Зарин Андрей Ефимович - В поисках убийцы

ня? - тихо спросила Дьякова.

   - Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь, - ответил он.

   Елена Семеновна схватила его руку, сжала и замерла в сознании безмерного счастья.

   Чемизов довез ее до дома, бережно высадил из саней и дождался, пока швейцар открыл дверь подъезда.

   - До завтра... милый! - тихо сказала Дьякова.

   - До завтра! - ответил Чемизов.

   Дверь подъезда захлопнулась. Григорий Владимирович сел в сани и приказал кучеру:

   - На угол Морской и Невского!

   Через десять минут он входил в шумный игорный зал одного очень популярного клуба.

   - А, Григорий Владимирович! Так и вы играете? - воскликнул Хрюмин, подходя к Чемизову.

   - Играю.

   - Счастливо?

   - Сегодня буду играть счастливо, - уверенно ответил Чемизов.

   - Ну, тогда я буду с вами в доле. Вот вам сто рублей.

   Чемизов отстранил деньги, говоря:

   - Я играю только на свое счастье и на свой страх.

   Хрюмин деланно улыбнулся и спрятал деньги. Григорий Владимирович подошел к столу, где велась самая крупная игра, и начал крупными кушами. Счастье улыбалось ему, и он играл с каждым ударом все смелее.

   - Место свободно, - сказал наконец банкомет, проиграв последние деньги.

   - Я занял, - заявил Чемизов и сел за стол...

   А в это время Дьякова лежала в постели, закинув за голову руки и устремив мечтательный взор в окружающую ее темноту. Ее взволнованная страстью грудь порывисто дышала; полуоткрытые губы улыбались и шептали имя Чемизова, доверяя сумраку ночи тайну своего сердца. И казалось ей, что она любит в первый раз - так горячо, так искренно было ее чувство.

   А Прохоров в компании Авдахова, Семечкина и еще каких-то бородачей купцов слушал тоскливую песню цыганки Тани и плакал пьяными слезами.

  

  

   Начальник сыскной полиции вернулся с утреннего доклада градоначальнику, видимо, довольный и, тотчас позвав к себе помощника, сказал ему:

   - Вот, Август Семенович, его превосходительство остался доволен нами, а все-таки...

   - По поводу чего?

   - Да по делу о ноге и руке, - нетерпеливо сказал начальник. - Так вот теперь постараться надо. Да! Оказывается, этот генерал Чупрынин имеет огромнейшее знакомство и везде - понимаете ли? - везде рассказывал про своего Милорда и руку всякие ужасы. Графиня Фигли-Мигли сказала его превосходительству, что у нас, в Петербурге, жить страшно. Вообще шум из-за этого преступления не прекращается. Вы пока что сделайте, чтобы в газетах напечатали успокоительные известия: полиция, дескать, на следу, ну и вообще... - Начальник перевел дух, закурил папироску и спросил: - Ну, а что нового? Узнали что-нибудь?

   Август Семенович развел руками и, помотав головой, ответил:

   - Оба в совершенном унынии. Проследили, где останавливались эти Кругликов и Коровина; прописки все верные, Чухарев узнал, что эта Коровина вдруг стала хворать, в последнем местожительстве совсем не выходила. Потом Кругликов ее вывез, а затем сам уехал...

   - Позвольте, - сказал начальник, морща лоб и почесывая переносицу, - здесь что-то есть. Позовите Чухарева!

   Помощник вышел и вернулся с агентом. Маленький, в рыжем старом пиджаке Чухарев еще с порога начал кланяться начальнику.

   - Расскажите мне о ваших розысках по порядку! - приказал ему начальник.

   Чухарев переступил с ноги на ногу, одернул пиджак, кашлянул в руку и начал:

   - Как мне изволил приказать Август Семенович, я поначалу отправился в адресный стол...

   Вслед за тем Чухарев, оживляясь, рассказал все свои искания, не упуская ни малейшей подробности.

   Начальник слушал его, играя разрезным ножом и морща лоб.

   - Так! - сказал он. - Приехал, значит, девятого октября, а в конце ноября она стала хворать. После двадцать пятого она совсем слегла, и первого декабря он увез ее, а пятого - и сам уехал. Вот данные.

   - Совершенно верно! - в один голос сказали Чухарев и Август Семенович.

   - Отлично! - отбрасывая нож и беря папироску, произнес начальник. - Теперь это ясно.

   На этот раз и помощник, и Чухарев промолчали.

   - Ясно, что он ее отравил, а потом убил, - медленно проговорил начальник.

   - Но он ее вывез из номеров, - сказал помощник.

   - Вывез и убил, - ответил начальник.

   - Где же?

   - Вот и надо искать, - не смущаясь, ответил начальник. - Главное у нас есть: приметы и паспорт. Ну-с, а какие ответы по телеграфу?

   - Только что получил, - помощник вышел и вернулся с пачкой телеграмм. - Вот что нам сообщают, - и он начал докладывать, по очереди кладя телеграмму за телеграммой на стол перед начальником. - "Москва. В начале сентября, до третьего числа, приехал Кругликов и остановился в "Лоскутной" гостинице, а восьмого октября выехал, дав выписку на Красноярск. Десятого сентября приехала Коровина, остановилась в "Большой Московской" гостинице. Уехала восьмого сентября, дав отметку в Тамбов".

   - Отлично! - сказал начальник, проглядывая телеграммы. - Дальше!

   - "Саратов. Кругликов приехал в июле, остановился в "Северной" гостинице, уехал первого сентября, отметился в Кишиневе". О Коровиной все то же, что вчера этот Семечкин говорил. Выехала седьмого сентября.

   - Так!

   - Далее! "Курск. Мещанин Кругликов, Антон Степанович, значится тридцати пяти лет, домовладелец. Занимается кондитерским ремеслом. Ни в чем замешан не был. В городе живет безотлучно".

   Начальник усиленно закивал, и его лицо прояснилось.

   - Остальные из Одессы, Киева, Харькова, Варшавы и других городов. Везде: "Нет". Кругликова не знают.

   Начальник опять кивнул головой и затем произнес:

   - Ясно: паспорт подложный. Мы имеем дело с хитрым мошенником. Надо обличить теперь его настоящее имя. Да. Вы можете идти, - сказал начальник Чухареву. - В свое время вам будет указано, что делать.

   Сыщик низко поклонился и вышел.

   Тогда начальник сыскной полиции продолжал:

   - А вы, Август Семенович, пригласите к нам Семечкина и покажите ему наши альбомы. Как знать? Может, среди них и окажется этот Кругликов. А я подумаю, что предпринять дальше. Пока оставьте меня!

   Август Семенович вышел.

   Между тем Чухарев прошел в общую комнату.

   - Ну, что? - спросил его Калмыков.

   - А ничего! Начальник сначала обрадовался, что у этого Кругликова паспорт есть, а потом обрадовался, когда последний оказался подложным. Вот те и паспорт!

   - Да ну? Как же он?

   - Ах ты, дурья голова! Да кто же это знает, кроме него самого? Вот и ищи!

   - Нет, брат, я откажусь. Одна мечта! - решительно сказал Калмыков, тряхнув головой.

   На другой день утром в сыскное отделение снова приехал Семечкин.

   - Нашли его? - спросил он помощника.

   - Ищем, ищем, уважаемый, - ответил Август Семенович, - а вас пригласили на помощь.

   - Все, что угодно.

   - А поищите его, может, и найдете. Я вас устрою в кабинете и пришлю вам альбомы жуликов, разбойников и прочего народа, а вы пересмотрите их.

   - Да разве я вам не все сказал? Я думаю, у вас без прописки не проживешь.

   - Так-то оно так, да если у него паспорт-то поддельный?!

   Семечкин даже разинул рот. Как российский обыватель, он верил в силу и неприкосновенность паспорта настолько, что не мог допустить возможность его подделки.

   - То-то и есть! - продолжал помощник. - Убийца - негодяй опасный; это теперь ясно. Мы навели в Курске справку. Есть Кругликов, живет безвыездно и кондитерством занимается. Вот-с поэтому и пригласили вас. Поищите!

   - Что же, я с удовольствием, - сказал Семечкин. - Куда прикажете?

   Помощник позвонил чиновнику, а тот провел Семечкина в отдельный кабинет, где на столе грудой было положено с десяток громадных альбомов. Собственно, это были переплетенные листы картона с наклеенными на них фотографическими карточками, по восьми карточек на листе.

   Для физиономиста и наблюдателя эти карточки в альбомах - в некотором роде драгоценность. Здесь собраны так называемые преступные натуры. Всякий, кто попал в сыскное отделение, сфотографирован, измерен, записан, и в галерее портретов изображены лица страшных злодеев, воров и воровок, убийц, поджигателей, фальшивомонетчиков, бродяг и нищих. Тут и молодые, и старые, и подростки, мужчины, женщины.

   Семечкин просматривал лист за листом, так что у него даже зарябило в глазах, и наконец закрыл последний альбом. Кругликова не было.

   Семечкин закурил папиросу и задумался. Вспомнилась ему Настасья Петровна - высокая, стройная, широкая в плечах, с открытым, ясным лицом, которое от улыбки делалось краше весеннего солнца, и тут же - обезображенное, без носа на отрезанной голове. Семечкин вздрогнул. Да ведь это мог сделать только зверь, человек-чудовище.

   "Ах, Настя, Настя!" - сокрушенно подумал Семечкин и, почувствовав на щеке слезу, быстро вытер лицо.

   Чего бы не дал он, чтобы найти убийцу, а здесь, кажется, надежды были плохи. По паспорту уследят, а нет паспорта - и всякий след простыл.

   В кабинет вошел чиновник.

   - Ну, что? - спросил он.

   - Ничего, - не без раздражения ответил Семечкин. - Разве мыслимо мне найти здесь? Я этого Кругликова не слишком хорошо знаю. Лицо помню, но не до такой тонкости.

   - Да, - сказал чиновник, - это действительно трудно.

   Семечкин вышел из сыскного отделения, чувствуя раздражение.

   Он отправился в ресторан, позавтракал и, думая о своем деле, пришел к решению самому заняться розысками. Оставить безнаказанным убийцу он не допускал возможности. Если покойница не ответила на его любовь, то он, чтя ее память, не оставит убийцы без возмездия.

   "Прежде всего посоветуюсь с Сергеем Филипповичем", - подумал он.

   В ту беспутную ночь, которая прошла в пьяном угаре, он сблизился с Прохоровым. В пьяных излияниях у них было что-то общее, и Семечкин почувствовал к Прохорову глубокую симпатию. К кому же и обратиться, как не к нему?

   Он тотчас потребовал адрес-календарь и выписал адрес Прохорова.

   "Он и укажет, и научит", - думал совершенно успокоенный Семечкин, выходя на улицу.

   От сыскной полиции ждать действительно было нечего. Начальник упал совсем духом, продумал двое суток и совершенно не находил, с которого конца взяться за дело. Калмыков пришел к помощнику с категорическим отказом, и помощник косвенно одобрил его.

   - Действительно, - сказал он, - трудное дело. Никаких следов.

   - В том и суть, - мрачно произнес Калмыков. - Если бы за что зацепиться, а то извод один.

   - Я вам другое дело дам. Вот заявление, возьмите его и ищите! - и Август Семенович передал Калмыкову заявление о пропаже с чердака белья.

   Калмыков ожил и, выйдя от помощника, сказал Чухареву:

   - Иди и отказывайся. Все рукой махнули.

   А в этот день, как нарочно, в столичных газетах было напечатано, что в настоящее время полиция напала на верный след и не сегодня-завтра общество узнает и настоящего злодея, и все кровавые подробности зверского преступления.

   Начальник сыскного отделения прочел это сообщение и с досадой смял в руках газету.

   - Словно издеваются, - пробормотал он и энергично позвонил. - Помощника! - сказал он курьеру, а когда Август Семенович явился, сказал: - Вот что, милейший. Мне в настоящее время очень некогда. Так вы возьмите на себя это дело о руке и ноге, и чтобы преступник был найден, я так и его превосходительству доложу. А репортеров гоните. Никаких сообщений! Они только путают без толка. Идите! - и он кивнул головой, а затем вздохнул с облегчением, когда помощник вышел из кабинета.

   Август Семенович вошел в свой кабинет с таким выражением на лице, словно он проглотил тухлую устрицу. В это время к нему вошел Чухарев.

   - Я пришел, Август Семенович, отказаться от этого дела, - сказал он.

   - Ни под каким видом-с! Напротив, вы должны найти преступника во что бы то ни стало или выходите со службы. Вот что! Идите!

   Чухарев выскочил как ошпаренный и схватился за голову, а помощник начальника вздохнул с видимым облегчением.

  

  

   Семечкин, решив обратиться к Прохорову за советом, не хотел откладывать и направился к Авдахову, на Калашниковский проспект.

   Авдахова он застал в лабазе за приемом муки. Целой вереницей стояли сани, нагруженные мешками. Крючники, засыпанные мукой, друг за другом входили в лабаз с мешками на спине, два приказчика вели счет мешкам, а Авдахов, завернувшись в лисью шубу, указывал, куда класть, покрикивал на приказчиков и томился от скуки.

   - А! - радостно приветствовал он приятеля. - Егору Егоровичу нижайшее! Каким ветром занесло?

   - Здравствуй, Савелий Кузьмич, - сказал Семечкин, осторожно проходя среди крючников с мешками и без мешков. - По дельцу к тебе.

   - Очень превосходно! - обрадовался Авдахов. - Вы, мальцы, уже без меня примите, - сказал он своим приказчикам и обратился к Семечкину: - А мы с тобой в биржу пройдем, за парой чая и побалакаем.

   Они перешли улицу и вошли в трактир "Биржа".

   - Накось тебе, Ефремушка, - сказал Авдахов, сбрасывая швейцару шубу, - стряхни муку-то!

   - Обязательно, Савелий Кузьмич, - приятельским, тоном ответил швейцар, подхватывая шубу.

   - Эй, услужающий, - крикнул Авдахов, входя в общий зал. - Водочки закусить и пару чая.

   - Я позавтракал, - заметил на это Семечкин.

   - А тут закусишь. Вот в уголочке и сядем.

   Они заняли столик в углу зала.

   Посетителей не было. В этом трактире общий зал обращается в хлебную биржу в двенадцать часов дня, потом пустеет и снова наполняется уже вечером. В трактире было тихо, только по коридору из кабинетов доносились яростная игра на расстроенном пианино, смех, отдельные возгласы и звон посуды.

   - Кто шумит? - спросил Авдахов у хлопотавшего подле их столика лакея.

   - Селиванов, Никита Саввич. Сейчас после биржи, - ответил лакей улыбаясь.

   - А! - Авдахов кивнул головой и объяснил Семечкину: - Хороший подряд устроил, заливает теперь. Ну, какое же твое дело? Сказывай!

   Он налил водки, чокнулся, выпил и отправил в рот целый ломоть семги. Семечкин объяснил.

   - Правильно! - кивнул Авдахов. - Сергей Филиппович - золотой человек! Я тогда какой дебош сочинил, он поехал, кого уговорил, кого смазал, а на суде вчистую: был невменяем. Всего три катеньки заплатил, а ему полсотни. Золотой человек! Теперь загордился, по мировым не ходит. Так тебе что?

   - Когда принимает?

   - С шести до восьми, каждый день. Теперь, - Авдахов посмотрел на часы, - четыре. До шести посидим, и валяй. Что вечером делаешь?

   - А ничего. Тоска у меня, Савелий Кузьмич, лютая тоска, - ответил Семечкин с порывом.

   - Оно точно! Так вот мы с тобой тоску эту душить и станем. От Сергея Филипповича кати сюда. Я подберу еще парочку, и махнем. Идет, что ли, а?

   - Что ж, можно, - вяло ответил Семечкин.

   Он едва дождался шести часов и торопливо поднялся.

   - Так сюда и ворочайся, - сказал Авдахов. - Я не прощаюсь.

   Егор Егорович вышел и поехал к Прохорову.

   У Прохорова была практика, и в приемной сидели два клиента. Семечкин переждал всех и вошел последним.

   - А, почтенный собутыльник! - приветствовал его Прохоров. - Какими ветрами?

   - За советом, Сергей Филиппович. Душевное дело.

   В голосе Семечкина послышалась сердечная боль, и Прохоров сразу проявил к нему внимание.

   - Ну, садитесь, и будем разговаривать, - сказал он, указывая на кресло и садясь сам. - Рассказывайте!

   Семечкин откашлялся.

   - Помните наш дебош? Я тогда тоску заливал. Жил я себе, Сергей Филиппович, до сорока трех лет тихо, покойно и вдруг полюбил, да так полюбил, что ума лишился, покой потерял. А она нет. И вот ее-то, любовь мою, в куски изрезали, ограбили и надруганию предали.

   - Что вы хотите этим сказать? - спросил Прохоров.

   - Да то, что сказал: в куски изрезали.

   И Семечкин рассказал все, что уже сообщил начальнику сыскной полиции, и затем передал о безуспешных розысках последней.

   - Что же вы от меня хотите? - спросил Прохоров.

   - Совета, Сергей Филиппович. Теперь я в эту полицию ни в грош не верю и сам решил за дело взяться. Жив не буду, если этого изверга не изобличу. Так вот, присоветуйте, как за это дело взяться, с чего начать, кому деньги платить.

   Прохоров задумался. Потом вдруг он хлопнул себя по лбу.

   - Нашел! Хорошо, что вы ко мне обратились. Понятно, сам я вам посоветовать что-нибудь, а тем более руководить розысками не могу, но знаю одного человека, который найдет вам этого убийцу.

   - Кто же это? - быстро спросил Семечкин.

   - Это, - и Прохоров торжественно произнес, - Борис Романович Патмосов. Запишите! Живет по Усачеву переулку, в доме номер двенадцать. Увидать его можете утром, до одиннадцати часов.

   - Кто же он? - спросил Семечкин, записав адрес и имя.

   - Он - знаменитейший сыщик. Сыщик по призванию. Покойный Путилин пред ним - мальчик, Лекок - ничтожество, а все эти Холмсы и Пинкертоны - выдуманные писателями фантастические сказки, тогда как мой Патмосов жив, и вы завтра увидите его.

   - Вот спасибо! Я к нему завтра же утром.

   - Непременно! - И увлеченный Прохоров продолжал расхваливать Патмосова: - Он, видите ли, окончил семинарию в провинции и приехал сюда, в Петербург, чтобы поступить в университет, но, будучи совершенным бедняком, вместо университета попал конторщиком к Бурцеву. Вероятно, знаете?

   Семечкин утвердительно кивнул головой.

   - У Бурцева вдруг оказалась большая растрата. И вот этот Патмосов стал искать, да каким-то уж очень хитрым способом раскрыл воровство, которое тянулось из года в год. Бурцев наградил его, а Патмосов почувствовал сразу влечение к сыску и прямо пошел к Путилину. Слыхали, верно?

   - Начальник сыскной полиции был? - сказал Семечкин.

   - Вот Путилин сразу понял его и взял на службу. Тут он скоро показал себя, особенно по делу об убийстве ростовщика Дергачева. Тогда трое невинных в подозрении были, а Патмосов настоящего четвертого нашел. Интересное дело! Ну-с, а потом, как Путилин помер, Патмосов вышел из состава полиции и стал заниматься сыскным делом лично, самостоятельно. Это, Егор Егорович, - знаменитость. Сколько он дел раскрыл, от которых все отказались, сколько тайн разоблачил! Он вам поможет.

   - Благодарю вас, - с чувством сказал Семечкин. - Мне теперь уже наверное чуется, что он найдет.

   - Он найдет. Завтра и идите к нему! - и, проводив своего гостя до передней, Прохоров вернулся в кабинет.

   Семечкин ожил. Он приехал в трактир к Авдахову и весело сказал:

   - Ну, брат, дело, кажется, на мази. Твой Сергей Филиппович мне такого человека указал, что просто любо-дорого!

   - И превосходно. А теперь едем.

   - Кати!

   Семечкин вернулся к себе в номера, когда наступило уже утро, напился крепкого чая, переоделся и направился в Усачев переулок, к знаменитому Патмосову. Впрочем, последний был знаменит только среди людей своей профессии и тех, кому был нужен, обыкновенный же петербургский обыватель вряд ли слыхал его имя.

   Семечкин поднялся по узкой, без швейцара, парадной лестнице, чисто выкрашенной масляной розовой краской. Ему отворила миловидная горничная и, взяв от него визитную карточку, провела его в кабинет к хозяину.

   Семечкин вошел в просторную комнату и сразу заинтересовался ее убранством. Прямо против двери стояло бюро с опущенной крышкой; налево и направо по углам находились два узких, высоких шкафа. У стены направо были расставлены диван, круглый стол и два кресла, а налево - большой стол; недалеко виднелись шахматный столик и телефон.

   Но внимание Семечкина привлекли не эти предметы, а то, что лежало на большом столе, и фотографии, висевшие по стенам. На стене, возле которой стояло бюро, между двух окон, висели портреты мужчин и дам, стариков, военных, статских и между ними большой портрет Путилина; на стене налево находились фотографии в размере визитных карточек, очевидно преступников, потому что многие были в арестантских халатах, некоторые с кандалами, а на правой стене были развешаны фотографии, полные ужаса. Это были страшные картины преступлений. Вот зарезанная на дорогой кровати красивая женщина; она голая лежала поперек постели, и голова ее, запрокинутая назад, была почти отделена от плеч.

   Вот полный мужчина лежит на полу, и голова его рассечена надвое.

   Но еще занимательнее были предметы, разложенные на большом столе налево. Семечкин увидел ручные кандалы, связку отмычек, небольшие ломы, молоток с ржавыми пятнами, ножи, топор, потайной фонарь и над ними на стене коллекции страшных портретов.

   Егор Егорович то рассматривал вещи на столе, то переглядывал висящие на стенах фотографии и совершенно не замечал, как проходит время. Вдруг он за своей спиной услыхал мягкий голос:

   - Чем могу быть полезен?

   Семечкин быстро обернулся. Перед ним стоял Патмосов.

  

  

   Егор Егорович увидел господина среднего роста, лет сорока пяти. Его умное, энергичное лицо с быстрыми, проницательными глазами, с легкой улыбкой на полных губах под густыми усами сразу производило приятное впечатление. Густые черные волосы, чуть тронутые сединой, чисто выбритое моложавое лицо, домашняя открытая куртка, плотно облегавшая стройную фигуру, усиливали это впечатление, и Семечкину знаменитый герой сыска показался с первого взгляда не проницательным и не устрашимым сыщиком, а просто славным человеком.

   - На мои коллекции смотрите? - здороваясь с ним, сказал Патмосов. - Для непосвященного интересно. У меня все по отделам. Это, изволите видеть, - и он указал на простенок над бюро, - от моих благодарных клиентов. Кому я деньги отыскал, кому - вещи, кого успокоил, кого обелил. А это, так сказать, все - звери, за которыми я охотился. Наконец, вот здесь - обстановка, детали и прочее.

   - А это? - спросил Семечкин, указывая на стол.

   - Это, - Патмосов быстро подошел к столу, - это - мой музей. Вот молоток, которым некий Севрюгин убил семейство из четырех душ. Вот плеть с проволокой, которой один негодяй истязал ребенка. Это - обыкновенный фомка, так сказать, карманный лом. Тут отмычки. Всего понемножку. Для меня эти предметы тем ценны, что все это я лично у разных молодцов отобрал. Да-с, так вы ко мне по отысканию убийцы Коровиной? В полиции разочаровались?

   Семечкин изумленно уставился на Патмосова, удивленный его вопросом.

   - Садитесь, садитесь! - весело сказал Патмосов. - Курить не угодно ли? Чего вы на меня так уставились?

   Они сели у круглого стола в кресла. Семечкин машинально взял папиросу и сказал:

   - Но откуда вы узнали о цели моего прихода?

   - Ну, это очень легко! - засмеялся Патмосов. - По вашей визитной карточке. Зачем ко мне придет купец Семечкин? Ведь в газетах было подробно описано, как вы неделю тому назад посетили сыскное и сделали там открытие, признав убитую. Теперь вы у меня - значит, ясно для чего.

   - Совершенно правильно! Это вначале показалось мне удивительным. Да, я к вам по этому делу. Меня господин Прохоров направил.

   - Сергей Филиппович? - воскликнул Патмосов. - Великолепный человек! Я ему в одном деле помогал. Однако что ж это я? - словно спохватился он и захлопал в ладоши.

   В кабинет вошла девушка.

   - Маша, устрой нам кофе и подай сюда! - сказал Патмосов. - Вы не откажетесь?

   Девушка скрылась.

   - Да, - сказал Патмосов, раскуривая папиросу, - хотя времени потеряно не мало, но мы, наверно, наверстаем утраченное.

   - А вы рассчитываете найти убийцу? - с надеждой спросил Семечкин.

   - Раз есть за что ухватиться, есть кончики - значит, и весь клубок распутать можно.

   Девушка внесла поднос с кофе и вышла. Патмосов подвинул Семечкину чашку.

   - Ну-с, а теперь понемногу и расскажите мне.

   Семечкин начал свой рассказ. Патмосов слушал его, не прерывая, и курил папиросу, изредка прихлебывая из чашки кофе. Семечкин кончил и с волнением стал смотреть на него. Знаменитый сыщик некоторое время молчал, а потом спросил:

   - Вы говорите, за тридцать тысяч эта Коровина продала свое имущество? А кто купил? Не знаете?

   - Как же... через меня и дело шло. Махрушин, наш купец, Николай Степанович.

   Патмосов кивнул головой и, быстро поднявшись, подошел к телефону, предупредив своего гостя. "Я одну секунду", - и приложил к уху трубку:

   - Соедините, барышня, пожалуйста, с нумером двадцать пять - тридцать шесть. Благодарю вас... Кто у телефона? А, здравствуйте! Это - я, Патмосов. Позови Хмелева. Хорошо! - Он повесил трубку и обратился к Семечкину: - Пока я разговариваю, вы постарайтесь припомнить, какие вы видели на Коровиной украшения.

   - Всякие видел.

   - Ну, ну, - поспешно произнес Патмосов, - конечно, всякие. Вероятно, муж ей дарил, да и сама покупала.

   - Конечно, у нее были кольца, браслеты, серьги, броши.

   - Так! Но было у нее что-нибудь особенное, что могло бы легко запомниться. Понимаете? Ну, вот и подумайте!

   В это время телефон затрещал, и Патмосов взял трубку.

   - Это ты, Яша? Ну, здравствуй! Скажи мне, что вы теперь делаете по делу об убийстве Коровиной. Ну, я так и знал! А вещи целы? Отлично! И веревки, и клеенка, и коробка? Отлично! Я вечером буду. Устрой, где бы посмотреть. Так! Что случится, донеси. С сегодняшнего дня идет плата. Так. - Он дал отбой и позвонил снова: - Барышня, сорок четыре - двадцать девять. Благодарю вас. Алло! Кто у телефона? Отлично. Здравствуй, Сеня! Ты свободен? Приезжай ко мне завтракать! - Он дал отбой, повесил трубку и вернулся к Семечкину. - Ну-с, припомнили?

   - Припомнил, - ответил Егор Егорович. - Браслетка у нее была, узенькая, золотая, а по обручику в три ряда камешки: десять бриллиантов, десять рубинов и десять изумрудов. Это, видите ли, ей покойник муж подарил; десять камушков - это десять лет супружества, а всех тридцать - это ей тогда столько лет исполнилось. Он ей на рождение подарил, а через полгода и умер.

   - Узенький?

   - Так, не шире пальца, - и Семечкин положил на стол указательный палец.

   - А надписи не было?

   - Да, внутри: просто года обозначены и число.

   - Вы не вспомните?

   - Месяц-то - апрель, и года помню. Один, значит, тысяча девятисотый, а другой - тысяча девятьсот десятый. Это помню, а число забыл.

   - Отлично! - сказал Патмосов. - Вот пока и все. Теперь адресок ваш, и, как что узнается либо вы мне понадобитесь, я сейчас же и сообщу вам.

   - Так найдете? - спросил, вставая, Семечкин.

   - Могу сказать только, что постараюсь.

   - Ну-с, а сколько я вам за это должен буду?

   - Вот это я понимаю, по-купечески! - засмеялся Патмосов. - Видите ли, если бы вы тридцать тысяч искали и я вернул бы их вам, то спросил бы три тысячи и расходы. А теперь...

   - Найдите его, и три тысячи ваши! - воскликнул Семечкин. - А расходы - и слов нет.

   - Отлично! - сказал Патмосов. - Значит, и по рукам.

   Егор Егорович горячо пожал его руку.

   - Я уверен, что вы найдете убийцу.

   - Да и я почти уверен, - улыбнулся Патмосов.

   - Ах, а на расходы! Прикажите! - и Семечкин сунул руку в боковой карман.

   - Рублей двести пока дайте, - просто ответил знаменитый сыщик.

   Егор Егорович тотчас вынул двести рублей и наконец распрощался с Патмосовым.

   - В случае чего я вас извещу, - сказал ему последний, - а меня застанете всегда утром. Как почувствуете томление, так и пожалуйте.

   Семечкин ушел.

   Патмосов прошел в кабинет, отомкнул бюро, вынул из него толстую тетрадь и, раскрыв ее, четким почерком вывел: "Дело об убийстве вдовы Анастасии Петровны Коровиной. Начато 11 января 1912 года". Затем он открыл шкаф, снял с полки картонку и вынул из нее ряд синих обложек с надписями. Быстро проглядев их, он достал обложку с надписью: "Убийство Коровиной", отложил ее в шкаф, запер последний и снова сел к бюро.

   - Пересмотрим, - сказал он и только что хотел развернуть синюю обложку, как услышал голоса в nepедней и закричал: - Иди, иди! Дверь открыта.

   На его зов в кабинет тотчас вошел высокого роста молодой человек.

   - А теперь запри дверь! - сказал ему Патмосов. Молодой человек защелкнул задвижку, дружески поцеловался с хозяином дома и сел на стул подле бюро.

   Это был помощник Патмосова, Семен Сергеевич Пафнутьев. Сыскным делом он занялся по призванию. Сын купца, он окончил коммерческое училище и готовился стать заместителем отца, имевшего большую железную торговлю, как вдруг совсем случайно открыл свое призвание, выследив и обличив домашнего вора. До смерти отца он таил свое любимое занятие, когда же отец умер, Семен Сергеевич передал всю свою торговлю под отчет приказчику, под предлогом желания просто побездельничать, и явился к Патмосову. Тот принял его ласково, а потом сдружился с ним и сделал помощником в своих розысках.

   Пафнутьев жил на отдельной квартире, имел широкое знакомство, навещал свои лавки, бывал в обществе, в театрах, в клубах, и все считали его богатым фланером, не подозревая его деятельности. Ему было лет двадцать восемь. Высокого роста, широкий в плечах, огромной силы, с белокурыми вьющимися волосами, рыжеватой бородкой и открытым румяным лицом, он был настоящий русский красавец, и женщины увлекались им; но он был равнодушен ко всем, со своей стороны увлекаясь только хорошенькой дочерью Патмосова, что еще более скрепляло дружбу между ним и последним.

   - Зачем звали? - спросил он теперь Патмосова.

   - А вот сейчас узнаешь, - сказал тот и спросил в свою очередь: - Помнишь, в декабре нашли руку, ногу, а потом открылась посылка с головой?

   Пафнутьев утвердительно кивнул головой.

   - Убийство Коровиной, - ответил он, - купеческой вдовы. Опознал какой-то купец Семечкин.

   - Вот-вот! А теперь этот Семечкин ко мне приехал. Видишь, любил ее, так страстно желает найти убийцу.

   Пафнутьев радостно хлопнул себя по коленям и воскликнул:

   - Вот это дело! Это я понимаю. Я, признаться, мечтал о нем. Убийство без следов.

   - И дурак! - улыбаясь, охладил его порыв Патмосов. - Во-первых, я уже тебя сколько раз просил не поддаваться телячьим восторгам и не орать - это раз. А во-вторых, преступление нельзя совершить без следов.

   - Какие же здесь следы? - смущенным шепотом спросил Пафнутьев.

   - Шептать тоже не надо, - сказал Патмосов, - знай, что к шепоту всегда будут прислушиваться. А что касается следов, то - веревки, клеенки, глиняный таз, картонки и, наконец, деньги, вещи... Ну?

   - Какие деньги?

   - Да ведь у этой Коровиной тридцать тысяч рублей было. Где они? Тридцать тысяч золотом не возьмешь, значит, ассигнациями или бумагами. Понял?

   Пафнутьев закивал головой.

   - То-то! - сказал Патмосов. - Ну вот и начнем с тобою искать.

   - С удовольствием!

   - Не ори! А пока что перечитаем, что в газетах об этом написано было, - и с этими словами он развернул синюю обложку, в которой оказались листы бумаги с аккуратно наклеенными на них газетными вырезками.

  

  

   С самого раннего утра уже кипит жизнь в канцелярии Петербургской сыскной уголовной полиции. Со всех сторон города, из разных частей и участков двигаются толпы арестованных - бродяг, воров, падших женщин и пьяниц, окруженных городовыми. Всех их собирают на дворе Казанской части, а потом их ведут в канцелярию для проверки паспортов и установления личности. В оборванной, растерзанной, разношерстной толпе деятельно снуют агенты сыскной полиции и зорким глазом узнают воров, беглых и разбойников. Таких немедля отделяют от толпы и тотчас производят расследование. В фотографическом отделении снимают с них портреты, в антропометрическом бюро делают измерения, и часто попавшийся в участок в пьяном виде оказывается беглым каторжником; его тут же арестовывают и препровождают в тюрьму, а оттуда к следователю. В отдельных кабинетах начальники участков и районов ведут следствия о разгромах, покражах, убийствах, и туда то и дело приводят то страшных разбойников, то шустрых мошенников, то добродушных, глуповатых свидетелей и пострадавших. В отделе находок весь день толпится народ, предъявляя найденные вещи или ища свое потерянное. В приемной сидят люди, ожидающие начальника сыскной полиции, чтобы принести ему жалобу, просить содействия или даже доброго совета. А сам начальник со своим помощником сидят в своих кабинетах и вершат дела.

   Все это кипение происходит с утра до трех часов дня, когда вдруг наступают тишина и безмолвие: мелкие агенты получили инструкции и назначения и рассыпались по всему городу, чиновники ушли со службы, начальник спустился вниз в свою квартиру, и в опустевших комнатах остаются только сторожа да два дежурных чиновника. Время от времени трещит телефон, время от времени приходят городовые или почтальоны с корреспонденцией.

   Сонно и монотонно тянется время до шести часов, когда снова помещение наполняется чиновниками и тревожными, запыхавшимися агентами. Частной публики уже нет, и начальник с помощником отдают свои распоряжения, назначая чиновников и агентов на следствия и дежурства, распределяя порядок наступающей ночи и следующего дня. И кипит канцелярская жизнь до восьми часов, когда снова все расходятся. И опять в пустынном помещении находятся только сторожа да дежурные чиновники.

   Иногда вечером приходит начальник, посидит за работой у себя в кабинете часов до десяти, а потом спустится к себе вниз, и тогда уже наступает отдых до следующего утра. Иногда приходит сообщение о страшном преступлении, и тогда тотчас поднимается начальник полиции, являются агенты, призывается фотограф, и, как пожарные на пожар, начальник сыскной полиции мчится на место преступления.

   В описываемый день работа окончилась. Дежурный чиновник Яков Антонович Хмелев сидел у себя в дежурной комнате и рисовал синим карандашом женские силуэты на бумаге. Лицо его то хмурилось, то улыбалось, и он томился бездельем. Но вот половица скрипнула; Хмелев поднял голову и радушно кивнул.

   - А, Петр Кондратьевич! Милости просим, закажем чайку и поболтаем, - он приветливо встретил вошедшего Чухарева.

   Маленький, рыжий, в веснушках, Чухарев словно вкатился в комнату и, пожав руку Хмелеву, сказал:

   - С полным удовольствием. Начальник ушел?

   - Куда-то уехал. Дал номер телефона на случай чего.

   - Отлично! Ты все приготовил? Да? Надо быть, он сейчас приедет.

   - Интересно! - сказал Хмелев. - Теперь я уверен, что убийца будет отыскан.

   - Я тоже! Это, я тебе скажу, чище, чем любой Лекок: все найдет и докажет. Умнейшая голова!

   - Странно, что он у нас не служит. Чухарев поднял плечи.

   - А кем ему служить? Только начальником, а он, братец мой, без чинов. Как ему добраться?

   - Ну, да он все равно хорошие денежки зарабатывает, - засмеялся Яков Антонович. - Ему, пожалуй, еще и лучше на свободе работать.

   - Конечно! А теперь распорядись чайком.

   Хмелев нажал кнопку звонка и, когда явился сторож, кинул рубль и приказал:

   - Фунт чайной колбасы, два фунта ситника, четыре бутылки пива и живо кипяток устраивай! Будем чай пить.

   Сторож взял целковый и скрылся. Почти следом за ним на пороге комнаты показался Патмосов. Хмелев и Чухарев вскочили.

   - Борис Романович! - воскликнул первый. - Как вы незаметно!

   - Как это незаметно? Ведь я шел, стуча каблуками, - улыбнулся Патмосов. - Это вы, верно, голубчики мои, занимались чем-нибудь очень увлекательным.

   - О вас говорили, - сказал Чухарев. - Ну, что прикажете, чтобы мы вам показали?

   - Что? Все, что у вас есть по этому делу.

   - Коробку. Следователь еще не убрал ее к себе, - сказал Хмелев. - Угодно посмотреть?

   Яков Антонович двинулся вперед, за ним пошел Патмосов, а позади него - Чухарев. Они прошли по коридору мимо площадки лестницы и кабинета начальника и вошли в комнату, где обычно занимался один из чиновников особых поручений. Хмелев открыл шкаф, достал картонку и поставил ее на стол.

   - Отлично! - сказал Патмосов. - Теперь дайте мне несколько листов бумаги.

   Чухарев и Хмелев почтительно отошли в сторону и стали с благоговением смотреть на то, что будет де