Хаггард Генри Райдер - Братья

е удалось бы войти в ваш дом!

   - Что случилось с Розамундой? - задал вопрос Вульф.

   - Принцесса Баальбека, моя госпожа, здорова и по-прежнему хороша, хотя ее томит пышность и ничто не доставляет радости. Она послала привет, но не сказала, которому из вас передать поклон, а потому, пилигримы, вы должны разделить его пополам.

   Годвин слегка вздрогнул, а Вульф просто спросил, есть ли надежда видеть ее.

   - Никакой, - произнесла Масуда и потом прибавила: - Я пришла по другому делу. Хотите ли вы оказать услугу Салах ад-Дину?

   - Не знаю... В чем дело? - мрачно поинтересовался Годвин.

   - Нужно только спасти его жизнь, - объявила она. - Может быть, он будет благодарен за это, может быть, и нет... Все зависит от его расположения.

   - Скажите нам, - проговорил Годвин, - каким путем мы, двое франков, можем спасти жизнь султана Востока?

   - Вы, конечно, еще помните Синана и его фидаев? Ну, так сегодня ночью они задумали убить Салах ад-Дина, потом, если возможно, покончить с вами и увезти вашу даму Розамунду, если же это не удастся - зарезать ее... Я говорю правду! Это мне сказал один из них благодаря печати - бедный безумец воображает, что я с ними заодно! Сегодня вы как начальники телохранителей дежурите в прихожей. Не так ли? В полночь сменяют часовых, восемь воинов, которые должны стать на караул в комнате Салах ад-Дина, не придут - их отзовут прочь подделанным приказом. Вместо них придут восемь убийц, переодетых мамелюками. Они надеются обмануть и заколоть вас, убить Салах ад-Дина и убежать из противоположных дверей. Как вы думаете, выдержите ли вы бой с восемью фидаями?

   - Мы уже пробовали это и опять попробуем, - согласился Вульф. - Как же узнаем мы, что они не мамелюки?

   - Вот как: убийцы направятся к дверям спальни султана, а вы преградите им дорогу. Когда они бросятся на вас, защищайтесь и зовите на помощь.

   - А если они осилят нас? - спросил Годвин. - Тогда султан погибнет?

   - Нет, вы должны запереть дверь в комнату Салах ад-Дина и спрятать ключ, наружная стража услышит шум борьбы раньше, чем они ворвутся в спальню, - ответила Масуда и прибавила, подумав немного: - А не лучше ли теперь же открыть заговор султану?

   - Нет, нет, - возразил Вульф, - попробуем биться, мне надоело бездействие. Хасан охраняет наружные ворота. Он придет, услышав шум мечей.

   - Хорошо, - заключила Масуда, - я позабочусь, чтобы он был на месте и не спал. Теперь до свидания. Я ничего не скажу принцессе Розамунде, - и, набросив на себя плащ, Масуда ушла.

   - Как ты думаешь, это правда? - засомневался Вульф.

   - Масуда никогда не лгала, - пресек его сомнения Годвин. - Осмотрим кольчуги - у фидаев острые кинжалы.

  

   Приближалась полночь, братья стояли в маленькой сводчатой передней, внутренняя дверь которой вела в спальню Салах ад-Дина. Караул, состоявший из восьми мамелюков, ушел; по обычаю, он должен был встретить во дворе сменяющих, но до сих пор смена эта не появилась.

   - По-видимому, рассказ Масуды - правда, - произнес Годвин и, подойдя к внутренней двери, замкнул ее на ключ, который спрятал под одну из подушек. Потом д'Арси стали перед закрытой и завешенной дверью. Они были в тени; висячие серебряные лампы освещали остальное пространство. Братья молчали и ждали. Послышались шаги. Восемь мамелюков в желтых одеждах, накинутых поверх кольчуг, вошли и отдали рыцарям честь.

   - Стойте, - приказал Годвин. Они остановились на мгновение, но скоро снова двинулись вперед. - Стойте! - повторили оба брата, но те не слушались. - Стойте, сыновья Синана! - в третий раз приказали д'Арси, обнажая мечи. Но со злобным шипением фидаи уже бросились на них.

   - Д'Арси! Д'Арси! На помощь султану! - закричали братья. Начался бой. Шестеро ассасинов напали на Годвина и Вульфа, и, пока рыцари отбивались от них, двое остальных убедились, что дверь заперта. Тогда они тоже бросились на братьев, думая снять ключ с трупа одного из них. Во время первого натиска двое фидаев упали под ударами длинных мечей, после этого убийцы не подходили близко, некоторые беспокоили рыцарей спереди, остальные старались проскользнуть за их спиной и заколоть их сзади. И действительно, удар одного кинжала поразил Годвина в плечо, но лезвие скользнуло по его крепкой кольчуге.

   - Отступи! - крикнул он Вульфу. - Не то они убьют нас!

   Д'Арси внезапно отступили и прислонились спиной к двери. Так стояли они, призывая на помощь и кругообразно размахивая перед собой мечами; фидаи не смели подходить к ним. Снаружи донеслись крики и топот, раздались тяжелые удары в ворота, которые убийцы задвинули засовом, из спальни Салах ад-Дина голос султана спрашивал, что случилось. Фидаи слышали все и поняли, что они погибли. Полные отчаяния и бешенства, ассасины забыли об осторожности: они бросились на братьев, полагая, что, свалив их, все же проберутся к Салах ад-Дину и убьют его раньше, чем сами будут убиты. Годвин и Вульф жестоко ранили двоих, и в это время к братьям прибежал Хасан с внешней стражей.

   Еще через минуту легко раненные Годвин и Вульф стояли, опершись на мечи, а фидаи, одни - убитые или раненые, другие - взятые в плен и связанные, лежали перед ними на мраморном полу. Дверь в спальню открыли, оттуда показался султан в своем ночном одеянии.

   - Что случилось? - спросил он, подозрительно глядя на д'Арси.

   - Ничего особенного, - ответил Годвин. - Эти люди пришли убить вас, и мы задержали их, пока не подоспела помощь.

   - Убить меня? Моя собственная стража хотела убить меня?

   - Это не ваши воины, а фидаи, переодетые в платья мамелюков и подосланные аль-Джебалом, - объяснил Годвин.

   Салах ад-Дин побледнел - он, не страшившийся ничего на свете, всю жизнь боялся ассасинов и их повелителя, который трижды пытался убить его.

   - Снимите с них кольчуги, - продолжал Годвин, - и, я думаю, вы, султан, увидите, что я говорю правду, если же нет - допросите оставшихся в живых.

   Воины Салах ад-Дина повиновались и на груди одного убитого фидая нашли выжженное клеймо в виде кроваво-красного кинжала. Салах ад-Дин отозвал братьев в сторону.

   - Как вы узнали об этом? - подозрительно всматривался он в их лица.

   - Масуда... из свиты госпожи Розамунды... предупредила нас, что вы, властитель, и мы будем убиты сегодня.

   - Почему же вы не сказали об этом мне?

   - Потому, султан, - изложил ему причины этого Вульф, - что мы не знали, верно ли известие, не хотели вызвать ложных опасений и остаться одураченными, а также думали, что сумеем выдержать нападение восьми крыс Синана, наряженных воинами Салах ад-Дина.

   - Вы поступили мужественно, хотя задумали безумное дело, - заключил султан. Он подал руку сперва одному, потом другому д'Арси и прибавил: - Рыцари, Салах ад-Дин обязан вам жизнью. Если когда-нибудь случится, что ваша жизнь будет зависеть от Салах ад-Дина, он вспомнит о сегодняшнем вечере.

   На следующее утро оставшихся в живых фидаев допросили, и они сознались во всем, потому их казнили. Многих из горожан арестовали и убили по подозрению в пособничестве фидаям, и на время страх перед ассасинами замер.

   С этого дня Салах ад-Дин стал очень дружески относиться к братьям, предлагал им подарки, всевозможные почести, но они отказывались от всех милостей, говоря, что им нужно только одно - что именно, он знает. Й, слыша этот ответ, он делался мрачен. Как-то утром султан послал за д'Арси, и они застали Салах ад-Дина только с его любимым эмиром принцем Хасаном и со священником-муллой.

   - Выслушайте меня, - отрывисто обратился Салах ад-Дин к Годвину. - Я знаю, что вы любите мою племянницу, принцессу Баальбека. Хорошо. Подчинитесь Корану, и я отдам вам ее в жены, тогда, может быть, она тоже примет истинную веру, а я приобрету прекрасного воина и дам раю прекрасную душу. Мулла научит вас истинной вере.

   Но Годвин только посмотрел на него широко открытыми, изумленными глазами.

   - Так я и думал, - вздохнул Салах ад-Дин. - Мне очень жаль, что суеверие до такой степени ослепляет храброго и благородного человека! Ну, сэр Вульф, теперь ваша очередь. Что вы скажете на мое предложение? Хотите ли вы получить руку принцессы и ее владения, а в придачу мою любовь?

   Вульф задумался. Он невольно вспомнил зимний вечер, когда они с братом и Розамундой стояли на берегах Эссекса и шутливо говорили о перемене религии. Наконец он ответил с привычным громким смехом:

   - Я хотел бы того, другого и третьего, султан, но на моих условиях, а не на ваших, потому что в противном случае благословение не освятило бы моего брака. Да и Розамунда, пожалуй, не согласилась бы выйти замуж за вашего единоверца, имеющего право взять других жен.

   Салах ад-Дин оперся головой на руку и посмотрел на д'Арси с разочарованием в глазах, однако без злости.

   - Рыцарь Лозель был также поклонником креста, - сказал он, - но вы совсем не похожи на него. Он охотно принял нашу веру.

   - Чтобы работать для вас, - с горечью произнес Годвин.

   - Не знаю, - заметил султан, - хотя он, кажется, действительно считался христианином между франками, а здесь был последователем Пророка! Ну, он умер, и, несмотря на все, да будет мир его душе! Теперь мне нужно сказать вам еще об одном событии: франкский принц Рено Шатильонский - да будет проклято его имя! - снова нарушил мир между мной и королем Иерусалима, перебив моих купцов и украв мои товары. Я не потерплю такого позора и скоро распущу по ветру свои знамена, которые не будут свернуты, пока не взовьются над мечетью Омара [8] и над каждой башней в Палестине. Ваш народ осужден. Я, Юсуф Салах ад-Дин, - и, говоря это, он поднялся, и даже волосы его бороды стали дыбом от гнева, - объявляю священную войну и скоро загоню в море поклонников креста! Выбирайте же, братья, чего вы хотите: биться со мной или против меня? Или вы снимете мечи и останетесь здесь, как мои пленники?

  

   [8] - Мечеть халифа Омара - мусульманское название Соломонова храма в Иерусалиме.

  

   - Мы слуги креста, - твердо заявил Годвин, - и не можем поднять оружие против него, не погубив наших душ. - Пошептавшись с Вульфом, он прибавил: - На вопрос, останемся ли мы здесь в цепях, должна ответить наша дама Розамунда, мы поклялись служить ей. Мы просим свидания с принцессой Баальбека.

   - Пошли за ней, эмир, - обратился Салах ад-Дин к принцу Хасану, тот поклонился и вышел.

   Через несколько минут пришла Розамунда, и, когда она откинула покрывало, братья увидели ее бледное и печальное лицо. Она поклонилась Салах ад-Дину и братьям, которым не позволили пожать ее руку.

   - Привет вам, дядя, - поклонилась молодая девушка султану, - и вам, мои двоюродные братья, привет. Что вам угодно от меня?

   Салах ад-Дин знаком предложил ей сесть и попросил Годвина объяснить, в чем дело. Тот повиновался и в заключение спросил:

   - Чего желаете вы, Розамунда? Должны ли мы остаться пленниками, или вы велите нам сражаться вместе с франками во время будущей великой войны?

   Розамунда посмотрела на них, потом сама задала вопрос:

   - Кому вы присягали раньше - вашему Господу или вашей даме? Я окончила.

   - Такого ответа мы и ждали от вас, - воскликнул Годвин, Вульф только кивнул головой и обратился к Салах ад-Дину:

   - Султан, мы просим у вас пропускную грамоту до Иерусалима и оставляем нашу родственницу на ваше попечение, полагаясь на данное вами слово не принуждать ее переменить религию и защищать от всякой опасности.

   - Вам будет дан пропуск, - заверил Салах ад-Дин, - и мое дружеское расположение пойдет за вами. Если бы вы поступили иначе, я был бы о вас худшего мнения. Ну, с этих пор мы в глазах людей - враги, я буду стараться убить вас, а вы - меня. Что же касается моей племянницы, не бойтесь. Я исполню данное обещание. Проститесь же с ней, потому что вы никогда больше не увидите ее.

   - Кто вложил такие слова в ваши уста, султан? - удивился Годвин. - Разве вам дано читать будущее? Разве вам ведомы постановления Божий?

   - Я хотел сказать, - пояснил султан, - что вы не увидитесь с ней, если мне удастся разделить вас. Можете ли вы жаловаться на это, раз оба отказались жениться на ней?

   Розамунда в изумлении подняла глаза, а Вульф произнес:

   - Объясните ей все, султан. Скажите, что ей предложили бы выйти замуж за того из нас, который преклонил бы колена перед Магометом, и дали бы возможность сделаться главой его гарема; я думаю, теперь она не будет порицать нас.

   - Никогда на свете я не сказала бы ни слова давшему другой ответ, - подтвердила Розамунда, а Салах ад-Дин нахмурился. - О, дядя, - продолжала она, - вы были добры и высоко подняли меня, но я не стремлюсь к величию: ваши обычаи чужды мне, и я не следую вашей религии. Отпустите меня, молю вас, поручите меня двум моим родственникам...

   - Этого не будет, племянница, - прервал Салах ад-Дин. - Я горячо люблю вас, но, даже зная, что вы умрете, оставаясь здесь, я не отпустил бы вас, так как сновидение раскрыло мне, что от вас зависит сохранение многих тысяч жизней. Что же значат ваша жизнь, жизни этих рыцарей или даже моя собственная в сравнении со спасением тысяч людей? Все, что в моей власти, - у ваших ног, но вы останетесь здесь, пока не исполнится мой сон, и, - посмотрел он на братьев, - смерть будет уделом того, кто украдет вас у меня.

   - Значит, когда исполнится ваш сон, я стану свободной? - спросила Розамунда.

   - Да, - ответил султан, - свободной, если только не попытаетесь бежать.

   - Вы слышали постановление султана, двоюродные братья, и вы, принц Хасан? Запомните его. О, я молюсь, чтобы не лживый дух прислал вам, дядя, этот сон. Только как могу я принести мир? Ведь до сих пор я вызывала только кровопролитие. Теперь уйдите, братья, но оставьте мне Масуду, у которой нет других друзей. Идите, я вас люблю и благословляю. Да благословят вас Иисус и все Его святые и да сохранят в час битвы.

   Розамунда закрыла лицо покрывалом, чтобы скрыть слезы. Годвин и Вульф преклонили перед ней колени и на прощанье поцеловали ее руку. Султан не остановил их. Когда же она ушла и братья также, он обернулся к эмиру Хасану и великому мулле, все время сидевшему молча:

   - Скажите же мне, ты, мудрый, и ты, Хасан, - которого из двух любит эта девушка? Скажи, Хасан, ты хорошо знаешь ее.

   Но Хасан отрицательно покачал головой.

   - Одного или другого, а может быть, ни одного, не знаю, - прошептал он, - ее чувства скрыты от меня.

   Тогда Салах ад-Дин с тем же вопросом еще раз обратился к мулле, хитрому молчаливому человеку.

   - Когда оба неверные будут на краю смерти (что, я надеюсь, случится), мы, может быть, узнаем ее ответ, но не раньше, - произнес мулла, и султан запомнил его слова.

   На следующее утро Розамунда, узнавшая, что д'Арси поедут мимо ее дворца, подошла к одному из окон и действительно увидела их. Они были во всех доспехах и сидели на своих великолепных лошадях, за ними двигалась свита мамелюков, темнолицых людей в тюрбанах, и солнечный свет играл на их кольчугах. Рыцари на мгновение остановились против ее дома и, зная, что Розамунда смотрит на них, хотя и не видя ее, обнажили мечи и подняли их в виде салюта. Потом, снова вложив громадные лезвия в ножны, молчаливо двинулись дальше и скоро исчезли из виду. Розамунда не надеялась когда-нибудь встретиться с ними, зная, что если даже война окончится благоприятно для христиан, ее увезут куда-нибудь далеко, где Годвин и Вульф не найдут ее. Знала она также, что из Дамаска ей бежать нельзя, что хотя Салах ад-Дин любил братьев, как он любил все честное и высокое, он не принял бы их дружески.

   Они уехали навсегда, звук копыт их лошадей замер в отдалении. Она осталась одинока и боялась за них, в особенности за одного... Если он не вернется, во что превратится ее жизнь, несмотря на богатство, которым ее окружал Салах ад-Дин? И, склонив голову, Розамунда заплакала. Вдруг подле себя она услышала стон, обернулась и увидела, что Масуда тоже плачет.

   - О чем вы плачете? - спросила она.

   - Служанка должна подражать своей госпоже, - ответила Масуда с жестким смехом. - Но о чем плачете вы, госпожа? Вам, по крайней мере, на любовь отвечают любовью, и, что бы ни случилось, этого никто не отнимет у вас. Это ведь меня ценят меньше, чем хорошего коня или верную собаку.

   Их глаза встретились, и в голове Розамунды вдруг промелькнула ужасная мысль. Между ними стоял стол с инкрустацией из слоновой кости и перламутра, покрытый пылью, поднявшейся на улице и проникавшей в комнату через окно. Масуда наклонилась над ним и указательным пальцем вывела одну арабскую букву, потом ладонью стерла пыль. Грудь Розамунды раза два высоко поднялась, потом успокоилась.

   - Почему же вы, свободная, не поехали за ним? - задала Розамунда вопрос.

   - Потому, что он желал, чтобы я осталась здесь и охраняла девушку, которую он любит. И я до смерти буду охранять вас.

   Масуда говорила медленно, ее слова падали, как тяжелые капли крови из смертельной раны, потом она будто надломилась и упала в объятия Розамунды...

  

   Прошло много дней с тех пор, как братья простились с Розамундой. В одну жаркую июльскую ночь они сидели на своих лошадях, и лунный свет блистал на их кольчугах. Неподвижны, как статуи, были рыцари, с высокой скалистой вершины они смотрели на серую сухую долину, которая простирается от Назарета до начала гор и расположенной у их подножия Тивериады на берегу моря Галилейского. У ног д'Арси раскинулся большой франкский лагерь, который они охраняли как часовые. Тысяча триста рыцарей, двадцать тысяч пеших солдат и орды туземцев, вооруженных сарацинским оружием, ждали приказаний. На расстоянии двух миль к юго-востоку от лагеря белели дома Назарета, святого города, где тридцать лет жил Спаситель мира.

   Завтра, по слухам, войска должны двинуться через пустынную равнину и дать сражение Салах ад-Дину, который со своими силами стоял близ Хаттина, выше Тивериады. Годвин и Вульф понимали, что безумно вступать в бой, они видели силы сарацин и недавно ехали по этой безводной пустыне под летним солнцем. Но смели ли они, двое бродячих рыцарей без свиты, возвысить голоса, противореча властителям страны, привыкшим к войнам в пустыне? Однако сердце Годвина смущалось.

   - Я поеду караулить там, а ты оставайся здесь, - сказал он Вульфу и отъехал ярдов на шестьдесят, на выступ горы, обращенной к северу. Тут он не мог видеть ни лагеря, ни Вульфа, ни одного живого существа. Годвин сошел с седла и, приказав стоять своему коню, который слушался его, как собака, сделал несколько шагов к утесу; преклонив колени, он стал молиться от всего своего чистого сердца.

   - О, Господь, - шептал он. - О, Господь, Ты, живший когда-то здесь, в этих горах, знающий все человеческое, услышь меня! Я боюсь за тысячи людей, спящих вокруг Назарета. Не за себя боюсь я, потому что не дорожу жизнью, но за Твоих слуг и моих братьев, за крест, на котором Ты был распят, за истинную веру на Востоке. Просвети меня, дай мне слышать и видеть, чтобы я мог предупредить их, если только мои опасения не тщетны.

   Он взывал к небесам, бил себя в грудь, прижимал руки ко лбу и молился так, как никогда не молился раньше. И вот Годвину показалось, будто его охватил сон, по крайней мере, его ум потускнел, мысли смешались, однако через некоторое время его разум стал яснеть, как медленно яснеет возмущенная вода. Но у него был другой ум, не тот, что служил ему ежедневно. Что это? Он услышал, как мимо него пронеслись духи и, пролетая, зашептали ему что-то. Ему казалось также, что они плакали о каком-то грядущем бедствии, плакали о Назарете. Потом точно завеса поднялась с его глаз, и он увидел короля франков в его палатке. Гвидо Лузиньяна окружал совет военачальников, в их числе были гроссмейстер тамплиеров и граф Раймунд Триполийский, правитель Тивериады. Все рассуждали о чем-то, и вдруг гроссмейстер тамплиеров выхватил меч и бросил его на стол.

   Поднялась новая завеса с глаз д'Арси, и он увидел лагерь Салах ад-Дина - бесконечный лагерь с десятью тысячами палаток, и услышал, как сарацины взывали к Аллаху. В роскошном шатре одиноко расхаживал султан, с ним не было его эмиров, даже сына. Казалось, Салах ад-Дин глубоко задумался, и Годвин прочитал его мысли: "За нами Иордания и море Галилейское, и франки стеснят меня там, если поверну фронт. Передо мной - территория франков, где у меня нет друзей, подле Назарета стоит их большая армия. Только Аллах может помочь мне! Если они останутся спокойны и заставят меня двинуться через пустыню и повести на них атаку, - я погиб. Если они пойдут на меня, обходя гору по хорошо орошенной местности, - я тоже могу погибнуть; если же они безумно двинутся прямо через пустыню, тогда погибнут они, и владычество креста в Сирии окончится навсегда".

   Подле шатра Салах ад-Дина стояла другая палатка, и в ней лежали две женщины: одна была Розамунда, она крепко спала, другая, Масуда, не спала, и ее глаза из тьмы взглянули в лицо Годвина.

   Последний покров поднялся и открыл зрелище, от которого содрогнулась вся душа рыцаря. Тянулась выжженная огнем черная пустыня, над ней высилась угрюмая гора, а ее густо усеивали трупы, тысячи и тысячи трупов, между мертвыми телами бродили гиены, а над ними кричали ночные птицы. Некоторые лица Годвин узнавал, лица людей, которых он встречал в Иерусалиме или видел среди армии. Он слышал также стоны немногих еще живых.

   Ему казалось, будто он в лагере Салах ад-Дина, где тоже лежали умершие, бродит и чего-то ищет, но чего - не знал. Наконец он понял, что отыскивает тело Вульфа, но не находя ни его, ни своего собственного. И снова Годвин слышал, как пронеслись духи, много духов, потому что к ним присоединились души убитых, услышал также, как они оплакивали погибшую власть креста, оплакивали Назарет.

   Годвин вздрогнул, очнулся, сел на коня и вернулся к Вульфу. Внизу по-прежнему виднелся спящий лагерь, дальше тянулась безводная пустыня, а Вульф неподвижно сидел на коне.

   - Скажи мне, - спросил его Годвин, - давно ли я уехал?

   - Минут пять тому назад, может быть, десять, - ответил ему брат.

   - В короткое время я видел так много... - начал говорить Годвин. Вульф посмотрел на него с удивлением:

   - Что ты видел?

   - Если я расскажу, ты не поверишь, Вульф.

   - Расскажи, тогда посмотрим.

   Годвин рассказал ему все и в конце задал вопрос:

   - Ну, что же ты думаешь? Помолчав немного, Вульф произнес:

   - Ты не пил сегодня ни капли вина, а потому не пьян, брат. Не сделал ты ничего глупого, и, значит, ты не безумен, поэтому, вероятно, с тобой беседовали святые, по крайней мере, я подумал бы это о всяком другом человеке, таком же хорошем, как ты. Однако людям иногда являются ложные видения, так как, мне кажется, их посылает дьявол. Наше дежурство окончено, я слышу топот лошадей сменяющих нас рыцарей. Вот что я посоветую тебе. В лагере наш друг, с которым мы ехали из Иерусалима, - Эгберт, епископ Назарета. Поедем к нему, расскажем ему все, он - человек святой и ученый, совсем не лживый и не себялюбивый.

   Годвин утвердительно кивнул головой. Встретив сменяющихся рыцарей и отдав им рапорт, братья поехали к шатру Эгберта, поручили лошадей его слугам и вошли в палатку.

   Эгберт был англичанин, более тридцати лет прожил он на Востоке, и жаркое солнце придало его морщинистому лицу бронзовый цвет, что странно оттеняло его синие глаза и белоснежные волосы и бороду. Когда д'Арси вошли в его палатку, он молился перед маленьким изображением Святой Девы. Склонив голову, братья неподвижно стояли, пока старик не поднялся с колен. Окончив молитву, он благословил их и спросил, чего они хотят.

   - Вашего совета, святой отец, - промолвил Вульф. И Годвин рассказал ему о своем видении.

   Епископ слушал и не удивлялся, потому что в те дни многие видели или думали, что видят подобные вещи. Окончив свой рассказ, Годвин спросил Эгберта:

   - Что это было, святой отец? Сон или откровение? И кто послал мне его?

   - Годвин д'Арси, - обратился к нему старик, - в дни своей юности я знавал вашего отца, и более чистая душа никогда не переходила на Небо! Мы жили вместе с вами в Иерусалиме, вместе ехали сюда, и я также успел узнать вас и увидеть, что вы - достойный сын достойного отца, что вы - истый слуга церкви. Может быть, такому человеку, как вы, был дан дар провидения, может быть, через вас Небо предупреждает власть имущих и таким путем христианский мир спасется от великой горести и позора! Пойдемте к королю, расскажите ему все, он еще сидит и советуется с приближенными.

   Они проехали к королевской палатке, епископ вошел в нее, братья остались снаружи. Скоро Эгберт вернулся и знаком позвал их за собой. Когда они проходили в шатер, часовые шепнули им:

   - Заседает странный совет, рыцари, совет роковой и необычайный...

   Было около полуночи, но просторный шатер все еще наполняли бароны и высшие военачальники. Одни сидели в уголках по двое, по трое, другие окружали узкий стол из досок, положенных на козлы. Во главе стола был король Гвидо, или Ги де Лузиньян, человек с лицом, выражавшим слабость, и одетый в великолепную кольчугу. Справа от него помещался седовласый граф Раймунд Триполийский, а с левой стороны - чернобородый, хмурый магистр ордена тамплиеров в своем белом плаще, на левой стороне которого виднелся красный крест. Недавно спорили, это было видно по лицам, но когда братья входили, все молчали, и король сидел, откинувшись на спинку своего кресла и поглаживая лоб рукой. Он поднял глаза, увидел епископа и спросил недовольным тоном:

   - Что там еще? Ах, помню! Рассказ рыцарей - братьев-близнецов. Ну, пусть говорят, у нас мало времени.

   К столу подошли епископ, Годвин и Вульф, и по просьбе Годвина Эгберт рассказал о видении, которое посетило рыцаря на вершине горы. Сначала некоторые из баронов были готовы засмеяться, но, увидев одухотворенное лицо д'Арси, затихли. Когда же Эгберт дошел до описания скалистой горы и груды мертвых тел, многие из них побледнели от страха, и бледнее всех был король Ги де Лузиньян.

   - И все это правда, сэр Годвин? - спросил он, когда епископ кончил рассказ.

   - Правда, государь, - ответил Годвин.

   - Его слова недостаточно, - сказал магистр тамплиеров, - пусть рыцарь поклянется над святым древом, зная, что если он солжет, то навеки погубит свою душу.

   И весь совет произнес:

   - Да, пусть поклянется.

   Рядом с шатром была соединенная с ним небольшая палатка, наскоро превращенная в часовню, в ее глубине виднелось что-то большое, закутанное. Руфин, епископ Акры, одетый в рыцарскую кольчугу, вошел в маленькую палатку и, сдернув покров, открыл расщепленный, но осыпанный драгоценными камнями почерневший крест, который поднимался приблизительно на рост человека, так как вся его нижняя часть исчезла.

   Увидев крест, Годвин и все присутствующие упали на колени; с тех пор как святая Елена около семисот лет перед тем нашла его, он считался самой драгоценной реликвией в христианском мире. Миллионы поклялись ему, десятки тысяч людей умирали за него, и теперь, во время великой борьбы между религией Христа и верой лжепророка, святыню вынесли из храма, чтобы войско могло сопровождать ее.

   Годвин и Вульф смотрели на крест с изумлением, страхом и восторгом.

   - Теперь, - прозвучал голос магистра тамплиеров, - пусть сэр Годвин д'Арси перед святым древом поклянется, что сказал правду.

   Годвин поднялся с колен, подошел к кресту и, положив на него руку, произнес:

   - Святым крестом я клянусь, что не более часа тому назад мне явилось видение, о котором было рассказано его королевскому величеству и всем остальным. И я считаю, что это видение было послано мне в ответ на мою мольбу сохранить наше войско и святой город от мощи сарацин, что это истинное откровение Божие. Больше я ничего не могу сказать. Я клянусь, зная, что если бы я солгал, вечное осуждение было бы моим уделом.

   Епископ закрыл крест покровом. Королевские советники молча опустились на прежние места. На лице бледного короля проступило выражение испуга, все были мрачны.

   - Кажется, - сказал Гвидо Лузиньян, - Небо послало нам вестника! Осмелимся ли мы ослушаться его?

   Великий тамплиер поднял угрюмое лицо и возразил:

   - Посланник Неба, король? А по-моему, он больше похож на гонца Салах ад-Дина. Скажите-ка мне, сэр Годвин, не были ли вы с братом гостями султана в Дамаске?

   - Да, мой лорд тамплиер, - ответил Годвин, - мы уехали оттуда перед объявлением войны.

   - И, - продолжал магистр, - вы были офицерами телохранителей султана?

   Теперь все пристально посмотрели на Годвина. Он с мгновение колебался, предвидя, какое значение придадут его ответу, но Вульф громким голосом произнес:

   - Да, и конечно, вы слышали, что мы спасли Салах ад-Дину жизнь, когда на него напали ассасины.

   - О, - язвительно усмехнулся тамплиер, - вы спасли жизнь Салах ад-Дину? Верю, верю. Вы, христиане, которые больше всего на свете должны желать его смерти, спасли ему жизнь? Теперь, рыцари, ответьте мне еще на один вопрос...

   - Ответить языком или мечом, сэр тамплиер? - крикнул Вульф, но король поднял руку и велел ему замолчать.

   - Не буяньте, как в таверне, юный сэр, и отвечайте, или лучше отвечайте вы, сэр Годвин - обратился к нему тамплиер. - Скажите: ваша двоюродная сестра Розамунда, дочь сэра Эндрью д'Арси, - племянница Салах ад-Дина? Не сделал ли он ее принцессой Баальбека? И не находится ли она теперь в Дамаске?

   - Она племянница Салах ад-Дина, она принцесса Баальбекская, но в настоящее время она не в Дамаске. Я знаю это потому, - в упор посмотрел на магистра Годвин, - что в видении, о котором вам было рассказано, она предстала передо мной спящей в шатре посреди лагеря Салах ад-Дина.

   Советники засмеялись, но Годвин подтвердил свои слова:

   - Да, лорд тамплиер, и вокруг ее расшитого шатра я видел десятки мертвых тел тамплиеров и госпитальеров. Вспомните это, когда наступит ужасный час и вы тоже увидите их.

   Смех замер, пробежал ропот страха, послышались фразы: "Колдовство!", "Он научился этому у мусульман!", "Колдун!"

   Только тамплиер, не боявшийся ни людей, ни духов, расхохотался.

   - Вы мне не верите? - спросил Годвин. - Не поверите вы мне также и тогда, когда я скажу, что в видении мне открылось, как вы спорили с графом Триполийским, обнажили меч и бросили его на этот самый стол?

   Советники снова широко открыли глаза и зароптали, потому что они тоже видели это, но гроссмейстер заявил:

   - Он мог узнать об этом не от ангела! Многие входили и выходили из шатра. Господин мой король, неужели мы будем тратить время, рассуждая о видениях рыцаря, который вместе с братом был на службе у Салах ад-Дина и покинул султана, чтобы принять участие в походе? Может быть, он не лжет, не нам судить. Однако в другое время я донес бы на сэра Годвина д'Арси, как на волшебника и человека, входящего в предательские сношения с нашим врагом!

   - А я остановил бы эту ложь в вашем горле! - закричал Вульф.

   Годвин только пожал плечами, и магистр повернулся к королю:

   - Мы ждем вашего слова, скажите его поскорее, потому что через четыре часа начнется рассвет. Двинемся ли мы на Салах ад-Дина, как храбрые христиане, или, точно трусы, останемся здесь?

   Граф Раймунд Триполийский поднялся и обратился к королю:

   - Прежде чем ответить, король, выслушайте меня, может быть, в последний раз выслушайте человека старого, искушенного в войне и знающего сарацин. Мой город Тивериада разграблен, мои вассалы тысячами погибли от меча, моя жена осаждена в цитадели и, если ее не спасут, будет вынуждена сдаться. Но я говорю вам и собравшимся здесь баронам - все лучше, чем идти через пустыню и напасть на Салах ад-Дина! Предоставьте Тивериаду ее судьбе, и вместе с городом - мою жену, но спасите вашу армию - последнюю надежду христиан на Востоке! Войско султана больше вашего, его конница искуснее. Поверните его фланг или, еще лучше, ждите здесь его нападения. Тогда победа останется на стороне воинов креста! Пойдете вперед - и видение рыцаря, над которым вы смеетесь, оправдается, а христианство погибнет в Сирии. Я высказался - ив последний раз.

   - Граф Раймунд, как и его друг, "рыцарь видений", - с насмешкой проговорил гроссмейстер, - союзник Салах ад-Дина. Неужели вы примете эти трусливые советы? Вперед, вперед! Сметем языческих собак, не то на нас падет вечный стыд! Вперед, во имя креста! Ведь святое древо с нами.

   - Да, - произнес Раймунд, - в последний раз.

   Поднялись смятение и шум. Все кричали. Одни говорили одно, другие - другое. Король сидел, закрыв лицо руками. Наконец он поднял голову и объявил:

   - Я приказываю выступить на заре. Если граф Раймунд и эти рыцари-близнецы думают, что это неблагоразумно, пусть они останутся здесь под стражей до окончания битвы.

   Наступила полная тишина, каждый понимал, что роковое слово произнесено. И вот среди молчания раздался голос Раймунда:

   - Нет, я иду с вами.

   И Годвина:

   - Мы идем также, чтобы показать, шпионы ли мы Салах ад-Дина или нет.

   Но никто не обратил внимания на его слова, один за другим бароны поднимались, кланялись королю и выходили из шатра, чтобы сделать распоряжения и немного отдохнуть. Годвин и Вульф тоже ушли, а с ними и епископ Назаретский, который печально ломал руки. Вульф постарался успокоить его:

   - Перестаньте печалиться, отец, лучше подумаем о радостях битвы, а не о горе, которое может наступить после нее.

   - Сражения меня не радуют, - ответил Эгберт.

   Годвин и Вульф рано поднялись, накормили лошадей, вымыли и вычистили их, осмотрели свои кольчуги и отвели коней к ручью. Вульф принес четыре больших меха, которые приготовил заранее, наполнив их чистой водой, два привязал за седлом Годвина, два за своим собственным, потом налил воды во фляжки, висевшие на седельных луках, и сказал:

   - По крайней мере, мы последние умрем от жажды.

   Вскоре войско выступило, но многие шли невесело, зная, какая опасность грозит им. Кроме того, распространились слухи о видении Годвина. Не зная, куда направиться, братья и Эгберт, который в полном вооружении ехал на муле, присоединились к большому корпусу рыцарей, двигавшихся вслед за королем. Они видели, как пятьсот тамплиеров выехали вперед с гроссмейстером во главе. Заметив братьев, он указал на меха, висевшие позади их седел, и крикнул:

   - Что делают эти водоносы посреди храбрых рыцарей, надеющихся только на Бога?

   Вульф хотел ответить, но Годвин остановил его.

   Д'Арси пришлось отступить в сторону перед крестом, который пронесли мимо них под охраной воинственного епископа Акры, одетого в кольчугу; за крестом ехал Рено Шатильонский, враг Салах ад-Дина и виновник начала войны, он увидел братьев и пригласил их к звезде:

   - Рыцари, что бы ни говорили о вас, я вас знаю как храбрых людей, ибо слышал о ваших подвигах в земле ассасинов! В моей свите есть место - милости прошу!

   - Не все ли равно - он или другой? - сказал Годвин. - Поедем, куда он нас поведет. - И д'Арси двинулись за Рено.

   К тому времени как армия подошла к Кане Галилейской, июльское солнце палило нестерпимо, и колодец был скоро осушен, многим недостало воды... Дальше войско пошло по низине, справа и слева окаймленной горами. Вставали тучи пыли, в середине их виднелись сарацинские всадники, которые то и дело беспокоили авангард графа Раймунда и отступали раньше, чем на них успевали напасть, оставляя позади себя множество убитых стрелами и копьями. Они совершали также обходы и ударяли на арьергард, состоящий из тамплиеров, легко вооруженных местных войск и отряда Рено Шатильонского, с которым ехали д'Арси.

   С полудня до заката солнца вытянувшееся змеей войско, теперь разделившееся на части, с трудом продвигалось вперед по неровной, каменистой низменности, и раскаленные лучи так били в металлические доспехи, что воздух колыхался над ними точно пламя. К вечеру и люди, и лошади устали. Солдаты просили предводителей отвести их к источникам, но воды не было видно нигде. Арьергард отстал, постоянные нападения, которые приходилось отбивать при страшном зное, истомили воинов; между арьергардом и корпусом короля, который двигался в центре, образовался большой разрыв. К арьергарду то и дело летели гонцы и приказывали двигаться вперед, но войско не могло идти и наконец разбило лагерь в пустыне. Раймунду и его авангарду пришлось вернуться к стоянке. Годвин и Вульф увидели, как он ехал со своими ранеными, и услышали, как он просил короля постараться проделать путь до озера, где люди могли бы напиться, слышали они также и ответ короля, сказавшего, что солдаты отказывались идти дальше. Тогда Раймунд в отчаянии заломил руки и вернулся к своему отряду с громким криком:

   - О, Боже, Боже, мы погибли, и погибло владычество креста!

   Лагерь не спал, всех томила жажда. Теперь уже никто не думал смеяться над тем, что Годвин и Вульф везли с собой мехи. Напротив, многие из военачальников приходили к ним и чуть ли не на коленях молили их дать им кубок воды. Дав Огню и Дыму немного воды, братья напоили просивших, наконец у них осталось всего два меха, один из уцелевших проколол какой-то вор, чтобы напиться, напился, а остальную воду истратил даром. После этого братья стали караулить последний мех.

   Всю ночь лагерь оглашали вопли. "Воды, воды, дайте воды!" - повторяли голоса, а издали доносились восклицания сарацин, призывавших Аллаха. Раскаленная почва была покрыта мелкими, совершенно иссохшими от зноя кустами, и сарацины подожгли их, дым покатился клубами на христиан, и они стали задыхаться. Стоянка превратилась в ад. Наконец забрезжил рассвет. Армию выстроили в боевой порядок, два крыла выдвинулись вперед, войска тронулись. Слишком слабые отстали и были убиты. До сих пор сарацины еще не начинали настоящего нападения, зная, что солнце сильнее их копий. С трудом продвигалось войско крестоносцев к северным источникам, и в середине дня закипела битва - посыпался такой дождь стрел, что небо потемнело. Два или три раза сшибались войска, и все время ужасный крик - просьба воды - покрывал шум боя. Что происходило, Годвин и Вульф точно не знали, дым и пыль ослепляли их, и они почти ничего не видели. Наконец произошла ужасная стычка. Рыцари, с которыми они ехали, врезались в гущу сарацин, словно стальная змея, оставив за собой широкий путь, усеянный мертвыми телами. Когда д'Арси остановили коней и отерли пот, застилавший им глаза, они увидели, что стоят с тысячей других воинов на вершине крутого холма, откосы которого покрывали обгоревшая черная трава и опаленные кустарники.

   - Крест, крест! Окружим крест! - призвал чей-то голос. Братья обернулись и увидели позади себя темный и расщепленный, но покрытый драгоценностями крест, поставленный на утес, и перед ним епископа Акры. Но поднялся дым от горящей травы и скрыл все. Начался один из самых ужасных боев в мировой истории. Несколько раз тысячи сарацин нападали на христиан, но снова отчаянная храбрость франков отбрасывала их. Изнемогая от жажды, христиане сражались как львы. К братьям подбежал чернобородый человек, распухший язык которого высовывался изо рта. Взглянув на него, д'Арси узнали гроссмейстера тамплиеров.

   - Ради Христа, дайте мне напиться, - попросил он рыцарей, которых недавно назвал водоносами. Д'Арси уделили ему воды из того небольшого запаса, который оставался у них, и тамплиер, освеженный и окрепший, побежал с горы, размахивая окровавленным мечом. Наступило затишье. Братья услышали голос епископа Назаретского, который не отставал от них. Старик говорил как бы с собой:

   - И здесь Спаситель произнес свою Нагорную Проповедь. Да, Он говорил слова мира на этом самом месте...

   Сарацины отступили, воины креста начали раскидывать королевский шатер и другие палатки вокруг вершины.

   - Неужели они хотят здесь устроить лагерь? - с горечью спросил Вульф.

   - Нет, брат, - ответил Годвин. - Они думают образовать стену вокруг креста. Но все напрасно, ведь именно это место видел я в пророческом сне.

   Вульф пожал плечами.

   - По крайней мере, умрем с честью, - произнес он.

   Начался последний приступ. Вверх по холму катились густые клубы дыма, а вместе с ними двигались сарацины. Трижды возобновляли они штурм - трижды их отбивали. Во время четвертого натиска дрались немногие франки - жажда победила их на этом безводном холме. Они лежали на обгоревшей траве с распухшими от жажды языками и, не защищаясь, ждали смерти или плена. Большой конный отряд сарацин прорвал кольцо палаток и понесся к пурпурному шатру. Вот он качнулся вперед и назад и рухнул, окутав короля своими складками. Руфин, епископ Акры, бился подле креста. Но стрела пронзила ему горло, и, широко раскинув руки, он упал на камни. Тогда сарацины бросились на крест, сорвали его со скалы и с насмешками понесли в свой лагерь. Оставшиеся в живых христиане в ужасе и отчаянии подняли глаза и стонали от горя и позора.

   - Пойдем, - сказал Годвин Вульфу странно спокойным голосом. - Мы достаточно смотрели. Настало время умереть. Видишь, под нами мамелюки, наш бывший полк, и посреди них Салах ад-Дин, это его знамя. Мы утолили жажду и потому сильны, наши лошади тоже свежи. Умрем же так, чтобы память о нас осталась в Эссексе. Скачи прямо на зн