Коллинз Уилки - Армадэль. Том 1

 Я должен ехать, - сказал он уныло, отходя от окна, - прежде чем она войдет опять в этот дом; я должен уехать, прежде чем еще час пронесется над головой моей.

   С этим намерением он вышел из комнаты и, выходя, сделал невозвратный шаг от настоящего к будущему.

   Дождь все шел. Мрачное небо до самого горизонта было затянуто свинцовыми тучами, когда Мидуинтер, одетый по-дорожному, вошел в комнату Аллэна.

   - Великий Боже! - закричал Аллэн, указывая на дорожный мешок. - Это что значит?

   - Ничего необыкновенного, - отвечал Мидуинтер. - Это значит только - прощайте.

   - Прощайте, - вскочив, повторил Аллэн с изумлением.

   Мидуинтер тихо посадил его опять на стул и сам сел возле него.

   - Когда вы приметили сегодня утром, что у меня нездоровый вид, - начал он, - я сказал вам, что придумывал способ поправить свое здоровье и намерен поговорить с вами об этом после. Это после наступило теперь. Я уже несколько времени был не в духе, как говорится. Вы сами это приметили, Аллэн, не раз с вашей обыкновенной добротой извиняли многое в моем поведении, которое иначе было бы непростительно даже в ваших дружеских глазах.

   - Милый мой, - перебил Аллэн, - неужели вы намерены отправиться в путь в такой проливной дождь?

   - Дождь ничего не значит, - возразил Мидуинтер, - дождь и я - старые друзья. Вы немного знаете, Аллэн, жизнь, какую я вел, прежде чем вы встретились со мною. Я с самого детства привык к трудностям и ко всякой погоде. Ночь и день, иногда несколько месяцев кряду голова моя не имела кровли над собой. Много лет я вел жизнь дикого зверя, может быть, мне следовало бы сказать жизнь дикаря, между тем как вы были дома и счастливы. Во мне еще остались задатки бродяги... Вам неприятно слышать, что я говорю о себе таким образом? Я не буду вас огорчать, я только скажу, что комфорт и роскошь нашей здешней жизни иногда, я думаю, слишком обременительны для человека, для которого комфорт и роскошь чужды. Мне ничего более не нужно, для того чтобы поправиться, кроме воздуха и движения, менее сытных завтраков и обедов, мой милый друг, чем я имею здесь. Дайте мне воротиться к тем трудностям, для исключения которых нарочно устроен этот комфортабельный дом, дайте мне встречать ветер и непогоду, как я привык встречать их ребенком, дайте мне поутомляться от долгого пути, не имея экипажа под рукой, и голодать, когда наступает вечер, а впереди целые мили до ужина, дайте мне постранствовать недели две, Аллэн, пешком к северу, к йоркширским болотам, и я обещаю воротиться в Торп-Эмброз лучшим собеседником для вас и для ваших друзей. Я ворочусь, прежде чем вы успеете соскучиться обо мне. Мистер Бэшуд займется делами в конторе. Только на неделю и для моей собственной пользы отпустите меня!

   - Мне это не нравится, - сказал Аллэн. - Мне не нравится, что вы оставляете меня так внезапно. В этом есть что-то странное и туманное. Зачем вы не попробуете ездить верхом, если вам нужно больше движения? Все лошади в конюшне в вашем распоряжении. Во всяком случае, вы не можете ехать сегодня. Посмотрите, какой дождь.

   Мидуинтер посмотрел в окно и тихо покачал головой.

   - Я совсем не думал о дожде, - сказал он, - когда я был ребенком и зарабатывал себе пропитание с пляшущими собаками. Зачем мне думать об этом теперь? Промокнуть мне и вам, Аллэн, две разные вещи. Когда я служил у рыбака на Гебридских островах, на мне по целым неделям не было сухой нитки.

   - Но вы теперь не на Гебридских островах, - настаивал Аллэн. - Я ожидаю наших друзей из коттеджа завтра вечером. Вам нельзя ехать раньше послезавтра. Мисс Гуильт будет играть на фортепьяно, а вы любите игру мисс Гуильт.

   Мидуинтер отвернулся застегнуть ремни на своем дорожном мешке.

   - Доставьте мне другой случай послушать мисс Гуильт, когда я ворочусь, - сказал он, не поднимая голову и старательно застегивая ремни.

   - У вас есть один недостаток, мой милый, и он в вас увеличивается, - заметил Аллэн. - Когда вы что-то забрали себе в голову, вы самый упрямый человек на свете; вас нельзя убедить послушаться рассудка. Если вы хотите уйти, - прибавил Аллэн, вдруг встав, когда Мидуинтер молча взял свою палку, - я хочу идти с вами и попробовать также трудности жизни.

   - Идти со мной, - повторил Мидуинтер с какой-то горечью в голосе, - и оставить мисс Гуильт?

   Аллэн опять сел и, видимо, согласившись с силой этого возражения, замолчал. Не говоря ни слова более со своей стороны, Мидуинтер протянул руку и простился. Оба были глубоко растроганы, и оба старались скрыть свое волнение друг от друга. Аллэн прибегнул к последнему средству, которое помогало сохранить твердость его духа: он старался продлить минуту прощания шуткой.

   - Вот что я скажу вам, - произнес он. - Я начинаю сомневаться: совершенно ли вы вылечились от вашей веры в сон? Я подозреваю, что вы просто бежите от меня.

   Мидуинтер посмотрел на него, не зная, шутит Аллэн или говорит серьезно.

   - Что вы хотите сказать? - спросил он.

   - Что вы мне говорили намедни? - возразил Аллэн. - Что вы сказали об этой комнате и о втором видении сна? Вот второе видение! - воскликнул он, опять вскочив на ноги. - Дождь бьет в окно. Вот луг и сад. Вот я стою там, где стоял во сне, и вот вы стоите там, где стояла тень. Вся сцена вполне, и за окном, и дома, и это я узнал на этот раз!

   На минуту жизнь опять зашевелилась в умерших останках суеверия Мидуинтера. Лицо его изменилось, он с жаром, почти свирепо оспаривал слова Аллэна.

   - Нет! - сказал он, указывая на мраморную фигуру, стоявшую на пьедестале. - Сцена неполная, вы забыли кое-что по обыкновению. Сновидение ошибочно на этот раз, слава Богу, совершенно ошибочно! В вашем сновидении вы видели статую, лежавшую в обломках на полу, и вы наклонились над ними с волнением и гневом. А статуя стоит цела и невредима, а в вашей душе нет и следа гневного чувства.

   Он схватил Аллэна за руку. В ту же минуту им овладело сознание, что он говорил и действовал так серьезно, как будто верил в сон. Румянец опять вспыхнул на его лице, и он отвернулся в смущении.

   - Что я вам говорю? - сказал Аллэн, смеясь, несколько тревожно. - Эта ночь на корабле так же, как прежде, тяготит вашу душу.

   Ничего не тяготит меня, отвечал Мидуинтер с нетерпением, - кроме моего мешка на спине и времени, которое я теряю здесь. Я пойду и посмотрю, не прочищается ли небо.

   - Вы вернетесь? - спросил Аллэн.

   Мидуинтер отворил французское окно и вышел в сад.

   - Да, - отвечал он с прежней кротостью в голосе, - я ворочусь через две недели. Прощайте, Аллэн. Желаю вам счастья с мисс Гуильт!

   Он затворил окно и вышел в сад, прежде чем его друг успел бы опять открыть окно и последовать за ним. Аллэн встал и сделал шаг в сад, потом остановился у окна и вернулся к своему креслу. Он так хорошо знал Мидуинтера, что чувствовал совершенную бесполезность пытаться следовать за ним или возвратить его. Он ушел, и не было надежды увидеть его раньше двух недель. Прошло более часа, дождь все шел, и небо было мрачно. Тяжелое чувство одиночества, чувство, которое прежняя жизнь сделала его менее всего способным понимать, овладело душой Аллэна. Пугаясь своего уединенного дома, он позвонил, чтобы ему подали шляпу и зонтик, и решился укрыться в коттедже майора.

   "Я мог бы пройти немного с ним, - говорил себе Аллэн, все думая о Мидуинтере, когда надевал шляпу. - Мне хотелось бы посмотреть, как этот милый старый друг начал свое путешествие".

   Он взял свой зонтик. Если бы Аллэн обратил внимание на лицо слуги, который подал ему его, он, может быть, задал бы несколько вопросов и узнал несколько известий, интересных для него в его настоящем расположении духа. Теперь же он вышел, не смотря на слугу и не подозревая, что слуги его знали более о последних минутах Мидуинтера в Торп-Эмброзе, чем знал он сам. Десять минут назад бакалейщик и мясник приходили получить плату по своим счетам, и они видели, как Мидуинтер отправился в путь. Первый встретил его бакалейщик, недалеко от дома. Мидуинтер остановился под проливным дождем поговорить с оборванным мальчишкой, язвой своего околотка. Обычная дерзость этого мальчишки обнаружилась еще необузданнее обыкновенного при виде дорожного мешка Мидуинтера. Что же сделал мистер Мидуинтер? Он остановился с огорченным лицом и кротко положил обе руки на плечи мальчика. Бакалейщик видел это собственными глазами и собственными ушами слышал, как мистер Мидуинтер сказал:

   - Бедняжка! Я знаю, как продувает ветер и мочит дождь сквозь оборванное платье, лучше, чем знают многие имеющие хороший сюртук на плечах.

   С этими словами он сунул руку в карман и наградил дерзость мальчика шиллингом.

   - Здесь неладно, - сказал бакалейщик, коснувшись своего лба. - Вот мое мнение о друге мистера Армадэля!

   Мясник видел его далее, на другом конце города. Он остановился - опять на проливном дожде, - и на этот раз затем, чтобы посмотреть на голодную собаку, дрожащую у дверей какого-то дома.

   - Я не спускал с него глаз, - сказал мясник. - И что, вы думаете, он сделал? Он перешел через дорогу к моей лавке и купил кусок мяса, который годился бы и для доброго христианина. Очень хорошо. Простился со мной, воротился назад и - вот вам честное слово - стал на колени на мокрых ступенях, вынул перочинный нож, разрезал мясо и отдал его собаке. Говорю вам опять: кусок, годившийся для христианина! Я человек не жестокий, сударыня, - заключил мясник, обращаясь к кухарке, - но мясо - все-таки мясо и, может быть, друг вашего господина доживет до того, что оно понадобилось бы ему самому.

   С этим большим сочувствием к старому незабытому времени Мидуинтер оставил город и скрылся в туманной дали. Бакалейщик и мясник видели его в последний раз и обсудили великую натуру, как судятся все великие натуры с точки зрения бакалейщика и мясника.