Диккенс Чарльз - Крошка Доррит

, чтобы, в свою очередь, перевести дух, - сударыня, - сказал он, покраснев, как рак, - если вы намекаете... кха... на какое-нибудь обстоятельство в прежней жизни... хм... моей дочери, связанное... кха... хм... с получением поденной платы, сударыня, то я прошу заметить, что этот... кха... факт оставался мне совершенно неизвестным. Хм... Я бы никогда не допустил его... кха... Никогда, никогда!

   - Бесполезно продолжать разговор об этом предмете, - возразила Флора, - и я бы не упомянула о нем, если бы он не заменял мне рекомендательного письма, но это несомненный факт, и вы можете сами удостовериться, взглянув на мое платье, которое доказывает его наглядно и так прекрасно сшито, но, без сомнения, сидело бы лучше на более изящной фигуре, так как моя слишком полна, хотя я решительно не знаю, как отделаться от полноты, но я опять увлеклась, простите.

   Мистер Доррит попятился и опустился на стул в почти бесчувственном состоянии, меж тем как Флора, бросив на него успокоительный взгляд, продолжала, играя зонтиком:

   - Милая Крошка так страшно побледнела, похолодела и почти лишилась чувств в моем собственном доме, или, по крайней мере, в доме папы, хотя он не собственный, но всё равно нанят по долгосрочному контракту и за ничтожную плату, в то утро, когда Артур, - безумная привычка юности, и, конечно, мистер Кленнэм - гораздо приличнее при существующих обстоятельствах, тем более перед посторонним человеком и еще занимающим такое высокое положение в свете, - сообщил эту радостную весть по поручению некоего мистера Панкса, вот я и расхрабрилась.

   Услышав эти имена, мистер Доррит нахмурился, взглянул на нее, снова нахмурился, нерешительно поиграл пальцами около губ, как делал это много лет тому назад, и сказал:

   - Сделайте милость, кха... объясните мне цель вашего посещения, сударыня.

   - Мистер Доррит, - отвечала Флора, - с вашей стороны очень любезно позволить мне это, и меня нисколько не удивляет такая любезность, потому что я замечаю сходство, конечно вы гораздо важнее и полнее, но всё-таки - сходство, цель моего вторжения ни одной душе не известна, тем более Артуру, - пожалуйста, извините, Дойсу и Кленнэму, то есть, собственно говоря, мистеру Кленнэму, - так как для того, чтобы избавить этого человека, прикованного золотыми цепями к той розовой эпохе, когда всё передо мной плавало в небесном эфире, от малейшей неприятности, я не пожалею и королевского выкупа, то есть, положим, я и понятия не имею, сколько составляет такой выкуп, но во всяком случае отдам всё, что у меня есть, и даже более.

   Мистер Доррит, очевидно не придавая особенного значения искренности этого последнего заявления, повторил:

   - Объясните цель вашего посещения, сударыня!

   - Конечно, - продолжала Флора, - это не совсем вероятно, но всё-таки возможно, и так как это возможно, то, прочитав в газетах, что вы приехали из Италии и возвращаетесь туда же, я и решила попытаться, так как вы можете встретить его или услыхать о нем, а это было бы истинное благодеяние и облегчение для всех.

   - Позвольте вас спросить, сударыня, - спросил мистер Доррит, у которого в голове всё перепуталось, - о ком... кха... о ком, - воскликнул он с энергией отчаяния, - говорите вы в настоящую минуту?

   - Об иностранце из Италии, который внезапно исчез из Сити, о чем вы, конечно, читали в газетах, как и я, - отвечала Флора, - не говоря об известиях из частного источника по имени Панкс, которые показывают, на какую чудовищную и возмутительную клевету способны иные люди, вероятно судящие о других по себе, и в каком негодовании Артур, - вечно забываюсь, Дойс и Кленнэм.

   К счастью, - так как это дало возможность добиться хоть какого-нибудь толку, - мистер Доррит ничего не читал об этом происшествии. Это побудило миссис Финчинг, рассыпаясь в извинениях по поводу трудности найти свой собственный карман в складках платья, вытащить полицейское объявление, извещавшее, что джентльмен, иностранец, по имени Бландуа, недавно приехавший из Венеции, исчез необъяснимым образом вечером такого-то числа, в такой-то части Лондона; что его видели в последний раз, когда он входил в один дом в таком-то часу вечера; что, по словам обитателей этого дома, он оставил его за столько-то минут до полуночи и что с тех пор его не видали больше.

   Всё это, равно как и подробное описание наружности джентльмена, скрывшегося так таинственно, мистер Доррит прочел от доски до доски.

   - Бландуа! - сказал он. - Венеция! И это описание! Я знаю этого джентльмена. Он был в моем доме. Он близкий приятель одного джентльмена хорошей фамилии (это, впрочем, не важно), которому я хм... протежирую.

   - В таком случае я обращусь к вам с покорнейшей и убедительнейшей просьбой, - сказала Флора, - когда будете ехать обратно, пожалуйста, высматривайте этого джентльмена по всем дорогам и по всем закоулкам и расспрашивайте о нем во всех гостиницах и виноградниках, и вулканах, и апельсинных плантациях, и всяких других местах, потому что он должен же где-нибудь находиться, и узнайте, отчего он не приедет и не скажет, где он находится, и не успокоит всех.

   - Скажите, пожалуйста, сударыня, - спросил мистер Доррит, взглянув на объявление, - кто такой Кленнэм и К^о? Здесь упомянуто это имя при описании дома, где видели в последний раз господина Бландуа. Кто это такой? Неужели это тот самый господин, с которым я хм имел когда-то кха... весьма поверхностные и непродолжительные отношения и о котором вы, если не ошибаюсь, упоминали? Это... кха... то самое лицо?

   - О нет, это совсем другое лицо, - отвечала Флора, - безногое и на колесиках и самая суровая из женщин, хотя она его мать.

   - У Кленнэма и К^о есть... хм... мать? - воскликнул мистер Доррит

   - И кроме того, старик...

   Мистер Доррит имел такой вид, точно вот-вот сойдет с ума, и, очевидно, не почувствовал облегчения оттого, что миссис Финчинг со свойственной ей живостью принялась описывать галстук мистера Флинтуинча и, не отделяя личности этого джентльмена от личности миссис Кленнэм, назвала его ржавым винтом в гетрах. Этот винегрет из матери, старика, безногой, колесиков, ржавого винта, суровости и гетр до того ошеломляюще подействовал на мистера Доррита, что он представлял собой совершенно жалкое зрелище.

   - Но я не задержу вас ни минутки дольше, - сказала миссис Финчинг, заметив его состояние, хотя решительно не подозревая его причин, - если вы дадите мне слово джентльмена, что на обратном пути в Италию и в самой Италии будете высматривать этого мистера Бландуа во всех углах, и если найдете или услышите о нем, то заставите его вернуться и вывести всех из недоумения.

   Пока она говорила, мистер Доррит собрался с духом настолько, что мог ответить довольно связно, что сочтет это своим долгом. Обрадованная успехом своего посещения, Флора стала прощаться.

   - Миллион благодарностей и карточка с моим адресом, - сказала она, - если понадобится сообщить что-нибудь лично. Я не посылаю моего привета милой Крошке, потому что это может показаться неуместным. Какая же в самом деле милая Крошка после таких превращений, но только передайте ей, что я и тетка мистера Финчинга желаем ей здоровья и вовсе не думаем, что с нашей стороны есть какая-нибудь заслуга, а совершенно напротив, потому что она делала всё, за что бралась, а многие ли из нас поступают так же, не говоря уж о том, что она делала так хорошо, как нельзя лучше, и меня самое можно упрекнуть в том же, потому что, оправившись от удара, причиненного смертью мистера Финчинга, я начала учиться играть на органе, который люблю до безумия, и, стыдно сказать, до сих пор не могу взять верно ни одной ноты. Прощайте!

   Когда, проводив гостью до дверей комнаты, мистер Доррит остался один и несколько привел в порядок свои мысли, то убедился, что это посещение пробудило в нем целый рой бессвязных воспоминаний, решительно не гармонировавших с обедом у мистера Мердля. Поэтому он написал и отправил коротенькую записку с извинением по поводу того, что не будет у него, и велел подать обед к себе в номер. Была у него и другая побудительная причина. Ему оставалось уже недолго пробыть в Лондоне; всё его время было распределено между визитами, все приготовления к отъезду закончены, а между тем он полагал, что положение обязывает его навести справки об исчезновении Бландуа и сообщить мистеру Генри Гоуэну результат своих личных розысков. Итак, он решил воспользоваться свободным вечером и съездить к Кленнэму и К^о, адрес которых был указан в полицейском объявлении.

   Пообедав настолько просто, насколько могли допустить отель и проводник, и вздремнув немножко перед камином, чтобы окончательно оправиться от посещения миссис Финчинг, он отправился один в наемном кабриолете. Колокол св. Павла прозвонил десять, когда он проезжал в тени Темпль-бара, утратившего свои украшения из человеческих голов в нашу выродившуюся эпоху.

   Когда он приближался к месту своего назначения по глухим переулкам и набережным, эта часть Лондона показалась ему еще безобразнее, чем рисовалась в его воспоминаниях. Много лет прошло с тех пор, как он видел ее в последний раз; он никогда не знал хорошо этой местности, и она показалась ему какой-то зловещей и таинственной. Впечатление было до того тягостно, что, когда кучер после многократных расспросов остановился перед воротами, мистер Доррит долго стоял в нерешительности, придерживаясь рукой за дверцу экипажа и почти напуганный мрачным видом здания.

   Действительно, в эту ночь оно выглядело еще мрачнее обыкновенного. На стене по обеим сторонам двери было приклеено по объявлению, и когда лампа, коптившая у подъезда, вспыхивала, по ним пробегали тени, точно тени пальцев, водивших по строчкам. У дома, очевидно, был поставлен караул. Пока мистер Доррит стоял и раздумывал, какой-то человек перешел улицу, а другой вышел откуда-то из темного угла; оба взглянули на него, проходя мимо, и остановились неподалеку.

   Так как во дворе находился только один дом, то колебаться было нечего. Мистер Доррит подошел к подъезду и постучал. В двух окнах первого этажа виднелся слабый свет. Удары молотка раздались глухо и гулко, точно дом был пуст, но свет и шаги, послышавшиеся почти в ту же минуту, доказывали противное. Свет и шаги приближались к дверям, загремела цепочка, дверь приотворилась, и на пороге появилась женщина с закинутым на голову передником.

   - Кто там? - сказала женщина.

   Мистер Доррит, изумленный этим явлением, отвечал, что он приехал из Италии и желает разузнать об исчезнувшем господине, с которым он знаком.

   - Ай! - крикнула женщина хриплым голосом. - Иеремия!

   На этот крик появился сухой старик, в котором мистер Доррит узнал по гетрам "ржавый винт". Женщина, очевидно, боялась этого старика, так как при его приближении сдернула с головы передник и открыла бледное испуганное лицо.

   - Отвори же дверь, дура, - сказал старик, - и впусти джентльмена.

   Мистер Доррит, бросив нерешительный взгляд через плечо на своего кучера и кабриолет, вошел в темную прихожую.

   - Ну, сэр, - сказал мистер Флинтуинч, - можете спрашивать, о чем угодно, у нас нет секретов, сэр.

   Не успел мистер Доррит ответить, как сверху раздался суровый и громкий, хотя, очевидно, женский голос:

   - Кто там?

   - Кто там? - повторил Иеремия. - Опять за справками. Джентльмен из Италии.

   - Приведите его сюда.

   Мистер Флинтуинч что-то пробормотал, повидимому не одобряя ее требования, но всё-таки сказал, повернувшись к мистеру Дорриту:

   - Миссис Кленнэм. То, что она захочет, она сделает по-своему. Я вас провожу.

   Он пошел вперед по закоптелой лестнице, а мистер Доррит последовал за ним, беспокойно оглядываясь на женщину, которая тоже отправилась с ними, попрежиему закинув передник на голову.

   Миссис Кленнэм сидела перед раскрытой книгой за маленьким столиком.

   - О, - сказала она отрывисто, устремив на посетителя пристальный взгляд, - вы из Италии, сэр, да? Ну и что же?

   Мистер Доррит не нашел другого ответа, кроме:

   - Кха... Ну и что же?

   - Где этот пропавший человек? Вы пришли сообщить нам, где он находится? Надеюсь, да.

   - Напротив, я... пришел за справками.

   - К несчастью, мы ничего не знаем о нем. Флинтуинч, покажите этому джентльмену объявление. Дайте ему несколько экземпляров с собой. Посветите ему, пусть прочтет.

   Мистер Флинтуинч повиновался, и мистер Доррит снова прочел объявление, как будто не читал его раньше, радуясь случаю собраться с духом и оправиться несколько от смущения, в которое привел его этот дом со своими странными обитателями. Читая, он чувствовал, что глаза миссис Кленнэм и мистера Флинтуинча устремлены на него. Кончив чтение, он убедился, что это чувство не было воображаемым.

   - Ну-с, теперь вы знаете столько же, сколько и мы, сэр, - сказала миссис Кленнэм. - Мистер Бландуа - ваш друг?

   - Нет... хм... просто знакомый, - отвечал мистер Доррит.

   - Может быть, вы явились от него с каким-нибудь поручением?

   - Я... кха... Вовсе нет.

   Ее пытливый взгляд мало-помалу опустился к полу, скользнув по лицу мистера Флинтуинча. Мистер Доррит, несколько смущенный тем, что ему пришлось оказаться в роли допрашиваемого вместо того, чтобы спрашивать самому, изменил это неожиданное распределение ролей:

   - Я... кха... джентльмен с независимым состоянием и в настоящее время проживаю в Италии с моим семейством, моей прислугой, моим... хм... довольно обширным домом. Приехав в Лондон на короткое время... кха... по делам и услышав об этом странном исчезновении, я решился разузнать обстоятельства дела из первых рук, так как... кха... хм... у меня есть знакомый в Италии, английский джентльмен, с которым я, без сомнения, увижусь по возвращении в эту страну и который находился в близких и тесных отношениях с господином Бландуа. Мистер Генри Гоуэн Вы, может быть, слышали эту фамилию?

   - Никогда не слыхала.

   Мистер Флинтуинч повторил те же слова вслед за миссис Кленнэм.

   - Желая сообщить ему... кха... по возможности точные и обстоятельные сведения об этом господине, - продолжал мистер Доррит, - я попрошу позволения предложить вам... три вопроса.

   - Тридцать, если угодно.

   - Вы давно знакомы с господином Бландуа?

   - Не более года. Мистер Флинтуинч справится в книгах и сообщит вам, когда и от кого он явился к нам из Парижа, если вы можете извлечь что-нибудь из этих сведений. Нам они ничего не говорят.

   - Вы часто виделись с ним?

   - Нет. Дважды. Один раз раньше и...

   - Один раз потом, - подсказал мистер Флинтуинч

   - Могу я спросить, сударыня, - продолжал мистер Доррит, понемногу возвращаясь к своей внушительности и проникаясь сознанием своей важной роли чуть ли не охранителя общественного спокойствия, - могу я спросить, сударыня, в интересах джентльмена, которому я имею честь... кха... оказывать поддержку, или протежировать, или с которым я знаком, скажем просто, с которым я... хм... знаком... господин Бландуа был здесь по делу в день, указанный в этом печатном листке?

   - По делу, то есть он называл это делом, - отвечала миссис Кленнэм.

   - Вы можете... кха... виноват... сообщить мне, в чем оно заключалось?

   - Нет.

   Очевидно, этот ответ был барьером, за который не следовало переходить.

   - Нам уже предлагали этот вопрос, - продолжала миссис Кленнэм, - и мы ответили: "Нет". Мы не желаем разглашать на весь город наши торговые операции, как бы они ни были ничтожны. Мы сказали: "Нет".

   - Я, собственно, хотел спросить, не получил ли он каких-нибудь денег? - сказал мистер Доррит.

   - От нас он ничего не получил, сэр, и нам ничего не оставил.

   - Я полагаю, - сказал мистер Доррит, переводя взгляд с миссис Кленнэм на мистера Флинтуинча и с мистера Флинтуинча на миссис Кленнэм, - что вы не можете объяснить себе это таинственное исчезновение?

   - Почему вы так полагаете? - возразила миссис Кленнэм.

   Озадаченный холодным и резким тоном этого ответа, мистер Доррит не мог объяснить, почему он так полагал.

   - Я объясняю это, сэр, - продолжала она после неловкого молчания со стороны мистера Доррита, - тем, что он отправился в путешествие или нашел нужным скрыться где-нибудь.

   - Вы не знаете... кха... какая причина могла заставить его скрыться?

   - Нет.

   Это "нет" было сказано таким же тоном, как первое, и являлось новым барьером.

   - Вы спросили меня, как я объясняю себе это исчезновение, - продолжала миссис Кленнэм, - себе, а не вам. Я не берусь объяснить его вам, сэр. Я полагаю, что с моей стороны так же неосновательно навязывать вам мои объяснения, как с вашей - требовать их.

   Мистер Доррит наклонил голову в знак извинения. Отступив немного и собираясь заявить, что не имеет более вопросов, он не мог не заметить, как угрюмо и неподвижно она сидела, устремив глаза на пол и как будто выжидая чего-то. Точь-в-точь такое же выражение заметил он у мистера Флинтуинча, который стоял около ее кресла, тоже уставившись на пол и почесывая подбородок правой рукой.

   В эту минуту миссис Эффри уронила подсвечник и воскликнула:

   - Опять, боже мой, опять! Слушай, Иеремия, вот!

   Может быть, и был какой-нибудь легкий звук, который она расслышала по своей привычке прислушиваться ко всяким звукам. Впрочем, и мистеру Дорриту послышался как бы шум падающих листьев. Испуг женщины, повидимому, на мгновение сообщился и им, так как все трое прислушались.

   Мистер Флинтуинч первый опомнился.

   - Эффри, жена, - сказал он, пододвигаясь к ней, стиснув кулаки, дрожавшие от нетерпеливого желания вцепиться в нее, - ты опять за свои штуки. Опять ты бредишь наяву и разыгрываешь старые комедии. Тебе нужно лекарство! Дай только проводить этого джентльмена, и тогда я закачу тебе порцию, ха-арошую порцию!

   Повидимому это обещание вовсе не утешило миссис Флинтуинч, но Иеремия, не упоминая больше о своем лекарстве, взял другую свечку со столика миссис Кленнэм и сказал:

   - Я вам посвечу, сэр.

   Мистер Доррит поблагодарил и отправился вниз. Мистер Флинтуинч выпроводил его и заложил цепочку, не теряя ни минуты. На улице мистер Доррит снова заметил двух человек, которые прошли мимо него навстречу друг другу, уселся в экипаж и уехал.

   Отъехав немного, кучер сообщил ему, что, по требованию караульных, сказал им свое имя, номер и адрес, а также где и когда его наняли и по какой дороге он ехал. Это обстоятельство только усилило тягостное впечатление, произведенное на мистера Доррита всем этим приключением, - впечатление, от которого он не мог отделаться, ни сидя перед камином в своем номере, ни позднее, когда улегся спать. Всю ночь он блуждал по мрачному дому, видел его хозяев, застывших в угрюмом ожидании, слышал крик женщины, закрывавшей лицо передником и пугавшейся каких-то звуков, и натыкался на труп исчезнувшего Бландуа, то зарытый в погребе, то замурованный в стене.

  

  

   Богатство связано с самыми разнообразными заботами. Удовольствие мистера Доррита при мысли, что ему не пришлось называть себя у Кленнэма и К^о или упоминать о своем знакомстве с одним назойливым господином, носившим ту же фамилию, быстро испарилось вследствие внутренней борьбы, которая возникла в нем на обратном пути. Он спрашивал себя, следует ли ему проехать мимо Маршальси и взглянуть на старые ворота. Наконец он решил, что не поедет, и удивил кучера, набросившись на него с бранью за предложение ехать через Лондонский, а потом через Ватерлооский мост, потому что пришлось бы проехать мимо самой тюрьмы. Как бы то ни было, эта внутренняя борьба не унялась, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Даже за обедом у Мердля, на другой день, он никак не мог отделаться от этого мучительного вопроса и часто задумывался над ним, что было совершенно неприлично ввиду окружавшего его блестящего общества. Его бросало в жар при мысли, что бы подумал главный дворецкий, если бы тяжелые взоры этой великолепной персоны могли проникнуть в водоворот его мыслей.

   Прощальный банкет отличался пышностью и завершил пребывание мистера Доррита в Лондоне самым блистательным образом. Фанни соединяла с чарами юности и красоты такое внушительное самообладание, точно уже лет двадцать была замужем. Мистер Доррит чувствовал, что может положиться на нее, что она будет достойно занимать свое высокое положение, и желал только, чтобы младшая сестра походила на нее, не забывая, впрочем, о скромных достоинствах своей любимицы.

   - Душа моя, - сказал он, прощаясь с Фанни, - наша семья надеется, что ты поддержишь... кха... ее достоинство и... хм... не уронишь ее значения. Я знаю, что нам не придется разочароваться в этих надеждах

   - Нет, папа, - отвечала Фанни, - вы можете положиться на меня. Передайте Эми мой сердечный привет и скажите, что я вскоре напишу ей.

   - Быть может, ты дашь мне поручение... кха. еще к кому-нибудь? - спросил мистер Доррит вкрадчивым тоном.

   - Нет, папа, - отвечала Фанни, которой сейчас же вспомнилась миссис Дженераль, - благодарю вас. Вы очень любезны, папа, но извините меня. У меня нет никакого другого поручения, дорогой папа, которое вам приятно было бы передать.

   Они прощались в гостиной около передней; единственным свидетелем этого прощания был мистер Спарклер, терпеливо поджидавший своей очереди пожать руку тестю. Когда мистер Спарклер был допущен к этой прощальной церемонии, в комнату пробрался мистер Мердль, руки которого совершенно исчезли в рукавах. Он объявил, что намерен проводить мистера Доррита вниз.

   Несмотря на все протесты мистера Доррита, великий человек оказал ему эту высокую честь и проводил его до самого подъезда, где они и простились, причем мистер Доррит заявил, что он буквально подавлен вниманием и любезностью мистера Мердля. Затем он уселся в карету, в полном восторге и ничуть не сожалея о том, что проводник, тоже прощавшийся где-то в более низких сферах, был свидетелем его величественного отъезда.

   Он еще находился под впечатлением этого величия, когда карета остановилась у подъезда отеля. Проводник и полдюжины лакеев помогли ему выйти; с величаво-благодушным видом вступил он в переднюю и вдруг... замер на месте, немой и неподвижный. Перед ним стоял Джон Чивери, в своей парадной паре, с цилиндром подмышкой, с знаменитой тросточкой, изящно стеснявшей его движения, и с пачкой сигар в руке.

   - Ну-с, молодой человек, - сказал швейцар, - вот и джентльмен. Этот молодой человек во что бы то ни стало хотел дождаться вас, сэр, уверяя, что вы будете рады его видеть.

   Мистер Доррит грозно взглянул на молодого человека, поперхнулся и сказал самым кротким тоном:

   - А, юный Джон! Кажется, я не ошибаюсь, это юный Джон?

   - Да, сэр, - отвечал юный Джон.

   - Я так и думал, что это юный Джон! - сказал мистер Доррит. - Этот молодой человек может войти, - прибавил он, обращаясь к своей свите, - о да, может войти. Пропустите юного Джона, я хочу поговорить с ним.

   Юный Джон последовал за ним с сияющей улыбкой. Они вошли в номер мистера Доррита. Слуги зажгли свечи и удалились.

   - Ну-с, сэр, - сказал мистер Доррит, внезапно поворачиваясь к нему и ухватив его за шиворот, - это что значит?

   Изумление и ужас на лице злополучного Джона, который ожидал скорее объятий, были так выразительны, что мистер Доррит отнял руку и только смотрел на него гневными глазами.

   - Как вы смеете? - продолжал он. - Как вы осмелились прийти сюда? Как вы смеете оскорблять меня?

   - Я - оскорблять вас, сэр! - взмолился юный Джон. - О!

   - Да, сэр, - возразил мистер Доррит, - оскорблять меня. Ваше посещение - оскорбление, дерзость, наглость. Вас здесь не требуется. Кто вас прислал сюда? За каким... кха... чёртом вы явились сюда?

   - Я думал, сэр, - пролепетал юный Джон с таким бледным и расстроенным лицом, какого мистеру Дорриту еще не приходилось видеть даже в коллегии, - я думал, сэр, что вы, может быть, не откажетесь принять пачку...

   - Чёрт бы побрал вашу пачку, сэр! - крикнул мистер Доррит с неудержимым бешенством. - Я... кха... не курю.

   - Простите, пожалуйста, сэр. Прежде вы курили.

   - Скажите это еще раз, - крикнул мистер Доррит вне себя, - и я огрею вас кочергой!

   Юный Джон попятился к двери.

   - Стойте, сэр! - закричал мистер Доррит. - Стойте! Садитесь! Садитесь же, чёрт вас побери!

   Юный Джон опустился на ближайший к двери стул, а мистер Доррит прошелся взад и вперед по комнате, сначала быстро, потом тише; затем он подошел к окну и прижался лицом к стеклу, а потом, внезапно повернувшись, спросил:

   - С какой целью вы явились сюда, сэр?

   - Без всякой цели, сэр! Боже мой! Я только хотел узнать, сэр, здоровы ли вы и здорова ли мисс Эми?

   - Какое вам дело до этого, сэр? - возразил мистер Доррит.

   - Никакого, сэр, вы совершенно правы. Я никогда не забывал, какое огромное расстояние между нами. Я знаю, что это вольность с моей стороны, сэр, но я никак не думал, что вы так ее примете. Честное слово, сэр, - проговорил юный Джон с глубоким волнением, - я беден, но настолько горд, что не пришел бы сюда, если бы мог это предвидеть.

   Мистер Доррит был пристыжен. Он повернулся к окну и простоял несколько минут, прижавшись лбом к стеклу. Когда он снова отвернулся от него, в руках его был платок, которым он вытирал глаза, и вид у него был усталый и больной.

   - Юный Джон, мне очень жаль, что я так вспылил, но... кха... бывают тяжелые воспоминания, и... хм... вам не следовало приходить.

   - Я и сам это вижу, сэр, - возразил Джон Чивери, - но я не сообразил этого раньше и, видит бог, не хотел оскорбить вас, сэр.

   - Нет, нет, - сказал мистер Доррит, - я... хм... уверен в этом. Кха... дайте мне вашу руку, юный Джон, дайте мне вашу руку!

   Юный Джон подал свою руку, но мистер Доррит поразил его в самое сердце, и лицо его оставалось бледным и расстроенным.

   - Так! - сказал мистер Доррит, пожав ему руку. - Садитесь, юный Джон.

   - Благодарю вас, сэр, я лучше постою.

   Мистер Доррит сел вместо него. Он схватился за голову с болезненным жестом и, помолчав немного, сказал, стараясь быть любезным:

   - Как поживает ваш отец, юный Джон? Как... кха... как они все там поживают, юный Джон?

   - Благодарю вас, сэр. Ничего, помаленьку, сэр. Никто не жалуется.

   - Хм.. вы, как я вижу, попрежнему занимаетесь... кха... торговлей, Джон? - продолжал мистер Доррит, взглянув на оскорбительную пачку, которую только что посылал к чёрту.

   - Отчасти, сэр. Я тоже, - Джон слегка запнулся, - помогаю отцу.

   - О, в самом деле? - сказал мистер Доррит. - Значит, вы... кха... состоите при... кха...

   - При сторожке, сэр? Да, сэр.

   - Много работы, Джон?

   - Да, сэр, порядочно. Не знаю почему, но у нас вообще порядочно работы.

   - В это время года, юный Джон?

   - Во все времена года, сэр. Я не замечал разницы. Прощайте, сэр.

   - Постойте минутку, Джон... кха... постойте минутку... кха. Оставьте мне сигары, Джон... кха... прошу вас.

   - Охотно, сэр.

   Джон положил их на стол дрожащей рукой.

   - Постойте минутку, Джон, постойте еще минутку. Мне... кха... было бы приятно переслать небольшой... хм... подарок через такого надежного посредника, с тем чтобы он был разделен... кха... хм... между ними... между ними... сообразно их нуждам. Вы не откажетесь исполнить это поручение, Джон?

   - Конечно, сэр. Я знаю, что многие из них очень нуждаются.

   - Благодарю вас, Джон. Я... кха... сейчас напишу, Джон.

   Руки его так дрожали, что он долго не мог ничего написать, наконец кое-как нацарапал. Это был чек на сто фунтов. Он сложил его, вложил в руку юного Джона и пожал ему руку.

   - Надеюсь, вы... кха... забудете... хм... о том, что здесь произошло, Джон?

   - Не говорите об этом, сэр. Я ничуть не в претензии на вас, сэр.

   Однако ничто не могло вернуть физиономии юного Джона ее естественный цвет и выражение.

   - Надеюсь также, Джон, - прибавил мистер Доррит, в последний раз пожимая ему руку и выпуская ее, - надеюсь, что... кха... всё это останется между нами и что, уходя отсюда, вы не скажете никому из здешних... хм... где я... кха... в прежнее время...

   - О, будьте покойны, сэр, - отвечал Джон Чивери. - Я жалкий бедняк, сэр, но я слишком горд и честен, чтобы дойти до этого, сэр.

   Мистер Доррит не был настолько горд и честен, чтобы не подслушивать у дверей, действительно ли Джон ушел немедленно или остановился поговорить с кем-нибудь. Сомнения не было: он быстрыми шагами спустился с лестницы и вышел на улицу. Примерно через час мистер Доррит позвал проводника, который застал его в кресле перед камином, лицом к огню.

   - Можете взять себе эту пачку сигар, - сказал мистер Доррит, указывая на нее небрежным жестом и не оборачиваясь. - Это принес мне... кха... в подарок... хм... сын одного из моих старых арендаторов.

   Солнце следующего дня застало экипаж мистера Доррита на Дуврской дороге, где каждый почтальон в красной куртке являлся вестником жестокого учреждения, основанного в целях беспощадного грабежа путешественников. Так как этот грабеж составляет единственное занятие населения между Лондоном и Дувром, то мистер Доррит был ограблен в Дортфорде, обобран в Гревзенде, обворован в Рочестере, ощипан в Ситтингборне и острижен в Кентербери.

   Как бы то ни было, проводник, обязанный выручать его из рук бандитов, выкупал мистера Доррита при каждой остановке; и красные куртки отправлялись вперед, выделяясь яркими пятнами на фоне весеннего ландшафта, между мистером Дорритом в его уютном уголке и ближайшим меловым холмом на пыльной дороге.

   Солнце следующего дня застало его в Кале. Теперь, оставив Ла-Манш между собой и Джоном Чивери, он начал собираться с духом и находить, что заграничным воздухом дышать гораздо легче, чем английским.

   Снова потянулись тяжелые французские дороги по направлению к Парижу. Совершенно оправившись, мистер Доррит, сидя в своем уютном углу, принялся строить воздушный замок. По его лицу было видно, что он воздвигает громадное здание. Целый день он строил башни, разрушал их, здесь пристраивал флигель, там выводил зубцы, исправлял стены, укреплял бойницы, украшал внутренние покои, словом - воздвигал нечто во всех отношениях великолепное. Его озабоченное лицо так ясно выдавало внутреннюю работу мысли, что каждый калека на почтовой станции, исключая слепых, совавший в окно кареты жестяную кружку с просьбой о милостыне во имя богородицы и во имя всех святых, очень хорошо знал, о чем он думает, как узнал бы это их соотечественник Лебрен, {Лебрен, Шарль (1619-1690) - французский художник классического направления, автор картин на исторические темы.} если бы сделал этого английского путешественника предметом специального физиономического исследования.

   Приехав в Париж и остановившись здесь на трое суток, мистер Доррит часто бродил один по улицам, рассматривая витрины лавок, особенно ювелирных. В конце концов он зашел в магазин самого знаменитого ювелира и сказал, что желает купить маленький подарок для дамы.

   Он сказал это очаровательной маленькой женщине, веселой, как день, одетой с безукоризненным вкусом, появившейся из зеленой бархатной ниши с изящной маленькой книжечкой, о которой никто бы не подумал, что в ней можно записывать какие-нибудь коммерческие счета, кроме разве счета поцелуев. Эту книжечку она положила на изящнейшую маленькую конторку вроде бонбоньерки.

   - Какого рода подарок желает сделать мсьё? - спросила она. - Быть может, любовный подарок?

   Мистер Доррит усмехнулся и сказал:

   Что ж, может быть! Как знать? Это всегда возможно: прекрасный пол так очарователен. Не может ли она показать ему что-нибудь в этом роде?

   С величайшим удовольствием, - сказала маленькая женщина. - Ей очень приятно показать ему всё, что у них есть. Но, pardon! Прежде всего она просит мсьё заметить, что есть любовные подарки и есть свадебные подарки. Вот, например, эти восхитительные серьги и это пышное ожерелье могут быть названы любовным подарком, а эти брошки и эти кольца такой изысканной, небесной красоты - это, с позволения мсьё, подарки свадебные.

   - Не лучше ли, - заметил мистер Доррит, улыбаясь, - купить и то и другое, чтобы начать с любовного подарка, а закончить свадебным.

   - О небо! - восклицает маленькая женщина, складывая свои маленькие ручки. - Вот истинно рыцарская любезность! Без сомнения, дама, осыпанная такими подарками, найдет их неотразимыми.

   Мистер Доррит не был уверен в этом. Но веселая маленькая женщина была совершенно уверена. Итак, мистер Доррит купил подарки обоих родов и заплатил за них кругленькую сумму.

   Затем он отправился в отель, гордо подняв голову; без сомнения, к этому времени его воздушный замок далеко превзошел по высоте две квадратные башни собора Парижской богоматери.

   Продолжая свою постройку, но сохраняя в тайниках своей души ее план, мистер Доррит выехал в Марсель. Он строил и строил изо всех сил, с утра до ночи. Засыпая, он оставлял огромные глыбы строительного материала висящими в воздухе; пробуждаясь, принимался за работу и размещал их на места. Тем временем проводник, сидя на заднем сиденье, покуривал лучшие сигары Джона Чивери, оставляя за собой легкую струйку дыма, и, быть может, тоже строил свои маленькие замки на деньги мистера Доррита.

   Ни одна крепость, попавшаяся им на пути, не была так крепка, ни один собор так высок, как замок мистера Доррита. Воды Соны и Роны струились не так быстро, как подвигалась вперед его постройка; Средиземное море было не так глубоко, как фундамент этого замка; холмы и залив пышной Генуи не могли сравняться с ним красотой. Мистер Доррит и его несравненный замок высадились с парохода среди грязных белых домов и еще грязнейших жуликов Чивита-Веккьи, а отсюда потащились в Рим по самой грязной из дорог.

  

  

   Прошло уже добрых четыре часа после захода солнца, и редкий путешественник согласился бы очутиться в такую позднюю пору за пределами Рима, когда карета мистера Доррита, еще не окончившая своего последнего утомительного переезда, катилась по пустынной Кампанье. Полудикие пастухи и угрюмые крестьяне, оживлявшие дорогу днем, исчезли с наступлением ночи, и кругом не было видно ни души. Иногда на поворотах мелькало на горизонте бледное зарево, точно испарение этой усеянной развалинами пустыни, показывавшее, что город еще далеко; но оно появлялось лишь изредка и на самое короткое время. Карета снова погружалась в мрачное каменное море, и ничего не было видно, кроме его окаменевших волн и хмурого неба.

   Мистер Доррит, хотя и занятый постройкой замка, чувствовал себя довольно скверно в этой пустыне. При каждом толчке, при каждом крике кучера он тревожился сильнее, чем за весь путь с момента отъезда из Лондона. Слуга на козлах, очевидно, трусил. Проводник на запятках был не в своей тарелке. Всякий раз, когда мистер Доррит опускал стекло и смотрел на проводника (что случалось очень часто), он видел, что тот хоть и покуривает с беззаботным видом сигару Джона Чивери, но в то же время зорко оглядывается по сторонам, как человек, подозревающий недоброе. Мистер Доррит поднимал окно и думал, что у возниц самые разбойничьи физиономии и что лучше бы ему было переночевать в Чивита-Веккье, а утром тронуться дальше. Но при всем том он продолжал заниматься постройкой своего замка.

   Наконец развалившиеся изгороди, зияющие отверстия окон, ветхие стены, заброшенные дома, пересохшие колодцы, изломанные водоемы, кипарисы, подобные призракам, группы перепутанных виноградных кустов, дорога, превратившаяся в узкую, извилистую, неправильную улицу, - где всё от невзрачных построек до тряской мостовой грозило разрушением, - возвестили о близости Рима. Внезапный толчок и остановка экипажа внушили мистеру Дорриту мысль, что разбойники решились, наконец, ограбить его и выбросить в ров; но, опустив окно и выглянув наружу, он убедился, что карета попросту задержана похоронной процессией, которая переходила улицу с монотонным пением. Тускло мерцавшие факелы озаряли неясным светом грязные облачения, раскачивающиеся кадила и большой крест перед священником. Странно выглядел этот священник при свете факелов; угрюмый, с нахмуренным лбом, он встретился глазами с мистером Дорритом, и губы его, продолжавшие тянуть псалом, точно угрожали важному путешественнику, а движение руки, которым он ответил на поклон мистера Доррита, подчеркивало эту угрозу. Так, по крайней мере, казалось мистеру Дорриту, воображение которого разыгралось под влиянием путешествия и постройки замка. Между тем священник прошел мимо, и процессия удалилась своим путем, унося с собой своего мертвеца. Компания мистера Доррита тоже двинулась своим путем, увозя с собой предметы роскоши из двух великих столиц Европы, и вскоре вступила в ворота Рима.

   Мистера Доррита не ожидали в эту ночь. Его ждали, но только завтра, так как не думали, что он решится выехать в такую позднюю пору. Поэтому, когда экипаж остановился у ворот, никто, кроме привратника, не вышел навстречу.

   - Разве мисс Доррит нет дома? - спросил он.

   - Как же! Она дома.

   Хорошо, - сказал мистер Доррит собравшимся слугам, - не нужно его провожать: пусть лучше помогут разгрузить карету, он сам пройдет к мисс Доррит.

   Он тихонько поднялся по большой лестнице, заглядывая в пустые комнаты, пока не заметил в одной из них свет. Это была маленькая комнатка, задрапированная занавесками, в виде палатки, между двух больших зал. Она казалась ему такой теплой и уютной, пока он приближался к ней по темному коридору.

   В ней не было двери, были только занавески. Он остановился перед ней, и что-то кольнуло его в сердце. Странное чувство, вроде ревности. Но, конечно, не ревность? С какой стати - ревность? Там были только его дочь и его брат: он грелся у камина, в кресле, она вышивала за маленьким столиком. При громадном различии в обстановке картины фигуры оставались прежними: братья так походили друг на друга, что мистер Фредерик мог сойти за Вильяма. Так он сам сиживал когда-то по вечерам перед тлеющими углями; так сидела она, ухаживая за ним.

   Но, конечно, ничего завидного не могло быть в старой гнусной нищете. Откуда же, в таком случае, эта боль в сердце?

   - Знаете, дядя, вы, право, помолодели.

   Дядя покачал головой и сказал:

   - С каких это пор, милочка, с каких это пор?

   - По-моему, - возразила Крошка Доррит, работая иголкой, - вы положительно молодеете в последнее время. Вы стали такой веселый, бодрый, деятельный.

   - Всё ты, милое дитя!

   - Всё я, дядя?

   - Да, да. Ты так балуешь меня. Так внимательна ко мне, так ласкова со мной, так деликатно стараешься скрыть свои заботы, что я... ну, ну, ну! Это тебе зачтется, милочка, зачтется!

   - Всё это только ваша фантазия, дядя, - сказала Крошка Доррит, смеясь.

   - Ну, ну, ну, - пробормотал старик. - Слава богу!

   Она на минутку оторвалась от работы, чтобы взглянуть на него, и этот взгляд растравил боль в сердце ее отца, в бедном слабом сердце, полном противоречий, колебаний, несообразностей, мелких ребяческих тревог, тумана, который мог рассеяться только с наступлением вечного утра.

   - Мне так легко с тобой, голубка, - сказал старик, - с тех пор как мы остались одни. Я говорю - одни, так как миссис Дженераль не идет в счет; мне до нее, а ей до меня нет дела. Но Фанни была недовольна мной. Я не удивляюсь этому и не жалуюсь; я сам чувствую, что должен раздражать ее, хоть и стараюсь всегда держаться где-нибудь подальше. Я не под стать общей компании. Мой брат Вильям, - прибавил старик тоном восторженного удивления, - мог бы вести знакомство с монархами, но не твой дядя, милочка, - Фредерик Доррит может только компрометировать Вильяма Доррита и отлично понимает это. Ах, да здесь твой отец, Эми! Милый Вильям, добро пожаловать! Я рад тебя видеть, дорогой брат!

   (Повернув голову во время разговора, он увидел брата, стоявшего в дверях.)

   Крошка Доррит с радостным криком обвила руками шею отца и осыпала его поцелуями. Отец был немножко не в духе и немножко сварлив.

   - Я рад, что нашел тебя наконец, Эми, - сказал он. - Кха... право, рад, что нашел... хм... хоть ког