Зарин Андрей Ефимович - В поисках убийцы

есть? Ах да! Если хочешь, я тебе сейчас зажарю малороссийскую колбасу, а пока дам водки и закусить что-нибудь. Кофе у меня заварен.

   - Отлично! - входя в комнаты и, по обычаю, потирая руки, сказал Патмосов. - Выпьем и закусим. Я изрядно проголодался.

   Катя вприпрыжку побежала на кухню, а Патмосов надел домашние туфли, сбросил пиджак, заменил его обычной тужуркой, сел к своему бюро и занялся работой.

   - Иди, папа! - крикнула Катя из столовой.

   - Сейчас! Ну, скажи, что твой Сенечка делает?

   - А он сейчас будет, - вспыхивая, ответила Катя. - Он говорит, что я могу соскучиться в одиночестве, и каждый день приходит. А какие он мне подарки из Москвы привез!

   - Знаю, знаю. Так сейчас придет? А ты вот что, милая: подойди к телефону, позвони в сыскное и вызови ко мне Чухарева; пусть он сейчас заезжает.

   Катя тотчас отправилась в кабинет, а Патмосов налил рюмку водки, посмотрел на свет, выпил, крякнул и стал есть ветчину.

   Зазвенел звонок, и скоро в столовую вошел Пафнутьев.

   - Борис Романович, ты и не известил о приезде! - воскликнул он, подходя к Патмосову,

   Тот встал и дружески поцеловался с гостем.

   - Зачем извещать? Чай, не персона и не расслабленный. Вышел с вокзала, сел в трамвай, вот и дома. Ну, расскажи мне все новости. Семечкин рад?

   Пафнутьев, махнув рукою, ответил:

   - И рад, и не рад! Этот мерзавец совершенно искалечил Коровину, обратив ее в какую-то идиотку, и теперь ее лечат.

   - Ну, и что же?

   - Обещают вылечить. Вчера видал Семечкина, он сам не свой. Доктора говорят, что к ней вернется сознание.

   - Ну, дай Бог, дай Бог! Было бы жалко, если бы наше дело не увенчалось полным успехом.

   - Тут увенчалось, а дело осталось делом: кто - убитая и кто - убийца?

   Патмосов тихо засмеялся.

   - Нашел! Будь покоен! Так обделал все дело, что лучше и не надо.

   - Нашел?

   - Ну да! Чего удивляешься?

   Катя внесла на шипящей сковородке поджаренные колбаски.

   - Вот съедим да выпьем, потом кофе, а там придет Чухарев, и я все доподлинно расскажу, - заявил Патмосов.

   - Удивительно! И это ты в одну неделю обделал?

   - Чего же тут долго возиться, когда я все дороги знал? Дело вовсе не трудное; нужно только уметь смотреть и понимать. Ну, за твои будущие успехи! - поднимая рюмку и чокаясь с Пафнутьевым, сказал Патмосов.

   В это время раздался звонок, и в комнату вкатился маленький рыжий Чухарев, по дороге поправляя воротничок и манжеты.

   - Здравствуйте, дорогой Борис Романович! Приехали? С новостями поздравить можно?

   - Здравствуй, здравствуй, Петр Кондратьевич! Ну, садись! Я тебе сюрприз приготовил, - смеясь, сказал Патмосов. - Катя, подавай кофе. Может, закусить чего хочешь?

   - Нет, спасибо! Я позавтракал. В "Плевне" завтракали.

   - Обычно, по-вашему. Ну, расскажи пока, что у вас там?

   - Да что? Канитель одна! - Чухарев махнул рукою. - Градоначальник снова говорил нашему начальнику, а начальник - помощнику, помощник на меня набросился, а я что? Я вам верю, Борис Романович...

   - И хорошо делаешь! Ну, теперь, братцы, слушайте. Ты, Катя, тоже можешь оставаться. Я здесь расскажу.

   - Неужели нашли? - и Чухарев даже приподнялся на стуле.

   - А то как же! Чего же ради я ездил? - усмехнулся Патмосов. - Про Коровину ты знаешь?

   - Как же! Семен Сергеевич мне все рассказал.

   - Ну, так это - одна история, а наше дело с тобой другое. - Патмосов помолчал, потом закурил папиросу и начал: - Как я обещал тебе, Петр Кондратьевич, что дело это твое будет, так оно твоим и будет; постарайся только за него побольше сорвать.

   Чухарев просиял.

   - Помилуйте, Борис Романович! Если я открою это дело, непременно отличие будет.

   - Ну, так вот и старайся! - Патмосов пыхнул папиросой. - Когда я был у вас на осмотре, то прежде всего, если ты помнишь, я нашел два волоса - черные и длинные.

   - Как же! - сказал Чухарев. - Я удивлялся, что мы просмотрели.

   - Ну, вот! А ведь Коровина-то, по описанию, русая?

   - Совсем светлые волосы с золотым отливом, - сказал Пафнутьев.

   - С золотым отливом, а тут черные. Значит, могут быть два объяснения: первое - что убийцей была женщина с черными волосами, а второе - что убита была женщина с черными волосами. Следовательно: или убита не Коровина, или убийцей является не тот Кругликов, которого обвиняют в преступлении (теперь мы знаем, что это - Чемизов), а какая-то женщина с черными волосами. Словом, - засмеялся Патмосов, - ищи женщину! Хорошо!... Затем когда я осмотрел коробку, то увидел сразу, что она нездешней работы; тут таких коробок не делают. Здесь делают ящики на Охте, делают лубяные короба, а таких картонок, как та, где была голова, у нас нет. Их выделывают в Варшаве и в Лодзи. Я несколько раз выписывал оттуда разные вещи, и всегда в таких же самых коробках, как та. Это - второе. Я запомнил. А третье: если ты вспомнишь, то этот багаж был послан по адресу Станислава Личинского, в Вильну, на Немецкую улицу. Что надо делать? А надо ехать к этому Станиславу Личинскому и говорить с ним.

   - Мы к нему запрос посылали и показания брали, - сказал Чухарев.

   - Запрос, показания... Что же он мог сказать? "Черт их знает, откуда пришла посылка", - вот и все. Я решил, что надо его расспросить, и тогда, может быть, найдутся какие-нибудь следы. Ясное дело, что если посылают посылку к нему, то посылает ее непременно кто-нибудь знающий его. Фамилии и адреса так себе из головы не выдумаешь. Понял?

   - Так-то оно так, хотя можно и прямо из головы. Вот я пошлю: Парголовская улица, семьдесят два, Кувыркову. Она и пойдет.

   - Положим, это можно, - согласился Патмосов, - но для этого много ума надо. Обыкновенно попадается чья-нибудь знакомая фамилия с адресом, и туда гонят. Может быть, даже есть расчет правдоподобности, вероятности. Шут их знает, но обычно дело ведется так. Хорошо! Поехал я к Личинскому. Веселый парень, любит поесть, любит выпить... Ну, и я - не дурак. Один раз он меня угостил, другой раз - я его, сказал, что хочу магазин открывать. Он и разговорился. Торгует он всяким хламом: за девяносто четыре копейки сто двадцать вещей посылает. Ну, а хлам этот получает главным образом от Плинтуса. Зовут последнего Генрихом Брониславовичем, и живет он в Лодзи, причем торгует главным образом костюмами и разной галантереей. Он, значит, посылает все Личинскому, а Личинский уже публику обдувает. Спрашиваю последнего, у кого он еще товар покупает? Почти ни у кого: Плинтус - самый главный. "Что за Плинтус?" Слово за слово: веселый господин, хорошо бы с ним дела делать, только жена у него бедовая: влюблена в него, как кошка, ко всем ревнует и во всякое дело нос сует. Стал я дальше расспрашивать. Тут пан Личинский мне одну историю рассказал, другую историю, а потом говорит: "Какая она, то есть жена этого самого Плинтуса, такая-сякая. Была у них красивая кассирша, Берта Эдуардовна Шварцман, так она ее со света сжила". - "Как, - говорю, - сжила?" - "А так, увезла ее и рассчитала. Так, - говорит, - и пропала. А Плинтус после того два месяца нос повесив ходил". Ну вот, я это на ус себе намотал и прямо в Лодзь, а там к Плинтусу. Пришел в магазин и говорю: "Подайте мне Берту Эдуардовну Шварцман". Тут сейчас его жена - она рыжая - и спрашивает: "Зачем вам эту самую Берту?" - "Я, - говорю, - ее родственник, за ней приехал". Плинтус руками развел. "Как, - говорит, - уехала она с моей Стефанией, так и пропала". - "Как это, - говорю, - пропала? Вы, сударыня, с ней уехали?" - спрашиваю Плинтусиху. "С ней, - отвечает. - А по дороге она рассорилась со мной и прочь уехала". - "А где это? А когда это было? А почему? А где ее вещи?" Эта самая Стефания смутилась и к себе за конторку спряталась. Ну, я ушел к себе, а в гостинице управляющий - большой болтун. То, се, тары-бары, хороший табачок, я его посадил за стол и давай расспрашивать. Ну, тут узнал я всю подноготную Плинтусов. Генрих-то Брониславович - мужчина красивый, лет под сорок, ухаживать охотник, а жена его, можно сказать, - кошка драная: острый нос, глаза навыкате и ревнива. Управляющий рассказал мне столько сцен, что со смеха помрешь. А эта Берта Шварцман у них кассиршей была, высокая, статная, красивая брюнетка. Плинтус с ней и сошелся. Весь город об этом знал. Стефания металась и не знала, как от нее отделаться, а потом поехали они вместе товар и покупать, и продавать, сперва в Варшаву, потом в Петербург. Стефания уехала с Бертою, а вернулась одна. Вот тебе и вся история.

   - Что же вы думаете? - спросил Чухарев.

   - Да нечего тут и думать. Возьми отпуск, поезжай в Лодзь, найди этих Плинтусов, подойди к Стефании и скажи: "Я вас арестую за убийство Берты Шварцман". Вот и все!

   - Неужели? - Чухарев вскочил. - Борис Романович, да ведь это - такое счастье, да ведь если это так, то какая же мне награда? А слава-то какая!

   - Так, так, милый человек, будь покоен! Я уж тебе без обмана.

   Чухарев подбежал к Патмосову и горячо стал встряхивать его руку.

   - Я уж не знаю, как и благодарить вас.

   - А никак, - смеясь, ответил Патмосов. - Сделай дело - ладно, а мне твоя помощь когда-нибудь еще нужна будет.

   - Да и я, и дочь моя жизнь за вас положим, вот что! - воскликнул Чухарев. - Можно мне идти, Борис Романович?

   - Иди, иди!

   Патмосов засмеялся. Чухарев стремглав удалился.

   - Осчастливил человека, - сказал Пафнутьев.

   - Надо. Все время держат в черном теле, а он - человек с мозгами.

   - Смотрю я на тебя, Борис Романович, и диву даюсь. Куда мне! Ввек не дойти до такой тонкости.

   - Ну, ну, присматривайся да учись понемногу, а если дело нравится и есть к нему охота, так все, братец, будет. В конце концов, все эти дела немудреные. Во всю свою жизнь ни разу я не видал, чтобы преступник мог скрыть свое преступление. Всегда какая-нибудь мелочь, пустяк - и он открыт. Да понятно. Разве можно человеку, какой он ни будь умница, хоть семи пядей во лбу, обдумать все случайности? Сообразил он их тысячу и приготовился к ним, а вдруг ему тысяча первая, и все насмарку! Он растерялся и след оставил. Ну, дело кончено! Отдохну я немного, а потом займемся другими делами.

   Патмосов встал, поцеловал дочь и пошел в свой кабинет, говоря:

   - Обед к четырем часам сделай, а тогда и меня разбудишь. Пока что гуляйте, ребята. Ты, Сенечка, узнай про Семечкина: как и что?

   - Он у меня в семь часов будет; хочешь, я его к тебе приведу?

   - Нет, сегодня не надо. Сам с собою побыть хочу. Ну, всего доброго! Покалякайте тут! - и Патмосов скрылся в своем кабинете.

  

  

   Доктор обнадеживал Семечкина. Коровина уже узнавала последнего и охотно беседовала с ним. Она полнела, румянец вернулся на ее щеки, в глазах было осмысленное выражение, и только иногда, временами, она забывалась и называла себя Подберезиной. Порою она вдруг вспоминала Кругликова и тогда бледнела, откидывалась к спинке кресла и погружалась в какое-то оцепенение. Семечкин испуганно бежал тогда к доктору, тот приходил, погружал ее в транс и грозно кричал на Коровину:

   - Вы меня слышите?

   - Слышу, - слабо отвечала она.

   - Вы должны забыть этого Кругликова. Его уже нет, его не было. Поняли?

   - Поняла.

   - Что вы должны?

   - Забыть Кругликова; его нет, его не было.

   - Проснитесь!

   Коровина просыпалась; растерянно смотрела на Семечкина и говорила:

   - О чем это вы рассказывали?

   Егор Егорович, как будто ничего не случилось, продолжал свой рассказ.

   Иногда с разрешения доктора он возил Коровину по окрестностям Петербурга. Они побывали и в Петергофе, и в Царском Селе, и Настасья Петровна радовалась, смотря на окружающую красоту и вдыхая теплый весенний воздух.

   - Ах, Егор Егорович! - говорила она. - Не пойму, что со мной было, но сейчас я словно начинаю жить новою жизнью.

   - Настасья Петровна! - взволнованно восклицал Семечкин. - Мы и начнем новую жизнь, ежели вы посмотрите на меня своими добрыми глазами и поверите в мою любовь.

   - Любовь? Я люблю вас, Егор Егорович, но все мне как-то странно; кажется мне, что я словно прожила какую-то долгую-долгую жизнь и стала старой-старой.

   - Эх, бросьте! Какая же вы старая? Красавица вы, Настасья Петровна.

   - Да? - спрашивала Коровина и веселела.

   - А то как же? Теперь вы еще на двадцать пять лет помолодеете. Вот доктор сказывает, что надо вам за границу ехать. Поженимся и сейчас поедем, хоть к черным арапам, куда прикажете. Будем мы с вами счастливы, потому люблю я вас, - Семечкин ударял себя в грудь кулаком. - Только поверьте мне!

   - Верю, верю, Егор Егорович, - и молодая женщина крепко опиралась на его руку.

   Доктор все веселее смотрел на свою пациентку и наконец сказал Семечкину:

   - Берите теперь Настасью Петровну, и дай Бог вам совет да любовь, как говорят обычно.

   - Благодетель вы! - пробормотал Егор Егорович, пожимая его руки.

   В тот же день Коровина переехала в роскошный номер "Европейской" гостиницы, и Семечкин каждый день с утра до позднего вечера проводил у нее.

   Радостный, сияющий он приехал к Патмосову и стал обнимать его.

   - Борис Романович! Такое мое счастье, что и рассказать вам не могу! Я просил вас найти этого мерзавца, убийцу, хотел его в кандалы заковать, а вы ее нашли, счастье мое вернули. Как мне и благодарить вас, уж я и не придумаю.

   - Как? - усмехнулся Патмосов. - Уговор у нас был: три тысячи.

   - Что значит три тысячи!... Три тысячи, были назначены, чтобы убийцу подлого найти, а вы мне мою Настеньку вернули. Борис Романович, я вам пять дам. Уж вы меня извините, я бы и больше. Скажете - дам больше.

   - Зачем мне больше? Спасибо и на этом.

   Семечкин вынул чековую книжку, радостно подписал чек и, подавая его талантливому сыщику, сказал:

   - А еще милости прошу. Мы теперь с Настасьей Петровной уедем, но в августе непременно вернемся; так не откажите на нашей свадьбе попировать.

   Патмосов рассмеялся.

   - Прохоров звал на свадьбу - раз; вы меня зовете - два. Нужно еще третью.

   - А Семен Сергеевич, - воскликнул Семечкин, - с вашей Екатериной Борисовной! Вот и три!

   - И то! Значит, все свадьбы и справим. То-то кутеж будет!...

   Семечкин горячо обнял Бориса Романовича.

   На другой день он снова приехал к Патмосовым вместе с Настасьей Петровной и привез Кате футляр с драгоценным ожерельем.

   - Это вам, Екатерина Борисовна, от моей Настасьи Петровны на памятку.

   - Спасибо, - вспыхнула Катя.

   Настасья Петровна посмотрела на нее с ласковой улыбкой и затем спросила:

   - Вы, значит, одна у батюшки?

   - Одна как перст, - сказал Патмосов. - А теперь ее у меня мой злодей отнимает.

   - Так что же, - сказала Катя, - все равно ты с нами будешь. Мы с тобой ни на минуту не расстанемся.

   - Знаем, знаем, - ответил Патмосов. - А все-таки была ты у меня в покорности, а теперь под чужую руку переходишь. Вроде как бы изменяешь подданство, - пошутил он.

   - На то и женщина! Вот и Настасья Петровна в подданство ко мне переходит, - и Семечкин, взяв руку Настасьи Петровны, горячо поцеловал ее.

   - И хорошо, - сказал Патмосов, - а чтобы он не очень утеснял вас, вы ему приданое в тридцать тысяч.

   Коровина густо покраснела.

   - Было оно! - тихо сказала она.

   Семечкин с укором взглянул на Патмосова. А тот смеялся:

   - Оно и есть! Не угодно ли? - он вышел в свой кабинетик и. вернулся с пачкой денег. - Извольте сосчитать. Все тридцать тысяч!

   Семечкин разинул рот, Коровина отшатнулась.

   - Откуда это?

   - Отобрал у Кругликова, по-нашему - Чемизова.

   - Ну и кудесник! - воскликнул Семечкин, приходя в себя. - Настя, бери!... Твои деньги. Борис Романович вроде доброго духа.

   - Как благодарить вас? - сказала Коровина.

   - На ее свадьбе плясать, - ответил Патмосов, кивая головой в сторону дочери.

   - Нет! - сказал Семечкин. - Должна ты дать ему десять процентов. Считай три тысячи.

   Коровина передала Патмосову деньги.

   Семечкин уложил остальные пачки по карманам.

   - Ну, теперь - все! - сказал он. - Надо и в дорогу собираться. Может быть, приедете нас проводить вечером на Николаевский вокзал? Хотим в Саратов поехать, а оттуда либо в Крым, либо на Кавказ.

   - Непременно приедем втроем: я, Катя и Семен, - пообещал Патмосов.

  

  

   Начальник сыскной полиции сидел в кабинете, занимаясь очередными делами. Вскоре к нему вошел помощник и сказал:

   - Чухарев не в своем уме: говорит, что нашел убийцу Коровиной.

   - Ну? Зовите его сюда!

   Помощник через минуту вернулся с Чухаревым. Тот краснел, одергивал себе манжеты и, волнуясь, докладывал:

   - Я, ваше превосходительство, все как есть узнал. Женщина, которая убита, вовсе не вдова Коровина - последнюю уже нашел господин Патмосов. Она жива и теперь находится на излечении, а потом господин Семечкин на ней женится.

   - Как? - начальник полиции откинулся к спинке кресла и изумленно вытаращил глаза. - А этот Кругликов?

   - Кругликов скрылся и ни в каком убийстве не повинен.

   - Что за чепуха! Как же Семечкин искал Коровину, а она жива?

   - Жива, - ответил Чухарев, - могу вас удостоверить в этом. Сейчас она на излечении находится, потому господин Кругликов ее гипнотизмом изводил.

   - Кто же убит?

   - А убита некая Берта Эдуардовна Шварцман.

   - Что такое? Какая Шварцман? Слушайте, Чухарев, вы, кажется, того... - и начальник указал на лоб.

   - Никак нет. Дозвольте рассказать все доподлинно! - Чухарев, торопясь и сбиваясь, рассказал весь ход дела. Начальник слушал его внимательно, и мало-помалу лицо его начинало принимать радостное и ласковое выражение. Чухарев кончил и сказал: - Дозвольте, ваше превосходительство. мне поехать и арестовать убийцу.

   - Молодец, Чухарев! Отличились, - воскликнул начальник. - Будьте теперь спокойны, я не оставлю вас без награды и сделаю вас чиновником особых поручений. Ну, а что касается ареста, так мы поедем с вами вместе. Поняли? Собирайтесь к девятичасовому поезду. Я сейчас сделаю экстренный доклад градоначальнику.

   - Слушаю-с, - ответил Чухарев и вышел из комнаты, не чувствуя под собою ног от радости.

   - Что? Наградил? - спросил его Калмыков.

   - Обещался наградить, а арест сам хочет сделать.

   - Э! - Калмыков мрачно усмехнулся. - Разве мы этого не знаем? Он же и награду получит. Будут говорить: вот какой ловкий! В газетах напечатают. Ну, а тебе-то что обещал?

   - Сказал, что чиновником сделает.

   - Ну, понятно! Нельзя же так оставить. А и счастливый же ты, Чухарев!

   - Бог помог!

   Калмыков наклонился к нему и сказал:

   - Говори по правде, ты?

   - А то кто же? - ответил Петр Кондратьевич, искоса взглядывая на приятеля.

   - Врешь! Все это тебе Патмосов сделал.

   - И ничуть! Я все один, как есть.

   - И в Лодзь ездил?

   Этот вопрос несколько смутил Чухарева, но он, быстро оправившись, с апломбом ответил товарищу:

   - Ну, в Лодзь я не ездил, но у меня там есть люди, и я все справки навел. Однако мне пора; надо и дома распорядиться, и в дорогу приготовиться. Дело будет серьезное, нешуточное.

   - Счастливый, - вздохнул Калмыков. - Повезло!

   - Не унывай! И тебе повезет.

   Чухарев отошел от приятеля и торопливо побежал домой.

   - Тоже Шерлок Холмс, - усмехнулся Калмыков и досадливо плюнул.

   Между тем Петр Кондратьевич быстро собрался и с маленьким чемоданом в руке вернулся в сыскное ожидать начальника.

  

  

   Бойко шла торговля у Плинтуса. За конторкой сидела Стефания с острым носом и быстрыми, вытаращенными глазами и, смотря на окошечко, громко отдавала свои приказания.

   Сам Генрих Брониславович почтительно разговаривал с покупателем. Во всем магазине, во всех углах был навален товар. Тут лежали и отрезки трико, и готовые пиджачные и визитные костюмы, и мерлушковые шапки. В другой стороне, в высоком стеклянном шкафу, в коробках лежали часы, кольца, серьги, браслеты. Целый угол занимали волшебные фонари и кинематографы, и, казалось, не было такой безделицы, которой не оказалось бы в магазине Плинтуса. Сидевшая за кассой бледная, пожилая женщина проверяла повестки с наложенным платежом. Работа кипела.

   Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошли три господина: один - высокий, полный и представительный, другой - маленького роста, толстенький, а третий - приземистый, ширококостный мужчина с суровым лицом. Маленький быстро подошел к хозяину магазина и сказал:

   - Уважаемый господин Плинтус, нам бы нужно повидать вашу супругу, Стефанию Казимировну.

   - Я здесь! - раздался из окошечка резкий голос.

   - А, очень приятно! - проговорил маленький (это был Чухарев). - Не будете ли добры выйти к нам на минуточку?

   - Что вам угодно?

   Стефания вышла из-за загородки и остановилась пред Чухаревым. В это время выступил полный господин и, строго смотря на нее, произнес:

   - Где Берта Эдуардовна Шварцман? Вы должны знать это.

   Стефания с легким криком отступила назад, но, быстро оправившись, сказала:

   - Мне до этой девки нет никакого дела.

   Сам Плинтус оставил покупателей и испуганно подошел к странным посетителям.

   - Я вас арестую за убийство. Берты Шварцман, - сказал Стефании полный господин и обернулся к сопровождавшему его: - Делайте свое дело!

   Тот подошел к Стефании и взял ее руки. Она, вырываясь, воскликнула:

   - Вы не смеете трогать меня! Как вы смеете говорить такие вещи? Я ничего не знаю о Берте Шварцман!

   - Мы это узнаем после, поговорив с вами, - сказал полный господин.

   Чухарев подошел к Плинтусу:

   - Будьте добры, покажите мне все вещи покойной Берты Шварцман и комнаты вашей супруги.

   - Я... сделайте одолжение, - заикаясь, сказал Плинтус и изумленным взором смотрел, как Стефанию вывели из магазина, посадили в автомобиль и увезли.

   Он опустился на стул и, позабыв о своих покупателях, вытер платком вдруг вспотевшее лицо. Молнией мелькнула в его уме мысль, что исчезновение красивой Берты - дело рук его ревнивой жены.

   Между тем Чухарев в сопровождении прислуги вошел в комнату Стефании и деятельно занялся обыском. Он переворочал всю постель, заглянул во все щелки, выдвинул все ящики.

   А в это время в отдельном кабинете лодзинского полицеймейстера сидел начальник петербургской сыскной полиции и допрашивал Стефанию Плинтус. Она рассказала, как ехала с Бертой Шварцман, всячески порочила ее, но когда дошла в своем рассказе до ссоры со Шварцман, то спуталась.

   - Как же вы сначала говорили, что поссорились с ней в Минске, а теперь говорите, что в вагоне, по дороге в Варшаву? - задал вопрос начальник.

   - Сперва в Варшаве, по дороге, а потом в Минске окончательно, - ответила она.

   - Значит, в вагоне у вас был спор, а в Минске - разрыв?

   - А в Минске произошел разрыв, и она скрылась.

   - Она скрылась в Минске, а во Пскове, вы говорите, с ней обедали? Что-то странно!

   Стефания окончательно запуталась и тихо произнесла:

   - Делайте со мной, что хотите, я ничего не знаю. Может быть, она сейчас гуляет где-нибудь по улицам и заманивает прохожих, а вы обвиняете меня.

   В это время вошел Чухарев, неся в руке узел. Он наклонился к начальнику и тихо прошептал несколько слов. Стефания стала, бледная, как бумага.

   - Разверните! - сказал начальник.

   Чухарев положил узел на стол и быстро развязал его.

   - Вот это я нашел у них в спальне. Это белье было засунуто у них за печкой. Железная печка, и за ней, вроде ямки, паркет вынут. - Он развернул верхнюю кофту, всю покрытую черными пятнами. - А это - в сундуке, на самом дне. - Он вынул широкий охотничий нож, покрытый ржавыми пятнами. - И потом это...

   Стефания взглянула и истерически закричала.

   Начальник позвонил и сказал служителю:

   - Принесите воды!

   Чухарев положил на стол маленький сверток, в котором находились браслет, кулон и два кольца.

   - Это вы, значит, с нее сняли? - сказал начальник медленно и с содроганием. - Отрубили руки и сняли? Отрезали голову и взяли кулон?

   Стефания вся трепетала в истерическом плаче. Ей дали успокоиться, и тогда она медленно, несвязно начала свой ужасный рассказ. Она не хотела смерти Берты, но по дороге они поссорились. В Двинске она решилась на свое страшное дело и, приехав в Петербург, привела его в исполнение. Руку и ногу она успела забросить на дворы, в помойные ямы, голову и часть внутренностей послала клиенту в Вильно. Часть туловища с рукою бросила на Неве в прорубь, а одну ногу засунула в печку, в том номере, где остановилась.

   Начальник и Чухарев с омерзением слушали ее. Потом начальник позвонил и сказал служителю:

   - Возьмите ее в отдельную камеру! Завтра мы ее перевезем в Петербург.

   Стефания заметалась.

   - Дайте мне проститься с детьми и с мужем, - закричала она.

   - Это после, при отъезде, - ответил начальник. - Возьмите!

   Служитель взял убийцу за руки. Она покорно склонила голову и медленным шагом вышла из кабинета. Начальник горячо пожал руку Чухарева.

   - Ну, отличились! - сказал он. - Его превосходительство не оставит вас без награды. Я уеду сегодня, а вы завтра поедете с ней. Вам дадут в сопровождение агента. Следите за ней в оба! Не думаю, чтобы она могла убежать, но она может отравиться или выброситься с поезда.

   - А как насчет свидания?

   - Разрешите на вокзале, в жандармской комнате. Пусть увидятся. Ну, еще раз спасибо вам, - и начальник опять крепко пожал руку Чухарева.

   Счастливый, радостный Петр Кондратьевич проводил начальника на станцию железной дороги и вернулся назад в канцелярию полицеймейстера, чтобы наутро везти Стефанию Плинтус в Петербург.

  

  

   Роман кончен.

   В свое время процесс Стефании Плинтус наделал шума и дал немало тем бойким фельетонистам.

   На суде Чухарев отличился своими показаниями. Патмосов с Пафнутьевым сидели и, улыбаясь, слушали, как все удивлялись таланту нового Шерлока Холмса. Его отличили: начальник сделал его чиновником особых поручений, а градоначальник выдал денежную награду и представил к ордену.

   Отличен был и начальник. В мелких газетах напечатали его портрет и полное сообщение об аресте Стефании Плинтус.

   Следователь, прокурор, генерал Чупрынин и графиня Фигли-Мигли - все остались довольны раскрытием преступления, и графиня говорила всем, что "теперь она будет спать спокойно".

   В августе одна за другою были весело справлены три свадьбы.

   Горянина радовалась за Дьякову и Прохорова, а Горянин был немного смущен.

   Его школьный товарищ на время исчез. Стал ли он жить честною жизнью или опять где-нибудь обрабатывает богатую вдову - неизвестно, но Патмосов внимательно просматривает хронику столичной и провинциальной жизни и уверен, что скоро нападет на след Чемизова и исполнит свое обещанье.