Коллинз Уилки - Армадэль. Том 1

а рассудок начал ему изменять. Озайяз Мидуинтер в детстве служил на море, потом бросил это место и поступил к книгопродавцу в одном провинциальном городке. И работу книгопродавца бросил и попробовал поступить учителем в школу. На этот раз из школы уволили его, и Мидуинтер должен был выбрать что-нибудь другое. Но незнакомец был уверен, что, возьмись он за что бы то ни было, неудача (в которой некого было обвинять, кроме него самого) ожидает его рано или поздно. Друзей, к которым он мог бы обратиться, у Озайяза Мидуинтера не было, а о родственниках он не желает говорить. Он думает, что они, может быть, умерли, а они думают, может быть, что он умер. Нечего опровергать, что это печальное признание в его лета. Это может повредить ему в мнении других и без сомнения вредит в мнении господина, разговаривающего с ним в эту минуту.

   Эти странные ответы были даны таким тоном и с таким спокойствием, которые вовсе не показывали горечи с одной стороны и равнодушия с другой. Озайяз Мидуинтер в двадцать лет говорил о своей жизни, как мог бы говорить Озайяз Мидуинтер семидесяти лет, терпеливо перенесший долгие утомительные годы.

   Два обстоятельства говорили против того недоверия, с каким мистер Брок смотрел на Озайяза. Он написал в банк, находившийся в отдаленной части Англии, в котором лежали его деньги, взял их оттуда и заплатил доктору и трактирщику. Человек непорядочный, поступив таким образом, не считал бы себя обязанным никому, расплатившись по счетам. Озайяз Мидуинтер говорил о тех, кому он был обязан, особенно об Аллэне, с такой горячей признательностью, что это не только удивительно, но и тягостно было слышать. С большой искренностью восхищался он, что с ним поступили по-христиански в христианской земле. Он говорил о том, что Аллэн взял на себя все издержки по содержанию и лечению его, с признательностью и удивлением.

   - Я никогда не встречал человека, похожего на него! Я никогда не слыхал ни о ком, кто походил бы на него! - восторгался бывший учитель.

   Через минуту этот проблеск признания, сверкнувший, как молния, опять погас во мраке. Его блуждающий взор по-прежнему устремился в сторону от мистера Брока, а голос стал опять неестественно твердым и спокойным.

   - Извините, сэр, - сказал он, - я привык к тому, чтобы меня преследовали, обманывали, морили голодом. Все другое кажется мне странным.

   Чувствуя к этому человеку и влечение, и отвращение, Брок, прощаясь, протянул было руку, поддавшись минутному побуждению, а потом с замешательством отдернул ее.

   - Вы имели доброе намерение, сэр, - сказал Озайяз Мидуинтер, скрестив руки за спиной. - Я не обижаюсь на то, что вы передумали. Тому, кто не может дать о себе отчет, не может подать руки джентльмен, находящийся в таком положении, как вы.

   Брок ушел из гостиницы в совершенном недоумении. Прежде чем отправиться к миссис Армадэль, он пошел за ее сыном. Была надежда, что незнакомец забывал свою осторожность в разговоре с Аллэном, и при чистосердечии Аллэна нечего было бояться, что он скроет от ректора то, что происходило между ним и больным.

   Тут опять дипломатия Брока не достигла желаемых результатов. Когда Аллэн заговорил, он болтал о своем новом друге с обычным легкомыслием, но он не сказал ничего важного, потому что ему самому ничего не было известно. Они разговаривали о строительстве яхты и мореплавании целыми часами, и Аллэн получил много драгоценных сведений от Мидуинтера. Они обсуждали с помощью диаграмм различные варианты вопроса: как спустить яхту на воду? Иногда они переходили и к другим предметам разговора, о которых Аллэн не мог припомнить в беседе. Неужели Мидуинтер ничего не упоминал о своих родных во время этих дружеских разговоров? Ничего, кроме того, что с ним обошлись нехорошо, черт побери его родных! Высказывал ли он неудовольствие относительно своего странного имени? Ни малейшего! Он подал пример, будучи человеком умным, смеяться над этим именем, к черту его имя! Оно казалось очень хорошим, когда к нему привыкали. Что нашел в Мидуинтере Аллэн? Почему он так к нему привязался? Аллэн нашел в нем то, чего не находил в других. Озайяз не походил ни на кого в этих окрестностях. Все другие были скроены по одному образцу. Каждый был здоров, силен, тупоголов, белокур и грубоват. Каждый пил пиво, курил трубку целый день, ездил на лучшей лошади, охотился с лучшей собакой и пил лучшее вино за своим обедом каждый день. Каждый обмывался каждое утро холодной водой и расхаживал в морозную погоду точно так как все. Каждый хвастался своими долгами и думал, что держать пари на скачках - самый достойный подвиг, какой только может совершить человеческое существо. Конечно, это были хорошие люди в своем роде, но они все походили друг на друга. Встретить такого человека, как Мидуинтер, было истинной находкой. Такого человека, который не был скроен по местному образцу и поступки которого имели то огромное достоинство в этом краю, что они имели свою особенность.

   Оставив все увещевания до более удобного случая, ректор вернулся к миссис Армадэль. Он не мог скрыть от себя, что мать Аллэна была сама виновата в настоящем необдуманном поступке Аллэна. Если бы он меньше знался с мелким дворянством по соседству и побольше увидел достопримечательностей внешнего мира на родине и за границей, удовольствие пользоваться обществом Озайяза Мидуинтера было бы для него менее привлекательным.

   Сознавая неудовлетворительный результат своего посещения Мидуинтера, мистер Брок немало беспокоился о том, как примут его донесение. Его предчувствия скоро оправдались. Как он ни старался смягчить подозрительное нежелание учителя рассказать о себе самом, миссис Армадэль воспользовалась этим для оправдания самых строгих мер, которые она намеревалась принять для того, чтобы разлучить сына с ним. Если ректор не хочет вмешиваться в это дело, она объявила, что сама намерена написать к Озайязу Мидуинтеру. Возражения раздражили ее до такой степени, что она изумила мистера Брока, напомнив ему разговор, происходивший между ними, когда было прочитано объявление в газете. Она запальчиво уверяла, что пропавший Армадэль, о котором говорилось в этом объявлении, и странствующий Мидуинтер, находившийся в деревенской гостинице, может быть, один и тот же человек. Ректор напрасно убеждал ее в том, что невероятно, чтобы кто-нибудь на свете, особенно молодой человек, решился назваться таким именем, если оно действительно не принадлежало ему. Миссис Армадэль ничто не могло успокоить, кроме решительной покорности ее воле. Опасаясь последствий, которые могли бы вызвать сопротивление ей при слабом состоянии ее здоровья, и предвидя возможность серьезного раздора между матерью и сыном, мистер Брок взял на себя обязанность снова повидаться с Мидуинтером и сказать ему прямо, что он должен или подробно объяснить, кто он, или прекратить свою дружбу с Аллэном. Взамен этого он потребовал от миссис Армадэль две уступки: чтобы она терпеливо ждала, пока доктор позволит больному пуститься в путь, и чтобы в этот промежуток времени остерегалась упоминать об этом ее сыну.

   Через неделю после этой беседы Мидуинтер уже мог выезжать в кабриолете, принадлежавшем гостинице, которым правил Армадэль; через десять дней доктор объявил, что он может пуститься в путь. Вечером этого дня мистер Брок встретил Аллэна и его друга в одном из перелесков, где они наслаждались последними лучами зимнего солнца. Он подождал, пока молодые люди расстались, и потом пошел вслед за учителем в гостиницу.

   Намерение ректора во что бы то ни стало выполнить волю миссис чуть было не было отложено, когда он, приближаясь к этому одинокому человеку, увидел, как учитель медленно шел, как висел его поношенный сюртук на исхудалом теле и как тяжело опирался он на свою нескладную деревянную палку. Не желая слишком постепенно задавать мучительные для учителя вопросы, мистер Брок сперва сделал ему маленький комплимент относительно круга его чтения, имея в виду том Софокла и том Гете, найденные в его дорожном мешке, и спросил, как давно знаком он с немецким и греческим языками. Чуткий слух Мидуинтера, видимо, уловил что-то странное в голосе Брока. Он подозрительно посмотрел в лицо ректора.

   - Вы имеете что-то сказать мне, - сказал он, - но не то, что вы теперь говорите.

   Нечего было делать, надо было принимать вызов. Очень деликатно, с разными отступлениями, которые учитель выслушал не перебивая, Брок мало-помалу все ближе подвигался к цели разговора. Задолго до того как человек с обычным умом догадался бы, к чему ведет эта речь, Озайяз Мидуинтер сказал ректору, что ему не нужно говорить более.

   - Я понимаю вас, сэр, - сказал учитель. - Миссис Армадэль имеет определенное положение в свете, и мистеру Армадэлю нечего скрывать, нечего стыдиться. Я согласен с вами, что не гожусь ему в товарищи. Самая большая признательность, которую я могу высказать за его доброту, состоит в том, чтобы не пользоваться ею более. Можете быть уверены, что я завтра же уеду отсюда.

   Он не сказал ни слова больше и не захотел ничего слушать. С самообладанием, которое в его лета и при его темпераменте было изумительно, он вежливо снял шляпу, поклонился и возвратился в гостиницу один.

   Брок дурно спал в эту ночь. Результат свидания в переулке сделал еще труднее задачу понять загадочного Озайяза Мидуинтера.

   На следующее утро ректору было принесено из гостиницы письмо, и посланный заявил, что приезжий джентльмен уехал. В письме лежало второе незапечатанное письмо к Аллэну и содержалась просьба к воспитателю Аллэна прежде прочесть письмо самому, а потом или отдать или нет - как сам он заблагорассудит. Письмо было изумительно короткое: оно начиналось и кончалось такими словами:

  

   "Не осуждайте мистера Брока. Мистер Брок прав. Благодарю вас. Прощайте.

   О. М."

  

   Ректор передал письмо по назначению, это разумеется само собой, и в то же время написал к миссис Армадэль несколько строк, чтобы успокоить ее известием об отъезде учителя. Сделав это, Брок стал ждать своего ученика, который, вероятно, придет тотчас по получении письма, и ждал его весьма неспокойно. В поведении Мидуинтера могла заключаться какая-нибудь глубоко затаенная причина, но до сих пор было невозможно отрицать, что поступки его опровергали недоверие ректора и оправдывали доброе мнение Аллэна.

   Утро проходило, а Аллэн не являлся. Не найдя его на верфи, где строилась яхта, Брок отправился к миссис Армадэль и там получил такое сообщение от слуги, которое заставило его отправиться в гостиницу. Трактирщик тотчас рассказал, что мистер Армадэль приходил в гостиницу с распечатанным письмом в руке и настоятельно требовал показать, по какой дороге поехал его друг. В первый раз трактирщик видел мистера Армадэля разгневанным, а девушка, прислуживавшая в гостинице, по глупости рассказала еще об одном обстоятельстве, которое подлило масла в огонь. Она сообщила, что слышала, как мистер Мидуинтер заперся в своей комнате ночью и громко рыдал. Это ничтожное, по мнению трактирщика, обстоятельство вызвало ярость мистера Армадэля. Он начал ругаться, бросился в конюшню, заставил конюха оседлать ему лошадь и поскакал во весь опор по той дороге, по которой Озайяз Мидуинтер поехал рано утром.

   Поручив трактирщику не говорить о поступке Аллэна, если кто-нибудь из слуг миссис Армадэль придет в гостиницу, Брок вернулся домой и с беспокойством ждал, что же будет дальше.

   К его огромному облегчению, ученик явился в пасторат довольно поздно в этот же день. Аллэн вел себя с достоинством и говорил с твердой решимостью, совершенно новой для его старого друга. Не ожидая расспросов, он сам все рассказал со своей обыкновенной прямотой. Аллэн нагнал Мидуинтера на дороге и сначала старался уговорить его возвратиться, а потом захотел узнать, куда он едет, и, наконец, угрожал не отставать от него и таким образом вырвал признание, что тот едет попытать счастья в Лондон. Добившись ответа, Аллэн спросил адрес своего друга в Лондоне, и, хотя друг умолял его не настаивать, он все-таки получил адрес, обратившись к признательности Мидуинтера, за что, искренне стыдясь самого себя, впоследствии выпросил прощение Мидуинтера.

   - Я люблю этого бедного человека и не брошу его, - заключил Аллэн, стукнув кулаком по столу. - Не бойтесь, что я рассержу матушку. Я предоставлю вам говорить с нею, мистер Брок, когда и как вы хотите, а я прибавлю только вот что для того, чтобы кончить это дело, - адрес друга в моей записной книжке. Я в первый раз твердо держусь моего намерения. Я дам вам и моей матери время подумать об этом, а когда это время пройдет, если мой друг Мидуинтер не приедет ко мне, я поеду к моему другу Мидуинтеру.

   На том дело вроде и кончилось, но это только казалось... Вот какие были последствия того, что изгнанного учителя опять отправили на все четыре стороны.

   Прошел месяц, и настал новый год - 1851 Вспоминая этот короткий промежуток времени, Брок мысленно остановился с тяжелым сердцем на самом печальном, самом трагическом событии из всего ряда происшествий - смерти миссис Армадэль.

   Первое предостережение о приближавшемся несчастье было получено вскоре после отъезда учителя, в декабре, и произошло из обстоятельства, мучительно тяготившего воспоминания ректора с того самого времени.

   Через три дня после отъезда Мидуинтера в Лондон к мистеру Броку, когда он шел по деревне, обратилась опрятно одетая женщина в черном шелковом платье, в такой же шляпке и в красной шали. Эта женщина была совершенно незнакома мистеру Броку. Она попросила его указать дорогу к дому миссис Армадэль. Незнакомка задала свой вопрос, не поднимая густой черной вуали, закрывавшей ее лицо. Брок, указав ей дорогу, приметил, что это была замечательно изящная и грациозная женщина. Он смотрел ей вслед, когда она поклонилась и отошла от него, спрашивая себя, кто бы могла быть гостья миссис Армадэль.

   Четверть часа спустя дама все еще с опущенной вуалью опять прошла мимо мистера Брока в гостиницу и поговорила там с трактирщицей. Увидев, что трактирщик после этого поспешил в конюшню, мистер Брок спросил его: не уезжает ли эта дама? Да, она приехала со станции железной дороги в омнибусе, но теперь отправляется в экипаже, нанятом ею в гостинице.

   Ректор пошел дальше, удивляясь, почему его мысли с любопытством возвращаются к женщине, совершенно ему незнакомой. Вернувшись домой, он узнал, что его ждет деревенский доктор с поручением от матери Аллэна. Час назад за доктором прибежали от миссис Армадэль. Тот нашел ее в сильном нервном припадке, вызванном, как слуги подозревали, неожиданной и, может быть, неприятной гостьей, которая была у нее в это утро. Доктор сделал все необходимое и не ожидал никаких опасных последствий. Узнав, что его пациентка желает немедленно видеть мистера Брока, он счел нужным исполнить ее желание и взялся сам зайти в пасторат.

   Испытывая к миссис Армадэль более глубокое участие, чем ее доктор, мистер Брок, войдя в комнату, увидел на лице ее, когда она повернулась к нему, тревожные признаки, дававшие повод к серьезному опасению. Миссис не дала ему случая успокоить ее. Она не стала отвечать на его расспросы. Она желала слышать ответы только на свои вопросы, и она решительно добивалась этих ответов: видел ли мистер Брок женщину, которая осмелилась прийти к ней в это утро? Да. Видел ли ее Аллэн? Нет. Аллэн работал все время после завтрака и теперь еще был на своей верфи. Этот последний ответ ректора, по-видимому, успокоил миссис Армадэль. Она задала следующий вопрос - самый странный из всех - гораздо спокойнее: как думает ректор, согласится ли Аллэн оставить свою яхту на время и поехать с матерью подыскать новый дом в какой-нибудь другой части Англии? С величайшим изумлением мистер Брок спросил, по какой причине миссис Армадэль желает оставить свое настоящее местопребывание? Названная причина. когда миссис Армадэль объяснила ее, еще более увеличила удивление ректора - за первым посещением этой женщины может последовать второе, но скорее, чем она появится опять, скорее, чем может случиться, что Аллэн увидит ее и будет говорить с нею, миссис Армадэль хотела уехать из Англии, даже если окажется необходимым доживать остаток дней на чужой земле. Призвав на помощь свою судейскую опытность, мистер Брок спросил, не приходила ли эта женщина просить денег. Да, хотя она была одета прилично, она, сделав упор на свои "стесненные обстоятельства", просила денег и получила их, но вопрос о деньгах не имел никакого значения. Главное - необходимость уехать до возвращения этой женщины. Удивляясь все более и более, Брок осмелился задать еще вопрос: давно ли миссис Армадэль встречалась в последний раз со своею гостьей? Да, с того времени прошло столько же лет, сколько теперь Аллэну - двадцать один год.

   Услышав этот ответ, ректор решил задать другой вопрос, вспомнив то, что он слышал от миссис Армадэль в ходе доверительной беседы. Он спросил:

   - Эта особа имеет какое-нибудь отношение к тягостным воспоминаниям о вашей прежней жизни?

   - Да, с тягостными воспоминаниями о времени моего замужества, - отвечала миссис Армадэль. - Она принимала участие, будучи ребенком, в одном обстоятельстве, о котором я должна думать со стыдом и горестью до самой моей смерти.

   Брок приметил, как изменился голос его старого друга и с какой неохотой дала она этот ответ.

   - Не можете ли вы мне рассказать о ней подробнее, не упоминая о себе? - продолжал он. - Я уверен, что я могу защитить вас, если вы только поможете мне немножко. Ее имя, например. Вы можете сказать мне ее имя?

   Миссис Армадэль покачала головой.

   - Имя, под которым я ее знала, - сказала она, - будет для вас бесполезно. Она вышла замуж после того - она сама мне так сказала.

   - И не сказала, как ее зовут теперь?

   - Она не хотела сказать.

   - Вы знаете что-нибудь о ее родных?

   - Только о тех родных, каких она имела, будучи ребенком. Они называли себя ее дядей и тетей. Это были люди низкого происхождения, они бросили ее в школе в поместье моего отца. Мы о них ничего потом не слыхали.

   - Она осталась на попечении вашего отца?

   - Она осталась на моем попечении, то есть она поехала с нами. Именно в то время мы уезжали из Англии на Мадеру. Отец мой позволил мне взять ее с собой и приучить ее к должности моей горничной.

   При этих словах миссис Армадэль в замешательстве остановилась. Мистер Брок мягко старался заставить ее продолжать. Это было бесполезно. Она вскочила в сильном волнении и начала ходить по комнате взад и вперед.

   - Не спрашивайте меня более! - закричала она громким и сердитым голосом. - Я рассталась с ней, когда ей было только двенадцать лет. Я не видела ее и никогда не слыхала о ней до сих пор. Я не знаю, как она нашла меня после стольких прошедших лет, я знаю только, что она нашла меня. Теперь она найдет Аллэна и вольет в душу моего сына яд против меня. Помогите мне уехать от нее! Помогите мне увезти Аллэна, прежде чем она вернется!

   Ректор не задавал более вопросов - было бы жестоко принуждать ее объясняться подробнее. Прежде всего было необходимо успокоить ее обещанием исполнить ее желание, потом надо было убедить пригласить другого доктора. Брок успел достигнуть последнего, напомнив, что ей нужны силы для путешествия и что ее всегдашний доктор скорее вылечит ее, если ему поможет совет другого хорошего доктора. Преодолев таким способом ее обычное нежелание видеть посторонних, ректор тотчас отправился к Аллэну и, деликатно скрыв, что миссис Армадэль говорила ему, сообщил, что его мать была серьезно больна. Аллэн не хотел и слышать о том, чтобы послать слугу за доктором. Он тотчас сам поехал на железную дорогу и пригласил доктора из Бристоля телеграфной депешей.

   На следующее утро доктор приехал, и опасения Брока подтвердились. Деревенский доктор с самого начала не понял болезни, теперь было уже поздно поправлять его ошибку. Потрясение вчерашнего утра довершило дело. Дни миссис Армадэль были сочтены.

   Сын, нежно любивший ее, старый друг, для которого ее жизнь была драгоценна, тщетно надеялись до самого конца. Через месяц после приезда бристольского доктора всякая надежда исчезла, и Аллэн пролил первые горькие слезы в своей жизни на могиле своей матери.

   Она умерла спокойнее, чем Брок предполагал, оставив все свое маленькое состояние сыну и поручив его попечению своего единственного друга. Ректор умолял миссис позволить ему написать ее братьям и постараться примирить их с нею, пока еще не поздно. Она отвечала с грустью, что теперь уже поздно. Но в свой последний час она обратилась с просьбой, в которой был единственный намек на те прошлые горести, которые так тяготили ее в последующей жизни и которые трижды становились, как тени зла, между ректором и нею. Даже на своем смертном одре она не хотела объяснить историю прошлого. Она посмотрела на Аллэна, стоявшего на коленях возле кровати, и шепнула Броку:

   - Не позволяйте его соименнику приближаться к сыну! Не допустите, чтобы эта женщина отыскала его!

   Ни одного слова более не вырвалось у нее о несчастиях, пережитых ею в прошлом, или бедах, которых она опасалась в будущем. Тайну, которую миссис Армадэль скрывала от сына и от друга, она унесла с собой в могилу.

   Когда последний долг любви и уважения был исполнен, Брок счел своей обязанностью, как душеприказчик покойной, уведомить ее братьев о ее смерти. Полагая, что он имеет дело с людьми, которые, вероятно, ошибочно перетолкуют его поступок, если он не объяснит положение Аллэна, он позаботился напомнить им, что сын миссис Армадэль обеспечен и что цель его письма состоит только в том, чтобы сообщить о кончине их сестры. Оба письма были отправлены в половине января, и с первою почтой ответы были получены. Первое письмо, распечатанное ректором, было написано не старшим братом, а единственным сыном старшего брата. Молодой человек после смерти своего отца недавно получил в наследство Норфолькское поместье. Он писал дружелюбно и чистосердечно и уверял мистера Брока, что, как ни сильно отец его был предубежден против миссис Армадэль, его неприязненное чувство не распространялось на ее сына. Ему только хотелось бы прибавить, что он будет очень рад принять своего кузена в Торп-Эмброзе, когда бы он ни вздумал приехать к нему.

   Второе письмо было совсем не так приятно, как первое. Младший брат был еще жив и не отступал от своего намерения ни простить, ни забыть. Он уведомлял мистера Брока, что выбор мужа его покойной сестрой и ее поступок с отцом во время ее замужества сделали невозможными всякую привязанность или уважение с его стороны, следовательно, и его племяннику, и ему самому были бы тягостны личные сношения. Он говорил в общих выражениях о неприятностях, разлучивших его с покойной сестрой, только для того, чтобы, уверить мистера Брока, что о личном знакомстве с молодым Армадзлем нечего было и думать, и в заключение просил позволения прекратить переписку.

   Мистер Брок благоразумно уничтожил тут же второе письмо и, показав Аллэну приглашение его кузена, посоветовал ему отправиться в Торп-Эмброз так скоро, как только он будет чувствовать себя в силах встречаться с посторонними. Аллэн выслушал этот совет довольно терпеливо, но отказался воспользоваться им.

   - Я охотно пожму руку моему кузену, если встречусь с ним, - сказал он, - но я не буду гостем в том доме, в котором с моей матерью так дурно обошлись.

   Брок твердо возражал Аллэну, стараясь показать это обстоятельство в его настоящем свете. Даже в то время, когда он еще не знал о происшествиях, уже угрожавших своим приближением, одинокое положение Аллэна в свете возбуждало серьезное беспокойство его старого друга и воспитателя.. Поездка в Торп-Эмброз открывала возможность для Аллэна приобрести друзей и связи, приличные его званию и возрасту, но Аллэна уговорить было невозможно. Он упорно и безрассудно не поддавался убеждениям, и ректору ничего более не оставалось, как прекратить этот разговор.

   Недели проходили однообразно одна за другой. Аллэн не выказывал легкомыслия, свойственного его летам и характеру, стойко перенося несчастье, сделавшее его сиротой.

   Он построил и спустил на воду свою яхту, но даже работники приметили, что это занятие потеряло для него интерес. Молодому человеку как-то было несвойственно предаваться горести так, как Аллэн предавался ей теперь. По мере приближения весны Брок начал тревожиться относительно т ого, что будет, если Аллэна не развлечь немедленно переменой места. После многих размышлений ректор решился па поездку в Париж и даже далее, на юг, если его спутник изъявит желание путешествовать по континенту. Согласие Аллэна на это предложение смягчило его упорный отказ познакомиться с кузеном. Он охотно соглашался ехать с Броком, куда ему было угодно. Ректор поспешил воспользоваться его согласием, и в половине марта оба спутника отправились в Париж через Лондон.

   В Лондоне мистер Брок неожиданно почувствовал новое сильное беспокойство. Неприятное воспоминание об Озайязе Мидуинтере, забытое с начала декабря, опять выплыло на поверхность и стало ректору еще неприятнее прежнего в самом начале путешествия.

   Положение Брока в этом сложном деле было довольно затруднительно с самого первого появления Мидуинтера. Теперь же положение это стало еще более невыгодным. Обстоятельства сложились так, что разногласия между Аллэном и его матерью относительно учителя не имели никакого отношения к болезни, ускорившей смерть миссис Армадэль. Намерение Аллэна воздержаться от раздражительных слов и нежелание Брока касаться неприятного события заставляли их обоих молчать о Мидуинтере в присутствии миссис Армадэль в те три дня, которые прошли между отъездом учителя и появлением незнакомой женщины в деревне. В период горя и страданий, последовавших после кончины матери, не было возможности начинать разговор об учителе. Немного успокоившись после похорон, Аллэн упорно подчеркивал свое участие в судьбе нового друга. Он написал Мидуинтеру о своем несчастье и предлагал (если только ректор формально не воспротивится этому) навестить его, прежде чем они отправятся в Париж на следующее утро. Что было делать Броку? Нельзя было отрицать, что поведение Мидуинтера опровергало необоснованное недоверие к нему миссис Армадэль. Если бы ректор, не имея никакой убедительной причины, на которую он мог сослаться, и не имея никакого права вмешиваться, кроме того права, которое предоставляла ему вежливость Аллэна, отказался одобрить предполагаемое посещение, тогда он должен был сказать "прости" прежнему доверию воспитателя и ученика в предполагаемом путешествии. Окруженный затруднениями, которыми, может быть, пренебрег бы менее справедливый и менее добрый человек, Брок сказал слова предостережения при расставании и (чувствуя более доверия к скромности и самоотвержению Мидуинтера, чем ему хотелось признаться даже себе самому) предоставил Аллэну полную свободу поступать по-своему.

   Погуляв около часа по улицам в отсутствие своего воспитанника, ректор вернулся в гостиницу и увидел газету на столике в зале, присел просмотреть ее. Глаза его, рассеяно остановившиеся на первой странице, немедленно были прикованы к самому первому объявлению, которое было напечатано в начале столбца. Имя таинственного соименника Аллэна было выделено крупными буквами, на этот раз вместе с предложением награды. Вот в чем заключалось это объявление:

   "Предполагаемый умершим. - К приходским причетникам, могильщикам и другим: двадцать фунтов награды будет выдано тому, кто доставит доказательство смерти Аллэна Армадэля, единственного сына покойного Аллэна Армадэля из Барбадоса, родившегося на этом острове в 1730. Для подробных сведений просят обратиться к гг. Гэммику и Риджу в Линкольн-Инн-Фильдз в Лондоне".

   Даже вовсе непылкое воображение мистера Брока наполнилось каким-то суеверным страхом, когда он опять положил газету. Мало-помалу им овладело смутное подозрение, что весь ряд событий, последовавших за первым появлением имени соименника Аллэна в газетах шесть лет тому назад, соединялся между собой какой-то таинственной связью и упорно стремился к какой-то непонятной цели. Сам не зная почему, он начал тревожиться отсутствием Аллэна, сам не зная почему, он начал с нетерпением желать увезти своего воспитанника из Англии, прежде чем случится что-нибудь до завтрашнего дня.

   Через час ректора несколько успокоило возвращение Аллэна в гостиницу. Молодой человек был раздосадован и не в духе. Он нашел квартиру Мидуинтера, но не застал его дома. Хозяйка его могла сказать Аллэну только то, что Мидуинтер ушел в свое обычное время обедать в ближайшую ресторацию и не возвратился в обычный час. Аллэн пошел в ресторацию и узнал, что Мидуинтер был там хорошо известен. Он всегда имел обыкновение после умеренного обеда с полчаса читать газету. В этот день после обеда он взял газету, как всегда, потом вдруг бросил ее и ушел, неизвестно куда чрезвычайно поспешно. Не имея возможности добиться дальнейших сведений, Аллэн оставил записку в квартире Мидуинтера, сообщая ему свой адрес и прося его прийти проститься с ним до его отъезда в Париж.

   Вечер прошел, а друг не явился. Наступило утро. Не встретив никаких препятствий, мистер Брок и его воспитанник уехали из Лондона. До сих пор судьба благоприятствовала ректору. Озайяз Мидуинтер, неприятным образом появившись на их пути, весьма кстати опять исчез из глаз. Что же произошло потом?

   Подвигаясь опять от прошлого к настоящему, память мистера Брока напомнила ему происшествие, случившееся только три недели назад, у апреля.

   По всей видимости, цепь событий порвалась наконец. Новое происшествие не имело никакого отношения (и по его мнению, и по мнению Аллэна) к лицам, являвшимся, или к обстоятельствам, случившимся в прошедшее время.

   Путешественники доехали только до Парижа. Перемена оживила Аллэна, и он тем более чувствовал себя готовым наслаждаться новизною сцены, окружавшей его, что получил письмо от Мидуинтера, сообщавшее известие, которое самому мистеру Броку показалось многообещающим для будущего. Отставной учитель уходил по делам, когда Аллэн был в его квартире. Одно случайное обстоятельство в тот день дало ему возможность вступить в сношения с его родственниками. Результат удивил его неожиданностью - ему был обеспечен небольшой доход на всю жизнь. Его будущие планы теперь, когда это неожиданное счастье выпало ему на его долю, были еще не решены. Но если Аллэн желал знать, на что он решится впоследствии, его агент в Лондоне, адрес которого был приложен к письму, будет принимать письма, адресованные к нему, и сообщит мистеру Армадэлю его будущий адрес.

   Получив это письмо, Аллэн схватил перо со своей обыкновенной опрометчивостью и настойчиво приглашал Мидуинтера путешествовать вместе с ним и с мистером Броком. Прошли последние дни марта, а никакого ответа на это предложение не было получено. Настали первые дни апреля, и 7-го числа этого месяца Аллэн наконец нашел письмо за утренним чаем на столе. Он схватил письмо, посмотрел на адрес и опять нетерпеливо бросил письмо. Почерк был не Мидуинтера. Аллэн кончил завтрак, прежде чем позаботился прочесть, что ему пишет его корреспондент.

   По окончании завтрака Армадэль лениво распечатал письмо. Он начал читать его с крайним равнодушием, а кончил с громким криком удивления, вскочив со стула. Весьма естественно удивляясь такому необыкновенному порыву, Брок взял письмо, которое Аллэн перебросил к нему через стол. Прежде чем он кончил читать, руки его опустились на колени, и изумление, выражавшееся на лице его воспитанника, отразилось на его собственном лице.

   Действительно, и Аллэн, и ректор имели основательные причины потерять хладнокровие. Письмо, поразившее их обоих, содержало в себе известие, которое сначала казалось просто невероятным. Письмо было из Норфолька и заключало в себе следующее. В одну неделю смерть поразила троих в семействе Торп-Эмброзском, и Аллэн Армадэль был в настоящую минуту наследником имения, приносившего восемь тысяч годового дохода.

   При втором чтении письма ректор и его воспитанник осмыслили подробности, ускользнувшие от них при первом чтении. Письмо это было от фамильного нотариуса из Торп-Эмброза. Сообщив Аллэну о смерти его кузена Эртера, скончавшегося двадцати пяти лет от роду, о смерти его дяди Генри, скончавшегося сорока восьми лет, и о смерти его кузена Джона, скончавшегося двадцати одного года, нотариус сообщал вкратце содержание завещания мистера Блэнчарда. Права наследников мужского пола - как это почти всегда бывает в подобных случаях - имели преимущество перед правами наследников женского пола. По смерти Эртера и его наследников поместье переходило к Генри и его наследникам. Если бы их не было, оно бы переходило к сыновьям сестры Генри, а если бы их не было, то к ближайшему наследнику мужского пола. Оба молодых человека, Эртер и Джон, умерли холостыми, и Генри Блэнчард умер, оставив только дочь, следовательно, Аллэн был ближайшим наследником Торп-Эмброзского имения, назначенным в завещании. Сообщив это странное известие, нотариус просил мистера Армадэля почтить его уведомлением и прибавлял в заключение, что он готов сообщить все подробности, какие только пожелает мистер Армадэль.

   Бесполезно было терять время на то, чтобы удивляться событию, возможность которого никогда не приходила в голову ни Аллэну, ни его матери. Не оставалось ничего более, как тотчас возвратиться в Англию. На следующий день путешественники опять остановились в лондонской гостинице, и дело было передано кому следовало. Начались переписка и совещания, и все важные подробности открылись одна за другой до тех пор, пока все сведения не были собраны с надлежащей ясностью и полнотой.

   Вот странная история смерти трех человек.

   В то время когда мистер Брок написал к родственникам миссис Армадэль о ее кончине (это было в январе), в семействе Торп-Эмброзском считалось пять человек: Эртер Блэнчард, владелец поместья, живший в большом доме со своей матерью, Генри Блэнчард, дядя, живший по соседству, вдовец с двумя детьми, с сыном и дочерью. Для того чтобы теснее соединить фамильные связи, Эртер Блэнчард был помолвлен со своей кузиной. Свадьба должна была совершиться с большими празднествами летом, когда молодой девице исполнится двадцать лет.

   В феврале произошли перемены в семействе. Приметив признаки нездоровья у сына, Генри Блэнчард уехал из Норфолька с молодым человеком по совету доктора попытать, что сделает для больного итальянский климат. В первых числах марта Эртер Блэнчард также уехал из Торп-Эмброза только на несколько дней по делу, требовавшему его присутствия в Лондоне. Дело это привело его в Сити. Досадуя на бесконечные препятствия на улице, он воротился на западный конец Лондона на пароходе, где и встретил свою смерть.

   Когда пароход отчаливал от пристани, Эртер приметил женщину, находившуюся возле него и выказывавшую какую-то странную нерешимость при входе на пароход. Она была последняя из пассажиров, вошедших на пароход. Она была опрятно одета, в черном шелковом платье, в красной шали, и лицо ее было покрыто густой вуалью. Эртер Блэнчард был поражен редкой грациозностью и изяществом ее фигуры и почувствовал любопытство, свойственное молодому человеку. Он захотел увидеть ее лицо. Она не поднимала вуали, не поворачивала головы в ту сторону, где стоял Эртер. Сделав несколько шагов по палубе взад и вперед, она вдруг подошла к корме. Через минуту рулевой с испугом вскрикнул, пароход немедленно остановили - эта женщина кинулась за борт.

   Все пассажиры бросились на одну сторону, чтобы посмотреть. Один Эртер Блэнчард без малейшей нерешимости бросился в реку. Он отлично плавал и схватил женщину, когда она появилась на поверхности в первый раз. Помощь была под рукой, их обоих благополучно переправили на берег: женщину отвезли в ближайшую полицию, где ее скоро привели в чувство; ее спаситель сказал свое имя и свой адрес - как обыкновенно делают в подобных случаях - дежурному инспектору, который благоразумно посоветовал ему принять теплую ванну и послать в свою квартиру за сухим платьем. Эртер Блэнчард, который с самого детства не болел, посмеялся над этой предосторожностью и возвратился домой в кэбе. На следующий день он заболел и не мог явиться к допросу. Через две недели он умер.

   Известие об этом несчастье Генри Блэнчард и его сын получили в Милане. Через час они уже были на дороге в Англию. Снег на Альпах растаял ранее обыкновенного в этот год, и дорога была особенно опасна. Отец и сын, ехавшие в своем экипаже, встретились на горе с возвращавшейся почтой. Предостережения, которые имели бы действие при обыкновенных обстоятельствах, теперь оба англичанина не хотели слушать. Нетерпение поскорее возвратиться домой после катастрофы, случившейся в их семействе, не допускало промедления. Щедрая награда, предложенная ямщикам, побудила их ехать. Экипаж продолжал путь и затерялся в тумане. Его увидели опять уже на дне пропасти. Люди, лошади и экипаж - все было раздавлено лавиной.

   Таким образом, жизнь трех человек скосила смерть. По совпадению событий покушение неизвестной женщины на самоубийство сделало Аллэна Армадэля наследником Торп-Эмброзского поместья.

   Кто была эта женщина? Человек, спасший ее жизнь, этого не знал. Судья, допрашивавший ее, пастор, увещевавший ее, стенограф, записывавший ее ответы для печати, этого не знали. От нее выслушали с удивлением, что, хотя она была прилично одета, она находилась в стесненных обстоятельствах. Она выразила глубокое отчаяние, но назвала себя именем, очевидно, ложным и рассказала какую-то пошлую историю, которая, как по всему видно, была выдумана ею, и наотрез отказалась сообщить, где находятся ее друзья. Одна дама, бывшая членом какого-то благотворительного заведения, заинтересованная ее необыкновенным изяществом и красотой, вызвалась взять ее на попечение и привести в лучшее расположение состояние ее души. В первый же день опыт оказался неудовлетворителен, а на второй день незнакомка убежала, и, хотя пастор, особенно заинтересованный в этом деле, старался отыскать ее, все поиски оказались бесполезны.

   Пока производились эти бесполезные расследования, предпринятые по желанию Аллэна, нотариусы завершили первоначальные формальности, относившиеся к введению во владение имением. Теперь новому владельцу в Торп-Эмброзе оставалось только решить, когда он поселится в поместье, законным владельцем которого теперь он был.

   Предоставленный своему собственному желанию в этом деле, Аллэн решил его со своим обыкновенным пылким великодушием. Он сразу же отказался вступить во владение до тех пор, пока миссис Блэнчард и ее племянница, которым из вежливости позволили до этого времени оставаться в их прежнем доме, оправятся от несчастья, постигшего их, и будут в состоянии сами решить, что им делать дальше. Вслед за этим намерением началась переписка, заключавшая со стороны Аллэна неограниченное предложение всего что он только мог дать в доме, которого он еще не видел, а со стороны дам скромная и неохотная готовность воспользоваться великодушием молодого джентльмена относительно времени их пребывания в поместье. К удивлению своих нотариусов, Аллэн вошел однажды утром в их контору вместе с мистером Броком и объявил с совершенным спокойствием, что дамы были так добры и избавили его от необходимости распоряжаться и что из уважения к их удобствам он намерен поселиться в Торп-Эмброзе не раньше как через два месяца. Нотариусы вытаращили глаза на Аллэна. А Аллэн, пораженный их реакцией, вытаращил глаза на них.

   - Чему вы удивляетесь, господа? - спросил он с ребяческим изумлением в своих веселых голубых глазах. - Почему мне не дать дамам два месяца, если они этого желают? Пусть бедняжки пользуются временем. Мои права и мое положение? О! Фи-фи! Я не тороплюсь сделаться приходским сквайром, это не в моем вкусе. Что я намерен делать в эти два месяца? То же, что я сделал бы во всяком случае, остались бы дамы или нет. Я намерен поездить по морю: вот что я люблю. У меня есть новая яхта дома в Сомерсетшире, яхта, которую построил я сам. Я вот что скажу вам, сэр, - продолжал Аллэн, схватив за руку нотариуса в пылу своих дружеских намерений, - по вашему лицу видно, что вам нужно отдохнуть на свежем воздухе. Поедемте-ка со мной на моем новом корабле, и пусть ваши коллеги едут тоже, если хотят, и главный клерк, кстати, такого прекрасного человека еще не случалось мне встречать. Места довольно. Я подарю мистеру Броку ковер и стол в каюту. Черт побери Торп-Эмброз! Вы хотите сказать, что, если бы вы сами построили яхту, как я, вы уехали бы в любое поместье, между тем как ваша красавица яхта сидела бы, как утка на воде, у себя дома и ждала, пока вы вздумаете испробовать ее? Вы, юристы, мастера на аргументы. А вы что думаете об этом моем аргументе? Я думаю, что он неопровержим, и завтра же отправлюсь в Сомерсетшир.

   С этими словами новый обладатель восьми тысяч годового дохода бросился в контору старшего клерка и пригласил его поездить по морю, так ударив его по плечу, что это ясно услыхали его хозяева в смежной комнате. Нотариусы с вопросительным удивлением посмотрели на мистера Брока. Клиента, который мог сделаться английским помещиком и не торопился занять это положение при первой возможности, им не случалось еще встречать.

   - Он, должно быть, был очень странно воспитан, - сказали нотариусы ректору.

   Пропустив в своих воспоминаниях еще месяц, Брок дошел до настоящего времени - до своей спальни в Кэстльтоуне, в которой он сидел и думал с волнением, которое упорно мешало ему заснуть. Это беспокойство было врагом, таким обычным теперь для душевного состояния ректора. Оно овладело им в Сомерсетшире шесть месяцев тому назад и теперь последовало за ним до острова Мэн в виде Озайяза Мидуинтера.

   Перемена в будущих планах Аллэна не произвела никакого изменения в его упорном пристрастии к изгнаннику в деревенской гостинице. В ходе своих совещаний с нотариусами он нашел время посетить Мидуинтера, и на обратном пути в Сомерсетшир с ними ехал друг Аллэна по его личному приглашению. Волосы на обритой голове бывшего учителя опять отросли, одежда его обнаруживала появление денежных средств, но во всех других отношениях человек этот не изменился. Он встречал недоверие мистера Брока с прежней безропотной покорностью. Он сохранял тоже подозрительное молчание о его родных и его прежней жизни. Он говорил о доброте Аллэна к нему с тем же самым необузданным пылом признательности и удивления.

   - Я сделал все, что мог, сэр, - сказал он Броку, когда Аллэн спал в вагоне. - Я скрывался от мистера Армадэля и даже не ответил на его последнее письмо ко мне. Более этого я сделать не могу. Я не прошу вас подумать о моих собственных чувствах к единственному человеческому существу, никогда не подозревавшему меня и никогда не обращавшемуся дурно со мной. Я могу сопротивляться моим собственным чувствам, но не могу сопротивляться этому молодому джентльмену. Никто на свете не может сравниться с ним. Если мы опять будем принуждены расстаться, это будет уже его дело, а не мое. Хозяин свистнул собаку, - сказал этот странный человек с минутной вспышкой скрытой страсти, и в его диких карих глазах выступили слезы гнева, - и жестоко, сэр, осуждать собаку, когда она является на этот свист.

   Опять человеколюбие мистера Брока пересилило его осторожность. Он решил - надо ждать и посмотреть, что выйдет из этих отношений.

   Дни проходили, яхта была оснащена, состоялась поездка на уэльский берег, и таинственный Мидуинтер остался все тем же Мидуинтером. Поездка на маленькой яхте не представляла большой привлекательности для человека в летах, но мистер Брок отправился все-таки на яхте, только бы не отпустить Аллэна одного с его новым другом.

   Не заставит ли во время их поездки тесная беседа трех человек разговориться Мидуинтера о его собственных делах? Нет. Он охотно говорил о других предметах, особенно если Аллэн начинал о них разговор, но у него не вырвалось ни одного слова о себе самом. Мистер Брок пробовал задавать ему вопросы о его недавнем наследстве и получил в ответ то же, что слышал когда-то в сомерсетширской гостинице. Мидуинтер называл странной случайностью то обстоятельство, что положение мистера Армадэля и его неожиданно изменилось к лучшему в одно и то же время, но тут сходство и кончалось. Ему досталось небольшое состояние, хотя это достаточно для его потребностей. Наследство не примирило его с родными, потому что деньги были даны ему не из доброты, а по праву. Что же касается до обстоятельства, которое привело его к общениям с друзьями, то о нем не стоило упоминать, потому что временное возобновление отношений не дало положительных результатов. Из этого ничего не вышло, кроме денег, а с деньгами появилось беспокойство, которое волновало его иногда, когда он просыпался рано утром.

   При этих последних словах он вдруг замолчал, как будто раз в жизни его осторожность изменила ему. Брок воспользовался этим случаем и прямо спросил, какого свойства это беспокойство могло быть. Не относилось ли оно к деньгам? Нет, оно относилось к письму, которое ждало его много лет. Получил он это письмо? Нет еще. Оно было поручено одному из партнеров фирмы, управлявшем