Хаггард Генри Райдер - Братья

суды.

   - Теперь, повелитель, - с легким смехом сказал мулла, - твое величество знает, которого из двух рыцарей любит она. И как женщина она сделала дурной выбор, потому что у того, у другого, душа гораздо чище и выше.

   - Да, я знаю, - согласился Салах ад-Дин, - и очень рад. Неизвестность раздражала меня.

   Вульф, на мгновение побледневший, вспыхнул от радости.

   - Правильно назвали эту звезду талисманом счастья, - произнес он, поднимая драгоценность и пристегивая ее на свою тунику повыше сердца, - я считаю, что не слишком дорогой ценой плачу за нее. - Потом обратился к брату, который, бледный и молчаливый, стоял подле него: - Прости меня, Годвин, но таковы случайности в любви и на войне. Не сердись, потому что, когда я сегодня вечером умру, и "счастье Хасана", и все, что зависит от него, перейдет к тебе...

   Так окончилась странная сцена.

   Подходил вечер, Годвин стоял перед Салах ад-Дином в его комнате.

   - Что вам еще нужно, рыцарь? - сурово спросил султан.

   - Милости, - ответил Годвин. - Мой брат должен умереть на закате, я же прошу, чтобы вместо него казнили меня.

   - Почему, сэр Годвин?

   - По двум причинам, султан. Как вы уже узнали сегодня, загадка разрешилась. Наша дама, Розамунда, любит Вульфа, а потому было бы преступно убить его. Потом, евнух слышал, что я, а не он торговался с капитаном Абдулой в палатке. Клянусь в этом. Обрушьте же вашу месть на меня, а его предоставьте судьбе.

   Салах ад-Дин дернул Себя за бороду, потом заметил:

   - Если так, то времени осталось мало, сэр Годвин. С кем хотите вы проститься? С моей племянницей Розамундой? Нет, принцессу вы не увидите. Она лежит без чувств в своей комнате. Может быть, вы хотите в последний раз повидаться с братом?

   - Нет, султан, потому что тогда он угадает правду и...

   - Откажется от вашей жертвы, сэр Годвин.

   - Я хочу проститься с Масудой, служанкой принцессы.

   - Этого сделать нельзя, я не доверяю больше Масуде и думаю, что она была в заговоре. Я разлучил ее с принцессой и высылаю из своего лагеря. Вероятно, она уже уехала или скоро уедет с рабами своего племени. Если бы не ее заслуги в стране ассасинов и позже, я приказал бы убить ее.

   - Тогда, - вздохнул Годвин, - мне хотелось бы повидаться с епископом, чтобы он напутствовал меня и выслушал мои последние желания.

   - Хорошо, его пришлют к вам. Я принимаю ваше признание, считаю, что виновны вы, а не сэр Вульф, и беру вашу жизнь. Уйдите, другие, более важные дела занимают меня. В назначенный час стражи придут за вами.

   Годвин поклонился и твердыми шагами вышел из комнаты, Салах ад-Дин посмотрел ему вслед, прошептав:

   - Жаль. Было бы жаль, если бы мир потерял такого отважного и хорошего человека!

   Через два часа стражи пришли за Годвином вместе со старым епископом, причастившим его. Д'Арси вышел из дверей тюрьмы со счастливым выражением лица, точно жених, идущий на свадьбу. И действительно, он был счастлив в некотором смысле, он понимал, что все затруднения и печали окончились для него, у него почти не было грехов, верил он, как ребенок, и отдавал свою жизнь за друга и брата. Годвина провели в сводчатое подземное помещение большого дома, в котором жил Салах ад-Дин. Темную комнату освещали факелы. Тут его ждали палачи с помощниками. Вот вошел и Салах ад-Дин, с любопытством посмотрел на Годвина и спросил:

   - Вы не переменили намерения, сэр д'Арси?

   - Нет.

   - Хорошо. Но мои намерения изменились. Вы проститесь с вашей двоюродной сестрой, как желали. Приведите или принесите сюда принцессу Баальбека, здорова она или больна. Пусть она увидит дело своих рук.

   - Султан, - с мольбой в голосе произнес Годвин, - избавьте ее от такого зрелища!

   Но он просил напрасно, Салах ад-Дин ответил только:

   - Я сказал.

   Прошло несколько минут, наконец послышался шелест платья. Годвин поднял голову и увидел высокую фигуру закутанной женщины, стоявшей в глубине подземелья; там было так темно, что свет от факела слабо мерцал на ее царственных украшениях.

   - Мне сказали, что вы больны, принцесса, больны от печали, и немудрено, потому что человек, которого вы любите, был готов умереть за вас, - медленно заговорил Салах ад-Дин. - Теперь я сжалился над вами, и его жизнь куплена другой жизнью, вместо него умрет рыцарь, стоящий перед вами.

   Женщина в покрывале страшно вздрогнула и отшатнулась к стене.

   - Розамунда, - обратился Годвин по-французски, - молю вас, молчите и не отнимайте у меня сил слезами. Так лучше, вы сами знаете. Вульфа вы любите, и он любит вас, я верю, что со временем вы будете вместе. Меня вы любите только как друга. Кроме того (я скажу это, чтобы успокоить вас, а также и мою совесть), моя невеста - смерть, и я не хотел бы теперь видеть вас своей женой. Пожалуйста, передайте Вульфу, что я его благословляю и люблю, скажите также Масуде или напишите ей, этой самой верной, самой прелестной женщине, что я приношу ей в дар мое сердце, что я думал о ней в последние мгновения, что я молю Небо позволить мне снова встретиться с ней там, где все неровные пути делаются гладкими. Прощайте, Розамунда, да будет с вами мир и радость всю вашу жизнь, с вами и с детьми ваших детей... Прошу вас, помните о Годвине только, что он служил вам при жизни и слугой умер.

   Она услышала, протянула руки, и, так как никто не удерживал его, Годвин подошел к ней. Не поднимая покрывала, она наклонилась и поцеловала его, сначала в лоб, потом в губы и с тихим стоном выбежала из темной комнаты. Салах ад-Дин не остановил ее. Только в глубине души султан удивился, почему, любя Вульфа, Розамунда так нежно поцеловала в губы Годвина? И, подходя к плахе, Годвин тоже спросил себя, почему Розамунда не сказала ему ни слова и почему она так горячо его поцеловала? Он почему-то вспомнил безумную скачку в горах Бейрута, прикосновение губ к его щеке над пропастью и запах волос, коснувшихся тогда его лица. Он прогнал эти мысли и вспыхнул, удивляясь, что такие воспоминания пришли на ум в ту минуту, когда он покончил с земным счастьем, потом рыцарь опустился на колени перед палачом и сказал епископу:

   - Благословите меня, отец, и попросите нанести удар.

   И вдруг Годвин услышал знакомые шаги и, подняв голову, увидел Вульфа, который смотрел на него.

   - Что ты тут делаешь? - спросил Вульф. - Разве эта лисица, - и он кивнул головой в сторону Салах ад-Дина, - поймала нас обоих?

   - Дайте сказать слово лисице, - с улыбкой промолвил султан.

   - Узнайте, сэр Вульф, что ваш брат по собственному желанию хотел умереть вместо вас. Я отказываюсь от такой жертвы, я только желал показать моей племяннице, принцессе, что, если она будет продолжать устраивать заговоры для бегства или позволит вам искать возможность украсть ее, это, конечно, приведет к вашей смерти, а в крайнем случае - и к ее гибели. Рыцари, вы храбры, и я предпочитаю убить вас во время сражений. У дверей моего дома стоят добрые кони, возьмите их от меня в подарок и поезжайте с этими безумными гражданами Иерусалима, с этим посольством, явившимся ко мне. Может быть, на улицах святого города мы встретимся опять. Нет, не благодарите. Я благодарю вас за то, что вы показали Салах ад-Дину, как совершенна может быть братская любовь!

   Братья стояли как во сне. Всегда странно внезапно вернуться от смерти к жизни. Оба д'Арси готовились умереть, пройти через тьму, которая окружает человека, чтобы встретить неизвестное. Они не боялись и хорошо приготовились к концу, а между тем в каждом из них зашевелилось приятное сознание, что он еще может надеяться пожить. Немудрено, что у них перед глазами потемнело. Первым заговорил Вульф:

   - Благородный поступок, Годвин, но, доведи ты его до конца, я не поблагодарил бы тебя. Султан, мы благодарны вам за дарованную жизнь, хотя, если бы вы пролили эту невинную кровь, вы, конечно, запятнали бы свою душу. Можем мы проститься с нашей кузиной Розамундой перед отъездом?

   - Нет, - ответил Салах ад-Дин, - сэр Годвин уже простился с ней. Этого довольно, завтра она узнает истину. Уезжайте и не возвращайтесь больше.

   - Будет то, что велит судьба, - произнес Годвин.

   Д'Арси поклонились и ушли.

   У дверей мрачного подземелья им отдали их мечи и подвели двух хороших лошадей. Воины проводили их к посольству Иерусалима, которое с восторгом приветствовало славных рыцарей. Д'Арси простились с епископом Эгбертом, и старик заплакал от радости, видя, что они освобождены, хотя сам он остался в плену. С наступлением ночи члены посольства, братья и эскорт из воинов султана уехали из-под стен Аскалона. Д'Арси рассказали друг другу все, что случилось с ними, и, услышав о печали Розамунды, Вульф с трудом удержался от слез.

   - Нам дарована жизнь, - сказал он, - но как мы спасем ее? Пока с ней была Масуда, мы все-таки могли надеяться, но теперь, мне кажется, все пропало.

   - Нужно надеяться на Бога, - возразил Годвин. - Он все в силах сделать, даже освободить Розамунду. А если Масуда на воле, мы вскоре услышим о ней, поэтому не будем унывать.

   Однако, несмотря на эти бодрые слова, душу Годвина давила тяжесть, он боялся, сам не зная чего. Ему чудилось, что какой-то ужас подходит к нему или к кому-то, кто ему близок и дорог. Все глубже и глубже погружался он в эту бездну страха, наконец чуть не закричал громко, и холодный пот выступил на его лбу. Вульф увидел его лицо при свете луны и спросил:

   - Что с тобой, Годвин? Нет ли у тебя тайной раны?

   - Да, брат, у меня душа болит. Несчастье, большое несчастье грозит нам.

   - Это не новость, Годвин, в стране крови и печали. Встретим его, как встречали прежде.

   - Ах, нет, - прошептал Годвин, - я боюсь, что опасность грозит Розамунде или Масуде...

   - Тогда, - предложил Вульф, бледнея, - раз мы ничего не можем сделать, помолимся, чтобы ангел послал спасение...

   - Да, - согласился Годвин. И, двигаясь посреди песков пустыни, под светом молчаливых звезд, они молились Божьей Матери и своим святым Петру и Чеду.

   Занималась заря, и при виде первых лучей воины Салах ад-Дина поехали обратно, сказав братьям, что теперь они в своей собственной стране. Целую ночь скакали д'Арси. Низменность осталась позади, теперь перед ними вилась дорога среди холмов, вдруг она сделала поворот, и в горячем, пламенном свете поднимающегося солнца перед д'Арси явилось зрелище до того прекрасное, что братья, опередившие весь остальной отряд посольства, остановили своих коней: вдали, раскинутый на холмах, виднелся святой город Иерусалим; красный в лучах рассвета, точно омытый кровью своих поклонников, высился большой крест над мечетью Омара, крест, которому вскоре предстояло пасть.

   На предложение Салах ад-Дина пощадить всех граждан святого города, если они сдадутся, посольство привозило ему отказ. Теперь, возвращаясь в Иерусалим и взглянув на город во всем его величии, послы громко застонали, предчувствуя его судьбу.

   Годвин тоже застонал, но не из-за судьбы Иерусалима. Его охватил последний ужас. Ему показалось, что все стемнело кругом, только мечи блеснули во мраке, и женский голос прошептал его имя. Схватившись за луку седла, он качнулся взад и вперед... И внезапно страдание исчезло. Ему почудилось, будто странный ветер пронесся мимо него и коснулся его волос, глубокий, неземной покой охватил его душу, весь мир как бы отошел, а небо приблизилось.

   - Кончено, - сказал он Вульфу, - боюсь, что Розамунда умерла.

   - Если так, мы должны поспешить за ней, - со слезами ответил Вульф.

  

   Миль за семьдесят до Иерусалима, в деревне Биттир, посольство сошло с коней, чтобы отдохнуть, потом снова двинулось вперед по долине, надеясь еще до полуденного зноя доехать до Сионских ворот. В конце этой долины поднимался выступ горы, с которого глаз мог охватить всю ее целиком. Вот на хребте выступа внезапно вырисовались фигуры мужчины и женщины на великолепных лошадях. Вся маленькая толпа иерусалимских послов остановилась, боясь, что появление этих всадников предвещает нападение и что наездница - мужчина, переодевшийся в женское платье, чтобы обмануть их. Между тем стоявшие на гребне повернули лошадей и, не обращая внимания на крутизну, быстро понеслись вниз. Вульф с удивлением посмотрел на скакавших и сказал Годвину:

   - Мне вспомнилась наша поездка подле Бейрута. Мне даже кажется, что это именно тот араб, который сидел позади меня, что эта женщина ехала с тобой, что это лошади Огонь и Дым, ожившие вновь. Заметь: они несутся как вихрь, так они сильны и ловки.

   Почти в ту же минуту незнакомые наездники подскакали к посольству, и араб по-восточному приветствовал всех. Годвин рассмотрел его лицо и тотчас же узнал старика по прозвищу Сын Песка, который привел им лошадей Огня и Дыма.

   - Господин, - обратился араб к предводителю иерусалимского посольства, - я приехал, чтобы попросить одной милости от рыцарей, которые путешествуют вместе с вами. Надеюсь, они, владевшие моими лошадьми, не откажут мне. Вот эта женщина, - и он указал на фигуру в покрывале, - моя родственница, которую я хочу передать в руки ее друзей в Иерусалиме, но боюсь сделать это лично - здешние горцы враждуют с моим племенем. Она христианка и не шпионка, но не может говорить на вашем языке. Подле южных ворот [9] ее встретят родственники. Я все сказал.

  

   [9] - Скорее всего, речь идет о Сионских воротах.

  

   - Пусть рыцари сами решат, - пожал плечами глава посольства и пришпорил лошадь.

   - Конечно, мы отвезем ее, - согласился Годвин, - хотя не знаю, что мы будем делать с ней, если друзья не встретят ее. Но, пожалуйста, поедем с нами.

   Она повернула голову к арабу, точно спрашивая его о чем-то, и он повторил ей слова Годвина, тогда она пустила, свою лошадь между конями братьев.

   - Может быть, - продолжал араб, - теперь вы лучше узнали наш язык, чем знали тогда в Бейруте, однако даже в таком случае, прошу вас, не беспокойте разговорами эту женщину и не просите ее сбросить вуаль с лица, потому что это не в наших обычаях. До города всего час пути. Это будет платой за тех хороших лошадей, которые, как мне сказали, совсем недурно служили вам на узком мосту и неплохо несли вас по низменности и горам, когда вы бежали от Синана, хорошо также держались кони в злой день Хаттинской битвы, когда вы сбили с седла Салах ад-Дина и убили Хасана.

   - Будет исполнено, - заверил Годвин, - мы благодарим вас, Сын Песка, за тех коней.

   - Отлично. Когда вам понадобятся еще кони, велите выкрикнуть на рыночной площади, что вы желаете видеть меня. - И он начал поворачивать свою лошадь.

   - Стойте! - крикнул Годвин. - Что вы знаете о Масуде, вашей племяннице? Она с вами?

   - Нет, - тихо ответил араб, - но она приказала мне прийти за ней в один сад, знакомый вам, подле стен Аскалона; она скоро покинет лагерь Салах ад-Дина. Итак, я поеду туда, прощайте. - И с поклоном закутанной женщине он передернул поводьями и, как стрела, умчался по той дороге, по которой приехали братья.

   Годвин вздохнул с облегчением. Если Масуда просила дядю встретиться с ней, она, по крайней мере, была в безопасности. Значит, не ее голос прошептал его имя в темноте ночи, когда им владел ужас - ужас, может быть, рожденный тем, что он вынес раньше. Потом он оглянулся и увидел, что Вульф смотрит на женщину, которая ехала немного позади них, и упрекнул его, заметив, что раз он не имел права говорить с ней, он не должен был и смотреть на нее.

   - Жаль, - посетовал Вульф, - потому что, хотя она закутана, это, должно быть, благородная женщина, и она хорошо ездит верхом. Да и конь у нее великолепный, вероятно, брат или двоюродный брат моего Дыма. Может быть, в Иерусалиме она согласится продать нам его?

   Итак, они поехали, не глядя больше на свою спутницу, зато она пристально вглядывалась в них.

   Вот наконец и ворота Иерусалима. Под ними толпилось множество народа, все ждали возвращения посольства. Большая часть толпы отправилась вслед за ним, чтобы узнать, привезло оно мир или войну.

   Тут Годвин и Вульф переглянулись, не зная, куда ехать или где отыскать родственников своей закутанной спутницы, так как близ них не осталось никого. На противоположной стороне улицы виднелась арка, а за аркой сад, казалось, пустынный. Они въехали в него, чтобы посоветоваться, закутанная женщина следовала за ними.

   - Мы в Иерусалиме и можем поговорить с ней, - сказал Вульф, - нужно же нам узнать, куда отвезти ее.

   Годвин кивнул головой.

   - Госпожа, - проговорил он по-арабски, - мы исполнили данное нам поручение. Пожалуйста, скажите нам, где родственники, которым мы должны передать вас?

   - Здесь, - прозвучал нежный голос.

   Они окинули взглядом заброшенный сад, в котором были навалены камни и мешки с землей на случай осады, и, не заметив никого, ответили:

   - Мы не видим их.

   Всадница сбросила с себя плащ, но не покрывало, и братья увидели ее платье.

   - Клянусь святым Петром, - воскликнул Годвин, - я узнаю вышивку. Масуда! Это вы, Масуда?

   Покрывало тоже упало, перед ними была женщина, похожая на Масуду, а между тем не она. Волосы были причесаны, как у нее, украшения и ожерелье, сделанное из когтей львицы, которую убил Годвин, принадлежали ей, кожа на лице отливала богатым румянцем аравитянки, даже маленькая родинка чернела на ее щеке, но братья не могли видеть ее глаз, так как она наклоняла голову. И вдруг с легким стоном всадница подняла голову и посмотрела на д'Арси.

   - Розамунда, это сама Розамунда! - задыхаясь, вскрикнул Вульф. - Розамунда под видом Масуды! - И он скорее упал, чем соскочил с лошади и подбежал к ней, говоря: - Боже, благодарю Тебя!

   Она в полуобмороке соскользнула с седла в его объятия. Годвин стоял, отвернув голову.

   - Да, - сказала Розамунда, немного приходя в себя. - Это я, я ехала с вами, и ни один из вас не узнал меня...

   - Разве наши глаза могут пронизывать тяжелые покрывала? - с неудовольствием заметил Вульф. Годвин же спросил странным, напряженным голосом:

   - Вы, Розамунда, под видом Масуды. С кем же я прощался, когда палач ждал меня? Это была женщина под покрывалом в одежде и драгоценностях Розамунды...

   - Не знаю, Годвин, - ответила она. - Может быть, это была Масуда, одетая в мое платье. И я не знала, что палач ждал вас. Я думала, что он ждет Вульфа... О Небо! Я думала, это...

   - Расскажите нам все, - хриплым голосом попросил Годвин.

   - Недолго рассказывать, - промолвила Розамунда. - После того, как были вынуты жребии, я упала в обморок. Когда же я очнулась, мне показалось, что я сошла с ума: передо мной стояла женщина в моей одежде и с лицом, похожим на мое. "Не бойтесь, - сказала она, - я Масуда, в числе других познаний я научилась менять наружность. Слушайте, нельзя терять времени. Мне приказали уехать отсюда, и сейчас мой дядя, араб, ждет меня за чертой лагеря, с двумя быстрыми лошадьми. Вместо меня уедете вы, принцесса. Посмотрите, вы одеты в мою одежду, и у вас почти мое лицо... Мы одинакового с вами роста, и солдат, который поедет провожать вас, "не заметит" обмана. Я позаботилась об этом: он воин Салах ад-Дина, но родом из моего племени. Я дойду с вами до дверей и при евнухах и воинах-часовых прощусь с вами... и буду плакать. Кто же угадает, что Масуда - принцесса Баальбека, а принцесса Баальбека - Масуда?"

   "Куда же я поеду?" - спросила я.

   "Мой дядя передаст вас посольству, которое возвращается в Иерусалим, или довезет вас до святого города, а если это не удастся, спрячет вас в горах посреди своих соплеменников. Вот письмо к нему, я кладу его за ваш корсаж".

   "Что же будет с вами, Масуда?" - задала я еще один вопрос.

   "Со мной? О, все обдумано, и все удастся, - ответила она. - Не бойтесь. Я бегу сегодня ночью, как - нет времени рассказывать... И через день или два догоню вас. Я также думаю, что вы встретите сэра Годвина, который отвезет вас домой в Англию".

   "Но Вульф? Что же с Вульфом? Он осужден на смерть, и я не хочу покинуть его", - заявила я.

   "Живой и мертвый не товарищи, - ответила она, - кроме того, я виделась с ним, и все делается по его приказанию. Он приказывает вам исполнить задуманное из любви к нему"...

   - Я не видел Масуды, я не говорил ей ничего. Я не знал об этом замысле... - воскликнул Вульф.

   Братья, побледнев, переглянулись.

   - Дальше, дальше, - проговорил Годвин. - Рассуждать мы будем потом.

   - Вот что еще сказала Масуда, - продолжала Розамунда: "Я уверена, что сэр Вульф спасется, если вы хотите видеть его, исполните сказанное, в противном случае - никогда не надейтесь встретить его в жизни. Идите же, пока нас не открыли. Это погубило бы и вас, и меня. А если вы уедете, я останусь жива".

   - Откуда она знала, что я спасусь? - спросил Вульф.

   - Она не знала этого. Она только говорила, будто знает, чтобы заставить Розамунду уйти, - все тем же напряженным голосом произнес Годвин. - А потом?

   - А потом, повинуясь желанию Вульфа, я ушла... как во сне. У дверей мы поцеловались и расстались со слезами, пока часовой кланялся ей, она шепотом благословила меня. Ко мне подошел солдат и сказал: "Идите за мной, дочь Синана". И я пошла, никто не обратил на нас внимания, потому что как раз в это время странная тень закрыла солнце и все испугались, думая, что это явление предвещает гибель или Салах ад-Дину, или Аскалону.

   В полутьме солдат довел меня до сада, в котором уже ждал всадник, державший в поводу двух лошадей. Солдат прошептал арабу несколько слов, я же подала ему письмо Масуды; он прочитал его, посадил меня на одну из лошадей, солдат сел на другую, и мы пустились галопом. Весь этот вечер и ночь мы ехали без остановки, но в темноте солдат отделился от нас, и куда он скрылся, не знаю. Наконец мы приехали на выступ горы и остановились, дав отдых лошадям. Араб поел из запасов, которые он вез с собой, и накормил меня. И вот мы увидели посольство, а в нем двух высоких рыцарей...

   "Посмотрите, - старик указал на вас, - и поблагодарите Аллаха и Масуду, не солгавшую вам, к ней я должен вернуться".

   На прощанье араб предупредил, что ради спасения жизни я должна молчать и даже перед вами до Иерусалима не снимать покрывала, так как члены посольства, узнав, что с ними едет принцесса Баальбекская, племянница султана, могли бы решить выдать меня Салах ад-Дину. И он повторил, что вернется к Аскалону ради спасения Масуды. Остальное вы знаете, и, благодаря Богу, мы все трое вместе.

   - Да, - согласился Годвин, - мы вместе, но где Масуда? И что будет с ней, задумавшей это бегство? Теперь слушай, Вульф: помести Розамунду у какой-нибудь почтенной женщины в святом городе или, еще лучше, отвези ее к монахиням Святого Креста, оттуда никто не осмелится взять ее, пусть она наденет монашеское платье. Мы встречали настоятельницу, и, вероятно, она не откажется приютить Розамунду.

   - Да, да, помню, она еще расспрашивала нас о разных лицах в Англии. Но ты? Куда поедешь ты, Годвин?

   - Я поеду обратно к Аскалону, чтобы отыскать Масуду.

   - Как? - вскричал Вульф. - Разве Масуда не может спасти себя сама, как она сказала арабу? Ведь он же поехал за ней...

   - Не знаю, - ответил Годвин. - Я помню только, что ради Розамунды, а может быть, также ради меня Масуда подвергла себя ужасной опасности. Подумай, какие чувства охватили султана, узнавшего, что та, на которую он возлагал высокие надежды, исчезла, оставив после себя свою приближенную, одетую в царское платье?

   - О, я боялась этого... - простонала Розамунда, - но когда я пришла в себя, я уже была переодета... и она уверила меня, что все хорошо, а также что все делается по желанию Вульфа, который, как она твердила, непременно спасется.

   - Это хуже всего, - заявил Годвин. - Чтобы привести в исполнение свой план, она нашла необходимым солгать, говоря, что, по ее мнению, мы оба спасемся. Я знаю, зачем она сказала неправду: ей хотелось отдать свою жизнь и сделать все, чтобы вы освободились и встретились со мной в Иерусалиме.

   Розамунда, знавшая тайну сердца Масуды, посмотрела на него, удивляясь в душе, что аравитянка, считая Вульфа мертвым, пожелала принести себя в жертву ради встречи Розамунды с Годвином. Конечно, она сделала это не из любви к ней, Розе Мира, хотя они были очень дружны. Значит, из любви к Годвину? Какое странное доказательство любви.

   Розамунда взглянула на Годвина, а Годвин на Розамунду, и они поняли истину во всей ее полноте, во всей святости и ужасе: Масуда решила скрыться в тени смерти, предоставив тому, кого она любила, после устранения его соперника жениться на любимой им девушке.

   - Думаю, я тоже вернусь, - сказала Розамунда.

   - Этого не будет, - изрек Вульф. - Салах ад-Дин убил бы вас.

   - Этого не должно быть, - прибавил Годвин. - Неужели кровь, принесенная в жертву, прольется напрасно? Нет, мы обязаны удержать вас.

   Розамунда посмотрела на него и нетвердо произнесла:

   - Если... если... ужасное свершилось, Годвин... Если жертва... О, к чему она поведет?

   - Розамунда, я не знаю, что случилось, я еду удостовериться. Мне все равно, что ждет меня... Я ко всему готов. В жизни, в смерти, в случае нужды, во всех огнях ада я буду искать Масуду и преклоню перед ней колени с полным почтением...

   - И с любовью, - как бы невольно докончила Розамунда.

   - Может быть, - ответил Годвин, говоря скорее с собой, чем с ней.

   И увидев выражение его лица, сжатые губы и пылающие глаза, ни Розамунда, ни Вульф не стали больше удерживать его.

   - Прощайте, Розамунда, - обратился к ней Годвин. - Мое дело окончено, я оставляю вас на попечении Бога в небесах и Вульфа на земле. Если мы больше не встретимся, я советую вам обвенчаться с ним в Иерусалиме, вернуться в Стипль и жить там в мире. Прощай, брат Вульф! Мы в первый раз расстаемся с тобой, мы жили вместе с самого рождения, вместе любили, вместе совершили много деяний, на которые можем посмотреть, не стыдясь. Живи счастливо, принимая любовь и радость, которые Небо дало тебе, живи, как настоящий христианский рыцарь, думая о неизбежном конце и о вечности по ту сторону гроба.

   - О, Годвин, не говори так, - произнес Вульф. - Наша кузина будет в безопасности среди монахинь. Дай мне час времени - я устрою ее в монастырь и вернусь к тебе. Мы оба в долгу перед Масудой, и несправедливо, чтобы ты один заплатил ей.

   - Нет, - возразил Годвин, - оберегай Розамунду, подумай о дом, что произойдет с городом. Неужели ты решишься оставить ее в такое время?

   Тогда Вульф опустил голову. Годвин сел на коня и, даже не обернувшись назад, двинулся по узкой улице через ворота и исчез в отдалении среди пустыни.

   Вульф и Розамунда смотрели ему вслед, их душили слезы.

   - Не думал я так расстаться с братом, - наконец проговорил Вульф низким и рассерженным голосом. - Клянусь язвами Христа! Я охотнее предпочел бы умереть рядом с ним в битве, чем бросить его одного на погибель!

   - Предоставив мне погибнуть? - прошептала Розамунда и прибавила: - Ах, зачем я не умерла, ведь я принесла все эти несчастья вам обоим и этому великому сердцу - Масуде. Да, Вульф, повторяю, что мне хотелось бы теперь лежать мертвой.

   - Очень вероятно, это желание вскоре исполнится, - печально ответил Вульф, - только тогда и я хотел бы умереть с вами, Розамунда. Я боюсь, что Годвин расстался со мной навсегда, и кроме вас у меня в мире нет никого. Ну, перестанем жаловаться, ведь мысли об этих печалях не помогут нам, лучше поблагодарим Бога, что, по крайней мере временно, мы свободны. Поедемте, Розамунда, к монастырю, чтобы постараться найти вам приют.

   И они поехали по узким улицам, переполненным испуганной толпой. Теперь разошлись вести о том, что посольство отказалось от условий Салах ад-Дина: он предложил доставить в город съестные припасы, позволить жителям укрепить стены и держаться до следующего Троицына дня, если они поклянутся сдаться ему, не получив помощи. Но они ответили, что, пока живы, не покинут места, где умер Спаситель.

   Поэтому им теперь грозила война, и недоброе предвещала она. Немудрено, что они стонали на улицах и их крики отчаяния неслись к небесам. В глубине сердца каждый из жителей Иерусалима знал, что святое место обречено, а их жизнь погибла.

   Пробираясь через эту печальную толпу, почти не обращавшую на них внимания, Вульф и Розамунда наконец подъехали к монастырю, священной обители, уже знакомой д'Арси. Дверь священного приюта осеняла тень той арки, под которой Пилат произнес слова, памятные всем поколениям: "Се человек".

   Привратник сказал, что монахини в часовне, но Вульф ответил, что ему нужно видеть настоятельницу по неотложному делу, тогда их провели в прохладную комнату с высоким потолком; дверь отворилась, и в нее вошла аббатиса в белом одеянии, высокая, статная, средних лет.

   - Леди аббатиса, - низко поклонился ей Вульф. - Меня зовут Вульф д'Арси, вы меня помните?

   - Да, мы встречались в Иерусалиме до Хаттинской битвы, - подтвердила она. - И до меня дошли слухи о вас... странные слухи.

   - Эта дама, - продолжал Вульф, - дочь и наследница сэра Эндрью д'Арси, моего покойного дяди, а в Сирии принцесса Баальбека и племянница Салах ад-Дина.

   Монахиня вздрогнула и спросила:

   - Что же - она тоже держится их проклятой веры? Она в их платье...

   - Нет, мать моя, - сказала Розамунда, - я христианка, хотя, может быть, грешная, и прошу здесь приюта, иначе, узнав, кто я, христиане, пожалуй, выдадут меня моему дяде-султану.

   - Расскажите мне все, - предложила аббатиса.

   И они в коротких словах передали ей странную историю Розамунды.

   - Ах, дочь моя, - воскликнула аббатиса, - как удастся нам спасти вас, когда мы сами в опасности? Один Господь может защитить вас. Но мы с готовностью сделаем все, что возможно, и здесь вы отдохнете. Подле самого святого нашего алтаря вас освятят, потом никто уже не посмеет наложить на вас руку, так как это было бы святотатством. Кроме того, я советую вам записаться в наши книги послушницей и надеть нашу одежду... Нет, - улыбнулась она, заметив испуганный взгляд Вульфа, - леди Розамунда может не остаться в монастыре. Не все послушницы произносят окончательный обет.

   - Я слишком долго была покрыта золотыми вышивками, шелками и бесценными украшениями, - ответила Розамунда, - и теперь больше всего на земле жажду надеть эти белые одежды.

   Розамунду провели в часовню и в присутствии всего ордена и священников, которые собрались подле алтаря, воздвигнутого на том месте, где, как говорили, Христос отвечал на допросе Пилата, освятили ее и накинули на ее усталую голову белое покрывало послушницы. Вульф расстался с ней и отправился к избранному правителю города, и тот с радостью принял в число своих воинов такого храброго и сильного рыцаря.

   Медленно и печально ехал Годвин то под лучами солнца, то при свете звезд. Позади него остались брат, бывший его товарищем и самым близким другом, и девушка, которую он любил без ответа, а впереди его ждала неизвестность...

   Был вечер, усталая лошадь Годвина, слегка спотыкаясь, шла по большому лагерю сарацин под стенами павшего Аскалона. Никто не остановил его - д'Арси долго был пленником, и поэтому многие знали его в лицо, другие принимали Годвина за одного из новых сдавшихся рыцарей. Он подъехал к большому дому, в котором жил Салах ад-Дин, и попросил часового передать султану, что он просит у него аудиенции. Его скоро впустили, и он увидел Салах ад-Дина, сидевшего посреди своих министров.

   - Сэр Годвин, - сурово сказал султан, - вспоминая о вашем поступке со мной, спрашиваю, что вас привело в мой лагерь? Я даровал вам жизнь, а вы украли у меня то, чего я не хотел терять...

   - Мы не сделали этого, султан, - ответил Годвин, - мы не знали о заговоре. Тем не менее уверенный, что вы в душе обвините нас, я приехал из Иерусалима, оставив там принцессу и своего брата, приехал, чтобы отдать себя в ваши руки и понести наказание, которое, как вы думаете, должно поразить Масуду.

   - Почему вы хотите заменить ее? - спросил Салах ад-Дин.

   - Султан, - печально произнес Годвин, наклонив голову, - что ни сделала Масуда, она сделала это из любви ко мне, хотя и без моего ведома. Скажите, здесь ли она еще или бежала?

   - Здесь, - отрывисто изрек Салах ад-Дин. - Вы хотите видеть ее?

   Годвин вздохнул с облегчением. Значит, Масуда еще жива, значит, ужас, который сокрушал его в ту ночь, был только дурным сном, порождением усталости и страдания.

   - Да, хочу, хотя бы только раз, - подтвердил он, - мне нужно сказать ей несколько слов.

   - Без сомнения, ей будет приятно узнать, что ее замысел удался, - сказал Салах ад-Дин с мрачной улыбкой. - Поистине все было хорошо задумано и смело исполнено.

   И, подозвав к себе старого муллу, который придумал бросить жребий, султан шепнул ему несколько слов и громко прибавил:

   - Пусть этого рыцаря проведут к Масуде. Завтра мы будем его судить.

   Мулла снял со стены серебряную лампу и движением руки позвал за собой Годвина, который поклонился султану и пошел за стариком. Когда они проходили через толпу эмиров и предводителей, д'Арси показалось, будто они смотрят на него с состраданием. Это ощущение было до того сильно, что он остановился и задал Салах ад-Дину вопрос:

   - Скажите, повелитель, меня ведут на смерть?

   - Все мы двигаемся к смерти, - прозвучал в тишине ответ султана. - Но Аллах не написал еще, что смерть ждет вас сегодня.

   По длинным переходам шли мулла и Годвин, наконец увидели дверь, которую старик открыл.

   - Значит, она под стражей? - спросил Годвин.

   - Да, - был ответ, - под стражей. Войдите, - и мулла передал лампу Годвину. - Я останусь здесь.

   - Может быть, она спит и я помешаю ей? - проговорил Годвин останавливаясь на пороге.

   - Ведь вы же сказали, что она любит вас? Тогда, конечно, женщина, жившая среди ассасинов, недурно примет ваше посещение, недаром вы издалека приехали к ней, - с насмешкой произнес мулла.

   Годвин взял лампу и вошел в комнату, за ним закрылась дверь. Он узнал это место: сводчатый потолок, грубые каменные стены. Да, именно сюда его привели на смерть, именно через эту самую дверь лже-Розамунда пришла, чтобы проститься с ним. Но комната была пуста; без сомнения, Масуда сейчас войдет... И он ждал, глядя на дверь.

   Но створка не двигалась, не слышалось шагов, ничто не нарушало полной тишины. Годвин огляделся. Там, в самом конце, что-то слабо сверкало, как раз на том месте, где он стоял на коленях перед палачом, Да, там видна чья-то фигура. Без сомнения, это была Масуда.

   - Масуда, - позвал он, и эхо под сводом повторило: "Масуда".

   Ему нужно было разбудить ее. Да, это она. Она спала, все еще в царском одеянии Розамунды, и застежка Розамунды блестела на ее груди.

   Как крепко спала она! Годвин опустился на колени и поднял руку, чтобы откинуть длинные волосы, закрывавшие ее лицо. Он дотронулся до них - и голова отделилась от туловища.

   С ужасом в сердце Годвин опустил лампу и посмотрел вокруг. Все платье Масуды было красно, а губы серы, как пепел. Масуда была убита мечом палача. Вот как они встретились!

   Годвин поднялся и помимо воли остановился над ней как окаменелый.

   - Масуда, - шептал он, - теперь я знаю, что люблю тебя, тебя одну... с этих пор я твой, о женщина с царственным сердцем. Жди меня, Масуда, мы еще встретимся.

   И вдруг ему показалось, что странный ветер снова коснулся его головы, ему опять почудилось, как тогда, когда он ехал с Вульфом, что подле него душа Масуды, и неземной покой охватил его душу.

   Наконец все прошло, и он увидел, что старый мулла стоит рядом с ним.

   - Ведь я же сказал, что она спит? - будто прошипел он, злобно посмеиваясь. - Позовите ее, рыцарь, позовите. Говорят, любовь перебрасывает мосты через большие пропасти, даже между разрубленной шеей и телом.

   Серебряной лампой Годвин ударил его, старик упал, как оглушенный бык, и Годвин снова остался среди молчания и темноты.

   Несколько мгновений д'Арси не двигался, наконец его мозг охватил огонь, и он упал поперек тела Масуды и замер.

  

   Годвин знал, что он болен, ощущал, что Масуда ухаживает за ним во время болезни, и больше ничего не сознавал. Все прошедшее исчезло для него. Ему казалось, что она постоянно с ним, смотрит на него глазами, полными неизъяснимого покоя и любви, и что вокруг ее шеи бежит тонкая красная линия, и удивлялся, почему это.

   Знал Годвин также, что во время болезни он был в пути, на заре до него доносились звуки снимающегося лагеря, и он чувствовал, что невольники несут его по жгучему песку до вечера, на закате с жужжащими звуками, точно пчелы в улье, воины раскидывали бивак. Потом наступала ночь, и слабая луна плыла, точно корабль по лазурному небу, там и здесь светились вечные звезды, и к ним несся крик: "Аллах акбар, Аллах акбар!" - "Бог велик, Бог велик".

   Наконец путешествие окончилось, зазвучали грохот и шум битвы. Раздались приказания, вскоре послышался гул, новые шаги и вопли над мертвыми.

   И вот пришел день, в который Годвин открыл глаза и повернулся, чтобы посмотреть на Масуду, но она исчезла: на ее обычном месте сидел хорошо ему знакомый человек - Эгберт, бывший епископ Назарета. Старик поднес больному шербет, охлажденный снегом. Женщина исчезла, ее место занял священник.

   - Где я? - спросил Годвин.

   - Подле стен Иерусалима, сын мой, вы пленник Салах ад-Дина, - послышался ответ.

   - А где же Масуда, которая была со мной все эти дни?

   - Я надеюсь, на небесах, - прозвучал ответ, - потому что она была хорошая женщина. Я сидел подле вас.

   - Нет, - упрямо возразил Годвин, - Масуда.

   - В таком случае, - заметил епископ, - тут была ее душа, потому что я причастил ее и молился над ее открытой могилой. Вероятно, это была ее душа, пришедшая с неба, чтобы навестить вас, и снова отлетевшая, когда вы вернулись на землю.

   Годвин вспомнил, застонал, но скоро заснул. Когда к нему стали возвращаться силы, Эгберт рассказал ему все. Его нашли без чувств подле Масуды, и эмиры просили Салах ад-Дина убить франка хотя бы за то, что он лампой вышиб глаз святому мулле. Султан не согласился на это, сказав, что мулла поступил недостойным образом, насмехаясь над печалью сэра Годвина, и что рыцарь отплатил ему по заслугам.

   Он прибавил, что Годвин бесстрашно вернулся, желая подвергнуться наказанию за не совершенный им грех, что, наконец, он, султан Салах ад-Дин, любит его, как друга, хотя рыцарь - неверный. Эгберту приказали ухаживать за больным и, если возможно, спасти его. Когда же войско двинулось, воинам велели нести носилки Годвина, для него также всегда ставили отдельную палатку. Теперь, по словам епископа, началась осада святого города и с обеих сторон было много убитых.

   - Иерусалим падет? - спросил Годвин.

   - Если только святые не поддержат его, боюсь, что да, - ответил Эгберт.

   - А разве Салах ад-Дин не будет милосерден? - опять спросил д'Арси.

   - Почему он может быть милосерден, сын мой? Ведь они же отказались от его условий. Нет, он поклялся, что, как Готфрид Бульонский взял этот город около ста лет тому назад, перебив много тысяч мусульман, мужчин, женщин и детей, так же и он поступит с христианами. О нет, он не пощадит их! Они умрут... они умрут!.. - И Эгберт, ломая руки, вышел из палатки Годвина.

   Годвин лежал неподвижно, спрашивая себя, чем все окончится. Он думал только об одном. В Иерусалиме жила Розамунда, племянница султана, которую Салах ад-Дин, конечно, хотел вернуть к себе не только потому, что в ее жилах текла родственная ему кровь, но и из опасения, что если этого не случится, его видение не исполнится.

   А в чем смысл видения? В том, что благодаря Розамунде спасется много жителей. Ведь если уцелеет Иерусалим, также спасутся десятки тысяч мусульман и христиан. О, конечно, в этом заключается ответ на его вещий сон.

   В тот же самый день Годвин лежал и дремал, так как он был еще слишком слаб, чтобы встать. Вдруг на него упала тень, и, открыв глаза он увидел самого султана, стоявшего подле его постели. Годвин постарался подняться и поклониться ему, но султан добрым голосом посоветовал ему не двигаться, сел подле него и сказал: