Буссенар Луи Анри - Из Парижа в Бразилию

  

   - Эй, Джентльмен! Эй!

   - Эй! На корабле! Эй!

   - Мы прибыли.

   - Тем лучше. Я очень рад.

   - Если вы желаете сойти на берег, то поторопитесь.

   - Отлично, капитан, мне только этого и надо. Покличьте-ка сюда двух человек, чтобы они взялись за канат и притянули шар к палубе.

   - Нет.

   - Как нет? Отчего?

   - У меня пассажиры высаживаются сами, матросы им не помогают. Они переходят по трапу на пристань и засим прощайте.

   - А багаж?

   - Багаж помещается в трюме. Его выгружают при помощи эллинга {Место на берегу со специально устроенным наклонным фундаментом.}.

   - Мой шар - тоже багаж.

   - По-вашему, да, а по-моему, нет. Я считают багажом только то, что помещается в трюме или на палубе.

   - Не висеть же мне тут до второго пришествия, согласитесь сами. Вам поневоле придется помочь мне спуститься.

   - Конечно, я и сам не желаю, чтобы вы висели тут до второго пришествия, но помогать вам спуститься все-таки не намерен.

   - Но ведь это низкая ловушка! Подлое предательство!

   - Потише, джентльмен, потише. Я условился довезти вас от Ситки до устья реки Стикена за десять долларов. Обязательство свое я выполнил: вы доставлены к месту. Большего от меня вы не вправе требовать. Поэтому не угодно ли вам сойти с корабля наравне с другими пассажирами.

   - Вы, я думаю, сами видите, что мне невозможно сойти без вашей помощи.

   - Эта помощь стоит доллар.

   - Я заплачу вам доллар.

   - И, конечно, вперед.

   Услыхав это невозможное требование, Жак страшно рассердился, но делать было нечего, пришлось подчиниться и дать себя обобрать, что называется, до нитки.

   - К счастью, у меня есть еще доллар,- пробормотал Жак про себя.- Единственный, последний.

   - Вы слышали, джентльмен? - снова заговорил янки.- Платите вперед, или я обрежу ваш канат и вы улетите прочь.

   - Выходит, я должен вам верить на слово, а вы мне нет. Есть ли тут справедливость?

   - Есть. Не вы мне нужны, а я вам. Если когда-нибудь наши роли переменятся, я вам тоже буду платить вперед.

   - Хорошо. Будь по-вашему.

   С этими словами Жак вырвал лоскуток подкладки у своей шубы, завернул в него монету и, тщательно прицелившись, кинул свой последний доллар вниз на палубу парохода.

   Но он забыл принять в расчет качку.

   Несмотря на то, что волнение в устье реки было невелико, маленький пароходик так и прыгал на своем якоре. В тот момент, когда брошенная Жаком монета падала вниз, пароход, как на грех, накренило в противоположную сторону. Серебряный доллар звякнул о гладкую обшивку борта и, отскочив, булькнул в воду.

   Этот плеск болезненно отозвался в ушах Жака.

   Американец бесстрастно наблюдал за гибелью доллара.

   - Этот не в счет,- сказал он своим хриплым голосом.- Давайте другой доллар, или я обрежу ваш канат.

   - У меня больше нет денег! - крикнул ему Жак.

   - Нет больше денег!.. В таком случае...

   С этими словами негодяй, только что положивший в карман благодаря Жаку двести долларов, вынул ножик и одним ударом обрезал канат, которым шар был привязан к пароходу.

   Бесчестного янки нисколько не тревожила участь человека, которому он был обязан кругленькой суммой.

   Шар поднялся на значительную высоту, и ветер, по счастью дувший с запада, понес его к берегу. Тем не менее положение Жака было ужасным, и вот почему.

   Еще когда он надувал свой шар, собираясь лететь на буксире парохода, он с удивлением и досадой обнаружил, что вместо тюленьего жира ему дали керосину.

   Однако он все-таки поднялся в воздух, не предусмотрев того, что при малейшем сотрясении бутыль с керосином может опрокинуться и поджечь шар.

   Ему ничего не оставалось, как продолжать полет в неизвестном направлении, рискуя каждую минуту сгореть.

   Вдруг на своем пути он заметил одинокую факторию, затерявшуюся среди лесов. Ветер с моря нес шар прямо на нее. Для Жака это был шанс на спасение.

   В одну минуту он открыл верхний клапан. Шар стал опускаться, но очень медленно. Если бы у Жака был якорь, он мог бы поручиться в успехе, тем более что и ветер был не очень сильный. Но теперь, без якоря, аэронавту, предоставленному на волю ветра, предстоял долгий и затяжной спуск.

   Вот уже не более трех километров отделяло его от фактории. Плывя над зеленым лесным массивом, воздушный шар держался на высоте около сорока метров.

   Вдруг лес разом кончился. Взору Жака открылась широкая поляна, и на ней пестрая толпа людей, копошащихся и издающих какие-то дикие, звероподобные крики.

   - Индейцы! - вскричал Жак.- Хорошо же я влип, нечего сказать. У них какая-то оргия.

   Вслед за тем Жаку удалось разглядеть каких-то пленников, лежавших связанными на земле.

   - А! Вот оно что! Теперь я понимаю, чего они беснуются: тут скоро прольется кровь.

   Между тем шар подлетал все ближе и ближе. Вот он поплыл над группой людей, в одном из которых Жак с трепетом узнал Перро.

   - Гром и молния! - воскликнул он изменившимся голосом.- Да ведь это наш канадец из Нулато! Тогда, значит, те, другие... Жюльен и Лопатин!.. Но как же я до них доберусь! А!.. Придумал. Средство есть, и я употреблю его, хотя бы мне пришлось погибнуть самому...

   Не медля ни минуты, Жак ударом кулака разбивает верхнюю часть непрочной установки, где содержится нагревательный аппарат. Пламя керосиновой лампы, ничем не сдерживаемое, вырывается наружу.

   Нижняя оболочка шара разом занимается пламенем, которое в несколько секунд охватывает две трети аэростата. Все это происходит всего в нескольких футах над головою воздухоплавателя.

   К счастью, шелковая сеть, к которой подвешена гондола, довольна крепка и не скоро поддается огню. Вследствие этого верхний колпак аэростата превращается некоторым образом в парашют.

   Горящий шар вместе с Жаком стремительно летит вниз. Из предосторожности путешественник уже не сидит в гондоле, а, одной рукой держась за ее край, висит в воздухе, что позволяет при падении на землю не попасть под горящие обломки.

   Благодаря своим прежним занятиям гимнастикой, он в момент падения делает ловкий прыжок в сторону от горящего шара и тем самым спасает себе жизнь.

   Ибо в то же самое время бутыль с керосином вдребезги разбивается и ее содержимое осыпает огненным дождем толпу индейцев.

   Торжествующие крики дикарей вмиг сменяются воплями боли и ужаса.

   Обожженные, ослепленные огнем, индейцы бросаются на землю, громко взывая к своим богам с мольбою о пощаде.

   Бедствие, которое на них обрушилось, они не могут себе иначе объяснить, как гневом Маниту, наславшего на них одну из своих блуждающих звезд в наказание за что-то.

   Среди пленников слышен возглас изумления... затем несколько торопливых слов и кратких восклицаний.

   - Жак!

   - Monsieur Лопатин!.. Жюльеи!.. Я так и думал... Нет ли у вас ножа?

   - У меня за поясом, monsieur Арно,- откликнулся Перро.

   В одну минуту все веревки и ремни разрезаны. Пленники освобождены и уже на ногах, грозные и решительные. Они теперь готовы грудью встретить врага и заставить кровью отплатить за нанесенное оскорбление.

   Их оружие валяется подле. Пьяные индейцы не успели прибрать его к рукам. Перро берет в руки свою винтовку и не может удержать радостного восклицания от сознания того, что его старый, испытанный товарищ опять с ним.

   Канадец окидывает быстрым взглядом всю поляну. Там царит беспорядок и смятение. Сам Отец Медицины обезумел от страха. Наглый шарлатан и мистификатор, до сих пор удачно прикидывавшийся великим знахарем и чародеем, быстро утратил всю свою важность и самоуверенность. Он напуган едва ли не больше всех и не смеет даже взглянуть на необыкновенное явление.

   Но ужас, обуявший несчастных дикарей, нисколько не трогает сурового охотника.

   В отношениях с дикарями он чужд гуманности и признает только один закон - закон Линча.

   Он поднимает свою винтовку и прицеливается в Отца Медицины, хладнокровно собираясь размозжить ему голову, но вдруг с чего-то меняет свое намерение и тихо смеется про себя.

   - Не стоит тратить заряда. Можно с этой дрянью обойтись иначе. Мы теперь все равно в безопасности.

   - Как? А индейцы? Они могут опомниться и возобновить нападение.

   - Не беспокойтесь, это исключено. У них иные цели.

   - Какие? Что вы подразумеваете?

   - Эти негодяи чиликоты, очевидно, учинили, по своему обыкновению, какой-то грабеж. Видите, вон там движется толпа других индейцев? Они идут наказывать чиликотов. Сейчас будет битва.

   - Неужели?

   - Уверяю вас. Вот отличный случай наблюдать, как индейцы снимают скальп. Вы никогда не видели?

   - Нет, и не имею ни малейшего желания.

   - А еще путешественник! Путешественник должен стараться на все взглянуть.

   - Но почему вы думаете, что здесь будут скальпировать? Кто? И кого?

   - Да разве вы не видели?

   - Что?

   - Других дикарей... Смотрите, они бегут из английской фактории?

   - Но зачем они бегут сюда? Неужели они видели, что случилось?

   - По всей вероятности, их привлек летящий шар. Они слыхали о сыне луны и поспешили удовлетворить свое любопытство. Но, придя на место, они застали там чиликотов, которые, наверняка, что-нибудь уже успели украсть... Обратите внимание на эти подозрительные тюки у чиликотов. В трех из них завернуты как будто живые существа: видите, как барахтаются?.. Я уверен, что эти негодяи кого-то выкрали... Так ведь и есть: смотрите, подоспевшие индейцы освобождают пленников... Боже мой! Да я их узнаю: это chief-factor одной американской фактории, и с ними два его агента... И как они взбешены!.. Еще бы!.. Хватают свои винтовки... Ах, негодные чиликоты! Какая дерзость с их стороны! Где это они успели их пленить? Вероятно, те неосторожно отправились к ним в лагерь торговать и были схвачены. Ничего, зато и наказание будет соответствующее. Чу! Освобожденные пленники стреляют... Пиф! Паф!.. Два чиликота убиты, третий ранен... Так: три скальпа уже сняты. Три красных колпака.

   Перро немного помолчал, потом продолжал:

   - Чиликоты разбиты. Те, которые не убиты и не скальпированы, обратились в бегство. Все кончено.

   Сцена эта длилась не более нескольких минут, хотя описывать ее пришлось долго. На самом деле события со стремительной быстротой следовали друг за другом с того самого момента, как Жак Арно в вихре пламени принесся на своем шаре.

   Три друга и их храбрые союзники-канадцы смогли наконец отставить свои ружья и дружески обняться.

   Полились торопливые рассказы о событиях, пережитых теми и другими со времени неожиданной разлуки в форте Нулато.

   Героем дня был, конечно, не кто иной, как Жак Арно, на которого друзья справедливо смотрели теперь как на своего спасителя.

   Не им одним, впрочем, сыграло на руку его неожиданное появление в дыму и пламени.

   Краснокожие, как сумасшедшие выбежав из английской фактории в погоню за шаром, наткнулись на чиликотов, которые только что перед тем ограбили американский склад и взяли в плен трех агентов компании.

   В итоге происшедшей стычки пленники получили свободу.

   Предприимчивый chief-factor воспользовался стечением народа и поспешил разложить перед своими освободителями индейцами принадлежащие ему товары, спасенные от грабежа чиликотов. Кстати, он догадался угостить освободителей несколькими бутылками столь страстно любимой дикарями огненной воды. Когда водка полилась из бочек в бутылки, а из бутылок в широкие глотки индейцев, языки последних развязались и сами они пришли в самое благодушное настроение.

   Товары, разложенные американцами, были верхом совершенства в глазах индейцев. Особенно пришлись по вкусу блестящие ружья, с безвкусными и бесполезными, но зато яркими, пестрыми украшениями.

   У краснокожих разгорелись глаза. В свою очередь и они стали нахваливать свои товары, оставленные в английской фактории. Между обеими сторонами завязался деловой коммерческий разговор.

   Индейцам страстно захотелось приобрести ружья у американца. Таких им не предлагали англичане. Они бросились назад в факторию и очень скоро доставили оттуда свои меховые товары... на спинах своих жен.

   Таким образом совершенно случайно американскому агенту удалось одержать победу в конкуренции с английским.

   Итак, товары принесены были индейскими женщинами. Что касается мужчин, то они возвратились, гарцуя на прекрасных лошадях, так называемых мустангах.

   Лошади эти замечательно выносливы и быстры на бегу.

   Глядя на живописный эскадрон, скакавший во весь карьер, Перро не удержался от восклицания:

   - Ах, monsieur Жюльен! Подходит весна, через два дня стает весь снег, на санях больше ехать нельзя...

   - Так в чем же дело? Купите у индейцев шесть лошадей за мой счет.

   - Они не продадут их нам ни за какие деньги.

   Chief-factor услыхал ответ Перро и сказал с лаконизмом человека, дорожащего временем:

   - Сэр, у вас будет шесть лошадей.

   - Благодарю вас,- отвечал Жюльен.- Если вы так добры, что собираетесь за нас похлопотать, то я готов заплатить какую угодно цену.

   - Вы получите их даром.

   - Но, сударь...

   - Я вам очень многим обязан, даже, по всей вероятности, жизнью. Компания, в которой я служу агентом, обязана вам выгодною сделкой, великолепным барышом. Принимайте мое предложение, что тут думать. Вы нас всех обидите, если откажетесь.

   - Вот как! - сказал Жак на ухо своему другу.- Этот янки мирит меня со всей их породой, на которую я был страшно зол за проделки моего капитана, хотя, впрочем, благодаря им я прибыл к вам как раз вовремя.

   Между тем американец уже успел кончить дела с индейцами и обратился к своим спасителям со словами:

   - Господа, не угодно ли вам выбрать себе шесть лошадей?

  

  

   Лошади индейцев оказались превосходными скакунами. Это были кровные мустанги, превосходно выезженные и необыкновенно выносливые.

   Шестеро всадников покинули реку Стикен и помчались на юг, ориентируясь на телеграфную линию, проведенную между Ситкой и Сан-Франциско.

   Ближайшей целью путников был золотопромышленный округ Карибу. Была первая половина мая, и весна вступала во все свои права. Давно не приходилось видеть Жаку ярко-зеленой травы и деревьев, и теперь он радовался, глядя на цветущую растительность, которая становилась все богаче по мере того, как путники продвигались к югу.

   Земли округа Карибу были открыты только в 1857 году, и с первых же дней наводнили искатели золота.

   Когда туда явились первые диггеры, они нашли там несметное количество золота. Пустыня оживилась, работа на приисках закипела, все были воодушевлены, всякий жил надеждой на быстрое обогащение. Но пришла осень, вслед за нею зима, и наступили такие морозы, каких никто и не предполагал. Истощенные непосильной работой и одновременно излишествами в развлечениях, плохо обеспеченные пищей и одеждой диггеры, жившие к тому же по большей части в скверно сколоченных хижинах, начали погибать как мухи. Смертность среди них была просто ужасающая.

   С тех пор в Карибу больше не было ажиотажного наплыва диггеров, но зато наладилась регулярная эксплуатация приисков более или менее солидными товариществами. Диггеры-одиночки появлялись изредка, чаще кооперируясь в небольшие артели человек по шесть-семь.

   В то время, когда наши путники посетили Карибу, золото добывалось там самым рутинным способом, установленным еще двадцать лет назад.

   Промывка производилась допотопнейшими средствами, так что Лопатин, глядя на все это, нашел, что даже на самых глухих приисках Сибири известна гораздо более усовершенствованная технология.

   - Сколько золота пропадает в результате такой небрежной промывки! - восклицал молодой русский коммерсант.

   Прииск, на который они попали, назывался Бэкер-Тоунским. Почва была вся изрыта ямами. Золото добывалось уже не на поверхности ее, давным-давно разработанной; а на значительной глубине, где бедные диггеры не видели света Божьего.

   На зиму работы в округе Карибу обыкновенно прекращались; и теперь, с наступлением весны, они только что возобновились, поэтому диггеров было еще немного.

   Внимательно присмотревшись к местным приемам золотодобычи, Лопатин о чем-то глубоко задумался, потом вдруг лицо его сделалось решительным, как у человека, основательно все взвесившего. Он подошел к Жюльену.

   - Скажите, пожалуйста, вы очень богаты? - спросил он француза.

   - Гм! - произнес тот не без удивления.- Да, богат, то есть настолько, что могу исполнять даже некоторые свои прихоти.

   - А не будет нескромностью спросить, как именно велик ваш годовой доход? - продолжал допытываться Лопатин.

   - Отчего же? Извольте, я вам скажу: сорок тысяч франков.

   - Хороший доход.

   - Не скажите. Мне едва-едва хватает.

   - Следовательно, вы бы не отказались удвоить или даже утроить его без всякого риска?

   - По правде сказать, я не особенно жаден до наживы.

   Лицо Лопатина выразило некоторое недовольство. Жюльен это сейчас же заметил.

   - Вас огорчил мой ответ? - поспешил спросить он.- Почему вам непременно хочется, чтобы я пожелал разбогатеть?

   - Потому что я хотел,- сконфуженно пробормотал коммерсант,- хотел предложить вам вступить в компанию со мной.

   - С вами?

   - Да.

   - Объяснитесь, пожалуйста. Если дело идет о вас лично, то я заранее соглашаюсь на все, с закрытыми глазами.

   - И я тоже... принимая во внимание будущие миллионы, которые я получу в гасиенде Жаккари-Мирим,- засмеялся Жак.- Наличных же денег, вы знаете, у меня сейчас нет: последний мой доллар лежит на дне устья Стикена.

   - Вы знаете, дорогие мои друзья, что я теперь крайне беден. Правда, у меня есть тысячи три-четыре, но разве на эти деньги можно жить? Их можно только прожить. Поэтому мне необходимо работать, чтобы поправить свое положение. Теперь мне представляется неожиданный случай разбогатеть. Вы видели, как здесь дурно совершается промывка. Плохо вымытый песок образует целые терриконы на приисках и никого более не интересует, а между тем в этом бросовом песке должно быть еще много золота. И мне пришла мысль скупить здесь отработанные прииски за бесценок и совершить вторичную промывку известным мне усовершенствованным способом. Я уверен, что выгода будет громадная, а расходы почти ничтожные, потому что никаких земляных работ, никаких водоотводов делать не придется: все это уже есть готовое, и мне остается только совершить повторную промывку, ничего более. Назовите меня лгуном, если я не добуду золота больше, чем его получают при первой промывке.

   - Я вполне понимаю вашу мысль, дорогой Федор Иванович,- отвечал Жюльен,- и она мне чрезвычайно импонирует. Я нахожу ее в высшей степени остроумной и дельной и уверен в вашем успехе. Теперь я понимаю, почему вы спросили меня, желаю ли я разбогатеть. Вам нужны деньги для начала предприятия. Так тут и вопроса быть не может. Весь мой кошелек к вашим услугам. Только я не желаю вас стеснять, вступая с вами в компанию, а просто предлагаю вам ссуду. Кредитором я буду, поверьте, самым невзыскательным...

   - Вот потому-то, зная ваше бескорыстие, я и хотел...

   - ...Хотели, чтобы я разбогател без всяких с моей стороны на то усилий. Довольно об этом. Дело скреплено словом. Когда вы думаете начать?

   - Да сейчас же.

   - Как? Вы, стало быть, расстанетесь с нами? Так скоро?

   - Иначе нельзя. Все равно придется это сделать рано или поздно. Но успокойтесь: разлука будет не долгая, самое большее до ноября, а затем я, быть может, приеду к вам в Жаккари-Мирим провести с вами зиму.

   - Если только мы сами доберемся туда к этому времени,- заметил Жак.- Нам ведь еще немалый конец предстоит. Нет, это просто ужасно, как далеко от Парижа до Бразилии сухим путем!..

   Вообще предстоящая скорая разлука с Лопатиным огорчила друзей. Их утешало только то, что это делается для пользы их верного товарища.

   - Если уж вы решились расстаться с нами,- сказал Жюльен, - то необходимо, чтобы вы имели возможность немедленно начать работы, и уж самое большее через месяц.

   - Через месяц - это мне кажется слишком скоро,- возразил Жак.- Ведь нужно выписать сюда машины, инструменты.

   - Я берусь выписать их из Европы через месяц.

   - Ты забыл, что одно письмо с заказом пройдет три недели.

   - А телеграф на что?

   - Да разве здесь есть телеграф?

   - Конечно. Не желаешь ли телеграфировать своему бывшему начальнику просьбу о новом местечке в канцелярии? Это будет стоить всего по полуфранку за слово.

   - Полфранка? Да ведь это баснословная дешевизна.

   - Телеграмма пойдет по англо-американскому кабелю через Брест. Город, где мы находимся в данную минуту, называется Ричфильд. Я сейчас телеграфирую отсюда своему банкиру в Париж. Через четыре дня он доставит требуемые вещи в Гавр, через десять дней они прибудут в Нью-Йорк, а затем французский консул отправит их по тихоокеанской железной дороге в Сан-Франциско. Итого: от Парижа до Гавра с упаковкой четыре дня, от Гавра до Нью-Йорка десять дней, от Нью-Йорка до Сан-Франциско шесть. Всего значит, двадцать дней, да я набавлю день на непредвиденные задержки, стало быть, двадцать один день. От Сан-Франциско до Ричфильда и из Ричфильда на прииск все присланное можно будет доставить в одну неделю.. Вот тебе даже и меньше тридцати дней. Ну-с, дорогой monsieur Лопатин, что вы скажете о моем плане?

   - Он превосходен, и я вполне согласен с вами. Благодаря вам я не упущу нынешнего лета и буду иметь возможность вовремя начать работы.

   - Да ты молодец, Жюльен,- присоединился Жак.- И как это ты все сейчас же сообразил и высчитал!.. Молодец, что и говорить.

   - Ну, довольно об этом. Поговорим лучше о деле. Если уж разлука решена, то нужно расставаться как можно скорее - и, следовательно, сейчас.

   - Как сейчас? - с печалью воскликнул Лопатин.- Отчего же непременно сейчас? Подождемте до завтра.

   - Нет,- решительно возразил Жюльен.- Долгие проводы - лишние слезы. Я так не люблю.

   - Но, пожалуй, верно.- согласился Жак.

   - Итак, Федор Иванович, вот вам деньги на уплату за аренду прииска, на жалованье рабочим, на пищу и прочее. Младшие братья Перро могут возвратиться в форт Нулато, или, может быть, они пожелают остаться здесь с вами?.. чему я был бы очень рад.

   - Отчего и не остаться? - отвечал за братьев Жозеф Перро.- Сезон охоты теперь уже кончился, делать им в Нулато нечего, а здесь на прииске они могут зашибить хорошую монету. Да, наконец, здесь много дурных людей, отбросов общества, можно сказать, и господину Лопатину не лишнее иметь при себе двух надежных телохранителей.

   - Что касается вас, Перро, то вы поедете с нами до Сан-Франциско.

   - Куда угодно, хоть на край света. Я полюбил вас. День расставания с вами, господа земляки, поверьте, будет для меня очень грустным днем.

   - И для нас тоже, дорогой Перро. Но что же делать? В жизни всегда свидания чередуются с разлукой. Без этого нельзя. В Сан-Франциско мы попрощаемся, и вы будете сопровождать сюда обратно присланные из Европы вещи и китайцев-рабочих, которых мы наймем в Сан-Франциско. А вы, дорогой monsieur Лопатин, отправьте за меня и от моего имени депешу в Париж, о которой я уже говорил. Кроме того, не забывайте, что здесь с Панамой есть телеграфное сообщение и что, следовательно, мы можем поддерживать связь. До свидания, дорогой друг! Желаю вам успеха!

   Друзья обнялись и горячо пожали друг другу руки на прощанье. Жюльен, Жак и Жозеф Перро на лошадях отправились в Сан-Франциско.

   От Ричфильда они повернули на восток по направлению к местечку Квеспель, стоявшему при слиянии одноименной речки с Фрэзером.

   Не будем подробно описывать их путь, на протяжении которого им приходилось все время останавливаться на грязных постоялых дворах и переправляться через реки вплавь; а через Томсон-ривер, даже на пароме, что вызвало недовольную гримасу Жака. Но река была столь широка и бурлива, что у него поневоле прошла всякая охота рисковать при переправе вплавь.

   Въехав на своей лошади на паром, Жак остался в седле и во время переправы сохранял важный и неприступный вид конной статуи.

   Далее путешественники повернули на литтонскую дорогу, по всей вероятности, одну из самых примечательных на свете. Она змеится по левому нагорному берегу Фрэзера. С одной стороны дороги громоздятся скалы и нависают горные выступы, с другой - совершенно отвесный обрыв на высоте двухсот метров над рекой.

   Местечко Литтон путешественники проехали днем и к ночи прибыли в Иэль, настоящий цивилизованный город. Здесь их ждал сытный ужин и ночлег в хорошем номере на мягкой постели.

   Выехав рано утром из Иэля и миновав Гоп, путники поспешили поскорее преодолеть расстояние, отделяющее их от границы Соединенных Штатов.

   Мустанги скакали быстро, и через два часа Жюльен, осадив свою лошадь, объявил:

   - Мы приехали.

   - Куда? - спросил Жак.

   - В Соединенные Штаты Америки.

   - Очень приятно,- равнодушно произнес Жак.- А почему ты так решил? Я не вижу никаких пограничных столбов и ничего такого, что указывало бы на границу.

   - А между тем граница существует, и очень точная. Английские владения отделяются от территории Соединенных Штатов ни более ни менее как 49-й северною параллелью..

   - И неужели этой условной границы достаточно?

   - Совершенно достаточно. Американцы не такой народ, чтобы позволить отнять у себя хоть одну пять земли.

   - Да, народ крепкий,- согласился Жак, вспомнив свои похождения в Ситке.- Однако чего же мы остановились? Пора переступить эту невидимую астрономическую черту.

  

  

   Итак; французы Жюльен де-Кленэ, Жак Арно и канадец Перро пересекли англо-американскую границу, то есть 49-ю параллель, недалеко от 122° западной долготы по гринвичскому меридиану.

   В тот момент, к которому относится настоящий рассказ, они находились в двухстах верстах от Такомы, городка, в сущности, ничем не примечательного, но предоставляющего нашим путешественникам право не трястись, как прежде, верхом на лошадях, а воспользоваться таким благом цивилизации, как железная дорога.

   Такома стоит на берегу пролива Пэджет на 47° 15' северной широты в начале железнодорожного пути, пересекающего южную часть штата Вашингтон и проходящего почти через весь штат Орегон.

   Избегая бесчисленных возвышенностей и глубоких долин, которые тянутся с севера на юг и придают всей стране вид в высшей степени дикий, путешественники повернули на юго-восток к проливу Георгия, отделяющему остров Ванкувер от материка.

   Ровная местность позволила им пустить лошадей во весь опор. Полудикие мустанги неслись вперед с обычной неутомимостью, вплавь переправились через реку Нурсак, миновали форт Беллингам и доставили своих всадников в Свиномиш, проделав, таким образом, изрядный путь в тринадцать миль.

   Жак сначала не прочь был ехать немедленно дальше, но потом уступил доводам Жульена, который убедил его сделать остановку на ночь ввиду трудностей предстоящего пути.

   Остановка оказалась вдвойне полезною для путников. Один метис, агент американской компании и сотоварищ Перро, гостеприимный хозяин приютившего их дома, сообщил им, между прочим, о том, что через три реки на пути их следования можно найти брод, если только повернуть немного на восток до пересечения с телеграфной линией.

   Благодаря этой ценной информации путники получили возможность избежать троекратного купания, которое в конце концов могло бы иметь, пожалуй, и печальные последствия, если даже не для их жизни, то во всяком случае для здоровья.

   Таким образом, все шло как по маслу, и наши друзья благополучно прибыли в Ситтль, отстоящий всего на тридцать две версты от Такомы.

   Ночь они провели прескверно. Сам Жюльен, несмотря на свое хладнокровие, долго не мог сомкнуть глаз от волнения, в предвкушении всех благ цивилизации, которыми они завтра воспользуются.

   Чуть свет они пустились в путь, весь переход скакали крупною рысью, преодолели вплавь, за неимением бродов, три или четыре реки и, наконец, прибыли в Такому, вымокнув до костей.

   В Такоме, к своему огорчению, друзья узнали, что первый поезд уже ушел и что следующий будет только в три часа. Поэтому все время до поезда они бесцельно бродили по городку, который не имел ничего примечательного или живописного. На рейде стояло несколько кораблей, нагруженных углем и лесом.

   Сверх того, на станции Жюльен узнал, что железная дорога доведена только до Каньонвилля, небольшого местечка, находящегося на 42° северной широты, что он совершенно упустил из виду, хотя прежде и знал об этом. Жюльен рассчитывал, что железную дорогу доведут к этому времени до Сан-Франциско, а между тем оказалось, что этого не произошло. Таким образом, от Каньонвилля до Генлея путешественникам предстояло вновь ехать верхом или в дилижансе по сквернейшей дороге, а расстояние было не малое - верст сто. Да столько же, если не больше, нужно было трястись от Генлея до Шасты.

   Жюльен терпеть не мог дилижансов и никогда ими не пользовался. "Все что угодно, только не эта мерзость",- таков был его зарок как путешественника. Он питал к этому способу передвижения почти такое же сильное отвращение, как его друг Жак Арно к плаванию по воде.

   Вследствие этого Жюльен предложил перевезти лошадей до Каньонвилля по железной дороге в отдельном вагоне и затем ехать опять верхом.

   Жак и Перро единогласно приняли предложение.

   Но вот наконец прошли и томительные часы ожидания поезда. Приближалась минута отъезда. Резкий, пронзительный свисток локомотива показался Жаку "небесной музыкой",- так, ио крайней мере, выразился он.

   Все время, пока поезд громыхал по рельсам, Жак не мог нарадоваться той глубокой продуманностью всех мельчайших деталей комфорта, которою отличаются американские железные дороги.

   Начать с того, что пассажиру никогда не приходится стоять перед билетной кассой в длинном хвосте очереди. Билеты можно приобрести всюду: во всех гостиницах и агентствах. Кроме того, билетные кассы открываются не только перед отъездом: они работают целый день, таким образом можно приехать на станцию, уже заранее запасшись билетом.

   Далее - пассажир не попадает немедленно, за свои же деньги, в зависимость от последнего железнодорожного служащего. Он совершенно свободен и ходит всюду где угодно, не попадая ни под чью опеку и ни под чей надзор. Разделения на классы нет: пассажир садится в любой вагон. Тесноты не бывает; вагоны везде просторны, высоки; духота - вещь совершенно неизвестная здесь.

   Наконец, если пассажир засунет свой билет за ленту шляпы, то контролер его не станет беспокоить, а, подойдя, возьмет билет сам, проколет и положит на место.

   Вагоны ближнего сообщения устроены удобно и вместе с тем просто. Ассортимент же вагонов дальнего следования весьма разнообразен: это вагоны-спальни, или sleeping-cars, вагоны-салоны, вагоны-рестораны и прочее. Проезд в этих вагонах одинаково доступен для любого кошелька; к обыкновенной цене делается лишь весьма незначительная доплата.

   Все время Жак наивно восторгался американскими железнодорожными порядками, благодаря которым путешествие не только не тяготит путника, а даже наоборот - доставляет удовольствие.

   Но вскоре ему пришлось убедиться, что и на этом лучезарном фоне есть темные пятна.

   Пройдя сорок верст, поезд остановился на станции Тенино, где маленькая боковая ветвь соединяется с магистралью, идущей на Олимпию, главный город территории Вашингтон.

   Несколько мальчишек проворно взобрались на подножки вагонов и принялись визгливо выкрикивать названия и заголовки газет, листки которых еще не успели просохнуть после печати.

   Жак купил номер какого-то Olympia-Firnes и старательно принялся читать его. Скептик Жюльен давно уже перестал верить газетам; он не соблазнился купить себе номер и продолжал свою нескончаемую беседу с Перро о канадских метисах.

   Жак добросовестно углубился в чтение, не обращая внимания на порою слишком громкие крики других пассажиров, чересчур оживленно обсуждавших цены на сало, кожу и керосин, точно здесь был не вагон-салон, а биржа.

   Наконец Жака начали несколько раздражать толчки то коленями, то локтями, которыми награждали его соседи; впрочем, без всякого дурного умысла.

   - Черт знает что такое! - бормотал он себе под нос.- Это совершенно невозможные люди. Невежи какие-то. С ними просто нельзя находиться рядом. Мне никогда и не снилась подобная грубость.

   Он встал со своего места, чтобы пересесть на другое, поближе к Жюльену и Перро. По дороге он поскользнулся, ступив в какую-то черную лужу.

   Сидевшие рядом три джентльмена жевали табак и постоянно сплевывали на пол.

   Состроив гримасу отвращения, Жак поспешно вернулся на прежнее место и вновь углубился в чтение. Но тут вдруг он почувствовал легкое прикосновение к затылку.

   Быстро обернувшись, он увидал на уровне своего лица две огромные подошвы. Какой-то пассажир, сидевший сзади, преспокойно положил свои ноги на спинку кресла Жака.

   Это показалось французу несколько фамильярным. Но как тут протестовать, когда почти все пассажиры в вагоне сидели точно в таких же позах, нисколько не шокируя друг друга.

   Жюльен взглянул на друга, увидал его страдальческую мину, и громко расхохотался.

   - Ну, что бы ты сделал на моем месте? - спросил его Жак, вставая.- Лучше научи меня, чем смеяться.

   - Во Франции я предложил бы такому господину перейти в вагон для транспортировки скота,- отвечал Жюльен.- А если бы он не послушался, то дал бы ему пощечину. В Америке дело другое: в каждой стране свои нравы, и в чужой монастырь со своим уставом не лезут.

   - Нет, право,- проворчал Жак,- якуты, буряты и чукчи мне гораздо больше нравятся: они добродушнее и человечнее, наконец, даже благовоспитаннее. Эти же меня просто бесят своим наглым невежеством.

   - Только, пожалуйста, не думай с ними связываться,- испугался за друга Жюльен.- Ей-богу, не стоит; их ты все равно не перевоспитаешь, только себя поставишь в смешное положение.

   Эти мудрые слова на время смирили гнев Жака. Вскоре наступила ночь, и наши путешественники, после плотного, хотя и не изысканного ужина, расположились на ночлег в спальном вагоне.

   Перед тем как лечь, Жак по привычке разложил возле своего спального места на ручном чемоданчике кое-какие туалетные принадлежности, купленные им при проезде через Иэль: мыло, гребенку, пилку для ногтей и непременную зубную щетку.

   Я говорю непременную, потому что допускаю, что можно обойтись без белья, без платья, без сапог, без чулок, без соли, без табаку, без чего угодно,- но не допускаю возможности обходиться без зубной щетки.

   Жак Арно разделял мое мнение и потому хранил свою щетку как зеницу ока - и сохранил, несмотря на все беды и напасти, которые ему пришлось вынести.

   Оцените же, читатель, меру возмущения его при пробуждении, когда он увидал, как сосед - тот самый, который клал свои ноги на спинку его кресла,- преспокойно кладет на место его зубную щетку, вычистив ею свои огромные волчьи зубы.

   Задыхаясь от ярости, Жак наскоро оделся, натянул сапоги и дрожащим голосом спросил бесцеремонного янки:

   - Вы посмели... взять... мою щетку?..

   - Yes, sir,- отвечал тот, удивляясь, из-за чего это так волнуется незнакомый пассажир.

   - Моей щеткой... вы чистили свои зубы?..

   - Что же тут особенного? Между путешественниками всегда существует обмен мелкими услугами. Ведь вы, надеюсь, не отказали бы мне в щетке для ногтей, для платья или для сапог?

   Такое глубокое непонимание самых элементарных вещей озадачило и обезоружило Жака.

   Но, к несчастью, он вдруг услыхал воркотню соседей. Ему показалось, что над ним смеются.

   - Неужели вы думаете, что я стану после вас чистить свои зубы? - произнес он дрогнувшим от гнева голосом.

   - Как вам угодно... Ведь я же чистил после вас.

   Сказав это, американец вдруг как бы спохватился. Ему пришла в голову весьма опрометчивая мысль.

   - А чтоб не было лишних разговоров,- флегматично продолжал он,- вот мы на чем с вами порешим. Щетка стоит, вероятно, не дороже шиллинга? Я вам заплачу за нее доллар, только оставьте меня в покое.

&nb