Буссенар Луи Анри - Из Парижа в Бразилию

не стоило для бесчестных перуанских чиновников. Этим они думали показать обществу: вот как мы заботимся о вас, как бдительно охраняем общественную безопасность.

   Жюльен догадывался, что именно такую штуку и собирались проделать перуанские администраторы, и потому снабдил своего метиса самыми точными инструкциями на этот счет.

   Прежде всего ему было приказано сделать все возможное для того, чтобы пробраться морем из Трухильо в Лиму.

   Метис пошел отыскивать контору одной из местных пароходных компаний, чтобы взять себе билет.

   На набережной, где находилась эта контора, он увидел здание, над которым развевался флаг. Посланцу французов показалось, что он уже встречал такой флаг над иностранными консульствами в Квито и Гуаякиле, и, полагая, что нашел искомое, вошел в подъезд.

   Приемная здания была не заперта. Метис вошел в нее. У стола, заваленного бумагами, сидел без сюртука, в одном жилете, толстый-претолстый господин и курил сигару, потягивая при помощи соломинки какой-то напиток из стакана.

   - Что вам угодно? - добродушно спросил толстяк молодого человека.

   - Съездить на пароходе в Лиму,- робко отвечал метис.

   - Вы ошиблись адресом, молодой человек. Здесь не пароходная контора. Здесь английское консульство... со вчерашнего дня.

   Эстеван вежливо извинился. Толстяк продолжал с прежним добродушием:

   - Ничего, любезный, это не беда... А скажите, пожалуйста, вы очень торопитесь в Лиму?

   - О да, сударь, очень тороплюсь.

   - Ну, так вы опоздали. Вчера ушел американский пароход, а французский отходит через две недели.

   Видя, как его собеседник изменился в лице, толстяк пожалел бедного парня. Он предложил ему присесть и отдохнуть, затем осведомился, не болен ли он.

   - Ах, сударь! - воскликнул метис, вдруг разражаясь рыданиями.- Что ж теперь будет!.. Мои господа теперь погибли!..

   - Ваши господа?..

   - Да, сударь... Мои господа - французские путешественники. Перуанцы посадили их в тюрьму и хотят умертвить.

   - Вот как! Они французы!.. Расскажите-ка, расскажите. Это меня интересует, хотя я и англичанин. Но международное право в цивилизованных странах в равной мере распространяется на всех.

   Эстеван рассказал о своих отношениях с Жюльеном и Жаком, о цели их путешествия, ложном обвинении и, наконец, о цели своей несостоявшейся поездки в Лиму.

   Англичанин слушал рассказ молча, потягивая свой сироп и посасывая сигару.

   - Вы, следовательно, везете письма к адмиралу и посланнику?

   - Да, сударь.

   - Я британский консул и в Трухильо являюсь единственным представителем европейских стран. Поэтому покажите мне бумаги, которые вы везете: мне не помешает с ними ознакомиться.

   - Извольте, господин консул,- отвечал с готовностью метис.- Вот они.

   Консул распечатал конверт и вынул из него несколько бумаг. Взгляд его упал на одну из них, написанную по-английски и с приложенною к ней большой печатью.

   Консул развернул бумагу и быстро пробежал глазами.

   Он вздрогнул, точно по его телу пробежал электрический ток.

   То был известным нашим читателям охранный лист, выданный Жюльену английским министром лордом Б.

   - Ну, мой милый, у вас такая рекомендация, какие мало у кого имеются. Тут есть из-за чего взорвать на воздух целый город и опустошить целую провинцию.- Молодой человек, ваши господа спасены!

   - О, господин консул! - воскликнул метис.- Как вы добры, как великодушны!

   - Тут не о доброте вовсе речь и не о великодушии. Я исполняю только долг. В силу этого документа я обязан министерским приказом взять немедленно ваших господ под высокое покровительство Ее величества Королевы Великобритании. Оставайтесь пока у меня, а я приму меры... Впрочем, какие же тут нужны особенные меры? Просто потребую освобождения - вот и все.

   - Ну, а если вам откажут, господин консул?

   - Мне-то откажут? Консулу Ее величества? Это немыслимо!

   - Если прямо не откажут, начнут тянуть время... и потихоньку отравят их... Граф де Кленэ именно приказывал не поднимать тревоги, покуда мы не будем в силе.

   - Покуда не будем в силе! - вскричал консул, засмеявшись.- Да, пожалуй, вы правы. Но через неделю, даже раньше, мы будем в большой силе. Я ожидаю на днях военный корабль Ее величества.

  

  

   Наступил пятый день.

   Эстеван, все время с тоской всматривавшийся в морскую даль, влетел, как пуля, в кабинет консула:

   - Корабль!.. Пароход!..

   - Какой флаг? - спросил консул.

   - Не знаю... кажется, такой же, как здешний.

   И метис указал рукою на потолок. Консул подошел к окну. К пристани подходил стройный корабль. На буг-шприте его гордо развевался английский военный флаг.

   - Ура!..- вскричал консул.- Это тот самый корабль, которого я ждал: корвет "Scottia", под командой сэра Колина Кэмбля. Кричите и вы "ура", молодой человек. Ваши господа спасены. Теперь уж можно сказать наверное, что спасены.

   Корабль между тем выбрал место для стоянки и бросил якорь.

   Консул уложил бумаги Эстевана в герметическую жестяную коробку и предложил метису отправиться с ним на пристань и вместе сесть в бочку.

   Капитан корвета, молодой стройный офицер, белокурый, матово-бледный, с голубыми глазами, бесстрастно взирал на торжественное путешествие консула в бочке на корабль.

   Ступив на борт корвета, тот приблизился к капитану и отвесил ему глубокий и церемонный поклон.

   - Имею честь засвидетельствовать свое почтение сэру Колину Кэмблю.

   - Добро пожаловать, дорогой мистер Гоуитт. Очень рад вас видеть. Оказывается, вы уже водворились на этом негостеприимном берегу.

   - Берег действительно негостеприимный. Он даже хуже, чем вы предполагаете. Я ожидал все-таки найти здесь цивилизованных людей, а между тем это какая-то дикая орда.

   - Что вы! Неужели вам здесь не оказали уважения, соответствующего статусу дипломатического представителя Ее величества?

   - Тут не обо мне, собственно, речь... но это все равно. Дело такое, сэр Колин, что вашим пушкам, быть может, придется заговорить. Удивительного в этом ничего не будет.

   - Объясните ваши слова, мистер Соуитт,- бесстрастно возразил капитан, в глазах которого, однако, как будто что-то блеснуло.

   - Прежде чем приступить к объяснению, я прошу вас просмотреть вот эти документы. Шесть дней тому назад мне передал их молодой человек, приехавший со мною на корвет... Не угодно ли?

   Командир корвета "Scottia" пересмотрел поданные ему бумаги.

   - И этот джентльмен,- заговорил сэр Колин Кэмбль, складывая бумаги,- просит британской помощи?

   - Да, капитан, и не без основания, потому что положение обоих путешественников отчаянное, как это вы сами можете видеть из писем...

   - Ну, из этого неприятного положения они выйдут менее чем через три часа, за это я вам ручаюсь, мистер Гоуитт,- ручаюсь, хотя бы для этого мне пришлось обратить весь город в груду развалин и пепла... Лейтенант, прикажите выставить боевые сигналы... Канониров к орудиям. Сорок человек морской пехоты приготовить к высадке... раздать по двести патронов на человека.

   - Но, капитан, ведь это объявление войны... Нужно сначала послать ультиматум.

   - Ультиматум?.. Передайте его вы лично и возвращайтесь в консульство. Я буду следить за консульским флагом: если вы его спустите, я открою огонь.

   - All right!

   Сэр Колин Кэмбль удалился в свою каюту, пробыл там с четверть часа и вернулся наверх уже в полной парадной форме, держа в руках только что составленную бумагу, которую и передал Гоуитту.

   Это был ультиматум властям города Трухильо с требованием немедленного освобождения французских путешественников.

   - Теперь вы знаете, что вам делать, любезный мистер Гоуитт. Отправляйтесь в консульство, надевайте мундир, а тем временем мои люди высадятся на берег под началом одного из офицеров и сопроводят вас до города. Слуга французских джентльменов покажет вам дорогу в тюрьму, если местные власти не исполнят нашего требования добровольно. Ступайте и знайте, что всякое ваше требование я энергично поддержу.

   Солдаты морской пехоты, радуясь предстоящей переделке, на которую они смотрели как на развлечение, с большой готовностью выполнили команду. Но когда консул поспешил к властям, чтобы сообщить об ультиматуме, то ни одного человека он на месте не нашел. Все в испуге попрятались, так что никого нельзя было отыскать.

   Подвернулся только один начальник полиции. Ему-то консул и изложил свои требования.

   Будучи человеком хитрым, начальник полиции не отказал ему, но попробовал выиграть время.

   Он попросил полчаса сроку. Мистер Гоуитт великодушно подарил ему десять минут.

   - Десять минут - хорошо! - сказал негодяй и поспешно удалился.

   Эстеван, зорко следивший за ним, подглядел, что тот поспешил прямо в тюрьму.

   - Господин консул,- взмолился метис,- ради Бога, что вы делаете!.. Зачем вы дали этому негодяю отсрочку? Ведь он побежал прямо в тюрьму. У него наверняка дурной умысел против моих господ.

   - Возможно, этот человек очень смахивает на мерзавца. Ну что ж, мы тоже можем следовать к тюрьме. Как ваше мнение, лейтенант? - обратился он к офицеру, командовавшему отрядом.

   - All right! - лаконично отвечал офицер.

   На городской башне пробило пять часов, когда английские солдаты подошли к массивной тюремной двери.

   Лейтенант постучал в дверь эфесом своей сабли. Никто не отозвался.

   - Нельзя ли выломать эту дверь? - спросил консул.

   - Нет ничего легче,- отвечал лейтенант.- Займет полминуты.

   Он подозвал к себе унтер-офицера и сказал ему пару слов. Тот вынул из ранца металлический цилиндр в тридцать сантиметров длины и толщиною в руку.

   Из цилиндра с одного конца торчал фитиль.

   Лейтенант велел солдатам отступить на несколько шагов, положил цилиндр у порога двери, зажег фитиль сигарой и пояснил консулу:

   - Динамитного патрона достаточно для какой угодно двери.

   В ту же минуту грянул взрыв, разнесший дверь в щепки.

   Путь был свободен.

   Английские солдаты во главе с офицером устремились в зияющее отверстие. Эстеван указывал дорогу к камере, где сидели заключенные французы.

   Тут-то и произошла описанная выше сцена, когда лейтенант вбежав в залу, где собирались расстреливать французов, крикнул громовым голосом:

   - Долой оружие!.. Я вас всех беру в плен!

   Английский офицер немедленно велел разоружить перуанских солдат, которые до того были удивлены неожиданным нападением, что совершенно растерялись и даже не подумали оказать сопротивление.

   К начальнику полиции и монаху-секретарю он приставил четырех солдат.

   - Отступать нам придется среди разъяренной толпы,- сказал он,- поэтому не худо иметь двух таких важных заложников.

   Тем временем освобожденные узники с мольбой простирали к своим спасителям руки через решетку и кричали:

   - Воды!.. Ради Бога, воды!

   - Выломать двери! - крикнул офицер.

   Солдаты бросились исполнять приказание, как вдруг с другого конца коридора послышалась злобная перебранка.

   Это Эстеван ругался с тюремным сторожем.

   С самого начала операции, схватив одно из ружей, отобранных у перуанцев, он пошел разыскивать негра-тюремщика и скоро нашел его забившимся в угол коридора.

   Метис потащил его к двери, угрожая штыком. Весь серый от страха, тот едва мог шевелить ногами. Эстеван, решив, что негр упирается, бранил его на чем свет и покалывал слегка концом штыка.

   - Дверь, черномазый!.. Отпирай живо дверь! - скомандовал метис у порога камеры.

   Негодяй дрожал всем телом так, что не мог вложить ключа в замок. Тогда Эстеван вырвал у него связку и с треском отворил дверь сам.

   - Воды!.. Воды!..- продолжали взывать французы.

   Два солдата побежали во двор к колодцу, наполнили водой свои манерки и бегом вернулись обратно.

   Жак и Жюльен едва могли выговорить "спасибо" и жадно, как дикие звери, набросились на воду.

   Утолив жажду, французы, наконец, взглянули с благодарностью на своих спасителей, узнали английские мундиры и воскликнули в один голос:

   - Спасибо!... Вы нас спасли!..

   Офицер молча вложил саблю в ножны, вежливо поклонился в сторону Жюльена и Жака и произнес, указывая на консула, затянутого в парадный мундир:

   - Мистер Ричард Гоуитт, консул ее величества королевы Англии.

   Французы поклонились.

   - Сэр Эдмунд Брайтон, лейтенант корвета "Scottia",- в свою очередь консул представил офицера.

   Жак и Жюльен поклонились опять.

   Затем путешественники в свою очередь совершили церемонию взаимного представления, и лишь после этого все четверо обменялись крепким английским шекхэндсом {Рукопожатием (англ.).}, от которого обыкновенно чувствуется ломота во всей руке от кисти до плеча.

   - А ведь мы немного знакомы, мистер Гоуитт,- сказал Жюльен консулу.- Но, по правде сказать, когда я наблюдал вашу высадку на здешний берег, то никак не предполагал, что в скором времени вы явитесь нашим освободителем.

   - Ао! - произнес толстяк с громким смехом.- Это вы про бочку... Не правда ли, это было смешно?

   Отряд двинулся, окружив освобожденных узников, которые так ослабели от перенесенных физических и нравственных страданий, что едва могли двигаться.

   Но судьба, все последнее время неумолимо их преследовавшая, вдруг сжалилась и вскоре после выхода из ворот тюрьмы послала им навстречу великолепную карету, запряженную парой сильных лошадей. В карете ехало какое-то туземное "превосходительство".

   - Черт возьми! - воскликнул офицер.- Как кстати! Э! Не угодно ли выбраться вон! - обратился он без дальних околичностей к сановной особе тоном военного, привыкшего к немедленному повиновению.

   Перуанский генерал тоже на повышенных тонах заговорил о международном праве, ссылаясь на то, что карета является его собственностью.

   Офицер не стал его слушать и сделал своим солдатам знак, произнеся лишь одно слово:

   - Взять!

   Две пары дюжих рук вытащили особу из кареты и бросили прямо на пыльную мостовую, словно тюк блестящей мишуры.

   Тем временем Эстеван проворно подбежал к козлам, стащил кучера за ногу, уселся вместо него сам и подобрал вожжи, точно всю свою жизнь служил в кучерах.

   Лейтенант Брайтон, мистер Гоуитт, Жак и Жюльен заняли карету и с торжеством покатили в Салаверри.

   Они подъехали к консульству как раз в тот момент, когда мистер Гоуитт заканчивал подробнейший рассказ о событиях, предшествовавших освобождению узников.

   С моря их приветствовало громогласное "ура". Корвет подошел ближе к пристани, выбрав место чрезвычайно удобное для бомбардирования города. С борта было видно, как карета подъехала к консульству.

   - Ну, господа, теперь вы сами вкусите прелесть путешествия в бочке,- сказал мистер Гоуитт, заразительно смеясь.- Вы, конечно, пожелаете пожать руку почтенному сэру Колину Кэмблю, командиру корвета.

   - С удовольствием... Однако... наши костюмы ни на что не похожи... мы точно бандиты какие-нибудь.

   - Ну, пустяки!.. Предстанете в чем есть. Сэр Колин не простит мне ни одной минуты промедления. Да, впрочем, я полагаю, ваш багаж...

   Консул вдруг уставился на начальника полиции, который бледный и сконфуженный стоял между четырьмя солдатами и рядом с монахом.

   - Послушайте, ведь это вы арестовали господ путешественников,- резко обратился к негодяю консул.- Вы должны, следовательно, знать, где их вещи.

   - Но, господин консул...- залепетал перуанец.- Я право, не знаю...

   - Не знаете? Кто же должен знать?.. Ну-с, так вот что я вам скажу: вот вам два часа сроку. Если по истечении их вещи не будут возвращены этим джентльменам, я наложу на город контрибуцию и заставлю вас лично отвечать. Ступайте.

   Между тем на пристани были уже приготовлены бочки и плоты для переправы гостей на корвет.

   Море было на редкость спокойно.

   Через пять минут первый плот, на который сели Жак, Жюльен, лейтенант Брайтон, мистер Гоуитт и часть солдат, приблизился к нижней площадке лестницы корвета.

   Их встретил на палубе офицер и сейчас же повел к командиру, который расхаживал по корме, но, увидав гостей, немедленно пошел им навстречу.

   - Граф де-Кленэ... господин Арно,- представил церемонно, как истинный англичанин, французов командиру мистер Гоуитт.

   - Капитан,- заговорил Жюльен,- нет слов выразить вам всю нашу благодарность. Вы взяли нас под свою защиту словно своих соотечественников.

   - О, не стоит об этом говорить,- радушно перебил его капитан Кэмбль.- Во-первых, перед этими полудикарями все европейцы братья, во-вторых, документ, выданный вам лордом В., положительно обязывал меня оказать вам любую помощь. Но вы, вероятно, голодны. Сейчас вас проводят в каюту, а затем милости просим к столу.

   Французы действительно были очень голодны и утомлены.

   Врач корвета "Scottia", расспросив, чем кормили путешественников целую неделю, прописал им хорошего крепкого бульону и несколько рюмок хересу.

   По прошествии часа к путешественникам стали возвращаться силы, и им уже было не страшно сесть за стол капитана Кэмбля, который дал в их честь обед, пригласив на него всех офицеров корвета.

   За столом было произнесено множество тостов, большинство которых сопровождалось громким "ура!".

   После этого все разошлись спать.

   Жак, убаюканный качкою корабля, заснул, как сурок, и всю ночь ему грезилось, будто он идет из Франции в Бразилию... морем, через Суэцкий канал и Индийский океан. Он пересекал (во сне) Тихий океан, огибал мыс Горн и высаживался в Рио-де-Жанейро, наконец ступив на твердую землю, после трехмесячного плавания. И что самое удивительное - за все это время он не испытал ни одного приступа морской болезни!

   Проснувшись утром, он с радостью обнаружил, что лежит в офицерской каюте, и тут ему вспомнились все случившиеся накануне события: освобождение из тюрьмы, обед, тосты и, наконец, ночь, проведенная на корабле.

   Вдруг дверь каюты отворилась, и вошел Жюльен, одетый в городское платье, умытый, свежий и сияющий.

   - О, какой ты сегодня франт! - воскликнул Жак.

   - Наши чемоданы получены на корвет еще вчера во время обеда, и вот я оделся для завтрака. А скажи, пожалуйста, далеко ли нам еще осталось до Жаккари-Мирим?

   - С лишком четыре тысячи километров.

   - Это значит около тысячи миль. Как ты думаешь, доедем мы через три месяца?

   - Надо постараться успеть раньше.

   - Так поскорее в путь.

   - Хоть сегодня же после завтрака, простившись с сэром Колином и мистером Гоуиттом, нашими освободителями, и еще раз пожав им руку с благодарностью.

   Следуя этому намерению, два друга в тот же день покинули корвет "Scottia", несмотря на уговоры сэра Колина Кэмбля, желавшего, чтобы они прогостили у него на корабле еще несколько дней.

   Но нельзя было терять ни одной минуты. Обстоятельства не допускали промедления.

   Три всадника выехали в Лиму, взяв с собой по небольшому чемоданчику и оставив весь громоздкий багаж на корвете.

   Проведя пять дней в неимоверно трудной дороге, французы благополучно достигли столицы Перу.

   Так как более подробное знакомство с городом, насчитывающим 90 тысяч жителей, довольно богатым, но построенном однообразно и безвкусно, не входило в планы, сразу же по приезде они принялись собираться в дальнейший путь - в Боливию.

   Друзья прежде всего отправились во французское посольство. Посланник был в отпуску, и Жака с Жюльеном принял первый секретарь посольства.

   Дипломат застыл от изумления, когда узнал, как бесчестно поступили с путешественниками трухильские власти.

   - Что я слышу? - воскликнул он.- Возможно ли такое?

   - Как? Разве вы не получали нашего письма, посланного из Трухильо с курьером? - возразил Жюльен.

   - Ничего не получал.

   - Стало быть, мы вдвойне обязаны сэру Колину Кэмблю... Ну, да что об этом говорить. Во всяком случае, теперь мы свободны и рассчитываем сегодня же ехать дальше. Неприятный случай с нами мы пожелали довести до вашего сведения не столько ради личного удовлетворения, сколько желая пресечь возможность повторения чего-нибудь подобного.

  

  

   В тот же вечер друзья заняли места в вагоне железной дороги, пересекающей Кордильеры на высоте 15 тысяч английских футов и доходящей до города Тамры.

   Этот прехорошенький город, расположенный на высоком и замечательно здоровом месте, особенно благодетельном для больных чахоткой, они посетили мимоездом.

   В Тамре они наняли одного appiepo, который достал им трех верховых мулов, одного багажного и взялся проводить путешественников до города Куцко, находящегося в 500 милях от Тамры.

   1-го декабря друзья въезжали в Куцко, третий по значению город Перу, с 50 тысячами жителей, из которых почти 7/8 составляют чистокровные индейцы. Многие называют его Римом Южной Америки, и действительно, по роскоши своих построек он может смело претендовать на это название.

   Железная дорога от Куцко до Пуно в то время только еще строилась и не была готова, но рельсы были уже уложены, и по ним ходили рабочие поезда: Жюльен надеялся пристроиться как-нибудь на такой рабочий поезд до Пуно.

   Поезда не случилось, зато на путях стоял готовый к отходу паровоз, на котором собирался следовать до станции Сикуан, находящейся как раз посередине дороги, какой-то инженер.

   За довольно крупную сумму друзья, в качестве знатных иностранцев, добыли себе разрешение ехать на тендере.

   Когда они благополучно прибыли в Сикуан, то оказалось, что дорога до Хулиаки почти совсем готова. Путешественники решили этим воспользоваться, тем более что Хулиаки связывало с Пуно регулярное сообщение.

   Инженер, разумеется, стал возражать, выдвигая всевозможные доводы, но ему дали "на лапу", и дело вновь уладилось к обоюдному удовольствию.

   В три часа путешественники достигли Пуно, большую гавань на озере Титикака.

   - Ну, друг мой Жак, нам придется немного поплавать.

   - Да ведь в самом деле... Ну, да это пустяки... простое озеро.

   - И пресноводное, так что мы нисколько не изменяем нашему намерению во что бы то ни стало избежать моря.

   - Когда же мы отправимся?

   - Да... сейчас, а то когда же? Вот уж и пароход свистит, на котором мы поедем в Боливию.

   - Скажи, пожалуйста, на какой высоте мы здесь находимся?

   - На высоте четырех тысяч метров, если не ошибаюсь.

   - А эти пароходы... настоящие?

   - Конечно, не игрушечные. Один называется "Yavari", а другой "Yapura". Они совершают регулярные рейсы между берегами - то есть между Перу и Боливией.

   - А где же их строили: здесь или привезли откуда-нибудь?

   - Их доставили сюда из Северной Америки в разобранном виде, затем собрали и спустили на озеро.

   - На чем же их привезли?

   - На мулах.

   - А уголь как сюда доставляется? Тоже на мулах? Ведь в таком случае он очень дорого обходится.

   Жюльен рассмеялся.

   - Чему ты смеешься?

   - Не твоему вопросу, не думай. Он вполне уместен. Просто я вспомнил, какое здесь используют оригинальное топливо. Ты знаешь, что такое taquia?

   - Нет, не знаю.

   - Это навоз баранов и лам. Им-то здесь пользуются как топливом.

   - Следовательно, этого добра здесь предостаточно.

   - Предостаточно; но ведь для топлива и требуется много.

   - Как же так, однако? Ведь количество навоза зависит в некотором роде от доброй воли животных. Если его будет мало, то стало быть и в топливе должен чувствоваться недостаток?..

   - Совершенно верно. Топлива здесь часто не хватает. По этому поводу есть даже - анекдот про одного шутника-путешественника. В одной гостинице ему подали плохой обед; суп был недоварен, мясо сырое. Он пожаловался, и ему отвечали, что не хватило taquia и потому нельзя было жарче истопить печь. Тогда путешественник воскликнул: "Ну, сторонка! Люди, чтобы пообедать как следует, должны ждать, пока животные переварят пищу!"

   Друзья отправились на пристань и сели на симпатичный пароходик "Yapura", при этом Жак не выказал ни малейшей неприязни.

   Воды озера слегка волновались под ветром, набегавшим с Кордильерских вершин.

   Пароход был так мал, что его раскачивало даже при слабом волнении.

   Вскоре Жак, ни разу не плававший по морю со времени своего неудачного путешествия из Гавра в Кан - если не считать пребывания на палубе "Scottia" - начал испытывать на себе действие качки.

   Он побледнел, появилась тяжесть в висках и первые признаки тошноты.

   - Черт возьми! - бранился он полусерьезно.- Я вижу, что мне так никогда и не удастся превозмочь эту проклятую болезнь. Впрочем, мы еще посмотрим...

   Он собрал всю свою волю, чтобы не поддаваться слабости: ходил по палубе, совершал различные телодвижения, и действительно приглушил немного признаки тошноты.

   Под конец у него разболелась голова, но в общем все обошлось благополучно и победа была полная.

   Неисправимый морененавистник с гордостью победителя высадился вечером в гавани Дезагвадеро, напротив моста через одноименную реку, отделяющую Перу от Боливии.

   Переночевав в селении, друзья на другой день подрядили за небольшую сумму несколько индейцев, уговорив взять их всех троих на свой плот из totra {Плетеного тростника.- Прим. авт.}; такие плоты ходят вниз по реке Дезагвадеро, вытекающей из озера Титикака.

   Эта широкая, глубокая и быстрая река течет с севера на юг и впадает в другое озеро - Аульягас.

   Длина ее триста километров, а скорость течения местами достигает восьми километров в час. На покрытие этого расстояния потребовались два дня и одна ночь.

   Затем друзья пересекли озеро Аульягас в направлении с северо-запада на юго-восток, после чего продолжили путешествие сухим путем и 5 декабря прибыли в Чуквизаку.

  

  

   От Чуквизаки до гасиенды Жаккари-Мирим оставалось по прямой тысяча девятьсот километров.

   Но так как дорога, конечно же, не была прямой, а с многочисленными поворотами, то к этому числу следовало прибавить еще верных пятьсот километров, вследствие чего получалась внушительная цифра - две тысячи четыреста километров.

   - Ничего,- говорил Жюльен,- доедем. При большом желании и неослабевающем усердии можно делать до сорока километров в день.

   Совершая путешествие то верхом, то на лодке по рекам, они прибыли в селение Курумбу на реке Сан-Лоренцо - первую бразильскую деревню на их пути из Чуквизаки. В Курумбе они узнали, что в шестидесяти километрах к югу находится форт Альбукерк, где можно пополнить запас провизии. Комендант форта принял путешественников очень любезно, разместил у себя в доме, помог запастись провизией и даже позволил им сесть на правительственный пароход, как раз на другой день отходивший с депешами от коменданта.

   Месяц спустя после отъезда из форта друзья благополучно достигли реки Жаккари-Мирим, на которой и располагалась одноименная гасиенда.

   А на третий день после этого путешественники сошли на берег в двух километрах от усадьбы, добравшись до нее на тринадцать дней раньше, чем рассчитывали.

   Богатая гасиенда имела вид хлопотливого муравейника.

   Шумно и озабоченно бегали взад и вперед многочисленные рабочие - негры, индейцы, мулаты, метисы и китайцы, таская объемистые кули и охапки.

   Жюльен и Жак, видавшие виды и готовые ко всяким неожиданностям в гасиенде, все же были немало изумлены увиденным.

   Они стояли и смотрели на все происходящее, невольно вспоминая пройденный долгий путь и перенесенные лишения и опасности.

   Из задумчивости их вывел приход нового лица. К ним приблизился какой-то метис, одетый в европейское платье, увешанный цепями, унизанный кольцами и браслетами и защищенный от солнца огромным зонтиком.

   Он шел важно, но, увидав европейцев, любезно осклабился, снял шляпу и предложил проводить путешественников в дом.

   - Вы здешний управляющий? - осведомился Жак.

   - Нет, синьор. Синьор Кристовао в отсутствии, и я исполняю его должность. Но зато сам барин дома.

   - Очень хорошо,- не дрогнув отозвался Жак.- Сведите нас, пожалуйста, к нему.

   - С удовольствием, синьоры, с удовольствием,- заторопился метис.

   Самозванец, похитивший имя и наследство Жака, восседал тем временем в роскошной прохладной курильне и предавался кейфу {Послеобеденному отдыху.}.

   Увидав гостей, он вылез из гамака и выступил к ним навстречу.

   - Полковник Бутлер! - вскричал Жак, от гнева теряя самообладание.- Вы, кажется, поставили себе целью вечно встречаться мне на пути... Только на этот раз вы не отделаетесь от меня так дешево, негодяй! Я вас заставлю поплатиться за все подлости, которые вы учинили.

   В первую минуту американец был до того ошеломлен, что не мог выговорить ни слова.

   Появление этих двух людей привело его в крайнее изумление. Он никак не ожидал, что они выйдут целыми и невредимыми из больницы для прокаженных.

   Но смущение Бутлера длилось только одну минуту, ровно одну. Негодяй был человек закаленный, прошедший сквозь огонь и воду и поэтому скоро оправился и обрел обычное самообладание и наглость.

   - Не понимаю, милостивый государь,- сказал он, делая вид, что не узнает Жака,- по какому праву вы вторгаетесь сюда и наносите мне оскорбление в моем собственном доме.

   - Полковник Бутлер! Я вас знал как вора и убийцу, а теперь вы оказываетесь вдобавок еще самозванцем и подделывателем документов. Знайте, я поклялся - при первой встрече убить вас как вредную гадину. Клятву эту я дал в больнице для прокаженных, куда вы нас так подло заперли. Пришло время сдержать клятву. Моя совесть будет спокойна, потому что я избавлю мир от гнуснейшего из мерзавцев, а когда здешние власти узнают, что вы за личность, то мне не трудно будет оправдаться.

   - Караул! Помогите!..- не своим голосом завопил янки, не на шутку испугавшись, когда Жак, бледный и со сверкающими глазами, навел на него дуло своей винтовки.

   В усадьбе послышались крики и торопливые шаги, потом бешеный галоп лошади, скакавшей к крыльцу.

   Из седла, соскочил всадник, одним прыжком взбежал на крыльцо и, запыхавшись, влетел в курильню. Увидав происходившую там сцену, он крикнул звучным голосом:

   - Прочь винтовку! Я здесь представитель владельца, я управляющий Кристовао.

   Управляющий покойного дяди Жака Арно приехал как раз вовремя.

   При виде Жака - настоящего Жака - он радостно всплеснул руками и весь просиял.

   - Вы здесь!..- воскликнул он.- Ведь это, конечно, вы племянник моего покойного хозяина?

   - Да, я,- спокойно отвечал Жак, гнев которого тем временем немного улегся.

   - Не верьте ему, он лжет! - крикнул американец, которому придало храбрости присутствие сбежавшейся на шум прислуги.

   В соседней комнате послышались чьи-то тяжелые шаги, дверь отворилась, и в комнату вошел нечесаный, растрепанный, заспанный капитан Боб.

   - Черт вас возьми, Сайрус... то бишь Жак, я хотел сказать.... Что это вы так расшумелись здесь? Просто нет никакой возможности уснуть. Что это значит?

   Вдруг он запнулся и обомлел, увидав Жюльена и Жака.

   - Это значит,- отвечал полковник Бутлер,- что у нас хотят отнять это имение.

   - Кто?

   - Вот эти два авантюриста.

   - Они? Ну, так что же? Вышвырнуть их отсюда вон - и делу конец. У нас есть прислуга, мы в силе.

   - Тут, господа, речь не о силе, а о правде,- вмешался управляющий.- Наследства покойного синьора вещь нешуточная, и нужно хорошенько дознаться, к кому оно переходит.

   - Что вы этим хотите сказать? - спросил полковник по-прежнему надменно, но все-таки с легким оттенком беспокойства.

   - Я хочу сказать, что останется подвергнуть обоих претендентов последнему испытанию. Оно будет решающим.

   - Пусть будет так,- согласился янки.- В чем же должно состоять испытание, которое вы предлагаете?

   - Мы спросим покойника.

   - Что такое? Это еще что за комедия с духами?

   - Это не комедия. Я не позволю себе шутить, когда речь идет о памяти человека, который меня любил, как родной отец. Она для меня священна.

   - И для меня тоже,- поспешил поправиться Бутлер.

   - Так потрудитесь пройти на берег реки. Это недалеко: не более пятисот метров, и того, пожалуй, не будет.

   - С удовольствием,- согласился Бутлер.

   Но в душе у него поднялась тревога. Он почувствовал, что затевается что-то серьезное и что одной смелостью тут не возьмешь.

   Он отвел капитана Боба в угол и торопливым шепотом спросил:

   - Ваши молодцы здесь?

   - Да, все здесь, но... пьяны, как всегда.

   - Тем лучше для дела. Вооружите их хорошенько и ступайте за нами, но так, чтобы никто не видал. Когда я вам дам знак, уберете этих трех. Нужно, чтобы они исчезли бесследно... иначе мы погибли. Идите. Все зависит теперь от вас.

   - Хорошо. Можете вполне на меня положиться.

   - Ну-с, господа,- сказал Бутлер, подходя к управляющему и французам,- идем?

   - Идем,- отвечал управляющий.- Мигуэль, возьмите с собой кого-нибудь и следуйте с нами. Вы будете свидетелями.

   Все вышли из дома, разделившись на две группы: в одной - французы с управляющим, в другой - полковник с двумя служителями.

   Они быстро шли по отлогому склону, поросшему купами благовонных деревьев. Вдруг разом увидели реку, протекающую внизу в зеленой долине с редкими кустами. Над рекою стоял домик в европейском стиле, с зелеными ставнями, черепичной крышей, голубятней и колодцем.

   При виде этого домика Жаком овладело сильное волнение, которое вскоре сообщилось и Жюльену.

   Он не мог удержаться от возгласа удивления и умиления.

   - Тише! Ради Бога, молчите! В противном случае вы навредите себе,- уговаривал его управляющий.- Ну-с, милостивый государь,- обратился он к американцу,- что вы думаете об этом домике?

   - Об этой гадкой лачуге-то? Думаю, что не дал бы за нее и пятисот долларов, и удивляюсь фантазии владельца, выстроившего здесь такую безвкусицу.

   - И неужели этот дом вам ничего не напоминает?

   - Сегодня ровно ничего. Но завтра он будет напоминать мне о неприятном посещении моей усадьбы двумя мошенниками, и поэтому я завтра же прикажу его срыть с разнести по кирпичику.

   - Разнести по кирпичику этот дом! - вскричал в негодовании Жак.- Дом, который как две капли воды похож на тот, где выросли моя мать и мой дядя... на берегу Лауры, в Монлуи... где прошло и мое детство!..

   - И где я провел лучшие дни моей юности! - присоединился Жюльен.

   - О, я понимаю, зачем дядя велел его выстроить здесь! Эта река своей капризной излучиной напоминает Луару...

   - Здесь он велел и похоронить себя,- перебил управляющий.- Здесь он и спит вечным сном, под цветами, за которыми во время моего отсутствия был, как видно, очень плохой уход. А он так любил европейские цветы!

   - И что же, по-вашему, из этого следует? - дерзко спросил американец.

   - Да ничего не следует. Я только констатирую тот факт, что вы, называющий себя племянником господина Леонарда Вуазена, родившегося во Франции, в городе Монлуи, в департаменте Эндры-и-Луары, между тем не узнаете ни Эндры-и-Луары, ни Монлуи, ни дома, в котором родились и жили. Равным образом я замечаю, что вы совершенно не заботитесь о могиле своего дяди, хотя знакомы с содержанием его письма.

   - Это и значит, по-вашему, "спросить покойника"? - иронически осведомился полковник Бутлер.

   - Это и значит, по-моему, спросить покойника. Ответ получен красноречивый и убедите