Жаколио Луи - В трущобах Индии

ло известно только Семи, которые по очереди входили в состав тайного трибунала, и в течение веков ни одно из следовавших друг за другом правительств не могло найти его, несмотря на самые тщательные поиски.

   Причины, на основании которых браматма не имел права знать этого таинственного убежища Трех, весьма понятны. Достаточно было его измены, чтобы захватить этих лиц и вслед за ними и других членов Совета Семи, - а это повело бы неминуемо к уничтожению всего общества, которое осталось бы таким образом без традиций, без организации, без вождей. Какова бы ни была осторожность при выборе видимого вождя, всегда можно было ожидать, что его подкупят; в течение прошлых столетий это, надо полагать, случалось не раз.

   Сношения и переписка между комитетом Трех и браматмой, жившим в Беджапуре, совершались при посредстве факиров, которые, как мы увидим дальше, совершали чудеса смелости и ловкости. Утами, Варуна и Рами, служащие исключительно тайному трибуналу, пользовались в этом отношении большою известностью. Такова была организация общества, с которым нам необходимо хорошенько познакомиться, прежде чем продолжать этот рассказ, где оно играет столь важную роль.

   Все было здесь предусмотрено и с такою поразительною заботливостью, что не было никакой возможности добраться до тайного комитета Трех, в котором заключалась вся сила общества. Несмотря на многочисленные неудачи своих предшественников, сэр Джон Лауренс не побоялся, однако, завязать борьбу, ради которой жизнь его ставилась на карту, - это было ему хорошо известно. Захватить Нана-Сагиба и уничтожить общество "Духов Вод" - такова была смелая цель, которой он хотел добиться; путешествие в Беджапур указывало на то, что он хотел взять в свои руки ведение всего этого дела и был, по-видимому, уверен в своем успехе.

   Подкупить одного из низших чинов общества и терпеливо ждать, пока он дойдет до первой степени посвящения и сможет предать сразу Семь и браматму - был весьма ловко задуманный план. Тем не менее, мы теперь же должны сказать, что успеха здесь не могло быть, ибо обстоятельство это давно уже предусмотрено обществом и все необходимые меры приняты были заранее.

   Накануне того дня, когда комитет Трех собирался покинуть свое тайное убежище, чтобы отправиться на собрание, в котором оно ежегодно заседало, он выбирал между самыми старыми посвященными первой степени четырех администраторов для провинции, три члена тайного трибунала и браматму. Документ о назначении их и необходимые инструкции, запечатанные печатью общества, передавались факирам, которым вменялось в обязанность отнести их к заместителям и передать им немедленно после ареста действительных чинов. Результатом такого распоряжения, неизвестного Джону Лауренсу, было то, что общество "Духов Вод" покоилось на несокрушимом основании: самые ловкие ухищрения не могли разрушить его. Весьма возможно, что на этот раз ему не пришлось даже прибегать к такому способу, так как только что происшедшие на глазах наших события достаточно показали, что тайному трибуналу были известны планы вице-короля и директора полиции, Джемса Ватсона, а также измена Дислада-Хамеда.

   Одно обстоятельство не было, однако, выяснено на собрании, и мы разделяем удивление ночного сторожа Беджапура при виде того, что тайный комитет "Трех" не остановился в последнюю минуту даже перед убийством, чтобы спасти человека, который готовился предать общество. Не следует ли заключить из этого, что настоящее имя изменника сделалось известно лишь в тот момент, когда вмешательство комитета оказалось почему-то необходимым, и свою месть он отложил, чтобы сделать ее еще более ужасной? Или он руководствовался совсем другими и несравненно более важными мотивами?.. Мы это скоро узнаем, без сомнения, ибо семь замаскированных членов, оставшихся в зале вместе с браматмой после ухода жемедаров, не замедлят заняться рассмотрением этого важного вопроса.

   Когда последний из присутствовавших покинул зал дворца Омра, факиры, состоящие в распоряжении Семи и браматмы, стали тотчас же на страже внутри и снаружи единственной двери, чтобы ничто не помешало тайному совещанию.

   Движение и шум толпы сменились тишиной и благоговейным молчанием. Неподвижные кругом стола, за которым они заседали, и окруженные волнами белой кисеи, эти Семь походили своими очертаниями при тусклом свете лампы на те смутные призраки, которыми воображение народа населяло древний дворец Омра.

   Арджуна - так звали браматму - ходил взволнованный взад и вперед мимо Семи, взоры которых были с странным вниманием обращены на него: чувствовалось невольно, что между вождем общества "Духов Вод" и семью членами Верховного Совета существовало какое-то недовольство, готовое разразиться каждую минуту. Случай с падиалом неминуемо должен был вызвать его. Не зная важных событий, о которых комитет Трех узнал только к концу заседания и которые были главной причиной его внезапного вмешательства, браматма решился протестовать против вынужденной роли, сыгранной им сегодня вечером. С другой стороны, тайный трибунал не терпел никакого посягательства на свой престиж и не хотел давать никому объяснений своего поведения, которого никто не смел контролировать. Странно только, что он сам по себе не объяснил положения дел, которое для него не было никакого интереса скрывать от браматмы; весьма возможно, что причиной этого был задорный вид последнего, неоднократные попытки которого присвоить себе преимущества Верховного Совета заставили трибунал дать ему строгий урок, который должен был напомнить, чтобы он не переходил границ своих обязанностей. Уже одно присутствие его в зале, когда Семь не приглашали его остаться, было нарушением этикета; он никогда и ни в каком случае не имел права присутствовать при совещаниях, и тот факт, что Семь остались в зале, указывал ему на необходимость удалиться вместе с жемедарами. Упорное стремление его остаться на собрании служило доказательством его желания вступить в борьбу с верховным трибуналом.

   Арджуна воображал, что его спросят о причине его присутствия; это, конечно, облегчило бы ему начало спора, ибо ему небезызвестно было, что всем запрещалось говорить в присутствии Трех без их разрешения. Арджуна ошибся в своем ожидании; члены Верховного Совета отвечали полным молчанием на этот вызов с его стороны.

   Но браматма задумал опасную игру и после нескольких минут колебания решился первым нарушить молчание. Подойдя к столу, он сделал, по принятому обычаю, три поклона перед молчаливой группой.

   - Высокие и могущественные вельможи, - начал он с видимым волнением, - простите, что я прерываю ваши мудрые размышления, но часы проходят быстро, скоро начнется день и обязанности, лежащие на мне, заставят меня покинуть вас.

   - Надо думать, сын мой, - сказал самый старый из Трех, - у тебя есть какая-нибудь важная причина, раз ты осмелился попрать ногами самую священную твою обязанность - повиновение нашим правилам. Мы слушаем тебя, уверенные, что должны будем простить тебе это нарушение... Но почему голос твой дрожит, когда ты говоришь?

   Председательское место Семи принадлежало по праву тому, кто был раньше всех избран в члены тайного трибунала. Вот почему его называли "самый древний из Трех"; он носил также титул Адития, или сына Адити, т.е. земли. Второй получал название Двиты, т.е. второго, а последний название Пайя, или младшего сына. Каждый член тайного трибунала проходил во время исполнения своих служебных обязанностей все три степени по очереди и исполнял обязанности, связанные с ними. Пайя передавал приказания, декреты и инструкции браматме и факирам. Двита управлял пятой провинцией, а именно Беджапуром, и руководил администраторами остальных четырех. Адития председательствовал в трибунале Трех и Совете Семи, когда они собирались.

   - Да! - продолжал древний из Трех, - мы желаем знать причины твоей тревоги.

   - Я буду говорить, о Адития, - отвечал Арджуна, - и, сильный твоим разрешением, открою сердце свое Трем и Семи и скажу им причины своей грусти.

   - Пусть истина без страха выльется из твоей души; если слова твои верны, ты получишь удовлетворение.

   - Возведенный вами в достоинство браматмы, чтобы передавать вашу волю народам и королям, я всегда старался исполнять ваши предписания на славу общества и на торжество правосудия, и вы всегда выражали мне свое удовольствие. Почему же, высокие и могущественные вельможи и высокочтимые отцы, потерял я сегодня ваше доверие?.. Вот почему я нарушил установленное правило и не ждал вашего зова, чтобы излить перед вами свое горе.

   - Объяснись лучше, о Арджуна: никто из нас не понял твоей мысли.

   - Не по вашему ли приказанию, о светила истины, осквернился я прикосновением к нечистому белати - иностранцу, который предложил открыть нам измену одного из наших?

   - Ты говоришь правду.

   - Когда я передал вам о цене, которую он требовал за оказанную им будто бы услугу, не вы ли решили, что предложение это должно быть принято и виновный будет наказан в присутствии всех жемедаров?

   - Совершенно верно, Арджуна!

   - Почему же, о Адития, скрыли вы от меня ваши настоящие намерения? Почему же, если донос его был ложный, вы допустили, чтобы я обвинил одного из наших, и наказали клеветника помимо меня, как бы опасаясь, что я спасу его? Так ли поступили бы вы, не потеряй я, по неизвестным мне причинам, вашего доверия?

   - Ты произнес слова, полные горечи, о Арджуна, забыв при этом, что решение Трех не подлежит твоему суждению... К чему было бы скрывать от тебя наши имена, скрывать наши лица и не позволять тебе присутствовать на совещаниях, если мы обязаны сообщать тебе о наших действиях и объявлять причины наших решений? Нас Три, а не четыре, нас Семь, а не восемь, Арджуна, и помни, если ты дорожишь жизнью, что есть тайны, которые убивают. Та, в которой ты упрекаешь нас, принадлежит к числу таких... Достаточно и того, что ты заметил ее! Браматма не голова, это - рука, которая повинуется, так же не сознающая того, что она делает, как дождь не сознает, почему он падает, гром - почему он гремит, ветер - почему он волнует море... В своей гордости ты дошел мало-помалу до того, что вообразил себя настоящим вождем общества "Духов Вод", тогда как ты старший слуга его... Я скажу больше - раб! Благодари Шиву, что он разрешил тебе спросить древнего из Трех и ты остался жив! Я сказал. Убирайся! Вон отсюда, собака!

   Затем с мрачным видом, думая, что его понимают одни только его товарищи, прибавил:

   - Еще один браматма, который нуждается в покое!

   Браматмы никогда не получали увольнения, они отдыхали только в могиле. Слова эти были сказаны древним из Трех, чтобы оскорбить гордость Арджуны; браматмы знали слишком много тайн общества, чтобы им позволяли вернуться к частной жизни. Последние слова Адитии были ударом хлыста для браматмы, и он страшно побледнел. Несмотря на это, он три раза преклонился перед тем, кто нанес смертельное оскорбление его тщеславию, и вышел, бросив на него украдкой взгляд такой ненависти, который ясно указывал, что человек этот не остановится теперь перед самой жестокой местью.

   Опустив за собою тяжелую кашемировую портьеру, закрывавшую вход в зал заседания, он прошептал еле слышно про себя, ибо даже стены этого странного здания могли услышать его слова:

   - О! Я докажу тебе, что гром иногда умеет сам выбирать голову, которую он хочет поразить!

   И с горящим от волнения лицом, обуреваемый невыразимым бешенством, бросился он вон из дворца Омра. Он повернул уже к развалинам, собираясь идти к себе домой, когда заметил, что его факир, Утсара, не следует за ним. Он остановился и громко свистнул... Спустя несколько минут шум и треск кустарников показал ему, что его услышали:

   - Это ты, Утсара? - спросил он.

   - Да, господин! - отвечал факир.

   Факир этот всегда служил Арджуне. С тех пор, как браматма был возведен в достоинство, мало завидное для человека честолюбивого, - лет пять тому назад, - он сам избрал себе этого факира среди послушников, которых общество держало в "аргхаре" Тривандерма. Человек этот, с которым он всегда хорошо обращался, любил его и был ему безгранично предан, а так как он самым бесспорным образом доказал это во многих весьма важных случаях, то Арджуна, забыв всякую осторожность под влиянием только что полученного им смертельного оскорбления, решил открыть ему задуманный им план мести.

   - Утсара, - сказал браматма, - могу я рассчитывать на твою преданность?

   - До самой смерти, господин, - отвечал последний.

   - И даже если бы я захотел отомстить врагу, который вот уже несколько времени осыпает меня оскорблениями и унижает меня?

   - Скажи слово, господин, и завтра же этого человека не будет.

   - Кто бы он ни был?

   - Будь это даже самый древний из Трех, - отвечал факир.

   Он произнес эти слова так тихо, что они как легкий шорох дошли до браматмы; несмотря на это, последний невольно вздрогнул.

   - Тише! - сказал он. - Есть имена, которые никогда не должны срываться с твоего языка... Если тебя слышали... Видишь ты едва заметный беловатый свет, окаймляющий горизонт на востоке? Это предвестник дня... Ну так знай: мы не увидим восхода солнца...

   - Знаю, господин!.. Каждый куст кругом дворца...

   Он не докончил своей фразы и, выхватив кинжал, одним прыжком очутился в чаще кустов, росших в нескольких шагах оттуда.

   Пронзительный крик огласил воздух... Послышалось падение тела на землю - и в ту же минуту Арджуна услышал Утсару, говорившего ему вполголоса:

   - Скорее, за мной! Негодяй успел крикнуть... через десять, двадцать минут все сбегутся сюда.

   Браматма поспешно повиновался: Утсара с телом своей жертвы на спине бежал так легко впереди него, словно не нес с собой никакой тяжести. Он делал множество поворотов, стараясь запутать свои следы, и с необыкновенной быстротой находил дорогу среди целой кучи развалин, где спутник его не мог бы пройти даже днем.

   Вдруг Арджуна услыхал шум тела, падающего в воду. Утсара, не замедляя шагов, бросил труп, от которого нужно было во что бы то ни стало избавиться, в один из бесчисленных колодцев древнего Беджапура.

   - А теперь, - сказал он, ускоряя свой бег, - слушай, они бегут по нашим следам.

   Крик факира - тот, которого Утсара поразил кинжалом, был тоже факир - поднял тревогу среди его товарищей, находившихся по соседству; все они бросились по следам беглецов, - это было не трудно, так как последние уже мало думали о том, чтобы заглушить свои шаги... Факир браматмы, все время внимательно прислушивавшийся, понял скоро по раздающимся кругом восклицаниям, что они были окружены со всех сторон и неминуемо должны были попасть в руки преследователей. Он остановился.

   - Круг суживается, - сказал он браматме, - через три минуты они будут здесь... Надо спрятаться...

   - Куда?

   - О! - отвечал факир, ударяя себя по лбу, - зачем я не подумал об этом раньше!.. Еще одно усилие, и мы, быть может, добежим...

   Они молча продолжали бежать по направлению к могиле Адила-Шаха, среди оглушительных криков преследователей, которые указывали друг другу направление, принятое беглецами... Они не пробежали и пятидесяти шагов, как Утсара остановился.

   - Скорее! - сказал он своему господину. - Садись ко мне на плечи, крепко держись за мою шею руками... и не мешай мне...

   Спрашивать было некогда, преследователи приближались... Браматма повиновался. Одаренный геркулесовой силой, Утсара вскочил на край колодца, находившийся на высоте двадцати дюймов от земли, и, придерживаясь за выступы стены, исчез среди ползучих растений и лиан; последние росли из расщелин камней в таком изобилии, что плотно соединялись над головами беглецов, скрывая внутренность колодца. Факир остановился, склонившись и упершись головой в стену, чтобы ни малейший шум не выдал их убежища. Он встретил широкий каменный выступ, какие бывают в колодцах на известном расстоянии друг от друга и устраиваются для облегчения работ. Браматма сидел на нем, крепко держась за растения.

   В ту же минуту послышались поспешные шаги, приближавшиеся со всех сторон; к ним примешивались голоса преследователей, которые спрашивали указаний друг у друга. Для беглецов наступила минута сильнейшей тревоги; их ждала неминуемая гибель, попади только их колодец в круг исследований, который все более и более суживался. Факиры, искавшие следов, должны были, наверное, прийти к тому заключению, что нужно самым тщательным образом осмотреть все предметы; невозможно было допустить, чтобы колодцы ускользнули от их внимания.

   Они, конечно, не посмели бы поднять руки на браматму, но кто мог помешать им донести обо всем совету Трех, а ввиду вражды Арджуны с трибуналом ему нечего было ждать снисхождения: он должен был приготовиться к участи своего предшественника, заживо замурованного в Башне Мертвых.

   Уже многие браматмы кончили свою жизнь таким насильственным образом. Пост этот могли занимать только люди вполне почтенные, но рабство, в котором их держал комитет Трех, ревниво охранявший свою власть, представляло такой контраст с роскошью их дворцов, многочисленной свитой и атрибутами могущества, окружавшими их, что они редко удерживались от искушения посягнуть на власть тайного комитета. Попытки эти были их смертным приговором: в один прекрасный день они исчезали бесследно, убитые кинжалом их собственного факира, который был всегда преданным орудием комитета. Утсара был редким исключением, и его давно отправили бы на другую службу, если бы только комитет подозревал, как беспредельна преданность его своему господину.

   Тяжелые опасения, сжимавшие сердце двух беглецов, продолжалось недолго. Преследователи их двинулись дальше, не замедляя своих шагов; беглецы скоро услышали голоса их, кричавшие кругом могилы Адила-Шаха - огромного здания, которое занимало около мили в окружности и содержало в себе так много подвалов и подземелий, что браматме и спутнику его легко было бы скрыться там от всяких преследований.

   - Они рассчитывают, что мы в мавзолее набоба, господин, - сказал Утсара. - Воспользуемся еще несколькими минутами темноты, чтобы уйти отсюда, скоро будет поздно...

   - Ты думаешь, нас отыщут здесь?

   - Факиры думают, вероятно, что это ложная тревога, поднятая одним из шпионов английской полиции: ведь мне удалось скрыть труп. Но днем следы крови и отсутствие одного из их товарищей откроет им истину, и тогда они обыщут все колодцы... Нам тогда не убежать. Но я не об этой опасности хотел говорить с тобой.

   - Что же случилось еще?

   - Ты ничего не чувствуешь особенного, господин, с тех пор, как мы здесь?

   - Из трав, окружающих нас, исходит какой-то неприятный запах.

   - И ты не знаешь, чему приписать его?

   - Нет...

   - Мы находимся над убежищем змей-кроталей; они любят заброшенные колодцы, на дне которых находится приятная для них сырая и тенистая земля.

   - Кротали! - воскликнул Арджуна, вздрогнув всем телом. - Малейший укус этих животных влечет за собой верную смерть... Что если они нападут на вас?

   - Пока ночь, мы ничем не рискуем: животные эти не видят в темноте, но при первых лучах дня они нападут на нас, - а никто не знает, сколько их здесь. В заброшенных колодцах бывает много галерей, вырытых крысами; галереи выходят на землю в разных направлениях, и в них встречаются сотни, тысячи змей, которые легко поднимаются по неровным стенам, наполовину разрушенным.

   В эту минуту, как бы спеша подтвердить слова факира, под ногами беглецов послышался целый концерт пронзительных свистков.

   - Скорее! - крикнул Утсара. - Ужасны животные проснулись от звука наших голосов... Иди первый, я поддержу тебя... Один ложный шаг - и мы упадем к ним... Мы раздавим несколько, но их еще достаточно останется на нашу долю...

   - Тише! - приказал ему Арджуна, выглядывая поверх края колодца. - Слушай, шаги... факиры возвращаются...

   - Склонись, высокая трава скроет тебя, - отвечал шепотом Утсара.

   - Следуй за мной, напротив, - сказал ему браматма, выскакивая из колодца. - Нам некого больше бояться.

   Факир подумал сначала, что господин его, испуганный змеями, не знает сам, что делает; удивление его удвоилось, когда он повиновался и увидел вдруг, что тот совершенно спокойно и улыбаясь направляется к могиле великого властителя, высокий купол которой был уже освещен первыми лучами восходящего солнца.

   Преследователи их возвращались обратно, не считая, вероятно, нужным, продолжать дальнейшие поиски. И несчастный Утсара, отличавшийся простым и ограниченным умом, приготовился уже пожертвовать жизнью, не понимая ловкого маневра своего господина. Браматма сначала бежал, видя невозможность объяснить убийство, совершенное его слугой; но теперь, когда труп исчез и следы их были потеряны, нечего было бояться... Кто осмелился обвинить верховного вождя в убийстве факира, служившего обществу? Это было одно из самых логичных рассуждений, сделанное Арджуной, и дальнейшее подтверждало, по-видимому, его предусмотрительность. Заметив своего начальника, высокочтимого браматму, факиры все сразу пали ниц перед ним и три раза коснулись лбом земли.

   - В чем дело, друзья мои, - спросил Арджуна, - что случилось? Я возвращался домой, после заседания Верховного Совета, когда услышал крики и увидел, что все бросились к развалинам... Кого это вы преследовали?

   Факиры рассказали ему, что они услышали крик о помощи, когда стояли на страже кругом дворца Омра, но, несмотря на самые тщательные поиски, ничего не могли найти и заключили поэтому, что были жертвой шутки кого-нибудь из своих товарищей.

   - Наверное, Утами сыграл с нами такую штуку, - сказал Варуна, - одного только его не достает между нами... Теперь он боится показаться нам.

   Арджуна вздрогнул при этих словах. Утсара убил Утами, доверенного факира древнего из Трех!.. Президент тайного судилища перевернет вверх дном и небо и землю, чтобы отыскать убийцу и отомстить ему!

   - Спешите домой, - приказал факирам браматма, желая прекратить неприятный разговор. - Вы знаете, что вице-король Индии приезжает сегодня во дворец Омра, а вы не должны попадаться на глаза ни одному англичанину.

   Факиры снова преклонились перед своим начальником и направились в сторону таинственного здания; дойдя до седьмой стороны семиугольника, они подали особенный сигнал. Одна из гранитных плит в стене повернулась, как дверь, и над рвом тотчас же опустился подъемный мост, по которому весь отряд двинулся к отверстию, ведущему к верхним этажам.

   Браматма удалился довольный собой; за ним следовал Утсара, до сих пор еще не пришедший в себя от удивления. Верховный вождь общества "Духов Вод" был бы далеко не так спокоен, знай он только, что факир Варуна заметил, уходя от него, несколько мелких капелек крови, осквернявших непорочную белизну его кашемировой туники.

  

   Продолжая идти к своему дворцу - древняя столица Декана была всегда резиденцией браматмы, - Арджуна придумывал самые мрачные проекты мести, вспоминая разыгравшуюся ночью сцену с древним из Трех. Он слишком хорошо знал освященные веками обычаи таинственного совета, чтобы не понять значения презрительных слов: "Вон отсюда, собака!", которые были ничем иным, как кратким приговором к смерти; никакое соглашение не было больше возможно с людьми, нанесшими такое оскорбление.

   - Дней через восемь, быть может, - говорил он себе, - Утсара получит приказание заколоть меня кинжалом, - разве только поручат сделать это кому-нибудь другому. С сегодняшнего дня я должен во всяком случае смотреть на себя как на человека, имеющего законное право принимать все меры для своей защиты.

   Браматма и факир подходили уже к концу необитаемой части развалин и приближались к старой пагоде, когда вдруг, проходя через густую рощу тамариндов, куда еле проникал дневной свет, Арджуна споткнулся о чье-то тело и едва не упал в высокую траву. Он наклонился, ожидая увидеть какого-нибудь бездомного нищего, который спал под открытым небом, и вдруг вскрикнул от удивления.

   - Дислад-Хамед, падиал!

   - Не случилось ли и с ним какого-нибудь несчастья? - сказал Утсара, подходя ближе.

   - Он не ранен, - отвечал Арджуна, внимательно осмотрев падиала. - Странно! Совсем не слышно биения сердца, а между тем он дышит... Нельзя оставлять его умирать здесь без всякой помощи.

   Роскошное жилище браматмы находилось всего в нескольких шагах оттуда. Арджуна сделал знак факиру, который взвалил падиала себе на плечи, и оба направились в Жахара-Ранг, или дворец святых, - название, присвоенное жилищу браматмы.

   Отдавая приказание перенести к себе немного сторожа Беджапура, Арджуна действовал не только под влиянием человеколюбия, но и под влиянием какого-то инстинктивного любопытства; тайное чувство подсказывало ему, что здесь кроется что-то особенное и в высшей степени важное и интересное для него. Вместо того чтобы войти через главный вход, охраняемый постоянно дюжиной серкаров, он обошел сад, открыл маленькую дверь и провел Утсару с его ношей в свои частные апартаменты.

   Падиала положили на кровать, и, пока факир смачивал ему виски уксусом, Арджуна дал ему несколько капель укрепляющего средства, рецепт которого был известен только браминам; прошло несколько минут - и негодяй очнулся от довольно продолжительного обморока. Он открыл глаза и, узнав браматму, чуть снова не потерял сознания. Вид верховного вождя общества "Духов Вод" подтвердил его уверенность, что его спасли для того только, чтобы посмеяться над ним и затем подвергнуть ужаснейшим пыткам.

   - Пощади! Пощади! - воскликнул он, складывая руки. - Клянусь служить вперед с верностью собаки.

   - О! О! - подумал Арджуна. - Что за преступление совершил он, чтобы так молить о пощаде? Будем осторожны, если хотим все узнать... Он, видимо, уверен, что мне известны все его злодеяния.

   Затем он с необыкновенной проницательностью продолжал делать разные выводы, которые дали ему возможность видеть часть истины.

   "Не меня просит он о пощаде, а браматму, и, обещая верно служить мне, он в моем лице обращается также к обществу "Духов Вод"; а обещание, которое он дает на будущее время, указывает на то, что он не был верен в прошлом. Так как я никогда не пользовался услугами этого простого субедара, значит, он имел дело с Советом Трех".

   Точно молния, осветила радость лицо Арджуны при мысли о том, что он, быть может, узнает важную тайну трибунала. Но для этого ему необходимо было сделать вид, что он все знает и заставит падиала признаться во всем, что, по мнению последнего, уже известно браматме. Одно только затрудняло его: если Совет Трех знал виновность этого человека, как мог он не только отпустить его на свободу, но еще приказать браматме доверить ему важное поручение относительно Нана-Сагиба? Он решил вести допрос с большой осторожностью.

   - Видишь ли, - сказал он Дислад-Хамеду, который с невыразимой тревогой ждал его ответа, - я ничего лучшего не желаю, как дать тебе пощаду, о которой ты просишь; но кто поручится мне, что ты снова не изменишь своему слову?

   - Ты знаешь, о браматма, что это невозможно теперь... Общество предупреждено, и при малейшем проступке с моей стороны наказание будет еще ужаснее.

   - Но одного моего согласия мало, - продолжал Арджуна, - я могу действовать только с согласия Трех. А я получил очень строгие приказания и не смею противиться им.

   - Увы! Что же ты сделаешь со мною? - воскликнул несчастный, который не мог понять, по какому стечению обстоятельств он очутился у браматмы, и думал, что его арестовали по выходе из собрания. - Зачем было внушать мне надежду, чтобы потом разбить ее?

   Арджуна молча покачал головой; он чувствовал, что малейшее неосторожно сказанное слово может показать падиалу, что тайна его еще не раскрыта.

   - Сжалься, господин! Сжалься! Я презренный негодяй, я это знаю, но когда я понял, что обвинитель мой пал под ударом кинжала правосудия, мог ли я не подумать, что Совет Трех хочет простить меня... А свидание, назначенное мне сегодня вечером у Башни Мертвых между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи?.. Неужели все это пустые хитрости?..

   Услышав эти слова, сразу освещавшие положение вещей, Арджуна едва не вскрикнул от радости. Одаренный тонким умом, он сразу понял, какую выгоду мог извлечь из этого открытия.

   Итак, изменник, имя которого хотел ему открыть англичанин, был Дислад-Хамед, и знаменитый трибунал, такой точный и суровый, удалявший браматму за малейшую ошибку, - этот трибунал не остановился перед убийством, чтобы спасти изменника, благодаря доносам которого англичане совершили избиение более тысячи пятисот единомышленников общества!..

   "Ага, мои милые, - подумал Арджуна, - на этот раз я поймал вас... Вы забыли, что в случае измены устав "Духов Вод" дает браматме право призвать четырех членов Совета Семи и выдать им весь тайный трибунал... Но что я говорю? - остановил он себя сейчас же. - И наивен же я! Как будто бы Три и Четыре не составляют одно в Совете Семи... Нет, нет! Затронуть часть значит затронуть все... А этим путем мне не осуществить своей мести. Людей этих я должен предать общему суду жемедаров - и тогда увидим, имеет ли право Совет Семи спасать от нашего правосудия поставщика английских виселиц!

   Арджуна видел исполнение давно лелеянных им мечтаний: добиться реформы всего устава общества, доказав всем опасность, связанную с тайной и бесконтрольной властью, и уничтожить Комитет Трех и Семи, заменив его советом из двенадцати сменяемых членов во главе с ним, как с президентом этого совета, которым он будет управлять по своему усмотрению. Власть будет тогда в его руках, а с тем вместе и все средства для ведения будущего восстания, которое навсегда освободит его родину, Индию, от гнусного ига Англии...

   Надо только действовать быстро и с величайшей осторожностью, ибо ввиду положения, занимаемого им теперь по отношению к Совету Семи, достаточно малейшего подозрения, чтобы он присоединился к своему предшественнику в Башне Мертвых. Но прежде чем начать борьбу, необходимо быть в курсе всего дела и дальнейших проектов своих врагов.

   Падиал только и ждал, чтобы ему позволили говорить. Спрошенный осторожно Арджуной, он рассказал все, что знал, - между прочим, и то, как во время собрания незнакомый ему голос обещал ему спасти его и приказал явиться на свидание вечером у Башни Мертвых, угрожая самой ужасной местью, если он не сдержит своего слова.

   Браматма сразу понял, что вся разгадка дела кроется в этом; надо полагать, древний из Трех нуждался в очень большой услуге со стороны падиала, если приказал Утами убить англичанина; он не сомневался относительно роли, которую играл факир после поспешного ухода своего из зала: по слуге он дошел до господина и увидел во всем этом руку президента Совета Трех и Семи, самого жестокого врага своего.

   Необходимо было поэтому прежде всего узнать результат предстоящего разговора между членом Совета и падиалом; а до тех пор он не мог остановиться на каком бы то ни было плане. Для этой цели он заставил ночного сторожа дать страшную клятву, что он передаст ему все, что произойдет во время этого свидания. Он потребовал от него под той же клятвой, чтобы он не открывал ни единой душе того, что решено между ними, и пригрозил ему - он заметил, что негодяй, как и все подлые люди, был трус, - в противном случае привязать его заживо подле гнезда красных муравьев, которые так мелки, что мучения несчастных, отданных им на съедение, длятся несколько дней.

   Падиал, счастливый тем, что так дешево отделался, рассыпался перед ним в уверениях безграничной преданности. Он так близко видел смерть, что решил воспользоваться первым благоприятным случаем и бежать в какую-нибудь отдаленную провинцию, где месть не в состоянии будет настичь его; он понимал, что служа англичанам и Духам Вод, он при такой двойной игре кончит рано или поздно веревкой или кинжалом. В ожидании же благоприятного случая к побегу он давал все обещания и все клятвы, какие только от него требовали. Когда он вышел из дворца браматмы, последний сказал Утсаре:

   - Отправляйся за этим человеком и следи за ним, мне необходимо знать все, что он делает. Не забудь присутствовать сегодня вечером при разговоре с древним из Трех. Свидание назначено среди развалин: постарайся же спрятаться поближе к ним, чтобы слышать все, что они будут говорить.

   - Повеление твое будет исполнено, господин, - просто отвечал ему факир и поспешил по следам ночного сторожа.

   Удалившись в комнату, служившую ему рабочим кабинетом, Арджуна долго думал о борьбе, которую он решил начать. Браматма этот был человек выдающийся, и способности его равнялись его гордости. Чувство гордости явилось у него следствием сознания собственных достоинств, которые до сих пор настолько признавались всеми, что Совет Семи и даже тайный трибунал ничего не предпринимали, не посоветовавшись с ним. Положение его изменилось всего несколько месяцев тому назад - и странная, необъяснимая вещь: несмотря на ежемесячные выборы, изменившие состав комитета Трех и назначившие нового президента, каждый новый член наследовал ту же ненависть и обращался к нему с тем же оскорбительным пренебрежением.

   Устав, удалявший верховного вождя из заседаний тайного Совета, в действительности никогда не был применяем к нему; можно даже сказать, что он существовал лишь для того, чтобы Совет мог заседать без браматмы в том случае, если последний будет заподозрен в измене. Эта исключительная мера никогда не применялась против Арджуны - и вот в один прекрасный день древний из Трех, воспользовавшись ежемесячными выборами, уведомил его, что Совет Семи решил по-прежнему строго применять все правила устава, а потому с этого времени ему не только запрещается присутствовать на совещаниях Трех и Семи, но, кроме того, он не имеет права принимать сам по себе никаких мер, так как Верховный Совет решил принять исключительно на себя все решения и всякую ответственность за них.

   С этого времени Арджуна очутился в роли простого исполнителя приказаний этих двух советов, члены которого не вступали ни в какие личные отношения с ним, передавая ему свою волю через находившихся в их распоряжении факиров.

   Он думал сначала, что в Совете Семи у него должен быть враг, которому удалось мало-помалу передать свою ненависть к нему всем своим товарищам. Но Совет этот, который выбирался на трехлетие, возобновился в предыдущий месяц, - он думал, по крайней мере, что закон соблюдается точно, - а между тем поведение новых членов по отношению к нему было копией с поведения прежних; мало того, - они, по-видимому, усилили еще свое недоброжелательство, которое вылилось, наконец, в острую форму, вызвавшую разрыв, свидетелями которого мы были. Смутные подозрения зародились в душе его; подозрения его еще усилились после непонятной снисходительности Совета к падиалу.

   В прошлом столетии все семь членов Совета, избираемые обыкновенно на три года, устроили по единодушному соглашению, чтобы власть оставалась за ними в течение пятнадцати лет. Устав этого Совета, требовавший, чтобы все решения его оставались втайне, способствовали тому, что Совет сам производил собственные выборы, облегчая таким образом подлог. Каждые три года они составляли протокол новых выборов и оставались на прежних местах, но под новыми именами. Неосторожность открыла этот обман во время одного из заседаний жемедаров, и все семеро были повешены.

   Несмотря на такое примерное наказание, Арджуна подозревал, не происходит ли то же самое и в настоящее время; и чем больше он присматривался ко всему, что делалось в эти пять, шесть месяцев, тем больше согласовалось это с его подозрением. Если же предположение такого рода было верно, то тайна, которою эти лица окружали себя, усиливая строгость устава и удаляя браматму из своих собраний, объяснялась сама собою; было совершенно ясно, что узурпаторы не могли считать себя в безопасности, пока не возведут в достоинство верховного вождя браматму собственного выбора.

   Арджуна не мог поверить подобной дерзости. Но став на этот путь, он решил дойти до конца, каковы бы ни были последствия начатой им борьбы. И чем больше он размышлял, тем упорнее становилось принятое им решение. Среди этих размышлений в уме его то и дело возникал вопрос о падиале Дислад-Хамеде. Зачем было спасать изменника, заслуживавшего смертную казнь, и убивать человека, принесшего доказательства его измены? Он чувствовал инстинктивно, что в этом, собственно, и кроется ключ всей тайны.

   В то время, как он ломал себе над этим голову, строя гипотезы за гипотезами, на эспланаде, окружавшей его жилище, раздались вдруг звуки браманской трубы. Правительство Индии не имело никаких официальных газет в провинции и потому давало этим способом знать жителям каждого города и деревни о распоряжениях вице-короля и провинциальных губернаторов.

   Сэр Джон Лауренс приехал в Беджапур несколько часов тому назад, и Арджуна, уверенный в том, что воззвание это относится к прибытию генерал-губернатора, вышел на веранду, тянувшуюся с передней стороны дома, против сквера.

   Спрятавшись позади соломенного мата, он слушал с большим вниманием и скоро понял всю важность этого документа, объявляемого во всеуслышание. Вице-король хотел ознаменовать свой приезд в Беджапур смелым ударом и объявлял войну обществу "Духов Вод". Вот содержание указа, прочитанного тотти, или общественным чтецом.

   "Всем жителям Бенгалии, Бехара, Бунделькунда, Мейвара, Пенджаба и Декана; всем людям, живущим по ту и по сю сторону Ганга, которые будут слушать здесь написанное, привет и благопожелание!

   Мы, Вильям Эдмунд Джон Лауренс, генерал-губернатор Индии, по воле нашей всемилостивейшей государыни Виктории, королевы Англии и Индии, и по данной ею нам власти.

   Решили и решаем следующее:

   Согласно с нашим верховным совещательным советом, ввиду постоянных смут, которые с незапамятных времен производит в этом государстве тайное общество "Духов Вод", общество это считается и будет считаться упраздненным, через три дня после обнародования сего.

   По прошествии этого срока всякий, считающий еще себя членом этого общества, будет призван в заседание военного суда, устроенного специально для этой цели, и судим по всей строгости законов.

   А чтобы всем это было ведомо, обнародование приказа будет повторяться в течение трех дней, следующих за нынешним."

   Затем следовало чтение подписей вице-короля, а также чиновников министерства внутренних дел и полиции, обязанных наблюдать за исполнением этого указа.

   По окончании чтения тотти громко протрубил несколько раз в трубу и продолжал свой путь, чтобы несколько дальше повторить то же самое.

   Индусы, собравшиеся вокруг тотти и выслушавшие его чтение, медленно разошлись по домам, не выражая ни одобрения, ни порицания и не делая никаких замечаний. Два полка артиллерии и один полк шотландцев сопровождали вице-короля; военные силы эти должны были дать понять жителям Беджапура, что на Декане начнутся обычные репрессии. Только сурово нахмуренные брови туземцев указывали на ненависть последних к своим притеснителям, но вместо того чтобы предаваться бесполезным манифестациям, они с терпением, свойственным жителям востока, ждали дня, назначенного для будущего восстания.

   - О, о! - воскликнул Арджуна после нескольких минут размышления, - вот что важно и требует быстрого решения. Долг повелевает мне забыть собственные оскорбления и просить свидания у Совета Семи, чтобы совместно обсудить, как лучше действовать в подобном случае.

   И не теряя ни минуты, он отправил посла, назначенного для исполнения тайных поручений, и указал ему, как проникнуть во дворец Омра, чтобы никто не заметил его. Посол вернулся через несколько минут и принес ответ на пальмовом листе:

   "Пусть браматма не беспокоится: Верховный Совет бодрствует и уведомит его, когда наступит время действовать".

   Та же система! Его решили держать в стороне от всех дел общества, даже в самых серьезных обстоятельствах, когда он с минуту на минуту мог поплатиться своею жизнью.

   - Нет, тут настоящая измена, - прошептал он, - прекрасно, я буду действовать сам.

   Вернувшись обратно в свои апартаменты, он открыл потайную дверь, скрытую за его кроватью, и вошел в комнату, наполненную множеством разных туземных костюмов, начиная от простого костюма судьи до роскошного одеяния раджи.

   Он быстро разделся, натер все тело раствором nux indica, чтобы придать коже коричневый цвет, надел на голову парик из длинных волос, заплетенных шнурочками, и вымазал лицо белыми и красными полосами. Надев затем вместо всякой одежды пояс, составленный из трех полос бумажной материи, он накинул лангуту, взял бамбуковую палку с семью узлами, длинные четки из зерен сандала и тыкву, - превратившись таким образом в пандарома, то есть пилигрима, продающего множество мелких вещиц, смоченных в священных водах Ганга. Выйдя через потайную дверь, он побежал по улице, громко восклицая:

   - Сиваи! Сивайя! Аппа! Аппа! Вот, вот слуга Шивы, сын Шивы!

   Потрясая затем четками, он прибавлял гнусавым голосом:

   - Кто хочет, кто хочет зерен сандала, омоченных в священных водах Ганга?

   И толпа теснилась кругом него; одни из них покупали зерна четок, другие, еще более благочестивые, целовали следы ног пилигрима. Молодые матери приносили ему своих младенцев и просили его благословить их.

   А он направлялся все дальше и дальше к Дворцу семи этажей.

  

   Ночь снова опустила свой покров над древним городом, взволнованным ненавистью, злобой и местью. Сэр Джон Лауренс, который провел весь день в приемах, заявил по окончании обеда, что он чувствует себя усталым: он отослал от себя всех своих секретарей, адъютантов и посетителей и под предлогом отдыха приказал строго-настрого ник