Буссенар Луи Анри - Из Парижа в Бразилию

льдом, спала, наконец, земля, покрытая белым пушистым ковром.

   Резкий контраст этой мертвой тишине - лишь яркие звезды в ночном небе. Голубой, прозрачный воздух днем позволял видеть встающее и садящееся солнце во всей чистоте контуров блестящего диска, без того розоватого ореола, к которому привыкли жители других стран.

   Дни становились все короче. Солнце всходило как-то разом, без зорь и без тумана.

   Холод был такой, что нельзя ни на секунду выставить нос на воздух без риска отморозить его. Температура была ниже той, при которой замерзает ртуть.

   Можно подумать, что при таком ужасном климате эта часть Сибири совершенно лишена растительности. Но это не так. Растительность здесь есть и даже весьма замечательная.

   Во-первых, здесь встречаются все же хвойные породы деревьев, что и в Европе, за исключением красивой пихты, прекрасного гладкоствольного дерева, достигающего иногда тридцати метров высоты. Это дерево уж чисто сибирское. Затем отметим еще голубовато-зеленую благородную ель, из которой остяки строят лодки, лиственницу, ель лесную, ель ползучую, сибирский кедр pinus cembra. В долинах растут липа, клен, ольха, тополь, береза, осина и черемуха.

   Береза - это едва ли не самое любимое дерево русских. Много народных песен посвящено "кудрявой березоньке".

   Это дерево замечательно в одном отношении: оно нередко вырастает на месте хвойных лесов, срубленных или сожженных. Китайцы видят в этом предзнаменование того, что со временем над всей Азией распространится власть Белого Царя. Существует легенда; что березы прежде не было в этой части Сибири и что белое дерево, как здесь ее зовут инородцы, появилось лишь перед приходом русских.

   Если это верно, то совпадение действительно замечательное.

   Сибирская флора богата разнообразными видами ягод, служащих пищею людям и животным: шиповник, дикая вишня, красная смородина, черника, ежевика, поляника, морошка, клюква, дикая малина. Ядовитых растений удивительно мало, и кроме того, они на севере теряют эти свойства: так, например, растения, ядовитые у верховьев Енисея, в полярной стране употребляются туземцами в пищу без малейшего вреда для здоровья.

   Фауна тоже весьма разнообразна. Вот ее главнейшие представители: медведь, волк, рысь, черно-бурая и рыжая лисица, дикий баран, или аргали, соболь, заяц, выдра, лось, дикий олень, косуля, лань, кабан, белка, летучая мышь, крыса, сурок и другие. Из птиц чаще других встречаются белый аист, лебедь, утка, нырок, гусь, журавль, тетерев, белая куропатка, бекас, кулик.

   А минеральные богатства этой, как считается, Богом обездоленной страны! Они громадны. В Сибири добывают восьмую долю всего золота мира, там огромная масса платины, серебра, свинца, олова, меди, железа, ртути, цинка.

   Всего невозможно перечислить, иначе сухой перечень слишком утомит читателя, но я все-таки, хоть и наскоро, упомяну о топазах, аметистах, сапфирах, изумрудах, опалах, бирюзе, гранатах, аквамаринах, не говоря уже о малахитах, агатах, порфирах, корналинах, лапис-лазури, яшме и многих других камнях, имевших такой успех на парижской всемирной выставке.

   Не забудем также громадные залежи каменного угля.

   Вообще Сибирь - это непочатый край всевозможных богатств, ожидающих только правильной разработки...

  

  

   Два дня пути до Якутска прошли для путников незаметно и без всяких приключений. Та же белая, ровная дорога, те же душные станционные избы, та же перебранка ямщиков во время остановок для перемены лошадей, те же жалкие уездные города из нескольких десятков деревянных домов... Но вот и Якутск.

   Подъезжая к главному городу округа, по пространству равному пяти Франциям, Жак отказался верить своим глазам.

   Это был тот же Олекминск или Нохтуйск, только немного больших размеров, те же неприглядные дома с тесовыми крышами, те же бревенчатые стены, те же деревянные заборы, занесенные снегом.

   - Неужели это город?..- вскричал Жак.

   - Да, голубчик, город,- отвечал Жюльен,- и, по-моему, так даже очень значительный по здешним местам. Ты только вообрази, какой здесь климат, какая почва и как здесь трудно человеку бороться за свое существование.

   - А между тем географическое его положение отличное,- вмешался Лопатин.- Он стоит при слиянии двух рек и представляет собою важный центр торговли мехами.

   - Но зато уж и холод какой!.. Сколько там жителей?

   - Постоянных жителей около шести тысяч.

   - Шесть тысяч! Не может быть.

   - Уверяю вас. И это не считая охотников, лодочников и купцов, которые бывают наездами. Впрочем, зато я считаю чиновников, солдат и ссыльных. Без них цифра постоянных жителей была бы гораздо ниже.

   - О, я вполне понимаю, что только крайность может заставить жить здесь долго. Ведь только подумать: на вершине Монблана средняя температура такая же, как здесь. Солнце только взойдет - и сейчас же готово закатиться... Надеюсь, мы в городе не долго пробудем.

   - Нет,- успокоил друга Жюльен,- только запишем подорожные и представимся областному начальнику, к которому у нас есть рекомендательное письмо от иркутского генерал-губернатора.

   Областной начальник принял путешественников очень любезно, оставил их обедать и одобрил их намерение ехать из Якутска на северо-восток.

   При этом он высказал мысль, показавшуюся дикой неопытным французам, что дальше к северу будет не так холодно.

   Лишь полсуток прошло, как путешественники приехали в город, а они уже снова в станционном доме со слюдяными стеклами и с грязными просиженными диванами вместо мебели обдумывали маршрут.

   - Отсюда на Нижне-Колымск есть две дороги,- говорил Лопатин.- Одна дорога - сейчас на восток, через Верхоянские горы и прямо к Колыме, вдоль которой путь идет вплоть до самого устья. Вторая дорога отсюда на север, пересекает реку Алдан, потом Верхоянские горы и доходит до города Верхоянска. От него она слегка поворачивает на юго-восток к Зашиверску на реке Индигирке и уже оттуда прямо - на восток в Верхне-Колымску, где обе названные дороги сходятся и ведут вместе к устью Колымы. Как вы думаете, господа, какой маршрут выбрать?

   - Мне, по правде сказать, совершенно все равно,- отвечал Жак. - А тебе, Жюльен?

   - Я вполне полагаюсь на господина Лопатина. Пускай выбирает он.

   - Помните, господа, что выбор дороги - событие очень важное.

   - Будут ли у нас перемены лошадей, по какой бы дороге мы ни поехали?

   - Надеюсь. Наконец, в крайнем случае, можно будет нанять нарту, запряженную собаками или оленями.

   - Кстати, по какой дороге водят каторжников?

   - По северной.

   - Ну, так мы поедем по восточной. Так будет лучше.

   - По восточной - так по восточной. Едемте, значит.

   Переправа через Лену совершилась возле самого Якутска по твердому льду, покрытому санными следами.

   При свете белой северной ночи, во время которой бывает обыкновенно светло, как днем, Жюльен проверил феномен, признаваемый всеми современными географами.

   Этот феномен заключается в стремлении текущей воды перемещаться направо и обусловливается вращением земли. Он особенно нагляден в Сибири, неподалеку от полюса.

   У огромных сибирских рек, текущих с юга на север, восточные берега, подвергающиеся постоянному напору воды, беспрерывно подтачиваются волнами, тогда как западные этому действию не подвержены.

   Отсюда и различие внешнего вида берегов. Левый берег сибирской реки всегда низок и едва-едва возвышается над уровнем воды, тогда как правый обыкновенно крут и обрывист.

   Это явление до того распространено, что сибиряки никогда не говорят "правый" или "левый" берег, а всегда - "высокий" и "низкий".

   В Сибири, как и в России, жители при постройке городов прежде всего старались обезопасить себя от разлива во время весеннего половодья. Поэтому все города их построены преимущественно на правом, нагорном берегу, как недоступном наводнению. Но за это преимущество жителям приходится иногда дорого расплачиваться. Высокий берег хотя и не заливается никогда, но зато постоянно подмывается водой, вследствие чего происходят нередко большие обвалы, разрушающие строения.

   Таким образом, приходится чуть не ежегодно производить частичные перестройки даже в таких сравнительно новых городах, как Семипалатинск и Тобольск.

   Точно такова была конфигурация берегов Лены возле Якутска, на чем и остановил свое внимание географ-любитель Жюльен.

   Благополучно прибыв на первую станцию за Якутском, путники напились чаю с ромом, так как успели иззябнуть до смерти, и, переменив лошадей, отправились дальше.

   Станционный смотритель позаботился дать им проводника-якута, в обязанности которого входило ехать впереди и осматривать дорогу.

   Эта мера предосторожности была необходима особенно ввиду переправы через Алдан, на льду которого сплошь да рядом образуются неожиданные полыньи.

   Якут был плечистый, здоровый парень, истинный представитель племени, прозванного за свою необыкновенную выносливость "железными людьми".

   Благодаря опытности и зоркости проводника, переправа через Алдан по льду совершилась благополучно. Проскакав сутки верхом на лошади, якут нисколько не казался утомленным. Холод тоже совершенно на него не действовал. Такова сила привычки от рождения.

   Проводив путешественников до другого берега Алдана, якут собрался было возвратиться назад, но Жюльен, которому тот очень понравился, предложил ему проехать с ними до Верхоянских гор. Якут согласился, чуя хорошее вознаграждение на водку.

   Дорога пошла по льду небольшого правого притока Алдана, речки Шандуги, берущей начало в Верхоянских горах. Уже якут объявил, что видит вдали эти самые горы.

   Как ни напрягал Жюльен зрение, он ничего не мог рассмотреть и заключил, что якут фантазирует, о чем и сообщил Лопатину.

   - Напрасно вы так думаете,- возразил ему Лопатин.- Очень возможно, что мы с вами еще не видим гор, а он видит. У этого племени замечательно развито зрение. Существует анекдот об одном путешественнике, которому якут поведал великую тайну: "Я видел,- сказал якут,- как большая голубая звезда проглотила несколько маленьких и потом сейчас же выплюнула их"... Как бы вы думали, что же такое видел якут? Ни более ни менее как затмение спутников Юпитера... И это невооруженным глазом, не забудьте. Так вот и извольте судить об остроте зрения у этого народа.

   - Ладно, ладно,- сказал ворчливо Жюльен.- Пусть же вот он теперь смотрит хорошенько.

   И точно Жюльен напророчил: под санями вдруг что-то треснуло, и твердая почва словно куда-то уплыла... Лошади вскочили на дыбы и жалобно заржали...

   Слой льда, на котором находились сани, опустился вниз, и весь поезд, с лошадьми и пассажирами вместе, исчез в разверзшейся бездне.

   Льдина опустилась быстро, точно трап; сани полетели вниз по совершенно вертикальной линии.

   Проводник-якут провалился вместе с лошадью.

   Ямщику передних саней, нагруженных товарами Лопатина, рассекло голову осколком льда.

   Французы и Лопатин, как были в шубах, погрузились в ледяную воду.

   Спасти их могло только чудо.

   Прошло несколько секунд.

   Вдруг вода в провалившемся месте всплеснула, и из нее вынырнула чья-то голова. Кто-то быстро плыл, сильно работая руками. Это был Федор Лопатин. Не обращая внимания на волны, произведенные барахтающимися утопающими лошадьми, он ухватился одной рукой за плывшую по воде дугу, а другой торопливо стащил с себя обледеневшую шубу.

   Глубоко переводя дух, он снова погрузился в воду, нырнув на этот раз уже нарочно.

   Булькнула вода... Храбрый, самоотверженный спаситель появился на поверхности, таща за собой Жюльена, уже не подававшего признаков жизни.

   Отыскав местечко на твердом льду, чтобы положить выловленное тело француза, Лопатин, недолго думая, снова нырнул в полынью.

   Но он не нашел тела Жака и вынырнул ни с чем.

   Отдышавшись, перекрестился и в третий раз бросился в воду.

   На этот раз он нащупал Жака, но уже не имел силы вытащить его...

   - Помогите! Помогите!..- крикнул он в отчаянии.

   - Сейчас, батюшка, сейчас! - ответил ему сверху голос ямщика.

   Лопатин поднял голову. Ямщик, которому тоже посчастливилось спастись, стоял на краю полыньи. Развязав и сняв с себя длинный шерстяной кушак, он опустил его в полынью. Держа на плечах Жака, Лопатин ухватился за кушак и крикнул ямщику:

   - Тащи!

   Силач-сибиряк без малейшего труда вытащил обоих - и спасенного, и спасителя - и только крякнул, когда эти два обледеленых кокона очутились на твердом льду.

   Лопатин еще раз заглянул в пропасть. Боже мой, что там было!

   Сани, лошади, багаж - все перепуталось и смешалось в бесформенную массу; ямщик с лопатинских саней был мертв; тело его лежало на плывшем изломанном кузове саней, все избитое и окровавленное... Из глубины доносился голос якута, молившего о помощи. Он еще не утонул, держался за что-то, но уже выбивался из сил.

   Якуту тоже бросили кушак и вытащили из полыни.

   Жака и Жюльена раздели и стали оттирать. Долго возились с ними, но все старания были безуспешны. Наконец ямщик вырубил топором ступени у ледяного обрыва, спустился вместе с проводником вниз, и они вдвоем общими усилиями вытащили обломки саней на твердую землю. Разведя из этих обломков костер, они выловили затем из воды несколько ящиков и чемоданов, достали из них запасные шубы и между прочим несколько бутылок водки; этой водкой они принялись натирать Жака и Жюльена. Здоровяк якут выказал при этом такое усердие, что у Жюльена спина оказалась вся в ссадинах.

   Наконец французы открыли глаза.

   - Где я? - спросил Жюльен.

   И, не дожидаясь ответа, так как ему самому сразу вспомнилось происшедшее, прибавил тревожно:

   - А Жак?

   Но Жак тоже успел уже прийти в чувство, согретый растираниями и пламенем ярко горевшего костра.

   - А где другие? - продолжал Жюльен.

   - Все живы, кроме моего ямщика,- отвечал Лопатин.

   - Так это мы вам обязаны жизнью!..- сказал Жюльен, слабым движением протягивая руку своему самоотверженному попутчику.- Вы нас спасли. Благодарю вас. Я никогда этого не забуду.

   - И я тоже! - заявил Жак, тоже протягивая руку Лопатину.- Спасибо, добрый, великодушный друг!

   Ямщик и якут снова спустились в полынью и выловили тело умершего товарища. Вырыв топором яму в снегу, они серьезно и торжественно опустили в нее убитого, засыпали ее, заровняли и набожно перекрестились, шепча:

   - Царство ему небесное!..

   Между тем в одном из выловленных ящиков оказался дорожный самовар со всеми принадлежностями для чая. Ямщик вскипятил воду, и прозябшие путники уселись вокруг костра подкрепить свои силы тем, что нашлось под руками. Нашлось, конечно, немного, потому что большая часть поклажи утонула в воде, но в теперешнем своем положении бедные путники и этому были рады.

   - Что же теперь мы будем делать, господа? - спросил Лопатин, первый нарушая тягостное молчание.

   Жак молчал. Жюльен подумал немного и ответил:

   - Я скажу вам, как давеча, в Якутске: на ваше усмотрение. Мы вполне полагаемся на вас.

   - По-моему, нужно сделать вот что: отправить якута и ямщика с нашими подорожными на следующую станцию, сообщить о катастрофе и потребовать, чтобы нам сюда прислали лошадей. Если лошадей не окажется, что очень возможно ввиду того, что станции здесь глухие, то наш якут может нанять в каком-нибудь поселке две-три упряжки оленей или собак с нартами и явиться с ними к нам сюда. Мы его здесь как-нибудь дождемся, авось не замерзнем до его возвращения. В окрестностях лесов много, топоры у нас есть, поэтому о топливе для костра беспокоиться нечего. Кое-что из провизии нам удалось спасти, на некоторое время хватит... Ну, а уж насчет саней нечего и говорить: они, конечно, погибли и останутся на дне полыньи. Во всяком случае роптать на судьбу мы не имеем права: все могло кончиться во сто раз хуже.

   - А шкатулка с бумагами и деньгами? - вспомнил Жюльен.- Цела ли она-то, по крайней мере?

   - Цела,- отвечал Лопатин,- вот она: ямщик ее вытащил.

   - Федор Иванович, как же ваши-то вещи? - спросил Жак.- Ведь ваши сани погибли со всем, что в них было?

   - Да.

   - Для вас это, конечно, большой убыток.

   - Большой. Почти все, что я имел...

   - Послушайте,- вмешался Жюльен,- ведь это случилось из-за нас. Позвольте нам вознаградить вас...

   - Оставьте, пожалуйста... Какое там из-за вас! Со мной, как и с вами, случилось несчастье, мы все одинаково пострадали.

   - Но ведь у вас ничего теперь не осталось. Вам теперь отпала надобность ехать туда, куда вы хотели: у вас нет товаров для обмена.

   - Не бойтесь, я не совсем еще нищий. А до Колымска я могу доехать с вами; ведь вы меня, конечно, довезете?

   - О, с удовольствием...

   - Ну вот и отлично. А там я, может быть, с вами и дальше поеду... в Бразилию вас провожу...

   - Вы? Нас? В Бразилию?

   - Да. Что же тут удивительного? На то я русский купец. Взбредет на ум - уеду ни с того ни с сего хоть на край света.

   - Нам это будет очень приятно. Но только вы все шутите. Зачем вам в Бразилию?

   - Да ни зачем, так. Путешествовать.

   - Какой же вы купец после этого?

   - Право же, купец, уверяю вас, только русский...

   - Значит - решено? Вы едете с нами?

   - Почти решено, если вдруг не передумаю.

  

  

   Десять дней прошло со времени катастрофы. Наши путешественники жили все это время среди снеговой пустыни, питаясь остатками спасенной провизии, согреваясь дровами, за которыми сами ходили в соседний лес, и укрываясь от непогоды в углублении, вроде пещеры, устроенном самой природой в крутом обрывистом берегу реки, неподалеку от того места, где произошло крушение.

   Проводник все не возвращался, точно в воду канул. Друзья начинали уже не на шутку беспокоиться. Что с ним? Неужели случилось несчастье или что-нибудь серьезное его задержало? А вдруг - страшно подумать - он изменил, оказался предателем?

   Жюльен и Жак склонны были поверить в последнее, но Лопатин предполагал скорее первое. У французов не было никаких данных для подтверждения своих опасений, тогда как у Лопатина, напротив, имелись очень веские доводы в пользу первого предположения.

   Действительно, в ту ночь, когда ямщик и якут отправились за лошадьми в ближайший поселок, погода вдруг резко переменилась. В несколько минут все небо почернело от туч, и на землю обрушился снежный ураган.

   В течение следующих полусуток свирепствовала страшнейшая метель. Все это время по снежной равнине носились вихревые потоки снега и совершенно занесли природный ледяной дом наших друзей. Ветер уныло завывал, нагоняя на них вместе с холодом невыносимую душевную тоску.

   Когда метель улеглась, друзья с трудом проложили себе выход из пещеры среди нанесенных сугробов и поспешили возобновить на всякий случай запас дров для костра, который они постоянно поддерживали в своем жилище.

   Тянулись томительные, нескончаемые дни и ночи, в течение которых путешественники наши находились в постоянном напряжении от ожидания, скоро ли кончится их бедственное житье среди снега и льда в обледенелой береговой впадине замерзшей реки.

   К счастью, у них все-таки оказалось достаточно съестных припасов и, сверх того, эти припасы были довольно разнообразны. Так, у них был чай, сахар, белый хлеб - правда, мерзлый, разные консервы, водка, ром, коньяк и даже несколько свечей, которые пришлись весьма кстати в продолжительные зимние ночи.

   При бережном расходовании этих запасов можно было втроем просуществовать безбедно в течение довольно значительного периода времени.

   Лопатин вполне терпеливо переносил это вынужденное сидение в ледяной пустыне, но для французов оно было невыносимо, и они просто не знали, куда деваться от скуки.

   - Но ведь это просто невозможно! - восклицал то и дело Жюльен.- Этак с ума можно сойти!..

   - Потерпите, потерпите, - уговаривал его хладнокровный Лопатин.- Все устроится.

   Жак ничего не говорил; он только сопел, вздыхал и угрюмо посматривал на друга, завезшего его в такую снежную даль.

   От нечего делать путешественники занялись вылавливанием из полыньи кое-каких вещей; впрочем, занятие это не увенчалось большим успехом: удалось добыть лишь небольшой чемодан с платьем.

   Лопатин взялся высушить платье, и тут французам представился случай подивиться способу, которым это было совершено.

   Он не развесил мокрые вещи перед огнем, а, напротив, удалил их подальше от костра, вырыл яму в снегу, положил туда вещи и засыпал снегом.

   - Что вы делаете? - воскликнул Жюльен.

   - А вот увидите,- спокойно отвечал торговец.- В снегу вымерзнет вся влага из платья; если бы я развесил мокрые вещи перед костром, то они не просохли бы целую неделю; несколько дней с них капала бы вода. Теперь же я вам ручаюсь, что через несколько часов все будет совершенно сухо.

   И действительно, на другой день все вещи оказались сухими, точно их выгладили утюгом; это развлекло французов, но ненадолго. Скоро к ним вернулась прежняя хандра.

   - Так как же, господин Лопатин,- говорил Жак,- неужели вы и теперь станете утверждать, что якут нам не изменил? Неужели в вас до сих пор не поколебалась вера в якутскую честность?

   - А ямщик, наконец? - поддерживал друга Жюльен.- Ведь тому нужно было только дойти до первой почтовой станции и заявить, чтобы нам выслали лошадей. Что же он-то не возвращается?

   - То, что ямщик не возвращается, это объяснимо. Он человек подначальный. На станции могло не оказаться лошадей - что он станет делать? Наконец, ведь и между станционными смотрителями тоже попадается сплошь и рядом такая дрянь... Покажи им подорожную да прикрикни на них хорошенько - все сейчас сделают, а нет - ничего от них не добьешься.

   - Но ведь ямщик должен был сказать смотрителю...

   - Станет смотритель его слушать!.. "Пошел вон",- и весь разговор... Конечно, я не утверждаю, что в данном случае произошло непременно так, но, во всяком случае, это весьма вероятно, я сибирские-то порядки знаю. Да, наконец, он просто мог и не дойти до станции...

   - Ну, а якут? Ведь уж и ему пора бы возвратиться?

   - Я уверен, что он явится. Если он запоздал, то, значит, были серьезные причины.

   - Не случилось ли с ним чего-нибудь во время последней метели?

   - С якутом-то? Нет, я этого даже и не думаю. Что якуту метель. Он с ней сроднился и знает, как с нею обращаться.

   - Ох, хотелось бы и мне разделять вашу уверенность, да не верится.

   - Напрасно. Я знаю людей. Наш якут - честнейший малый. Да, наконец, якуты высоко ставят долг благодарности. Они соблюдают его свято. На этот счет у них даже своя легенда есть...

   - Легенда?.. Расскажите, пожалуйста. Кстати, это поможет нам убить время...

   - Извольте. Давным-давно, лет сто тому назад, а может быть, и больше, жила-была древняя старуха-якутка. Ее считали колдуньей; кого любила она, тех называли счастливцами, а кого ненавидела, на тех, рано или поздно, непременно обрушивались всякие беды. Слово ее было для соплеменников словом оракула. Когда она уж очень состарилась, то удалилась в отдельную лачужку. Мимо нее никто не проходил, не испросив себе благословения у колдуньи и не принеся ей какой-нибудь лепты по своему достатку. Кто забывал оказать ей почтение, тому она страшно мстила. Превратившись в черного ворона, она вздымала против оскорбителя вихри и метели, потопляла в реке лодку с его добром или отнимала у него разум. Теперь кольдунья уже умерла, но якуты до сих пор приносят разные дары на то место, где она жила. Предание добавляет, что колдунья жила на земле сто лет, что она была очень толста, рябовата и имела глаза блестящие, как звезды... Колдуньей же она сделалась вот почему. Однажды, будучи еще не старой женщиной, она дала у себя в хижине приют постучавшемуся ночью страннику, напоила его, накормила,- одним словом, пригрела. Проснувшись утром, она убедилась, что гость отплатил самой гнусной неблагодарностью: он ограбил ее хижину, зарезал ее единственного сына (она была вдова) и скрылся. Чтобы отомстить убийце, она вступила в союз с шайтаном, сделалась колдуньей и с тех пор преследует неблагодарных, кто бы они ни были и в чем бы их неблагодарность ни проявлялась. Нашего якута мы спасли от смерти, помогли ему выбраться из полыньи. Он никогда этого не забудет и непременно постарается выручить нас из беды в свою очередь... Да вот... чу!.. Слышите, кто-то кричит?

   Действительно, в это время кто-то окликнул путешественников. Голос раздавался где-то поблизости.

   - Эй! Якут!.. Это ты, что ли? - отозвался Лопатин.

   - Я, барин,- ответил хорошо знакомый нашим путешественникам голос.

   С этими словами якут появился у входа в ледяную пещеру, весь покрытый инеем.

   Его приветствовали крепкими рукопожатиями, посадили к огню и угостили горячим чаем. Наскоро напившись любимого российского напитка, якут предложил путешественникам ехать как можно скорее.

   - А у тебя есть на чем ехать? - спросил Лопатин.

   - Есть.

   - Что?

   - Четыре нарты.

   - С оленями?

   - Нет, с собаками. Но только скорее, барин; надо торопиться.

   - А что? Разве что-нибудь неладно?

   - Неладно, барин.

   - Шалят, а?.. Варнаки {Беглые каторжники.}, что ли?

   - Варнаки... Эх, барин, чем бы ехать скорее, а ты с разговорами...

   - Да нет, брат, ты говори толком, я знать хочу.

   - Ямщик - дурной человек... Мы встретили варнаков... С нас что взять?.. Нам они не страшны... Ямщик рассказал - вот, мол, господа богатые провалились в реку, сидят теперь, нас послали... "Так богатые господа-то?" - "Богатые. Деньжищ, добра всякого - целая уйма"...

   - Ну, и что же? - спросил Лопатин.

   - Ну вот и то же... Чай, сам теперь можешь понять, барин...

   - Ямщик, значит, стакнулся с варнаками? Приведет их к нам?.. Ограбить хотят нас?.. Да?..

   - Стало быть, что да!

   Наскоро объяснив французам, в чем дело, Лопатин вместе с ними поспешно направился к нартам вслед за якутом. Кроме него, при нартах находилось еще два проводника, с помощью которых был живо нагружен уцелевший багаж.

   Два слова о том, что такое нарты. Нарты - это узкие, длинные сани, очень легкие в ходу, но вместе с тем чрезвычайно устойчивые. На каждой нарте могут поместиться трое, включая и проводника. Последний садится обыкновенно на передке, в очень неудобной позе, к которой, впрочем, каждый якут абсолютно привык, и всегда бывает готов соскочить на землю в случае какого-нибудь приключения.

   Под сиденьями делаются вместительные ящики для провизии пассажиров и для корма собак или оленей - для собак - мясо, для оленей - мох и лишаи.

   Для трех человек в нарту нужно впрячь по крайней мере десять собак. Эти упряжные с виду неказисты и не сильны, но на деле очень выносливы, трудолюбивы и умны.

   Привязывают их к саням ременными постромками, продеваемыми через ременные же ошейники. По первому окрику проводника они бросаются со всех ног и способны мчать нарту со скоростью двадцать верст в час в течение целого дня, не чувствуя ни малейшей усталости.

   Вечером они довольствуются часто весьма малой пищей: дадут им по рыбе, да и то сплошь да рядом гнилой, и собаки ложатся спать, сбившись все в кучу, чтобы теплее было, а наутро просыпаются свежие и бодрые, готовые к новым трудам.

   Якуты предпочитают собак оленям, во-первых, потому, что они дешевле, во-вторых, потому, что они гораздо выносливее и неприхотливее последних.

   Якут сел с Лопатиным в переднюю нарту; на две следующие нагрузили багаж, а на четвертой поехали Жюльен и Жак.

   На всякий случай французы положили около себя заряженные винтовки.

   Караван двинулся. Собаки понеслись во всю мочь.

   Якут-проводник бесстрашно пустил свою нарту не по дороге, а прямиком по снежной равнине, зорко вглядываясь в туманную даль, нет ли чего подозрительного.

   К вечеру доехали до цепи Верхоянских гор и на вершине ее провели ночь. Ночлег был чисто сибирский: вырыли пещеру в снежном сугробе да в ней и спали.

   Предсказание Лопатина сбылось: наверху оказалось гораздо теплее, чем внизу, в долине. В долине замерзала ртуть, а здесь градусник показывал только 17° холода по Реомюру. Это ниже средней зимней температуры Якутска.

   На другой день собаки пробежали около ста тридцати верст.

   Якут отыскал покинутую юрту и решил сделать в ней ночлег.

   Друзья расположились там, развели огонь и за ужином принялись обсуждать свое положение.

   Оно было не из приятных. Приходилось, бросив накатанную дорогу, ехать по целине, чтобы скрыть свои следы от шайки беглых каторжников, привлеченных предателем-ямщиком.

   Как быть, если шайка окажется многочисленной?..

   - Остается только положиться на наши добрые винтовки, вот и все,- заметил в заключение разговора Жюльен.- А теперь мне хочется лишь одного: спать.

   - Надо по очереди караулить, а то на нас могут напасть врасплох,- возразил Лопатин.

   - Спите спокойно,- сказал якут.- Я беру все на себя. Сон у меня чуткий - чуть что, сейчас услышу и разбужу вас.

   Вскоре усталые путники заснули глубоким сном.

  

  

   Среди глубокой ночной тишины спящих разбудил голос якута:

   - Барин, барин!.. Вставай!

   Лопатин и французы вскочили в мгновение ока и схватились за винтовки.

   - Что такое? - спросил меховой торговец.

   - Варнаки! - коротко и сухо ответил якут.

   Лопатин выбежал из двери юрты, вглядываясь в темноту. Вдали слышался гулкий топот лошадей по снегу, как будто скакал конный отряд, но ничего не было видно.

   - Да это, должно быть, настоящие разбойники! На лошадях!

   - На лошадях или пешком,- возразил Жюльен,- но во всяком случае мы им дешево не дадимся.

   Топот приближался. Вот уже в темноте стали вырисовываться неясные очертания скачущих всадников. Их было человек десять или двенадцать. Вдруг луна, все это время скрывавшаяся за тучами, выплыла на прояснившемся небе, и разбойников стало видно ясно, как днем.

   Они были вооружены какими-то странными пиками, вроде казацких, и сидели на малорослых, но выносливых степных лошадках. Вероятно, у многих были еще и пистолеты, но, во всяком случае, все это уступало вооружению путешественников, давая последним большое преимущество, как и возможность использовать юрту в качестве своеобразной крепости.

   Предводитель разбойников скакал впереди. Пики у него не было, а за плечами висело ружье. Кроме того, у пояса маячила казацкая шашка, а в кобурах седла зоркий Лопатин разглядел револьверы.

   Скачущие всадники приблизились к юрте шагов на пятьдесят. Путешественники взвели курки и прицелились.

   - Стой! Кто вы? - крикнул Лопатин.- Остановись или мы стреляем!

   Вместо ответа всадники гикнули на лошадей и понеслись еще быстрее к юрте.

   Три путешественника разом выстрелили.

   Под одним из всадников упала лошадь. Другой с ругательствами выронил пику из раненой руки. Но тем не менее разбойники продолжали скакать к юрте. Лишенный лошади бежал за товарищами бегом.

   - Кто вы? Что вам нужно? - опять окликнул их Лопатин.

   - Мы-то? Мы вольные люди,- отвечал, осаживая лошадь, предводитель шайки, громадный рыжий мужик со зверским лицом.

   - Что вам нужно?

   - Об этом после поговорим... А теперь вот что: долой оружие.

   - Сила солому ломит,- произнес Лопатин и, значительно переглянувшись с французами, направился к атаману, как бы с намерением отдать ему свою винтовку.

   Тот выехал еще несколько вперед, нагнулся с лошади и протянул руку к подаваемому ружью. В эту минуту Лопатин с быстротой молнии вынул из кармана револьвер и в упор выстрелил в ухо лошади атамана.

   Лошадь упала, увлекая и всадника. Лопатин кинулся на него, схватил его железною рукою за горло, приставил ко лбу револьвер и выстрелил...

   Разбойник был убит наповал.

   Жюльен и Жак снова выстрелили из своих винтовок. Еще двое повалились смертельно раненные. Остальные, совершенно деморализованные смертью предводителя, обратились в поспешное бегство.

   - Снова мы спасены благодаря вашей решительности и присутствию духа! - обратился к Лопатину Жюльен, горячо сжимая его руку.

   - Я и сам не ожидал, что мы так дешево отделаемся. Но, очевидно, это были еще не настоящие, не закоренелые варнаки, а новички; от старых, опытных варнаков мы не избавились бы так легко. Те никогда бы не совершили такого детски неумелого нападения.

   Остаток ночи друзья благодаря понятному нервному возбуждению провели без сна. Якуты этим временем разрубили на части убитых лошадей и сложили куски мяса на нарты. Это было очень кстати: для собак таким образом пополнился запас обильного и питательного корма.

   Рано утром все было уже готово, и путешественники, покинув юрту, двинулись дальше.

   До Берингова пролива им оставалось еще около двух тысяч верст. Даже если усиленно кормить собак и при условии, что бежать они будут изо всех сил, преодолеть это расстояние можно по меньшей мере дней за шестнадцать или семнадцать.

   Якут-проводник опять поехал впереди, погоняя собак по утомительно однообразной снежной равнине. Долго ехали путешественники вдоль Станового хребта, который от места, где он образует узел с Верхоянскими горами, тянется с запада на восток на протяжении пятисот верст и затем, повернув к северо-востоку, углубляется в землю чукчей.

   Разговоров дорогой не было. Лопатин ехал в передних санях с якутом-проводником, а Жюльен с Жаком - в последних. Закутанные с головою в воротники своих шуб, французы изредка лишь перебрасывались между собой двумя-тремя словами. Сани однообразно скрипели полозьями по мерзлому снегу, усыпляя путников своим мерным и покойным скольжением.

   Во время остановок делали по сибирскому обыкновению привал, зарываясь где-нибудь в сугроб, если только счастливый случай не наводил путников на какую-нибудь покинутую юрту или на бедный якутский поселок.

   Здоровье путешественников было превосходным. Собаки благодаря сытному корму работали великолепно и обнаруживали необыкновенное проворство и неутомимость.

   Для Жюльена и Жака эта езда на собаках представляла чрезвычайный интерес.

   Французы не переставали дивиться уму и сообразительности сибирских псов с торчащими ушами и остроконечной мордой, быстро мчавших санки и по малейшему знаку поворачивавших направо или налево - словом, куда нужно.

   Не обходилось, однако, и без приключений, нарушавших временами однообразие скучной езды. То вдруг дорогу перебегала черно-бурая лисица, потревоженная в своей норе, или дикий северный олень; упряжные собаки, поддаваясь инстинкту, с громким лаем пускались в погоню за бегущим зверем, и погонщику всякий раз стоило немалого труда остановить их и привести к порядку.

   В подобных случаях погонщикам помогал вожак стаи. В каждой упряжке есть такой сильный, обученный пес, который задает тон всем остальным. Когда стая бросалась в случайную погоню за выбежавшим зверем, вожак вдруг живо поворачивался и начинал лаять в противоположную сторону, как будто заметил там еще одного зверя.

   Стая немедленно прекращала прежнюю погоню и пускалась в новую - за тенью. После этого порядок восстанавливался сам собой.

   Расстояние до Берингова пролива быстро уменьшалось. Благополучно переехали Колыму по льду и доехали до верховьев реки Коркодон, берущей начало на Становом хребте, не более как в ста двадцати километрах от Гижигинской бухты на Охотском море.

   Таким образом путники за пять дней благополучно преодолели расстояние в 800 верст, то есть делая по 160 верст в день. Это было почти невероятно.

   Но все-таки до Берингова пролива оставалось еще далеко - около тысячи двухсот верст.

   Путники проехали узкую долину реки Коркодон, промерзшей насквозь до самого дна.

   Не умея определить пройденное расстояние, они всегда обращались к своему якуту, который безошибочно измерял число оставленных за собою верст по скорости, с которою бежали собаки.

   Они часто спрашивали себя, что бы стали делать одни, не будь с ними якута?

   Он положительно был мастер на все руки: и повар, и кучер, и дворецкий,- одним словом, просто незаменим.

   Руководимый единственно своим дикарским инстинктом, якут ни разу не сбился с принятого однажды направления, что с чрезвычайным удивлением засвидетельствовал Жюльен, справлявшийся время от времени с компасом.

   Нужно ли было