Старицкий Михаил Петрович - Молодость Мазепы

.

   Подъехали ближайшие спутники и начали осматривать эти трупы. Оказалось, по сохранившейся одежде и оружию, что меньшая часть их были казаки, а большая - московские стрельцы; очевидно было, что московский отряд, по всей вероятности многочисленнейший, напал на небольшую кучку казаков и истребил ее в неравной битве до единого.

   - Это бывший отряд Мазепы, - произнесла глухо Марианна, оглядывая с гневом эту страшную картину.

   - Да, - согласился Андрей, - я вот по этому несчастному, - указал он на один обезглавленный труп, - узнаю, что это была команда Мазепы. - Еще в замчище пана полковника поразил меня его странный наряд - желтые штаны и зеленый жупан с синим поясом... вот они, видите?.. Покойник был не простой казак, а приближенный Мазепы...

   - Нет сомнения, что это отряд Мазепы, - продолжала после некоторой паузы убежденно Марианна, - и нет сомнения, что Тамара действовал через воеводу и от него получил отряд для поимки Мазепы. Вот почему он и в Гадяче сейчас же, после нашего ухода, бросился не к гетману, а к воеводе... Но Мазепа жив, его пощадили в этой резне... Смотрите, ни на одном трупе нет такой блестящей, роскошной одежды, какую носил посол Дорошенко, да и спешный выезд Тамары убеждает меня тоже, что он жив; но вместе с тем он доказывает и то, что Мазепу и не думали доставлять в Гадяч, а порешили сразу отправить в Москву. Тамара и бросился, вероятно, задержать его высылку, так как мое предсказание сулило ему всякие блага лишь при одном условии, чтобы и Мазепа был с ним.

   - Все твои думки совершенно верны, - подтвердил мнение Марианны Андреи, - только вот что: коли Тамаре нужно было поторопиться "перейняты" Мазепу, то ему следовало удариться сразу на Московский шлях, а не делать крюка.

   - Об этом я и думала, - сказала Марианна, - но вероятно какое-то обстоятельство задержало высылку Дорошенковского посла: либо он ранен был и так сильно, что хворого везти не решались, либо сам воевода хотел с него снять здесь на месте допрос... Во всяком случае я убеждена, что Мазепа находится до сих пор в том же самом заточении, в какое он попал после этого разгрома... и заточение это должно быть, по-моему, где-то недалеко от этого кладбища; вот потому и Тамара сюда отправился.

   - Так-то так, панна полковникова, - заметил печально Андрей, - но где искать его? Ведь он может быть и там, и там, - кругом... В какую же сторону броситься?

   Все призадумались. Броситься наугад, - значило не только отдаться случайности, но потерять совершенно и этот центр, и остальных сотоварищей.

   - Вот что пока пришло мне в голову, - заговорила снова Марианна, - ведь наверное от большого отряда конного остались какие-нибудь следы, куда он удалился; по этому направлению я и двинусь; а вам всем советую остаться здесь и подождать других наших команд, даже послать четырех наших казаков на розыски их, а когда соберетесь все вместе, тогда и двинетесь отсюда же на четыре стороны поискать какого-либо хутора, либо укрепленного наскоро городища.

   Все согласились с мнением Марианны; один только Андрей стал просить, чтобы она одна не ездила, и получил разрешение сопровождать ее.

   По обеим сторонам за прогалиной тянулся кустарник, достигавший вышиною почти человеческого роста, а потому при лунном освещении решительно не было возможности рассмотреть чьих-либо следов.

   Андрей с Марианной объехали кругом по опушке весь этот оазис, но и на окружности его не было ими замечено ничего. Удаляться при таких обстоятельствах вглубь было бы полным безрассудством, а потому Марианна, хотя и с крайним нетерпением и досадой, но должна была подчиниться советам Андрея. Они возвратились снова к оставленному кладбищу и нашли своих товарищей безмятежно спящими подле трупов. Расседлав и спутав своего коня, Марианна тоже прилегла, положивши голову на седло, чтобы хоть размять свои кости и дать некоторый отдых усталому телу.

   При утреннем солнечном свете вся команда принялась разыскивать следы неприятельской конницы и сразу нашла их. Масса оттисков от копыт приближалась с севера к этому месту, здесь же оттиски переходили уже в глубокие, выбитые ямки и взрытые сплошные пространства, а потом с этого пункта направлялись уже другие, более покойные и слабые оттиски на восток, пролегая через кустарники, и виднелись еще за ними, хотя и слабо.

   Теперь уже Марианна могла отправиться спокойно по приблизительно видному направлению. Времени она не теряла и двинулась вперед с Андреем, придерживаясь едва заметных следов. Вскоре, впрочем, они совершенно исчезли, и путники снова должны были отдаться на волю случая. Было уже около полудня, а они еще ровно ничего не находили. Кругом лежала выжженная солнцем однообразная ровная степь, без всяких примет. Глаз утопал и терялся в этом пустынном, как мертвое море, просторе.

   - Я думаю, нам бы лучше возвратиться назад, - попробовал, наконец, прервать упорное молчание Марианны Андрей, - здесь ничего нет, и мы удалимся только от стоянки и потом не найдем ее.

   Марианна молчала, она ехала давно уже шагом, наклонивши бессильно голову и опустивши поводья.

   Андрей повторил свой вопрос и не получил ответа. Он тоже отпустил поводья коню, осунулся поудобнее в седле и, незаметно для себя, погрузился в легкую дремоту. Долго ли шел его конь и куда, - он не сознавал, покачиваясь равномерно в седле, и был разбужен лишь окриком: к нему навстречу! несся казак из их команды и кричал: "Нашли, нашли!"

   Андрей встрепенулся и полетел к нему тоже навстречу.

   - Что нашли, кого нашли?

   - Нашли хату в байраке, окруженную частоколом; наши спрятались и сторожат, послали за вами.

   Оглянулся тогда Андрей поискать глазами Марианну и увидел, что она была по крайней мере на милю впереди. Пока нагнали ее и поворотили коней назад, - прошло немало времени.

   Солнце уже было на закате и садилось за подымавшуюся тучу. Обрадованная, ободренная новой надеждой, Марианна понеслась вихрем вперед. Путники едва успевали поспевать за ней; но все-таки, несмотря на эту бешеную скачку и быстроногих коней, они только в глухую ночь, проколесивши вдоволь по оврагам, напали на тропу и нашли своих товарищей в затерявшейся среди дикой окрестности балке...

    

   Времени терять было нельзя, да и нетерпение Марианны доходило уже до экстаза. Посланы были тотчас "пластуны", они сделали со всеми предосторожностями и хитростями разведку, которая показала, что никакой стражи наружной у частокола нет, и что даже ворота как будто не заперты на болты и засовы. Подошли тогда все к ним смелее и прислушались. За частоколом, внутри двора, царило глубокое безмолвие, даже видимо не было там обычных сторожей у поселян - псов, иначе бы они давно отозвались... Это обстоятельство озадачило всех и особенно поразило Марианну, терпевшую в своих лихорадочных поисках фатально неудачу за неудачей; словно судьба издевалась над нею, то дразня неожиданно вспыхивающей надеждой, то сменяя ее мрачным отчаянием.

   Команда тогда дружней навалилась на ворота, и под давлением ее они заскрипели и распахнулись.

   В дворике было совсем тихо и мертво-спокойно: при входе их ни одно живое существо не пошевелилось, кроме двух крыс, шмыгнувших испуганно под "повитку"; но зато везде были следы насилия и беспорядка, многие хозяйские вещи валялись , а иные были разломаны на куски: или хозяева отсюда торопливо бежали, или здесь произошел кровавый грабеж.

   Марианна вскочила в пустые сени и затем в хату; там тоже поразила ее сразу картина разорения, и пахнуло в лицо затхлой сыростью, как от нежилой "пусткы".

   - Кто тут? Есть ли кто живой? - крикнула она в отчаянии, не ожидая, конечно, на свой вопрос ответа.

   Но, к изумлению ее, кто-то забарахтался на печи и слабым, старческим голосом ответил:

   - Есть еще... подыхаю.

   Марианна подскочила к "запичку". Из-за кучи тряпья она увидела при тусклом лунном освещении приподнятую косматую голову какого-то старика.

   - Вы, диду, один здесь в этой "пустци"? Что "сталось?" Кто вас ограбил?

   - Хе, добрые люди, - заговорил глухо старик, - слуги нашего гетмана, либо скорей московские гости... Теперь таких гостинцев жди от тех и других вдосталь... Завелась по всей нашей Украине такая поведенция... вот только негаразд, что меня не добили... - почти задохнулся он от такой длинной речи.

   - Гей, сюда! - крикнула, отсунув оконце, Марианна. - Тут лежит умирающий.

   В одно мгновение Андрей был в хате, а остальные казаки остались "вартовымы" на дворище.

   - Воды скорей дай из бакляги, - приказала Марианна, поддерживая старика за голову, - и добудь огня!

   Несколько глотков влаги освежили деда и облегчили его страдания. Ни ран, ни переломов у больного не было; изнемогал он от старческой немощи, усиленной до смертельного истощения голодом. По словам деда, - он не ел уже ни крохи дней пять и не имел сил слезать с печи за кухлем воды...

   - Я и до этой "прыгоды" ходил плохо с клюкой, - шамкал он с передышкой, - а как придавил меня голод, так я и залег на печи... спокойно уже ждал смерти, когда вельможный паныч нашел меня.

   - Да неужели вы, диду, при вашей слабости, один тут жили, в этой пустыне? - допрашивала Марианна.

   - Эх, любые мои, - пустыня-то не страшна, пустыня, может, теперь беспечнее, чем местечко... С диким зверем можно еще ужиться... а жил я не один... была у меня дочка и внучка... хорошая, трудящая... смотрели за мной, холили, - и дед вдруг заплакал, без гримас, без усилий, как плачут иногда дети, - словно слезы сами, помимо его воли, побежали из глаз по рытвинам его щек.

   У Марианны сжалось до боли сердце; перед таким бессильным горем она забыла гнетущую ее тоску. Андрей зажег стоявший в печурке "каганець" и подошел тоже с участием к заброшенному, несчастному деду.

   - Где же они? Умерли? - спросила дрогнувшим голосом Марианна.

   - Не знаю, панку, не знаю... либо убиты, либо завезены.

   - Да кто же? Когда? Какая сталась "прыгода"? - обратился и Андрей к деду.

   - А вот, ясный лыцарю, - с остановками и передышками начал дед, - жили мы тут тихо, спокойно и лихого человека не видали... как вдруг это в первый раз... недели две, три тому назад.

   - Недели три, говорите? - вспыхнула Марианна и превратилась вся в слух.

   - Так, так будет... коли горе мне памяти не отбило, - продолжал старик. - Слышим мы ночью "гвалт" и стук, и конский топот... "перелякалысь"... мои меня не пускают к воротам... там грозят, слышу, разгромить все... Прислушиваюсь - не наша "мова", другая, не понимаю... "отворяй! - кричат, - олух!" А я не разумею... Так кто-то и по-нашему гаркнул: "одчыняй ворота"! Ну, как же его христианского слова не послухаться - я и "одчыныв".

   - Боже мой, сердце у меня замирает - проговорила от волнения Марианна, - все это похоже... московское войско и один наш - это, конечно, предатель Тамара... Диду, - обратилась она к старику, подавая ему фляжку со старым венгерским, которую она с собой постоянно брала в дорогу, - выпейте хоть несколько глотков, в вас силы прибавится, а потом и съедите чего-нибудь... Ну, а когда это войско ввалилось, не слыхали ли вы из их разговоров про какую-либо сечу?

   - "Гомонилы" они дуже и лаялись, и перевязывали раны, да я ихней-то "мовы" добре не знаю, понять не мог, а вот молодой и пышный шляхтич, дак тот по-нашему лихословил все одному связанному пану.

   - А был ли связан еще молодой шляхтич? - перебила деда возбужденная донельзя Марианна.

   - Было связанных два - один молодой, пышный, а другой старик, слуга видно...

   - Они, они! Слышишь, Андрей, Господь опять нас привел на путь... а я еще роптала, а Господь "обачнише" нас, слепых, - повторяла, обращаясь ни к кому, вне себя от радости Марианна. - Да, да, диду, это они лаялись, разбойники, что досталось и им добре... Это они вырезали отряд казаков... Но куда же они дели связанного шляхтича?

   - Повезли куда-то... подночевали и до света повезли... а молодой атаман так все грозил связанному, что теперь-то он поквитует за все старое, - и сам натешится над ним, и пошлет еще на расправу в Москву...

   - Верно, верно, диду, как с книги читаешь, - и тогда-то исчезла вместе с этими "розбышакамы" и ваша дочка, и внучка?

   - Нет, ох, нет, мой юначе, - покачал тоскливо головой дед, - тогда-то мои родненькие перележали в "льоху" и их никто не тронул, но дней пять тому назад опять в глухую полночь стала ломиться эта ватага... видимо везли назад пленных казаков... я был хвор и лежал тут, а дочка и внучка выскочили на "гвалт", ну, они сразу выломили ворота и ворвались с руганью, с прокленами... хотели все "спалыть"... да не знаю, отчего не подпалили и меня бы успокоили... Вот только все пограбили, даже с хат все вытаскали, меня только почему-то не нашли, а с той поры ни дочки, ни внучки не вижу... Убили, верно, либо на муку взяли... Уж, коли бы живы были, давно бы навестили дида...

   - Господь, может, их, сирот, помилует, - вставил тронутый дедовым горем Андрей. - Трупов-то ни на дороге, ни кругом нет... у них, наверно...

   Дед печально кивал головой и прикладывал высохшие до костей руки к запавшей груди.

   - Диду, - спросила тревожно Марианна, - а не проронили ль они слова, куда "намирялысь" ехать? Мы бы проследили, да может быть и вашу дочку с внучкой, нашли.

   - Ох, не дождать мне того счастья, - встрепенулся конвульсивно старик, - а говорили, как же, говорили свободно и два каких-то пана по-нашему... Что им нужно этих послов Дорошенковых припрятать горазд... да в Москву... а теперь пока засадить их в "льохы" Рашковские: и льохы, мол, надежные, и "окопыще" кругом доброе: не выскочат и не перелезут.

   - А где же это, где? Можете ли указать нам путь, дорогой диду?

   - Да как же не могу, могу. Местечко Коломах всем известно, а то с милю за ним, на горке.

   - Так вы, диду, может, с нами поедете?

   - Куды мне, "хырному"? Я вам расскажу "доладно" дорогу: от моего хутора поедете балкою, что на заход солнца, до самой дубровы, она на всем степу одна... "маячыть" - не ошибешься... а за дубровою по той стороне тянется "шляшок" на Рашковку... Вот вы и поедете этим "шляшком" в "ливоруч" до корчмы, а там снова влево рукою подать Рашковское городище... Корчмарь, коли что, тоже покажет, а то и на око видны "окопыща"...

   - Спасибо, спасибо, диду, - волновалась Марианна, - не знаю, чем и "дякувать" вас... Мы здесь всяких припасов и воды оставим... а из Рашкова "зараз же" пришлю вам гонца и про ваших известие: коли поправитесь, то к нам перевезут вас, диду.

   - Спасенная душа у тебя, пышный юначе, пошли тебе Господь... - захлебнулся даже от подступивших слез старик и, откашлявшись, продолжал: - Только ночью не советую выезжать, а то заплутаетесь: подождите света, отдохните...

   Как ни жгло нетерпенье Марианну, но она вынуждена была подчиниться благоразумному совету деда и осталась. Подкрепившись пищей и давши ее с осторожностью старику, наши путники на рассвете двинулись бодро в надежный уже путь, который они нашли, наконец, после долгих неудач и скитаний. Марианна теперь ехала совершенно спокойно и уверенно; одно только обстоятельство тревожило ее смутно, не опоздала ли она со своей помощью? Не увезли ли пленных из Рашкова? А потому все ее желания слились в одно пламенное - застать Мазепу в "льоху", а о том, как его спасти оттуда, она и не думала.

   Без особенных приключений наши путники добрались в тот же день вечером к длинной корчме, что стояла уединенно, между группой высоких осокорей. Выбежал к ним навстречу, растопырив руки от радости и от прилива радушья, жид, и - о, диво§ - Марианна узнала его сразу: это был тот самый жид, что сообщил им прежде о Тамаре и о "Дубовий" корчме, куда тот направился.

   - Что же это? Мы опять приехали в "Обидрану" корчму? - вскрикнула она от изумления.

   - Ай, это ясный грабя! - засуетился, закашлялся еще больше жид. - И пышное панство! Ой, какое для меня счастье! Только, ясноосвецоный грабя, это не "Обидрана корчма", а это тоже моя аренда, только зовется "Пидрашкивською" корчмой... Там-то корчма на Роменском "шляху", а эта на Рашковском, за "Дубовою" корчмой, только не в лесу, а в поле...

   - А, так вот почему мы не нашли нашего приятеля, - обратилась Марианна к Андрею, - он, значит, обманул нас: бросился в лес, а оттуда в противную сторону.

   - Как лис старый, - засмеялся Андрей, - спутал следы, а мы и прорвались через лес и пошли колесить...

   - Но постой, - остановила его Марианна, - а молодица на хуторе в степи видела же Тамару и следы были от копыт...

   - А может, то другой кто был в кожухе?..

   - Милости прошу, вельможное панство, сделайте ласку, - просил между тем, умильно гримасничая и потряхивая пейсами, жид. - До "господы" прошу... все, что панство желает, все, что панству угодно...

   - Ты вот что скажи мне, - отвела его несколько в сторону Марианна, - только по правде, за правду я заплачу тебе щедро... ты же меня знаешь?

   - Ой, знаю, верю... Цц... Цц..! - зачмокал губами "шынкар".

   - Ну, так вот что: не знаешь ли ты досконально дороги к Рашковским "льохам"?

   - До городка? Как не знать - знаю: вот недалечке тут... оттуда у меня завсегда и пьют, и ночуют...

   - О? Вот и отлично... Теперь там, верно, никого нет, так ты нам все и показать можешь... Говорят, - важные окопы и "льохы" и вплоть до самого Рашкова.

   - Ох, ох, грабе... льохы там, так "хай его маму морду", а окопища... Только, ваша ясновельможность, теперь там не пусто, теперечки в льохах какие-то важные пленники и в городке "дозор" московской стражи, у меня каждая смена бывает, добре пьют, нечего жаловаться, добре, только вот, как они говорят, денег не любят платить, а все в долг, - "на борг", как и важная шляхта...

   - Так пленные, говоришь, тут еще? - переспросила Марианна, едва скрывая охватившую ее радость.

   - Тутечки, тут... их недавно привезли.

   - Господи! Прибежище наше! В деснице Твоей лишь спасенье, - промелькнула в мыслях Марианны горячая молитва и погрузила ее душу в радостное умиление.

   Все замолчали. Андрей обдумывал, как воспользоваться новыми обстоятельствами. Жид ждал распоряжений.

   - Слушай, жиде, - прервала наконец молчание Марианна, - нет ли у тебя отдельной комнаты и доброго чего пополоскать горло, так мы бы выпили и не "на борг", а на чистые дукатики...

   - Как не быть отдельного покоя для такого ясного панства! - вздохнул от восторга "шынкар". - Есть, есть и все, что только угодно для панских потреб... Милости прошу! - и он повел своих ясных и дорогих гостей в темные огромные сени ("заезд"), где слышно было ржание коней, где стояли посредине повозки и буды, где навалена была кроме -того и всякая дрянь: колодки, дрова, седла и упряжь.

   Ощупью, натыкаясь то на то, то на другое, пробирались Андрей и Марианна за жидом и наконец вошли вслед за ним в какую-то конуру. Жид потом побежал за вином и за "свитлом", а Марианна шепнула Андрею, чтобы он привел сюда и товарища хорунжего, Чортовия, дошлого и опытного казака во всякой "справи".

   Оставшись одни, наши путники начали обсуждать меры, какие нужно было предпринять для спасения заключенных. Прежде всего нужно было узнать, как велика в городке стража, и есть ли возможность проникнуть в это городище, или придется его добывать силой? Но их было всего-навсего шесть человек, а Варавка и прочие команды исчезли; если они съедутся где-либо, то во всяком случае сюда не поедут. Положение казалось отчаянное; но этой мысли никто не хотел допустить, после стольких передряг и испытаний было бы страшным ударом потерпеть неудачу у порога заключения несчастных. Был призван сюда для разъяснения многих вопросов жид. По его показаниям, стражи в городке было не больше пятнадцати человек, потому что ежедневно у него бывает человек семь, восемь, т. е. полсмены, а столько же, вероятно, остается в городке; ну, если прибавить еще двух, которые, как начальство, остаются там, то всех больше семнадцати, восемнадцати быть не может. Против такой силы, да еще в укрепленном месте, число освободителей было уже чересчур ничтожно; а жид еще, как нарочно, расписывал страшные рвы, высокие насыпи с грозным частоколом, железные двери у каменных подземных темниц.

   Все приуныли и мрачно задумались; Марианна бледная, со сверкающими глазами, сидела во время всех этих расспросов отдельно в темном углу и не принимала никакого участия в беседе. Вдруг она, во время наступившего молчания, быстрым движением подошла к жиду.

   - Слушай, жиде, - заговорила она взволнованным голосом, - я заплачу тебе так, как ты и не ожидаешь, если ты мне поможешь пробраться в тот лех и спасти моего друга, который невинно захвачен... или по крайней мере хоть увидеться с ним.

   - Ой, трудно, ясновельможный грабюню, - замотал головою жид, и пейсы затрепали его по щекам, - трудно, вей мир, как трудно... Я для пана и перерваться готов... потому что грабя меня б не обидел... Разве вот подкупить их? Они любят пить и все такое... а деньги все на свете, все! - поднял он торжественно вверх два пальца, - с деньгами можно весь свет вывернуть наизнанку, дали-Буг!.. Так отчего же не попробовать? Можно, грабуню, можно! Хороший гешефт, добрый гешефт!

   - А ты говоришь, что они, - эта стража, добре любят пить?

   - Ой, мамеле, как любят! Если им поставить бочонок, так будут пить до дна.

   - Ух, добре! - потер руки с особенным удовольствием Чортовий, - можно "смыкнуть" и уложить их покотом...

    

   - Панове, вот у меня какая думка заворушилась в башке, коли одобрите, да Бог поможет, то авось и удастся наше дело, - проговорил, после некоторого раздумья, Чортовий.

   - А что же ты, пан-товарищ, придумал? - спросила с оживленным интересом Марианна.

   - А вот что, панно полковникова. Я пойду сейчас с жидом в корчму, как проезжий, или лучше, как бежавший от преследования Дорошенко казак. Конечно, такому и Бог велел примазаться к чужим казакам, поискать в них покровительства, побрататься. А брататься без оковитой нельзя, - это тоже всякой христианской душе известно. Ну я их и начну накачивать, да с таким расчетом, чтобы они еле добрались до своего гнезда...

   - Если накачивать, так ты уж так накачай их, чтоб замертво остались в корчме, - добавил повеселевший Андрей.

   - Ой, ой, как еще можно! - поднял обе руки в знак полного утверждения жид, - как свиньи лежать будут.

   - Нет, это мне не расчет! - возразил Чортовий. - Если они останутся здесь, то за ними пришлют кого-либо... Заберут этих, а остальных больше не пустят. А мне нужно, чтоб все перепились, чтоб трезвых осталось два, три человека на нас шесть!

   - Эх, славный ты казак! - воскликнула с чувством Марианна.

   - Я еще, панно полковникова, вот что хочу сделать, - продолжал развивать свой план Чортовий, - одного-то я напою "до мертвяка", а остальных до такой меры, чтоб доползли еще до городка... Вот я с этого, что здесь останется, и сниму одежу, переряжусь в нее, да с пьяными и отправлюсь в крепостцу; притворюсь так пьяным, упаду где-нибудь и захраплю, а за мною, полагаю, и мои собутыльники расползутся под окопами и лягут трупами до позднего утра. А вот когда за этой сменой явится сюда в корчму другая, то нужно, чтобы взялся кто и другую смену свалить с ног "оковытою", тогда бы вышло расчудесное дело!

   - Слично, слично! - одобрил с восторгом этот план жид, быстро ходя по комнате и подбрасывая от удовольствия заложенными за спину руками свой "лапсердак": он уже считал в уме, сколько потребуется для выполнения этого плана "оковытой" и меду, и какие перепадут в его карман барыши.

   - Да я берусь перепоить их, - откликнулся на вызов Андрей.

   - Нет, пане хорунжий, - возразил Чортовий, - не подобает тебе пить, ведь невозможно же напоить до "мертвяка" других и не нахлестаться самому?.. А ты нам, пане, нужен будешь трезвым, да еще как будешь нужен! На эту потребу, сдается нам, и Лунь годится: он коли поусердствует, то всех перепьет; всех "мертвякамы" уложит... Тогда-то ты, пане Андрию, с панной полковниковой и "рушайте" в городок смело, захватив остальных и Луня, - значит пятерых, да я буду шестой, - и ворота отворю вам... А сколько же найдется за окопами трезвых? - Наиболее три-четыре души... Так разве тогда мы с ними не справимся?

   - Справимся, еще как! - подхватил Андрей.

   - Ой, вей! - потер руки корчмарь.

   Марианна, затаив дыхание, слушала Чортовия, и когда он замолчал, при одобрениях жида и Андрея, она торжественно произнесла:

   - Да благословит тебя Господь за твою "пораду", исполни же ее, а мы за тобою всюду пойдем, и верь, что никогда не забудем твоих услуг, - ни я, ни отец мой! - и она искренне пожала казаку руку.

   Андрей обнял горячо Чортовия и вышел с ним быстро из конурки; он спешил удостовериться, где разместилась его команда, чтобы сделать ей нужные распоряжения, а Чортовий направился прямо в корчму; жид же, с развевающимися полами "лапсердака", словно вампир, бесшумно полетел вперед среди темноты ночи на свою наживу, забывая в эту минуту, что выгодный гешефт может окончиться для него и печально.

   Оставшись одна, Марианна почувствовала какое-то изнеможение: действительно, постоянное напряжение за последние дни ее нервов переутомило, наконец, и этот сильный организм.

   Хотя и волновали Марианну в настоящую минуту нахлынувшие разные чувства, - и радость, что нашли, наконец, после стольких неудач, несчастного пленника, и тревога перед предстоящей последней попыткой освободить его из когтей Тамары, но все эти волнения потеряли остроту и не жгли сердца едкой болью, а только заставляли его тихо трепетать, замирая. Марианна прилегла на неуклюжий топчан, стоявший в углу комнаты, и начала думать о том, какую она даст блаженную минуту Мазепе, когда крикнет ему, что он свободен! Да, но эта минута, пожалуй, и для нее будет не менее счастливою. - Почему же? - поставила она себе вопрос и над ним сладко задумалась. - Да потому, - успокоилась она на одном решении, - что он наверное сослужит для родины великую службу. Конечно, эта уверенность и подкупила целиком ее сердце, а пережитые, ради нового друга, тревоги и муки сроднили ее с несчастным страдальцем. Потом фантазия начала рисовать ей картины ее встречи с растроганным отцом и с благодарным гетманом... далее и эти картины стали тускнеть и обрываться, мысли спутались и Марианна уснула крепким, молодым сном.

   Долго ли она спала, или нет, она не сознавала, а разбудил ее только громкий оклик Андрея:

   - Пора, панно, вставать! Все уладилось!

   Марианна вскочила и не сразу поняла, где она и в чем дело; только через несколько мгновений придя в себя, она встрепенулась радостно и почувствовала, что сон совершенно освежил ее силы. Бодрая и возбужденная предстоящим исходом последних усилий, она поспешно вышла вслед за Андреем и нашла свою команду за корчмой. Темный силуэт жида двигался в стороне тревожно, то приседая, то припадая даже к земле, чтобы увериться, не слышно ли подозрительного шума.

   - Я, ясный грабя, все для вашей милости делаю, - заговорил он вкрадчивым шепотом, когда приблизились к нему Марианна с Андреем, - уж такого делаю, такого, какого ни один жидок не насмелится, и даже дурмана подмешал в "оковыту" для большей "певности" Я знаю, что панская милость меня не обидит. А все-таки, я доведу вашу команду до ворот городища - покажу вам их, а сам назад... потому что... ой, вей!.. Да и на что я там панству? Там уже и без меня будет "справа", а у меня "балабуста" - жена и дети...

   - Ну, ну, ступай! Укажи лишь дорогу, а там хоть и к "балабусте"! - сказал раздражительно Андрей, и все двинулись вслед за жидком в сырой, непроницаемый мрак темной осенней ночи. Жид, впрочем, на всякий случай, шел под конвоем двух казаков с обнаженными саблями.

   Хотя эта уединенная крепостца находилась и в близком расстоянии от корчмы, но путникам нашим показалась дорога к ней бесконечной: путалась она из стороны в сторону, тянулась то вверх, то вниз по страшным неровностям и прерывалась рытвинами. По резкому, холодному ветерку Андрей догадывался, что близок уже рассвет, а они все колесят по степи: у него зашевелилось в груди подозрение относительно жида. Не высказывая его Марианне, он подошел к нему и, приставив к виску его пистолет, спросил сдавленным голосом:

   - Где же этот городок, шельма? Если не будет его сейчас, так башка твоя разлетится в черепья!

   - Ой, панюню! - отшатнулся жид. - Ой, не "жартуй", бо черт может всего "накоить"... а городок вот перед вашим носом.

   - Где, где? - спросил один из конвойных, перепивший всю смену, - Лунь; у него теперь уже не было в голове и капли хмелю. - Ой, черт бы тебе в зубы, - вскрикнул он через минуту, - "трохы-трохы" не угодил в ров!

   Все двинулись вперед осторожно. Действительно, перед ними тянулся дугой широкий ров, за которым среди темной мглы выделялся едва заметно черный силуэт окопов. Все притаились и прислушались. За окопами царила мертвая тишина. Лунь приставил кулак к губам и завыл по-волчьи; недалеко от них, немного вправо, послышался в отклик такой же вой, за которым вдали отозвался еще один.

   - Чортовий отозвался, - прошептал Лунь.

   - И собака, - добавил другой казак.

   - Ворота должны быть направо, - соображал Андрей. - Осторожнее, за мною, да берегитесь рва!

   - А жида все-таки не пускай! - распорядился он шепотом. :

   - И коли только что, так чтоб и с места не двинулся!

   На это приказание послышался было вопль, но он моментально был подавлен.

   Вскоре направо показался не то перекидной мост, не то просто "гребля", а за нею в глубине и ворота; они были полуотворены и впереди них стояла какая-то тень, призывавшая к себе всех энергическими жестами: то был Чортовий.

   Он сообщил шепотом Андрею, что пришедшая с ним партия спит непробудно, да и перевязана еще им, что у "льоха" стоит один "вартовый", и что комендант с двумя товарищами спит в дальней землянке.

   Тихо прокрались наши путники во двор городка и начали держать короткий совет, как поступить с "вартовым": убить ли его, или связать и заткнуть паклею глотку?

   - Если возможно освободить узников без кровопролития, то наилучше, - сказала Марианна, - тут ведь стража хотя и, ненавистника нашего Бруховецкого, но из нашего же брата - казаков; но если эта стража набросится на нас, то не щадить ее: смерть за смерть! Хоть нас перебьют, хоть их "вытием", а не пожалеем себя для спасенья узников, жизнь которых нужна для Украины!

   - Костьми ляжем, панно полковникова, а своих не выдадим! - ответили дружно все.

   - Только вот что, ясновельможная пани, - заметил Чортовий, - нельзя без оглядки всех и вырезать: а ну, пан Мазепа окажется в другом "льоху"... Говорят, что в этих "льохах" неисходимых проходов и закоулков тьма... то где тогда достанем мы языка?

   - Так, это верно, - согласился Андрей, - командира нужно приберечь, и я из жил его вымотаю признание.

   Все двинулись воровски вслед за Чортовием, успевшим уже высмотреть, где "льох" и где "вартовый".

   Марианна осталась с двумя казаками в засаде, а Андрей с Чортовием и Лунем поползли ко входу подземной темницы. Марианна превратилась вся в слух и дрожала от охватившего ее волнения; кругом было беззвучно, только близко от нее что-то равномерно стучало, словно билась в клетке пойманная птица; но панна не могла уже сообразить, что это трепетало ее собственное сердце.

   Наконец вдруг послышался ей торопливый шорох, кто-то тихо вскрикнул и грузно упал на землю; но звук тотчас же был заглушен и превратился в глухой задавленный стон.

   - Приприте, братцы, колком двери в землянке, - раздался голос Андрея, - ты, Лунь, посторожи, на всякий случай, там у дверей, а мы здесь распорядимся и сами.

   Марианна со своими казаками выскочила смело из засады и присоединилась к Андрею. Бросились ко входу в "льох", но на дубовых, окованных дверях висело два замка почтенных размеров.

   - Что же делать? - раздумывал вслух Андрей, повертывая в руках десятифунтовые привески, - этакой цацки и обухом не расшибешь, а ключи, очевидно, хранятся у коменданта...

   - Добыть, во что бы то ни стало, - скомандовала Марианна.

   - Постойте, братцы, - отозвался Чортовий, - я вот еще захватил на всякую "прыгоду" эту штуку, так попробуем, - и он вытянул из-под полы тяжелый "подосок", могший заменить с успехом добрый лом.

   Заложили этот своеобразный лом за болты; все поднажали дружно на другой конец рычага: болты подались, согнулись и начали выходить из своих гнезд; наконец, с треском и звяком они упали, и дверь, заскрипев, подалась внутрь, раскрыв черный свой зев, из которого пахнуло сырым, затхлым холодом.

   - Не бойтесь! Мы ваши друзья! - крикнула нетерпеливо Марианна в открывшуюся дыру.

   Раздался гулко ее голос, прогремел, как бы в пустой бочке, и замер, но через несколько мгновений из глубины донесся далекий, стонущий отзвук.

   - Марианна! Осторожней! - остановил ее порывистое движение Андрей. - Без "свитла" можно свернуть себе голову. Гей, добудьте, братцы, огня! - обратился он к товарищам.

   Посыпались искры в одном и другом месте, и вскоре запылал импровизированный факел, освещая красноватым, мигающим светом мрачное, длинное устье подвала.

   По крутым земляным ступеням спустились освободители в глубину, прошли еще довольно длинный коридор и наткнулись снова на дверь с висячим замком; отбить последний было уже легко и через минуту все очутились в низком и душном подвале.

   Андрей поднял высоко горящую головню, в углу задвигались три тени, а два человека стояли уже посреди подвала: оба были пожилых лет, бледно-зеленые, с впалыми щеками.

   - Кто вы такие? - спросил Андрей.

   - Посланцы гетмана Дорошенко, - ответил более высокий.

   - Я - Куля, а то мои товарищи.

   - А где же Мазепа? - перебила его страстно Марианна.

   - Мазепа? - переспросил болезненным голосом Куля. - За ним-то нас и послали.

   - Так его здесь нет? - вскричала Марианна не своим голосом.

   - Нема и звания! - раздался в ответ чей-то голос.

   Марианна пошатнулась, схватилась рукой за мокрую, холодную стену и тихо опустилась на землю...

    

   Стоял пасмурней осенний день. Во всех дворах села Волчий Байрак, тонувшего в разукрашенных осенью желтых и багровых левадах, кипела оживленная работа. Во дворе отца Григория, настоятеля маленькой деревянной церковки, слышны были также громкие удары цепов и веселые "перегукування" молодиц, копавших на огороде картофель, звонко раздававшиеся в поредевшем воздухе.

   Местоположение дворища о.Григория не имело в себе ничего красивого; усадьба его находилась в самой глубине балки, по отлогим склонам которой разбросалось село; видно было, что хозяева, ставившие здесь свою хату, не заботились о красоте местоположения усадьбы, о широком горизонте, а руководствовались более хозяйственными соображениями, - близостью воды и сенокоса, а также и тем, что к речке земля для огорода лучше и капуста родит хорошо. И действительно овощи у о. Григория всегда удавались "напрочуд", а капуста, тугая и сладкая, составляла предмет зависти всех соседних хозяек. Впрочем, причиной этому была, верно, не только одна близость речки, извивавшейся по сенокосу, который прилегал к самому огороду о.Григория, а и старания его хлопотливой дочки, чернобровой и веселой Орыси.

   Во всем дворище о.Григория видно было присутствие радетельной хозяйской руки. Отличалось оно от обыкновенной крестьянской усадьбы только большей зажиточностью: Усадьба прилегала к самой церковной ограде, в которой проделана была даже маленькая калитка для большего удобства "панотця". Посреди обширного, зеленого дворика стоял колодезь с высоким "журавлем" и с выдолбленной колодой, пристроенной для водопоя коров, лошадей и волов. Прямо против ворот в глубине двора находился .сам "будынок" о.Григория, представлявший из себя ту же крестьянскую хату, только больших размеров, разделенную сенями на две половины: на пекарню и на "кимнату". Стены хаты были чисто выбелены, большие окна с "виконныцямы" окаймляли зеленые полосы с раскрашенными на них зелеными цветами, а "прызьба" была вымазана ярко-желтой глиной. Высокая крыша домика, крытая золотой соломой, с гребнем наверху, спускалась по углам красивыми уступами и выглядела нарядно.

   По правую руку от ворот тянулись во двор разные хозяйственные постройки: также чисто вымазанные и покрытые новой соломой "стайня", "возовня", "комора", "сажи" и другие; налево расположился ток, отделенный от двора плетнем, на току виднелись стоявшие рядами скирды, стожки и высокая "клуня". С трех сторон домик обступал густой фруктовый садик, теперь уже желтый и багровый, с повисшими на деревьях гирляндами густо разросшегося хмеля.

   В данный момент в дворище о.Григория не видно было ни души, только штук десять уток хлопотало у разлитой вокруг колодца лужи, да свинья, окруженная огромным потомством, с громким хрюканьем бродила по двору; и хозяева, и работники - все были заняты делом.

   В саду у самой пекарни, подле плетня, на котором растянуты были длинные полосы сохнувших полотен, терли на "терныцях" коноплю две молодые девушки; одеты они были наряднее обыкновенных крестьянок, а потому их можно было бы принять обеих за дочерей о.Григория, если бы не совершенное несходство их лиц. Одна из них была смуглая брюнетка с длинной черной косой и сверкающими при каждой улыбке ровными белыми зубами. У другой было нежное и бледное личико, обрамленное светло-русыми пушистыми волосами. Брюнетка работала живо, быстро и сильно, ее небольшая, но крепкая рука с силой ударяла доской по толстому пучку конопли, которую она быстро протягивала левой рукой; при каждом таком ударе из конопли сыпался целый дождь кострицы. Другая же девушка работала, хотя и старательно, но как-то тихо, бессильно; по всему было видно, что мысли ее были далеко от этой работы; большие, темные глаза ее глядели невыразимо грустно.

   Брюнетка остановилась на мгновенье, расправила спину, подсунула выбившуюся из-под красной повязки прядь волос и, взглянув на свою подругу, произнесла с улыбкой:

   - Ну и работаешь ты "по кволому", Галина, ей-Богу, словно два дня не ела!

   Девушка, к которой относились эти слова, вздрогнула; казалось, обращение подруги оторвало ее от далеких мыслей.

   - Я сейчас, сейчас, Орысю, - произнесла она звонким, но печальным голосом и торопливо потянула свою "горстку" конопли, далеко не такую мягкую и выбитую, как конопля подруги.

   Орыся бросила внимательный взгляд на свою подругу, покачала с сомнением головой и принялась с прежним жаром за работу.

   Несколько минут обе девушки молчали, слышен был только усиленный стук обеих "терныць". Наконец, Орыся заговорила снова.

   - Все-то ты журишься, Галина! Эт, ей-Богу, ну и "вдача" у тебя! Тут иногда так на сердце накипит, что, кажется, разодрал бы весь свет пополам, а плюнешь на все, сцепишь зубы, да и молчишь!

   С этими словами она порывисто выдернула свою "горстку" конопли и принялась ее выбивать с такой силой о ножки "терницы", как будто в самом деле хотела разорвать, если не весь свет, то хоть этот пучок конопли пополам. Казалось, энергическое движение слегка успокоило какую-то досаду, кипевшую в ее сердце. Она уже спокойнее положила на терницу свою "горстку" конопли и начала снова выбивать ее доской.

   Галина молчала.

   Орыся опять вытряхнула свою коноплю, опять положила ее и обратилась уже спокойным голосом к Галине, не подымая головы.

   - Все о нем думаешь?

   - О нем, - тихо ответила девушка. - Почему он не вернулся, Орыся? Сказал, что вернется сейчас и заберет нас с собой. Я ждала так, ждала... Господи! На могилу каждый день ходила, все смотрела в ту сторону на пивдень, куда он уехал с кошевым... Уж мы и жито сжали, его все еще не было, уже и ячмень покосили, и просо... И свезли весь хлеб на ток, и гречку скосили, а его все не было и не было. - Голос Галины слабо задрожал. - Я все ждала, все ждала, все еще надеялась, а он не приехал. Орыся, голубочка, скажи, отчего? Отчего? Орыся с минуту помолчала, а затем ответила уклончиво:

   - Гм... А разве он так уже нужен тебе? Ну, мало ли что может быть? Поехал, загулялся... а может, по какой войсковой потребе куда-нибудь надолго уехал. Да разве уже без него и жить нельзя? Разве уже лучших казаков нет?

   - Зачем мне казаки, Орысю?

   - Зачем? Вот спрашивает! А он же зачем?

   - Затем, что я его люблю.

   - Ну, и другого кого полюбишь.

   - Нет, нет, Орысю! Никого мне, кроме него, не надо! Я не люблю ваших казаков, я их боюсь!

   - А его же не боялась?

   - И его сначала боялась, а потом нет. Он не такой, как все, Орысю! Он такой лас