Коллинз Уилки - Армадэль. Том 1

м смотрел на общество. По-видимому, для этого превосходного человека приходить в хорошее расположение духа было точно то же, что всходить на кафедру.

   - Даже в этой спокойной сцене, - сказал мистер Сэмюэль, принося свою первую дань обществу в виде замечания, - душа христианина увлекается, так сказать, от одной крайности к другой и не помнит о непостоянном свойстве всех земных удовольствий. Что, если эта тишина не продолжится? Что, если поднимется ветер и вода начнет волноваться?

   - Вам нечего этого бояться, сэр, - сказал младший Педгифт. - Здесь июнь самое лучшее время года, и притом вы умеете плавать.

   Миссис Пентикост (месмерически привлеченная, по всей вероятности, близким соседством сына) вдруг раскрыла глаза и спросила со своей обыкновенной поспешностью:

   - Что говорит мой сын?

   Пастор Сэмюэль повторил свои слова тоном, приличествовавшим недугу его матери. Старушка одобрительно кивнула и продолжала мысль своего сына.

   - Ах! - сказала миссис Пентикост с необычайным облегчением. - Господь управляет вихрями и бурей!

   - Благородные слова! - сказал пастор Сэмюэль. - Благородные и утешительные слова!

   - Если он будет продолжать таким образом, что мы будем делать? - шепнул Аллэн.

   - Я говорила вам, папа, что их опасно приглашать, - прибавила шепотом миссис Мильрой.

   - Милая моя, - возразил майор, - мы никого другого не знаем здесь, и так как мистер Армадэль был так добр, что просил нас пригласить наших друзей, то что же мы могли сделать?

   - Мы не можем опрокинуть лодку, - заметил младший Педгифт с сардонической серьезностью. - К несчастью, это спасательная лодка. Не могу ли я посоветовать закрыть рот господину пастору чем-нибудь съестным, мистер Армадэль? Почти три часа. Что вы скажете? Не велеть ли подавать обед, сэр?

   Никогда никто не был так на своем месте, как Педгифт-младший на пикнике. Через десять минут лодка остановилась между тростником. Торп-эмброзские корзины были распакованы, и поток красноречия пастора был остановлен на целый день.

   Как неоценимо важны по своим нравственным результатам - и следовательно, как достохвальны сами по себе - еда и питье! Общественные добродетели сосредоточиваются в желудке. Человек, который не бывает лучшим мужем, отцом и братом после обеда, чем до обеда, - неизлечимо порочный человек. Какие скрытые прелести характера обнаруживаются, какие спящие любезности пробуждаются, когда люди собираются вместе насладиться обедом! Когда открылись корзинки из Торп-Эмброза, приятное общение (отрасль счастливого союза цивилизации и миссис Гриппер) распространилось между обществом и превратило в содружество враждебные элементы, из которых это общество до сих пор было составлено. Пастор Пентикост доказал наконец, что он может сделать что-нибудь, показав, как он может есть. Педгифт-младший засиял ярче прежнего насмешливым юмором и находчивостью. Сквайр и его очаровательная гостья выказали тройную связь между искрометным шампанским, любовью, которая делается смелее, и глазами, в словаре которых не стоит слова "нет". Веселое старое время вернулось на память майору, и веселые историйки, не рассказываемые уже много лет, полились с губ майора. Миссис Пентикост со всей силой своего почтенного материнского чувства схватила лишнюю вилку и этим полезным инструментом выбирала лучшие куски и накладывала их на тарелку пастора Сэмюэля.

   - Не смейтесь над моим сыном! - вскричала старушка, приметив веселость, возбуждаемую в обществе ее поступком. - Это моя вина, бедняжка! Я заставляю его есть.

   В свете встречаются люди, которые, видя подобные добродетели, обнаруживаемые за столом так, как они не обнаруживаются нигде, могут, несмотря на это, пользоваться блестящей привилегией обедать в застегнутом жилете и в зашнурованном корсете! Не доверяйте подобному чудовищу ваши нежные тайны, вашу любовь и ненависть, ваши надежды и опасения. Его сердце не праведно, как его желудок, и в нем нет общественных добродетелей.

   Последние теплые часы дня и первый прохладный ветерок длинного летнего вечера встретились, прежде чем поставлены были на стол последние кушанья и осушены бутылки. Общество лениво смотрело на Педгифта-младшего, чтобы узнать, что теперь следует делать. Этот неистощимый собеседник был готов на все. Он уже приготовил новое удовольствие, прежде чем его успели спросить, в чем будет состоять это удовольствие.

   - Вы любите музыку на воде, мисс Мильрой? - спросил он самым приятным тоном.

   Мисс Мильрой обожала музыку и на воде, и на земле, за исключением того, когда она сама играла у себя дома на фортепьяно.

   - Мы прежде выедем из тростника, - сказал молодой Педгифт.

   Он отдал приказание лодочникам, исчез в маленькой каюте и появился с концертиной [Род гармоники. (Прим. пер.)] в руке.

   - Не правда ли, красиво, мисс Мильрой? - спросил он, указывая на начальные буквы своего имени, выложенные на инструменте перламутром. - Меня зовут Август, как моего отца. Некоторые из моих друзей выпускают "А" и зовут Густ-младший. Небольшая шутка далеко распространяется между друзьями, не правда ли, мистер Армадэль? Я пою немного, аккомпанируя сам себе, милостивые государыни и государи, и, если это будет вам приятно, я буду и горд и счастлив спеть, как умею.

   - Постойте! - сказала миссис Пентикост. - Я обожаю музыку.

   С этим страшным предуведомлением старая дама раскрыла огромный мешок, с которым она не расставалась ни день, ни ночь, и вынула старинный слуховой рожок.

   - Я не люблю употреблять эту вещь, - объяснила миссис Пентикост. - Я боюсь, что это увеличивает мою глухоту, но я не хочу пропустить музыку. Я обожаю музыку. Если ты подержишь другой конец, Сэмми, я воткну его в ухо. Нили, душа моя, скажите ему, чтобы он начал.

   Молодой Педгифт не страдал застенчивостью, он тотчас начал не легкой и современной песнью, как можно было ожидать от любителя его лет и характера, но патриотическими стихами, положенными на смелую и громогласную музыку, которые англичане очень любили и нервную половину нынешнего столетия.

   - Скажите мне, когда вам надоест, милостивые государыни и государи, - сказал менестрель-хорист. - Во мне нет тщеславия. Не хотите ли чего-нибудь сентиментального для разнообразия?

   Спев слушателям две веселые мелодии, молодой Педгифт почтительно просил все общество последовать его примеру, предлагая аккомпанировать экспромтом.

   - Продолжайте кто-нибудь! - закричала миссис Пентикост. - Повторяю вам, я обожаю музыку. Для нас этого мало, не так ли, Сэмми?

   Пастор Сэмюэль не отвечал. Несчастный имел свои причины, не в груди, а несколько ниже, чтобы молчать среди всеобщей веселости и всеобщих похвал. Увы! Даже материнская любовь подлежит человеческим недостаткам. Будучи уже обязан своей превосходной матери, пастор Сэмюэль был теперь ей обязан расстройством желудка.

   Однако никто еще не приметил признаков внутреннего переворота на лице пастора. Все упрашивали друг друга петь. Мисс Мильрой обратилась к хозяину праздника.

   - Спойте что-нибудь, мистер Армадэль, - сказала она. - Мне было бы приятно послушать вас.

   - Только начинайте, - прибавил веселый Педгифт. - Вы увидите, как вам легко будет продолжать.

   - Очень рад, - сказал Аллэн со своим обыкновенным добродушием. - Я знаю множество мелодий, но вечно забываю слова. Не знаю, вспомню ли я Мурову мелодию? Моя бедная матушка любила учить меня Муровым мелодиям, когда я был мальчиком.

   - Чьим мелодиям? - спросила миссис Пентикост. - Муровым? Ага! Я знаю наизусть Тома Мура.

   - Может быть, в таком случае вы поможете, если память изменит мне, - отвечал Аллэн. - Я выберу самую легкую мелодию во всей коллекции. Если вы позволите мне, "Беседка Эвелины".

   - Мне знакомы национальные мелодии английские, шотландские и ирландские, - сказал Педгифт-младший. - Я буду аккомпонировать вам, сэр, с величайшим удовольствием.

   Он сел верхом на крышу каюты и начал музыкальную импровизацию, изумительную для слуха - смесь плясового напева с похоронным.

   - Начинайте же, сэр! - сказал Педгифт-младший с самоуверенной улыбкой.

   Миссис Пентикост подняла свой рожок, а Аллэн запел:

   - О! Плачь о том часе, когда в беседку Эвелины...

   Аллэн остановился, аккомпанемент остановился, слушатели ждали.

   - Странно! - сказал Аллэн. - Следующая строчка так и вертится у меня на языке, а вспомнить не могу. Я опять начну, если вы позволите. О! Плачь о том часе, когда в беседку Эвелины...

   - Владелец долины с ложными обетами вошел, - подсказала миссис Пентикост.

   - Благодарю вас, - сказал Аллэн. - Теперь я буду продолжать. О! Плачь о том часе, когда в беседку Эвелины владелец долины с ложными обетами вошел. Луна ярко сияла...

   - Нет, - перебила миссис Пентикост.

   - Извините, так, - возразил Аллэн. - Луна сияла ярко...

   - Луна ничего подобного не делала, - перебила миссис Пентикост.

   Педгифт-младший, предвидя спор, продолжал аккомпанировать sotto voce.

   - Собственные слова Мура, - сказал Аллэн. - Так написано в тетради моей матери, где списаны стихи Мура.

   - В тетради вашей матери были ошибки, - возразила миссис Пентикост. - Ведь я вам говорила, что наизусть знаю Тома Мура.

   Миротворная концертина Педгифта-младшего все пела и стонала в минорном тоне.

   - Что же делала луна? - с отчаянием спросил Аллэн.

   - То, что луна должна была делать, сэр, или Том Мур никогда не написал бы этого, - возразила миссис Пентикост. - Луна скрыла свой свет в эту ночь и плакала за облаками над стыдом девицы! Я желала бы, чтобы этот молодой человек перестал играть, - прибавила миссис Пентикост, выливая свое возрастающее негодование на Густа-младшего. - Уж для меня довольно его музыки: он прожужжал мне уши.

   - Я очень этим горжусь, - сказал незастенчивый Педгифт. - Вся наука музыки состоит в том, чтобы жужжать в ушах.

   - Чем прибегать к аргументам, - спокойно сказал майор Мильрой, - не лучше ли мистеру Армадэлю продолжать петь?

   - Продолжайте, мистер Армадэль, - прибавила дочь майора. - Продолжайте, мистер Педгифт.

   - Один не знает слов, другой не знает музыки, - сказала миссис Пентикост. - Пусть их продолжают, если могут.

   - Очень жалею, что не оправдываю ваших ожиданий, - сказал Педгифт-младший. - Я готов продолжать. Ну, мистер Армадэль!

   Аллэн раскрыл рот, чтобы продолжать неконченную песню с того места, где он остановился, но вдруг пастор вскочил, весь бледный, судорожно прижимая руку к средней части жилета.

   - Что такое с вами? - спросило хором все общество.

   - Я чрезвычайно нездоров, - сказал пастор Сэмюэль.

   На лодке поднялась суматоха. "Беседка Эвелины" замерла на губах Аллэна, и даже концертина Педгифта замолкла наконец. Тревога оказалась бесполезной. Сын миссис Пентикост имел мать, а у этой матери был мешок. В две минуты медицинское искусство заняло место, оставленное вакантным во внимании публики музыкальным искусством.

   - Потри потихоньку, Сэмми, - сказала миссис Пентикост. - Я выну склянку и дам тебе лекарство. Это его бедный желудок, майор. Подержите кто-нибудь мой рожок и остановите лодку. Нили, душечка, возьмите эту склянку, а вы эту, мистер Армадэль, и подайте мне, когда они мне понадобятся. Ах, бедняжка! Я знаю, что с ним: недостаток силы. Здесь, майор, холод, кислота, слабость. Инбирь согревает его, сода поправляет, летучая соль подкрепляет. Вот, Сэмми, выпей, а потом поди и ляг, друг мой, в этой конуре, которую называют каютой. Не надо больше музыки, - прибавила миссис Пентикост, грозя пальцем владельцу концертины. - Разве гимн. На это я согласна.

   Никто не казался расположен петь гимн, и находчивый Педгифт предложил новую идею. Лодка переменила направление, через несколько минут общество очутилось в маленьком заливе у острова, на конце которого была уединенная хижина, целый лес тростника замыкал вид вокруг.

   - Что вы скажете, милостивые государыни и милостивые государи, не выйти ли на берег и не посмотреть ли на эту хижину? - спросил молодой Педгифт.

   - Мы, разумеется, согласны, - отвечал Аллэн. - Я думаю, что мы несколько приуныли от болезни мистера Пентикоста и мешка миссис Пентикост, - прибавил он шепотом мисс Мильрой. - Нам именно нужна перемена такого рода.

   Он и молодой Педгифт помогли мисс Мильрой выйти из лодки, потом вышел майор. Миссис Пентикост сидела неподвижно, как египетский сфинкс, с мешком на коленях и стерегла Сэмми в каюте.

   - Мы должны еще продолжить наши удовольствия, сэр, - сказал Аллэн, помогая майору сойти из лодки. - Мы еще и вполовину не кончили удовольствий этого дня.

   Его голос придавал такую прекрасную искреннюю уверенность его добрым намерениям, что даже миссис Пентикост услыхала его и покачала головой зловещим образом.

   - Ах! - сказала со вздохом мать пастора. - Если бы вы были так стары, как я, вы не были бы так уверены в удовольствиях этого дня.

   Опрометчивость молодости останавливала осторожная старость. Отрицательное воззрение, самое здравое во всем свете, и пентикостская философия вообще всегда бывает права.

   Было около шести часов, когда Аллэн и его друзья вышли из лодки, и вечернее влияние уже проявлялось в своей таинственности и тишине над уединенными озерами.

   Берег в этих диких областях не походил ни на какие другие берега. Земля в саду перед коттеджем, как ни казалась тверда на вид, подавалась и просачивалась под ногами. Лодочники, провожавшие приезжих, предостерегали их, чтобы они не сходили с тропинки, и указали сквозь просеки тростника и ив на травянистые места, где земля не могла выдержать даже тяжесть ребенка над неизведанной глубиной тины и воды. Уединенный коттедж, выстроенный из засмоленных досок, стоял на земле, укрепленный сваями. Маленькая деревянная башня возвышалась на кровле и служила для наблюдений в сезон охоты за птицами. От этого возвышения взору представлялось Далекое пространство воды и болот. Если бы житель этого коттеджа Лишился своей лодки, он был бы отрезан от всяких сообщений с городом или деревней, как будто его жилище было маяком, а не коттеджем. Ни хозяин, ни его семейство не жаловались на свое одиночество и не казались ни грубее и ни злее от этого. Жена его гостеприимно приняла посетителей в уютной комнатке с бревенчатым потолком и окнами, походившими на окна в каюте корабля. Отец его жены рассказал о тех далеких днях, когда контрабандисты приезжали с моря по ночам, гребя по сети рек обернутыми тряпками веслами, пока не добирались до озер, и прятали в воде бочки со спиртом подальше от береговой стражи. Его маленькие дети играли в гулючки с посетителями, а посетители то входили в коттедж, то выходили из коттеджа, удивляясь и восхищаясь новизной всего виденного ими. Единственный человек, приметивший позднее время, единственный человек, подумавший об улетающем времени и о Пентикостах, оставшихся в лодке, был молодой Педгифт. Этот опытный лоцман Бродсов посмотрел на часы и отвел Аллэна в сторону при первом удобном случае.

   - Я не желаю торопить вас, мистер Армадэль, - сказал Педгифт-младший, - но время уходит, а дело идет о даме.

   - О даме? - повторил Аллэн.

   - Да, сэр, - подтвердил молодой Педгифт. - О даме из Лондона, которая должна приехать в кабриолете, запряженном пони с белой упряжью.

   - Боже! Гувернантка! - вскричал Аллэн. - Мы совсем о ней забыли!

   - Не пугайтесь, сэр. Времени довольно, если только мы опять сядем в лодку. Мистер Армадэль, мы решили, если вы помните, пить чай на следующем озере у Герля Мира?

   - Конечно, отвечал Аллэн. - Герль Мир - то место, куда друг мой Мидуинтер обещал приехать к нам навстречу.

   - К Герлю Миру приедет гувернантка, сэр, если ваш кучер исполнит мои распоряжения, - продолжал молодой Педгифт. - Нам придется пробираться час между извилинами и поворотами узкого пролива, который называют здесь Зундом, до Герля Мира, и, по моим расчетам, мы должны быть в лодке через пять минут, чтобы поспеть вовремя и съехаться с гувернанткой и вашим другом.

   - Мы никак не должны разъехаться с нашим другом, - сказал Аллэн, - и с гувернанткой также, разумеется. Я скажу майору.

   Майор Мильрой приготовлялся к эту минуту влезть на деревянную башню посмотреть на вид. Всегда полезный Педгифт вызвался идти с ним и дать все необходимые местные объяснения в половину того времени, которое употребил бы хозяин коттеджа на описание своих окрестностей постороннему.

   Аллэн остался перед коттеджем, спокойнее и задумчивее обыкновенного. Его разговор с молодым Педгифтом напомнил ему отсутствующего друга в первый раз во время этой поездки. Аллэн удивился, что Мидуинтер, о котором он так много думал всегда, теперь совсем вышел у него из памяти. Что-то взволновало Аллэна, подобно упреку совести, когда его мысли обратились к верному другу, оставшемуся дома и прилежно трудящемуся над управительскими книгами для его интересов и для него.

   "Милый товарищ, - думал Аллэн. - Я так буду рад видеть его в Мире. Удовольствие этого дня не будет полно, пока он не присоединится к нам!"

   - Ошибусь я или нет, мистер Армадэль, если угадаю, что вы думаете о ком-то? - тихо спросил голос позади Аллэна.

   Он обернулся и увидел возле себя дочь майора. Мисс Мильрой, не забыв нежного свидания, происходившего за коляской, приметила своего поклонника, задумчиво стоящего одного, и решилась доставить ему новый случай, пока ее отец и молодой Педгифт стояли на башне.

   - Вы знаете все, - отвечал Аллэн, улыбаясь. - Я думал о ком-то.

   Мисс Мильрой украдкой посмотрела на него: взгляд ее ободрял его говорить. В голове мистера Армадэля могло быть только одно существо после того, что произошло между ними в то утро. Воротить его к прерванному разговору об именах будет истинным милосердием.

   - Я тоже думала о ком-то, - сказала миссис Мильрой, и вызывая, и отталкивая признание. - Если я скажу вам первую букву имени моего кого-то, вы мне скажете первую букву вашего?

   - Я скажу вам все, что вам угодно, - отвечал Аллэн с энтузиазмом.

   Она кокетливо отступала от того самого предмета, к которому желала приблизиться.

   - Скажите мне прежде вашу букву, - сказала она тихо, не смотря на него.

   Аллэн засмеялся.

   - Моя первая буква "М", - сказал он.

   Она вздрогнула. Страшно было, что он думал о ней по фамилии, а не по имени, но это было все равно, если только он думал о ней.

   - А ваша буква? - спросил Аллэн.

   Она покраснела и улыбнулась.

   - "А", если уж вы непременно хотите знать! - отвечала она шепотом и неохотно.

   Она еще раз украдкой посмотрела на него и с наслаждением откладывала блаженство признания.

   - Сколько слогов в этом имени? - спросила она, застенчиво чертя узоры по песку своим зонтиком.

   Никакой мужчина, хоть сколько-нибудь знающий женщин, не был бы так опрометчив в положении Аллэна, чтобы сказать ей правду. Аллэн, не знавший совершенно женской натуры и говоривший правду, сплошь да рядом отвечал, точно на допросе в суде:

   - Это имя состоит из четырех слогов.

   Потупленные глаза мисс Мильрой сверкнули на него, как молния.

   - Из трех! - повторила она с изумлением.

   Аллэн был так простодушен, что даже теперь не понял предостережения.

   - Я знаю, что я не мастер различать слоги, - сказал он со своим добродушным смехом, - но не думаю, чтобы я ошибался, разделяя имя Мидуинтера на четыре слога. Я думал о моем друге... Но оставим мои мысли. Скажите мне, кто "А". Скажите мне, о ком думали вы?

   - О первой букве в азбуке, мистер Армадэль, и я решительно не скажу вам ничего больше.

   С этим уничтожающим ответом дочь майора ушла к лодке.

   Аллэн окаменел от изумления. Если бы мисс Мильрой дала ему пощечину (и нельзя отрицать, что она мысленно имела это намерение), он едва был бы больше изумлен.

   "Что такое я сделал? - спрашивал он себя с отчаянием, когда майор и молодой Педгифт подошли к нему и все трое отправились к берегу. - Желал бы я знать, что теперь она мне скажет".

   Она не сказала решительно ничего, она даже не взглянула на Аллэна, когда он садился в лодку. Она сидела, с глазами, более блестящими, и с румянцем, более ярким, чем обыкновенно, принимая глубокое участие в выздоровлении пастора, в расположении духа миссис Пентикост, в Педгифте-младшем, которому она дала место возле себя, в местоположении, во всех и во всем, кроме Аллэна, за которого она вышла бы замуж с чрезвычайным удовольствием пять минут назад.

   "Я никогда не прощу ему, - думала дочь майора. - Думать об этом гадком грубияне, когда я думала о нем, и чуть было не заставить меня признаться, прежде чем я узнала, каков он! Слава Богу, мистер Педгифт сидит в лодке!"

   В таком расположении духа мисс Нили принялась очаровывать Педгифта и приводить в отчаяние Аллэна.

   - О, мистер Педгифт! Как вы добры, что вздумали показать нам этот миленький коттедж! Вы находите, что он похож на пустыню, мистер Армадэль? Я совсем этого не нахожу, мне очень хотелось бы жить здесь. Что был бы этот пикник без вас, мистер Педгифт? Вы не можете себе представить, как мне было весело, с тех пор как мы сели в лодку. Холодно, мистер Армадэль? Как вы можете это говорить!

   Это самый теплый вечер из всего лета. Л музыка, мистер Педгифт! Как вы хорошо сделали, что взяли вашу концертину! Желала бы я знать, могу ли я аккомпанировать вам на фортепьяно? Мне так хотелось бы попробовать. И вы, мистер Армадэль, наверно, поете хорошо, когда знаете слова, но, сказать вам по правде, я терпеть не могу Муровы мелодии!

   Таким образом, с безжалостной скоростью мисс Мильрой действовала острым женским орудием - языком и продолжала бы действовать долее, если бы Аллэн выказал необходимую ревность или Педгифт подал малейшее поощрение. Но злая судьба определила, чтобы мисс Мильрой выбрала своими жертвами двух мужчин, совершенно неприступных при существующих обстоятельствах, Аллэн так был несведущ в женских хитростях и капризах, что не понимал ничего, кроме того, что очаровательная Нили безрассудно сердилась на него без всякой причины. Осторожный Педгифт - как и следует умному молодому человеку своего поколения - подчинялся женскому влиянию, не упуская из виду своих интересов все время. Много молодых людей прошлого столетия, неглупых, пожертвовали всем для любви. Ни один молодой человек из десяти тысяч настоящего поколения, кроме глупцов, не пожертвовал и полпенни. Дочери Евы все еще наследуют достоинства и проступки своей матери, но сыновья Адама в это последнее время способны бросить назад знаменитое яблоко с поклоном и со словами: "Нет, благодарю, оно может ввести меня в беду". Когда Аллэн, удивленный и разочарованный, отошел от мисс Мильрой на переднюю часть лодки, Педгифт-младший встал и пошел за ним.

   "Вы премиленькая девушка, - думал этот дальновидный и умный молодой человек, - но клиент все-таки клиент, и мне жаль сообщить нам, мисс, что это не годится". Он тотчас принялся развлекать Аллэна, обратив его внимание на новый предмет. Осенью на озерах будут гонки судов, и мнение его клиента, как владельца яхты, могло быть важно для комитета.

   - Это для вас должно быть нечто новое, сэр, - гонки судов на пресной воде, - сказал он вкрадчивым тоном.

   Аллэн тотчас заинтересовался и отвечал:

   - Совершенно новое. Пожалуйста, расскажите мне.

   Что касается остального общества на другом конце лодки, то оно как будто хотело подтвердить сомнения миссис Пентикост относительно того, будет ли продолжаться удовольствие этого дня. Естественное чувство раздражения при обманутом ожидании, в которое повергла ее неловкость Аллэна, перешло у мисс Мильрой теперь в безмолвную досаду от собственного чувства унижения и поражения. Майор впал в свою обычную задумчивость и рассеянность, его мысли однообразно вертелись с колесами его часов. Пастор все еще скрывал расстройство своего желудка от глаз публики в углублении каюты, а мать пастора с готовым лекарством сидела на страже у дверей. Женщины в летах миссис Пентикост и с ее характером вообще любят предаваться дурному расположению духа.

   - Так вот что вы называете удовольствием! - говорила старушка, качая головой с кислой улыбкой. - Как глупы были мы все, что оставили наши спокойные дома!

   Между тем лодка тихо плыла по извилинам водяного лабиринта, лежавшего между двумя озерами. Вид с каждой стороны теперь ограничивался только нескончаемыми рядами тростника. Не было слышно ни малейшего звука ни вблизи, ни вдали. Ни малейшего проблеска обработанной или обитаемой земли не виднелось нигде.

   - Здесь немножко печально, мистер Армадэль, - сказал всегда веселый Педгифт. - Но мы сейчас выедем отсюда. Посмотрите сюда, сэр: вот Герль Мир.

   Тростник расступился направо и налево, и лодка вдруг выехала в широкий круг воды. Около ближайшей половины круга вечный тростник еще окаймлял край воды. Вокруг дальней половины опять показалась земля - то печальными песочными холмами, то травянистым берегом. В одном месте земля была занята плантацией, в другом - строениями уединенного старого кирпичного дома, с дорожкою, шедшей около садовой стены и кончавшейся у воды. Солнце спускалось к горизонту на чистом небе, и вода, где отражение солнца не падало на нее, начала казаться черной и холодной. Уединение, бывшее успокоительным, тишина, казавшаяся очаровательной на другом озере при дневном свете, здесь наводили грусть и холод в безмолвии и меланхолии кончавшегося дня.

   Лодку направляли через Мир к заливу, у травянистого берега. Две плоскодонные лодочки, употребляемые на Бродсах, лежали в заливе, и люди, занимающиеся рубкой тростника, которым принадлежали эти лодки, удивляясь появлению посторонних, молча выглядывали из-за угла старой садовой стены. Никакого другого признака жизни не чувствовалось нигде. Жители Герля Мира не видали никакого экипажа. Ни мужчина, ни женщина не приближались к берегам Герля Мира в этот день.

   Молодой Педгифт еще раз посмотрел на свои часы и обратился к мисс Мильрой.

   - Может быть, вы увидите гувернантку, когда приедете в Торп-Эмброз, - сказал он, - но теперь вы уже не увидите ее здесь.

   - Вы лучше знаете, мистер Армадэль, - прибавил он, обратившись к Аллэну, - можно ли положиться, что ваш друг сдержит слово.

   - Я в этом уверен, - отвечал Аллэн, осматриваясь вокруг с видом обманутого ожидания, которое он не думал скрывать от присутствующих.

   - Очень хорошо, - продолжал Педгифт-младший. - Если мы разведем огонь для чая на открытом месте здесь, ваш друг найдет нас по дыму. Это индейский способ отыскивать человека в степи, мисс Мильрой, а здесь почти так же дико, как и в степи.

   Есть искушения, особенно небольшие, против которых никак не может устоять женская натура. Искушение направить всю силу своего влияния, как единственной молодой девушки во всем обществе, чтобы расстроить намерение Аллэна встретиться с его другом, было слишком сильным для дочери майора. Она бросила на улыбающегося Педгифта взгляд, который должен был бы поразить его, но кто когда поражал нотариуса?

   - Я нахожу, что это самое пустынное, самое скучное и самое отвратительное место, какое только случалось мне видеть! - сказала мисс Нили. - Если вы непременно хотите делать здесь чай, мистер Педгифт, для меня не делайте. Пет, я останусь в лодке, и, хотя решительно умираю от жажды, я не дотронусь ни до чего, пока мы не вернемся к другому озеру.

   Майор раскрыл губы, чтобы возражать, к неописуемому восторгу его дочери. Миссис Пентикост встала со своего места, прежде чем он успел сказать слово, и, осмотрев всю перспективу и не видя нигде экипажей, спросила с негодованием: "Неужели они вернутся опять к тому самому месту, где они оставили экипажи?" Узнав, что именно это и предложено и что по свойству местности экипажи не могли приехать к Герлю Миру, не вернувшись опять назад в Торп-Эмброз, миссис Пентикост, имея в виду интересы сына, тотчас объявила, что никакая власть на свете не заставит ее остаться на воде после сумерек.

   - Кликните мне лодку! - закричала старушка в сильном волнении. - Где есть вода, там есть и ночной туман, а где есть ночной туман, там сын мой Самюэль простужается. Не говорите мне о лунном сиянии и о чае, вы сошли с ума! Эй! Вы, двое! - закричала миссис Пентикост безмолвным людям на берегу. - По шести песов каждому из вас, если вы отвезете меня и моего сына назад.

   Прежде чем Педгифт успел вмешаться, Аллэн сам решил затруднение с терпением и добродушием.

   - Я никак не могу допустить, миссис Пентикост, чтобы вы вернулись в какой-нибудь другой лодке, а не в той в которой вы приехали, сказал он. - Нет никакой необходимости, так как вам и мисс Мильрой не нравится это место, чтобы кто-нибудь сходил на берег, кроме меня. Я должен выйти. Друг мой Мидуинтер никогда еще не нарушал данного мне слова, и я не могу оставить Герль Мир, пока есть возможность видеть его здесь. Но нет никакого повода, чтобы я мешал вам по этой причине. С вами поедут майор и мистер Педгифт, и вы можете возвратиться к экипажам до сумерек, если поедете сейчас. Я подожду здесь с полчаса, а потом приеду к вам в лодке этих людей.

   - Вы ничего умнее не говорили сегодня, мистер Армадэль, - сказала миссис Пентикост, садясь с поспешностью. - Скажите же им, чтобы поторопились! - закричала старушка, грозя лодочникам кулаком. - Скажите им, чтобы они поторопились!

   Аллэн отдал необходимые приказания и вышел на берег. Осторожный Педгифт хотел идти за ним.

   - Мы не можем оставить вас здесь одного, сэр, - сказал он шепотом. - Майор поедет с дамами, а мне позвольте остаться с вами в Мире.

   - Нет, нет! - сказал Аллэн. - На лодке все не в духе. Если вы хотите услужить мне, останьтесь с ними и употребите все силы, чтобы развеселить их.

   Он махнул рукой, и гребцы оттолкнули лодку от берега. Все также замахали руками, кроме дочери майора, которая сидела поодаль от других, закрывая лицо зонтиком. Крупные слезы выступили на глазах Нили. Ее гнев против Аллэна прошел, и сердце ее с раскаянием стремилось к нему с той минуты, как он вышел из лодки.

   "Как он добр ко всем нам! - думала она. - А какая я злая!"

   Все великодушные чувства ее натуры побуждали ее загладить перед ним свою вину. Она встала, не обращая внимания на приличия, и посмотрела ему вслед с раскрасневшимися щеками, между тем как он один стоял на берегу.

   - Не долго оставайтесь, мистер Армадэль! - сказала она с отчаянным невниманием к тому, что подумает о ней остальное общество.

   Лодка отъехала уже далеко, и при всей решимости Нили эти слова были сказаны тихим голосом, который не дошел до ушей Аллэна. Единственный звук, слышанный им, когда лодка доехала до противоположной оконечности Мира и медленно исчезла за тростником, был звук концертины. Неутомимый Педгифт поддерживал веселость общества, очевидно подчинившись влиянию миссис Пентикост, разыгрывая священную мелодию.

   Оставшись один, Аллэн закурил сигару и прошелся по берегу взад и вперед.

   "Она могла сказать мне слово на прощание, - думал он. - Я все устроил к лучшему, я почти сказал ей, как к ней привязан. А она вот каким образом обращается со мною!"

   Он остановился и рассеянно смотрел на заходящее солнце и на темнеющую воду Мира. Какое-то неуловимое чувство в этот миг украдкой прокралось в его душу и отвлекло от мысли от мисс Мильрой к его отсутствующему другу. Он вздрогнул и" осмотрелся вокруг.

   Жители Мира ушли за угол стены, не было видно ни одного живого существа, ни малейшего звука не раздавалось на всем этом печальном берегу. Даже Аллэн пришел в уныние. Прошло уже больше часа после того времени, когда Мидуинтер обещал быть в Герле Мире. Он хотел прийти пешком, взяв в проводники конюха из Торп-Эмброза, по переулкам и тропинкам, укорачивавшим расстояние. Конюх знал местность хорошо, и Мидуинтер обыкновенно был аккуратен в своих обещаниях. Не случилось ли чего в Торп-Эмброзе? Решившись не оставаться долее в сомнении и бездействии, Аллэн вздумал идти пешком из Мира, надеясь встретить своего друга. Он тотчас обошел угол стены и попросил хозяина коттеджа показать ему дорогу к Торп-Эмброзу. Этот человек свел Аллэна с дороги и указал на едва приметную просеку в деревьях плантации. Бросив еще несколько бесполезных взглядов вокруг, Аллэн повернулся спиной к Миру и направился к деревьям.

   Несколько шагов тропинка шла через плантацию, потом она вдруг повернула, вода и открытая местность скрылись из глаз. Аллэн все шел по травянистой тропинке, не видя и не слыша ничего, пока не дошел до другого поворота тропинки. Повернув по новому направлению, он увидел человеческую фигуру, сидящую под деревом. Сделав ближе два шага, он узнал знакомое лицо.

   - Мидуинтер! - воскликнул он с удивлением. - Я не здесь должен был вас встретить. Чего вы ждете здесь?

   Мидуинтер встал, ничего не отвечая. Вечерние сумерки между деревьями, скрывавшие его лицо, делали его молчание вдвое странным. Аллэн продолжал его расспрашивать:

   - Вы одни сюда пришли? Я думал, что вас будет провожать конюх.

   На этот раз Мидуинтер отвечал:

   - Когда мы дошли до этих деревьев, я отослал конюха назад. Он сказал мне, что назначенное место близко и я заблудиться не могу.

   - Зачем вы остались здесь, когда он ушел? - продолжал Аллэн. - Зачем вы не пошли дальше?

   - Не презирайте меня, - отвечал Мидуинтер. - У меня не хватило мужества.

   - Не хватило мужества? - повторил Аллэн.

   Он помолчал с минуту.

   - О! Я знаю, - продолжал он весело, положив руку на плечо Мидуинтера, - вы все еще дичитесь Мильросв. Какие пустяки, когда я сам сказал вам, что в коттедже с вами помирились.

   - Я не думал, Аллэн, о ваших друзьях в коттедже. Дело в том, что я сам не свой сегодня, я нездоров и расстроен нервами, безделица пугает меня.

   Он остановился и задрожал от тревожной проницательности взгляда Аллэна.

   - Если вы хотите знать, - сказал он вдруг - ужас той ночи на корабле опять овладел мною, в голове моей страшное смятение, в сердце страшная тоска. Я боюсь, как бы с вами не случилось чего-нибудь, если мы не расстанемся, пока не пройдет этот день. Я не могу нарушить обещания, данного вам. Ради Бога, освободите меня от него и отпустите назад.

   Отговаривать Мидуинтера в эту минуту было совершенно бесполезно. Аллэн исполнил его прихоть.

   - Выйдем из этого темного и душного места, - сказал Аллэн, - и мы поговорим. Вода и открытое небо в десяти шагах от нас. Я ненавижу лес вечером, даже на меня он наводит ужас. Вы чересчур заработались над управительскими книгами. Пойдемте и вздохните свободно на открытом воздухе Мидуинтер подумал с минуту и вдруг покорился.

   - Вы правы, - сказал он, - а я по обыкновению не прав. Я теряю время и расстраиваю вас без всякой надобности. Какая глупость просить вас отпустить меня? Положим, вы сказали бы "да"?

   - Ну? - спросил Аллэн.

   - Ну, - повторил Мидуинтер, - а что-нибудь остановило бы меня с первого шага, вот и все. Пойдемте.

   Они пошли молча к Миру. При последнем повороте тропинки сигара Аллэна погасла. Потом он остановился опять зажечь ее, Мидуинтер пошел "перед и первый вышел на открытую местность. Аллэн только что зажег спичку, когда, к удивлению его, друг его вернулся к нему. Света было довольно, чтобы показывать предметы яснее в этой части плантации. Спичка выпала из руки Аллэна, когда Мидуинтер подошел к нему.

   - Великий Боже! - вскричал он, отступая назад. - У вас такой вид, какой был на корабле!

   Мидуинтер молча поднял руку. Он заговорил, дико устремив глаза на лицо Аллэна и приложившись своими белыми губами к его уху.

   - Вы помните, какой я имел вид, - отвечал он шепотом, - а помните ли, что я сказал, когда вы и доктор разговаривали о сне?

   - Я забыл этот сон, - сказал Аллэн.

   Когда он дал этот ответ, Мидуинтер взял его за руку и повел к повороту тропинки.

   - Теперь помните? - спросил он указывая на Мир.

   Солнце закатывалось на безоблачном западном небе.

   Вода Мира была окрашена пурпуром погасающего света. Открытая местность расстилалась направо и налево, уже покрытая печальной темнотой. На ближайшем краю озера, где прежде всего было пустынно, стояла теперь прямо против заходящего солнца фигура женщины.

   Оба Армадэля стояли молча и смотрели на одинокую фигуру и на печальный вид.

   Мидуинтер заговорил первый:

   - Ваши собственные глаза это видели, теперь посмотрите на ваши собственные слова.

   Он подал Аллэну описание сновидения, указывая пальцем на строчки, в которых рассказывалось первое видение. Голос его все понижался, когда он повторил слова:

   - "Мне показалось, что я остался один в темноте. Я ждал.

   Темнота раскрылась и показала мне видение, как в картине: широкий, уединенный пруд, окруженный открытой местностью. Над дальним краем пруда я увидел безоблачное западное небо, покрасневшее от заходящего солнца.

   На ближнем краю пруда стояла тень женщины".

   Он замолчал, опустил руку, державшую рукопись. Другая рука указывала на одинокую фигуру, стоявшую спиною к ним, напротив заходящего солнца.

   - Тут стоит живая женщина вместо тени, - сказал он. - Это первое предостережение сна вам и мне! Пусть в будущий раз мы будем стоять вместе, а вторая фигура, которая будет стоять вместо тени, будет моя.

   Даже Аллэна заставило молчать странное убеждение, С которым он говорил.

   Во время наступившего молчания женская фигура двинулась и медленно пошла по берегу. Аллэн вышел из-за деревьев, и первый предмет, представившийся его глазам, был кабриолет из Торп-Эмброза. Он обернулся к Мидуинтеру, засмеявшись с облегчением.

   - Какого вздора наговорили вы! - сказал он. - И какой вздор слушал я! Это гувернантка наконец!

   Мидуинтер не отвечал. Аллэн взял его за руку и хотел вести. Он вдруг вырвался и схватил Аллэна обеими руками, не пуская его к женской фигуре у озера, как он не пускал его в каюту корабля. Опять усилие было напрасно, опять Аллэн вырвался так же легко, как и в первый раз.

   - Один из нас должен поговорить с ней, - сказал он. - И если вы не хотите, то заговорю я.

   Только что он сделал несколько шагов к озеру, как услыхал или ему послышался голос, слабо сказавший ему вслед раз, один только раз, слово "прощайте". Он остановился с чувством тревожного удивления и оглянулся.

   - Это вы, Мидуинтер? - спросил он.

   Ответа не было. Поколебавшись еще с минуту, Аллэн вернулся к плантации. Мидуинтер ушел. Аллэн оглянулся на озеро, не зная при этом новом непредвиденном случае, что ему делать. Одинокая фигура переменила между тем направление своей прогулки. Она повернулась и шла к деревьям. Она, очевидно, или увидела, или услышала Аллэна. Невозможно было оставить женщину одну в таком неприятном положении и в таком уединенном месте. Во второй раз Аллэн вышел из деревьев навстречу ей.

   Когда он подошел так близко, что мог увидеть ее лицо, он остановился в непреодолимом удивлении.