хорошо закусивший взятыми Масудой припасами, Вульф заснул в тени большой скалы. Масуда хлопотала подле костра, разложенного рядом с глубокой горной пещерой.

   Не прошло и пяти минут после того, как она подошла к огню, и Годвин услышал ужасный крик молодой женщины, обернулся и увидел ее в зубах страшного желтого чудовища. Д'Арси поднялся, схватил меч и бросился к дикому зверю, который на мгновение остановился, но не выпустил из пасти свою жертву.

  

   С того самого дня как галера под желтым флагом Салах ад-Дина отошла от эссекского берега, украденная дочь старого сэра Эндрью казалась на ней не пленницей, а царицей. На сарацинском корабле Розамунду встретила неожиданность: в отведенном для нее помещении она застала молодую женщину, уроженку Франции, Марию, которая добровольно пришла на галеру, когда этот корабль на своем пути в Англию стоял подле одного из французских приморских городов, забирая съестные припасы и пресную воду. Узнав, что корабль принадлежит сарацинам, она решила просить их принять ее на палубу и согласилась быть служанкой той принцессы, за которой, по их словам, плыли они. Муж несчастной Марии много лет тому назад ушел в Святую землю, и преданная жена, не имевшая денег на путешествие, с восторгом увидела возможность переправиться в Сирию. Розамунда ласково обошлась с ней, но с остальными держалась гордо. Постоянное присутствие высокого человека в одеяниях христианских рыцарей было ей ненавистно. В первый же раз взглянув на него, она узнала в нем Гуго Лозеля, человека, некогда просившего ее руки, получившего отказ, поклявшегося жестоко отомстить ее роду и потом исчезнувшего из Англии. Когда он подходил к ней, она невольно вздрагивала, как от прикосновения отвратительной гадины; когда он заговаривал с ней, вся кровь отливала к ее сердцу.

   Совсем иначе сложились ее отношения с принцем Хасаном, явившимся в дом ее отца под видом купца Георгия. Он обращался с ней почтительно, держался в стороне, старался предупредить ее малейшее желание, не был ни навязчивым, ни дерзким.

   Однажды Розамунда обратилась к нему с вопросом, не может ли она попросить его об одной услуге.

   С восточным поклоном, сделав почтительный "салам", принц Хасан ответил:

   - На этом корабле у каждого свое определенное место, своя обязанность. Сэр Гуго Лозель - искусный мореплаватель, капитан галеры и управляет матросами. Я начальник воинов, а вы, принцесса, вы управляете всеми нами. Вы должны не просить, а приказывать.

   - Тогда я приказываю, чтобы мошенник, который носит имя Никласа, никогда не подходил ко мне. Разве я могу выносить близость убийцы моего отца?