Буссенар Луи Анри - Из Парижа в Бразилию, Страница 10 - Книги

sp; С этими словами американец сунул руку в жилетный карман, достал серебряный доллар и кинул его Жаку.

Оскорбленный француз света не взвидел от злости, хрипло вскрикнув, он кинулся на янки и прежде чем успел вмешаться Жюльен, ударил его кулаком прямо в лицо с ловкостью и силой настоящего боксера.

Американец, взмахнув руками, упал и растянулся вдоль коридорчика вагона.

- Ловко, черт возьми! - сказал Перро.- Молодец, земляк! Честь вам и слава!

- Слава славой, а неприятностей нам все-таки не избежать,- заметил Жюльен.

Между тем к поверженному кинулись соседи, спрыснули его водой и помогли встать на ноги. Но, Боже мой! - каким великолепным синяком было украшено его лицо!

Увидав Жака, подле которого стояли Жюльен и Перро, он опознал в нем своего оскорбителя.

- Полагаю,- холодно сказал он,- что вы имели намерение меня оскорбить?

- Оскорбить? Нет,- отвечал Жак,- я просто хотел вас наказать за вашу наглость.

- Я полковник Сайрус А. Бутлер. Я убил на дуэли пять человек.

- Вы просто хвастун. Оставьте эти хвастливые выходки опереточным полковникам и не пытайтесь меня запугать: это вам не удастся. Потрудитесь сформулировать, чего именно вы от меня добиваетесь?

- Я желаю знать, имели вы намерение меня оскорбить или только подраться?

- Оскорбить. Наказать и оскорбить.

- В таком случае я вас убью.

- Опять хвастаетесь? Впрочем, если вы серьезно предлагаете мне дуэль, то я к вашим услугам. Вот и свидетели мои; потрудитесь указать ваших.

Полковник молча поглядел на Перро и Жюльена, кивнул одобрительно головою и перевел глаза на остальных пассажиров.

Потом его вдруг как бы осенила внезапная мысль, и он спросил Жака, не давая прямого ответа на его предложение.

- Вы куда едете? В Сан-Франциско?

- Да. А что вам до этого?

- Как что? Я сам туда же еду. И долго вы думаете там пробыть?

- Недели две.

- Хотите отложить дуэль на этот срок? Вам же лучше: подольше сохраните себе жизнь.

- Благодарю вас. Вы очень добры. Но почему не сейчас?

- Потому, во-первых, что вы дольше проживете на свете, а во-вторых - у меня есть дело в Сан-Франциско. Я еду жениться и, кроме того, "подогреть" выборы моего будущего тестя в сенат.

Ситуация Жаку казалась все смешнее и смешнее.

- Но какое же отношение может иметь наша дуэль к женитьбе и сенатским выборам? Одно другому не помешает, я думаю.

- Отец моей невесты, мистер Даниэль Вельс, сам тоже уложивший на дуэли пять человек, никогда мне не простит, если я не приглашу его к себе в секунданты. С другой стороны, моя невеста, мисс Леонора Вельс, большая любительница всякого рода спорта и сама прекрасно стреляет. Она будет моим вторым секундантом.

- Полковник,- сказал Жак, состроив серьезную гримасу, я должен вам сказать, что вы замечательный оригинал. Знаете, что я думаю о вашем предложении?

- Что?

- Я нахожу его великолепным. Кроме того, я считаю вас превосходнейшим зятем и лучшим в мире супругом...

- Следовательно, вы соглашаетесь...

- Драться в Сан-Франциско в тот день, когда нам обоим покажется удобным.

- Вы настоящий джентльмен, и я очень рад, что не вытащил револьвера сейчас же, как только встал на ноги после вашего удара. А сказать по правде, у меня было это желание, и я собирался пристрелить вас как собаку.

- Ну, душа моя, это тебе не удалось бы,- вмешался вдруг молчавший до этого времени Перро.- Я все время следил за тобой зорко-зорко. Да и на дуэли тебе не удастся убить monsieur Жака Арно. Убить человека, проехавшего сюда из Парижа через Сибирь, через Америку, то пешком, то верхом, то на воздушном шаре! Держу пари сто против одного, что это никому не удастся.

Эта энергичная речь произвела большой эффект.

Жаком сразу заинтересовались все. В нем открыли "great attraction" {Грандиозное развлечение (англ.).}, по американскому выражению. Да и магическое для янки "держу пари", в устах канадца, тоже сильно подействовало на всех.

Сейчас же все пассажиры пожелали принять участие в пари, даже хорошенько не разобрав еще, в чем смысл спора.

Полковник был в восторге. Его лицо, украшенное синяком, сияло.

- Джентльмены! - вскричал он.- Вы не поверите, как я счастлив, что имею своим противником такого замечательного человека. Нашей дуэли будет радоваться и завидовать весь город. Мы будем драться в большой зале Альгамбры, на Монтгомери-стрит, и мистер Вельс наймет ее для этого случая. Встреча наша произойдет накануне дня выборов и сейчас же вслед за митингом республиканцев. Какой успех для мистера Вельса! Кандидат демократической партии не сумеет доставить подобного развлечения своим избирателям. Человек, убитый на дуэли! Шутка ли!

Жаком овладело безумное веселье. Он расхохотался. Жюльен долго крепился, но под конец тоже последовал его примеру.

- Скажите же, джентльмены, вы согласны? - продолжал полковник.- Мы можем назначить пять долларов за вход, и половина сбора пойдет в пользу наших наследников.

Такое необузданное нахальство взорвало наконец Перро. Он заговорил резко, с жаром:

- Поверьте, сударь, что не он, а вы будете убиты, и сбор пойдет на ваши похороны. Monsieur Арно не нуждается в ваших поганых деньгах. Знайте, что у него есть в Бразилии пятьдесят квадратных миль земли, с такими лесами, какие найдутся только в Канаде, и с такими серебряными рудниками и золотыми приисками, перед которыми Карибу и Невада все равно что ничего. Кроме того, алмазные копи у него такие, что в них бриллиантов больше, чем во всех ваших штатах. Очень ему нужны ваши доллары!.. Если бы он захотел, он бы мог купить здесь вас всех вместе взятых, и со всем поездом, со всею железной дорогой.

Во Франции подобное сообщение вызвало бы всеобщий смех, и Перро наверное приняли бы за сумасшедшего. В Америке, напротив, Жак немедленно сделался героем, а Перро снискал всеобщие симпатии.

Все окружили путешественника и наперебой принялись рекомендовать ему в Сан-Франциско - кто лучшую гостиницу, кто увеселительные места, кто лучшее кафе, кто наиболее приятную прогулку. Один хвалил револьверы Смита и Вессона, другой советовал непременно приобрести для дуэли Нью-Кольтовские и прочее и прочее и прочее.

Но всех оригинальнее вел себя в эти минуты полковник Бутлер. Убедившись, что случай с Жаком представляет пышную рекламу для мистера Вельса, а следовательно и средство еще сильнее пленить сердце мисс Леоноры, полковник буквально засыпал француза своими любезностями. При этом янки нализался как сапожник, употребляя водку в качестве внутреннего лекарства от наружного недуга, причиненного кулаком Жака.

Обескураженный появлением столь неожиданных и непрошеных поклонников, Жак ходил из вагона в вагон в поисках уголка, где можно было бы от них скрыться.

Наконец он свободно вздохнул: поезд остановился на большой станции.

Приехали в Каньонвилль.

Глава VIII

От Каньонвилля до Шасты.- От Шасты до Сан-Франциско.- Нищенское положение краснокожих. - Как действует на индейцев цивилизация.- "Резервации".- Ложное представление об индейцах.- Драгоман.- Переходное время.- Увеличение индейского населения.- Краснокожие посылают детей в школу.

Отвлекшись на приключение Жака, мы забыли, хотя бы вкратце, описать читателям места, через которые следовал поезд, мчавший наших путешественников.

Миновав станцию Тенино, о которой мы упоминали, поезд в течение ночи пробежал территорию Вашингтон и прогремел по мосту над огромной колумбийской рекою, которая служит ей южной границей. Затем путешественники миновали Орегон, с городом Порландом, возникшим лишь вчера, но уже приобретшим важное значение, и, наконец, Солем и Юджен-Сити, большую станцию на 44-й параллели.

Далее поезд проследовал крутым ущельем Калапуйских гор, пересек три или четыре реки по высочайшим мостам в чисто американском вкусе, от которых голова кружилась, если глядеть вниз, и на две минуты остановился в Винчестере, где и произошла у Жака известная стычка с полковником Бутлером. Оттуда после двукратной остановки - в Розенбурге и Миртльвилле - поезд прибыл наконец в Каньонвилль, конечный пункт Североамериканской железной дороги (Northern-American-Railroad).

Три друга вышли из вагона после четырнадцатичасовой езды и получили своих мустангов, выведеннных на платформу из специального вагона и громким ржанием протестов вавших против продолжительного заключения в духоте, которому их подвергли.

Пассажиры, которым предстояло дальнейшее путешествие в дилижансе, не без зависти посматривали на эту тройку сильных и бойких лошадей.

- Господа, вы приедете в Сан-Франциско раньте меня,- сказал путешественникам полковник Бутлер.- Так не забудьте, пожалуйста, нанести визит мистеру Даниэлю Вельсу; он вас примет как старых друзей. Передайте также от меня почтительнейший поклон мисс Леоноре. Адрес таков: 24, Невада-стрит.

- Хорошо, полковник, будьте покойны! - со смехом отвечали ему Жюльен и Жак и, дав шпоры коням, вихрем помчались вперед в сопровождении Перро.

Мустанги бежали неутомимо. Только американским скотоводам по силам вырастить таких неимоверно выносливых животных, которым и горы, и реки, и болота - все нипочем.

В городке Генли путешественники видели дорогу, по которой прокладывался рельсовый путь, долженствовавший в скором времени соединить Каньонвилль с Шастой. Торопясь доехать поскорее до этого города, где можно было вновь воспользоваться железной дорогой, путешественники делали лишь самые необходимые остановки.

Дорога от Генли до Шасты прекрасная, с великолепными мостами и виадуками, так что всадники имели возможность ехать все время аллюром.

По приезде в Шасту путешественники опять наняли для лошадей отдельный вагон и сами заняли места в салон-вагоне, чтобы со всем комфортом доехать до Сан-Франциско, до которого от Шасты десять часов езды на скором поезде.

Они уселись в роскошном вагоне, и поезд тронулся. Вдруг до слуха их донеслась очень громкая перебранка. Неприятный, грубый женский голос кричал что-то на индейском языке, и этому голосу возражал тоже женский, но не грубый, а плачущий, жалобный.

Диалог закончился громкой оплеухой.

Жюльеном овладело любопытство. Он отворил заднюю дверь вагона, и вот что представилось их с Жаком взорам.

На площадке следующего вагона стояло трое одетых в грязные лохмотья индейцев. Две женщины и мужчина.

Высокий краснолицый индеец с гордостью испанского гидальго драпировался в рваный плащ, очевидно, цивилизованного происхождения. Из национальных атрибутов на нем были только мокасины из буйволовой кожи.

Женщины были наверняка еще молоды, но на вид обе казались гораздо старше своего возраста. Старшей было не больше двадцати пяти лет, а на вид можно было дать лет сорок, младшая, скорее всего совсем еще девочка, смотрелась женщиной лет тридцати.

Младшая горько рыдала, и крупные слезы текли по ее лицу.

Старшая, вне себя от гнева, занесла опять руку, собираясь повторить пощечину.

Но тут на подножке вагона появился драгоман {Толмач, переводчик.} поезда, и его приход остановил занесенную руку. Такие драгоманы имеются в Америке на всех больших железнодорожных линиях. Их обязанность - давать пассажирам всевозможные объяснения и справки. Они должны говорить на нескольких языках.

- Ах вы, гадины! - вскричал он.- Неужели у вас не было времени подраться дома? Зачем вы беспокоите пассажиров криком и шумом? Или вы забыли, что железная дорога перевозит вас бесплатно с условием не шуметь, не сходить с отведенной для вас подножки и вообще вести себя прилично?

- Гу! - отвечал индеец.- Мой брат говорит совершенно верно. Но должна же старая жена Филина научить его молодую жену, как нужно исполнять свои обязанности.

- Так это твои жены?

- Мой брат говорит правду.

- Какие же могут быть у них обязанности по отношению к такому негодяю, как ты?

- Гу!.. Они должны во время войны носить за Филином оружие и припасы, в мирное время собирать хлеб, молоть муку...

- Не продолжай. Знаю. Иными словами, они должны делать всякую работу, а ты сидеть сложа руки, как самый неисправимый лентяй.

- Гу!.. Филин великий вождь.

- И негодяй тоже порядочный. Ну, да во всяком случае это твое дело: веди только себя смирно. Да, вот еще что скажи: за что это твоя старшая жена побила младшую?

- У Филина нет денег на табак и огненную воду. Старая жена его учила молодую, как нужно просить милостыню у бледнолицых. Для этого она и побила ее, чтобы она умела плакать и ныть.

Слыша такой удивительный разговор драгомана с индейцами, Жак не верил своим ушам.

На Жюльена это не произвело никакого впечатления. Ему уже приходилось однажды путешествовать по Северной Америке, и теперь он только посмеивался над наивным изумлением своего друга.

- Ну,- сказал он ему наконец,- что скажешь ты об этом индейце, тронутом цивилизацией?

- Все это не делает чести ни ему, ни цивилизации. Впрочем, я не думаю, чтобы он был чистокровным индейцем.

- Как? Да взгляни на его череп, на все его лицо. Чище этнический тип трудно найти.

- Ни за что не поверю! Такое вырождение - в столь короткое время!

- Что делать, дружок. Как ни грустно, а приходится признать тот факт, что потомки делаваров, ирокезов, гуронов и прочих превратились по большей части в нищих, клянча себе бесплатный проезд по железным дорогам. Прежний гордый тип индейца сохранился разве только в резервациях.

- Что это такое резервации?

- Землями резервации называются в Америке земли, отведенные для индейцев, вытесненных с их прежних территорий. Этим индейцам запрещается покидать отведенные им места под страхом смертной казни, благодаря этому у них и сохранились древние нравы и обычаи.

- Поверьте, джентльмен, что и те не лучше,- вмешался в разговор драгоман.- Все они, по натуре своей, одинаково бродяги и лентяи, не во гнев будет сказано Шатобриану, Майн Риду и Куперу.

- Вы слишком строги, мне кажется. Впрочем, оно и понятно: ведь вы американец.

- Ошибаетесь,- на чистейшем французском языке возразил драгоман,- я европеец, швейцарец. Три года тому назад я приехал сюда, весь пропитанный европейскими филантропическими иллюзиями. С тех пор мои взгляды сильно переменились.

- Нет, вы все-таки не совсем правы,- горячо вступился Жак.- Если бы американцы вместо того, чтобы загонять краснокожих, как зверей, и одурять их водкой, позаботились хорошенько об их просвещении, результат был бы иным. Законы гуманности ведь одинаковы что для белого, что для краснокожего.

- Вы мне позволите быть откровенным?

- Сделайте одолжение. Я буду очень рад выслушать все ваши доводы, которые, я заранее чувствую, меня не переубедят.

- Вы говорите, что законы гуманности одинаковы для белых и индейцев. Прекрасно. Белые признают это и отводят индейцам земли для поселения, и земли достаточные. Но индеец не хочет заниматься ничем, кроме охоты, и отказывается возделывать эти земли. Что же получается? Огромная территория, могущая прокормить десять тысяч человек, едва дает пропитание тремстам. Что же, так это и оставлять? В жертву варварству принести цивилизацию? Отказать в хлебе тысячам белых ради лености нескольких сотен дикарей?

- С этой точки зрения вы правы, сударь,- вмешался Жюльен.- Против закона природы ничего не поделаешь. Из двух столкнувшихся рас одна непременно должна взять верх.

- Вернее сказать, одна вберет в себя другую и сольется с нею воедино.

- Как? Неужели вы думаете, что люди, подобные вот этому субъекту, который курит выпрошенную у меня сигару, превратятся когда-нибудь в граждан Федерации?

- Во всяком случае они со временем дадут граждан Федерации. Не верьте, пожалуйста, европейскому расхожему мнению об истреблении медно-красной расы.

- Как, сударь? Этак вы, пожалуй, скажете, что индейское население не только не вымирает, а, напротив, увеличивается?

- Я уверен в этом и могу доказать фактами.

- Это очень странно,- вмешался Жак.- Везде говорят и пишут, что в скором времени в Канаде и в Соединенных Штатах не останется ни одного индейца.

- Двадцать лет тому назад это, пожалуй, можно было утверждать, но теперь нельзя. Между прочим, население Верхней и Нижней Канады давно уже перестало уменьшаться, а новейшие статистические данные доказывают даже очень быстрый его рост.

Жак все более удивлялся, слушал и не верил ушам.

- То же самое и в Соединенных Штатах,- продолжал драгоман.- Но, конечно, вместе с тем исчезает и национальная самобытность, так что краснокожее население если и не пропадает бесследно, то, во всяком случае, сливается с белым, и нужно ожидать, что в скором времени все этнические различия сгладятся.

- Дай Бог! - произнес Жак.

- И в этих новых американских гражданах будет почти невозможно признать потомков таких господ, как этот попрошайка, драпирующийся в дырявый плащ и, слышите, клянчащий у вас вторую сигару.

- Да, печальный субъект, что и говорить. Неужели все переходные типы таковы?

- Ну, этот особенно выделяется. Он, очевидно, первостатейный пьяница и лентяй! Но заметьте: он, наверное, и сам понимает, что его леность и пьянство несовместимы с жизнью в цивилизованном обществе.

- Не может быть.

- Хотите, я его спрошу?

- Пожалуйста.

- Скажи мне, вождь, откуда ты едешь?

- Из земли моих братьев, кламатов.

- Что ты делал у кламатов?

- Покупал вторую жену. Филин очень беден.

- Если ты беден, как же ты купил себе жену? Зачем она тебе?

- Она будет на меня работать. У неженатого индейца очень много работы, а на женатого работают жены. Гу! Жены Филина засеют ему поле, а потом он отдаст их работать на дорогу.

- А что ты будешь делать с деньгами, которые они заработают?

- Я куплю виски и еще жену, третью.

- Третью! Ты хочешь завести трех жен!

- Гу! Святые с Соляного Озера имеют жен еще больше.

Дикарь намекал на известную секту мормонов, проповедующих многоженство.

- Зачем ты брал к кламатам свою старую жену?

- Чтобы она выучила молодую. Молодые жены, как только их купишь, ни на что не годятся, а только плачут по родине. Старые их бьют, пока те не перестанут плакать и не сделаются умнее.

- А почему же ты сам их не учишь?

- Гу! - вскричал индеец с ужасом.- Да разве это возможно? Если белые увидят, что я бью жену, они меня повесят.

- И поэтому ты предпочитаешь устраивать драку между своими женами. Это очень удобно и остроумно. Скажи мне, вождь, еще вот что: думаешь ли ты иметь детей?

- Конечно.

- Что ты с ними будешь делать?

- Они будут ходить в школу к белым.

Жак и Жюльен ожидали всякого ответа, только уж никак не такого.

Они не могли удержаться, чтобы не выразить крайнего изумления.

Драгоман продолжал допрос.

- А зачем ты будешь посылать их в школу?

- Чтобы они научились там понимать, что огненная вода - яд для человека; чтобы выучились возделывать землю, как белые, и кормиться ее плодами; чтобы они переняли как можно больше у детей Великого Отца - Вашингтона.

- Ну, господа,- с торжествующим видом обратился к французам драгоман,- убедились ли вы теперь? Вот вам и "переходный человек", уже понимающий пользу образования и желающий научить своих детей трезвости и оседлому земледелию. Успокоились ли вы теперь за будущность медно-красной расы?

- Совершенно убедился и успокоился,- отвечал Жюльен,- и отдаю вам должное. Но тем не менее меня все-таки удивляет противоречие между вашими первыми словами и последними.

- Это очень просто. Не могу же я смотреть как на равного на такого субъекта, который напивается пьян, как только дорвется до водки, который ничего круглый год не делает и пользуется своими женами как рабочим скотом. Нравственного чувства у него нет и малейшего, и я ничем не могу развить в нем его. Вот почему я и сказал, что мои филантропические воззрения на краснокожих развеялись, как дым, лишь только я пожил в Америке. Впрочем, они не то что совсем развеялись, а сделались правильнее, трезвее. Не всех индейцев я признаю за равных себе, а только тех, которые обратились к труду. Так смотрят на это дело и янки, и они, по-моему, безусловно правы.

Глава IX

Прибытие в Сан-Франциско.- Дворцовая гостиница.- Неожиданный визит.- Каким образом будущий тесть полковника Бутлера отыскал троих путешественников.- Дочь мистера Вельса.- Впечатления Жака Арно от американских нравов.- Жак с досадой узнает, что он рискует сделаться зятем.- Жизнь на парах, или, вернее, на электрическом токе.- Жак строг, но, вероятно, несправедлив к мисс Леоноре.- Будуар женщины, любящей спорт.- Виртуоз пистолетной стрельбы.- Заключительное словечко.

Наконец поезд прибыл в Сан-Франциско и с грохотом остановился у крытой платформы роскошного вокзала, делающего честь этому большому городу.

Драгоман расхваливал дорогой нашим друзьям Дворцовую гостиницу как лучшую в городе, и в ней они решили остановиться.

Вообразите себе громадное семиэтажное здание, со множеством окон и балконов, с тремя подъемными лифтами, двумя монументальными лестницами и с целой тысячей комнат. При каждой - уборная и ванна. Сверх того, множество салонов, курилен, читален и огромный крытый двор, где прогуливаются многочисленные постояльцы.

В нижнем этаже помещается hall - огромная сквозная зала, где каждый может прогуливаться, читать газеты, покачаться в кресле-качалке, полюбоваться картинами, висящими на стенах, просмотреть телеграммы, приходящие со всех концов света, фантастические афиши и рекламы в американском вкусе, приобрести лотерейные билеты или просто посидеть в кресле, задрав ноги выше головы и нахлобучив на нос шляпу.

- Не угодно ли вам расписаться в книге,- вежливо предложил нашим путешественникам встретивший их по приезде в гостиницу клерк в черном фраке и с козлиной бородой, указывая на толстую шнуровую книгу, лежавшую на широком пюпитре из черного дерева с серебряной инкрустацией.

Такой книге, в которую записываются имена всех приезжающих, в американских гостиницах отведена большая роль. Всякий из публики может просматривать ее в любое время, и благодаря ей происходят иногда весьма важные события.

Так случилось и с нашими друзьями два часа спустя после их приезда.

Жюльен вписал своим тонким изящным почерком имена своих спутников и свое. Клерк обвел все три имени скобкой, поставил внутри ее номер апартаментов, которые заняли друзья, и вызвал коридорного, чтобы тот проводил их.

На этом завершились все формальности водворения приезжих в гостиницу.

Устроившись, путешественники прежде всего основательно занялись своим туалетом, чего давно не имели возможности сделать и что так легко и удобно осуществить в американских гостиницах, этих эталонах комфорта.

Друзья уже собрались осматривать город. Жюльен, кроме того, хотел побывать у французского консула и взять в банке деньги по переводу на Сан-Франциско, как вдруг в прихожей номера зазвенел электрический звонок.

Вошел коридорный, неся на серебряном подносе визитную карточку, и подал ее Жюльену.

- Сам джентльмен здесь,- сказал коридорный, между тем как Жюльен с удивлением разглядывал лощеный квадратик бумаги.

- Что такое? - заинтересовался Жак.

- Взгляни сам.

- Даниэль Т. Вельс, 24, Невада-стрит, Сан-Франциско,- вслух прочитал Жак, изумившись не менее друга.- Да ведь это мистер Вельс, будущий тесть полковника Бутлера, отец кроткой мисс Леоноры, глазки которой ждут не дождутся зрелища моей смерти!.. Что же, очень приятно. Милости просим... Свидание будет прекурьезное.

Коридорный вышел. Через несколько минут в дверях показался худощавый, подвижный человек среднего роста, с седой бородой и такими же волосами и с чрезвычайно проницательным взглядом. Он вошел свободно, несколько шумно, с каким-то фамильярным добродушием.

- Если не ошибаюсь, господа,- сказал он,- я имею честь говорить с графом де Кленэ и господином Жаком Арно?

- Да, сударь,- холодно возразил Жюльен.- Что вам угодно?

- Что мне от вас угодно?.. Да право же, ничего особенного. Я просто хотел видеть вас, познакомиться с вами, пригласить вас к себе в дом... Я представлю вас своей дочери, мисс Леоноре, покажу вам город и окрестности, познакомлю с лучшими здешними прогулочными местами. Я знаю, что вы настоящие джентльмены. Мой будущий зять, полковник Сайрус Бутлер, телеграфировал мне о вас со всеми подробностями... о том, как вы с ним познакомились. Вас ждут здесь со вчерашнего дня. Известие о вашей будущей дуэли облетело весь город. Уже составились даже пари. Известно также, что вы лица важные, и вы сделались героями дня. Ну же, принимайте скорее мое приглашение, без церемоний, попросту, по-приятельски. Поедемте ко мне. Пообедаем вместе. Потом я вернусь к своим делам, а мисс Леонора будет вас занимать, станет вашим чичероне... Ах, если бы вы знали, как я занят, как я тороплюсь!

- Хорошо, я согласен,- сказал с легкой улыбкой Жюльен, взглядом посоветовавшись с Жаком.

- А я поброжу тем временем по городу,- заявил Перро,- попрошу у вас отпуска.

- Пожалуйста, пожалуйста, дорогой друг. Делайте все, что вам будет угодно, а главное - не экономьте. Вам предоставляется неограниченный кредит. В случае, если мы вам понадобимся, вы знаете, где нас найти.

Карета мистера Вельса, запряженная превосходными кровными рысаками, стрелой помчалась по улицам города.

---

Здесь мы полагаем уместным приостановить течение нашего рассказа и познакомить читателя с дальнейшими событиями прямо по материалам путевых заметок Жака Арно, относящихся к пребыванию наших путешественников в доме американского крупного дельца.

Жак Арно писал свои заметки, находясь под свежим, еще не отстоявшимся впечатлением от происшедших событий. Вследствие этого они дышат неподдельным реализмом и самою искреннею правдой. Портреты в них - вернейшие фотографии.

Цитируем дневники дословно.

"1 июня. Сегодня где-то около двух недель, как мы покинули округ Карибу и расстались с нашим милым товарищем Федором Ивановичем.

Сколько за это время случилось интересных событий! И сколько еще их готовится в близком будущем!

Теперь я больше, чем когда-либо, верю поговорке: "Чего на свете не бывает". Действительно, на свете все возможно, и иногда действительность, самая реальная действительность, превосходит любой сказочный вымысел.

Начать с того, что я в данную минуту гость мистера Вельса, и гость уважаемый, за которым всячески ухаживают. Не странно ли это? Гость. И у кого же? У будущего тестя полковника Сайруса Бутлера, того самого Бутлера, которого я в вагоне угостил ударом кулака и наградил синяком на физиономии!

Почтенный джентльмен просто не знает, куда меня посадить, чем позабавить. Его дочь, мисс Леонора, относится ко мне с искренним дружелюбием. Нельзя подумать, что и тот, и другая горят нетерпением поскорее насладиться зрелищем моей кончины. Впрочем, они, быть может, считают долгом относиться ко мне так, как к человеку, приговоренному к смерти.

Жюльен предполагает иное. Он думает, что мистер Вельс, будучи себе на уме (здесь это называется sharp), просто-напросто желает сохранить со мной дружеские отношения на тот случай, если погибнуть на дуэли суждено Бутлеру, а не мне, что вообще вполне возможно.

Наследство покойного моего дяди сделало из меня в денежном отношении то, что называется хорошей партией. Поэтому мистер Вельс, вероятно, не прочь получить в зятья миллионера вместо дуэлянта-полковника. Опять-таки это не мои домыслы, а версия все того же Жюльена.

Только мистер Вельс жестоко ошибается, если в самом деле так думает. Я вовсе не затем ехал из Парижа в Сан-Франциско сухим путем, чтобы совершить подобную глупость.

Мне - жениться на американке! Боже Всемогущий! Этого только недоставало! И на какой еще американке-то: на мисс Леоноре, на этой кавалерист-девице, на любительнице всякого спорта!

Впрочем, не думайте о ней слишком дурно, читатель,- если только у меня будет читатель. Эта молодая особа вовсе не урод какой-нибудь, напротив. Честнее даже сказать - она положительно красавица.

Двадцати лет, высокая, стройная, прелестный, нежный цвет лица, чудные брови, правильные черты, жемчужные зубы, осанка богини - таковы ее внешние данные.

Физически она мне очень, очень нравится. Со стороны нравственной - она внушает мне ужас.

Всему виною ее невозмутимый, неизменный апломб во всем, везде и всегда.

Например, самые трудные, щекотливые и подчас даже просто скабрезные вопросы мисс Леонора трактует как ни в чем не бывало, нисколько не смущаясь и с авторитетным видом бывалого мужчины.

Как тут быть, в самом деле? Ведь я не видывал еще таких женщин, не имел о них ни малейшего понятия и не умею себя с ними держать. Поневоле станешь в тупик.

Мы сидели за сытным и - что большая редкость в Америке - изысканным обедом в большой роскошной зале. Впрочем, роскошь была банальная, безвкусная, вполне американская.

Мистер Вельс, сделавшись кандидатом в сенаторы, ведет такую жизнь, что будь я судьей, не приговорил бы к подобному существованию даже самого гнусного преступника.

Про некоторых людей говорят, что они живут на парах. Мистер Вельс живет, так сказать, на электричестве.

Говорит он кратко, все жесты у него порывистые, торопливые, вечно он куда-нибудь спешит. Все его действия своей стремительностью напоминают телеграфный аппарат.

Наскоро проглотив за обедом несколько кусков рыбы и выпив большую кружку молока пополам с какою-то минеральною водою, он умчался по своим делам, оставив нас с Жюльеном в обществе мисс Леоноры.

Впиваясь своими крепкими зубками в огромные куски мяса, юная американка долго вела разговор об иностранной политике, философии, математике, эстетике, живописи, музыке и, сделав искусный переход, завела речь о политике внутренней, особенно привлекавшей ее внимание в то время.

Я от всей души восторгался Жюльеном. Он держал себя с разглагольствующей девицей как доктор-психиатр с несущим чепуху сумасшедшим. Невозмутимо и серьезно бросал он реплики на все произносимые ею нелепости.

Что касается меня, то я в душе бесился. Все это казалось недостойной мистификацией.

Вот примеры. Мисс Леонора, желая похвастаться знанием всеобщей литературы, завела речь о "Гиуго и Дзола" - читайте: "Гюго и Золя". Это, конечно, очень похвально, что она интересуется такими писателями и даже старается дать им посильную оценку как представителям двух крайних направлений - романтизма и реализма. Но тем не менее нехорошо с ее стороны считать "Девяносто третий год" эпизодом из "Завоевания Плассана", а "Ассомуар" продолжением "Тружеников моря".

Живопись точно так же оказалась китайской грамотой для девицы, которая не умела отличить раскрашенной фотографии от хромолитографии, а дешевой олеографии от масляной картины первоклассного художника.

В музыке мисс Леонора всему предпочитала громадный паровой орган в кафедральном соборе города Чикаго. И все остальное в том же роде.

Я сидел в каком-то оцепенении. Язык у меня прилип к гортани, я не мог выговорить ни слова.

Сначала она, кажется, приняла меня за идиота, но впоследствии, очевидно, переменила мнение о моих умственных способностях, и по весьма курьезному поводу.

По выходе из-за стола мисс Леонора, желая, вероятно, показать, что и в физическом отношении она такое же совершенство, как в интеллектуальном, пригласила нас в свои апартаменты.

Она привела нас в большую комнату, где на стенах висели коллекции всевозможного огнестрельного оружия. Кроме того, здесь же были развешаны белые картонные квадраты с черными кружками на них, пробитые пулями.

Всюду были рапиры, эспадроны, разные принадлежности для фехтования, как-то: проволочные сетки, перчатки и прочее. С потолка спускалась трапеция для гимнастических упражнений. На полу лежали вытяжные гири.

Странный будуар двадцатилетней девушки!

Здесь, очевидно, она была более компетентна, чем в вопросах искусства. Она подала Жюльену пистолет и предложила ему попасть в цель.

Жюльен взял с глубоким поклоном, наметил себе в мишени точку и, быстро прицелившись, всадил в нее пулю.

Юная любительница стрельбы покраснела до ушей и прикусила губку.

Очевидно, она не ожидала подобного результата.

Жюльен, за обедом из учтивости все время уступавший ей в спорах, не счел нужным простирать свою любезность до того, чтобы представляться неловким стрелком.

Он снова выстрелил и всадил пулю в прежнее место. И так в течение пяти раз.

Мисс Леонора без борьбы признала себя побежденною и не решилась вступить в состязание с подобным стрелком.

Желая испытать наши способности до конца, она, когда смолкли выстрелы Жюльена, указала ему на одну из вытяжных гирь, жестом приглашая показать свою силу и ловкость в этого рода упражнениях.

- Что касается до мускульной силы, мисс,- сказал с улыбкою Жюльен,- то я отдаю пальму первенства моему другу.

Я, сказать по правде, терпеть не могу гимнастики после обеда, но тут счел долгом побороть свое отвращение. Выбрав самую большую гирю, килограммов по меньшей мере в шестьдесят, я проделал с нею всевозможные трудные штуки и с такой легкостью, что даже сам удивился.

Личико мисс Леоноры понемногу прояснилось. Она убедилась, что я вовсе не картонное чучело, и я поднялся в ее мнении на несколько ступенек. Пусть я и не смыслил ничего в вопросах философии и литературы, зато мускульной силы у меня оказалось достаточно, а это много значило в глазах американской барышни.

Наконец мы простились с юной гражданкой. Она крепко, по-мужски, пожала нам руки и пригласила нас в гости на следующий день.

Вернувшись в гостиницу, я спросил Жюльена:

- Как тебе нравится мисс Леонора?

- Аппетит у нее разорительный, кулак сокрушительный, а логика...

- Какая же? Договаривай.

- Умопомрачительная!.."

Глава X

Прибытие посылки из Европы.- Экскурсия в китайский квартал.- Страсть к титулам в демократической Америке.- Газетная статья.- Что такое carpet - bagger.- Rowdy.- Лучше опровергнуть, нежели наказать.- Парадный митинг в честь мистера Вельса.- Двенадцать тысяч ходячих афиш.- Перед фейерверком.- Полковник Бутлер, обвиненный в воровстве, оказывается убийцей.

Два друга и их товарищ Перро прожили в Сан-Франциско больше недели.

От Лопатина было получено за это время несколько телеграмм. В Карибу все шло превосходно. Жофруа и Андрэ тоже прислали несколько депеш своему старшему брату. Легкость сообщения по телеграфу до некоторой степени примирила канадца, постоянно скучавшего по лесам и равнинам Аляски, с американской цивилизацией. Наконец от банкира, который горячо взялся за поручение Жюльена, пришло известие, что все требуемые вещи куплены, отправлены и прибудут в Сан-Франциско в самом скором времени.

Действительно, через несколько дней тихоокеанская железная дорога привезла партию тюков, адресованных на имя Жюльена. Вещи прибыли даже днем раньше, чем предполагал Жюльен, и все было доставлено в целости благодаря тщательной упаковке.

Теперь оставалось только нанять китайцев-рабочих. В Сан-Франциско это очень легко: там желтолицых сынов Небесной империи хоть пруд пруди.

Жюльену и Жаку стоило только посетить китайский квартал, находящийся даже не на окраине города, как логично было предположить, а в самом центре Сан-Франциско. В этом месте лепятся друг к другу грязные, отвратительные домишки, в которых живут эмигранты-китайцы.

Жюльен обратился к главному агенту эмигрантского комитета, маленькому сухому старичку в круглых очках, и в двух словах объяснил ему цель своего визита.

Старичок наговорил кучу китайских любезностей, порылся в объемистой прошнурованной книге, такой же большой, как и в Дворцовой гостинице, но только несравненно более грязной, и тронул пуговку электрического звонка. Сбежалась целая стая конторщиков и писцов; старичок прокричал им что-то пискливым голоском, и они скрылись. Через несколько минут перед Жюльеном и Жаком продефилировали в огромной зале двести или триста китайцев, из которых они и отобрали надлежащее число по своему усмотрению.

Жюльен заплатил старичку какую-то очень небольшую сумму, пропорционально числу нанятых рабочих, и передал ему, кроме того, небольшие чаевые с просьбой раздать их отобранным китайцам.

Такая щедрость - вещь неслыханная в Америке, где с азиатами обращаются грубо, враждебно. Желтые лица радостно осклабились, и один из наемников, от имени всех своих товарищей, поблагодарил Жюльена за подарок, говоря, что с таким добрым господином им будет очень приятно уехать из "Сан-Флиско" (то есть из Сан-Франциско). Эта небольшая речь была произнесена на ломаном английском языке.

Всем нанятым китайцам было приказано послезавтра собраться на пароходе, который курсирует два раза в месяц между Сан-Франциско и Нью-Вестминстером. На нем предполагалось отправить в Карибу вещи, присланные из Европы, и рабочих под надзором Перро.

Исполнив все формальности, Жюльен и Жак вернулись в свою гостиницу, где застали неизменного мистера Вельса. Кандидат в сенаторы был еще возбужденнее и порывистее обыкновенного. Он положительно не мог устоять на месте.

- Ах, граф, что за жизнь! - воскликнул он.- Просто мучение! Вы не поверите, доктор, до чего я устаю!

Титул доктора относился к Жаку, который проглотил это, даже глазом не моргнув. Он уже привык. Со времени его приезда в Калифорнию его постоянно титуловали. Бог знает с какой радости, то доктором, то профессором. По крайней мере, сам он не подавал к тому ни малейшего повода.

Демократические граждане Соединенных Штатов до фанатизма любят всевозможные титулы. Эта страсть особенно развилась у них после межд