Главная » Книги

Ермолова Екатерина Петровна - В свете и дома, Страница 3

Ермолова Екатерина Петровна - В свете и дома


1 2 3 4 5 6 7 8 9

еррасе подле гостиной. Катерина Дмитриевна писала письма, дети ушли гулять в поле. Оленька читала, но скоро книга ей надоела; она опустила ее открытую к себе на колени, и, облокотясь о перила балкона, обвитые зеленью, задумалась, как часто задумываются девушки. Погода была тихая, и освеженный прошедшей грозой день, к вечеру становился прекрасным. Воздух был напоен испарениями растений; трава, спрыснутая дождем, и сырая рыхлая земля издавали упоительный запах. Птицы пели свои вечерние песни в саду, и деревья, качая потихоньку ветвями, как будто убаюкивали Оленьку. Мысли девушки перемешались, перепутались; скоро голова ее опустилась на руку, и она заснула сладким сном. Долго ли спала она, видела ли что-нибудь во сне, она не помнила после; но чьи-то шаги и шум подле самых ее ног разбудили ее вдруг. Она открыла глаза и тотчас же вскочила со скамьи, покраснев до ушей: перед ней стоял Неверский, держа в руках упавшую с ее колен книгу.
   - Вы уронили на пол Вальтера Скотта, - сказал он ей, улыбаясь и подавая книгу.
   - Я, кажется, задремала над ним, - отвечала она, смеясь: - я не была расположена читать нынче, право, не знаю отчего. Пожалуйста, Григорий Николаевич, не думайте, что я всегда сплю за книгами.
   - Я вовсе и не думаю этого, - отвечал он так же, смеясь.
   - Зачем же вы смеетесь надо мной? - спросила она обиженным голосом.
   - Мне смешно, что вы извиняетесь, как будто в преступлении.
   - Да я сама вижу, что это было странно и смешно. Большая девушка заснула над книгой, как дитя за уроком, да еще на балконе при всех. Я думаю садовники, и те надо мной смеялись, - продолжала она с досадой.
   - Кажется никто из них не проходил тут; полноте огорчаться понапрасну, Ольга Павловна. Я и сам бы ничего не заметил, если б не увидел вашей книги на полу. Я подошел, чтоб поднять ее, и в это время вы проснулись.
   Неверский говорил еще, когда прибежали дети с огромными букетами васильков и, разбросав цветы по ступенькам крыльца, стали просить Оленьку свить для них венки из них.
   - Оля, пожалуйста, сплети венок для меня, - говорила Верочка, - ты умеешь в три плести, поучи меня.
   - И меня, и меня тоже, - прервали ее Лиза и Митя.
   Оленька, довольная случаем чем-нибудь рассеять неприятное впечатление, которое оставила в ней сцена пробуждения, села на одну из ступеней террасы, и вместе с детьми стала свивать длинные, густые гирлянды синих васильков. Иногда она прерывала свою работу, чтоб примерить венок на хорошенькую детскую головку, и, работая усердно, она разговаривала весело с Неверским, который остался на балконе и сел против нее. Освеженная сном, Оленька была лучше обыкновенного; чистый розовый, как заря, румянец играл на ее щеках, от чего глаза блестели живее. Дети вертелись около нее, подавали ей цветы, и вся эта группа, перемешанная с синими гирляндами васильков, была исполнена красоты.
   В это время приехал князь, и когда Катерина Дмитриевна вышла в гостиную, чтоб встретить и принять его, он уже успел, никем не замеченный, увидеть в окно Оленьку на балконе, окруженную детьми, и полюбоваться ею. Присутствие Неверского поразило его, и он невольно задал себе вопрос: кто же это такой? - Катерина Дмитриевна остановила его дальнейшее наблюдение. Он обратился к ней с извинениями, что приехал в первый раз вечером, боясь дневного жара.
   Прошло минуть пять; наконец с террасы услыхали голоса в гостиной и заметили гостя; в свою очередь Катерина Дмитриевна увидела детей и позвала Оленьку. Она поспешно встала, раздав детям сплетенные венки; цветы посыпались с ее колен на пол; стряхнув их со своего платья, она сказала что-то Неверскому, и он стал подбирать с полу васильки, помогая детям, между тем как Оленька вошла в гостиную.
   "Кто же этот молодой человек?" - опять подумал князь, от внимания которого ничто не ускользнуло.
   Неверский с самого визита княгини взял себе за правило всегда уходить, когда приезжали гости, но на этот раз его взяла охота пойти вслед за Оленькой в гостиную. Ему хотелось посмотреть на князя. Любопытство его удвоилось, когда он увидел его. Он сел поодаль от всех у окна; дети, которые очень любили его, подошли снаружи к этому окну и потихоньку болтали с ним, робко посматривая на гостя.
   "Какой-нибудь бедный родственник, - подумал князь, глядя на него: - гувернер не оставил бы детей". В это время пришел Саша. Князь думал, что он, наконец, решит задачу, познакомит их, но Саше этого и в голову не пришло. Завязался разговор беглый, пустой, светский. Князь умел говорить умно обо всем и даже о пустяках; он рассказывал оригинально и занимательно, и Неверский, сидя один в углу, видел на деле силу светского уменья и понял, что ловко сказанное слово иногда удачнее дельной и серьезной мысли. Князь умел занять хозяйку дома и Сашу, но главное внимание его останавливалось на Оленьке, и по лицу ее Неверский видел, что разговор князя занимал ее. От его внимания не ускользнула ее робость; он не мог тотчас сообразить, отчего она, говорившая с ним также свободно, как с братом своим, смешалась перед посторонним человеком. Он старался истолковать себе это, и толковал вкривь и вкось; увлеченный досадой, оскорбленной гордостью, он запутался и ошибся.
   Между тем прошло с четверть часа и более, а никто не вспомнил о нем; наконец Оленька увидела его и заметила по его лицу, что он был недоволен. Ей стало жаль его, совестно перед ним, хотелось как-нибудь поправить его неловкое положение, и, встревоженная всеми этими вдруг набежавшими в ее голову мыслями, она рассеянно слушала князя и невпопад отвечала на его вопросы. Князь заметил это и старался в разговоре вывести все наружу. Говорили о характерах.
   - Характеры очень трудно узнаются, - сказал князь: - правду говорит пословица, что чужая душа потемки; случайно только подметишь у другого какую-нибудь маленькую черту, и это не всегда верно. Кажется, однако, что мне удалось подметить одну черту вашего характера, - прибавил он, обращаясь к Оленьке, которая, задумавшись о Неверском, не слушала больше его разговора.
   - Что такое? - скажите, пожалуйста, спросила она, опомнившись немного, испуганная его замечанием. - Верно моя глупая робость, подумала она про себя.
   - Я заметил, что вы рассеянны, отвечал князь, вы часто как будто заняты двумя разными мыслями. Вдруг, говорите об одном, между тем как думаете о чем-нибудь совсем другом.
   - Ах, право, нет, князь, я не умею думать о двух вещах разом, - отвечала Оленька краснея, - я всегда занята одним чем-нибудь, и если мне придет в голову новая мысль, я первую совсем забываю и оттого-то часто я отвечаю вздор, говорю не кстати.
   - Видишь, Оля, я правду говорила тебе, что ты рассеянна, - перебила Катерина Дмитриевна.
   - Помнишь, сколько раз тебе доставалось за это от учителей, - перебил Саша.
   - А я все-таки не исправилась.
   - И если никогда не исправитесь от такого ужасного порока, кажется, беды большой не будет, сказал князь, смеясь трагическому голосу, с которым она это сказала.
   Оленька не отвечала; следуя своему характеру, она теперь уже думала только о том, как бы уладить дело с Неверским. Она воспользовалась тем, что князь встал, чтоб рассмотреть висевшую над диваном картину, о которой разговорился с ее матерью, и тоже встала и подошла к окну, около которого сидел Неверский и из которого через его плечи выглядывали детские головки на балконе.
   - Полноте сорить цветами, - сказала она детям, - подберите васильки, мы с Григорием Николаевичем все убрали, а вы опять разбросали все.
   Неверский даже не пошевельнулся при ее приближении.
   - Как вечер-то хорош будет, - продолжала она, обращаясь к нему.
   - Может быть, - отвечал он сухо.
   - Мне хочется нынче пойти гулять к реке, - сказала Оленька, зная, что это его любимая прогулка.
   - Как вам угодно, - отвечал он тем же голосом.
   - Пойдемте уже всей компанией, и если не сыро будет, маменька, верно, позволит кататься в лодке. Нынче это будет чудесно. Вы что будете делать: грести или рулем править?
   - Мне все равно, что придется, - отвечал он равнодушно.
   Оленька с досадой отвернулась от него и пошла на свое прежнее место.
   "Да кто же, наконец, этот сердитый барин?" - подумал князь, который видел всю эту сцену. - Во что бы ни стало надо допытаться".
   - Я обвинил вас в рассеянности, может быть и без причины, - сказал он Оленьке, - и в тоже время сам забыл, что хотел сказать вам. Мы здесь все знакомы; пожалуйста, познакомьте меня с этим молодым человеком, с которым вы сейчас говорили, - прибавил он в полголоса.
   Оленька очень обрадовалась, что князь догадался вывести ее из неловкого положения, и голосом, не совсем твердым от внутреннего волнения, сказала, обернувшись к окну:
   - Григорий Николаевич, князь Горбатов просит меня познакомить вас с ним.
   Неверский, который вовсе не ожидал этого, смешался и неловко, хотя все-таки гордо, встал с места. Князь подошел к нему и взял его за руку.
   - Виноват больше всех я, - сказал Саша, - мне бы давно надо было познакомить вас с Неверским.
   "Кто же этот Неверский? Вот вопрос", - подумал князь, между тем как Катерина Дмитриевна, которую немножко удивил поступок князя, пригласила Неверского сесть поближе; но он отказался и остался на своем месте. Он был глупо неловок в этот вечер; Оленька это видела, и ей было досадно и стыдно за него. Нужно было все уменье князя, нужна была вся доброта и гибкость его характера, чтоб втянуть Неверского мало по малу в общий разговор. Наконец лед проломился, он стал разговаривать.
   "Он умный малый, - думал князь, слушая его; - за что только он гневается? Уж не кроется ли тут романа?" - и, вспомнив беспокойство Оленьки в начале его визита и странную роль Неверского, он еще внимательнее стал замечать за обоими.
   Так прошел этот вечер; наконец, князь встал и, прощаясь со всеми, учтиво приглашал обоих молодых людей к себе в Воздвиженское.
   - Кто это Неверский? - спросил он у Саши, выходя с ним вместе из залы.
   - Хороший мой приятель, человек небогатый.
   - Он не родня вам, что живет у вас?
   - Нет, он не живет у нас всегда, маменька пригласила его на лето; мы знакомы с ним по университету; он занимался со мной перед экзаменом.
   - А! Он кажется умный человек.
   - Да, Неверский умен; правда, он не светский человек, но он хорошо образован и приятный товарищ.
   "Ну, этого-то я покуда не заметил", - подумал князь, прощаясь с Озерским уже из коляски. "Так он вроде учителя, вот почему не подумали нас познакомить: он свой человек, домашняя мебель, понимаю теперь. А все-таки, кажется, он метит довольно высоко, и эта хорошенькая Оленька что-то очень его уговаривала, когда он дулся в углу. Какие глупости входят иногда в голову девушкам! Она воображает, может быть, что любит этого серьезного господина, а это потому только, что он ей первый попался на глаза. Так вот отчего она и в свет не хочет выезжать и так любит сидеть дома, а поездит по балам одну только зиму, и это великолепное чувство пройдет, как будто его и не бывало. Бог знает, лучше ли она будет в свете, чем теперь с этими демократическими глупостями в голове; она теперь очень мила и оригинальна. Желал бы я знать, чем ей понравился этот милостивый государь?"
   Так думал князь, между тем как четверня лошадей везла спорой рысью его покойную коляску между полей, где местами рябил кустарник среди высокой ржи, которая колебалась как море, волнуясь зелеными, цветущими колосьями своими, а разбросанные по небу легкие облака рдели от заходящего солнца.
   Как только уехал князь, Оленька ушла в сад, Неверский к себе в комнату, чтоб привести в порядок свои мысли и рассеять свою досаду. Оленька сидела, задумавшись одна в беседке, когда брат ее пришел к ней.
   - Я тебя давно ищу везде, - сказал он ей; - не хочешь ли покататься в лодке по реке: мне хочется. Детей маменька не пустила, потому что становится свежо. Неверский дуется за что-то и не идет; отправимся вдвоем. Мы возьмем маленькую лодку; пойдем, Оля!
   Она встала и пошла вместе с братом к реке, которая текла пестрой лентой перед ними; небо кое-где голубое, кое-где алое или золотое, отражалось весело в ней, и рыбы плескались беспрестанно, играя в воде. Скоро легкая лодочка понесла тихонько брата с сестрой вдоль по течению реки; изредка переставая грести, они давали лодке скользить от действия прежде данного удара весел, слегка касаясь воды, и лодка чуть-чуть колебала их. Оленька мало говорила; ей было неприятно, несмотря на влияние тихой красоты этого вечера, который смотрел так спокойно и ласково.
   - Что ты такая скучная, Оля? - спросил ее брат.
   - Я? Ничего! Это тебе так кажется.
   - Нет, не кажется, а просто ты в дурном расположении духа. Верно, это к тебе от Неверского пристало. Что это с ним нынче сделалось? Я просто его не узнал при князе.
   - Что такое? Я ничего не заметила в нем особенного, - сказала Оленька и покраснела, потому что сказала не то, что думала.
   - Полно его оправдывать. Ты сама видела, что он был просто глуп сегодня.
   - Ты сам виновата, Саша, отчего ты их не познакомил? Конечно, ему было неловко сидеть в углу одному.
   - Я признаться позабыл о нем, и почем я знал, что князь захочет с ним познакомиться? Да и тут, когда князь с ним познакомился...
   - Ну что ж? Тут он стал разговаривать со всеми нами как всегда, - перебила Оленька.
   - Во-первых, не так, как всегда, да и то насилу удостоил. А это еще: заметила ли ты, что маменька пригласила его сесть поближе, а он не захотел? Это просто неучтиво.
   Оленька не отвечала, но стала грести сильно и беспрерывно.
   - Не греби так часто, Оля, устанешь! - сказал ей брат. - Мне признаться досадно было на Неверского, - продолжал он, - жаль, когда умный малый себя дурачить.
   - Не он себя дурачит, а такое уж его положение, - сказала Оленька.
   Саша задумался.
   - Да, положение его конечно незавидное, - сказал он через несколько минут размышления; - но разве он его поправить тем, что будет сердиться на всех без причины? Еще хуже будет. Жаль, что он бедный человек. Если бы у него было, по крайней мере, что-нибудь другое, если б он был хорошей фамилии, а то что такое Неверский?
   - У него есть ум и образование, - сказала Оленька.
   - Все-таки положение его самое неприятное.
   - А кто ж виноват в этом? - спросила она.
   - Никто. Конечно, уж не он сам; чем же он виноват, что родился от бедных, но неблагородных и никому не известных родителей? - сказал ей в ответ Саша, подавая ей руку, чтоб выйти на берег, куда он причалил лодку.
   - Кто виноват? Люди виноваты, вот кто! Свет! - сказала Оленька горячо, смотря на брата, который привязывал лодку.
   Саша обернулся.
   - Полно горячиться, Оленька, - сказал он ей: - ты еще не знаешь света, не можешь о нем судить и нечего тебе с ним ссориться из-за Неверского. Что такое он тебе? Посторонний человек, ничего.
   Оленька ничего не отвечала и пошла грустная домой. Долго в этот вечер сидела она у окна, положив на руки свою усталую голову и перебирая разные мысли. Светлые звезды заглядывали к ней в окно, в полосе синего неба; ночные бабочки, притягиваемые огнем ее свечки, стучались о стекла ее окошка, а она все сидела и думала, ей не спалось в эту ночь. Последние слова Саши в этот вечер чаще всего приходили ей на память, останавливая ее мысль на Неверском.
   "Чужой, посторонний для меня - ничего?" - спрашивала она себя, сердясь внутренне на этот вопрос. Она теперь яснее понимала свое чувство, это странное, не всегда понятное чувство, которое забирается в душу незаметно, вкрадываясь потихоньку, и становится сильнее всех других святых привязанностей, которые с детства укоренились в ней.
  

Глава X.

Неприятности.

    
   Барон уехал, довольный своим, утром оставив на душе своей родственницы тяжелую думу. Из переданной ей сплетни она поняла две вещи: что сын ее влюбился в Оленьку Озерскую и что Катерина Дмитриевна ловит его как богатого жениха. Судя по намекам своего внучатого брата, она догадалась, что эта новая любовь князя дело гласное в Москве, что многие предполагают там возможность счастливого окончания романа законным браком.
   "Что будут теперь в праве подумать обо мне?" - спрашивала себя княгиня, вспоминая, что ей не удалось скрыть от внимания общества своих намерений насчет совсем другого брака, который она замышляла для своего сына. "Всякий может смеяться надо мной, - подумала она с досадой, - всякий может осуждать меня. Всего обиднее, что будут жалеть меня и дадут мне почувствовать, что я поступила неосторожно и глупо".
   Вслед за этими мыслями пришла другая, еще неприятнее. Что подумают о ее характере и о ее поступке те, кому она, хотя конечно осторожно, но все же дала понять, что желание ее сердца и выбор сына должны сойтись, и что ту молодую девушку, которую она ласкала всю зиму, она надеется назвать дочерью? Что же скажет ее отец?
   "Против воли матери он не женится, я его знаю", - подумала она, стараясь успокоить себя. Но много неприятного накопилось у нее на сердце с этими мыслями. Тайно в душе своей она сознавалась, что она во всем виновата, что поступила необдуманно и неосторожно, стараясь упрочить счастье сына, не спросясь, согласен ли он на ее желание, но гордость мешала ей признать свою ошибку, и вместо того, чтоб поправить ее, она готова была на несправедливость.
   Среди всех этих неприятных размышлений княгиня вспомнила, что в этот вечер у нее должны собраться несколько дам. Какая скука, подумала она и поглядела на часы - было более восьми часов, а она звала их в девять. Послать сказать, что она нездорова, было поздно.
   Нечего было делать, она решилась принять приглашенных дам, как будто бы она была им в самом деле рада, и когда приехали эти дамы, они не нашли в учтивой, любезной хозяйке никакой перемены. Вечер прошел приятно для гостей, и никто не мог догадаться, что душа и сердце хозяйки были встревожены, что она изнемогала от этой принужденной скрытности, которую гордость и светская привычка налагали на ее чувства.
   Это принуждение еще более расстроило княгиню и под его влиянием все, что в ее душе боролось против несправедливого желания поддержать свою ошибку, совершенно исчезло, гордость восторжествовала над чувством матери.
   Отправив письмо к сыну, княгиня сделалась покойнее. "Теперь, по крайней мере, он не женится в Москве, - подумала она, - но, должно быть, и петербургское мое сватовство кончится ничем".
   Барон сказал правду: в Москве точно поговаривали о женитьбе князя Горбатова на Оленьке Озерской. Юрий с каждым днем привязывался к молодой девушке, - но мысль о женитьбе, несмотря на городские предположения и толки, еще не приходила ему в голову.
   А между тем любовь сделала свое дело. В нем произошла большая перемена. Едва заметным, тихим влиянием своим, все что в сердце женщины есть кроткого и доброго, стало объяснять ему ту тайную сторону мысли и чувства, которую редко поймет мужчина сам по себе. Князь веселее и охотнее взглянул теперь вперед на жизнь, как будто новый луч блеснул пред ним. Много благородных намерений первой поры своей молодости припомнил он, чувствуя, что может их выполнить со временем, что в душе его нашлась сила, с которой можно жить и действовать.
   В одно утро, когда он сбирался выехать из дому, ему подали письмо с почты. Он взглянул на надпись, узнал руку матери и хотел было положить письмо в карман с тем, чтоб прочитать после, - он спешил к Озерским, - но одумался и воротился в кабинет. Ему стало совестно перед матерью: он сознался перед собой в эту минуту, что позабыл о ней, занятый своей любовью. Распечатывая ее письмо, он вдруг почувствовал на сердце какое-то смутное беспокойство и предчувствие чего-то недоброго, ему стало страшно. Вот что она писала?
   "Я давно уже сбиралась говорить с тобой серьезно о том, что я придумала и отчасти уже устроила для твоего счастья, Юрий, но мне не хотелось тревожить тебя напрасно, а до сих пор у меня были еще сомнения в успехе, который теперь больше не существует. Несколько месяцев сряду я хлопотала для тебя, ничего не говоря тебе (начало сватовства чисто женское дело), но теперь, когда все тебе и возможно, и легко, я решилась открыть тебе все. Ты давно скучаешь жизнью: семейное счастье разгонит эту скуку. Пора тебе, Юрий, остепениться и начать новую счастливую и вместе деятельную жизнь, сообразную с твоим положением в свете. Для тебя выбор жены особенно важен. Ты говорил мне всегда, что ты поручишь мне выбрать тебе жену, не дальше как нынешнюю зиму ты дал мне понять, что женишься не иначе как по рассудку. Зная, что сердце твое свободно, уверенная, что не будешь противиться воле матери, я выбрала тебе достойную невесту. Я нарочно для этого сблизилась с семейством ее отца, графа Петра Федоровича - кажется, тебе нечего сказать против такого брака? Возвратясь из Италии, ты видел ее у меня в Петербурге и восхищался ее красотой; мне показалось, что она тебе понравилась. Отца ее ты уважаешь, родство с ними совершенно прилично и может быть полезно для твоей будущности. Я несколько раз осторожно и тонко намекала стороной на мою мысль графу и надеюсь на полный успех. Приезжай скорей, мой друг, обрадуй мать твою, дай мне утешение видеть тебя наконец счастливым. Я уверена, что этот брак составит со временем твое счастье. В любви ты не раз обманывался, а для женитьбы любовь вовсе не так нужна, как иные думают. Надобно только, чтоб выбор был хорош, а я сделала его после серьезного размышления. Впрочем, в твою невесту и влюбиться не трудно. Я надеюсь видеть тебя скоро в Петербурге - мне так хочется поговорить с тобой, так хочется сблизить тебя с нею. В городе уже догадываются о моем желании, хотя я действовала тайно и хитро. Но так как я девушек принимаю мало, а ее иногда приглашала, чтоб познакомиться с ней покороче, то это было замечено. Надеюсь на твое одобрение и согласие, друг мой; надеюсь также, что ты не рассердишься на меня, что я прежде не писала тебе об этом: я хотела все разузнать и открыть дорогу".
   Это письмо как громом поразило Юрия...
  

Глава XI.

Семейное объяснение.

  
   Князь ехал домой под влиянием этого вечера, перебирая в голове своей разные мысли, и наконец разговор его с Неверским пришел ему на память и навел его на размышления. Дело жизни - трудное дело, и оно до сих пор не удавалось князю. Не раз уже, отчаявшись видеть отпечаток руки своей на собственном труде, он терял к нему охоту. А между тем князю было уже двадцать шесть лет и что-то говорило ему, что он мог бы быть полезным человеком.
   "Хорош не тот, кто хорош только сам по себе. Хорош тот, кто приносит добро и пользу в дело общее. Добрый и умный, но бесполезный человек - мертвый капитал", - так думал князь, и ему становилось досадно на себя, на растраченные уже первые годы своей молодости, ему хотелось пожить полнее, лучше, действовать с пользой. Он внутренне сравнивал свое выгодное, счастливое положение с беззащитным положением Неверского и спрашивал, к чему поведет их то и другое? Его добрые намерения, его несбыточные планы показались ему пустыми мечтами в сравнении с практическим смыслом бедного человека, который, он чувствовал это, поведет Неверского вперед в жизни.
   С этими мыслями, скучный и усталый, он приехал поздно в Воздвиженское. Так как княгиня обыкновенно ложилась рано, не заходя к матери, он прошел прямо к себе. Было двенадцать часов, когда он отворил дверь в свой кабинет и с удивлением увидел свою мать в больших вольтеровских креслах перед его письменным столом. Княгиня сидела, задумавшись и опершись на руку. Книга лежала у нее на коленях, но она не читала ее. Дверь скрипнула, она подняла голову и увидела сына, входившего в комнату.
   - Это ты, Жорж, - сказала она ему, - я давно тебя ждала.
   - Что это значить, маменька, - спросил ее князь, - так поздно, когда вы обыкновенно уже в постели, вы сидите здесь одни? Уж не беспокоились ли вы обо мне?
   - Нет ничего! Тебе весело было? - расскажи мне.
   Князь рассказал в нескольких словах как провел день и потом прибавил:
   - Да растолкуйте же мне, maman, что значить ваше ночное посещение, меня оно, право, тревожить.
   - Не беспокойся, ничего не случилось, - отвечала княгиня, - я пришла сюда, потому что мне хотелось поговорить с тобой. Скоро после того как ты уехал к Катерине Дмитриевне, приехали из Москвы, привезли письма и между прочих твой паспорт за границу.
   - Неужели его уже выдали? Как скоро! Я не ждал его ближе месяца!
   - Ничего нет удивительного: я сама писала об этом к твоему дяде, и он выхлопотал его. Потом твое место не так важно, чтоб без тебя не могли обойтись. Задержки не могло быть.
   - Конечно, без меня Россия не пропадет, - сказал князь, улыбаясь, но не весело.
   - Да, Юрий, - сказала княгиня, - как ни грустно мне это, а я не могу не сказать правды. Я должна поневоле сознаться, что ты просто ничего покуда, лишний человек на свете. Вот и твой дядя мне тоже пишет про твою лень.
   - Как, вы получили письмо от него? Где оно? покажите мне?
   - Возьми его на столе. Я его положила там, рядом с твоим заграничным паспортом.
   Князь взял письмо, развернул его и начал читать. Вот что писал княгине двоюродный брат ее, старый, заслуженный генерал.
   "Желание ваше исполнено: паспорт князя Юрия вы получите вместе с этим письмом. Он может теперь прокатить свою аристократическую лень по всем железным дорогам Европы, жаль только, если он и то и другое привезет с собой назад в Россию. С его способностями, в том выгодном положений, в котором он поставлен по своему рождению и богатству, стыдно и грешно самому не делать ничего из себя. Князья Маврины-Горбатовы всегда были люди умные и дельные, за умом дело не станет у вашего сына. Что же он до сих пор ничем не занимается? Кто не знает вас и не видал, как вы следили за его воспитанием, тот может сказать, что вы избаловали его своей материнской любовью. Я, по крайней мири, не сделаю этой ошибки и осуждаю одного Юрия".
   Прочитав это, князь сложил письмо и положил назад на стол.
   - Хорошо, по крайней мере, то, что дядюшка не винит вас понапрасну, сказал он матери.
   - Мне от этого не легче, - отвечала княгиня. - Мне больно, что можно обвинить тебя справедливо. Юрий, я многого ожидала от тебя.
   Он улыбнулся, но выражение этой улыбки было невесело и не подавало надежды.
   - Пора бы уже начать, Юрий, пора бы выбрать в жизни какое-нибудь дело, - возразила княгиня. - Возьмись за что-нибудь. Хоть бы ты к чему-нибудь пристрастился. Или уже такой век теперь, что все вы скучаете жизнью, еще не узнавши ее, и бросаете начатое дело для другого, которое тоже не кончите?
   - Не браните век наш, маменька, - отвечал князь, - не время делает людей, а люди время. Я не пеняю ни на кого, но чувствую, что мне чего-то не достает.
   Мать его подошла к нему и положила свою руку на его плечо.
   - Жорж, друг мой, не сердись на меня. Я не в укор тебе говорю все это. Прощаясь с тобой надолго, я хотела высказать тебе правду.
   - Вы в праве были упрекать меня, - отвечал он. - Но что же мне делать? Я чувствую это, теперь моих сил не достает для жизни, как я ее понимаю; я не способен еще на дело. Если б вы знали, какое тяжелое чувство набирается иногда на сердце человека, когда он недоволен собой, и еще тяжело это человеку гордому. Но вы не можете понять это чувство, всю жизнь свою вы употребили на добро и пользу, ничто у вас не пропало даром...
   - Я женщина, - отвечала княгиня, - и положение мое с твоим нельзя даже сравнивать; от нас привыкли меньше ожидать и потому ценят более то, на что мы оказываемся способными. Итак, ты поедешь за границу надолго верно, - продолжала она, помолчав с минуту и переменяя разговор.
   - Право, не знаю надолго ли, - отвечал князь, - мне даже все равно ехать или нет.
   - Все-таки поезжай; ты увидишь много нового, и притом издали ты обсудишь вернее свое положение и поймешь, как лучше к нему примениться.
   - Хорошо, если бы так было, -  сказал молодой человек, невольно останавливая глаза на лежавшей рядом с его паспортом карте Европы и пролагая мысленно свой маршрут по ней.
   Княгиня посмотрела на него пристально, подвинулась к нему ближе и тоже нагнулась над картой. С полчаса потолковали еще оба, вместе выбирая разные дороги, потом княгиня простилась с сыном и ушла к себе. Князь был расстроен, и растроган разговором с матерью. Грустный, недовольный жизнью и самим собой, сидел он в своем кабинете.
  

Глава XII.

Ненастные дни.

  
   Прошло дней десять после праздника в Грачеве. Погода переменилась, к радости крестьян стали перепадать дожди, давно необходимые, и с неделю уже стояли серенькие, тихие дни, когда небо обкладывается кругом и дождь каплет без умолку, смачивая, наконец, давно жаждущую землю. Под вечер, в один из этих скучных летних дней, княгиня воротилась в Воздвиженское из Москвы, куда ездила провожать сына. Он уехал, и она возвращалась к своему дому, к своим занятиям. Но к грусти, которая глубоко врезалась в ее сердце, на этот раз примешивалось горькое чувство уныния, и как будто ропот начал возникать в первый раз в ее душе, колебля ее твердость. Грустно смотрел большой Воздвиженский дом ей навстречу, с крыши и балкона капал дождь, вода лилась ручьями из желобов в подставленные кадки, все окна были закрыты, и темно казалось внутри.
   - Как пусто без него Воздвиженское! - сказала княгиня, обращаясь к сидевшей рядом с ней Юлий Федоровне, между тем как карета подъезжала к крыльцу.
   Добрая немка, вполне разделяя ее чувство, с трудом удерживала две непослушные слезы, которые навернулись на ее сереньких глазах, при въезде в ворота, откуда за неделю выехал князь.
   Пока княгиня пошла переодеваться, Юлия Федоровна, движимая своим добрым чувством, успела прибрать комнаты князя, так как это делалось при нем; открыла окна, чтоб освежить спершийся воздух, приказала развести огонь в камине его библиотеки и даже переменила засохшие цветы в саксонских вазах на его столе свежими, только что опрысканными дождем, цветами. Довольная тем, что вид комнат ее бывшего воспитанника был такой же при нем, она ушла наверх, в свою маленькую комнату, образец чистоты и порядка. Она знала, что княгиня придет на половину князя, и не ошиблась. С полчаса после приезда, отпустив управителя, встретившего ее на крыльце с донесениями, она пошла в библиотеку. Тихо отворяя дверь, она представляла себе, как самый вид этой комнаты изменился без него, и когда дверь отворилась, все в библиотеке было по-прежнему, как будто он только вышел из нее, - на лице ее выразилось некоторое удовольствие.
   - Это Юлия Федоровна прибрала, как при нем было, - сказала она, садясь за его стол.
   Долго в этот вечер сидела тут княгиня Наталья Дмитриевна, слегка постукивая по столу тонкими, продолговатыми пальцами своих белых рук и глядя далеко в окно, откуда на нее смотрел темный пасмурный вечер, глядя далеко в темное будущее; наконец мысли ее стали оживляться и по временам в них как бы мелькала надежда на это неизвестное будущее. Ее энергический характер не поддавался унынию.
    
   Тот же дождь, который, начиная с железной крыши дома и падая на цветущие террасы, обмывает богатое жилище княгини Горбатовой, льет ливмя и на деревянный дом в Грачеве и освежает зелень сада вокруг него. На террасе сыро, мелкой изморосью просачивается вода сквозь парусину, и нельзя решительно выйти из дому. Всему грачевскому обществу скучно, кроме детей и Оленьки. В первые годы молодости в девушке много ребяческого, живучего веселья; в эти годы все хорошо и весело, и первая любовь, такая же мимолетная, как это молодое время, как оно полна радости безотчетной. Она, может быть, пройдет, пройдет скоро, но и она хороша в свое время, как первая светлая мечта молодого сердца. Итак, Оленька была весела, несмотря на погоду. Вечером, за чайным столиком, она умела всем сообщать свою веселость; под звуки шипящего самовара, изредка заглушавшие стук дождя о стекла, всеобщее пасмурное расположение духа прояснялось, и под конец дня завязывался иногда веселый общий разговор, или Катерина Дмитриевна садилась за фортепиано, и все дети пели; потом маленьких уводили спать и двое старших пели то порознь, то вместе, и так проходило время незаметно за полночь.
   И вот самовар уже на столе и свечи зажжены; со всех концов дома все сбираются в залу, и Оленька разливает чай; не забывает никого, всякому подает, как он любит, смешит детей, и сама помирает со смеху, слушая их глупости. Катерина Дмитриевна оживилась, иностранцы завели между собой какой-то задушевный разговор, а Саша старается рассмешить Неверского, который целый день не в своей тарелке. Ветер переменил теперь направление, и косой дождь сильнее ударяет в окна и в стены дома, а говор и смех девушки и детей как будто наперегонки с ним все живей, громче и громче.
   - Как Ольга нынче весела, - заметил Саша Неверскому, - чему она радуется? И дети за ней?
   - Все они дети, а Ольга Павловна больше всех может быть, - отвечал, задумавшись Неверский, следя глазами за оживленной группой на том конце стола.
   Катерина Дмитриевна встает и медленно выходит из комнаты, чай отпили; она берет карты и раскладывает в гостиной на столе гран-пасьянс.
   - Ольга, слышала ли, что про тебя говорит Неверский, - сказал Саша, обращаясь к сестре.
   - Про меня? Что такое? - спросила она.
   - Спроси его.
   - Что вы сказали, Григорий Николаевич, что вы сказали? - спросила она, подходя к нему и облокачиваясь на стол.
   - Так, ничего. Стоит ли повторять всякое слово? - отвечал он нехотя.
   - Стоит, потому что я хочу знать. Скажите, что такое? - перебила она с возрастающим любопытством.
   - Он сказал, что ты дитя, больше дитя, чем вот эти дети, - отвечал ей Саша и показал на меньших сестер и брата, которых в эту минуту за что-то увещевала гувернантка.
   - Вы сказали это? Вы это думаете? - спросила Оленька.
   - Что за беда, если я это сказал, и если я это думаю, Ольга Павловна? - спросил в свою очередь Неверский, слегка улыбаясь.
   Ей показалось, что он смеется над ней. Она выпрямилась; по-детски веселому лицу ее пробежало гордое выражение оскорбленной женщины.
   "Она точно дитя, со всей прелестью детства, со всей красотой женщины", - подумал Неверский, глядя на нее и любуясь ею. Поняла ли она этот взгляд? Прочла ли в его мыслях? Не знаю, только длинные ее ресницы опустились на черные блестящие глаза, и секунду спустя, садясь рядом с ним, она весело, хотя все-таки и не без любопытства, спросила его:
   - Отчего же вы это думаете? Докажите мне, что я ребенок и что во мне детского.
   - Эта мысль так мне пришла в голову, глядя на вас и слушая, как вы смеетесь, - отвечал Неверский, - а доказать вам это легко. Во-первых, вы постоянно веселы, постоянно в прекрасном расположении духа.
   - Вот прекрасное доказательство, - перебила Оленька: - как будто первыми признаками совершеннолетия бывают капризы и скука. Бог с ним и с разумом! Если так, лучше оставаться глупым ребенком, если выходя из детства, придется надуться и скучать.
   - Это уж как ты хочешь понимай, Неверский, а, по-моему, сказано на твой счет, - перебил Саша со смехом.
   - Смейтесь надо мной, если хотите, а я правду говорю, - продолжать Неверский: - вы веселы потому, что вы жизни не знаете, я часто невесел и другим надоедаю, может быть потому, что я старше вас и понимаю в ней многое, что со временем и вы увидите.
   - Ну зачем ты это говоришь ей? - спросил Саша. - Не слушай его, Оля, живи себе, веселись; к чему придумывать горе и неприятности, когда, слава Богу, их нет в самом деле? Не учись уму у него, знаешь пословицу: много будешь знать, скоро состаришься.
   Но Оленька, опустив голову на руку, задумалась глубоко от слов Неверского.
   - Еще чем же я ребенок? - спросила она у него, помолчав немного.
   - Еще чем? - повторил он. - Да вот вам доказательство, только вы не обидитесь, если я буду говорить откровенно? Вы не рассердитесь на меня за правду?
   - Говорите, что такое?
   - Вы очень мало развиты. Вы очень умны и получили хорошее образование; вам многое известно, чего другие и старше вас не знают. Да собственное ваше суждение и даже вкус еще не успели образоваться, у вас много врожденного вкуса, но все это еще бессознательно, вы сами не знаете иногда, что думаете и чувствуете.
   "Вот уж это не правда, - подумала про себя Оленька; - знаю, очень хорошо знаю, лучше вас понимаю, милостивый государь". И едва заметная насмешливая улыбка пробежала по ее розовым губкам.
   - Вы мне не верите? - спросил Неверский.
   - Я ничего не говорю, - отвечала она.
   - Хотите, я вам приведу пример в доказательство? Вы любите читать: иные книги вам нравятся, другие нет, а почему? Вы не знаете сами. Вы любите стихи Лермонтова, Пушкина?
   - Очень люблю, так что ж?
   - А чем они лучше тех стихов, которые мы прочитали намедни и над которыми вы так смеялись.
   - Чем лучше? Да как же можно их сравнивать? Я чувствую, что те прекрасные, а эти никуда не годятся. Пушкина стихи, Лермонтова, мне, как бы вам сказать, по сердцу приходятся, а те нет.
   - Вот он ваш врожденный, прекрасный вкус, который вы не успели себе определить: вы чувствуете, что хорошо, но не понимаете, почему оно хорошо.
   Она задумалась. Саше стало жаль ее.
   - Полно, перестань, Неверский, - сказал он: - терпеть не могу твоих рассуждений, всегда скуку нагонишь; не слушай его, Ольга, не думай, что ты теперь уж так никуда и не годишься. Поверь мне, и он этого не думает.
   - Ольга Павловна не понимает меня, если думает, что я ее осуждаю, - сказал Неверский, - я только говорю ей, что она переменится, но дай Бог ей подольше быть веселой, счастливой, такой, как она теперь; я только сказал, что время изменит ее совершенно.
   - Вот новость! Это и Митя, я думаю, знает, - перебил Саша, вставая и закуривая папироску.
   Разговор остановился тут; но мысли, высказанные Неверским, много заставили работать голову Оленьки, и с этих пор ее занятия, ее чтение и сами мысли стали серьезнее, она уже не просто следила за чужой мыслью, а старалась обсудить ее, понять то, что прежде ей безотчетно нравилось. Она старалась также наблюдать сама за собой и за другими, и благодаря ее врожденным способностям, многое ей скоро стало понятно. Об отъезде князя узнали скоро в Грачеве, но это известие не произвело сильного впечатления на тамошнее общество; одна только Катерина Дмитриевна несколько раз повторяла сожаление, что он уехал, и по голосу ее можно было судить, что она говорила искренно. И после его отъезда она часто вспоминала и говорила о нем с Оленькой, которая отвечала, впрочем, довольно равнодушно: видно было, что судьба князя вовсе не занимала ее. Между тем время проходило, и ясные дни опять сменили дождливую погоду.
  

Глава XIII.

Перед отъездом.

    
   Дни проходят незаметно. Уже нет больше летних жаров, нет страшных гроз, которых так боится Оленька; рожь сжали, начинается та прекрасная пора года, когда лето еще не совсем прошло, а уже чувствуется начало осени. Везде изобилие: начинается молотьба, поспели яблоки; мужик свез на мельницу первую смолотую рожь и отведал нового хлеба.
   В воздухе, еще исполненном дыхания тысячи растений, чувствуется иногда какая-то особенная свежесть, как будто занесло эту прохладу ветром от какой-нибудь большой реки или с моря издалека. Солнце садится раньше прежнего, ночи становятся длиннее и темнее.
   Оленька часто задумывается и грустит втихомолку; не трудно угадать причину. Саша через неделю возвращается в Москву, вакация кончилась. С ним вместе уедет из Грачева и Неверский, а Катерина Дмитриевна намерена прожить в деревне до 1-го ноября, потому что в этот год ей предстоят лишние издержки по случаю выезда Оленьки в свет. Неверский в последнее время чаще выходит из своей комнаты, чаще разговаривает с Оленькой. Их прогулки втроем с Сашей становятся продолжительнее. Разговоры их теперь приняли серьезное направление; заметив свое влияние на молодую девушку, Неверский не мог удержаться от желания, свойственного человеку с умом уже зрелым при встрече с богато одаренной, но еще не развитой натурой, оставить в ней следы своего влияния, дать направление ее будущему образованию. Видя, как охотно принимала она его советы, он стал спрашивать ее мнение и говорить ей свое, он дал ей уже несколько книг, разумеется, испросив на то согласия и позволения ее матери. Книги были исторические, серьезные, следовательно, безопасные. Оленька очень была довольна тем, что с ней говорили не так, как с ребенком, и рада была иногда показать, что она способна понимать то, что составляло его любимое занятие. Раз она высказала по случаю какого-то спора между Неверским и С

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 388 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа