Жаколио Луи - В трущобах Индии

sp;   Утсара проснулся, ничего не подозревая; ему не пришло даже в голову заглянуть в хаудах и убедиться, там ли еще положенное им письмо. В четыре часа Тамби, призванный свистком своего корнака, был снова нагружен, и все трое продолжали с свежими силами дальнейший путь.

   Дней через шесть они без всяких приключений прибыли в столицу французских владений в Индии.

  

   Мы не знаем ничего прелестнее грациозного города Пондишери, который спокойно греется на солнышке Коромандельского берега за тройным поясом морских волн. Со своими домами самой разнообразной архитектуры, украшенных верандами и окруженных чудными садами, с широкими и хорошо ухоженными садами, с обширной Правительственной площадью, с Шаброльской набережной, усаженной огромными деревьями, с живописным и оживленным базаром, туземным городом, который точно пояс из зелени и хижин индусов окаймляет его с севера на юг, со своими фонтанами хрустальной воды и бульварами - он представляет, действительно, самый восхитительный город Востока. Все дома его изящно выстроены и выкрашены нежными цветами, которые прекрасно сочетаются с вечно чистой лазурью неба; архитектурой своею они напоминают дворцы. Невозможно смотреть на этот город, не любуясь им, жить в нем, не любя его, уезжать из него и не желать вернуться, чтобы кончить в нем свои дни...

   В этот день был бал у губернатора; оркестр музыкантов сипаев играл на веранде, устроенной в виде аллеи из пальм, лимонных и апельсиновых деревьев и лиан, вьющихся вокруг колонн, а в бальной зале царило необыкновенное оживление. Де Марси, справляющий должность губернатора, встречал всех посетителей необыкновенно любезно; каждый из них, представившись ему, присоединялся по своему желанию к группам танцующих, играющих в карты или разговаривающих между собою.

   Несмотря на любезность, с какою де Марси исполнял обязанности хозяина, брови его хмурились, губы судорожно подергивались, что ясно указывало на то, как ему хотелось скорее отделаться от пытки, налагаемой этикетом. Только когда последние из приглашенных откланялись ему, он мог воспользоваться той же свободой, какую предоставлял всем посетителям своих салонов, - то есть мог делать, что ему было угодно.

   Он привык окружать себя двумя-тремя близкими друзьями, с которыми беседовал о местных делах, о слухах, циркулирующих в городе, о новостях Европы; в эти часы они видели перед собою блестящего собеседника и безупречно светского человека, всегда умевшего поддержать разговор... В этот вечер, однако, несмотря на все усилия побороть себя, он рассеянно слушал своих собеседников и отвечал односложными словами, часто сказанными некстати. Прокурор судебной палаты и военный комиссар скоро поняли, что он озабочен какими-то крайне важными делами, а потому решили не тревожить его дум и ограничиться только своим присутствием у него.

   Часы дворца пробили, наконец, одиннадцать; Де Марси встал с видимой поспешностью и, простившись со своими друзьями, направился прямо к офицеру в мундире полковника, который находился на веранде его собственных апартаментов, неосвещенной и потому пустынной.

   - Ну-с, мой милый де Лотрек, - сказал сановник, беря под руку офицера, - вы меня ждали?

   - С нетерпением, господин губернатор, должен признаться, - отвечал тот.

   Полковник де Лотрек, близкий друг семьи де Монморен, был человек лет тридцати пяти, среднего роста, стройный в своем мундире, который как нельзя лучше шел к его фигуре. Он был олицетворением человека военного и светского, часто встречающийся тип в французской армии. Окончив семнадцати лет Сенсирскую военную школу, он прошел постепенно все степени повышения, благодаря своему мужеству во время войны в Крыму, где он служил в отряде морской пехоты, и в Сенегале. Он был известен среди моряков своею ненавистью к англичанам и не стеснялся говорить громко, что в тот день, когда Франция объявит войну своему смертельному врагу, ему больше ничего не останется желать в мире. Вот почему он с такою радостью слушал все проекты Фредерика де Монморена, говоря, что готов пожертвовать и своим положением, и карьерой, чтобы поддержать его предприятие.

   Де Монморен, занявший пост губернатора французской Индии, назначил его командиром 4-го полка морской пехоты и между ними было условлено, что по первому сигналу он перейдет на сторону восставших вместе со своим полком, который должен был образовать ядро туземной армии. Сигнал этот был передан Утсарой, который не беспокоился о потере письма и исполнил словесно данное ему поручение, тем более, что знал пароль, условленный между Сердаром, де Марен и полковником де Лотрек. Никто решительно не подозревал причины его появления, а так как он получил приказание поторопить отправку войска, то последняя по общему согласию была назначена в тот же день на исходе бала, который губернатор затеял с исключительной целью отвлечь внимание колонии и в особенности английского консула. Выступление полка назначено было на два часа утра.

   Все было готово: офицеры, ободренные губернатором и полковником, ничего не желали, как выступить в поход; все они жертвовали своим положением в случае неудачи, но все храбрецы эти желали только одного: вернуть Индию Франции. Солдаты были в восторге, ни один из них не отказывался следовать за своими начальниками.

   Все шло благополучно, когда в девять часов вечера, в момент открытия салонов, были получены три шифрованных депеши на имя губернатора, полковника де Лотрека и командира Бертье, - офицера, служащего в батальоне туземных сипаев. Первая из них разрешала согласно прошению бессрочный отпуск исправляющему должность губернатора и предписывала взять место на первом же пакетботе, отправляющемся во Францию, передав свои полномочия военному комиссару, - а в случае отсутствия его - прокурору судебной палаты.

   Вторая назначала полковника де Лотрека командиром 2-го полка морской пехоты в Кохинхине, где адмирал Риго де Женульи только что взял Пехио, и приказывал ему оставить командование 4-м полком немедленно по получению депеши.

   Третья назначала Бертье командиром 4-го полка с приказанием дать знать о своем назначении войскам и вступить в должность сейчас же по получении депеши.

   Вторая часть этой депеши строжайше предписывала ему при малейшем сопротивлении со стороны губернатора и полковника де Лотрека арестовать их и немедленно отправить во Францию на авизо "Сюркуф", который находился на рейде Пондишери, и в этом случае принять управление колонией и пользоваться властью губернатора.

   Депеши эти сразили де Марси и полковника де Лотрека и привели в отчаяние все войско, ибо полковник Бертье, скрыв вторую часть депеши, которую он должен был показать только в случае сопротивления, немедленно отправился к губернатору и полковнику де Лотреку и сообщил им первую часть.

   Все свершилось чинно и мирно, и в четверть десятого полковник Бертье, буквально следуя приказанию, принял командование полком.

   Губернатор не желал нарушать удовольствия приглашенных, и вечер шел своим порядком, но, как мы уже видели, хозяин с нетерпением ждал окончания скучной церемонии приема гостей, и затем отправился на веранду к ждавшему его там полковнику.

   - И я разделял ваше нетерпение, мой милый друг, - сказал де Марси. - Прошу вас, когда мы так беседуем вместе, откиньте в сторону мой титул губернатора; к тому же он лишь наполовину принадлежит мне, ибо я заменяю вашего друга де Монморена, а через несколько дней и совсем не будет принадлежать мне, когда я вернусь во Францию "согласно прошению". Странное смягчение, которое становится грубым, принимая во внимание сухой приказ вернуться.

   Молодой губернатор, - ему было тридцать - тридцать два года, - произнес эти слова тоном, полным горечи, и через несколько минут продолжал.

   - Не будете ли любезны пройти ко мне в кабинет, мы там можем побеседовать свободно.

   - Охотно, мои друг, - отвечал полковник.

   И он последовал за губернатором в его любимую комнату, служившую курильной и кабинетом.

   - Ну-с, - начал де Марси, как только дверь плотно закрылась за ними, - какой удар для нас и особенно для бедного де Монморена!..

   - Здесь наверное кроется предательство!

   - Мне пришла в голову та же мысль.

   - Вы кого-нибудь подозреваете?

   - Нет! Не Бертье ли, хитрая лиса, замешался тут?

   - Я не считаю его способным на это... Такой образ действий недостоин мундира.

   - Подите!.. Чтобы получить чин полковника?.. Вы знаете, он никогда не добрался бы до него. Если это он, то вовремя догадался.

   - Я стою на своем и уверен, что он не причастен к этой подлости; это хороший служака и честный человек. Такие качества не мирятся с изворотливыми и льстивыми речами доносчика.

   - Простите, что я подозревал его, я слишком мало его знаю. Что бы там ни было, все это случилось не иначе, как по доносу, и тот, кто взялся за это, получил во всяком случае хорошие сведения... Нам ничего не остается, как повиноваться.

   - А я еще так радовался случаю отплатить англичанам за все зло, которое они нам сделали!.. Вы сказали, надо повиноваться... а между тем... если пожелать...

   - Объясните вашу мысль...

   - Если бы поддержать друг друга... можно было бы сказать, что депешу получили через час после ухода войска... Такой прекрасный случай ведь не повторится больше!

   - Я готов с своей стороны сделать все, чего вы желаете... Но надо убедить Бертье. Считаете вы это возможным?

   - Ни в коем случае!.. Бертье, как вы знаете, прошел все степени. Это один из тех старых педантов, рабов приказания, которых ничем не убедить, ничем не сломить, особенно когда результатом такого приказания является чин полковника, которого он не мог надеяться получить. Не ждите от него никаких уступок... Но можно обойтись и без него.

   - Не понимаю вас.

   - Четыре старших капитана полка приходили ко мне час тому назад и сказали мне, что ничто не изменилось в намерениях офицеров и солдат, и если я соглашусь стать во главе полка, все последуют за мной при звуке труб и барабанов.

   - А вы что отвечали?

   - Я просил позволения подумать до полуночи... Что вы посоветуете мне?

   - Так как вы заранее еще готовы были пожертвовать своей служебной карьерой, то я согласился бы на вашем месте.

   - В добрый час! Сказано хорошо. В тот день, когда мы вернем Франции не только старые владения ее, но еще протекторат над Бенгалией и королевством Лагорским, которое мы оставим Нана-Сагибу, - какую славу пожнем мы!.. Надо только занять чем-нибудь Бертье до утра, чтобы он не помешал нам. Я знаю его... Если он захватит нас, когда мы будем уходить, и новый полк его откажется повиноваться ему, он способен прострелить мне голову...

   - Если только вы допустите его до этого.

   - Само собою разумеется! Но какой шум подымется! Лучше не допускать до скандала, займите его здесь до двух часов: этого достаточно, а там уже казармы будут пусты.

   - Постараюсь.

   - Посмотрим, господа англичане! Судя по тому, что мне сказал посланный де Монморена, мы должны будем прежде всего взять в плен генерал-губернатора Лауренса, который находится в Беджапуре с весьма небольшим отрядом. Недурное начало кампании!

   - Любезный полковник, скоро полночь и время дорого. Если вы хотите захватить двенадцать пушек из казарм и двадцать четыре с набережной, не теряйте времени.

   - Ухожу, милый друг! Дай Бог мне успеха! Я отдал бы жизнь свою, чтобы только видеть, как будет развеваться французский флаг в Мадрасе, Бомбее и Калькутте.

   - Обнимите меня, Лотрек! Бог знает, увидимся ли мы когда-нибудь...

   Они крепко обнялись и затем расстались. Полковник вышел в сад, где его ждали капитаны.

   Де Марси после ухода де Лотрека отправился искать по всем салонам нового полковника; он нашел его на веранде, где тот беседовал с таким же, как и он, старым служакой, комендантом города, - и попросил его зайти к нему в кабинет перед окончанием бала.

   - К вашим услугам, господин губернатор, - отвечал старый солдат.

   Он точно явился на свидание. Было уже около половины второго утра, и все уже удалились, - это был один из тех семейных вечеров, которые устраивались каждую неделю и где участвовали одни только служащие. Настоящие балы, устраиваемые для всей колонии вообще, продолжались обыкновенно до утра.

   Губернатор был один, и Бертье увидел на столе шахматы, самые лучшие сигары и бутылку шартрез. Все три слабые струнки его были затронуты: ликер Изерских монахов, тончайшие продукты Гаваны и шахматы, детище Индии.

   - Милейший полковник, - сказал де Марси, - мне захотелось попросить вас посидеть немного со мною. Я давно уже собираюсь обыграть вас в шахматы... Вы, говорят, большой мастер на этот счет... и весьма естественно, ведь это прообраз войны.

   Старый солдат был польщен вниманием, приправленным такой тонкой лестью, и партия началась. Де Марси был такой же искусный игрок, как и полковник, и скоро оба так углубились в свои ходы, что стали положительно нечувствительны ко всему, что доходило к ним извне. Губернатор забыл в конце концов, что это западня, расставленная им полковнику, и играл с полным увлечением. Ставка стоила того: обладание Индией!..

   - Шах королю! - сказал вдруг полковник после целого ряда блистательных ходов, потеряв при этом ладью и двух коней, но загнав зато короля своего противника в угол вместе с его дамой, ладьей, оставшимися еще у него слоном и целой армией пешек. Удар нанесен был ловкий и достаточно было трех ходов, чтобы де Марси получил мат. Он сжал голову руками и задумался, как бы лучше исправить свою ошибку. Можно было кругом него из пушек стрелять в эту минуту, и он не услышал бы.

   Играющим прислуживал все время вестовой сипай. Видя, как глубоко задумался губернатор, туземец солдат воспользовался этой минутой и сделал едва заметный знак своему командиру, а затем приложив палец к губам, показал ему свернутый клочок бумаги.

   Полковник понял и, как ни в чем не бывало, заложил руки за спину; сипай прошел мимо него и опустил в его руку записку.

   - Мат! - говорил губернатор. - Я получу мат! Ну, нет! Я не согласен на такое поражение и должен найти какой-нибудь выход.

   И он снова погрузился в разные соображения и исчисления.

   Полковник тем временем развернул записку, которая была не больше ладони его руки. Держа правую руку под столом, он прочел, не выказав при этом ни малейшего знака волнения:

   "Полковник! Губернатор и де Лотрек хотят вас одурачить; ваш полк собирается дезертировать со всем оружием и амуницией.

   Капитан де Монтале."

   Записка эта была прислана капитаном, командовавшим 2-м батальоном сипаев, который четыре часа тому назад находился еще под начальством Бертье; возмущенный таким поступком, который компрометировал его бывшего командира, он придумал этот способ, чтобы предупредить его. Бертье, такой же невозмутимый, как и на параде, положил записку к себе в карман. Теперь он все понял.

   Губернатор сделал ход; Бертье сделал преднамеренно грубую ошибку и де Марси взял у него ферзя, воскликнув с восторгом:

   - Ваша очередь, полковник! Шах королю!

   - Я проиграл, - отвечал полковник, вставая.

   - Куда же вы? - спросил удивленный губернатор. - А ваш реванш?

   - Если вы так желаете, я могу дать вам его через час, - холодно отвечал ему Бертье. - Но я должен прежде всего обуздать маркиза де Лотрека, который принимает меня, по-видимому, за круглого идиота.

   - Что вы говорите, мой милый Бертье? - спросил губернатор, лицо которого сделалось сразу багровым.

   Старый полковник повторил свою фразу, резко отчеканивая каждое слово и, направившись к дверям, быстро распахнул их. Сипай штыком преградил ему дальнейший путь.

   - Что это значит, Сами? - спросил старик, дрожа от гнева.

   - Приказ моего капитана! - отвечал бедняга, не изменяя своей позы.

   - По приказу, написанному губернатором, - отвечал капитан де Монталэ, появляясь в коридоре.

   Что было сказать этим исполнителям своей службы? Авторитет губернатора безграничен и собственноручно написанный им приказ заставляет всех повиноваться. Бертье обернулся.

   - Итак, господин губернатор, вам мало того, что вы насмеялись надо мной, - вы хотите еще обесчестить меня? Смотрите вот... - читайте! - И он бросил губернатору вторую частью депеши.

   - Какое мне дело до этого! - отвечал де Марси, затронутый за живое словами старого солдата. - Пока вы не приняли официально власть и не поселились во дворце, - здесь, кроме меня, нет другого губернатора.

   - Вы правы, сударь, - отвечал Бертье, - но слушайте внимательно, - он вынул из кармана револьвер. - Не бойтесь, я не убийца... Да, слушайте меня хорошенько. Если вы сейчас же не прикажете пропустить меня, я размозжу себе череп на ваших глазах и на глазах де Монталэ. Франция узнает, что я лишил себя жизни у вас, потому что вы мешали мне исполнить свой долг.

   И он поднес дуло револьвера к своему лбу*.

   ______________

   * Сцена эта - исторический факт.

  

   - Остановитесь! - крикнул де Монталэ, восхищенный таким героизмом.

   Затем, обратившись к де Монталэ, он произнес:

   - Господин капитан, я беру назад данное мною приказание; пропустите полковника.

   Полковник, как безумный, бросился к выходу и направился прямо в казармы...

   Спустя несколько часов после этого Утсара, падиал и корнак спешили в Беджапур с вестью о новой неудаче.

  

   Нам необходимо вернуться назад и рассказать о целом ряде событий, происшедших в течение тех суток, которые факир и падиал провели в Колодце Молчания.

   В конце первой главы этой части мы оставили Кишнаю в глубоком раздумьи. Придя к своим приверженцам, которые ждали его с нетерпением, он поделился с ними своими опасениями. Он был почти уверен, что браматма присутствовал при его разговоре с вице-королем и знал поэтому все их махинации. Необычайное движение, замеченное шпионами в Джахаре-Бауг, указывало на то, что вождь общества готовит какую-то экспедицию, направленную, конечно, против них. Необходимо действовать немедленно, и Кишная поспешил вернуться к ним, чтобы вместе обсудить, какие принять меры. Им незачем скрывать от себя, что они не могут положиться на окружающих слуг; ни один из факиров, по его мнению, не согласится идти против браматмы, как только последний откроет им всю истину. Весьма возможно, что они и теперь уже все знают; он заметил, например, у Варуны недоверчивый тон, чего раньше тот никогда не смел показывать; при таких обстоятельствах весьма легко может случиться, что весьма самозванный Совет Семи в пять минут попадет в мышеловку, не имея возможности оказать какое-либо сопротивление.

   В эту минуту вошел Варуна с докладом, что падиал бежал; факир нашел обе плиты открытыми, а потому не может быть и тени сомнения в том, что помощь пришла к заключенному извне.

   - При таких обстоятельствах мы не узнаем ничего положительного, - сказал Кишная, когда факир вышел. - Я нарочно приказал похитить падиала, чтобы вырвать у него признание, в каких отношениях находится он с браматмой. Я узнал недавно, что он изменяет нам в пользу последнего, и возможность убедиться в этом теперь ускользнула от нас... Заметили вы равнодушие, с каким Варуна сообщил нам эту новость? Я едва сдержал свой гнев... Не следует принимать резких мер в данный момент, - но мне очень бы хотелось отправить его туда, откуда только что улизнул ночной сторож.

   - И ты хорошо поступил, Кишная! - сказал Тамаза, старый, опытный и хитрый туг, который вместе со своим начальником был душою Совета Семи. - Это послужило бы к тому только, чтобы скорее приступили к исполнению задуманных против нас планов. Мое мнение, что побег этот подтверждает все твои подозрения и показывает, как важно было не допустить падиала к допросу.

   - А Утами, единственный, кому я доверял, - он исчез с самого утра...

   - Если его не убили, чему я расположен верить, - продолжал Тамаза, - то он перешел на сторону врага. Верь мне или не верь, Кишная, но некогда терять времени на бесполезные слова; надо перехитрить наших врагов и действовать.

   - Что сделаешь ты с одними нашими силами?

   - Ты ли, Кишная, с твоим изворотливым умом, предлагаешь мне такой вопрос? Неужели ум спит у тебя и ты не видишь, что предпринять?

   - Мой план уже давно готов, я хотел лишь узнать твое мнение, прежде чем приступить к его исполнению... Каков твой план?

   - Между нами нет сторонников постыдного бегства. Отправляйся к своему союзнику, английскому вице-королю; расскажи ему обо всем, и он даст тебе батальон, чтобы окружить Джахара-Бауг. Через десять минут нам нечего будет опасаться наших врагов.

   - Об этом думал и я, Тамаза! Но ты не боишься, что англичанин отклонит мою просьбу?

   - Почему?

   - Слух об этом аресте распространится не в одном только Беджапуре. - Нана-Сагиб, живущий теперь среди обманчивого спокойствия, узнает также об этом и тогда его не взять. Сэр Лауренс знает это и потому-то до сих пор не хотел захватить браматму. Для него несравненно важнее поимка Нана-Сагиба, чем уничтожение общества "Духов Вод".

   - Вопрос серьезный, действительно! Но поимка вождя восстания сделается совершенно невозможной, когда мы будем побеждены.

   Кишная не успел ответить старому тугу, - портьеры, закрывавшие дверь, раздвинулись, и на пороге показался дежурный факир.

   - Что случилось? - спросил с тревогой древний из Трех.

   - Во дворце англичан сильное волнение; мы отправились навести справки к слугам-туземцам и узнали, что полковник Ватсон, начальник полиции, найден умирающим в своей постели с кинжалом правосудия в груди... Вице-король в страшном гневе. Мы слышали, проходя мимо открытых окон дворца, как он кричал своим людям: "Сто долларов тому, кто приведет мне Кишнаю".

   - Чему ты улыбаешься? - спросил начальник тугов; он принял это за намек на себя и покраснел под своей маской.

   - Английский сагиб может предложить еще больше и не разорится.

   - Я не понимаю тебя.

   - Как, сагиб, ты не знаешь Кишнаи?

   "Если ты его знаешь, ты умрешь", - подумал туг, судорожно сжимая рукоятку своего кинжала.

   - Кишная, - продолжал факир, - был начальником злодеев душителей, которые наводили ужас на всю провинцию; но месяцев шесть тому назад его повесили с двумястами его товарищей.

   - Ага! - воскликнул туг, успокоенный этими словами. - А какое отношение может иметь Кишная к смерти полковника Ватсона?

   - Я знаю об этом не больше твоего, сагиб; я только повторил слова великого вождя англичан.

   - Хорошо, можешь идти к своим товарищам. Скажи им, чтобы они не уходили из караульного зала.

   Не успел выйти факир, как Кишная воскликнул с мрачной радостью:

   - Браматма сделал неосмотрительную глупость, отдав приказание исполнить приговор, произнесенный прежним советом против Ватсона; теперь месть в наших руках. Подождите меня здесь, я иду к вице-королю.

   И не дожидаясь ответа своих товарищей, Кишная бросился в потайной ход, который вел к Лауренсу. Пройдя через потайное отверстие, он снова закрыл его и с минуту не показывался из-за портьеры.

   Зал был пуст. Вице-король находился, вероятно, у кровати умирающего. Это обстоятельство благоприятствовало намерению туга. Он подошел к письменному столу, покрытому книгами и бумагами, и нажал звонок.

   Появился секретарь.

   - Предупреди своего господина, - сказал начальник душителей, - что Кишная к его услугам; пусть приходит один, иначе он не найдет меня.

   Туземец поклонился и вышел.

   Осторожный туг скрылся за портьерами окна, положив руку на тайный механизм, чтобы моментально исчезнуть, если сэр Лауренс не исполнит его требования.

   Спустя несколько минут в зал входил вице-король. Он был один, а окно, где скрывался туг, было за его спиной; последний вышел из-за портьеры, сделал несколько шагов и остановился. Удивленный тем, что никого нет, вице-король быстро обернулся и увидел того, кого искал. На лице его было выражение человека, доведенного до высшего предела гнева.

   - Негодяй! - крикнул он дрожащим голосом. - Тебе не пройдет даром, что ты осмелился посмеяться надо мной... Как, после всего, о чем мы условились с тобою, ты осмелился убить одного из самых верных и преданных мне друзей!

   - Милорд, - отвечал Кишная серьезно и торжественно, - горе помутило твой рассудок. Я оправдаю себя одним словом...

   - Тебе это трудно будет после разыгранной вчера вечером смешной и странной сцены.

   - О какой смешной и странной сцене говорить милорд? Мне не помнится, чтобы разговор наш заслуживал этого названия.

   - Зачем притворяешься не понимающим? Не ты разве, чтобы выставить напоказ свое могущество, прислал вчера пандорама, который заявил бедному Ватсону, что ему остается три часа жизни? Посмей отрицать это.

   Слова эти были лучом света для Кишнаи; он все понял: мнимый пандорам был не кто иной, как браматма, и успех его плана был теперь обеспечен.

   - Не только осмелюсь отрицать это, милорд, но через пять минут докажу тебе, что я не мог быть виновен в этом бесполезном и вредном для моего дела поступке... Как можешь ты думать, чтобы я приказал исполнить приговор, произнесенный теми, которых мы задушили с единственною целью быть тебе полезными?.. И против кого был произнесен этот приговор? Против человека, который преследовал одну цель с нами и травил наших врагов... Признавайся, что это было бы большой ошибкой с нашей стороны и показало бы, что мы потеряли рассудок...

   - Верно, - отвечал вице-король, смягченный логичностью этого аргумента, - я положительно ничего не понимаю... Но кто такой этот пандорам, так насмеявшийся надо мною?

   - Я говорил уже, что одно слово объяснит тебе все... Пандорам не кто иной, как браматма, действительный вождь общества "Духов Вод", и убийство полковника Ватсона - дерзкий ответ на твой указ о уничтожении этого общества, изданный тобой в день приезда в Беджапур.

   Объяснение это было так логично и ясно, что больше не могло быть сомнений. Сэр Лауренс тотчас же переменил тон и объявил, что он вполне удовлетворен. Но Кишная должен немедленно помочь ему в примерном наказании за преступление, наглость которого превосходит все, что он видел до сих пор.

   - Я готов помочь тебе, - отвечал Кишная, ликовавший в душе при виде того, что Лауренс идет к той цели, к которой он сам собирался идти. - Могу заверить тебя, что быстрота, с которою ты будешь действовать, произведет хорошее впечатление на все население. Надо, чтобы оно узнало о наказании вслед за известием о преступлении.

   - Таково и мое намерение.

   - Не позволит ли мне твоя милость, милорд, - хотя я и не смею надеяться на твое доверие к моим советам, - не позволишь ли сообщить тебе одну мысль?

   - Я слушаю.

   - Браматма не ограничится этим преступлением, а потому надо скорей остановить его на этом пути. Ночью он собрал в своем дворце самых главных членов общества "Духов Вод", чтобы подготовить еще несколько новых преступлений, которые не пощадят самых высоких сановников. На совете было решено призвать тебя на допрос к этому странному трибуналу; он будет судить тебя за все преступления, какие он тебе приписывает.

   - Дерзкие! - воскликнул вице-король.

   Туг промолчал о том, что сам присутствовал на совещании, принявшем это решение.

   - Если твоя милость, милорд, верит мне, то сию же минуту отправь батальон твоих шотландцев, чтобы он без всякого шума оцепил Джахара-Бауг и тут же сразу арестовал браматму и его товарищей.

   - Мысль превосходная... Но мне говорили, что во дворце этом, как и во всех древних зданиях Беджапура, много тайных выходов, которые могут облегчить побег, - а тебе лучше моего известен характер индусов. Мы сделаемся всеобщим посмешищем, если предприятие не удастся.

   - А потому я хочу просить твою милость позволить и мне присоединиться к этой экспедиции; я укажу места, где следует расставить часовых.

   - Я сделаю лучше: прикажу офицеру, командующему отрядом, сообразоваться во всем с твоими предписаниями.

   И с этими словами сэр Джон позвал дежурного адъютанта.

   - Предупредите поручика Кемпуэлла, чтобы он приказал стать под ружье первому батальону шотландцев, - но как можно тише, - а затем пусть явится сюда за приказаниями.

   Солдаты, сопровождавшие вице-короля во время путешествий, спали всегда в полной амуниции, чтобы быть готовыми на всякий случай; достаточно было поэтому нескольких минут, чтобы поставить их в боевом порядке в главном дворе дворца, - и Эдуард Кемпуэлл скоро явился к своему начальнику.

   - Поручик Кемпуэлл, - сказал сэр Джон Лауренс и голос его представлял теперь поразительную противоположность тому, каким он говорил обыкновенно с молодым офицером вне служебных обязанностей, - отправляйтесь с вашими людьми, оцепите Джахара-Бауг, следуя указаниям, которые вам даст этот индус, и приведите сюда всех тех, кого вы найдете внутри и на кого вам укажет этот туземец.

   - Будет исполнено согласно вашему приказанию, милорд, - отвечал Эдуард Кемпуэлл, отдавая честь.

   - Идите же! Прикажите вашим не стучать ногами и сохранять полное молчание, чтобы не возбудить ничьих подозрений.

   - Это очень важно, милорд, - осмелился заметить туг, - мы возьмем самый короткий путь среди развалин; может выйти какой-нибудь туземец и, увидя нас, поспешит предупредить тех, что в Джахаре-Бауг; тогда мы никого не найдем там.

   - Слышите, Кемпуэлл? - спросил сэр Лауренс.

   - Ваша милость может быть покойна, люди наши привыкли к таким ночным экспедициям.

   Вице-король указал движением руки, что ему нечего больше говорить, и молодой офицер, отдав снова честь шпагой, вышел в сопровождении Кишнаи, сердце которого было переполнено восторгом... Успех венчает наконец все его старания; первая часть его программы, и довольно трудная была исполнена.

   Ужасное общество "Духов Вод" перестанет существовать через несколько минут и, - кто мог бы поверить, - в этом помогает ему собственный племянник Сердара, друга Нана-Сагиба, браматмы, Анандраена из Веймура и большинства влиятельных членов общества.

   Оставалась теперь только поимка Нана-Сагиба, без которой он не мог получить трости с золотым набалдашником и титула мирасдара. Но раз общество "Духов Вод" будет уничтожено, а Сердара задерживают в Европе его собственные интересы или удовольствия, - то похищение принца являлось вопросом нескольких дней. И туг в мечтах своих видел себя уже в другой обстановке, среди своего мирасдарата, господином своих рабов и окруженным почестями, подобающими раджам. Он решил, что примет одно из имен своей семьи, а так как официально он считается умершим, то никто не узнает повешенного в Веймуре душителя Кишнаю в лице мирасдара Граджапати.

   В своей радости туг совсем упустил из виду, что он был прекрасно известен молодому офицеру, сопровождавшему его, потому что Эдуард Кемпуэлл был его пленником и что похищение молодого офицера и его семьи было главной причиной казни тугов, которой Кишная избежал благодаря ордеру сэра Лауренса, служившему ему до некоторой степени пропуском.

   Эдуард Кемпуэлл, покорный военной дисциплине, повиновался приказанию своего начальник, не позволив себе ни малейшего замечания, но дальнейшие события покажут, что для Кишнаи было бы несравненно лучше, если бы молодой офицер остался в этот день в покоях сэра Лауренса.

   Роковому случаю угодно было, чтобы ни один запоздалый туземец не повстречался на пути шотландцев и некому было поэтому предупредить скрывшихся в Джахаре-Бауг; шотландский батальон таким образом мог окружить жилище браматмы, и ни один из присутствующих не догадался об этом. К своему несчастью Арджуна, который первое время не имел никакого основания подозревать Совет Семи, указал древнему из Трех все потайные комнаты, все скрытые выходы, которых было несравненно меньше, чем во дворце Семи Этажей. Кишнае ничего не стоило расставить часовых таким образом, чтобы не выпустить никого.

   Когда все приготовления были кончены, Эдуард Кемпуэлл вошел во дворец, а с ним и шотландцы его со штыками наперевес. Сопротивление оказалось невозможным; браматма, Анандраен, шесть членов нового Совета Семи, четыре факира, состоящих при Арджуне и два дорвана, или сторожа, - все были схвачены и скручены веревками. Все они признали бесполезность борьбы и отвечали солдатам молчанием, полным достоинства.

   Только в самый момент, когда их уводили, Арджуна заметил вдруг самозванного члена Совета, который прятался позади солдат и крикнул:

   - Все вы индусы, мои браться, и вы, солдаты Европы, вы должны знать, кто этот подлый человек, который явился в маске и прячется среди вас. Человек этот присвоил себе высокое положение в нашем обществе, убив наших братьев и надев на себя их одежду. Человек этот, добившийся того, чтобы нас арестовали сегодня, не кто иной, как душитель Кишная: он выдавал себя за умершего, дабы легче исполнить задуманные им злодеяния.

   Крик негодования и бессильной злобы вырвался из груди индусов, а шотландцы с отвращением отступили от человека, о котором только что говорил браматма.

   - Это неправда! - отвечал туг, который понял, какой опасности подвергает он себя, если оставить без протеста такое обвинение и все в Беджапуре узнают его настоящее имя. - Я древний из Трех, старшина Совета Семи общества "Духов Вод".

   - Ложь! - не мог не воскликнуть Эдуард Кемпуэлл.

   - Ты отдашь отчет в этих словах при сэре Лауренсе, - отвечал Кишная офицеру и затем обратился к Арджуне, как бы думая, что оскорбление исходит от него.

   - Ложь? Осмелился ты сказать, убийца полковника Ватсона! Да, друзья мои, - продолжал наглый туг, обращаясь к шотландцам, - человек, арестованный вами, тот самый, который приказал убить сегодня ночью несчастного полковника в двух шагах от комнаты вице-короля. И сэру Лауренсу он предназначил ту же участь, не успей мы предупредить его, упросив вице-короля дать нам возможность арестовать этого человека, позорящего общество "Духов Вод".

   Ропот гнева пробежал по рядам английских солдат.

   - Ты говоришь правду? - спросил старый сержант, обращаясь к тугу.

   Эдуард Кемпуэлл закусил губы, заметив, какую ошибку он сделал, вмешавшись в разговор. Смерть Ватсона давала все преимущества Кишнае, но и сержант в свою очередь нарушил правила дисциплины своим вмешательством в дело, которое не касалось его. Чтобы положить конец этой сцене, которая угрожала принять весьма неприятный оборот, Кемпуэлл крикнул:

   - Молчать! Берите пленников и вперед... Марш!

   - Ты не прикажешь забить кляп этим людям, сагиб? - спросил Кишная.

   - Я исполняю лишь то, что мне сказано, и ничего больше, - отвечал офицер, бросив на туга взгляд презрения.

   - Не думаю, чтобы вице-король позволил арестованным шуметь, когда запретил это твоим людям. И если хочешь, сагиб, я скажу тебе желание твоего начальника; мне известно, по крайней мере, что у него есть весьма важные причины, чтобы аресты такого рода держались втайне.

   Молодой офицер колебался... Он боялся порицания вице-короля, но с другой стороны, как честный воин, чувствовал отвращение к приемам, применяемым к каторжникам.

   - Мы будем счастливы, сагиб, - вмешался в разговор браматма, - если нам удастся примирить твои чувства долга с чувствами благородного человека; а потому даем тебе слово сдерживать себя во время перехода по городу. Даю слово и за своих товарищей.

   - Верю твоему слову, - отвечал Эдуард Кемпуэлл, довольный счастливым окончанием инцидента.

   И он стал во главе своих солдат, чтобы избежать соприкосновения с душителем.

   Возвращение в Семь Этажей совершилось без всяких затруднений и ни один из жителей Беджапура не подозревал, какой удар нанес им вице-король. Пленников поместили в одной из комнат, назначенных для помещения шотландцев, где они должны были ждать решения своей участи. Убийство полковника Ватсона придавало всему этому делу исключительную важность, и сэр Джон хотел созвать совещание, чтобы решить, какие меры следует принять в этом случае.

   Мнение Кишнаи взяло верх над остальными и решено было скрыть это событие от туземцев, чтобы облегчить успех экспедиции для поимки Нана-Сагиба; предполагали, что экспедиция удастся, если никто не предупредит принца об аресте браматмы и его верных товарищей.

   До сих пор принца, несмотря на отсутствие его горячего защитника, Сердара, всегда уведомляли о всех опасностях, которые угрожали обществу "Духов Вод". Если же он ничего не будет знать о случившемся, то Кишная и приверженцы его будут занимать свое прежнее место и играть перед жемедарами роль трибунала Трех и Совета Семи, - распространив слух, что браматма послан ими с тайным поручением. Общество таким образом будет продолжать действовать, как будто бы ничего не случилось, и маленький отряд людей под видом посольства, отправленного древним из Трех и браматмой к Нана-Сагибу, проберется в пещеры Нухурмур, где скрывается принц, которого и арестует вместе с его защитниками. Решено было, что Кишная в этот же вечер отправится туда вместе с несколькими членами своей касты, - настоящими висельниками, которые ни перед чем не отступали и давно уже были известны ему своею смелостью.

   Суд над убийцами Ватсона и торжественное уничтожение общества "Духов Вод" были отложены до поимки Нана-Сагиба. Долгая борьба вождя восстания против английских властей приходила к концу, - ибо ничего не предвещало неудачи так искусно задуманного плана.

   Английские солдаты получили строгое приказание хранить втайне события ночи; решено было даже не допускать их до сношений с туземцами. Но что делать с пленниками? Не было тюрьмы, настолько хорошо охраняемой, чтобы сообщение с ними извне было невозможно.

   Сэр Лауренс думал в течение нескольких минут, как уладить это затруднение, и Кишная, глядя на него, вдруг злобно улыбнулся: он вспомнил о Колодце Молчания.

   - Доверь мне твоих пленников, - сказал он вице-королю, - я верну тебе их по возвращении из экспедиции. Клянусь тебе, что во время моего отсутствия они не в состоянии будут никому дать знать о своем положении.

   - Ты своей головой отвечаешь мне за них, - сказал сэр Лауренс. - Подумай о том, каким посмешищем сделаюсь я, когда после своего донесения Сент-Джемскому кабинету об открытии и аресте убийц Ватсона, я вынужден буду признаться, что мы не сумели их удержать под стражей.

   - Головой своей ручаюсь за них! - воскликнул туг. - Место, назначенное мною для них, никогда не отдавало тех, кого доверяли ему.

   В тот же день, под покровом ночи, Кишная и его приверженцы отвели браматму вместе с товарищами в подвал, известный под мрачным названием Колодца Молчания.

   Вторую плиту заделали цементом и замазали известкой.

   - Это их надгробная плита, - сказал туг, - одни только мертвые не мстят за себя.

   Потом он прибавил со смехом, который казался еще более ужасным, разносясь эхом под этими мрачными сводами:

   - Я ведь не обещал вернуть их живыми!.. А теперь идемте, - сказал он своим спутникам. - Через пять дней Нана-Сагиб будет в нашей власти.

   Кишная старался произнести эти слова погромче, чтобы их слышали в подвале.

   - Через пять дней! - пробормотал браматма на языке, неизвестном другим пленникам. - Через пять дней тебя повесят, и на этот раз по-настоящему.