Жаколио Луи - В трущобах Индии

доказательство нашего доверия. Приблизься и произнеси нашу обычную клятву, что ты никому, даже своей тени, не скажешь того, что увидишь и услышишь сегодня ночью.

   Падиал повиновался призыву браматмы и, поблагодарив Совет за оказанную ему высокую честь, отвечал твердым голосом:

   "Пусть тело мое, лишенное погребения и брошенное в пустынном месте, сделается добычей вонючих шакалов и ястребов с желтыми ногами, пусть в течение пребывания на земле тысячи тысяч поколений людей душа моя пребудет в образе нечистых животных, пусть имя мое проклинается на всех собраниях "Духов Вод" как имя клятвопреступника и изменника, если я скажу кому-нибудь и даже своей тени то, что я увижу и услышу сегодня ночью".

   - Духи Вод слышали твою клятву, - сказал браматма. - Ты знаешь, какая ужасная смерть ждет тебя, если ты изменишь?

   Это мрачное общество не сразу предавало смерти изменников; их подвергали, смотря по степени виновности, целому ряду пыток, из которых многие были поистине ужасны. Падиал невольно вздрогнул при мысли об ужасных пытках, которые он заслужил уже целым рядом своих изменнических поступков; но он ступил на путь, откуда уже не было возврата; решение его было непоколебимо, и, чтобы избежать участи, которая рано или поздно должна была его постигнуть, ему необходимо было при первом же удобном случае выдать англичанам браматму и Совет Семи.

   Он давно уже сделал бы это, будь это в его власти; но он вынужден был ждать посвящения в члены первой степени, ибо, как простой субедар, не мог знать ни места, ни времени собраний. Когда его призывали, чтобы дать ему какое-нибудь приказание, он являлся только перед членом-администратором своей провинции, который окружал себя теми же предосторожностями, какие приняты были и сегодня, когда падиала вели на собрание. Не зная, когда его позовут, он не мог предупредить англичан, и дай он им даже возможность арестовать одного из Семи - это нисколько не изменило бы его положения. Чтобы заручиться раз и навсегда спокойствием, ему необходимо было поразить одним ударом весь Верховный Совет и браматму, - этого одного достаточно было, чтобы уничтожить все общество, которое не могло бы восстановиться вновь; предатель оставался бы, следовательно, безнаказанным.

   Купив услуги падиала обещанием самой высокой награды, директор полиции, полковник Джемс Ватсон, сделал сильный ход; он с самого начала стремился к уничтожению общества "Духов Вод", организация которого была ему известна. Вице-король и падиал знали, какую важную роль играло это общество во время восстаний, - и мечтою сэра Джона Лауренса стало добиться успеха там, где терпели неудачу все его предшественники, то есть уничтожить это неуловимое общество, всегда стоявшее на пути английского владычества в Индии. Это побудило полковника подкупить одного из самых низких членов общества и терпеливо ждать, пока предатель достигнет степени жемедара, которая разрешала присутствовать на собраниях Верховного Совета. Тогда, узнав от падиала место его и час, когда назначено собрание, легко было завладеть не только Советом Семи и браматмой, но почти всеми посвященными первой степени; это привело бы к полному разложению всего общества, которое в течение пяти веков заставляло трепетать всех властителей Индостана.

   Лауренс убаюкивал себя надеждою одновременно донести в Лондон не только о захвате Нана-Сагиба, но и об уничтожении "Духов Вод". Надо сознаться, что заговор относительно последнего был задуман необыкновенно хитро и должен был неминуемо кончиться успехом, продолжай только падиал вести дело со свойственной ему ловкостью.

   Человек этот был слишком суеверен, чтобы не сдержать данной им клятвы; но одаренный в то же время весьма изворотливой совестью, которая сделала бы честь самым знаменитым казуистам, он сказал себе, что клятва эта обязывала его не оглашать только того, что он мог видеть и слышать в эту ночь; впоследствии же он был совершенно свободен сдержать обещание, данное англичанам.

   Когда кончился прием падиала, браматма дал слово администратору Декана, которому поручено было объяснить собранию причины его созыва и познакомить его с важными решениями, принятыми тайным Комитетом Трех и одобренными Верховным Советом Семи и браматмой.

   - Братья и Духи Вод, вы, которые слышите нас! - начал администратор голосом, дребезжащим от старости. - Мы, к несчастью, потерпели неудачу, сделав попытку изгнать чужеземцев из Страны Лотоса. Нет сомнений в том, что какой-нибудь упущенный нами из виду поступок прогневил богов, ибо, дав нам сначала победу, они покинули нас и дали нашим притеснителям власть разбить достойных сынов Индостана. Что же случилось после того, как мы, не желая проливать бесполезно крови, посоветовали прекратить повсюду сопротивление? Нарушив клятвенное обещание прощения и забвения, англичане избивают беспощадно не только тех, которые сложили оружие, но и старцев, женщин, детей; недовольные еще такими зверствами в странах, восставших против них, они разорили огнем и залили кровью Бунделькунд и Мейвар, которые не поставили ни единого человека для армии Нана, а теперь хотят сделать то же самое и со всем Деканом. Мы знаем через наших тайных соглядатаев, что Джон Лауренс собирается действовать с самой неуловимой строгостью; он хочет, по словам его, утопить в крови все мечты о свободе, прозябающие на почве Индии. Сотни тысяч трупов посеяли англичане на своем пути. Не лучше ли будет снова начать борьбу и умереть сражаясь? Раджи Майсура, Травенкорда, Малаялума поняли теперь, какую они сделали ошибку, не присоединившись к своим северным братьям; они ждали слова Франции - слова, которого та не произнесла; за свою нерешительность они поплатились теперь своими тронами, ибо вице-король, который через несколько часов прибудет в Беджапур, приказал им явиться к нему для объяснений, - и мы знаем из достоверных источников, что они не вернутся обратно в свои государства. Если бы они послушались наших советов, Индия теперь торжествовала бы победу. Но, может быть, не все еще потеряно: случилось великое событие, которое, мы надеемся, изменит ход вещей, и мы приветствуем его, как предвестника нашего освобождения. Великий друг индусов, герой нашей войны за свободу - тот, которого народ зовет Срахдана, Сердар, вернувшись в свою страну, добился отмены постыдного приговора, поразившего его некогда, и чтобы вознаградить его за несчастья, причиненные ему судебной ошибкой, его назначили губернатором французской Индии!

   Безумные крики восторга встретили эти слова администратора Декана, и вслед за этим со всех сторон послышались крики: "Война! Война! Смерть англичанам!"

   Когда снова восстановилась тишина, член Совета Семи продолжал:

   - Нет сомнения, что тот, кто менее года тому назад хотел заменить собою губернатора Пондишери, чтобы поднять весь Декан и доставить генералов и офицеров для южной армии вместе с французским гарнизоном этого города, - тот не мог изменить своих чувств по отношению к нам. Если он занял пост, которым хотел завладеть раньше, то лишь для того, чтобы служить нашему делу. Мы решили поэтому начать общее восстание в Декане по приезде нового губернатора. Три раджи с юга готовы уже и подадут сигнал, расстреляв резидентов, которых Англия держит подле каждого из них и которые постепенно отняли у них все - до последнего призрака власти.

   Они могут доставить пятьсот тысяч пехоты, не считая добровольцев, которые сбегутся со всех сторон. Север, несмотря на ужасное поражение и расправу победителей, возьмется за оружие одновременно с нами; вожди просят, чтобы Нана-Сагиб снова стал во главе их, и мы не сомневаемся, что последний потомок Ауренга-Цеба с радостью воспользуется случаем отплатить за поражение. Мы еще не предупреждали его об этом, потому что убежище его окружено шпионами, и мы опасаемся, слишком рано отправить ему посла, открыть врагам тайну пещер Нухурмура или подвинуть Нану на какую-нибудь неосторожность от нетерпения начать действовать, когда он получит от нас известие.

   Граф де Монморен, как зовут теперь нашего друга, уже выехал, чтобы занять назначенный ему пост, но в Пондишери он приедет не ранее, как через двадцать дней. Раджи, несмотря на официальный приказ вице-короля явиться к нему, попытаются выиграть время, чтобы подготовить восстание к приезду французского губернатора. Вот краткое сообщение ко всем народам Индии, которое будет прибито во всех деревнях, не исключая даже самых маленьких поселений:

   "Во имя божественной Триады, которая совмещается в Браме, бессмертном Творце всех вещей. Во имя Магомета, его божественного пророка, ибо Аллах в Браме, как Брама в Аллахе, вселенная знает только одного единого Бога, Истинного Бога!

   Мы, Три и Семь, говорящие от имени Духов Вод!

   Мы, Нана-Сагиб, принц Пенджаба и Бенгалии!

   И мы, раджи Майсура, Травенкора и Малаялума, соединились для защиты Саптазиндху, страны семи рек (Индии).

   Приказываем всем индусам, без различия происхождения и религии, забыть свои ссоры и взяться за оружие для защиты земли своих предков.

   Да будет сие исполнено немедленно!

   Народы севера и юга, вперед за веру и отечество!"

   Слова эти, трогательные по своей простоте, возбудили общее волнение в собрании, и пятьсот человек крикнули в один голос:

   - Вперед за веру и отечество!

   - Вернувшись в свои провинции, - продолжал оратор, - вы обязаны приготовить народ к этому великому делу. Вы соберете всех субедаров своего округа и объявите им нашу волю.

   Что касается нас, Трех и Семи, а также верховного начальника браматмы, то мы остаемся в Беджапуре, который до великого дня будет центром действия; сюда вы должны будете доставлять нам все сведения.

   Остается сообщить вам еще одно важное решение, принятое нами. Джон Лауренс, которого мы три раза уже предупреждали, чтобы он прекратил свои гнусные зверства против женщин, детей и людей совершенно невиновных, не принял этого в расчет и словно решил удвоить свою жестокость. Мера терпения нашего переполнилась. Желая дать другим пример, мы решили сначала потребовать его к тайному трибуналу, чтобы он или защитил себя, или выслушал свой приговор. Ввиду высокого положения, занимаемого им, мы нашли необходимым отступить от правила, требующего, чтобы подсудимые были судимы после долгих и тщательных справок. Наказание этого человека, занимающего почти королевское положение, докажет всем, что никто не может избежать нашего правосудия. Я сказал, - кончил администратор Декана, - и да хранят нас Духи Вод!

   - Брат Хамед, - начал тогда браматма, - вот поручение, которое мы хотим тебе доверить: ты отправишься в Веймур, у подошвы гор Малабарского берега; там сын нашего брата Анандраена, присутствующего здесь, проведет тебя до Нухурмура, где скрывается Нана-Сагиб. Ты сообщишь принцу о событиях, которые готовятся, и передашь ему наше желание, чтобы он присоединился к нам как можно раньше и был бы готов к важным событиям; затем ты доставишь его сюда вместе с его товарищами, стараясь действовать так, чтобы англичане не захватили вас врасплох. Мы не скрываем от тебя всех трудностей этого дела, ты вынужден будешь избегать прохожих тропинок, прятаться днем, а ночью пролагать себе путь через джунгли по бесконечным болотам и непроходимым лесам. Но, так как ты хорошо знаком со страной, мы уверены, что ты успешно исполнишь это поручение и доставишь нам Нана-Сагиба здравым и невредимым. В Беджапуре он найдет такое же надежное жилище, как и в Нухурмуре. Когда ты вернешься, мы посвятим тебя в первую степень, в воздаяние за твою преданность.

   - Я согласен, браматма! - отвечал падиал. - Я исполню дело, которое ты мне доверяешь, и думаю, что исполню его с успехом. Прежде чем занять после смерти отца место ночного сторожа в Беджапуре, я двадцать лет ходил вдоль и поперек по джунглям, сдирая корицу и отыскивая следы, и мне знакомы все уголки этих стран.

   Негодяй не чувствовал себя от радости; Нана-Сагиб, которого никто не мог открыть, будет в полной зависимости от него! Само общество "Духов Вод" предавало принца ему в руки. Он не знал еще, что вице-король хотел также поручить ему это опасное предприятие; зато он знал, что все усилия, употребленные до сих пор, чтобы завладеть вождем восстания, кончились неудачей, - и предатель дал себе слово увеличить свои требования ввиду важности услуги, которую он мог оказать англичанам.

   В каждом уезде находится сборщик-туземец, известный под названием серестадара; это самый высокий пост, которого может достигнуть индус, и многие добиваются его, так как он даст возможность обогатиться в весьма короткое время. На него назначаются только люди высокой касты, что еще более увеличивает их значение в глазах жителей. Дислад-Хамед согласился быть шпионом притеснителей своей страны с тем только условием, что ему дадут место сборщика по окончании восстания. Когда он требовал исполнения этого условия, ему не давали формального отказа, но отвечали, что еще нуждаются в его услугах или же что нет вакантного места. На самом же деле его обманывали: ни один из податных инспекторов провинции не соглашался брать к себе на службу человека низкой касты, к которому относились с таким же презрением, как и к падиалу. Негодяй, которого сгубило его чрезмерное честолюбие, вынужден был по-прежнему играть свою гнусную роль; он так опозорил себя, что достаточно было одного слова со стороны агентов высшей полиции, чтобы сограждане изрубили его.

   "Ладно! Я возьму теперь свое, - закончил он свои размышления, - на этот раз они должны будут дать мне это место и не в каком-нибудь уезде, а в самом Беджапуре."

   Голос браматмы неприятно пробудил его от задумчивости и вывел из сладких мечтаний о богатстве.

  

   Только что выбрали депутацию из пяти членов, во главе которой находился Анандраен, близкий друг Сердара; депутация эта должна была отправиться в Пондишери, чтобы встретить нового губернатора при высадке на берег, и для виду передать ему приветствие трех провинций Декана, но на самом деле предупредить его о решениях, принятых обществом "Духов Вод". Передав депутации все необходимые инструкции, браматма снова обратился к собранию:

   - Братья, прежде чем расстаться, я должен исполнить еще одну грустную обязанность. Мы получили достоверное известие, могу сказать - доказательство, что среди нас есть изменник...

   - Назови его! Назови! - крикнули сразу сто голосов. - Мы хотим сейчас же совершить над ним правосудие!..

   Падиал побледнел, и смущение, овладевшее им, выдало бы его присутствующим, если бы все взоры не были с жадностью устремлены на верховного вождя в ожидании, что вот сейчас с губ его сорвется имя брата.

   - К счастью, он не принадлежит к классу "жемедаров", - продолжал браматма, - одновременно с известием об этом мы получили также и перечень всех его злодеяний. Это простой субедар, но лицо, которое знает его имя и имеет письменные доказательства его измены, соглашается выдать его не иначе, как за плату в целое озеро рупий (250.000 фр.). Несмотря на то, что Совет Семи имеет полное право распоряжаться, не давая отчета, всеми богатствами общества, мы все же сочли нужным спросить вашего мнения прежде, чем согласиться на выдачу такой большой суммы. Предложение это сделал нам один из агентов европейской полиции в Калькутте, которому случайно попалась записная книжка директора полиции; там он нашел имя изменника и число жертв, казненных по его доносу, - их выше тысячи пятисот человек!..

   Ропот гнева и ужаса пробежал по всему собранию. Со всех сторон поднялись многократные крики: "Мщение! Мщение! Смерть клятвопреступнику! Да погибнет он! Подвергнуть его трем пыткам: водой, железом и огнем!.."

   - Хорошо, - продолжал браматма, - через несколько минут мы узнаем имя негодяя, который решился изменить своим братьям, отечеству и богам...

   При этих словах Дислад-Хамед, чувствуя, что сейчас потеряет сознание, вынужден был прислониться к одной из колонн зала, позади которой и спрятался... Но тут же он понял, что малейшая неосторожность может привлечь к нему внимание всего собрания; сделав усилие над собой, он с необыкновенным присутствием духа принялся кричать вместе с другими: "Мщение, мщение!.." Затем, чтобы придать себе беспечный вид, сел на корточки, как и все присутствующие.

   Браматма продолжал:

   - Англичанин этот, который совершенно случайно вошел в сношение с одним из членов Верховного Совета, принадлежит к чинам личной охраны вице-короля и был послан в Беджапур по случаю приезда сюда сэра Лауренса, чтобы заранее увериться в состоянии умов здешнего населения и подготовить, если возможно, манифестацию галоу (караван-сарай для путешественников), где и ждет нас; нам достаточно привести его сюда, соблюдая необходимые предосторожности, и мы узнаем, кого должны наказать с примерной строгостью... Каково бы ни было общественное положение виновного и положение его семьи, он умрет после трех родов пыток, а тело его, лишенное погребения, будет брошено в джунгли на съедение нечистым животным!

   Слова эти, сказанные суровым голосом, произвели на присутствующих глубокое впечатление. Чтобы понять всю важность этого приговора, павшего на человека неизвестного, надо знать, что индусы смотрят на такой приговор, как на самое ужасное, что может постигнуть человека на земле, ввиду последствий его в будущей жизни. Религиозные верования их говорят, что для всякого существа, лишенного погребения, беспощадно закрываются после смерти врата сварги (неба); оно попадает в разряд вампиров и вынуждено в течение многих веков блуждать в пустынных местах и питаться мертвечиной. Отголосок этих индо-азиатских традиций проник и в Германию и Галлию, где в средние века лишение погребения сопровождало всякий приговор к смертной казни, - несмотря на то, что смысл этого наказания, имевший важное значение в древности, окончательно потерялся в христианском мире.

   Индусы и до сих пор верят, что результатом такого наказания является лишение после смерти человеческого образа, - и самый несчастный из них не задумается над тем, чтобы отказаться от богатства и счастливого существования, если оно связано с лишением погребальных церемоний и могилы.

   Дислад-Хамед чувствовал, что он погиб; охваченный невыразимым ужасом, он напрасно придумывал способ, как избежать ожидавшей его участи; ум, парализованный страхом, изобретал лишь самые безумные планы... Он думал сначала бежать, - но как пройти среди окружавшей толпы, не возбудив ничьего подозрения? Он находился у самого подножия эстрады, где заседал Совет Семи, почти касаясь крайнего из его членов, который с самого начала смотрел на него из-за маски с неприятным упорством, - так ему казалось, по крайней мере; предатель был слишком на виду и не мог надеяться, что ему удастся проскользнуть, не будучи замеченным, к единственной двери в глубине огромного зала, куда его провели с такими предосторожностями. Да если бы это и удалось ему, все же было безумием думать, будто ему позволят переступить за порог этой двери без пароля, известного только посвященным первой степени.

   Все эти мысли быстро промелькнули у него в голове, и он, несмотря на волнение, душившее его, спокойно отвернулся слегка в сторону, чтобы уклониться от упорного взгляда, который, казалось, был все время обращен на него. Вдруг он услышал легкий, едва уловимый шепот:

   - Ни жеста, ни слова, чтобы не возбудить подозрения, иначе ты погиб.

   Это предупреждение, предназначенное для успокоения несчастного, произвело совсем противоположное действие. Видя, что среди собрания есть лицо, - быть может, член Совета, все время пугавший его своим взглядом, - которое знало его тайну, падиал поддался такому страху, что, не думая об опасности, вскочил на ноги, собираясь бежать. Но чья-то рука моментально опустилась ему на плечо и принудила его сесть на корточки. Он не противился, ибо в ту же минуту у него с быстротою молнии мелькнула мысль о важности совета, преподанного ему таинственным голосом.

   Туземец, принудивший его сесть, принадлежал к числу факиров - фанатиков Индии, которым вековые предрассудки разрешают жить вне всяких религиозных и гражданских законов. Долгие годы поста, умерщвление плоти и благочестивые упражнения поставили их на такую ступень святости, что, какую бы человеческую слабость они ни проявили, она не налагает на них пятна. Они могут совершить даже преступление и не отвечают за него перед другими людьми, которые не имеют права выражать ни малейшего осуждения их поведению. Становится понятным после этого, почему брамины и раджи старались всеми силами, чтобы мысль эта укоренилась среди людей: они сделали этих факиров исполнителями своей воли, своих капризов, своей мести, заставляя их делать все, чего не могли или не смели делать сами из боязни потерять свой престиж. Они всегда держали у себя на жалованьи несколько факиров, слепо повиновавшихся им, как французские сеньоры и мелкие принцы средних веков держали при себе "bravi" и "condottieri". Но так как в Индии ко всему и всегда примешивается таинственное, то факиры практически изучали тайные науки и показывали перед народом самые необыкновенные фокусы, пользуясь силой магнетизма, доведенной до совершенства продолжительным упражнением в уединении.

   Кроме факиров, обязанных исполнять приговоры тайного трибунала Трех, каждый из Семи и браматма имели собственного, лично им служившего факира. Тот, вмешательство которого помешало падиалу совершить большую неосторожность, назывался Утами. Этот факир служил одному из Семи и по едва заметному знаку своего господина пришел так кстати на помощь негодяю, который едва сам не выдал себя мщению "Духов Вод".

   Какой же интерес заставлял это таинственное лицо откладывать месть правосудия? Мы увидим это из последующих событий.

   Объяснения эти мы считаем необходимыми ввиду того, что факир Утами и член Совета Семи, которому он служил, играют весьма важную роль в этой истории. Эпизод, едва не сделавшийся роковым для падиала, длился не более двух секунд, а потому среди общего волнения никто его не заметил.

   В ту минуту, когда браматма, исполняя желание присутствующих, называл четырех лиц, которые должны были отправиться в белатти-бенгалоу и принести англичанина в паланкине, Дислад-Хамед снова услышал таинственный голос, шептавший ему на ухо:

   - Спокойствие, падиал, я спасу тебя.

   Ночной сторож снова почувствовал невольное содрогание, но на этот раз сдержал себя. Он решил, что незнакомое ему лицо для того пришло ему на помощь, чтобы затем защитить его от неизбежной опасности, которая угрожает ему после сообщений англичанина. Вооружившись поэтому мужеством в надежде, что таинственный союзник будет подле него в критический момент, он продолжал слушать, не выказывая волновавших его чувств.

   - Сегодня вечером, - продолжал гость, - между одиннадцатью и двенадцатью у подножия Башни Мертвых ты узнаешь, чего я хочу от тебя.

   Голос этот, как ни странно, исходил, казалось, не из человеческой гортани... Он был глух и доносился откуда-то издалека, как пение, которое на уединенных песчаных берегах доносится к вам откуда-то ветром, или как звуки, которые поднимаются из долины в сумерки и происхождения которых слух ваш не может понять.

   Заинтригованный в высшей степени необыкновенным случаем, падиал бросил быстрый взгляд кругом... Член Совета Семи, упорный взгляд которого произвел на него в самом начале такое неприятное впечатление, говорил с браматмой на каком-то непонятном ему языке; падиал заключил из этого, что, вероятно, не это лицо обратилось к нему только что со странными словами... Каково же было его удивление, когда он обернулся в другую сторону и увидел, что сосед его, факир Утами, куда-то исчез.

   По окончании официальных сообщений и в ожидании прибытия англичанина все присутствующие разделились на группы и каждый по-своему объяснял случившееся; присмотревшись к ним внимательно, падиал убедился, что факира нет между ними. Очевидно, Утами вышел из зала. Дислад-Хамед был так взволнован, что не заметил, как факир по знаку, данному членом Совета, осторожно проскользнул к выходу незадолго до ухода четырех послов, которым поручено было доставить англичанина, потребовавшего такую дорогую цену за свой донос.

   Увидя, что факир Утами вдруг исчез куда-то, предатель с ужасом пришел к тому заключению, что факир посмеялся над ним и, пробудив в душе его искру надежды, был настолько жесток, что предоставил его собственной судьбе.

   Размышления эти, смутно толпившиеся у него в голове, довели его волнение до крайней степени... В эту минуту снова, как отдаленное эхо, послышался тот же странный, глухой голос:

   - Не бойся ничего, - говорил он, - ты спасен! До вечера... Не вздумай только уклоняться от свидания, которое я тебе назначаю: мщение мое будет ужасно!

   Не успел голос договорить этих слов, как четыре посла, отправленные браматмой, опрометью вбежали в зал, причем один из них держал в руке окровавленный кинжал; все четверо находились в невероятном возбуждении. Тревога охватила всех присутствующих, но никто не осмеливался говорить раньше верховного вождя:

   - Что с вами?.. Что случилось?.. Где англичанин? - поспешил спросить браматма.

   - В ту минуту, когда мы подошли к белатти-бенгалоу, - начал начальник маленького отряда, - мы услышали громкий крик... Мы бросились вперед и вошли в комнату, занятую англичанином, в ту минуту, когда какой-то человек выпрыгнул из окна и скрылся среди соседних развалин. Мы подошли к англичанину: кровь его текла ручьем из раны в сердце; он был мертв. Мы вынули кинжал из раны, и каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем кинжал правосудия "Духов Вод".

   - Ты говоришь правду? - спросил браматма.

   - Вот он.

   Верховный вождь осмотрел оружие, на одной стороне которого оказались вырезанными следующие священные слова: "Во имя славного, могущественного и справедливого", а на другой - кабалистический знак тайного трибунала.

   Это был действительно кинжал правосудия "Духов Вод".

   Браматма тотчас же понял, что здесь была какая-то тайна, которую не следует разъяснять при всем собрании, не рискуя затронуть достоинство Совета Семи в лице одного из членов его, по крайней мере, а потому с необыкновенным присутствием духа воскликнул, увидя кинжал:

   - Братья! Трибунал Трех произнес свой приговор. Нам ничего не остается больше, как преклониться перед неопровержимым доказательством невинности нашего брата, несправедливо обвиненного английским шпионом. К счастью, англичанин получил наказание за свои преступления раньше, чем мы по его наущению совершили непоправимую несправедливость. Воздадим же должное предусмотрительности Трех и возблагодарим Шиву, давшего им свою бессмертную мудрость.

   Глубокое молчание царило среди присутствующих; уважение, к которому примешивался ужас, внушаемый этим знаменитым трибуналом, члены которого были неизвестны даже браматме, было таково, что самое ничтожное одобрение считалось уже как бы посягательством на достоинство и беспристрастие его решений.

   Мы говорили уже, что тайный трибунал выбирался из Совета Семи, но выборы эти происходили таким образом, что не только браматма, но даже Совет, взятый во всем своем составе, не знал, из кого он состоял. Трибунал действовал постоянно, но каждый месяц один из его членов, раньше других выбранный, заменялся по жребию новым; ежемесячная сессия, таким образом, никогда не бывала в одном и том же составе. Понятно после этого, что при постоянной перемене членов и абсолютной тайне, хранимой под страхом смертной казни как выходящими из состава членами, так и вновь избранными, никто положительно не мог проникнуть в тайну этой организации.

   Объяснение браматмы было принято всем собранием с благоговейным почтением, и никому не пришло даже в голову сомневаться в нем. Что касается падиала, то парализованный странностью целого ряда событий, которых он не понимал и которые спасли ему жизнь, он ждал с нетерпением конца собрания, чтобы без помехи предаться душившей его радости. В первый момент он понял только одно: враг его умер и не в состоянии донести на него; равнодушный ко всему, что происходило кругом него, он не видел, как факир Утами занял свое место во время волнения, произведенного известием о смерти английского полицейского, не заметил также и знака, которым тот обменялся с членом Совета Семи, игравшим, очевидно, первую роль во всем этом таинственном происшествии.

   Успокоившись до некоторой степени во время речи браматмы, он увидел вдруг факира, который стоял у колонны неподвижно, как сфинкс, устремив созерцательный взор вперед и машинально перебирая четки из янтаря и красного дерева. Он едва не вскрикнул от удивления, но, к счастью, сдержал себя; удивление его еще увеличилось, когда он увидел, как этот странный человек поднял на него взор и медленно поднес к губам палец, как бы призывая его к осторожности.

   Это движение в связи со всем, что падиал перед этим видел и слышал, сразу объяснило ему, чья рука нанесла удар "кинжалом правосудия". Но в то время, как общее положение его дела выяснялось, мысли его все больше и больше путались. После бесчисленных случаев измены, в которых он был виноват перед обществом "Духов Вод", он никак не мог убедить себя в том, что один из членов этого общества не остановился перед преступлением, чтобы спасти его. Даже браматма, торжественно обещавший примерное наказание изменнику, примкнул в самую последнюю минуту к его неизвестным защитникам.

   Все было до того таинственно и непонятно в этом приключении, что Дислад-Хамед почувствовал, как странный ужас снова охватывает его, и он спрашивал себя, чего, собственно, хотят от него эти люди, которые ни перед чем не останавливались, чтобы избавить его от участи, сто раз уже им заслуженной.

   Охваченный беспокойством, которое усиливалось еще невозможностью дать себе логическое объяснение всему, что случилось с ним в эту памятную ночь, падиал положительно не видел и не слышал того, что происходило кругом. Из этого состояния его привели в себя крики восторга, которыми собрание приветствовало слова браматмы, приглашавшего всех через двадцать дней для нового совещания. После этого все стали расходиться, поклявшись в том, что посвятят жизнь и имущество свое защите священной земли Индии.

   - Идите, - сказал браматма жемедарам в знак прощального приветствия, - идите и несите священный огонь в провинции, и пусть ни один человек, который в силах держать в руках оружие, не отсутствует в тот великий день, когда мы призовем его!

   - Вперед за отечество и веру! Смерть англичанам! - отвечали ему.

   Два человека, проводившие сюда падиала, уже находились подле него, чтобы вести его обратно.

   - Да поможет тебе Шива, брат Хамед, - сказал ему верховный вождь. - Будь перед восходом солнца на пути к Малабарскому берегу. Передай принцу результат нашего совещания, а также расскажи о великих предстоящих событиях и в особенности посоветуй ему быть осторожным. Все погибнет, если англичане схватят его... Салам! Да удалят добрые духи все препятствия с твоего пути!

   Это краткое напутствие и тон, которым оно было произнесено, повергли падиала в такое удивление, что он еле-еле пролепетал несколько слов о своей преданности... Машинально последовал он за своими проводниками, мучимый самыми противоречивыми предположениями: неужели браматма ничего не знал и его внезапное вмешательство явилось только следствием того, что он увидел кинжал правосудия, который открыл ему участие тайного трибунала в этом таинственном деле?..

   Не в первый раз уже это ужасное судилище, перед которым все преклонялось, действовало против своего фиктивного вождя; последний всегда подчинялся, как дож Венеции подчинялся когда-то Совету Десяти; но ему никогда не приходилось объяснять перед всем собранием этого противоречия между волей Совета и волей браматмы.

   Нужна была весьма важная причина, значение которой выяснилось только в последнюю минуту, чтобы Совет решился поступить таким образом, тем более что браматма не в первый уже раз вел переговоры с английским полицейским по распоряжению тайного трибунала. Было также вполне очевидно, что по крайней мере один из членов этого трибунала знал имя изменника, за открытие которого так дорого должен был заплатить Верховный Совет. Но удивительнее всего было то, что один из членов Совета, а быть может, и весь тайный трибунал не только спас изменника от заслуженного им наказания, но подтвердил через браматму миссию, которую решено было ему поручить в тот момент, когда недостойное поведение его не было еще известно.

   Дислад-Хамед прекрасно понимал, что целый ряд таких непонятных поступков не был игрою случая; он слишком хорошо знал утонченный способ, которым "Духи Вод" подготовляли иногда свою месть, а потому не мог быть спокоен, пока находился в их власти.

   Колеблясь весь вечер между страхом и надеждой и не допуская даже мысли, что ему могли вернуть свободу, негодяй ждал каждую минуту, что под ногами его разверзнется зияющая пропасть, ибо измена - такое преступление, которого тайное общество никогда не прощало ввиду того, что она подвергала опасности каждого из его членов... Он старался, однако, сдержаться, и хотя едва не пожертвовал своею жизнью, у него все еще оставался слабый проблеск надежды.

   В то время как проводники вели его через огромный зал, опустевший как бы по мановению волшебного жезла, они приблизились больше, чем следовало, к одному из окон. И хотя они тотчас же схватили падиала за руку и оттащили его назад, он все же успел взглянуть туда. Этого было ему достаточно, чтобы увидеть Башню Мертвых, черный силуэт которой виднелся в нескольких шагах оттуда. Развалины Беджапура так хорошо были ему знакомы, что он сразу сориентировался и не мог удержаться, чтобы не прошептать с удивлением:

   - Дворец Омра!

   Итак, свет и тени, замеченные им с гопарама пагоды, двигавшейся взад и вперед в верхних этажах древнего здания, - а следовательно, и вековая легенда о призраках предков, посещающих дворец, - объяснялись самым естественным образом!.. Духи Вод нашли способ управлять гранитными подъемными мостами, которые закрывали разные этажи, и с незапамятных времен устраивали там свои торжественные заседания.

   Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, они не трогали тех частей дворца, которые оставались доступными после смерти последнего властителя династии Омра и состояли из первого и второго этажей, роскошно меблированных англичанами на случай приезда сюда их губернаторов. Это было тем легче исполнить, что в каждом этаже, как мы уже объясняли, имелся на одной из сторон семиугольника отдельный и совершенно независимый от других вход.

   Падиалу некогда, впрочем, было предаваться размышлениям по случаю неожиданного открытия; он подошел уже к двери, за которую не имел права переступить с лицом, не покрытым маской. Проводники надели ее ему на голову и, удостоверившись в том, что он ничего не видит, схватили его за руки и предложили идти одним шагом с ними.

   За дверью все произошло так же, как раньше: падиал вошел в паланкин, а через несколько минут вышел из него и снова вынужден был принять руки своих проводников, которые после целого ряда изворотов, бесполезных на этот раз, вернули ему свободу возле большой пагоды Беджапура, откуда все трое ушли два часа тому назад. В ту же минуту сын Дислад-Хамеда возвестил селению, что было пять часов утра, и объявил жителям, что они спокойно могут продолжать свой сон, не опасаясь, чтобы кто-нибудь нарушил его.

   Служба ночного сторожа кончилась; минут через тридцать должно было взойти солнце.

   Во время перехода, который на обратном пути совершили с необыкновенной быстротой, сердце Дислад-Хамеда билось так сильно, что у него несколько раз захватывало дыхание и он едва не упал в обморок. В течение двух часов он вынес столько тревог и душевных пыток, сколько может доставить человеку ощущение, что жизнь его висит на волоске, готовом оборваться каждую минуту.

   Он не считал себя спасенным, даже когда проводники сняли с него непроницаемый капюшон; до этой минуты он чувствовал, что надежды его растут параллельно с его страхами, но затем, не будучи в состоянии поверить своему освобождению, он решил, что его проводникам поручено заколоть его кинжалом, а тело бросить в один из многочисленных колодцев, которые находились среди развалин и служили жителям во времена славы Беджапура.

   Сняв с него капюшон, один из проводников поспешно шепнул на ухо слышанные им еще раньше слова:

   - Сегодня вечером у Башни Мертвых... Горе тебе, если ты не явишься!

   Свободный, наконец, падиал оглянулся кругом... Трудно представить себе темноту ночей Индии в последний час перед рассветом; падиал поэтому еле различал белые силуэты двух незнакомых ему проводников, бесшумно исчезавших в тени апельсиновой рощи. Впереди него высилась черная масса древней пагоды Шивы... Он узнал, где находится: проводники привели прямо к его жилью.

   Только теперь почувствовал он себя спасенным!.. Реакция была так сильна, что он не в состоянии был ее вынести; кровь прилила ему к голове, что-то черное спустилось ему на глаза, ноги подкосились... Он упал у подошвы индийского фикуса, под тенью которого часто сидел во время дневного зноя, - и остался без движения.

   Он потерял сознание.

  

   После ухода жемедаров, или посвященных первой степени общества "Духов Вод", в большом зале дворца Омра остались только семь замаскированных людей и с ними браматма.

   Никогда еще тайное общество, как мы уже заметили, не устраивалось на таких странных началах. Основанное семь или восемь веков тому назад, во время нашествия мусульман, с целью противиться ему и защищать индусов от пришельцев, оно внушило ужас могольским князьям, разделившим между собой всю страну, и сократило донельзя их безграничный деспотизм.

   Никогда факиры, которых это общество воспитывало для исполнения своих решений, не отказывались от данных им поручений. Вооруженные "кинжалом правосудия", они убивали осужденных набобов в то время, когда те сидели на тронах, окруженные своей стражей, а затем улыбались среди самых ужасных пыток, которые не могли вырвать у них ни одного слова признания.

   В самом начале раджи составили союз с целью уничтожить это могущественное общество; но они натолкнулись на удивительно стройную организацию, - и все усилия их привели лишь к тому, что против них самих были приняты весьма решительные меры. Нужно знать все искусство восточных народов, всегда готовых ко всевозможным интригам и заговорам, чтобы придумать такое учреждение.

   Общество это имело начальника, браматму, известного всем, действующего при дневном свете и грозящего раджам даже в собственных дворцах их, - а между тем ни один из князей не смел наложить на него своей руки. Он находился под покровительством трибунала Трех, приговоры которого наводили на всех ужас, ибо не было такой власти в мире, которая могла бы помешать их исполнению.

   Комитет Трех управлял самим обществом и администрацией одной из пяти провинций. Второе место после него занимал Совет Четырех, заведующий администрацией других провинций.

   Затем следовали жемедары, или посвященные первой степени, субедары, или посвященные второй степени, - и, наконец, серкары, простые члены-единомышленники. Все это были индусы немусульмане, которые, начиная уже с шестнадцати лет, спешили получить листок лотоса в знак присоединения их к обществу.

   Такова была по своему составу эта удивительная организация, которую никто из правителей, даже англичане, не мог никогда уничтожить. Последняя попытка относится к великому восстанию сипаев, и исторически несомненен тот факт, что сэр Джон Лауренс, который был губернатором во время этого восстания, поплатился жизнью за такую попытку. Мрачные события, которые вызвали и подготовили это памятное убийство, привели Англию в страшное уныние и принудили ее покончить с гнусной политикой репрессий, о которых мы теперь рассказываем.

   Чтобы уничтожить это общество, которое состояло из всей побежденной нации и представляло настоящее национальное правительство бок о бок с правительством победителей, мусульманские набобы первое время поражали видимого вождя, и многие браматмы поплатились жизнью за смелое предупреждение и угрозы. Но князья эти скоро вынуждены были прекратить попытки такого рода, ибо за всякого казненного браматму Комитет Трех немедленно приговаривал к смерти раджу, отдавшего приказание о смертной казни, и всю семью его, - и в течение последующих за приговором девяти дней кинжал правосудия совершал свое дело...

   Тогда набобы пытались уничтожить таинственный трибунал, но все попытки их разбились о чудесную организацию.

   Добраться до Комитета Трех не было никакой возможности, ибо не только сам браматма не знал их, но даже великий Совет Семи, состоящий из Трех и Четырех сам не знал, кто были три члена Верховного Совета. Каждый месяц все трое бросали жребий, кто из четырех должен занять место в тайном трибунале, а выходящий член трибунала заменял собой управлявшего перед этим провинцией. Выборы делались за месяц вперед, чтобы дать обоим членам время подготовиться к перемене своих занятий. Три, как и Семь, заседали всегда в масках на всех торжественных собраниях, вне которых они не имели никаких между собою сношений, а потому никакие доносы не были возможны при подобной организации.

   Каждый администратор находился под непосредственным началом Трех и все распоряжения получал от них. Браматма был, так сказать, конституционный монарх, лишенный самодержавной власти; он исполнял роль посредника между тайным Комитетом Трех и членами всех трех категорий: посвященными двух первых степеней и единомышленниками. Он также передавал царствующим государям и их сановникам три предостережения, предшествующие окончательному приговору.

   После целого ряда попыток, кончавшихся смертью их виновников, набобы, видя, что не в состоянии уничтожить этого общества, решили мало-помалу подчиниться предупреждениям, которые они получали от браматмы, передававшего их с большой предосторожностью: в один прекрасный вечер они находили запечатанное письмо с гербом общества - кинжал правосудия - в своем кабинете или же получали его под видом петиции от какого-нибудь нищего. Престиж их, таким образом, не падал в глазах их подданных, и они могли повиноваться, никому не внушая мысли, что делают это из страха.

   Не может быть никакого сомнения, что кротость, с какою мусульманские князья управляли своими подданными индусами, была следствием всего вышесказанного. Общество "Духов Вод" до сих пор еще представляет собою единственную силу, внушающую страх и обуздывающую лихоимство английских чиновников, губернаторов и вице-короля.

   Три члена тайного трибунала никогда не расставались. В каждой провинции они имели свою собственную резиденцию вроде Беджапура, куда допускались по заранее условленному паролю только посвященные первой степени, и где в известную эпоху и только раз в год назначались общие собрания членов общества.

   Что касается их частного жилья, то оно представляло собой роскошный дворец, где в течение столетий собирались все художественные чудеса Индии, Китая и Японии, а также добровольные приношения местного населения. Сокровища их, состоящие из слитков золота и серебра и драгоценных камней, достигали, вероятно, баснословной цифры, но никто не знал общей их суммы. Место, где находился этот дворец, бы