Диккенс Чарльз - Крошка Доррит

задачей моей жизни в замужестве; утратить его было бы, без сомнения, величайшим несчастьем. Тем не менее я уверена, что вы, со свойственной вам снисходительностью, позволите мне, и папа позволит мне, исправить одно маленькое недоразумение, маленькую ошибку, которую я заметила в ваших словах. Лучшие из нас так часто впадают в ошибки, что даже вы, миссис Дженераль, не можете быть вполне свободны от них. Внимание и честь, о которых вы так выразительно упоминали, миссис Дженераль, исходят не от меня. Обратиться к вам за советом было бы такой великой заслугой с моей стороны, что я считаю недобросовестным приписывать ее себе, раз этого не было в действительности. Она целиком принадлежит папе. Я глубоко признательна вам за одобрение и поощрение, но просил их папа, а не я. Я очень благодарна вам, миссис Дженераль, за то, что вы облегчили мое сердце от бремени, любезно согласившись на мой брак; но вам не за что благодарить меня. Надеюсь, что и в будущем мои действия удостоятся вашего одобрения и что моя сестра еще долго будет предметом ваших попечений, миссис Дженераль.

   Произнеся эту речь самым учтивым тоном, Фанни грациозно и весело выпорхнула из комнаты и, взбежав наверх, принялась рвать и метать, накинулась на сестру, назвала ее слепым мышонком, увещевала ее пошире открыть глаза, рассказала обо всем, что произошло внизу, и спросила, что она думает теперь об отношениях папы и миссис Дженераль.

   К миссис Мердль молодая леди относилась с величайшей независимостью и самообладанием, но пока еще не открывала явно враждебных действий. Время от времени происходили случайные стычки, когда Фанни казалось, что миссис Мердль начинает относиться к ней чересчур фамильярно или когда миссис Мердль выглядела особенно молодой и прекрасной; но миссис Мердль всегда умела прекратить эти поединки, откинувшись на подушки с грациозно-равнодушным видом и заведя речь о чем-нибудь другом. Общество (это таинственное существо оказалось и на Семи холмах {Рим расположен на семи холмах.}) находило, что мисс Фанни значительно изменилась к лучшему после помолвки. Она сделалась гораздо доступнее, гораздо проще и любезнее, гораздо менее требовательной, так что теперь ее постоянно окружала толпа поклонников и вздыхателей, к великому негодованию маменек, обремененных дочками на выданье, решительно возмутившихся и поднявших знамя восстания против мисс Фанни. Наслаждаясь этой суматохой, мисс Фанни надменно шествовала среди них, выставляя напоказ не только собственную особу, но и мистера Спарклера, точно говорила: "Если я нахожу уместным влачить за собой в моем триумфальном шествии этого жалкого невольника в оковах, а не кого-нибудь посильнее, так это мое дело. Довольно того, что мне так вздумалось". Мистер Спарклер, со своей стороны, не требовал объяснений: шел, куда его вели, делал, что ему приказывали, чувствовал, что его успех зависит от успехов его невесты, и был очень благодарен за то, что пользуется таким широким признанием.

   С наступлением весны мистеру Спарклеру пришлось отправиться в Англию, дабы занять предназначенное для него место в ряду лиц, руководивших гением, знанием, торговлей, духом и смыслом этой страны. Страна Шекспира, {Шекспир, Вильям (1564-1616), великий английский писатель, драматург и поэт.} Мильтона, {Мильтон, Джон (1608-1674), английский поэт, автор поэмы "Потерянный рай".} Бэкона, {Бэкон, Френсис (1561-1626), английский философ-материалист.} Ньютона, {Ньютон, Исаак (1642-1727), великий английский физик, открывший закон всемирного тяготения.} Уатта, {Уатт, Джемс (1736-1819), известный английский механик-изобретатель, который усовершенствовал принципы паровой машины, изобретенной гениальным русским механиком И. И. Ползуновым (1730-1766).} родина философов, естествоиспытателей, властителей природы и искусства в их бесчисленных проявлениях взывала к мистеру Спарклеру, умоляя его прийти и спасти ее от гибели. Мистер Спарклер не устоял против этого отчаянного вопля родины и объявил, что ему нужно ехать.

   Возникал вопрос, где, когда и каким образом мистер Спарклер обвенчается с первейшей девицей в мире, "без всяких этаких глупостей". Решение этого вопроса, обсуждавшегося втайне и под секретом, мисс Фанни сама сообщила сестре.

   - Ну, дитя мое, - сказала она ей однажды, - я намерена сообщить тебе кое-что. Это сейчас только было решено, и, разумеется, я тотчас поспешила к тебе.

   - Твоя свадьба, Фанни?

   - Сокровище мое, - отвечала Фанни, - не забегай вперед. Позволь мне самой сообщить тебе обо всем. Что до твоего вопроса, то если понимать его буквально, так придется ответить - нет. Дело идет не столько о моей свадьбе, сколько о свадьбе Эдмунда.

   Крошка Доррит взглянула на нее, не совсем понимая это тонкое различие.

   - Мне незачем торопиться, - объяснила Фанни. - Меня не требуют на службу или в парламент. Эдмунда же требуют. А Эдмунд приходит в ужас при мысли, что ему придется ехать одному, да и я думаю, что его не следует отпускать одного. Потому что, если только представится возможность (а это легко может случиться) наделать глупостей, то он, конечно, их наделает.

   Закончив эту беспристрастную оценку способностей своего будущего супруга, она с деловым видом сняла шляпку и принялась размахивать ею.

   - Как видишь, этот вопрос касается больше Эдмунда, чем меня. Впрочем, довольно об этом. Дело понятно само собой. Да, моя бесценная Эми. А раз возникает вопрос, отпустить ли его одного или нет, то вместе с тем возникает и другой: обвенчаться ли нам здесь же на днях или в Лондоне через несколько месяцев.

   - Видно, мы скоро расстанемся, Фанни.

   - Ах, какая несносная, - воскликнула Фанни, полушутя, полусердясь, - ну, что ты забегаешь вперед! Пожалуйста, милочка, слушай, что я говорю. Эта женщина, - без сомнения, она говорила о миссис Мердль, - остается здесь на Пасху; так что если мы обвенчаемся и поедем в Англию с Эдмундом, то я опережу ее. А это что-нибудь да значит. Дальше, Эми. Раз этой женщины не будет, я вероятно приму предложение мистера Мердля, чтобы мы с Эдмундом остановились... в том самом доме, помнишь, куда ты приходила с танцовщицей, пока не будет выбран и отделан наш дом. Это еще не всё, Эми. Папа собирается в Лондон, и если мы с Эдмундом обвенчаемся здесь, то можем отправиться во Флоренцию, где к нам присоединится папа, а оттуда мы все трое отправимся в Лондон. Мистер Мердль приглашал папу остановиться в том самом доме, и я думаю, что он примет его приглашение. Впрочем, он сделает, как ему заблагорассудится; да это и не существенно.

   Различие между папой, который поступает, как ему заблагорассудится, и Эдмундом, который представлял собою нечто совершенно противоположное, довольно рельефно выступило в объяснениях Фанни. Впрочем, ее сестра не обратила на это внимания, томимая печалью о предстоящей разлуке и страстным желанием попасть в число возвращающихся в Англию.

   - Так вот твои планы, милая Фанни?

   - Планы, - повторила Фанни. - Право, дитя, с тобой потеряешь терпение. Разве я говорила что-нибудь подобное? Принимала какое-нибудь решение? Я сказала: сами собой возникают известные вопросы, - и перечислила эти вопросы.

   Задумчивые глаза Крошки Доррит взглянули на нее спокойно и нежно.

   - Ну, моя милая крошечка, - сказала Фанни, нетерпеливо размахивая шляпой, - нечего таращить глаза, как маленькая сова. Я жду от тебя совета, Эми. Что ты мне посоветуешь?

   - Ты не думаешь, Фанни, - спросила Крошка Доррит после непродолжительного колебания, - ты не думаешь, что лучше было бы отложить свадьбу на несколько месяцев?

   - Нет, маленькая черепаха, - возразила Фанни очень резко, - я не думаю ничего подобного.

   Тут она бросила шляпку и кинулась в кресло. Но тотчас почувствовала прилив нежности, вскочила и, опустившись на колени, обняла сестру вместе со стулом.

   - Не думай, что я сердита и зла, милочка, право, нет. Но ты такая странная! Ведь я же говорила тебе, дитя, что Эдмунда нельзя пустить одного. И сама ты знаешь, что нельзя.

   - Да, да, Фанни. Ты говорила это, правда.

   - И ты сама знаешь это, - возразила Фанни. - Ну, так как же, мое сокровище? Если его нельзя отпустить одного, то приходится ехать с ним и мне, - кажется, ясно?

   - Да... кажется, милочка, - сказала Крошка Доррит.

   - Значит, милая Эми, приняв в соображение все обстоятельства, о которых я упомянула, ты посоветуешь мне поступить сообразно с ними?

   - Да... кажется, милочка, - повторила Крошка Доррит.

   - Очень хорошо, - сказала Фанни с видом покорности судьбе, - в таком случае надо покориться. Я обратилась к тебе, голубка, так как меня мучили сомнения, и я никак не могла решиться. Теперь я решилась, будь что будет.

   Покорившись, таким образом, настояниям сестры и силе обстоятельств, Фанни преисполнилась необыкновенной кротостью, - как человек, который пожертвовал своими личными склонностями желанию друга и чувствует сладость этой жертвы.

   - В конце концов, Эми, - сказала она сестре, - ты самая милая маленькая сестренка и такая умница! Право, не знаю, что я буду делать без тебя.

   Говоря это, она стиснула ее в объятиях с непритворной нежностью.

   - Это не значит, что я рассчитываю обходиться без тебя, Эми, - напротив, я надеюсь, что мы всегда будем неразлучны. А теперь, милочка, я дам тебе полезный совет. Когда ты останешься одна с миссис Дженераль...

   - Так я останусь одна с миссис Дженераль? - сказала Крошка Доррит беспокойным тоном.

   - Конечно, мое сокровище, пока не вернется папа! Нельзя же считать за общество Эдуарда, даже когда он здесь; тем более, когда он уезжает в Неаполь или Сицилию. Так я говорила, - но ты всегда собьешь с толку, плутовка, - когда ты останешься с миссис Дженераль, Эми, не допускай ее до каких-нибудь тонких намеков насчет того, что она имеет виды на папу или папа на нее. Она, наверно, попробует подъехать к тебе. Я знаю ее манеру нащупывать почву своими перчатками. Но ты делай вид, что не понимаешь. И если папа объявит тебе по возвращении, что он намерен сделать миссис Дженераль твоей мамой (что весьма возможно, так как меня здесь не будет), то я советую тебе ответить тут же напрямик: "Папа, извини меня, но я решительно против этого. Фанни предупреждала меня об этом, она тоже против, и я против". Я не думаю, что твое возражение, Эми, произведет какое-нибудь действие; да и вряд ли у тебя хватит духу высказать его с твердостью. Но тут затронут принцип, семейный принцип, и я умоляю тебя протестовать против такой мачехи, как миссис Дженераль, и дать понять всем окружающим, что ты протестуешь. Смело можешь рассчитывать милочка, на поддержку с моей стороны. Всё влияние, которое может иметь замужняя женщина, не лишенная привлекательности, я постараюсь обратить против миссис Дженераль, ее фальшивых волос (я уверена, что они фальшивые при всем их безобразии, хоть и может показаться невероятным, чтобы человек в здравом уме согласился платить деньги за такую гадость).

   Крошка Доррит выслушала этот совет, ничего не возражая, но и не давая повода думать, что примет его к сведению.

   Решив, таким образом, формально распроститься с девической жизнью и устроив свои земные дела, Фанни со свойственным ей жаром принялась готовиться к предстоявшей ей важной перемене.

   Приготовления состояли в отправке горничной в Париж, под охраной проводника, для покупки разных принадлежностей гардероба невесты, которые автор не решается назвать английским именем, слишком унизительным для парижских изделий, и не желает называть французским (так как намерен, как это ни вульгарно, держаться того языка, на котором написан роман). Богатый и роскошный гардероб, закупленный этими агентами, в течение нескольких недель путешествовал из Франции в Италию, увязая в каждой таможне и осаждаемый целой армией жалких оборванцев в мундирах, беспрерывно повторявших просьбу Велизария, {Велизарий (494-565) - византийский полководец эпохи императора Юстиниана. По преданию, он попал в опалу и, обеднев, вынужден был просить милостыню.} как будто каждый из воителей был этим византийским полководцем. Они являлись такими легионами, что если бы проводник не извел ровно полтора бушеля серебряной монеты на эту жадную ораву, от гардероба доехали бы только клочья вследствие беспрестанного ощупывания и переворачивания. Как бы то ни было, он благополучно избежал всех этих опасностей и, подвигаясь дюйм за дюймом, явился на место назначения в лучшем виде. Тут он был выставлен напоказ для избранных представительниц прекрасного пола и, надо сознаться, возбудил в их нежных сердцах жестокие чувства. Вместе с тем шли деятельные приготовления к торжественному дню, когда некоторые из этих сокровищ должны были явиться перед публикой. Карточки с приглашениями на завтрак были разосланы половине английского населения в городе Ромула, остальная половина готовилась явиться в качестве критиков-добровольцев в такие моменты торжества, когда его можно будет наблюдать с различных наружных пунктов. Благородный и знаменитый английский синьор Эдгардо Доррит прискакал, невзирая на грязь и бездорожье, из Неаполя (где шлифовал свои манеры в обществе неаполитанской знати), дабы участвовать в семейном празднике. Лучший отель, со всей своей кулинарной лабораторией, деятельно готовился к торжеству. Чеки мистера Доррита чуть не довели до краха банк Торлониа. Британский консул не видел такой свадьбы за всё время своего консульства.

   Наступил давно ожидаемый день, и волчица в Капитолии {Волчица в Капитолии - статуя волчицы, по преданию вскормившей своим молоком братьев Ромула и Рема; находится в римском храме Капитолий.} чуть не завыла от зависти, глядя, как дикие островитяне {Дикие островитяне Диккенс имеет в виду англичан.} устраивают эти дела в наши дни.

   Статуи развратников-императоров преторианской эпохи, {Преторианская эпоха. Под этими словами Диккенс подразумевает период в древнеримской истории, начиная с царствования императора Октавиана Августа (30 г. до н. э. - 14 г. н. э.), когда была учреждена специальная гвардия римских императоров - преторианцы.} с их разбойничьими лицами, которым даже тогдашние скульпторы не решились польстить, чуть не соскочили со своих пьедесталов вслед за невестой. Полуразвалившийся фонтан, в котором, вероятно, мылись еще гладиаторы, чуть не ожил, чтобы почтить торжество. Храм Весты {Xрам Весты - античный храм в Риме, воздвигнутый в честь богини огня и домашнего очага Весты.} чуть не возродился из своих развалин специально для этого случая. Всё это могло бы произойти, но не произошло. Разве не происходит то же самое и с живыми существами, например, со знатными лордами и леди, которые могли бы многое сделать, но не сделали этого? Бракосочетание совершалось необыкновенно торжественно: монахи в белых рясах, в черных рясах, в рыжих рясах останавливались и провожали глазами экипажи; бродячие крестьяне в овечьих шкурах играли на дудках и просили милостыню под окнами; англичане-добровольцы маршировали; день кончился; праздник кончился; тысячи церковных колоколов звонили без всякого отношения к этому событию; и св. Петр всем своим видом утверждал, что ничего не хочет о нем знать.

   Но в это время невеста уже заканчивала свой первый этап пути по направлению к Флоренции. Особенностью этой свадьбы было то, что она вся воплощалась в невесте. Никто не заметил жениха. Никто не заметил первой подружки невесты. Немногие могли бы заметить Крошку Доррит (которая исполняла эту роль) среди ослепительного блеска, предположив даже, что многие искали ее глазами. Итак, молодая уселась в изящную коляску, случайно сопровождаемая молодым; и, прокатившись по гладкой мостовой, пошла трястись по Долине отчаяния {Долина отчаяния - одно из мест, куда попадает паломник-путешественник, герой романа "Путь паломника" английского писателя Джона Бэиньяна (1628-1688).} среди развалин и грязи. Говорят, что другие брачные экипажи и до и после этого отправлялись той же дорогой.

   В этот вечер Крошка Доррит чувствовала себя немножко одинокой и грустной, и ничто бы так не облегчило ее, как возможность посидеть по-старому с работой около отца, прислуживать ему за ужином и уложить его спать. Но это было немыслимо теперь, когда они сидели в экипаже приличий с миссис Дженераль на козлах. А ужин! Если бы мистер Доррит пожелал ужинать, к его услугам был итальянец-повар и швейцарец-кондитер, которые не замедлили бы надеть колпаки величиной с папскую тиару {Тиара - высокий головной убор римского папы.} и приняться за алхимические таинства в своей кастрюлечной лаборатории внизу.

   В этот вечер мистер Доррит был глубокомыслен и назидателен. Будь он просто ласков, ей было бы гораздо отраднее; но она принимала его таким, каким он был. Когда вообще она не принимала его таким, каким он был? И ей в голову бы не пришло упрекнуть его. Наконец миссис Дженераль удалилась. Ее удаление всегда бывало самой ледяной из ее церемоний, как будто она считала необходимым превратить в камень человеческое воображение, чтобы оно не вздумало последовать за нею. Проделав всё, что требовалось, с четкостью взвода солдат, совершающих военные упражнения, она удалилась. Тогда Крошка Доррит обняла отца и пожелала ему покойной ночи.

   - Эми, милочка, - сказал мистер Доррит, взяв ее за руку, - этот день... кха... произвел на меня глубокое и радостное впечатление.

   - Но и немножко утомил вас, дорогой мой?

   - Нет, - возразил мистер Доррит, - нет, я не чувствую усталости, порожденной событием, которое... хм... исполнено такой чистейшей радости.

   Крошка Доррит была рада видеть его в таком настроении и улыбнулась от всего сердца.

   - Душа моя, - продолжал он, - это событие... кха... может послужить хорошим примером. Хорошим примером, мое любимое и нежное дитя, для... хм... для тебя.

   Смущенная этими словами, Крошка Доррит не знала, что сказать, хотя он остановился, как бы ожидая ответа.

   - Эми, - продолжал он, - твоя милая сестра, наша Фанни вступила... кха... хм... в брак, который чрезвычайно расширит наши... кха... связи и... хм... упрочит наше общественное положение. Душа моя, я надеюсь, что недалеко то время, когда и для тебя найдется... кха... подходящая партия.

   - О нет! Позвольте мне остаться с вами. Прошу и умоляю, позвольте мне остаться с вами. Я хочу одного: остаться с вами и заботиться о вас.

   Она проговорила это с какой-то внезапной тревогой.

   - Полно, Эми, Эми, - сказал мистер Доррит. - Это слабость и ребячество, слабость и ребячество. Твое положение... кха... возлагает на тебя известную ответственность. Ты обязана упрочить это положение и... хм... быть достойной этого положения. Что касается заботы обо мне... Я могу... кха... сам позаботиться о себе. Если же, - прибавил он после непродолжительной паузы, - если мне понадобятся чьи-либо заботы, то... хм... обо мне... кха... слава богу, есть кому позаботиться. Я... кха... хм... не могу допустить, дорогое дитя, чтобы ты... кха... погубила свою молодость ради меня.

   О, нашел же он время говорить о самоотверженности и выставлять ее напоказ, и уверять, что ею только и руководствуется.

   - Полно, Эми. Я положительно не могу допустить это. Я... кха... не должен допускать это. Моя... хм... совесть не допустит этого. Итак, моя радость, я пользуюсь этим радостным и значительным событием, дабы... кха... торжественно заметить, что отныне мое заветное желание и цель моей жизни - видеть тебя... кха... прилично (повторяю: прилично) устроенной.

   - О нет, милый, пожалуйста!

   - Эми, - сказал мистер Доррит, - я совершенно убежден, что если бы по этому вопросу посоветоваться с лицом, обладающим высшим знанием света, с утонченными чувствами и умом... скажем, для примера... кха... с миссис Дженераль, то она ни на минуту не усомнилась бы в том, что я руковожусь искренней любовью и нежностью к тебе. Но, зная твою любящую и преданную душу по... хм... по опыту, я уверен, что мне не нужно ничего прибавлять. Я ведь... хм... не предлагаю тебе выйти замуж сейчас же и даже не имею в виду никого, кто годился бы тебе в мужья. Я только желаю, чтобы мы... кха... поняли друг друга. Хм!.. Покойной ночи, милая, единственная оставшаяся у меня дочь. Покойной ночи. Господь с тобой!

   Если в эту ночь у Крошки Доррит и мелькнула мысль, как охотно готов он сбыть ее с рук теперь, в богатстве и счастье, собираясь заменить ее второй женой, то она отогнала эту мысль. Оставаясь ему верной и теперь, как в худшие времена, когда была его единственной поддержкой, она отогнала эту мысль и только с горестью думала в эту мучительную, бессонную ночь, что он теперь смотрит на всё глазами богатого человека, который считает своей обязанностью заботиться лишь об умножении богатства.

   Они просидели в парадной колеснице, с миссис Дженераль на козлах, три недели, а затем он уехал во Флоренцию к Фанни. Крошка Доррит была бы рада отправиться вместе с ним хоть до Флоренции, а потом вернуться, опять вспоминая о своей милой Англии. Но хотя проводник уехал с молодой, оставался еще камердинер, и пока можно было нанять кого-нибудь за деньги, очередь не могла дойти до нее.

   Миссис Дженераль оказалась довольно покладистой, насколько она могла быть покладистой, когда они остались вдвоем, и Крошка Доррит часто выезжала в наемном экипаже, который был оставлен для них, или блуждала одна среди развалин древнего Рима. Развалины гигантского древнего амфитеатра, древних храмов, древних триумфальных арок, древних дорог, древних гробниц были для нее - независимо от того, чем они были в действительности, - развалинами старой Маршальси, развалинами ее собственной старой жизни, развалинами фигур и лиц, когда-то окружавших ее, развалинами ее чувств, надежд, забот и радостей. Два мира развалин человеческой жизни и страданий вставали перед одинокой девушкой, когда она сидела на каком-нибудь обломке древнего памятника под голубым небом, и она не могла отделить их один от другого.

   Но являлась миссис Дженераль, обесцвечивая все окружающее, как обесцветили ее самоё природа и искусство, налагая клеймо персиков и призм на всё, к чему она ни прикасалась, усматривая везде мистера Юстеса и К^ь и не замечая ничего другого, выцарапывая отовсюду высохшие остатки античности и глотая их целиком, не прожевывая, как настоящий вампир в перчатках

  

  

   По прибытии в Харлей-стрит, Кавендиш-сквер, Лондон, молодая парочка была принята главным дворецким. Этот великий человек не интересовался молодыми, но во всяком случае выносил их. Если люди не будут жениться и выходить замуж, то, пожалуй, упадет спрос на главных дворецких. Как нации созданы для того, чтобы было кого облагать налогами, так семьи созданы для того, чтобы содержать дворецких. Главный дворецкий, без сомнения, понимал, что природа заботится о приращении богатого населения собственно ради его интересов.

   Итак, он весьма снисходительно спустился с парадной лестницы взглянуть на карету молодых и не только не хмурился, но даже сказал благодушным тоном одному из своих подчиненных: "Томас, помоги перенести вещи". Он даже проводил молодую наверх, к мистеру Мердлю, но это уже было данью поклонения прекрасному полу (главный дворецкий был его ревностным обожателем и, как всем было известно, вздыхал по одной герцогине), а не исполнением служебной обязанности.

   Мистер Мердль ежился около камина, готовясь приветствовать миссис Спарклер. Рука его так далеко запряталась в рукав, когда он выступил навстречу гостье, что последней пришлось пожать только болтавшийся обшлаг, точно ее приветствовало чучело Гая Фокса. {Гай Фокс - руководитель так называемого "порохового заговора" (5 ноября 1605 г.) с целью взорвать парламент. Гай Фокс был казнен, и чучело его ежегодно 5 ноября проносилось по улицам Лондона.} Прикоснувшись губами к ее губам, он забился в кучу оттоманок, столов и стульев и судорожно ухватил себя за руки, точно собирался вести самого себя в полицию, приговаривая: "Ага, любезный, попался, пойдем-ка, пойдем на расправу!".

   Миссис Спарклер, расположившись в парадных покоях, в святилище из пуха, шелка и тонкого полотна, почувствовала, что до сих пор победа за нею и дела ее понемножку подвигаются вперед. Накануне свадьбы она с небрежной грацией подарила горничной миссис Мердль, в присутствии этой последней несколько безделушек - браслет, шляпку и два платья (всё совершенно новое), стоивших вчетверо дороже подарка, полученного когда-то от миссис Мердль ею самою. Теперь она водворилась в собственных покоях миссис Мердль, украшенных еще кое-какими предметами роскоши, дабы достойно принять новую гостью. Блуждая по этим апартаментам, окруженная всеми ухищрениями роскоши, какие только может купить богатство или выдумать изобретательность, она видела в мечтах прекрасную грудь, бившуюся в унисон с ее радостными думами, вступающую в состязание с другим прекрасным бюстом, так долго царившим здесь, затмевала его и свергала с трона. Счастье? Должно быть, Фанни была счастлива. Теперь она не выражала желания умереть.

   Проводник не одобрил намерения мистера Доррита остановиться в доме его нового родственника, а предпочел поместить его в отеле, на Брук-стрите, Гровнор-сквер. Мистер Мердль распорядился, чтобы карета была готова с утра, намереваясь отправиться к мистеру Дорриту тотчас же после завтрака.

   Карета выглядела красивой, лошади выглядели глянцевитыми, сбруя выглядела сверкающей, ливреи выглядели роскошными и долговечными. Богатый и внушительный выезд. Выезд мистера Мердля. Ранние прохожие провожали глазами экипаж, почтительно говоря: "Вон он едет!".

   Он ехал до отеля на Брук-стрите. Тут из этого великолепного футляра появился хранившийся в нем алмаз, не особенно блестящий с виду, - скорей совсем наоборот!

   В отеле поднялась суматоха. Мердль!!! Хозяин, весьма важный господин, только что выезжавший в город на паре собственных породистых лошадей, вышел самолично проводить великого человека наверх. Клерки и слуги выскакивали из боковых коридоров, толпились в дверях и проходах, чтобы взглянуть на него. Мердль!! О вы, солнце, луна и звезды, это - Великий человек!

   Богач, опровергнувший Новый завет и уже вошедший в царство небесное. Человек, который мог пригласить на обед кого угодно, человек, который чеканил деньги! Пока он поднимался по лестнице, люди стремились за ним по нижним ступенькам, чтобы хоть тень великого человека осенила их. Так когда-то больных приносили и клали на пути великого учителя, который не принадлежал к высшему обществу и не чеканил денег.

   Мистер Доррит в халате и с газетой сидел за завтраком. Проводник взволнованным голосом доложил: "Мистер Мердль!". У мистера Доррита сердце чуть не выскочило.

   - Мистер Мердль, вот уж истинно... кха... высокая честь. Позвольте мне выразить... хм... мою признательность, мою глубокую признательность... кха... за этот лестный знак внимания. Мне очень хорошо известно, сэр, как... кха... драгоценно ваше время. - От волнения мистер Доррит не мог произнести слово "драгоценно" так выразительно, как бы ему хотелось. - Подарить мне... кха... минуту вашего драгоценного времени - это... кха... такая любезность, которую невозможно оценить достаточно высоко.

   Мистер Доррит положительно дрожал, обращаясь к великому человеку.

   Мистер Мердль пробормотал глухим, сдавленным, нерешительным голосом что-то нечленораздельное, прибавив в заключение:

   - Рад вас видеть, сэр.

   - Вы очень любезны, - сказал мистер Доррит, - истинно любезны.

   Тем временем гость уселся и провел рукой по своему утомленному лбу.

   - Надеюсь, вы здоровы, мистер Мердль?

   - Я здоров... да... здоров... как всегда, - сказал мистер Мердль.

   - Вы, должно быть, страшно заняты делами?

   - Порядком. Но... о нет, это ничего не значит, - сказал мистер Мердль, блуждая глазами по комнате.

   - Легкая диспепсия? - заметил мистер Доррит.

   - Должно быть. Но я... О, я почти здоров, - сказал мистер Мердль.

   В углах его губ виднелись темные полоски, точно следы пороха: казалось, что, будь у него темперамент поживее, он был бы в это утро в лихорадочном состоянии. Именно это обстоятельство и усталый вид, с каким он проводил рукой по лбу, вызвали со стороны мистера Доррита беспокойные вопросы о его здоровье.

   - Я оставил миссис Мердль, - вкрадчиво продолжал мистер Доррит, - предметом... кха... всеобщего внимания... хм... всеобщего поклонения... красой и очарованием римского общества. Она наслаждалась цветущим здоровьем, когда мы расставались.

   - Миссис Мердль, - сказал мистер Мердль, - вообще считается весьма привлекательной женщиной и, без сомнения, справедливо. Я очень рад этому.

   - Может ли быть иначе, - отозвался мистер Доррит.

   Мистер Мердль пошевелил языком, не раскрывая рта, - кажется, язык был довольно жесткий и неповоротливый, - полизал им губы, снова провел рукой по лбу и обвел глазами комнату, стараясь, главным образом, заглянуть под стулья.

   - Но, - сказал он, в первый раз подняв глаза на мистера Доррита и тотчас затем устремив их на жилетные пуговицы мистера Доррита, - если уж говорить о привлекательности, то надо говорить о вашей дочери. Она чрезвычайно хороша собой. Лицом и фигурой она выше всякого описания. Когда они приехали вчера вечером, я был просто поражен ее красотой.

   Признательность мистера Доррита была так велика, что он не мог не высказать... кха... на словах, как уже высказывал письменно, что считает подобное родство счастьем и честью для себя. При этом он протянул руку. Мистер Мердль поглядел на нее в недоумении, потом подставил под нее свою, точно поднос или нож для рыбы, и, наконец, возвратил ее мистеру Дорриту.

   - Я нарочно заехал к вам пораньше, - сказал мистер Мердль, - предложить вам свои услуги, на случай если я могу быть вам чем-нибудь полезным. Я надеюсь, что вы пообедаете со мною сегодня, а также в те дни, в течение вашего пребывания в Лондоне, когда вы не будете иметь в виду ничего лучшего.

   Мистер Доррит был в восторге.

   - Вы долго пробудете здесь, сэр?

   - Пока я думаю остаться... кха... недели на две, не больше, - отвечал мистер Доррит.

   - Это очень кратковременное пребывание после такого продолжительного путешествия, - заметил мистер Мердль.

   - Хм... да, - сказал мистер Доррит. - Но изволите видеть... кха... дорогой мистер Мердль, заграничная жизнь так полезна моему здоровью и так нравится мне, что я... хм... приехал в Лондон только ради двух целей. Первая... кха... то редкое счастье и... кха... преимущество, которым я пользуюсь и наслаждаюсь в настоящую минуту; вторая - устройство... хм... помещение, то есть наивыгоднейшее помещение... кха... хм... моих денег.

   - Что же, сэр, - сказал мистер Мердль, снова пошевелив языком, - если я могу быть вам полезен в каком-нибудь отношении, располагайте мною.

   Речь мистера Доррита сделалась еще бессвязнее, когда он коснулся этой щекотливой темы, так как он не знал хорошенько, как такой могущественный человек примет его слова. Он боялся, что вопрос о капитале или состоянии частного лица покажется слишком ничтожным пустяком для такого финансового колосса. Успокоенный любезным предложением мистера Мердля, он сразу уцепился за него.

   - Уверяю вас, - сказал мистер Доррит, - я.. кха.. не смел и надеяться на такое... хм... огромное преимущество, как ваш личный совет и помощь. Хотя, конечно, я во всяком случае рассчитывал, подобно... кха... хм всему цивилизованному миру, следовать по стопам мистера Мердля.

   - Ведь мы, знаете, почти родственники, сэр, - сказал мистер Мердль, необычайно заинтересовавшись узором ковра, - следовательно, вы всегда можете рассчитывать на меня.

   - Кха... это очень любезно с вашей стороны! - воскликнул мистер Доррит. - Кха... в высшей степени любезно.

   - В настоящее время, - продолжал мистер Мердль, - не так-то легко постороннему человеку получить долю в выгодном предприятии... разумеется, я говорю о своих собственных предприятиях...

   - Конечно, конечно! - воскликнул мистер Доррит таким тоном, как будто само собой подразумевалось, что нет выгодных предприятий, кроме предприятий мистера Мердля.

   - Разве за высокую цену или, как у нас выражаются, за длинную цифру.

   Мистер Доррит пришел в восторг от такого остроумия.

   - Ха-ха-ха, за длинную цифру! Очень хорошо кха... очень выразительно.

   - Как бы то ни было, - продолжал мистер Мердль, - я сохраняю за собой право оказывать известное преимущество или протекцию, как выражаются многие, известным мне лицам, - в виде награды за мои заботы и хлопоты.

   - За предприимчивость и гений, - добавил мистер Доррит.

   Мистер Мердль пошевелил горлом, точно глотая эти качества, как пилюли, и прибавил:

   - В виде вознаграждения. Если вам угодно, я постараюсь употребить эту ограниченную власть (она ограничена, так как люди завистливы) в вашу пользу.

   - Вы очень добры, - отвечал мистер Доррит. - Вы очень добры.

   - Конечно, - заметил мистер Мердль, - главным условием этого рода сделок являются безупречная честность и откровенность, полное, неограниченное доверие друг к другу; без этого не стоит и начинать дело.

   Мистер Доррит с жаром одобрил эти благородные чувства.

   - Итак, - сказал мистер Мердль, - я могу доставить вам преимущество лишь в известных размерах.

   - Понимаю, в определенных размерах, - заметил мистер Доррит.

   - В определенных размерах и совершенно открыто. Что касается моего совета, то это, конечно, совершенно другое дело. Быть может, он немногого стоит...

   - О, немногого стоит! - (Мистер Доррит не мог допустить и тени сомнения в его достоинстве даже со стороны самого мистера Мердля.)

   - ...но во всяком случае самая щепетильная честность не может упрекнуть меня за то, что я даю его по своему усмотрению, и мой совет, - заключил мистер Мердль, уставившись с глубоким вниманием на телегу с мусором, проезжавшую мимо окна, - к вашим услугам в любое время, когда вы найдете нужным им воспользоваться.

   Мистер Доррит снова рассыпается в благодарностях. Мистер Мердль снова проводит рукой по лбу. Тишина и молчание. Мистер Мердль рассматривает жилетные пуговицы мистера Доррита.

   - Я тороплюсь, - сказал мистер Мердль, внезапно вскакивая, точно во время предшествующей паузы он дожидался прибытия своих ног, которые, наконец, явились, - мне нужно в Сити. Не могу ли я подвезти вас куда-нибудь, сэр? Я буду рад подвезти вас. Мой экипаж к вашим услугам.

   Мистер Доррит вспомнил, что у него есть дело к его банкиру. Контора его банкира в Сити. Чудесно, мистер Мердль подвезет его в Сити. Но он задержит мистера Мердля: ему нужно одеться. О нет, нисколько, мистер Мердль просит его не стесняться. Итак, мистер Доррит, удалившись в соседнюю комнату, отдался в руки камердинера и через пять минут вышел в полном блеске.

   Затем мистер Мердль сказал:

   - Прошу вас, сэр, возьмите мою руку!

   Затем мистер Доррит, опираясь на его руку, спустился с лестницы среди поклонников, столпившихся на ступеньках, чувствуя, что свет, исходящий от мистера Мердля, окружает сиянием и его самого. Затем - экипаж мистера Мердля, поездка в Сити, прохожие, провожающие их глазами, шляпы, слетающие с седых голов, общее поклонение и падение ниц перед удивительным человеком, - раболепие, равного которому еще не было видано, клянусь небом, пет! Стоило бы подумать об этом льстецам всех наименований, собирающимся каждое воскресенье в Вестминстерском аббатстве или соборе св. Павла. Для мистера Доррита эта поездка в триумфальной колеснице, торжественно катившейся в обетованную землю - золотую улицу банков, была каким-то волшебным сном.

   Тут мистер Мердль заявил, что он выйдет и пойдет пешком, оставив свой скромный экипаж в распоряжении мистера Доррита. И волшебный сон казался ему еще волшебней, когда народ смотрел на него, за неимением мистера Мердля, и ему чудились восклицания: "Этот удивительный человек - друг мистера Мердля!".

   За обедом, хотя приезда молодых не ждали и никаких приготовлений не было сделано, собралась блестящая компания людей, сотворенных не из глины, а из какого-то более ценного материала, которая озаряла лучами своего благоволения брак мистера Спарклера. А дочь мистера Доррита, не теряя времени, начала борьбу с "этой женщиной", - и так хорошо начала, что мистер Доррит мог бы дать присягу, что она всю жизнь прожила в неге и роскоши и никогда не слыхала такого грубого английского слова, как "Маршальси".

   На другой день, и на третий день, и во все последующие дни, неизменно сопровождавшиеся обедами в избранном обществе, визитные карточки сыпались на мистера Доррита точно бумажный снег в театре. Адвокатура, церковь, казначейство, хор Полипов - все желали познакомиться с другом и родственником знаменитого Мердля. Каждый раз, когда мистер Доррит являлся в одну из бесчисленных контор мистера Мердля в Сити (а он заглядывал туда часто, так как его дело двигалось вперед быстро), ему достаточно было назвать свое имя, чтобы получить доступ к Мердлю. И волшебный сон с каждой минутой становился волшебнее, и мистер Доррит чувствовал, что новое родство действительно двинуло его вперед.

   Одна только вещь выступала в этих грезах ярким, но далеко не радужным пятном. Это был главный дворецкий. Мистеру Дорриту казалось, что этот подавляющий своим величием человек посматривает на него за обедом вопросительно. На лестнице и в прихожей он следил за ним пристальным взглядом, который вовсе не правился мистеру Дорриту. За столом, прихлебывая вино, мистер Доррит видел сквозь стакан всё тот же ледяной, зловещий взгляд. У него являлось подозрение, что главный дворецкий был знаком с каким-нибудь членом общежития, быть может сам был в общежитии и даже представлялся ему. Он всматривался в главного дворецкого, насколько это было возможно, но решительно не мог припомнить, чтобы видел его когда-нибудь. В конце концов он начинал приходить к убеждению, что у этого человека нет ни капли почтительности, никакого уважения к высшим. Но от этого ему не было легче, потому что надменный взор главного дворецкого следил за ним даже тогда, когда, повидимому, был устремлен на приборы и столовую посуду, следил неотступно и непрестанно. Намекнуть ему, что подобные наблюдения могут быть неприятны, или спросить, что ему нужно, было бы слишком рискованно: он относился к своим господам и их гостям с неумолимой суровостью и не допускал с их стороны ни малейшей вольности.

  

  

   До отъезда мистера Доррита оставалось всего два дня. Он одевался, готовясь отправиться на смотр к главному дворецкому (жертвы которого всегда одевались собственно для него), когда один из лакеев отеля подал ему визитную карточку. Мистер Доррит взял ее и прочел: "Миссис Финчинг".

   Слуга безмолвно и почтительно ожидал приказаний.

   - Человек... э... человек, - сказал мистер Доррит, поворачиваясь к нему с негодующим изумлением, - с какой стати вы принесли мне карточку с этой нелепой фамилией? Я в первый раз слышу ее. Финчинг, сэр, - продолжал он, быть может срывая на лакее свой гнев на главного дворецкого. - Кха... что вы хотите сказать вашей Финчинг?

   Повидимому, "человек... э... человек" решительно ничего не хотел сказать своей Финчинг, так как попятился, встретив суровый взгляд мистера Доррита, и произнес:

   - Дама, сэр.

   - Я не знаю такой дамы, сэр, - возразил мистер Доррит. - Возьмите эту карточку. Я не знаю никаких Финчингов, ни мужского, ни женского пола.

   - Прошу прощения, сэр. Дама сказала, что вы, по всей вероятности, не знаете ее фамилии; но она просила меня передать вам, сэр, что была раньше знакома с мисс Доррит. Она сказала, сэр, - с младшей мисс Доррит.

   Мистер Доррит нахмурил брови и, помолчав немного, сказал: "Попросите миссис Финчинг войти", - с таким ударением на "Финчинг", как будто ответственность за нее падала на ни в чем неповинного лакея.

   Ему пришло в голову, что если он не примет эту даму, то она, пожалуй, оставит какое-нибудь поручение или скажет что-нибудь насчет его прежней жизни. Вот почему он снизошел, и вот почему Флора явилась в сопровождении человека.

   - Я не имею удовольствия, - сказал мистер Доррит, стоя с карточкой в руке и с выражением, заставлявшим думать, что он и не особенно гонится за этим удовольствием, - быть знакомым с вами, ни даже с вашей фамилией, сударыня... Дайте стул, сэр!

   Злополучный человек поспешил исполнить приказание и затем на цыпочках вышел из комнаты. Флора с застенчивой робостью откинула вуаль и приступила к объяснению цели своего посещения. Вместе с тем по комнате распространился какой-то странный смешанный аромат, точно кто-нибудь по ошибке подлил водки в бутылку с лавандовой водой или лавандовой воды - в бутылку с водкой.

   - Тысячу раз прошу извинения у мистера Доррита, хотя, конечно, это не оправдывает вторжения, которое, я знаю, должно показаться смелым со стороны дамы, к тому же явившейся в одиночестве; но всё-таки я решила, что так будет лучше, несмотря на кажущуюся неловкость, хотя тетка мистера Финчинга охотно согласилась бы сопровождать меня и, без сомнения, поразила бы вас своим сильным характером и умом, как человека, испытавшего столько превратностей и, следовательно, знающего свет, потому что сам мистер Финчинг говорил не раз, что, несмотря на хорошее воспитание в окрестностях Блэкхита по восьмидесяти гиней в год, не считая собственного прибора, который не был возвращен родителям, тут, разумеется, дело не в деньгах, а в низости начальства, так он говорил, что больше научился за один год жизни в качестве странствующего приказчика одной фирмы, торговавшей какими-то предметами, о которых никто не хотел и слышать, не то что покупать, задолго до винной торговли, больше научился, чем за шесть лет пребывания в школе, несмотря на то, что директором ее был холостяк, хотя почему холостяк {Непереводимая игра слов у Диккенса. Bachelor - по-английски означает одновременно "холостяк" и "баккалавр" (ученая степень).} должен быть умнее женатого - я решительно не понимаю и никогда не могла понять, но, пожалуйста, извините мою болтовню.

   Мистер Доррит точно прирос к ковру в виде статуи изумления.

   - Откровенно признаюсь, - продолжала Флора, - что у меня нет ни малейшего права являться к вам, но так как я знала милую Крошку, хотя это название при изменившихся обстоятельствах может показаться фамильярным, но сказано без всякого умысла, и, видит бог, полкроны в день - ничтожная плата за такое чудесное шитье, совершенно напротив, и видеть в этом что-нибудь унизительное смешно, ведь земледелец достоин своей заработной платы, и я только желала бы, чтобы он получал ее чаще и ел побольше мяса и не страдал ревматизмом в спине и в ногах, бедняга.

   - Сударыня, - сказал мистер Доррит, собравшись кое-как с духом, когда она остановилась